Аптерос

Антонина Шипулина

«Аптерос» – так звали древние греки богиню победы Нику, которую они, желая навеки остаться победителями, лишили крыльев. Но каково быть самой богиней, так униженной людьми? Каково вернуться на Олимп опозоренной, искалеченной, разбитой?Эта история о драконессе, потерявшей крылья, а с ними и свою личность. Велмара жаждет вернуть свое «я», учится не делить мир на чёрное и белое. Но возможно ли починить нечто настолько сломанное? И всегда ли любовь и дружба могут стать ключом к исцелению?

Глава 5

Когда ночь стала намного короче дня, а снег начал сходить со склонов, наступило время первого военного похода в этом году.

Как правило, драконы почти не тревожили земли равнины у гор Валип: эти люди были для западников источником многих благ, таких как пища, одежда, оружие, потому драконы привыкли держать своё существование в тайне от этих людей. Здесь, под крылом Драконьего Горба, расцветала цивилизация, и западники не стеснялись защищать эти земли и от своих сородичей, настроенных враждебно (перепалки за эти плодородные края не были редкостью), и от других людей, а иногда — и от самих жителей равнины. Некогда разрозненные племена, они создали теперь единое государство, и драконы с гордостью наблюдали за своими питомцами, однако порой люди по своей первобытной свирепости ещё устраивали резню, государство крошилось, и стереть границы между племенами до конца пока не удавалось. Драконы вмешивались в их дела невзначай (этими махинациями занимались разведчики) и совсем не планировали оставлять в истории глубокого следа, так что западников местные жители воспринимали более как людей с гор, чем сторонних существ. Итак, равнины у Валип были неприкосновенным краем.

Именно поэтому к походам нужно было готовиться так долго: один только путь занимал семь-восемь дней, а иногда и больше. Как правило, единственными целями похода были грабеж и устрашение. Иногда к западникам обращались другие драконы, обычно одиночки, плетущие собственные политические интриги в отдельных странах или также беспокоящиеся о судьбе своих людей. Обычно такие одиночки действовали только в личных интересах и дорого платили за помощь из Валип, так что таких умников находилось очень мало.

Стоит отметить, что, если бы не получаемые от людей выгоды, западники и не подумали бы заботиться о них. На отдельных людей они обычно плевали с высокой колокольни. О разуме и душе людей, об их чувствах хлопотали больше южане, и в последние годы, благодаря крепкой дружбе с некоторыми из них, и горожане Горба начинали задумываться о людях. Впрочем, стоит только исчезнуть из их жизни деятельному Марвулю, заботящейся о рабах воспитаннице южан Иуме, Калауле, взывающим к совести одним взглядом, — и все гуманистические убеждения западников растворятся в мгновение ока.

Особенно сильно было это заметно в самом походе. Как правило, южане не участвовали в них вообще, если забыть о нетипичной кровожадной Голдуре. Изредка привязывался любопытный Марвуль, сворачивавший в другую сторону уже через два-три дня пути и скрывавшийся в неизвестном направлении. Так было и в этот раз; его никто не держал, только одна Велмара осталась несколько разочарована, поскольку быть пассажиром на мягкой шерстяной спине южанина — совсем иное дело, чем кататься на чешуе западников, твердой, как железо.

Марвуль выделялся среди других и своим драконьим обликом. Если к Калауле и Голдуре Велмара успела привыкнуть, да и они были невзрачны даже по меркам южан, то Марвуль цвёл гладиолусом среди ромашек. Его короткая мягкая шерсть была ярко-желтой с редкими полосками яркого коричневого, почти рыжего цвета, оперённые крылья — светло-золотые с галочками бурого узора. На голове он носил не скромно закрученные за овечьи ушки рога — это были длинные прямые светлые два рога, придававшие ему сходство с антилопой или горным козлом. Рога подчёркивались горизонталями длинных темно-бурых острых ушей. Племянник был мельче своего дядьки, но из-за подвижности Марвуля создавалось впечатление, что он занимает всё доступное пространство. При этом пустозвоном Марвуль не был, то, что он говорил, оставалось в памяти, а некоторые вещи не давали спокойно спать ночами. Марвуль знал и видел мир, который Велмаре осточертел, и говорил обо всём ужасно интересно, пусть бы вопрос был совершенной дрянью. Некоторые шли за ним, как овцы за пастухом, но Бескрылую этот пастух по-прежнему пугал чем-то неуловимым: может, своей властью над драконами, может, слишком уж чудесной оболочкой. Непорочных не бывает, и солнечность Марвуля у привыкшего к потёмкам существа вызывала подозрения.

