Героин

Антонина Дельвиг

«Повесть настолько захватывающая, что на наш взгляд не уступает Агате Кристи» – от редакции к первому изданию. Действие разворачивается на Тайском острове Пукет в роскошном отеле на берегу моря. Герои Маша и ее брат Арсений не успевают насладиться отдыхом, как умирает одна из постоялец отеля Барби. Смерть от передозировки героином – так решает полиция. Затем происходит еще одна смерть, и полиция снова не предпринимает никаких действий. Тогда уже Арсений и Маша сами берутся за расследование.

© Антонина Дельвиг, 2018

ISBN 978-5-4493-8438-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Он настолько хорош! Не пробуй его даже однажды…» — совет наркомана, употребляющего героин внутривенно.

Опиум получают из головок опиумного мака, Papaversomniferum. Это растение культивировалось древними цивилизациями Месопотамии, Персии и Египта. Археологические раскопки свидетельствуют, что неандертальцы по всей видимости использовали мак уже более тридцати тысяч лет назад. Первое письменное упоминание — на клинописной шумерской табличке, датированной около 4,000 до Рождества Христова.

Морфин (Morphius, греческий бог сна) получен из опия в 1803 году в Германии.

Героин (название произведено от слова hero, герой) впервые был синтезирован из морфина с помощью добавления ко второму двух ацетиловых групп в 1874г в поисках «чистого наркотика», не вызывающего побочных эффектов в виде привыкания и др. Использовался как средство против опийной и морфийной зависимости. Хейнрик Дрезер, сотрудник немецкой фирмы «Bayer», протестировав этот новый полусинтетический наркотик на животных, людях и главным образом на себе, объявил его эффективным средством при бронхите, астме и туберкулезе. Скоро фирма «Bayer» с энтузиазмом продавала героин в десятки стран как «средство от кашля». Очень рекомендован детям, в том числе, грудничкового возраста, как нежное успокаивающее средство, вдобавок сберегающее нервы матерям. Только со временем врачи заметили, что больные стали поглощать неоправданно большие дозы этого нежного средства. Но лишь спустя пятнадцать лет, в 1913г, фирма «Bayer» прекратила производство героина и, вычеркнув этот эпизод из своей официальной истории, сфокусировалась на своем втором блокбастере, аспирине.

Глава 1

В иллюминатор, конечно, можно было смотреть, но довольно скучно: куда ни глянь, во все стороны, белое, белое и белое… С синеватыми тенями и залежами светло-серого вдоль холмов и других неровностей ландшафта. С тонкими царапинами зимних дорог и трещинками скованных льдом речек. Унылая картина. Хотя, безусловно, красиво. Величественно. И белые облака… Маша отвернулась от окна. Несколько часов лета — а все одно и тоже, от самой от Москвы.

— Похоже, мы с тобой родились в морозильной камере, — вздохнув, сообщила Маруся младшему брату, который, перелистывая какую-то книжонку, потягивал в соседнем кресле апельсиновый сок.

— Совершенно с тобой согласен, — рассеяно кивнул Арсюша, потом оживился. — В режиме глубокой заморозки, как в хорошем профессиональном холодильнике, — добавил он. — Три звездочки — это минус восемнадцать… По шесть градусов на звездочку. А у нас бывает сорок градусов… даже сорок два. Сорок два делим на шесть — будет семь. Это значит — семь звездочек. Бывают такие холодильники?

— Откуда мне знать? — пожала Маша плечами.

— В каком-нибудь промышленном хранилище, наверное, бывают… И надо же, ничего-то нам не делается! До чего все-таки мы живучие.

— Так не на улице живем. И тепло одеты.

— Все равно. Прямо как мастодонты какие-то! Как мамонты.

— Мамонты давным-давно вымерли.

— Вот-вот, я как раз об этом и говорю. Они, бедолаги, вымерли, а нас, таких маленьких и лысых ничего не берет! Нас можно только дустом!

— Я не лысая, — с достоинством поправила Маша. — Наоборот, у меня длинные волосы, да и у тебя тоже, — она дернула брата за прядь белокурых нестриженных волос.

— Не придирайся. Тело-то у нас, согласись, пока не покрылось шерстью, а? Или у тебя уже покрылось?

Маша только фыркнула. С подростком совершенно невозможно разговаривать.

— Вот видишь! Возразить-то нечего. Но тебе, шерстяная моя, лишь бы спорить.

— Зато скоро, через каких-нибудь пять часов, мы окажемся в стране, где всегда-всегда лето, а снега отродясь никто не видел, — попыталась закруглить глупую тему Маруся. — Представляешь, снег для них — как волшебство!

— Ага, как для нас отсутствие оного… Но подмечено точно, — Арсений потряс в воздухе цветной книжонкой, которую до того листал, — только что здесь, в путеводителе, прочитал… в частности, в Бангкоке, даже существует специальный аттракцион для тех, кто желает понять, что же это за штука такая, зима. И как раз-таки в виде большой морозилки, куда тебя запускают, предварительно выдав резиновые сапоги, и взяв с тебя за это сумасшедшее удовольствие десять долларов. Пользуется большим спросом. Скидываешь свои шлепанцы, надеваешь на босы ноги галоши и, хватаясь за обледенелые поручни, оскальзываясь на заиндевелом железном трапе, смело пробираешься вперед, к острым ощущениям! Может, посетим аттракцион, как ты считаешь? Вот приземлимся, схватим такси — и айда! Правда, тут пишут, придется постоять в очереди.

— Нет уж, спасибо!

Марусю буквально передернуло от подобной перспективы. Не от того, конечно, что в очереди придется стоять — хотя и этого тоже не хочется — а от всего ранее перечисленного.

— Как хочешь… Но согласись, было бы прикольно!

— Я, знаешь ли, еду в Таиланд за теплом, а не за приколами, — пробурчала Маша. — Потом мы прилетаем сразу на Пхукет, а не в Бангкок. К счастью.

— Не коверкай язык, — посоветовал брат. — Остров Пу-у-укет, а вовсе не Пхукет какой-то… Острова Ко-Пи-Пи! Не Пхи-Пхи, как хотелось бы некоторым ханжам. Надо смотреть правде в глаза.

— Ну тебя, — отмахнулась Маша. — Везде так написано.

— Мало ли что бывает написано на стене в общественном сортире, ты же не веришь! По крайней мере, не всему.

— Это было написано не в сортире! — возмутилась Маша.

— А где? — бросил брат с невинным видом.

— Буквально во всех рекламных буклетах, что я читала…

— Не вижу особой разницы.

Маруся насупившись, промолчала. Бессмысленно спорить с неугомонным подростком, это она прекрасно знает, все равно последнее слово останется за ним. Сложный возраст…

— Официант, шампанского! — обратился Арсений к проходящему мимо стюарду.

Молодой высокий парень, очень коротко стриженный, идеально выбритый, в хорошо сшитой форме, усмехнувшись, только кивнул.

— Нет, ты вконец обнаглел! Ты как себя ведешь! — возмущенно зашипела Маша. — Во-первых, он не официант… Во-вторых, тебе пятнадцать лет! Что ты себе позволяешь?

— Положим, почти уже шестнадцать… Осталось терпеть всего какой-то жалкий месяц, а потом я получу паспорт и ты, Машенька, будешь мне уже не указ! Вот так-то… Стану хлестать шампанское когда и сколько захочу!

— По-моему до восемнадцати нельзя…

— Это, к счастью, только по-твоему. К тому же, как ты верно подметила, нехорошо обижать людей. Он ведь уже сколько раз предлагал нам выпить хоть чего-нибудь? Нужно же бедолаге как-то выполнять свои обязанности.

С этим трудно было спорить: самолет еще только выруливал на взлетную полосу, как пассажирам первого класса уже принесли легкие закуски, а дернуть рюмку-другую — коньяка, вина ну или на худой конец пропустить кружечку пива, действительно, предлагали довольно навязчиво. Остальные пассажиры — их было всего-то пять, меньше чем пустующих мест — не протестовали, ели и пили практически без остановки. По крайней мере, так казалось. И нате вам, стюардесса уже снова выкатывает сервировочный столик. Сейчас на нем высится горка дымящихся блинов, вокруг расположились розетки с черной икрой и завитушками сливочного масла, в каждой уютно поблескивает маленькая ложечка. Невозможно отказаться!

— Ну ладно, — вздохнула Маруся, — хотя бы не на голодный желудок. Только совсем немножко, слышишь? По-моему, с твоими лекарствами нельзя алкоголь…

— Правильно, алкоголь нельзя, — глядя на нее своими чистыми серыми глазами, вполне серьезно согласился брат, — а шампанское можно.

