Разнообразное

Антон Чёрный

Книга включает в себя поэтические и прозаические опыты автора, относящиеся к разным годам и странам. С 2015 года её автор путешествует по миру, на момент издания этой книги живёт в Лос-Анджелесе. Местное и далёкое, своё и чужое, личное и переводное, прозой и стихами – под одной обложкой. В оформлении обложки использована графическая работа Антонины Чёрной «Веселая вермишель доброй совы». Книга из серии проекта «Том писателей» (Вологодское отделение Союза российских писателей).

Голландские голоса

Ян Якоб Слауэрхоф

(1898—1936)

Судовой врач и поэт, Слауэрхоф полжизни провёл вдали от родной Голландии: на торговых судах и в дальних портовых городках всех морских побережий. Он чувствовал особую связь с португальским поэтом и путешественником XVI века Камоэнсом и даже написал о нём роман. Подобно ему, Слауэрхоф не отличался крепким здоровьем и в своих скитаниях переболел множеством экзотических болезней, последняя из которых, малярия, стала для него роковой. Поэт оставил обширное наследие, которое ценится на Родине как воплощение раннего, ещё романтического, модерна колониальной Голландии.

Письма в море

От чтения рассыпаться готовы,

Хоть в них всё те же самые сюжеты

На разных языках, слова не новы,

Поношены, как старые манжеты.

Но снова вместо утренней газеты

И вечером, когда скрипят швартовы,

Их развернёшь, и дальние приветы

Бодрят в тебе природные основы.

О доме, детях, видах урожая

Напишут те, что там тебе верны.

Кто умер, кто родил — и весь рассказ.

И снова ты один в который раз,

И где-то в дымке водной пелены

Блуждает память, судно окружая.

Первооткрыватель

Была ему грядущая земля

Мила, как дева, в тайне сокровенная.

Он грезил, и мечта самозабвенная

Парила вслед за носом корабля.

Привиделось, иль движется простор

Всё ближе перспективой постепенною?

Тем временем корабль волною пенною

Заре навстречу паруса простёр.

Но лишь она всплыла из синевы,

Он был пронзён как будто бы изменой.

Он вновь желал её сокрыть — увы:

Обнажена от пят до головы,

Её былые прелести мертвы,

И снова он один во всей вселенной.

Утешение в болезни

Писарро, пятьдесят свои встречая,

Не нажил славы, а грехов — сполна,

Форсила в перьях первая жена,

И в огороде роется вторая.

Ославили его как драчуна,

А он плевал, законы попирая

И Эспаньолы, и родного края.

И вот — пятидесятая весна.

Но выпал шанс: на дряхлой каравелле

Проделать путь невиданный досель

И с сотней удальцов занять Перу.

А мне за тридцать, но каких земель

Мне чаять, если чую слабость в теле

И, две ступеньки одолев, помру?

Зимнее море

Чернеет горизонт, во весь опор

Седые гребни мчатся всё быстрей.

Сначала сотрясается простор,

Затем, как смерть, врывается борей.

Бесплодный перекраивая край,

Безжизненные скалы расколов,

Цветёт великолепный урожай

Взрастающих и вянущих валов.

И к палубе, где фонари остыли,

Попутчиком пристал морозный мрак,

Пока мы продирались в снежной пыли,

Тараня в темноте скрипящий пак.

Камоэнс

Воспитанный в обители глухой,

Служил он после при дворе надменном,

Затем бежал за лучшею судьбой

На край земли навстречу переменам.

Немногословный и в бою не злой,

Терпел насмешки в лагере военном,

В порту и в море обделён казной,

Бессилен противостоять изменам.

Но всем назло вела его мечта:

Сквозь дальние заморские места

Пройдя в строю властительной армады,

Он отверзал творящие уста,

Под тяжестью бродяжьего креста

Плетя в тугие строфы «Лузиады».

Вечер

За ставнями в закрытом тихом доме

Мы с ней сидели рядом на скамье.

Как старичок, изнемогал в истоме

Сквозняк усталый в сумрачном жилье.

Тяжёл и вял, почти без перепадов

С погоста запах пожелтевших роз,

Опутанных унылых палисадов,

Листвы надгробной этот ветер нёс.

В безмолвии недвижно застывая,

Я голову руками обхватил

И прошептал: «Слаба любовь живая

Пред смертью, что смиряет всякий пыл».