Как правило, по пути к месту драконы поднимались очень высоко в небо, над облаками, чтобы их нельзя было заметить с земли. Поэтому любоваться видами было почти невозможно: небо и облака были скучными, когда смотришь на них с чужой спины, надеясь только на то, что не сорвешься по нелепой случайности. Привалов было по два в день, на обед и на ночь, и если ночью уже не было сил что-либо рассматривать, да и было невероятно темно, то в дневной привал Велмара сполна наслаждалась прелестями природы, которые ей нахваливал впечатлительный Марвуль. Вернее сказать, сама по себе она ненавидела эти полевые условия, и если бы не её оптимистичный попутчик, дорога была бы совсем невыносимой. Для Бесы всё было неудобно. Она привыкла есть за столом, теперь же приходилось сидеть на земле или на бревне, если кто-то о нем побеспокоится, драть зубами оленя — жареного или сырого, а может, и не оленя, а краденую корову, а может, мелкую костлявую птичку или рыбку. За время путешествия с Марвулем рыбой Велмара пресытилась: южанин любил ее сверх всякой меры, не ленился даже ночью разыскать какой-нибудь водоём и вытаскивать оттуда или огромную рыбину (сома, карпа, кого-нибудь ещё — в них Бескрылая мало разбиралась), или видимо-невидимо мелкоты, которую он собирал в большую миску и варил из неё уху. Сырой рыбой он обычно не удовлетворялся, хотя в первый день пути южанин так устал, что проглотил улов почти целиком, не раздумывая; в другое же время он всегда что-нибудь выдумывал с рыбой, и не только ел сам, но и охотно делился с другими — с Велмарой, которая не любила что-либо делать сама, в частности. Его стряпней та была довольна, но к третьему дню рыба уже в горло не лезла, а Марвуль, наивно полагая, что западка разделила с ним его увлечение, уже первоначально стал готовить и для неё, так что отказываться было бы всё равно, что грубо отвергнуть бесценный подарок.

Южанин раз за разом проявлял заботу о других с легкой руки, будто бы совсем не ожидая какой-либо взаимности. Велмаре это было чуждо и непонятно, что-то подсказывало, что на самом-то деле однажды наступит час расплаты!…Но время шло, расплата не наступала, и она всё чаще беззастенчиво пользовалась его бесхитростностью и бескорыстием.

Утром четвёртого дня Марвуль попрощался со всеми многочисленными приятелями и приятельницами и улетел прежде всех уже по собственным делам.

Цель похода у западников в этот раз была та же, какая и всегда. Где-то в юго-восточной части континента вырос человеческий город, поднявшийся до невиданных высот культуры благодаря попечительству одного из восточников; однако восточника оскорбили, и он покинул эти места. Теперь город оставался на растерзание стервятникам, и если напор людей горожане были способны вынести, то о драконах нечего было и говорить.

Обычно, если стояла задача окончательно разорить город, то начинали с сожжения полей и убийства скота. Если сделать всё сколько-нибудь аккуратно, люди сами себе это объясняли: как гнев богов, небесную кару, редкий жуткий мор, знамение о приходе конца времен и тому подобную чепуху. Здесь, на востоке, о драконах знали и боялись их, так что скрытничать не имело смысла. К тому же, устраивать полное сокрушение этого города, столицы небольшого княжества, было глупо: располагалась эта страна далеко, не мешала жителям равнины у Валип, грандиозных планов на завоевание всего света пока не строила, и драконы собирались только взять своё и уйти. Потому планировался только вечерний штурм, а целый день был на подготовку и отдых.

Лагерь был разбит в большом овраге в редком молодом лесу. Город был в получасе полета в степи, среди засеянных полей; лес окружал этот вырубленный участок с северо-запада, тогда как с других сторон простирались утыканные маленькими крестьянскими хозяйствами пашни, и более удобного места для укрытия было не найти.