Как раз при этих его словах из-за занавески вынырнул стюард. Продемонстрировав им бутылку, он с легким хлопком вытянул из горлышка пробку, разлил пенящееся вино в две высокие рюмки, после чего поднес их на маленьком подносе. Маше было уже неудобно отказываться, и она тоже взяла предложенный бокал. Отпив маленький глоток, она засмотрелась на поднимающиеся пузырьки; промчавшись сквозь золотистую толщу жидкости, те с легким шуршанием лопались на поверхности, обдавая губы и нос колючей душистой влагой… До чего все-таки бытие странная штука, — подумалось ей. Ведь еще только прошлой весной жизнь казалась конченной. Бесповоротно. Она была очень больна, брат — в инвалидной коляске… Все это с ними случилось после аварии, в которой погибли их родители. Арсений повредил тогда позвоночник, а Маша с горя заболела и почти год провела в больнице — она не могла есть. Желудок возвращал любой проглоченный кусок, и это ее заболевание с красивым названием anorexia nervosa вполне могло окончиться смертью… Голодной смертью. Потом дядя Олег — старший брат мамы — отправил их двоих на средиземноморский остров: он рассчитывал, что перемена места окажет положительное воздействие. Так и получилось. Но совсем не просто… Вследствие цепочки ужасных, трагических событий, заставивших ее тогда очень страдать, Маруся неожиданно оказалась наследницей миллионного состояния, — это раз, совершенно выздоровевшей — это два, и сверх того по уши влюбленной. Удивительно, да? Более того: Арсений, который влез в расследование убийства, едва не погиб, но после полученного шока снова начал чувствовать свои ноги! Ну не странно ли? Потом была Швейцария, успешная операция — и теперь он ходит. Правда, пока, конечно, с тростью, прихрамывает, часто бывают боли… но ходит же! Счастье… И вот они с ним пьют шампанское на борту самолета, несущего их в теплые края. Спустя неделю туда приедет и Анри, который пока в Париже, улаживает какие-то дела… Теперь они с братом могут путешествовать по миру сколько душе угодно… Тем более что успели намерзнуться в Москве. Целых два месяца ушло на выбор и покупку квартиры для дяди Олега с тетей Валечкой, которые чуть костьми не полегли, поднимая на ноги племянников, и которые, конечно же, ни в коем случае не могли принять настолько дорогой подарок — поэтому пришлось самолично мотаться по городу, искать. А это оказалось куда как непросто: ведь она просто обязана была найти самое лучшее. Да, вот что еще очень странно — нет ограничения в деньгах… какие-то другие ограничения, конечно, существуют, но не это… Странно. Но к хорошему привыкаешь быстро.

— Так будешь со мной чокаться или нет? — нетерпеливо потребовал братец. — Я могу приохотиться пить в одиночестве. Сопьюсь из-за тебя к семнадцати годам!

Само собой Арсюша постарался чокнуться с таким звоном, что на них все покосились. Этого ему только и требовалось.

— Мягкой тебе высадки из самолета! — громко, в расчете на то, что все слушают, пожелал он. — И кстати, если ты везешь с собой наркотики, имей в виду, в Таиланде за это смертная казнь.

— Твое здоровье, — безнадежно вздохнув, отозвалась Маша.

В салоне к концу полета стало довольно душно, но когда, попрощавшись с услужливыми стюардами и пройдя по громадной гофрированной трубе, протянувшейся от самолета к зданию аэропорта, они оказались в помещении, выяснилось, что здесь ничем не лучше. Здесь было как в бане! Нет, конечно, не в самой парилке, а как в предбаннике, где тепло и влажно. Если еще точнее — в предбаннике каких-нибудь больших общественных Сандунов, где полностью никогда не просыхает, плохо проветривают, поэтому потягивает затхлостью. Потом стало ясно, что не проветривают никогда: повсюду кондиционеры, и окна наглухо закрыты. Глупо их открывать, когда на улице еще жарче.

Таможенный досмотр прошли быстро, и паспорта их украсились по-восточному затейливыми малиновыми штампами, подтверждающими въезд в Таиланд и право пребывания в стране сроком не более чем на два месяца. Маруся во все глаза рассматривала местных работников аэропорта, с которыми приходилось объясняться скорей знаками, чем словами — английский, на котором они все якобы разговаривали, на деле оказался каким-то диковинным птичьим языком, с налета не поддающимся расшифровке. Тайцы были очень смуглые — в желтизну, с густыми черными прямыми волосами, а Маша вдруг впервые в жизни почувствовала себя крупной особой. Росту в ней было метр шестьдесят пять, что по нынешним меркам совсем даже и не много, а за время своей болезни она стала более чем субтильной, но пока все встреченные мужчины-тайцы оказались мельче нее! Даже вроде поуже в плечах. Что касается талии…

— Приятно ощущать себя великаном, — пробормотал за ее плечом Арсюша, очевидно, размышляя о том же самом.

— Тебе хорошо! А мне даже неудобно как-то… Интересно, кем мы им кажемся? — Маша кивнула на толпу рослых соотечественников, ожидавших с паспортами в руках своей очереди. — Вот приехала группа потомков Гаргантюа… или, может, внуки Гулливера?

— Не думаю, что им известны данные персонажи, — с сомнением покачал головой брат. — Скорее, из местной мифологии. К примеру, нашествие каких-нибудь белоголовых асуров или гигантских дэвов, что-то в этом роде.

— То есть, ты думаешь, с их точки зрения мы уроды? — расстроилась Маша.

— Можешь не сомневаться. Ты-то — точно! Другое дело — я. Для женщины крупный мужчина — это всегда хорошо, но, согласись, не наоборот.

Маруся окинула критическим взглядом хрупкие плечи подростка, он был лишь на пару сантиметров повыше нее. На крупного мужчину парень пока явно не натягивал.

— Честно тебе скажу, вряд ли я смог бы влюбиться в девушку, которая на целую голову длинней, — продолжал гнуть свою линию братец. — У меня развился бы целый букет комплексов на эту тему, кому это нужно? К примеру, взять ту высокую, бесспорно очень миловидную девушку. Справа от нас… Ну ту, что вжалась сейчас в столб, очевидно намереваясь с ним слиться… она летела одним с нами рейсом. В Москве эта красотка наверняка разгуливает по подиуму и чувствует себя вполне комфортно, а здесь над ней уже вовсю хихикают.

Маруся проследила за его взглядом. Действительно, две молоденькие тайки, сидевшие за стойкой справочной, буквально прыскали в ладошки, глядя на высокую девушку.

— Ну и ладно, — пробормотала Маруся. — Слава богу, не навсегда… Кажется, это наши чемоданы.

Она поискала глазами носильщика, но не обнаружила никого похожего. Подошла поближе к поскрипывающей ленте транспортера. Придется самой. Арсюше пока нельзя поднимать больше килограмма, причем, строго-настрого, что на деле очень сложно соблюдать, ведь даже обычный графин с соком тяжелее, и об этом надо постоянно помнить. Практически же ему можно брать в руки только чашку, тарелку супа или книгу, да и то не слишком большую. Не энциклопедический словарь, например. Пришлось даже поменять его обожаемый компьютер на новый — маленький Sony, размером с небольшую книжку. Можно было купить и совсем крошечный — рядом в витрине стояли очень хорошенькие компьютеры, буквально игрушечные, Маше они так понравились, но братец ни в какую не соглашался, уперся намертво, заявив, что ему вполне достаточно дуры-сестры, и без тормознутого компьютера-идиота он уж как-нибудь обойдется. Потом долго еще жаловался на чудовищную, по его словам, потерю мощности.

Наконец Маруся сдернула с транспортера подъехавший чемодан. Со вторым ей помог какой-то мужчина. Она поблагодарила и отправилась на поиски тележки. Арсений тем временем успел уже достать из своего чемодана пижонскую трость — старинную, из темной вишни с серебряным набалдашником, выполненным в виде змеиной головы с рубиновыми глазками — очень дорогую, купленную в Париже на аукционе, и теперь придирчиво ее осматривал: он всю дорогу волновался за ее сохранность. В самолет с тростью не пустили, сказали, что по существующей инструкции подобную вещь положено расценивать как холодное оружие, мол, теперь с этим очень строго. Пришлось сдать драгоценность в багаж. Хорошо хоть на его компьютер не посягнули, иначе с братцем точно приключилась бы истерика.

