Репортаж из леса

Антон Ратников

В сборник вошли рассказы, написанные петербургским автором Антоном Ратниковым за последние десять лет. Многие из них публиковались в толстых и даже худых журналах. Некоторые отмечены премиями. А кое-какие вообще нигде раньше не печатались, и читатель имеет шанс познакомиться с ними. Есть один момент, который объединяет эти, казалось бы, разрозненные истории: необычный авторский взгляд. Книга содержит нецензурную брань.

НАСТОЯЩИЙ КОВБОЙ

Он раздевался в комнате своей,

не глядя на припахивавший потом

ключ, подходящий к множеству дверей,

ошеломленный первым оборотом.

Иосиф Бродский

Когда пары кончились, Гена ткнул меня в бок. Болезненное ощущение.

— Хочешь повеселиться? — спросил он. Его глаза горели нездоровым огнем. Щеки полыхали. Ноздри раздувались, как у дракона, собирающегося выдохнуть пламя. Я почувствовал; добром это дело не кончится. Разумеется, я ответил утвердительно.

— Тогда, — сказал Гена, — есть идея. Но нет денег.

Так было всегда. Гена генерировал идеи, я доставал деньги.

— Это не проблема, — сказал я, — в известных пределах.

Гена потер ладони.

— Есть две чиксы. Ничего такие. По крайней мере, одна из них. Зовут Лена. Или Таня, не помню.

Я поднял бровь. Меня всегда удивляла Генина непосредственность.

— Познакомился с ними в «Библиотеке», — продолжил он.

— Ты ходишь в библиотеку?

— Так клуб называется. На Пороховых.

Я постарался представить интерьеры клуба, но сдался. Это было выше моих сил.

— Короче, они ждут нас. Вернее, меня. Вернее, меня и еще одного красавца. Ну, ты понял, да? Таню… или Лену… я беру себе. Она прекрасна, как ангел. А вторая, кажется, Катерина.

— Или Даша? — спросил я лишь для того, чтобы его поддразнить.

— Или Даша. Ее можешь оставить себе.

— Спасибо. Ты добрый.

— Стараюсь.

Деньги у меня действительно были. Как раз утром я снял в банкомате семь тысяч, чтобы заплатить за жилье. Я просрочил платеж на две недели. Хозяин был в печали. Звонил мне каждый день и интеллигентно требовал деньги. В последний раз он назвал меня «отбросом» и пригрозил сломать коленную чашечку. У него были замашки гангстера средней руки, у этого громилы с волосатыми руками, который сдавал мне комнатушку в коммунальной квартире.

Мы зашли в магазин, купили коньяк, лимоны и отправились к девочкам.

— Возьмем такси? — задорно предложил мне Гена, подмигнул и запрыгнул в трамвай.

Я вошел за ним. Отсчитал положенные пятнадцать рублей кондуктору. Он дал мне талончик, повернулся к Гене.

— Ваш билет? — спросил он.

Гена стоял к нему спиной и смотрел в окно. Кондуктор повторил вопрос громче. Потом еще громче.

— Эй! — наконец он потряс Гену за плечо. Гена повернулся.

— Да?

— Ваш билет!

— На балет?

Гена смотрел на кондуктора, улыбаясь так, что, я уверен, каждый второй кондуктор дал бы ему в челюсть. Но этот, видимо, был из спокойных.

— Ваш билет, — упрямо повторил он.

Кондуктор не знал, что Гена никогда ни за что не платил. Даже в столовой он каким-то образом умудрялся взять дармовой суп. Я не знаю, как у него это получалось.

Гена завел свою вечную пластинку:

— Я бедный студент. Из другого города. Денег нет и в ближайшей перспективе не будет. Сжальтесь!

Кондуктор и бровью не повел.

— Вон дверь, — сказал он, показав нужное направление. — Я, знаешь, сам был студентом, но за проезд платил.

Кондуктор ушел. Гена направился к двери.

— Видимо, он плохо учился, раз смог устроиться лишь в трамвайный парк, — шепнул он мне.

Я знал, что Гена будет делать дальше, — перейдет в другой вагон. Там, если повезет, будет ехать более сговорчивый кондуктор. Если нет — Гена вернется сюда и проедет еще остановку. Потом вновь поменяет дислокацию. Рано или поздно кондукторам надоест охотиться за ним, и его оставят в покое. Или нет, и тогда Гене придется идти пешком. Но таким образом можно проехать полрайона.

Гене повезло, во втором вагоне работала сердобольная женщина лет пятидесяти. Почему-то Гена всегда производил на таких очень хорошее впечатление. Они жалели его и готовы были все ему прощать. Вообще-то я мог перейти к нему, но решил проехаться в одиночестве. Откровенно говоря, терпеть Гену в течение всего вечера — это нелегко. Наверное, поэтому родители отправили его учиться в другой город.