Среди драконов царило радостное возбуждение, о страхе не было и речи. Здесь никто не боялся: город был слабый, одинокий, совсем не то же, что Империя, властвовавшая в центральной части материка и пережёвывавшая одно за другим северные княжества, пробивая себе путь к морю. Её ярость и напор позволили ей когда-то уничтожить подчистую чудесное Меву, северную страну драконов, которая теперь жила только в сказках. До сих пор в имперском плену мучатся и умирают тысячи отважных западников, восточников, южан, ни на день, ни на час не дают имперцы покоя некогда самым могущественным созданиям, когда-либо ходившим по земле… И другим людям тоже.

Но здесь и сейчас их враг — не Империя. И больше никто не сумеет возвыситься так, как она. И, может, когда настанет упадок в её краях, Драконий Горб и многие другие не упустят свой лакомый кусочек.

Велмара, маясь от нерешительности, лежала в тени, ещё не готовая встать и начать сборы. Кто-то из западников предпочитал сражаться с людьми в человеческом обличье, но большинство любили почувствовать настоящую власть над ситуацией, превосходство над этими муравьями у лап живущих сотни лет созданий. Беса плохо владела и луком, и мечом, а вот когтями и клыками — с завидным мастерством, так что её выбор был очевиден. Ей нужно было только немного брони на бока, раньше защищенные мощными крыльями, и на морду, так, чтобы обезопасить глаза. Но и то встать и надеть пока было лень. Солнце припекало, и она бы не отказалась окунуть морду и лапы в холодную воду, но оставалось довольствоваться только стремительно уменьшающейся тенью.

Иля, одна из тех, кто любил размахивать саблей, читала свои громогласные поэмы, взгромоздившись на пень. Сейчас её мало кто слушал, но она была свято уверена, что поднимает боевой дух товарищей, на что Велмара только усмехалась. Рира шипела на тех, кто мешал ей облачаться в броню и готовиться морально, попутно высказывая благодарным почитателям, какие грандиозные подвиги она в будущем совершит. Кто-то из разведчиков, полный малый, привязавшийся к воинам невесть зачем, чиркал пером по пергаменту. Бенне скучал, повесив уши, уже готовый ко всему, втиснутый в свои латы, но обделенный чьим-либо вниманием, так что прожужжать уши было некому. Стоит заметить, что среди путников оказалась и Голдура, которая почти сбежала от Калаулы. В битву её Замра не благословил, да и округлившийся с одного бока живот не давал ей особой свободы действий, так что Голдура только носилась по лагерю, помогая то там, то здесь, и словом и делом завидуя воинам.

Когда солнце стало клониться к закату, Велмару всё же растолкали, и суетливая Голдура облачила её в доспехи. Тяжёлый панцирь был драконессе ненавистен: она давно привыкла к родным толстым крупным чешуям, тянувшимся вдоль хребта и давившим ей на спину своей массой, но латы висели на ней мертвым грузом. Кто сказал, что доспехи могут быть удобными? Может быть, для тонкокожих людей — да, но едва ли для дракона, от природы наделенного особой защитой. И пусть даже доспехи для горожан Драконьего Горба ковали их рабы, для каждого дракона индивидуально, второй кожей железки от этого не становились.

Солнце коснулось леса краем, и был дан сигнал отправляться в путь; в числе некоторых других отчаянных пешеходов Велмара пробиралась через поля, в то время как большинство взметнулось в небо. В сопровождение бескрылым был дан Мелеонор, наложивший на группу какой-то морок, чтобы не дать людям увидеть воинов, вторгшихся в их земли, раньше времени. Велмара шла, приминая колосья, так заботливо взращенные чьими-то грубыми красными руками, мимо сторожек в господских садах, где сидели обычные крестьяне, вооруженные чем-нибудь нехитрым — вилами, граблями, метлой, — чтобы гонять воров, отпугивать ворон от посевов… Люди были рядом, тут всё ими дышало, и это были совсем не те же скромные труженики-рабы Горба, не деловые жители равнины, прагматичные, отвыкшие от запахов полей. У здешних людей была своя гордость, своя вера, а ещё доля степенности — ведь яблоня не убежит от садовода.

Но что ни видела здесь Бескрылая, её ничто не могло заразить этим спокойствием. Чем больше она смотрела на полноватых крестьян, плетущихся с пашни домой, тем сильнее разгоралось раздражение от их медлительности, неповоротливости… Ей так и виделось, как проходит каждый день их жизни, каждый месяц, каждый год: ничего не меняется, ничего их не трогает, живут они коротко, и то отмерянное им время тратят впустую. Один умрёт, на его место встанет другой, а то и трое других; они как животные, но претендуют на то, что стали в чём-то выше обычного неразумного зверя.