Колесо тележки поскрипывало и застревало, приходилось делать усилие, чтобы толкать ее вперед, но не идти же теперь за другой… Арсений, прихрамывая, важно вышагивал рядом, по-петушиному надменно поглядывая вокруг. В черных джинсах и черной же рубашке, с разобранными на прямой пробор длинными светлыми волосами, с антикварной тростью в руке — он разительно отличался ото всех окружающих, как чужестранцев, так и единоплеменников. Вокруг сгустилась толпа встречающих, и Маша внимательно смотрела по сторонам; нет ли у кого таблички с их фамилией в руках — она оплатила проезд до гостиницы еще в Москве, чтобы не дай бог не потеряться в чужой стране.

— Постой-ка здесь с вещами, — наконец попросила она брата. — Я схожу поменять деньги. В крайнем случае, возьмем такси.

Полученную пачку разноцветных банкнот — они назывались баты — положила прямо в сумку, в кошелек деньги все равно не влезали, ни по размеру, ни по объему.

— Ну что ж, — нерешительно пробормотала Маруся. — Выходим?

— Да уж пора бы, — насмешливо отозвался брат. — Смело вперед! Кстати, рекомендую снять тележку с тормоза, так будет проще катить.

Маша смущенно охнула — в самом деле, какая глупость! — после чего дело пошло на лад. Она на большой скорости преодолела стеклянные двери и остановилась снаружи.

Вот теперь они точно оказались в парилке. Даже зная, что будет жарко, все-таки, не предполагаешь, что настолько! Тем более что подсознательно ожидаешь — на улице, конечно, будет попрохладней, не так, как здесь, в душном помещении, где буквально уже нечем дышать, весь опыт предыдущей жизни подсказывает тебе это. Ну не привык ты, выходя из дверей дома, сразу попадать в сауну! Особенно, если на дворе зима. Солнце сияет с такой силой, что даже мысли, кажется, начинают пробуксовывать. С непривычки. Маруся совсем растерялась.

— Давай, давай, двигай дальше, — в свойственной ему грубоватой манере подбодрил брат. — Мы закрываем собой весь проход. И кстати, «Пизарефф», это не про тебя ли? — добавил он, тростью указывая в сторону стоящего на самом виду тайца одетого в темный европейский костюм с голубой рубашкой, в руках у него была табличка с этой странной надписью. — Потому что я точно пока еще Писарев. Арсюша Писарев, и будьте любезны…

— Ой, да! — обрадовалась Маша. — Молодец! Я бы, наверное, не догадалась…

— Ну, еще бы, — хмыкнул брат.

Маша помахала не по погоде одетому тайцу. Тот, поняв, что они именно те, кого ему должно встретить, в ответ радостно заулыбался и несколько раз указал в сторону, куда надо идти, очевидно, опасаясь, что иначе они не поймут. Ухватив тележку, резво покатил ее в указанном им самим направлении.

Машина оказалась серебристой «японкой» не первой молодости каких и в Москве полно, кондиционер работал на полною мощность, но нельзя сказать, что от этого внутри было прохладней — так разве что, на пару-тройку градусов. Оставалось лишь предполагать, каково показалось бы здесь без оного. Водитель захлопнул багажник, сел за руль и завел мотор. Машина тронулась, осторожно выруливая с парковки. С зеркальца, покачиваясь в такт движению, свисала гирлянда из живых цветов, желтых, оранжевых и белых, на приборной доске застыл маленький бронзовый Будда. Музыка по радио звучала соответствующая, восточная, но на современный лад, от того даже еще более странная. На потолке золотой краской выведены какие-то загадочные знаки, неаккуратно, будто кто-то мазал пальцем — очевидно какой-то погруженный в свои мысли буддистский монах, которому доверили освятить машину, ну, не до того ему явно было, вот он так и напачкал. Под задним стеклом помещалась странная какая-то вещица неясного назначения — не сразу дошло, что это просто коробка с салфетками. Уж больно похожа на маленький гробик для какого-нибудь домашнего питомца, усопшего хомячка или, может, птички: обтянутая ярким желтым шелком, с черной оборкой по краю, сверху отделанная тесьмой прорезь, откуда утомленный пассажир может достать себе салфеточку, дабы промакнуть обильный пот. Предмет роскоши, не иначе. Равно как и две голубые подушки с малиновыми шелковыми кистями по сторонам этого желтого гробика.

Арсений тем временем начал уже изучение тайского. Шофер, по началу державшийся настороженно, теперь расслабился и с готовностью переводил требуемые слова — те немногие, которые он знал по-английски. Братец повторял за ним, очевидно, сильно коверкая, потому как таец от души, по-детски хохотал, поправляя снова и снова, в общем, в машине стало по-настоящему весело. Маруся довольная уже тем, что несносный подросток, если и донимает своими глупостями, то, по крайней мере, не ее, спокойно смотрела в окно.

Невысокие горы вокруг покрыты густым лесом, над кромкой сочной зелени — торчащие под разными углами заломы гигантских рваных листьев банановых пальм, там и сям проглядывают кроны каких-то буйно цветущих деревьев: все совсем другое, не такое, как у средиземного моря, а уж тем более, на российской равнине. Тоже вроде лес, да выглядит как-то совсем иначе — этот тропический дождевой лес. Ехали минут сорок, дорога петляла вдоль берега моря, изрезанного глубокими заливами, и такие порой открывались заманчивые виды, что перехватывало дух! Маруся только опасалась, что все самое красивое они уже проехали. Но нет, бухта, в которую они, наконец, свернули, оказалась ничуть не хуже — да что говорить, она оказалась просто великолепной! Узкая дорога, обсаженная ухоженным цветущим кустарником, вывела к самому берегу, где раскинулась удивительной красоты большая двухэтажная вилла, в архитектуре ее причудливо смешались восток и запад. Поросший лесом островок украшал собой залив, будто его туда кто намеренно поставил — на таком идеальном расстоянии от берегов он был. Картинка! Да нет, конечно, как можно сравнивать… гораздо, гораздо лучше, чем любая картинка!

— Ничего, — констатировал Арсений.

Понятно, что из его уст — это высшая похвала. Парню, в общем-то, более или менее все равно где находиться, был бы рядом компьютер и розетка для его подзарядки. В пыльной пещере посреди пустыни — замечательно! Даже лучше, никто не отвлекает. Маша про себя решила, что пора, наконец, заняться воспитанием у брата чувства прекрасного. И если не она возьмет на себя эту тяжелую обязанность, то кто?

— Некий сэн-сей лет примерно пятьсот назад приказал своему ученику украсить стену старинным свитком, и указал, куда именно тот должен вбить гвоздь, — начала она, с назиданием глядя на подростка. — Ученик пометил это место, но потом сделал вид, будто потерял, и снова спросил учителя. И, представь, сэн-сей выбрал ровно ту же точку, что и раньше! Хороший пример того, что для всего существует идеальное положение.

— Ты это к чему? — подозрительно покосился на сестру Арсений. — Начиталась буддистской литературы, и изъясняться теперь будешь восточными притчами?

— Я насчет острова… Просто невозможно поверить, что это возникло случайно, само собой, правда? Такая красотища! Кажется, кто-то должен был все это разместить, хорошенько предварительно подумав.

— Ты имеешь в виду Творца?

— Ну да…

— Банальный вывод. Тебе далеко не первой приходит это в голову. И уж конечно, не последней. Хотя звучит красиво: Великий Сэн-сей, расставляющий в море острова… Если так, то эти окрестности определенно были его любимые. Раз уж он так неплохо здесь прибрался. Лентяй, сколько на земле мест, где все накидано как попало! Хуже, чем у меня в комнате.

Нечего было и пытаться…

Машина, тем временем, обогнув плещущийся фонтан посередине круглой мощеной клинкерным кирпичом площадки, остановилась у колоннады входа. Потемневшая от времени черепица покрывает пологие скаты крыши, стены дома, сложенные из грубо тесанного известняка, густо увиты цветущими лианами. Навстречу кинулся одетый в серую с золотыми галунами униформу портье — неправдоподобно крошечный — настолько, что Маше захотелось помочь ему с чемоданами. Впрочем, ей удалось справиться со своим неуместным порывом, а карикатурному портье — с их вещами. Он ловко погрузил чемоданы на золоченую тележку и, несколько раз приветственно кивнув им головой, вкатил ее наверх по небольшому каменному пандусу, располагавшемуся сбоку от ступеней.

— Классный мужик! — удивленно покрутил Арсюша головой ему вслед. — Надо же, такой маленький, а жилистый! Метр-то в нем точно будет… если не метр сорок! Впрочем, что я, муравей способен тащить поклажу в несколько раз превышающую его собственный вес. Размеры, как видно, еще ни о чем не говорят.

