У тебя все получится, дорогая моя

Аньес Мартен-Люган, 2014

Молодая француженка Аньес Мартен-Люган, автор бестселлера "Счастливые люди читают книжки и пьют кофе", наконец-то выпустила вторую книгу. Тоже о любви. И о том, что многое в нашей жизни зависит от нас самих. "У тебя все получится, дорогая моя" – чудесная история современной Золушки, которая не стала дожидаться феи, чтобы изменить свою судьбу. У Ирис талант модельера, однако родители заставили ее выбрать другую профессию. Скучная работа в банке и равнодушный муж – вот вся ее жизнь, однообразно текущая в провинциальном городке. В тридцать один год Ирис решает осуществить свою давнюю мечту и отправляется в Париж, чтобы открыть для себя мир моды и стать дизайнером. Она попадает в странное ателье, где всем руководит таинственная красавица Марта, и события принимают неожиданный и захватывающий оборот.

Глава вторая

Дней десять я хандрила и мучительно пыталась осмыслить случившееся, но в конце концов ко мне вернулась способность улыбаться. Я решила сделать Пьеру сюрприз. Приготовила романтический ужин со всеми полагающимися атрибутами: свечи, бутылка хорошего вина, красивые тарелки. И симпатичное платье — сексуальное, но в меру, что важно, поскольку Пьер предпочитает классику. Примеряя его в последний раз, я подумала, что обидно надевать такое платье без высоких каблуков. Ничего не поделаешь: в данный момент главное — вкусы моего мужа. Я понимала, что новость, которую я собираюсь сообщить, повергнет его в шок, но надеялась, что курица с тархуном поможет ему это переварить. И вот все готово, осталось убедиться, что мои планы не рухнут по не зависящим от меня причинам. Мне строжайше запрещалось звонить в клинику, кроме самых экстренных случаев, но короткая эсэмэска не должна навлечь на меня громы и молнии.

Ты придешь домой к ужину?

Я начала нарезать круги по кухне. К моему великому удивлению, ждать пришлось всего минут пять, и он ответил:

Да. Хочешь пойти в ресторан?

Я улыбнулась. После скандала с родителями он старался быть предупредительным. Однако я не собиралась отказываться от своих планов и написала ему:

Нет, ужинаем дома, у меня для тебя сюрприз…

Мгновенный ответ:

У меня тоже.

Два часа спустя я услышала, как хлопнула входная дверь.

— Ух ты, как вкусно пахнет! — воскликнул Пьер, заходя ко мне на кухню.

— Спасибо.

Пьер поцеловал меня, не как всегда. Обычно мне казалось, будто я бестелесная: я едва успевала почувствовать его губы на своих — такой себе формальный поцелуй. На этот раз он оказался более интенсивным, более сексуальным. Может, в его намерения входил романтический вечер по полной программе? Я на это рассчитывала и, честно говоря, охотно начала бы с десерта. Я вцепилась в его рубашку и поднялась на цыпочки.

— За стол можно сесть и позже, если ты не против, — предложила я.

Пьер легонько засмеялся, продолжая прижиматься к моим губам.

— Хочу сперва узнать, что у тебя за сюрприз.

Я взяла тарелки, и мы пошли к столу. Я сохраняла интригу и предложила сесть за стол. Когда он утолил голод и поудобнее устроился на стуле, я отложила нож с вилкой.

— Кто первый? — спросила я.

— Давай ты.

Я ерзала на стуле, мои глаза блуждали по стенам, я робко улыбнулась ему.

— Ну, в общем… сегодня я кое-что сделала… то, что должна была сделать давным-давно…

Я отхлебнула глоток вина.

— Ну и?.. — поторопил он.

— Я уволилась.

Он выпрямился как-то заторможенно, словно в замедленной съемке. Над нами пролетела вереница тихих ангелов.

— Скажи что-нибудь.

Его лицо напряглось. Он швырнул салфетку, резко поднялся и сурово посмотрел на меня.