На нужной остановке он подал знак, и мы сошли.

Место, куда мы приехали, было мне незнакомо. Слева от нас ржавела громада теплоэлектростанции. Ее устремленная в небо труба была похожа на космическую ракету. Справа жались друг к другу сталинские дома. Рядом с ТЭЦ они не производили монолитного впечатления и смотрелись сиротливо. Мы пошли вглубь двора. Здесь друг за другом стояли однообразные пятиэтажки. Кругом грязь. Детская площадка разобрана. Ларек, торгующий пивом и фруктами. Набитая под завязку помойка. Мы все шли и шли.

— Ты уверен, что не заблудился? — спросил я.

— Все в порядке.

Действительно, минут через пять мы пришли к совсем уж старенькому дому. Кажется, он был построен в начале двадцатого века.

— Что это за хибара? — спросил я.

— Хибара? Брось! Это дворец!

Мы поднялись на нужный этаж. Перед дверью, обитой дерматином, было много звонков. Гена нажал нужную кнопку. Я почувствовал, как по спине пробегает холодок.

Дверь открылась. Из проема показалось милое круглое лицо. Светлые волосы, губы, накрашенные светло-коричневой помадой.

— Гена! Привет!

Она показалась мне симпатичной, но… не особо. Гена обнял ее.

— Ждали?

— Конечно!

— Это, кстати, Костя.

— Очень приятно, — сказал я, понимая, что, пожалуй, это звучит слишком официально.

— А это… — начал он, показывая на девушку и делая очень важную паузу.

— Ксюша, — сказала девушка.

— Кстати, — шепнул ей Гена, — напомни, как зовут твою подругу.

— Света.

— А-а-а… Ну я же говорил…

Мы прошли. Коридор был длинный, но очень узкий. На стенах висели велосипеды, тазы, антресоли были заставлены ящиками. Головой я задевал бельевые веревки. Коричневые стены нагоняли тоску.

— Ты здесь живешь? — спросил я у девушки.

— Вообще-то, нет. Здесь комната у Светы. Я живу через дорогу. Но у меня родители. Ко мне нельзя.

Ксюша открыла какую-то дверь.

— П-прошу.

Мы вошли в светлую и просторную комнату, резко контрастирующую с захламленным коридором. Комната большая, и мебели в ней мало. Шкаф, стол, стул, письменный столик, диван. Стеллаж с книгами отгораживал небольшой закуток, где стояла кровать.

«Два спальных места, — подумал я, — хорошо».

На подоконнике сидела девушка. На ней была черная юбка средней длины, черная блузка. И волосы у нее были черные. Вообще, она напоминала небольшую встревоженную ворону. Я замер, стараясь ее внимательно рассмотреть, но при этом не выдать себя. Черт, я был разочарован. Фигурка еще ничего. Обыкновенная женская фигура: грудь, бедра, ноги — все на месте, все нужной формы. Но вот лицо… некрасивое. Во-первых, слишком большой нос. Он смотрелся совершенно неуместно. Казалось, его приделал туда неумелый скульптор, ошибившийся с масштабами. Еще у нее было много угрей. Слишком много. Обычно так много их бывает только у мальчиков в пятнадцать лет. Если с носом можно было бы как-то смириться, то угревая сыпь, конечно, все портила. Я так сильно расстроился, что у меня руки опустились. Я разозлился на Гену, и мне захотелось уйти. Но я взял себя в руки. Нельзя так обижать людей. Даже если у них проблемы с кожей.

— Привет, — сказал я.

— Привет, — ответила девушка.

Наверное, она хотела показаться загадочной и таинственной. Она сидела на подоконнике в вечерних сумерках, сложив руки на груди, и смотрела на меня внимательно, не моргая.

Я почувствовал себя неловко. До меня дошло, что она, наверное, тоже меня оценивает. Смотрит на лицо, руки, грудь… на что там вообще смотрят женщины? Я почувствовал себя товаром на рынке. Неприятное ощущение. Хотя… какая разница. Надо бы не ударить в грязь лицом. Показать себя с лучшей стороны, в общем.

Стол стоял в середине комнаты, и там был накрыт какой-то скромный ужин. Овощной салат, консервы, пачка печенья. Я достал лимон и бутылку коньяка (у Гены была еще одна, но мы оставили ее про запас). Света аккуратно слезла с подоконника и прошла к столу. Села. Мы сели тоже. По крайней мере, не нужно было думать о чувстве неловкости. Ксюша болтала так, что мы только успевали выпивать. Сначала мы сидели на диване вместе с Геной. Потом я поменялся местами с Ксюшей и оказался рядом со Светой. К тому времени мы почти приговорили первую бутылку. И теперь мне нужно было что-то говорить.