— Ну как можно сравнивать! Какой же он муравей, — привычно пожурила брата Маруся. — Ты бы еще навозного жука приплел…

— Кстати, правильно! — Арсюша в расстройстве шлепнул себя по лбу. — И как это я сам не сообразил! Хороший образный пример… Но заметь, это ты придумала, а не я, — тут он погрозил ей пальцем, вид у него при этом стал ханжеским. — Как тебе не стыдно, Машенька! Должен сделать тебе замечание. Вроде бы воспитанная девушка, и обзывает аборигена жуком-навозником! Я понимаю, эти его черные гладкие волосы, сходство, безусловно, налицо… Но вот так, вместо спасибо… ни за что, ни про что… Ладно бы парень тебя чем-то обидел! Нет, нет, нехорошо!

— Я совершенно не собиралась его обзывать, — поддалась Маруся на очередную провокацию братца; не то чтобы она не понимала, чего тот добивается, но роль старшей сестры и единственной воспитательницы часто загоняет ее в тупик: нельзя же подростку непрерывно потакать. — И почему ты всегда все выворачиваешь?

— Что-то не так? — вклинился в их перепалку вопрос по-английски. В дверях, приветливо улыбалась, стояла молодая женщина вполне даже европейского вида. Тонкая кость, удлиненные руки и ноги, узкое лицо с миндалевидными темными глазами — красивая. Кудрявые темные волосы, свободно сколотые на затылке, немного не достают до плеч, бледно-зеленое платье открывает загорелые, обутые в дорогие босоножки ноги.

— Нет, спасибо, — смущенно отозвалась Маруся; со стороны могло показаться, что они с братом, не успев приехать, уже ссорятся, тем более они разговаривают на непонятном для окружающих языке. — Все очень хорошо. Э-э-э, мы просто заспорили о насекомых…

Женщина машинально повела глазами в поисках упомянутых, но ничего не обнаружив, подняв брови, чуть покачала головой и снова улыбнулась.

— Тогда добро пожаловать на виллу «Белая Орхидея». Мы вас уже давно поджидаем. Я хозяйка, Лейлани Фенвик-Палмер, а вы, должно быть, брат и сестра Пизарефф? Приятно познакомиться.

Маруся кивнула, смутившись еще больше. Как она и предполагала, брат незамедлительно поправил произношение приветливой хозяйки. Лейлани, весело извинившись, за ним повторила. Если разница и существовала, то для уха неуловимая, но, по крайней мере, у Арсения достало такта не поправлять ее второй раз. Напротив, он вполне светски сообщил, что буквально счастлив встрече, после чего распространенно похвалил виллу. И умеет же втираться людям в доверие! Он ведь толком и не видел-то еще ничего, кроме входа с фонтаном! Тем не менее, пока они шли за хозяйкой к своим номерам, многое уже узнали. А именно, что дом был построен в прошлом веке в традиционном для местных краев китайско-португальском стиле — странноватая смесь, не правда ли? Знатные его владельцы приезжали сюда пересидеть жару — тут, мол, всегда хорошая погода, в отличие от материковой части Таиланда, где бывает совсем уж тяжко. Они с мужем приехали сюда из Австралии, купили умирающее имение, часть отреставрировали, часть перестроили, кое-что возвели заново, в частности, бассейн, восстановили парк, и таким образом превратили дряхлый дом в роскошный отель. Это одновременно и отличное вложение денег, и приятная жизнь, и в тоже время — работа, иначе скучно — совсем-то ничего не делать, свихнешься.

«Это она уже слышала, буквально те же самые слова», — подумала про себя Маша, — и совсем недавно. Странно, до чего одинаково ощущают себя разные люди в разных частях света.

— Ваши номера на втором этаже, — добавила в заключение Лейлани, с извиняющимся видом покосившись на трость Арсения. — Вы заказывали на первом, но внизу у нас общие помещения: столовая, ресторан, веранды, гостиная, музыкальная комната… когда устроитесь, я вам все покажу. В том крыле — она махнула рукой, — служебные помещения. Но не волнуйтесь — есть лифт. И насколько я помню, он еще ни разу не ломался… Обстановка у нас почти семейная, все гости знакомы друг с другом и многие проводят время вместе — не так как в современных громадных отелях, где никто никого не знает — почти вокзал. Приехали, уехали и забыли… А на случай, если захочется шумного веселья, дискотеки либо там ресторанов, всегда можно съездить в ближайший городок, а лучше, конечно, в «Золотую Виллу». Там уровень значительно выше, чем в городских заведениях. Это как раз один из таких крупных отелей… Тоже пять звезд, De Luxe. Он совсем от нас недалеко, в соседнем заливчике, можно пройти по тропинке вдоль моря, — она бросила взгляд на трость Арсения, — впрочем, там есть пара крутых подъемов… А можно вызвать такси. Достаточно сказать об этом портье… кстати, его зовут Пу, легко запомнить… и через пять, максимум семь минут, подойдет машина.

Лифт оказался спрятанным в небольшой нише в стене слева от ведущей на второй этаж большой каменной лестницы, из холла его даже не было видно, что, в общем, понятно: надо полагать им пользуются главным образом для перевозки чемоданов. Золотистая дверь из анодированного алюминия в самом деле не слишком гармонировала со старыми лаковыми панелями стен.

Пол на втором этаже оказался выложен глазурованной терракотовой плиткой, на вид ровесницей дома, но, скорее всего, искусственно состаренной, вряд ли она могла сохраниться в полном объеме без утрат, на дверях — фарфоровые таблички с белыми орхидеями по серовато-розовому фону: одна орхидея, две, три, четыре, пять. Лейлани вытащила из карманчика платья пластиковые карты-ключи — копии табличек на дверях — и, поочередно всунув их в щели замков, открыла для них номера третий и четвертый.

— В каждом апартаменте — спальня и ванная комната. И общая гостиная, вход из этого уютного холла. На двери в гостиную есть задвижка, так что при желании можно полностью изолироваться. А можно посчитать это одним номером с гостиной и двумя спальнями. Как вам захочется! Устраивайтесь, обживайтесь… Собственно, через час уже обед. Думаю, дорогу сможете отыскать… Я вас со всеми познакомлю. Ну, не буду мешать. Да, занавеси на окнах днем советую держать закрытыми, иначе даже при включенном кондиционере становится душновато.

Она бесшумно удалилась, и Арсений немедленно раздвинул тяжелые шелковые портьеры. Они были двойные, та часть, что к окну, оказалась из какого-то серебристого специального материала, максимально отражающего тепло и свет.

— Еще чего, собрались на нас электричество экономить, не выйдет!

Он распахнул балконную дверь, и оттуда, как из печи, дохнуло жаром.

— Я тебя умоляю, закрой балкон, — взмолилась Маруся. — Пусть тут будет прохладно. Хочешь жариться, катись на пляж.

Братец внял ее просьбе, после чего повалился с ногами на кровать.

— Ты какой себе хочешь номер, «три орхидеи» или «четыре орхидеи»? — поинтересовался он.

— Мне, в общем-то, все равно, — качнула головой Маша, с укоризной косясь на его пыльные кроссовки.

— Тогда я выбираю номер три. По крайней мере, это простое число.

— «Простое» что? — переспросила Маруся; не всякий раз братца можно понять.

— Ты в школе когда-нибудь училась? Простое число, каковым является «три», делится только на единицу и на самое себя. А «четыре» — и на единицу, и на самое себя, а также еще на два. Улавливаешь разницу?

— Если честно, она мне кажется незначительной, — покачала головой Маша. — Но соглашусь и на «четыре орхидеи», если тебя это хоть сколько-нибудь порадует.

— Порадует, — кивнул брат. — Договорились. Теперь марш отсюда! Я имею в виду, в свой номер. Согласен даже не пользоваться общей гостиной, только бы подольше побыть без твоих нудных нравоучений. С моей стороны дверь будет всегда закрыта, это понятно? Я лично сюда приехал, чтобы как следует отдохнуть! Чтобы не слышать: нехорошо спать в ботинках, не ковырять в носу, мыть руки перед едой… весь этот обычный бред.

Маруся решила не вступать в дальнейшие словопрения и, ухватив за выдвигающуюся ручку свой чемодан, покатила его в соседний номер.

Она не успела еще толком оглядеться, как в ее дверь заколотили. Маруся, тяжело вздохнув, вышла из спальни в холл и отодвинула на двери красивую бронзовую задвижку в форме дракона.