— Могла бы раньше сказать! Черт возьми! Я же все-таки твой муж, и такие решения принято принимать вдвоем. Я тоже имею право высказать свое мнение!

Тут уже разозлилась я. В последнее время пустячный спор мгновенно перерастал у нас в скандал. Мы оба были постоянно на взводе. Любая ерунда могла спровоцировать ссору… если он был дома, естественно.

— Пьер, я сама давно мечтаю с тобой поговорить! Но тебя же никогда нет. Вся твоя жизнь — это клиника.

— Так, теперь оказывается, что во всем виноват я! Не переводи стрелки, не трогай мою работу. Я не собираюсь извиняться за то, что хочу добиться успеха.

— Ты меня не слушаешь, ты на меня не смотришь. Временами мне кажется, будто меня не существует. И не думай, что две последние недели все исправили.

— Хватит!

Он закрыл глаза и потер переносицу.

— Не хочу, чтобы мы ссорились, зачем портить вечер? Ну пожалуйста.

Он снова сел, залпом выпил стакан воды, облокотился о стол и потер лицо руками. Потом покачал головой.

— Ты со своими сюрпризами… — пробормотал он.

И правда, на этот раз у меня все вышло как-то не очень.

— Извини… сейчас я…

— Зря я так сорвался, — перебил он.

Он поглядел на меня и, потянувшись через стол, взял мою руку. Я ему улыбнулась. Напряжение спало. По крайней мере, я на это надеялась.

— И потом, в конечном счете это идеально сочетается с моим сюрпризом… На самом деле, лучшего решения ты принять не могла.

Я ошарашенно вытаращила глаза:

— Мы навсегда переезжаем к папуасам?

Он рассмеялся, я тоже. Он крепче сжал мою руку:

— Нет, я хочу ребенка. Разве не пора?

Он напряженно смотрел на меня, явно взволнованный тем, что сейчас сказал, и уверенный, что я подпрыгну до потолка от счастья.

Улыбка понемногу сползла с моего лица. Наши планы утратили синхронность.

— Ты сможешь полностью посвятить себя семье, как это всегда и предусматривалось.

Нужно было срочно остановить его.

— Пьер, стоп!

Я выдернула руку:

— Я уволилась из банка не для того, чтобы заводить детей.

Он тоже стал серьезным.

— А почему тогда? — спросил он, сжав челюсти.

— Я нашла место, где можно научиться шить.

— Ты шутишь, надеюсь.

— А что, похоже?

Он посмотрел на меня как на умственно неполноценную.

— Но это же безумие! Что сделано, то сделано. Поздно, ты никогда не будешь дизайнером. Родители подложили тебе свинью…

— Свинью? Издеваешься? Я вскочила со стула.

— Поздно, — снова повторил он. — В твоем возрасте учиться не начинают… Да и учеба — слишком громкое слово. Что она изменит в твоей жизни?!

— Еще как изменит! После курсов я открою мастерскую. Начну с переделок и ремонта, потом понемногу наберу клиенток и стану делать что-то более интересное, буду шить одежду на заказ.

— Погоди-ка, погоди-ка!

Он тоже встал и заходил по комнате.

— Ты намерена заняться ремонтом и переделками?

— Для начала — да. У меня же не будет выбора.

— Бред какой-то! И ты будешь ползать на четвереньках перед нашими приятельницами, чтобы подшить им подол? Насчет того, что будут говорить на вечеринках, лучше уж промолчу!

— Тебя больше волнует, что скажут люди, чем мое счастье? То есть на самом деле ты на стороне моих родителей!

— Вот любительница пафосных фраз по любому поводу! Послушай, Ирис, я устал от тебя. Ты все делаешь шиворот-навыворот, совсем не так, как мы планировали. Я тебя просто не узнаю.

Он схватил валявшийся рядом пиджак:

— Пойду подышу воздухом.

