Теория соотносительности

Антон Райков, 2012

«Теория соотносительности» – вторая книга автора (первая – «Философ и „Я“»), номинанта премии «Вторая навигация»-2009 «за философский дебют – первую крупную публикацию молодых авторов». Книга представляет собой сборник мыслей на самые различные темы: от теории познания до каких-то обычных жизненных наблюдений. И все-таки некоторые темы можно выделить особо, прежде всего это тема субъективности-объективности, вопросы о смысле жизни, тема научного спора (действительно ли именно в споре рождается истина?), отдельно можно выделить и притчи (о вдохновении и методичности, о легкой и трудной жизни и другие). Книга написана живым языком и является доступной для широкого круга читателей, интересующихся философской проблематикой.

Герой-философ

Эпизод первый: Премудрый пескарь

Если есть в России пренебрежение к философии, то оно должно было найти свое отражение у российских властителей дум. И, конечно, нашло. А так как властителями дум в России были не философы, как должно, а писатели, то и отражение получилось писательским. Я могу привести несколько примеров того, как философские образы были осмеяны классиками русской литературы.

Сначала припомним сказку Салтыкова-Щедрина: премудрый пескарь. Суть ее состоит в том, что есть пескари нормальные, резвящиеся в воде, а есть пескарь премудрый, не вылезающий из своей норы. Ни до кого ему дела нет, жены-детей он не имеет. Он — премудрый. Казалось бы, это его пескарье дело. Не хочет он прыгать-скакать, он хочет философствовать. Но писатель не дает ему спокойно подумать. Как, он просто думает? А о чем? Просто так? А какая от этого польза? Да никакой, просто он — философ. Этого Салтыков-Щедрин снести не может и пишет самый желчный пасквиль. Все мы помним, что пескарь в описании Щедрина — тип крайне неприятный. Он просто всего боится, боится жизни. Но ведь для философа это нормально, все философы несколько выпадают из жизни, все они забиваются в свои норы, чтобы их там не беспокоили. Они просто хотят спокойно подумать. Но нет, не понимающий этого желания писатель твердит: «Он жил и дрожал — только и всего». Или: «И он лежит в той сырой мгле, незрячий, изможденный, никому не нужный, лежит и ждет: когда же, наконец, голодная смерть окончательно освободит его от бесполезного существования». Автор злорадствует. Я же сочувствую. Бедный пескарик: наверное, никто так и не оценил его труда. Наверное, его философский труд безвестно погиб в речной пучине.

А как злорадствует автор по поводу бессемейности пескаря. Пескарь боится жениться. Это тоже нормально для философа: пескарю в этих вопросах сложнее, раз он предпочитает уединение. Никто не знает, легко ли пескарю от этого. Заглядывал автор в душу пескаря? Нет, ему этого не надо. Тот просто трус, и больше ничего. А может быть, пескарь был платонически влюблен (вот она — философская любовь) в красавицу-пескарку, и может даже признался ей в любви и для этого вылез из своей кельи-норы, да та только посмеялась над ним. Таков удел философа. И у людей, и у пескарей. Бедный пескарик, как он, наверное, переживал. Но делать нечего, он стал философствовать дальше. И вот он жил, делал свой никому не нужный в пруду труд, а потом естественно умер. Тут автор доволен и заканчивает так: «И вдруг он исчез. Что тут случилось — щука ли его заглотала, рак ли клешней перешиб или сам он своей смертью умер и всплыл на поверхность, — свидетелей этому делу не было. Скорее всего сам умер, потому что какая сласть щуке глотать хворого, умирающего пескаря, да к тому же еще и премудрого». То есть сам Салтыков-Щедрин ничего не видел, но и свое незнание он использует только для унижения философа. Как его бесит премудрость пескаря, как он пытается любыми средствами сделать это слово (премудрость) оскорбительным! А ведь пескаря, может, действительно перешиб клешней рак. Какая ужасная смерть! Бедный пескарик. Никакого признания при жизни, бесславный страшный конец, забвение после смерти, да еще предельно тенденциозный пасквиль в качестве надгробной плиты. Вот оно — отношение к философам в России во всей его красе.