Алиса Наон

(1896—1933)

Будущая поэтесса родилась в набожной бельгийской семье, и её первые опыты исполнены подчёркнутого благочестия. Во время мировой войны она, ещё подросток, служила сестрой милосердия, в это время у неё открылась лёгочная болезнь. Из-за ошибки врачей Алиса десять лет провела в санаториях, будучи уверенной, что умирает от туберкулёза. Две книги стихов приносят ей известность, а доходы от изданий позволяют поправить здоровье. Однако возвращение в мир было недолгим: после пяти лет общения в артистических кругах Алиса вновь заболела, на этот раз смертельно. На русском языке публикуется впервые.

Зазимье

Подсолнух позднею порой

Ловил последние лучи.

Во всей вселенной никому

Не нужен, хоть кричи.

Помятый мимоходом

Досужею рукой,

С поникшей головою

Оставлен на покой.

На стебле тонкошеем

Набрякли семена

И горестно поникли,

Не опростав зерна.

Себя обозревая,

Молил он до конца:

«Зачем я так роскошен,

Коль не познал Жнеца?»

Поёт цветок в горшке

Я — полевой цветок,

И здесь не мой порядок.

Я день и ночь судьбу молю:

Переселиться к ковылю

Хочу вдали от грядок.

В очаровательном горшке

Я, увядая, сгину.

Ах, люди, это западня,

Вы отпустили бы меня

В цветущую долину.

Я — полевой цветок.

Не требую поливу.

Чем удушать меня в горшке,

Меня пустите налегке

К сородичам на ниву.

Ну, вот я и отцвёл.

Ах, поздно сокрушаться!

Я радости познал вполне,

И очень, очень жутко мне

Среди людей остаться.

Листья поют

Мы вянем, умирая,

Скользим у ваших ног,

Безмолвно заплетая

Свой бронзовый венок.

Покровом листопада

Мы осень облачим,

Гниением разлада

Идущих омрачим.

Заставим прослезиться,

Глаза запорошив.

«Ах, лета небылица! —

Заплачешь, коли жив».

Кто смертен меж созданий,

Горюет, как и мы,

В тени воспоминаний,

В предчувствии зимы.

Рыдайте же, покуда

Мы тайно шелестим.

Как зимняя остуда,

Конец неотвратим.

Порывами гонимы,

Скользим у ваших ног.

Всегда приходят зимы.

Всему приходит срок.

Хендрик Марсман

(1899—1940)

Знаменитый поэт, автор «голландского стихотворения века», воспевший реки и низины родной земли, ужасно боялся воды. Наделённый живым воображением, он с годами впал в депрессию, мучимый страхом смерти. Многие стихотворения этого классика посвящены теме утопления и крушения в море. Можно себе представить, какое впечатление произвела в 1940 году его гибель: спасаясь от наступающих немцев, Марсман был вынужден сесть на небольшое судно, которое затем было потоплено немецкой подлодкой.

Переправа

Чёрный корабль одинок,

движим в пещере ночи,

мрак его, как поток,

в гибель, в гибель несёт.

В трюме скрипящем лежу,

холодом, страхом объят,

плача о светлой стране,

скрывшейся за горизонт,

плача о чёрной стране,

полнящей горизонт.

Те, что встречи с близкими ждут,

жаром крови распалены,

и те, что познали отказ —

вместе погибнут они,

проигрыш наконец

в схватке со смертью познав.

О, тоска по предвечной стране!

Тяжким сумраком окружён,

страх унимаю тем,

что смерть — это не конец.

Страх

Спросить хочу

себя: доколе, долго ли ещё

мне, как мячу,

скакать по милости погоды,

от страха гибнуть,

в ещё больший страх ввергаясь,

и короток ли век,

и короток ли век,

что осталось мне дрожать лозой весенней,

ползущей ввысь по кирпичу?

чего страшусь?

страшусь узнать об этом дне,

когда мой остов смерть навеки расщепит,

когда достигну цели я вполне

и пуля, уготованная мне,

не промахнётся, пригвоздив к стене.

страшусь, что после, в сумрачном краю,

я не найду пути в чужой стране,

и к сердцевине жизни не пройду,

потерян в глубине —

о, этим страхам нет числа во мне.

Тонущий корабль

смеркается;

идём ко дну.

и килем бьём

о глубину.

— о, кажется,

отходит шквал

от ледяных

холодных скал.

«эй, ты, что славил

свой удел,

чей голос

радостно гудел,

я вижу, блеск

речей поблек,

как понял,

что погиб навек?»

— я понял:

смерти на краю

душою выше

восстаю

иль нисхожу

в юдоль теней

и кану

невозвратно в ней,

и в этом весь

подлунный свет,

лишь сон,

исполненный сует.

в ответ настала

тишина,

как будто ночи

пелена

сдавила судно

и луну

и отзвуки двух голосов:

— спасите, мы идём ко дну!