— Давай-давай, уходи, как всегда, от разговора!

Он вышел в сад и растворился в темноте.

Несколько мгновений я сидела в ступоре, потом задула свечи и начала убирать со стола. В одиночестве, обливаясь слезами, мыла посуду. Это были слезы ярости и боли. Опустив голову над раковиной, я шумно шмыгала носом. Почему вечер, который так хорошо начинался, пошел вразнос со скоростью света? Мы стали чужими, говорим на разных языках, разучились слушать, понимать ожидания друг друга.

Минут двадцать спустя я услышала, как стукнула дверь. Я сняла резиновые перчатки и пошла ему навстречу:

— Позволь, я тебе объясню, пожалуйста…

Он окинул меня холодным взглядом:

— Я иду спать.

И, не сказав больше ни слова, вышел.

Итак, мне тридцать один год, мой муж, которого карьера волнует больше, чем жена, неожиданно вспомнил, что у нас должна быть большая семья. Еще у меня только что была работа, единственный плюс которой заключался в том, что она не давала мне сойти с ума, сутками сидя в одиночестве в пустом доме. Я только жена Пьера и больше никто. Я хорошо понимаю, чего от меня ждут: я должна быть милой и покорной, благодушно улыбаться профессиональным подвигам своего обожаемого и нежного супруга, а в будущем стать примерной матерью, которая обустраивает образцовый домашний очаг, рожает ребенка за ребенком и сопровождает все школьные экскурсии своих отпрысков. Я прямо слышала, как свекровь повторяет: “Как хорошо, что ты умеешь шить! Сможешь делать маскарадные костюмы для школьных вечеров и наряды для рождественских постановок”. Жены врачей не обязаны работать. Я была категорически не согласна с этой допотопной точкой зрения. Когда-то родители за меня решили, как мне жить. А теперь и муж собирается сделать то же самое. Я отказываюсь от роли наседки, дающей жизнь белоголовым ребятишкам.

Мы теряем друг друга, вязнем в рутине и полном взаимном непонимании. Пора мне взять все в свои руки. Часть ответственности лежит на Пьере, но я готова признать и собственную вину. Моя инертность, пассивность, горечь последних дней тоже стали одной из причин угасания нашего супружества. Мой профессиональный прорыв спасет нас, я должна доказать это Пьеру. Я снова стану той, в которую он когда-то влюбился.

Когда я подошла к кровати, Пьер вроде бы спал. Я не стала включать свет и осторожно подползла под одеяло.

— Долго ты собиралась, — произнес он.

Я прижалась к его спине и обняла за талию. Коснулась губами спины. Мне не хотелось, чтобы мы засыпали так далеко друг от друга. Он напрягся и высвободился из моих объятий.

— Сейчас не время, Ирис.

— Да я и не собиралась… Впрочем, с тобой всегда не время. — Я откатилась на свою половину. — Интересно, как нам удастся завести ребенка…

Пьер встал и включил лампу. Сел на край кровати, обхватил голову руками:

— Не хочу начинать очередной спор, поэтому не буду отвечать на твое замечание. Но ты вообще отдаешь себе отчет в том, что происходит?

Он взглянул на меня через плечо.

— Ты провернула это за моей спиной, как тогда за спиной родителей, и говоришь, что не хочешь детей. Как это понимать?

Я тоже села на кровати.

— Мне уже не пятнадцать лет, и нечего сравнивать сегодняшнюю ситуацию с тем, что было десять лет назад. И я никогда не говорила, будто не хочу детей, но потерпи чуть-чуть. Я потратила десять лет жизни, поддерживая тебя, пока ты учился и строил свою карьеру в клинике, а теперь прошу тебя дать мне всего полгода.

— Что это за курсы? Расскажи.