— У тебя в толчке плавает орхидея? — ворвался братец на ее территорию. — Как ты считаешь, прежде чем пописать, нужно ее оттуда выловить, или так прямо на нее и писать, а?

— Слушай, я тебя сейчас задушу, честное слово, — грозно пообещала Маруся. — И мне не будет тебя даже жалко, представляешь?

— Ну хорошо, хорошо… Спросить уже ничего нельзя! На орхидею, так на орхидею, — подросток повернулся, чтобы идти обратно, — Психованная ты все-таки, Маша. Кидаешься на людей как злобная акула, буквально ни с того, ни с сего… Надеюсь, таблетки успокоительные захватила? Прими-ка парочку пред обедом. Чтобы постояльцев не перекусать!

Она долго стояла под прохладным душем — нужно было смыть с себя пыль разных стран. Достала из чемодана первое попавшееся платье — довольно мятое, что неудивительно, но искать утюг или того, кто с утюгом, не хотелось, и Маша решила, что для первого дня это вполне оправдано. Впрочем, платье было короткое и без рукавов — измятой поверхности, в сущности, оказалось не так уж и много. Потом ей пришло в голову побрызгать ткань водой. Складки разгладились на глазах, а вода высохла под феном буквально за пару минут. Она была практически готова.

Братец, понятно, не обладал подобной находчивостью: он сменил свои черные джинсы с рубашкой на чрезвычайно измятые бежевые шорты и столь же измятую майку. А так как собирался в дорогу он собственноручно, вещи были не просто побросаны им в чемодан, но предварительно изрядно скомканы, впрочем, он называет это другим словом: «сложены». Надо видеть как он «складывает» рубашку: перегибает ее ровно до тех пор, пока та не преобразуется в бесформенный комок ткани — так, по его словам, они занимают в шкафу гораздо меньше места. В широких жеваных шортах по колено, мятой майке с надписью Linux, шлепанцах на липучках и с антикварной тростью в руке — просто клоун какой-то на гастролях! Удивительно даже, насколько человек способен оставаться довольным собой безо всяких на то оснований. Пришлось вступать в занудные переговоры о необходимости более приличной одежды.

Маша раскопала в его чемодане легкие льняные брюки, и отправилась в ванную, где снова начала брызгать водой и работать феном. Арсений, тем временем, читал ей лекцию о том, что это только в глупых пословицах «встречают по одежке», на самом же деле все наоборот. А именно: в первые двести миллисекунд человек оценивает пол, возраст и общую привлекательность встреченного, то есть самое главное, затем его мимику, походку, запах и голос, и только крайние идиоты смотрят на одежду, которая в наше время почти уже ни о чем не говорит. А почему так происходит? Да потому что обезьяне, бредущей по саванне, хоть и неодетой, чрезвычайно важно было оценить опасность — буквально в доли секунды! — только такая могла выжить, поэтому мы и наследуем эту способность. А вот как раз надпись Linux на пусть даже сильно измятой майке сигнализирует о повышенном интеллекте ее владельца. (Если же Маша не знает, что такое Linux, он может ей объяснить: это наименование операционной системы — более продвинутой, чем Windows, для некоего устройства, называемого компьютером). А больше ни о чем он сигнализировать и не собирается. Достаточно уже того, что причесался!

Маруся даже не спорила. Теперь брат выглядел вполне прилично, и что бы он там не говорил, не походил более на умную обезьяну по кличке Linux, сбежавшую из питомника, пусть даже и благодаря своей природной сообразительности.

Малютка Пу ждал их внизу у лифта. Трогательно сложив у груди руки в восточном приветствии, он поклонился и что-то прочирикал, настолько невнятно, что Маша решила и не вникать: переговоры могли занять изрядно времени.

Они миновали просторный холл, вышли во внутренний дворик, посередине которого плескался еще один фонтан, пересекли мощеную таким же клинкерным кирпичом площадку и, войдя в двустворчатые двери, которые бесшумно затворил за ними Пу, оказались в поместительном зале с накрытыми к обеду столами. Здесь было приятно прохладно, и это несмотря на шесть больших незашторенных окон, из которых открывался заманчивый вид на цветущий парк и синеющий внизу залив.

Лейлани поднялась им навстречу, заговорчески улыбнулась как старинным знакомым. Рядом с ней сидел мужчина лет шестидесяти, по возрасту он вполне мог быть ее отцом, но оказался мужем. Вид у него был вполне англосаксонский — британец, уже начинающий стареть, но все еще подтянутый, весь в белом, — именно такой, какими их изображают в фильмах о колониальном прошлом великой родины. Впрочем, Австралия до недавнего времени и была одной из английских колоний. Его звали Ланс Палмер, без вставки Фенвик как у нее, из чего можно было заключить, что данная часть фамилии происходит из ее девичества, а, может, от прошлого замужества, кто знает?

Все присутствующие повернулись в их сторону, и Лейлани громко представила новоприбывших, после чего по очереди всех представила. Каждый названный приветливо кивал или улыбался новым знакомым: ощущение по нашим временам довольно странное, теперь принято в общественных местах выказывать полнейшее равнодушие к окружающим, и даже если очень любопытно, делать вид, будто тебе абсолютно безразлично, кто рядом с тобой. Но основное требование при выборе гостиницы именно и было — что-то небольшое, уютное, а не современный гостиничный автомат, где чувствуешь себя одним из тысячи, где никто не знает, когда ты приехал, и не заметит, когда уедешь, кроме разве что горничной, пришедшей убрать освободившийся номер.

Итак, кроме уже названых хозяев, за обедом присутствовали: две подруги, Дебби и Барбара, лет двадцати с небольшим, первая вполне миловидная, вторая не очень, с ними сидел яркий красивый блондин чуть постарше, Майк, все трое австралийцы. Отдельно расположился еще один молодой австралиец по имени Брайан. Глядя на молодых людей вполне можно было решить, что они братья: оба светлые, коротко стриженые, загорелые, телосложение атлетическое, так и видишь их несущимися верхом на океанской волне: все-таки виндсерфинг — национальный вид спорта их родины, где для этого самим богом созданы идеальные условия. Итого в обеденном зале присутствовало шесть жителей этой экзотической страны, что, вообще-то, неудивительно — Австралия расположена довольно близко от Пукета, если, конечно, возможно мыслить подобными категориями, говоря о тысячах километров, но уж точно ближе чем Англия или Америка. Англо-говорящие здесь, как правило, именно из южного полушария, и, в отличие от кенгуру, разительно отличающихся от животных других континентов, в них нет ничего необычного. Скорее странноватыми показались японцы: девушки — Сьюзи и Шизу, и юноши — Ванаги и Тоши, все четверо настолько сильно выказывали радость по поводу нового знакомства, так широко улыбались, что сделалось даже неловко — непонятно было, как реагировать — не бросаться же в ответ им на шею? Где вошедшая в пословицу японская сдержанность? В противовес японцам супружеская пара из Германии, Гюнтер и Габби Рейхенбах — им было что-нибудь около сорока — проявили истинную воспитанность: когда назвали ее имя, сухопарая Габби лишь сдержанно улыбнулась одними губами, а Гюнтер церемонно привстал со своего стула, продемонстрировав довольно внушительное пивное брюшко. Наконец все были представлены друг другу, и Лейлани пригласила новых гостей выбрать себе место.

Они уселись за пустующим столом у одного из окон, откуда видно было море. Признаться, Маруся вздохнула с облегчением, когда все отвернулись от них дабы заняться своими тарелками. Обстановка очень, конечно, сердечная, но даже немножко слишком. Подошла официантка, одетая в нечто национальное: длинное узкое бордовое платье с затканным золотом широким подолом, золотом также вышиты воротник и края коротких рукавов. Очень смуглая, с большими темными глазами, маленькая, изящная, неправдоподобно хорошенькая, как куколка. С поклоном подала меню каждому из них.

— Женюсь сразу же после обеда, — во всеуслышанье объявил Арсений, с улыбкой принимая из ее рук карту блюд; правда, говорил он по-русски.

— Слава богу, ты несовершеннолетний, — хмуро отозвалась Маша, проглядывая названия в меню; подавляющее большинство из них были незнакомыми. — Я чувствую себя блеклой великаншей.

— Да, представляю каково тебе сейчас, — сочувственно поддакнул братец. — Белая, как вареник! И прыщ вон на лбу лезет…

Маруся машинально провела рукой по лбу, никакого прыща не было и помине. Подняла горящий негодованием взгляд на брата — честное слово, руки так и зачесались отвесить маленькому негодяю подзатыльник! Но в подобной обстановке, это выглядело бы более чем странно. Тот довольно улыбнулся: собственно, на такую реакцию он и рассчитывал.