Город не был обнесен даже каменной стеной, только невысокой деревянной, и для тех, кто штурмовал с земли, она не могла стать серьезным препятствием. Однако первыми всё же наносили удар крылатые, сразу врывавшиеся в центр города и уничтожавшие его изнутри, как чума в осаду. Появление драконов с неба можно было отсчитать мгновение за мгновением, стоило только пронаблюдать за крестьянами в полях. Сначала люди остолбенели, глядя в небо, раскрывши рты. Первыми очнулись женщины. Одни бросились домой, сломя голову; иные понеслись к привязанным под каким-нибудь деревцем детям; другие хватали под уздцы мулов, выпрягали их и тащили в загоны и во дворы, к ним присоединялись мужчины, самые храбрые хватались за оружие. На маленький тихий мирок крестьян будто налетела гроза, и неподвижность сменилась будоражащей активностью. Теперь люди маячили перед драконами, как будто дичь, бегущая прямо из их лап, и единственный, кто мог контролировать морок и не бояться нарушить завесу — Мелеонор — не удержался и до полусмерти напугал одного из селян, высунув из морока многоглазую восточную морду человечку под самый нос. Творившееся вокруг безумие подстегивало, и вот тряская иноходь сменяется рысью, затем уже галопом драконы мчатся к хлипким городским стенам — только бы не пропустить главное веселье!

За долгие дни тренировок Велмара привыкла к долгому бегу, но как же неудобно было ей выкидывать вперёд длинные лапы вместо того, чтобы плавно взмахивать крыльями! Рядом с ней неслись почти сросшиеся с землей сородичи, полностью забывшиеся в галопе; ей же приходилось прилагать массу усилий, чтобы не сбиться с темпа и не начать задыхаться, не потерять равновесие, не отвлечься от прямого пути к городу. Трудности только больше выводили её из себя, и она с нетерпением ждала момента, когда можно будет, достигнув цели, больше не думать о верности шага.

Город уже горел и полнился криком. Горланили трубы, предупреждавшие об опасности, но нуждался ли уже хоть кто-нибудь в этом предупреждении? Люди рвались к воротам, а там их встречали наземные чудовища; люди прятались под крышами домов — а крыши рушились им на головы. По драконьим доспехам стучали тонкие стрелы и отскакивали, ломались; не было силы, которую люди смогли бы противопоставить даже одному-единственному дракону. Бескрылая мяла их хижины лапами, втаптывала людишек в землю, на зубах хрустели их кости; те из сородичей, кто посмекалистее, не только вкушали бойню, но и грабили ещё целые дома. Велмару богатство не интересовало.

Ей снова хотелось ощутить себя выше людей.

Годы потёмок: она вздрагивала, увидев плеть в руках человека, она плакала, как дитя, заслышав тот самый чеканный шаг её палача. Она была ничтожеством без разума и капли иного чувства, кроме страха. Ненависть выпили из неё всю вместе с кровью и гордостью. Где они теперь, эти люди?! Она колет их черепа, как орешки, ровняет с землей то, что они создавали поколениями. Велмара восстала из пепла, потому что она сильнее их; они — не восстанут, и она не оставит никого, кто сумел бы сложить в могилу их тела. Она…

Что-то мерзкое окатило её с головы до ног, просочилось меж пластин доспеха. Драконесса вздрогнула и вскинула рогатую голову, готовая отмстить обидчику, но раньше, чем она разглядела его на уцелевшем куске городской стены, брошенный факел превратил её в живое пламя.

Боль дошла не сразу, но это была не волна, а настоящее цунами, захлестнувшее её с головой. Только что гордая, кровожадно довольная своей силой, она опять обрушилась на землю в беспамятстве, с одним только животным воплем о помощи. Нагревались металлические пластины и вгрызались в кожу, она же срывала их когтями, не жалея и собственных боков. Казалось, что плавится чешуя и огонь — ещё чуть-чуть! — и доберется до ребер и органов, и ни конца, ни края этому страданию нет.

Тело пылало. Сознание резко погасло.