Я рассказала. Объяснила, почему это так круто. Несколько дней назад я совершенно случайно забрела на сайт, где сообщалось о частных, но при этом совсем не дорогих курсах. Государственного финансирования у них нет, деньги вкладывает какой-то не афиширующий себя благотворитель. Моих скромных накоплений хватит, чтобы оплатить учебу. Я успокоила его, подчеркнув, что не стану покушаться на семейный бюджет. Я рассказала, что занятия ведут профессионалы из известных модных домов и даже модельеры высокого уровня.

— Если уж рисковать, то идти до конца, — сказала я в заключение.

— Звучит соблазнительно, но в эту школу наверняка будет серьезный отбор!

— Я должна что-нибудь сшить, не важно что, и написать, почему я хочу поступить и как я представляю себе работу в индустрии моды.

Он погрузился в молчание. Он должен был понять, что я полна решимости, поэтому я добавила:

— Для меня это последняя возможность осуществить свою мечту. Через десять или пятнадцать лет уже не будет смысла пытаться. Как сочетать учебу и воспитание детей? А работу в банке я ненавижу, мне там скучно, у меня портится характер, я просто не я, и тебе это хорошо известно. Ты же хочешь иметь профессиональную жизнь, раскрывающую твой потенциал? Вот и я тоже хочу.

— Ну и ну, — покачал он головой. — Послушай, я устал, и завтра мне рано вставать.

Он снова лег и выключил свет, я свернулась калачиком. Вскоре Пьер захрапел. А меня ждала бессонная ночь…

Я почти не спала. Пьер был в душе, я встала и пошла готовить завтрак. Он появился на кухне, молча налил чашку кофе, встал у окна и смотрел в сад. Я тоже молчала, остерегаясь сказать что-то не то. Потом он заговорил:

— Я тут подумал…

— Да?

Он повернулся и подошел ко мне. Я осталась сидеть и подняла на него взгляд.

— Ладно, становись модельером.

Я широко раскрыла глаза и собралась улыбнуться.

— Но есть одно условие, — добавил он. — Сразу после учебы мы делаем ребенка. И никаких мастерских или магазинчиков. У нас достаточно большой дом. Можешь устроиться на чердаке, ты ведь и так уже там шьешь, вот и продолжай. И одновременно будешь заниматься детьми.

Мяч перешел на мою половину поля. Я встала:

— Конечно, меня это устраивает. Спасибо.

Вот и все, что я сумела выдавить. Он вздохнул и отнес пустую чашку в раковину.

— Я пошел. До вечера.

Положенные дни перед увольнением отрабатывать не пришлось, и в конце недели я окончательно распрощалась с банком. Назавтра, ощущая себя боксером, готовым к выходу на ринг, я взялась за дело. Поднялась на чердак, расчихалась от пыли, подошла к машинке и сняла с нее чехол. Я и моя швейная машинка… Между нами такая же связь, как между музыкантом и его инструментом. Мое пианино, моя гитара — это мой “Зингер”. Сегодняшняя ставка слишком велика, и я рассчитывала на него. Машинка работает как часы, так что все в порядке. У меня вспотели ладони и заколотилось сердце. Я не имею права на ошибку. Я уже обдумала, что сошью на конкурс. Набросала эскиз двуцветного, черного с бирюзовым, платья в стилистике Андре Куррежа, с круглым воротником, подчеркнутым отстрочкой, короткими рукавами и хлястиком.

Все готово, нога на педали, ткань в руках. Первый шаг: включить машинку. Лампочка загорелась. Второй шаг: проверить шпульку. На месте и с заправленной ниткой. Третий шаг: разгладить ткань под иглой и опустить лапку. Все идет как по маслу. Итак, я начинаю. Нога мягко давит на педаль, по чердаку разносится характерное постукивание швейной машинки. Руки уверенно держат будущее платье, протягивая его вперед. Я, как завороженная, смотрю на иглу, которая четко входит в ткань и выходит из нее, укладывая идеально ровные стежки.