Я выдохнул. Работаешь, учишься? Работаю. Где? В магазине одежды. Продавец? Типа да. И как, хорошая работа? Ничего так. А я учусь. Молодец. Хочу стать журналистом. Да? Ну. Будешь в ящике работать? Нет. Хочу писать. Зачем? Ну… чтобы люди читали. Разве это журналистика? Все журналисты работают в телевизоре. На самом деле не только в телевизоре. Правда? Конечно! А ты давно знаешь Ксюшу? Да, подруги со школы. Не разлей вода? Вроде того. Как с Геной познакомились? В клубе. Ходили туда вдвоем. Разве вдвоем интересно? С нами знакомятся! А-а-а. И как тебе Гена? Не знаю. Шебутной какой-то. Да уж. Гена такой. Не люблю шебутных. Тебе повезло, я не шебутной. Да, вроде бы не шебутной. Значит, я могу тебе понравиться. Ты? Я. Ну не знаю. У тебя щеки несимметричные. Что? Щеки несимметричные. Они должны быть симметричные? Да? Не знал. Ну… извини. Не извиняйся. Ты здесь ни при чем. Знаю, но все равно как-то неловко себя чувствую. Не хотела тебя обидеть. Да ничего. Никогда так не думал о своих щеках. Не все это замечают. Ну, а если бы не щеки? Что тогда? Если бы не щеки, ты был бы нормальным. Нормальным? Ну да. И мог бы вызвать симпатию? Ты и так вызываешь… симпатию. Ты же сказала, я тебе не нравлюсь. Я такого не говорила. Я сказала, что у тебя щеки несимметричные. Но все равно ты так… ничего. Нормальный? Да. Нормальный.

Мы долго так разговаривали. Это была игра. Мы ходили вокруг да около. Несколько раз случайно касались друг друга. С каждым разом прикосновения становились все настойчивее. В конце концов я положил руку ей на колено. Она была не против. Гена принес вторую бутылку. Он уже был пьян. Я разлил по стаканам. «А она ничего», — подумал я. Наверное, это действовал коньяк. А может, я привык. Мне подумалось, что я даже выполняю некоторую гуманитарную миссию. Наверняка у нее было очень мало парней. Может, вообще ни одного. Нужно дать ей возможность почувствовать любовь. Мне казалось, что я как Прометей, несущий людям огонь. «В конце концов, — думал я, — не так уж и много у нее прыщей. Да и у меня с утра выскочил один».

Я решил, что переспать с ней — это не такая уж и плохая идея. Прекрасная идея, если подумать. Просто великолепная.

Коньяк кончился. Ксюша и Гена, обнимаясь, ушли в закуток.

— Ну, вот мы и одни, — сказал я.

— Да, — сказала Света.

«Сейчас», — подумал я и притянул ее к себе. Она вся была мягкой, как тряпичная кукла. Я поцеловал ее. Рот у нее был очень горячий. Она ответила на поцелуй, хотя как-то вяло. Я полез к ней под юбку. Вдруг она остановила меня. Я отстранился.

— Что такое?

— Нет, — сказала она, — нельзя.

— Что нельзя?

— Нельзя.

— Почему?

— Нельзя — и все.

— У тебя эти дни, что ли, так я…

— Нет, не дни. Просто нельзя.

— Я что-то сделал не так?

— Нет. Ты ни при чем.

Я отсел. Вечно так. Ох уж эти женщины!

— Ну ладно, — сказал я, — велика важность.

Я поднялся и подошел к окну. Достал сигарету. Закурил. Свет был выключен. Она сидела одна в темноте. Я чувствовал, как она смотрит на меня. Стоял у окна и курил. Теперь уже я старался показаться загадочным. Курил и смотрел вперед. Из окна угадывались очертания парка через дорогу. Деревья, деревья, деревья. В ночи ничего особенного было не разглядеть. Я прислушался. В углу комнаты раздавалось воинственное пыхтение.

Я докурил.

— Наверное, я пойду, — сказал я.

— Не надо.

— Да нет. Пойду.

— Подожди, — попросила она, — не уходи.

Она встала, подошла ко мне, поцеловала. Нежно и деликатно. Я думал, это поцелуй на прощание, и стоял как истукан. Но поцелуй не прекращался, он становился более призывным, страстным, огненным. Я завелся. Посмотрел вниз. Она расстегивала пуговицы на блузке. Внутренне я весь задрожал. Все было как во сне. В приятном сне. Я лишь успел подумать о том, есть ли у меня с собой презервативы.