— Пожалуйста, посоветуйте нам что-нибудь, пока мы еще не разобрались, — подняла, наконец, Маруся глаза на куколку, застывшую в вежливом ожидании.

Официантка начала что-то объяснять на своем полуптичьем-полуанглийском, плавно водя маленьким пальчиком с накрашенным красным ноготком по строчкам меню, и Маша наугад согласилась. Надо полагать со временем она научится понимать их странный говор, ведь другие как-то с ними общаются, а пока, чем меньше слов, тем лучше. Вряд ли им предложат жареных тараканов здесь, в «Белой Орхидее».

То ли она угадала, то ли просто повар был отменный: все оказалось вкусно. Суп в маленькой плошечке с фарфоровой ложкой — вроде бы на китайский манер, какие-то грибы, кусочки мяса и непонятные овощи, но все же по-другому. Потом лапша с крабами и соусом. Надо, ох надо бы все-таки у кого-нибудь узнать, как это называется… чтобы заказывать каждый день… А на вид вроде бы так незатейливо. Десерт уже не влез. Хотя горящий коньячным жарким пламенем жареный банан с ванильной подливкой, который принесли Габби, выглядел весьма и весьма соблазнительно. Обязательно нужно попробовать… как-нибудь в другой раз.

После обеда они осматривали виллу и парк вокруг, а потом Маша плавала в море. Вода была чистая и теплая. Посреди зимы это кажется каким-то волшебством — ведь только вчера еще месили ногами грязный уличный снег. Арсений, как она его ни приглашала, купаться отказался, заявив, что не прихватил с собой сапог. Мол, он, безусловно, собирался намочить их в Индийском океане, как это принято у приличных людей, но по забывчивости оставил дома. Теперь вот не знает, что и делать… На самом деле, он забыл плавки, но не хотел в этом признаваться.

Маруся быстро сообразила, что к чему.

— Господи, да купайся в трусах, кому ты нужен! Все равно вокруг никого!

Оскорблено поджав губы, тот покачал головой.

— Еще чего, в трусах… А если меня увидит прекрасная Бунма! Может, ты забыла, я намерен на ней жениться! Какие-то трусы придумала…

— Тогда пойди переоденься в шорты и купайся в них на здоровье!

Арсений с удивлением на нее посмотрел, в том смысле, надо же, до чего способен додуматься мыслящий планктон, особенно, если в него потыкать палкой, и неспешно похромал в сторону дома.

Она осталась одна на безлюдном берегу. Впрочем, не совсем безлюдном: трое тайцев недвижными изваяниями замерли поодаль у своих лодок, вытащенных до половины на песок — лодки были большие, раскрашенные полинялой от воды и солнца краской в синий, бордовый и изумрудный. Удивительно красивые и необычной какой-то формы — пузатые, с удлиненными, загнутыми вверх кормой и носом — они удивительно органично вписывались в пейзаж, составляя одно целое с местной экзотической природой. Ряд старых пальм отделял пляж от парка, их громадные веерные листья давали хорошую тень, под ними стояли пустые лежаки — здесь, по всей видимости, даже загорать нужно в тени, но людей что-то не видно, наверное, после обеда отдыхают по своим номерам.

Наконец появился брат. Горделиво задрав голову — все в тех же изжеванных шортах и с тростью — чуть прихрамывая, прошествовал к воде. Маруся решила, что ей наоборот пора бы убираться с солнца — ничем не намазалась, и кожу начинает пощипывать. А раз щиплет, значит, уже подгорела. Она заторопилась по дорожке к пальмам, надеясь отыскать душ с пресной водой. Нашла. Рядом оказался чудесный мозаичный бассейн — в форме распустившегося розового лотоса. Маруся встала на край одного из восьми лепестков и, вытянув над головой руки, нырнула в середину — туда, к золотистым тычинкам. Хотела рассмотреть смальтовую мозаику поближе, но от пресной воды моментально заело глаза, и она, сделав еще несколько гребков под водой, вынырнула. Еще не открывая глаз, провела руками по волосам и, перекрутив длинные концы, свернула, отжимая, в жгут. Тут она услышала, как кто-то хлопает в ладоши. Удивленно повернулась.

У бассейна стоял один из молодых австралийцев. Кажется, это был Майк: их трудно было и в одежде-то различить, по крайней мере, с непривычки, а сейчас, когда он был в плавках, индивидуальные различия вообще свелись к минимуму, доминировали мышцы.

— Десять баллов! — сообщил он громко. — По десятибальной системе. Бесспорно! Отличный вход в воду, минимум брызг, удивительная пластичность всех движений, высокий артистизм исполнения. Ну и, наконец, — здесь он сделал многозначительную паузу, — но отнюдь не в последнюю очередь, юность, очарование и изящество исполнительницы!

— Спасибо, — без улыбки кивнула Маруся.

Собираясь выбраться из воды, она огляделась в поисках лестницы. Лестница была, но с другой стороны и, поколебавшись, Маруся приняла протянутую руку Майка. Он выдернул ее из воды одним легким движением, как если бы она вообще ничего не весила.

— Спасибо, — повторила Маша, и попыталась отнять свою руку.

Он не отдал, поднес к своему лицу и, подняв брови, выразительно посмотрел на ее безымянный палец. Ей захотелось сказать, чтоб он не смотрел, скоро там будет кольцо, но она смолчала: это выглядело бы совсем уж по-детски.

— Ваш брат? — кивнул Майк в сторону приближающегося к ним Арсения и, наконец, выпустил ее ладонь. — Я сначала подумал, вы двойняшки, до того похожи.

— Многие так думают, — сообщила Маруся и, решив подколоть его, добавила: — Я тоже решила, что вы братья-близнецы.

— В каком смысле? — наморщил тот лоб. — С кем это?

— С Брайаном, естественно. Так, кажется, его зовут?

— Ах, с Брайаном, — усмехнулся Майк. — Да нет, мы с ним даже не знакомы… Вернее, теперь-то, конечно, познакомились… Я имею в виду, здесь, в «Белой Орхидее». Тут, как вы, наверное, уже поняли, дружить — хороший тон.

— Поняли. А что делать, если совсем… ну, совсем не хочется?

— Как, неужели я уже успел вам настолько надоесть? — преувеличенно удивился Майк.

— Именно настолько, — отрезала Маша, и повернувшись, пошла навстречу брату.

Тот остановился, поджидая пока она приблизится, окинул ее насмешливым взглядом и удрученно покачал головой.

— Бедный, бедный Андрейка… Надо ж до чего верно подмечено народом: с глаз долой, из сердца — вон. Но я все равно наябедничаю! Наш мосье нравится мне значительно больше… Прямо сейчас ему и позвоню.

Андрейкой, Андрюшей, Андрюхой и «мосье» в свойственной ему издевательской манере он называет Анри Дюпрэ, Машиного молодого человека, с которым у нее завязался роман на греческом острове неподалеку от Крита. Часть этого острова вместе с роскошным отелем теперь принадлежит ей… Даже думать об этом до сих пор странно — до чего она теперь богатая. На Крите сейчас не сезон, холодно. А с Анри договорились так: Маша с братом приедут на Пукет первыми, и если им понравится отель, все останутся в нем, а нет, за пару дней найдут что-то получше, и Анри присоединится к ним уже там. Дела пока требовали его присутствия в Париже.

— Жалуйся, сколько душе угодно, — презрительно фыркнула Маша в ответ. — И кстати, можешь передать, мы остаемся в «Белой Орхидее». Здесь вполне приятно.

— Конечно, приятно! — ехидно сощурившись, поддакнул подросток. — И что немаловажно, присутствует пара белокурых красавцев, с которыми можно пококетничать, не то скука… Я все-все ему передам, не волнуйся!

Весело тараторя и заливаясь смехом, навстречу им шли австралийки. Маша улыбнулась, прежде чем разминуться, но одна из девушек, Барбара, остановилась.

— Хочешь с нами? — приветливо спросила она Машу.

Та собралась было отказаться, уже купалась, но, подумав — делать-то все равно нечего — нерешительно кивнула.

— Если только я вам не помешаю.

— Ну что ты!

Захватив чистые пляжные полотенца из большой плетеной корзины, что стояла перед выходом на пляж, они втроем прошли по мощеной дорожке к берегу и, побросав вещи на лежаки, побежали в море.