Работа над текстом заявления не вызвала у меня такого прилива эмоций. А ведь я посвятила ей целых три дня и, к собственному удивлению, испытала при этом определенное удовольствие. Впервые в жизни у меня появилась возможность выразить свою любовь, свою страсть к шитью.

Когда все было готово, я отправила бандероль по почте.

Делиться своими успехами с Пьером я остерегалась. Он делал вид, что интересуется тем, как продвигается мой проект, но я ему больше не верила. И тем не менее я не позволяла себе никаких упреков. Если он возвращался рано — а это случалось редко, — я встречала его улыбкой. Это было не трудно — я чувствовала, что освободилась, вновь обрела энергию, которой мне уже давно недоставало, и надеялась, что он это оценит. Я ждала ответа в состоянии парализующего страха, но довольно успешно скрывала это. Две последние недели я почти не шила и целыми днями караулила почтальона. Я проводила больше времени в саду, чем дома. Утром я по десять, по двадцать раз выходила проверить, не пришел ли он. На эти курсы я поставила все. Не слишком ли дерзко? Если мне откажут, моя мечта развеется как дым. Второй попытки Пьер мне не даст, и я прекращу принимать противозачаточные таблетки.

Почтальон протянул конверт — вердикт, которого я так ждала каждый день. Я лихорадочно его разорвала. Закрыв глаза, вынула письмо. Глубоко вдохнула и выдохнула несколько раз подряд. Краткий и исчерпывающий ответ был написан черной тушью от руки элегантным почерком на простой карточке кремового цвета:

Жду вас 10 января в ателье.

Я вприпрыжку носилась по дому, издавая вопли радости. Потом на меня напал безумный, неуправляемый хохот. И вдруг я застыла, вспомнив об одной отнюдь не маловажной детали: школа находится в Париже, от нас около трех часов езды на поезде.

— Париж — не ближний свет, — произнес Пьер.

— Ты прав.

Я сидела подогнув ноги на диване рядом с ним. Он был сосредоточен и внимательно меня слушал.

— Когда начинаются занятия?

— Через месяц.

— И что ты об этом думаешь? Действительно хочешь поехать?

— Это же всего на полгода, совсем не долго. Уже в июле я вернусь. Мне безумно повезло, что меня туда приняли.

Я снова попросила его отпустить меня. Он помолчал, глядя мне в глаза, потом встал.

— Где ты будешь жить? Ты же никого не знаешь!

— Найду маленькую студию. Он закатил глаза:

— И ты полагаешь, что я смогу не волноваться?

— Я буду приезжать каждые выходные. Он расхаживал по гостиной.

— Или не будешь. Работа, задания… Дом без тебя опустеет.

— А ты подумай о преимуществах: сможешь торчать в клинике, сколько захочешь, причем без всякого риска увидеть вечером мою недовольную физиономию.

Он на мгновение задумался, а затем улыбнулся. Кажется, я выдвинула убойный аргумент.

— И я смогу столько всего тебе рассказать. Наконец-то ты узнаешь, как хорошо, когда жена счастлива и довольна своей работой.

Не отрывая от меня взгляда, он снова сел рядом и обнял меня:

— Мне будет тебя не хватать.

Все оказалось едва ли не слишком просто. Во всяком случае, слишком прекрасно, чтобы быть правдой.

— И мне тебя, — ответила я. — Но ты сможешь иногда приезжать ко мне, и мы будем устраивать романтические парижские вечера и уикенды.

— Посмотрим.

Пока мы готовились к праздникам, декабрь промчался, как болид по трассе. Я удивила Пьера, безропотно согласившись помочь свекрови в подготовке рождественского ужина. К его великой радости, я еще и пригласила всех друзей на встречу Нового года, которую сама организовала. Родители Пьера и все наши гости заметили, что я проявила невиданную доселе активность. Однако это не помешало им скептически отнестись к моей затее: “Зачем ты в это ввязываешься?” — повторяли они. Думаю, больше всего они недоумевали, как я смогу расставаться с Пьером каждую неделю. Во всех разговорах на эту тему он сохранял нейтралитет.