Потом мы лежали на диване. Там было чертовски мало места, и мне пришлось лечь в какой-то невообразимой позе. Я курил и стряхивал пепел в тарелку с остатками салата. Я чувствовал себя ковбоем, вставшим на постой в салуне где-нибудь в Вайоминге.

— Было здорово, — сказал я.

Это правда. Мне действительно очень понравилось. «Какая она нежная! — думал я. — Просто высший класс! Никогда не думал, что такое может случиться со мной. Может быть, это судьба. Может, мы теперь будем вместе? А что? Я не прочь. У меня такого раньше никогда не было».

Я думал о том, как здорово наконец иметь постоянную девушку. Я витал в облаках.

— Разложи диван, — сказала она, — мы замерзнем.

Я встал и начал ковыряться с механизмами. Голый, согнувшийся в три погибели, я выглядел, наверное, очень комично.

Потом мы легли. Я попытался ее обнять. Но она отвернулась. «Может, это было у нее в первый раз?» — подумал я и уснул.

С утра я проснулся от того, что меня толкали в бок.

— Эй! Вставай!

Это была Света. Она надела домашний халат и причесалась.

— Что случилось?

— Пора!

— Пора? Что пора?

— Уходить.

— Почему? Сегодня же воскресенье.

— В том-то и дело.

Я приподнялся.

— А где Гена?

— Ушел.

— Без меня?

— Сказал, не хочет тебя будить.

— Ладно… А что за спешка?

— Уже десять. Скоро придет Денис.

— Денис? Кто такой Денис?

— Мой парень.

Она сказала это так, словно речь шла о разносчике пиццы.

Я не мог поверить.

— Твой парень? У тебя есть парень?

— Ну да.

— Не может быть!

— Почему? — она нависла надо мной, и руки у нее были, как всегда, сложены на груди.

— А-а-а… Ну, я просто думал…

— Что ты думал?

— Что у тебя нет парня.

— Почему? Почему это у меня нет парня?

Она завелась.

— Брось, — сказал я, — у кого-то есть парень. У кого-то нет. Все нормально. У тебя какие-то проблемы, что ли?

— У меня нет проблем. А у тебя они будут, если ты не уйдешь до того, как придет Денис.

Я натянул штаны. С Денисом мне действительно не хотелось встречаться.

— Может, бросишь его к чертовой матери?

— Я люблю его.

— Серьезно?

— Да.

— А зачем ты тогда… ну…

— Спала с тобой?

— Да.

— Хочешь знать?

— Да.

Она усмехнулась. Она больше не казалась мне милой и нежной.

— Мне было тебя жалко.

— Что?

— Мне было тебя жалко. Ты стоял там, у окна, весь такой жалкий, побитый. Как щенок. Я решила помочь тебе. Это была помощь, понимаешь?

Я вскочил.

— Помощь? Ты что, спасатель Малибу, чтобы мне помогать?

Она замерла, а потом вдруг ударила меня в плечо. Довольно ощутимо, надо сказать. Я ойкнул. Я этого не ожидал. Ситуация перестала мне нравиться.

— Знаешь что, дорогой? — сказала она. — Пошел-ка ты отсюда, пока не получил! Я тебя предупредила! Я ведь и без Дениса тебе ребра посчитаю!

Я сделал несколько шагов назад. Сумасшедшая. Еще, неровен час, действительно треснет чем-нибудь по башке.

— Ладно… Ухожу.

Я пошел в коридор. Чувствовал я себя неважно. Меня подташнивало. Еще вся эта история… Проклятые веревки над головой!

Зашнуровав ботинки, я вышел из дома. Меня никто не проводил, и я оставил дверь открытой. Потом позвонил Гене на мобильный.

— Где ты, сукин сын?

— В общаге. Сплю.

— Почему ты не забрал меня?!

— Ты сопишь, как ребенок. Пускаешь слюни. Вся подушка была мокрая.

Я разозлился.

— Пошел ты!

— Ты что, обиделся? В чем дело? Ты же получил, что хотел. Разве не так? Я слышал, как вы там развлекались, ребятки!

Гена засмеялся. Волна злости прошла. «А что? — подумал я. — Мне действительно удалось получить то, зачем я туда шел. Я — настоящий ковбой. Можно ведь и так сказать. Может, я и не американский ковбой, но канадский — это уж точно».

— Ну да, — сказал я, — получил.

— Классно было?

— Неплохо.

— Ну тогда все. Остынь. Давай ко мне в общагу. Тут есть кофе.

— Ладно, — сказал я, — скоро буду.

Я пошел к трамвайной остановке. Светило солнце. Настроение было хорошее. А я — молод.