Вода такая теплая, что купаться можно без конца — пока не надоест, замерзнуть здесь сложно. Они проплыли до буйков и обратно, девушки держались на воде уверенно, обгоняли Машу, впрочем, той было не обидно, все-таки Москва расположена не на океане, да и наше северное лето, прямо сказать, несколько короче: у них троих по определению не может существовать равного опыта.

Потом они, повизжав, ополоснулись под душем, — вода, странным образом, текла из трубы холодная, по крайней мере, если сравнивать с окружающей температурой — после чего растянулись на лежаках.

Барбара вытерла руки полотенцем, покопалась в плетеной сумке и вытащила из ее недр пачку ментоловых сигарет. Ухватив за фильтр ухоженными накрашенными ногтями, вытянула длинную тонкую сигарету. Прикурила от золотой зажигалки.

— У вас сейчас там зима? — выпуская вверх дым тонкой струйкой, спросила она.

— В самом разгаре, — кивнула Маша; она разморено простерлась на полотенце под пальмой и, честно сказать, уже даже сама не могла поверить, что сейчас где-то все совсем по-другому.

— Ну и как, очень холодно?

Маруся усмехнулась.

— У нас анекдот на эту тему есть… Африканец проработал в России целый год, вернулся к себе на родину, и его спрашивают: — Ну и как у них там зима? — Он отвечает: — Та, которая зеленая, еще так себе, ничего… Ну а белая — это, я вам скажу, просто кошмар!

Барбара заливисто рассмеялась. Зубы у нее — хорошие, ровные, но в улыбке слишком сильно открываются десны — серовато-розовые с голубыми прожилками — не улыбка, а анатомический атлас из кабинета дантиста.

— У вас что, правда, две зимы? — озадаченно приподняла светлые брови Дебора.

Ее свежее хорошенькое личико выглядело искренне удивленным; мелкие аккуратные черты лица — типаж простодушной куколки. Правда, с возрастом она, скорее всего, поблекнет, как обычно происходит с куколками: люди с детскими пропорциями лица в старости выглядят как-то жалобно.

— Практически так оно и есть, — вздохнула Маруся; что еще было ответить на подобный вопрос? — Сейчас как раз «белая».

Барбара начала растолковывать подруге соль анекдота. Та, вроде поняла, но смеяться уже не стала.

— А медведей много? — задала куколка следующий вопрос.

— Порядочно, — кивнула Маша. Так ей было сейчас тепло и хорошо, что она согласна была уже и на медведей, не хотелось вступать в бестолковые объяснения. — Но теперь уже не так много, как раньше.

Барбара посмотрела не нее с подозрением. Очевидно она, в отличие от подруги, видела географическую карту хотя бы однажды в жизни.

— А у нас зато кенгуру водятся, — сообщила в ответ Дебби. — И вообще, самые разные сумчатые… потом попугаи, собаки динго, дромадеры…

— Дромадеры? — пробормотала Маша сонно. — Кто это?

Теперь на нее с усмешкой посмотрела уже Барбара.

— Англичане, кажется, в восемнадцатом веке, завезли верблюдов — ну как средство передвижения… Австралия же это в основном пустыня… Ну а со временем, когда они стали не нужны, по крайней мере в таком количестве, их начали отпускать. Те одичали. И сейчас дикие стада драмодеров доставляют неприятности фермерам, вытаптывая посевы.

— Ну, надо же… — лениво отозвалась Маша.

— Но их выдворяют за стену, — поправила подругу Дебби. — Правда, они иногда прорываются обратно.

— За какую стену? — решила проявить любознательность Маруся.

— Ну, за Великую Австралийскую…

— Я слышала только про «Китайскую», — созналась Маруся.

— Нет, она, конечно, совсем не такая! — фыркнула Барбара. — Просто ее так называют. Она из сетки… металлической сетки, которая отгораживает пустыню от земледельческих районов, иначе собаки Динго давно бы вес скот перерезали… Но зато длиной в несколько тысяч километров!

— Удивительно, — согласилась Маруся. — Чего только не придумают!

Солнце быстро клонилось за гору, здесь вблизи от экватора заход уже в шесть часов пополудни, причем примерно в одно и тоже время, как зимой, так и летом. Это кажется неестественным, хотя там, в Москве, солнце сейчас садится даже еще раньше, но летом-то светло чуть не до одиннадцати. Впрочем, на Пукете нет лета и зимы, а тем более весны и осени, здесь существует всего два сезона: сухой и влажный — температура воздуха в течение года практически не меняется, но пару-тройку месяцев идут проливные дожди. Воды на улице может быть по пояс, но в остальном все хорошо. Тепло… Всегда тепло! Когда в какой-то год наступило необычайное похолодание, — температура ночью опускалась до плюс пятнадцати! — в деревнях померзло много народу. Насмерть. Королева ездила по стране и раздавала одеяла…

Пока они неспешно добрались до дома, пока перекинулись несколькими фразами с общительными японцами, совсем стемнело. Японцы, перебивая друг друга, настоятельно рекомендовали Маше отправиться на вечер в «Золотую Виллу», иначе, мол, здесь пропадешь со скуки. Маруся в ответ вежливо покивала головой. В холле, очевидно ожидая такси, с сосредоточенным выражением на лицах, глядя в никуда, застыла пара Рейхенбах. Почему-то они не стали садиться в кресла, возможно, не желая лишний раз мять свою одежду: оба тщательно одеты и причесаны на выход. На Гюнтере — нежно-сиреневая рубашка с короткими рукавами и расстегнутым воротом, легкие серые брюки под нависающим крепким брюшком поддерживает черный кожаный ремень, на ней — короткий летний костюм и босоножки на высоких каблуках, в глубоком декольте вывешена толстая золотая цепочка, на костлявых запястьях пара золотых браслетов. Очевидно, что оба они злоупотребляют солнцем, особенно Габби: от природы светлая кожа приобрела медно-красный оттенок — даже пятнами какими-то пошла, розоватые веснушки на руках и груди стали светлее кожи, этакий негатив самой себя. Сквозь уложенные с каким-то специальным средством коротко стриженные белесые волосы глянцевито алеет кожа головы. Белый костюм прекрасно оттеняет все эти огненные переливы — контрастный фон для этюда в багровых тонах. Удивительно, сейчас так много пишут и говорят о вреде чрезмерного загара, неужели они ничего об этом не слышали? Вот так, по доброй воле, превращать себя в головешку.

Стало ясно, что вилла на вечер совершенно опустеет. Возможно все же стоит прислушаться к совету японцев и на время покинуть сей гостеприимный приют — ну не ложиться же сейчас спать, в самом деле!

Спустя полчаса, они с братом тоже уже ждали такси. Арсений, прислонив трость к бортику фонтана, сам уселся на его край. Жаркий воздух — даже после заката он не стал прохладнее — наполнился густым мелодичным звоном: такое ощущение, будто кто-то невидимый на горе названивал в колокольчики, но не просто так, а как если бы те были привязаны к колесу, а колесо непрерывно крутили. Звук, затихая, снова нарастал, и слышалось в этом некое вращение. Возможно, то был какой-то пока им неизвестный музыкальный инструмент. Но кто и где на нем играл? Непонятно.

Ждать долго не пришлось, скоро в темноте мягко зашуршали шины, и немедленно откуда-то, как чертик из коробочки, выскочил малютка Пу в своей серой с золотыми аксельбантами униформе; он распахнул перед ними дверцы затормозившей у фонтана машины.

Вся поездка не заняла более десяти минут, всего-то и нужно было что выехать на основную трассу и, повернув в следующий поворот, спуститься по петляющей дороге в соседний залив. Зарево огней большого отеля мягко колыхалось в море. Сквозь пальмы заманчиво голубели подсвеченной водой многочисленные бассейны, и звуки веселья, пока еще приглушенные расстоянием, уже неслись навстречу, врываясь в открытые окна вместе с горячим воздухом. Машина остановилась у парадного входа, и сразу двое в ливреях метнулись открыть им двери.

Они вошли в высокий холл — в два этажа, стены отделаны камнем и медными плитами, струи воды, бьющие прямо из медной стены, с журчанием стекает в водоем — прямоугольную дыру в полу. Под потолком переплелись балки из толстенного бамбука, между них на цепях повисли какие-то странные штуковины из кованного металла, как гигантские зонтики — непонятно, но здорово. В целом весьма стильно. Здесь помещалась стойка рецепции, и стояло с десяток низких стеклянных столов, окруженных плетеными диванами и креслами с подушками, повсюду вазы с живыми цветами — роскошными настолько, что с двух метров они выглядят искусственными: кажется, что таких цветов существовать просто не может. За некоторыми столами сидят люди, кто-то кого-то поджидает, очевидно, здесь удобно встречаться.