А мои родители — это вообще особая история. После того ужасного воскресенья я порвала с ними всякие отношения. Братья время от времени звонили, но все разговоры заканчивались стычками. Они не понимали, почему я не могу простить отца с матерью. Считали, что я развалила семью, что это я во всем виновата. Когда они заявили, что от меня одни неприятности, я предложила им не утруждать себя и больше не звонить. Но особенно меня раздражала реакция Пьера. Он играл роль связного между мной и моей семьей. Согласился снова с ними общаться. Я точно знала, что они постоянно перезваниваются. Он даже готов был принять приглашение на баранью ногу без меня. “Чтобы разрядить атмосферу, — оправдывался он. — И к тому же, — добавлял он с иронией, — ты же все равно в конце концов добилась своего”.

За неделю до отъезда в Париж я потеряла аппетит и приобрела бессонницу — несколько раз за ночь внезапно просыпалась и прижималась к Пьеру, пытаясь снова заснуть. Я пробовала шить, но у меня ничего не получалось, точнее, получалось нечто бесформенное, или машинка заедала, или рвалась выкройка. Свекровь со свекром решили поучаствовать в моем начинании: договорились со знакомой супружеской парой, и те взяли меня под опеку и сдали мне крохотную квартирку рядом с площадью Бастилии. Я никак не могла сложить вещи: как только я пыталась решить, что брать, меня охватывала паника.

Я не рискнула попросить Пьера взять неделю отпуска и теперь жалела об этом. И вот вечером я сделала то, чего не делала никогда, — пошла в клинику, чтобы встретить его после работы. Секретарша отнеслась ко мне со всем уважением, полагающимся супруге доктора, и сообщила, что у него пациент. Я осталась ждать в приемной.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он, выйдя из кабинета через несколько минут.

Услышав его голос, я встала.

— Захотелось повидаться с тобой.

— Пошли.

Как всегда, на работе он сохранял между нами некоторую дистанцию.

— Надо было предупредить, — произнес он, отпирая дверь ординаторской. — Но ничего, тебе повезло, я уже закончил.

— Вот и хорошо, воспользуемся свободным вечером.

Я опустила глаза.

— Что-то не так?

— Нет! Просто я поняла, во что ввязалась.

Он снял халат и спрятал в шкаф лежавшие на столе истории болезни. Я тяжело вздохнула.

— Боюсь оказаться не на высоте. Возможно, в конце концов правы мои родители: шитье — это хобби и у меня не тот талант, чтобы сделать его профессией.

— Послушай, ты ведь как раз и едешь туда, чтобы выяснить, на что способна, это своего рода тест, и если поймешь, что у тебя не получается, переключишься на что-то другое. По крайней мере, не будешь переживать, что упустила шанс. В случае провала никто не станет тебя упрекать, я-то уж точно не буду.

Он обнял меня:

— Что-то еще, Ирис?

— Меня пугает сама мысль, что я не буду видеть тебя каждый день. Мы же никогда не разлучались. Как мы с этим справимся?

Он пожал плечами и погладил меня по спине.

— Ты сама говорила, что это ненадолго, ерунда, всего лишь каких-то полгода. Недели будут пролетать быстро, вот увидишь. Пошли?

Он надел пальто, распахнул передо мной дверь и увлек в лабиринт коридоров. Я чувствовала, что он на меня смотрит. Хотела улыбнуться, изобразить энтузиазм, но думала только о предстоящей разлуке. Когда мы пришли на стоянку, Пьер взял меня за руку.

— Погоди, я кое-что забыл, стой здесь, я сейчас вернусь.

И он побежал в клинику.

Через десять минут он вернулся, улыбаясь во весь рот.

— Все в порядке, ты все уладил?

— Пришлось побороться, но я своего добился.

Я нахмурилась.