Они еще не успели решить, куда бы теперь направиться, как к ним уже подскочила японка Шизу, с которой они расстались буквально полчаса назад. Впрочем, это обрадовало, в таком огромном пространстве и впрямь начинаешь чувствовать себя каким-то неприкаянным, и хорошо увидеть знакомое лицо. Пусть даже слегка знакомое, пусть даже вполне азиатское. На японке была очень короткая обтягивающая юбка и открытая блузка причудливого кроя, с вырезами в самых неожиданных местах, каблуки ее босоножек были высоченные — Маша еще подумала, что она на таких и десяти метров не одолела бы без увечья, а та ничего: скачет, как акробат на ходулях. И столь же непринужденно.

Они подсели к остальным, нужно было дождаться еще двоих их знакомых, которые только сегодня приехали в «Золотую Виллу». Наконец те появились, и после бурного приветствия, сопровождавшегося выкриками и похлопываньем по плечам, все направились к выходу. На воздухе, хоть уже и в полной темноте, оказалось гораздо жарче, чем внутри… Ну как к этому можно привыкнуть! Так и ждешь: вот сейчас потянет с моря прохладой… но нет, не тянет! И по-прежнему звучат колокольчики.

— Никак не могу понять, кто же это все время играет? — ни к кому особо не обращаясь, спросила Маша.

Японцы взглянули на нее с непониманием.

— Ну, я имею в виду вот этот инструмент, который сейчас звучит. Кто это там, на горе, звонит?

Все прислушались.

— Цикады, что ли? — Тоши смотрел на нее с неуверенной улыбкой.

— Это… цикады? — Маша была поражена. — Такие цикады? А я не поняла, — смущенно созналась она.

— Нет, и правда, похоже на какой-то инструмент, — поддержал Тоши, очевидно заметив ее смущение. — Очень похоже!

Выяснилось, что друзья собираются на дискотеку, но там пока еще скучно, все только раскачиваются, и можно выпить по коктейлю в одном симпатичном баре. Вот таким странным довеском к японской компании — те, обмениваясь впечатлениями, тараторили на родном языке, а Маруся с Арсением с вежливыми улыбками просто вышагивали рядом — они и оказались в питейном заведении. Строго взглянув на подростка, у которого в глазах моментально появились какие-то фантазии на сей счет, Маша заказала два апельсиновых сока со льдом. Арсюша недовольно выкатил губу, но спорить на удивление не стал.

Наконец все расселись за большим столом — их было теперь уже восемь человек — и заговорили на единственном общем для всех языке, на английском. Произношение у них в среднем было лучше, чем у тайцев, но все же приходилось иногда делать усилие, чтобы понять. Лучше всех говорил Тоши. Маша уже знала, что Шизу — его сестра, Сьюзи и Ванаги — парочка, но отношения у них были вполне подростковые: шлепнуть, толкнуть и загоготать оказалось в порядке вещей: видимо, лет им было совсем немного. Имена их приятелей Маруся не запомнила. Тоши с очевидностью был старший в этой группке, он держался чуть отстраненно и, пожалуй, был самым приятным внешне, честно говоря, девушки были довольно некрасивые. Вообще, фигуры у азиаток так себе, по крайней мере, с точки зрения европейцев: короткие ноги, слишком длинный торс, плоская грудь. Почему-то часто встречаются кривые зубы, будто у них дантистов еще не изобрели, ну и, конечно, эти их как бы полуприкрытые, узкие, припухлые глаза. Не говоря уж о слишком широких скулах… Очень редко среди японок встречается гармоничное сочетание всего вышеперечисленного, по крайней мере из тех, что встречала Маша. Тайки — те другие: довольно много хорошеньких, иногда просто очень хорошеньких — совсем не редкость большие глаза, и в целом, приятное сочетание черт, хотя тоже совсем непривычное. И кожа. У тайек — гладкая и смуглая, а японки — те какие-то белесо-желтоватые, по крайней мере, сейчас, посреди зимы, это ведь только на карте кажется, что Япония и Таиланд рядом, а на самом деле лету на юг пять часов.

Разговор за столом скоро ушел в специфическое русло: цифровые технологии, а именно фотоаппараты, телефоны, компьютеры, игровые шлемы, приставки и другие не менее важные прибамбасы, без которых новое поколение не мыслит своего существования. Арсений явно получал удовольствие: наконец-то он мог умничать сколько душе угодно, и это при том что окружающие не только от него не отмахиваются, а наоборот внимательно слушают и подают умные и своевременные замечания. Наконец-то рыбе налили воды в ее аквариум! Маша вполуха слушала, вполглаза посматривая вокруг. Бар быстро наполнялся народом. На небольшой танцплощадке появились пары. В одной из них Маруся узнала постояльцев «Белой Орхидеи»: свою новую знакомую Барбару и одного из красавчиков-блондинов, Брайана. Они танцевали, тесно обнявшись, он что-то шептал ей на ухо, и та счастливо улыбалась в ответ. Маруся, смутившись, отвернулась, ей почудилось, будто она подсматривает за тем, что не предназначено для чужих глаз.

— Почему он сейчас с ней? — вдруг услышала она вопрос и, подняв взгляд, увидела, что это спрашивал Тоши; оказывается, тот внимательно за ней следил; в полумраке бара лицо его показалось совсем темным, внимательные глаза — будто прорези в маске.

— Странно звучит, — удивилась Маруся. — Наверное, потому что она ему нравится… Почему бы еще?

— А разве они ровня друг другу?

— Ровня? — недоуменно подняла Маша брови. — В каком же это смысле?

Она снова посмотрела на танцующих, и сейчас вдруг с очевидностью осознала насколько хорош собой партнер в этой паре, и до чего невыразительно и блекло выглядит его партнерша. Особенно по сравнению с ним.

— Пожалуй, нет, — неуверенно протянула она. — Не самая красивая Барби на свете. И что?

Тоши по-прежнему смотрел серьезно. Маша никак не могла взять в толк, что он хочет всем этим сказать.

— Я видел, к вам подходил сегодня Майк, — вместо ответа негромко проговорил японец. — Пожалуйста, поверьте мне, он не для вас.

Маша вспыхнула до корней волос.

— Какая глупость! Да что у вас у всех на уме? — она имела в виду сейчас еще и своего брата. — Конечно, он не для меня, этот красующийся самодовольный Нарцисс!

— Спасибо. Я очень рад это слышать, — без улыбки склонил голову Тоши.

Вот сейчас вид у него был вполне японский, как в фильмах про самураев. Без вымученного, неестественного налета западной светскости. И, кажется… у нее появился еще один воздыхатель.

На дискотеку Маруся идти отказалась: был уже одиннадцатый час, и теперь она буквально мечтала оказаться в своем номере — у нее не осталось сил. Все чего она сейчас хотела, это лечь спать, а больше ничего. Уж точно не плясать до утра. Братец даже не начал спорить, очевидно, сейчас их желания полностью совпадали, что, прямо сказать, случается довольно редко.

Вернулись они тем же путем, что и приехали. «Белая Орхидея» по контрасту показалась уснувшей. Но нет, малютка Пу выбежал встретить их и, проводив до лифта, сложил на прощанье у груди руки, что-то прочирикал, — так это все было уютно и спокойно. И море тихо дышало там внизу, в темноте, а в его волне не плавились тысячи ватт электрического света. Нет, определенно, выбор Маша сделала правильный.

Вещи оказались распакованы, выглажены и аккуратно повешены в шкаф, на заправленной белоснежным бельем кровати лежит ее ночная рубашка, чьи-то ловкие руки свернули ее, превратив в раскрывающийся бутон не то розы, не то пиона — надо же такое придумать! А на подушке шоколадная конфета в кружевной бумажке — на сладкий сон, и свежая орхидея. Безусловно, очень красиво и приятно… если только… если только это не братец подложил орхидею ей на подушку, предварительно выловив из своего унитаза!

Маруся отмахнулась от глупой мысли и, раздевшись, нырнула под прохладные простыни; кондиционер работает отлично, узкая решетка под потолком, из которой нагнетается в комнату холодный воздух, чуть ли не инеем покрылась. Маша даже решила немного поднять температуру — как бы сразу не простудиться. Покрутив на дистанционном пульте колесико, она установила температуру в двадцать градусов. С наслаждением вытянулась на спине: насыщенный день, устала. Но ничего, завтра начинается уже настоящий отдых.