— Я отменил на конец недели все приемы после восемнадцати часов.

— У тебя не будет проблем?

— Не беспокойся.

Я бросилась к нему, он крепко прижал меня к себе.

Выезд на кольцевую автостраду ознаменовался сменой атмосферы. Она резко сгустилась, стала тяжелой, хотя до этого момента все шло хорошо. Пьер окончательно замолчал, когда искал место для парковки на улице, где я буду жить. Когда же мы вошли в мою студию, я тоже перестала пытаться поддерживать разговор. Он положил чемоданы на кровать и быстро прошелся по помещению. Выглянул в окно, проверил замок входной двери, сунул голову в ванную, включил электрические конфорки в кухонном уголке, открыл холодильник и понюхал…

— Да все в порядке, Пьер!

— Вижу. Ты не разберешь чемоданы?

— Разберу после твоего отъезда, все-таки какое-то занятие, боюсь, мне будет трудно уснуть.

Я подошла к нему совсем близко, положила голову ему на грудь.

— Пойдем поужинаем перед твоим отъездом.

Поковырявшись в тарелке, я отставила ее в сторону — кусок не лез в горло. Пьер сделал то же самое. Он заказал кофе, попросил принести счет и погрузился в созерцание улицы. Я молчала — знала, что, стоит мне открыть рот, и я сорвусь.

— Как странно, что мы здесь, — произнес он, не глядя на меня.

Я схватила его руку, он повернулся ко мне.

— Надо идти… Мне пора возвращаться…

Когда мы подошли к дому, он обнял меня.

— Будь повнимательнее в дороге!

— Ох, не нравится мне, что ты остаешься одна.

— А что со мной может случиться?

— Нарвешься на хулигана, какой-нибудь несчастный случай… Будь осторожна, пожалуйста.

— Обещаю. — Я подняла голову. — Но это и к тебе относится. Не угробляйся на работе под тем предлогом, что меня нет рядом и некому тебя пилить.

Он взял мое лицо в ладони, откинул волосы со лба.

— Ты знаешь, я не слишком поддерживал твою затею, но хочу, чтобы ты знала: я горжусь тобой, можешь не сомневаться.

Наконец-то я стала ему интересна.

— Обними меня покрепче.

Мы долго стояли, не в силах оторваться друг от друга. Я целовала его щеки, губы, наконец-то дала волю слезам. Пьер вытер мое мокрое лицо и медленно коснулся моих губ. Его поцелуй стал крепче, а потом он осторожно отстранился:

— Я тебя люблю.

Я не слышала этого много месяцев.

— Я тебя тоже люблю.

Последний поцелуй — и он меня отпустил.

— Теперь иди.

— Я позвоню тебе завтра, как только смогу.

Я открыла дверь, Пьер развернулся и пошел прочь. Через несколько шагов он остановился, глянул на меня, улыбнулся и рукой показал, чтобы я заходила в дом. Я послушалась. Проходя через внутренний дворик к своей лестнице, я подумала, что он впервые возвращается в наш пустой дом без меня. Но быть может, это расставание сблизит нас, оживит угасающий огонь?

Дважды повернув ключ в двери своей студии, я села на кровать и огляделась вокруг. В тридцать один год мне придется привыкать к студенческой квартирке. И я очень надеялась, что на выходных мне не будет казаться, будто я приехала в родительский дом только для того, чтобы постирать белье. Отныне в будни моя среда обитания будет ограничена двадцатью квадратными метрами. Не могу сказать, чтобы комната была грязной или обшарпанной, все было чисто и аккуратно. В любом случае что уж привередничать, если это жилье досталось мне бесплатно. Едва ли не впервые в жизни я пожалела об отсутствии телевизора. Обычно я его никогда не смотрю, но сейчас подумала, что в одинокие вечера он бы мог составить мне компанию. Не слишком ли много надежд я вкладывала в это обучение, не грешила ли избытком веры в свои возможности?