Псы войны

Антон Первушин, 2008

В начале XXI века Российская Федерация трещит по швам. Сепаратисты всех мастей стремятся уничтожить огромное государство, отхватив от него «кусок пожирнее». Но в стране действует забытый батальон – подразделение, созданное из элиты офицерского корпуса специально для борьбы с сепаратистами. Этих людей нельзя купить или продать, их нельзя переубедить или переманить – потому что они сражаются не за свои интересы, а за интересы своей страны. Они – батальон «Икс», новый фактор в войнах нового поколения. И они несут смерть любому, кто мечтает о гибели России… Роман сюжетно связан с циклом «Пираты XXI века».

Николай Воджи-Петров «Псы войны»

Глава 1

1.

На рекогносцировку у подполковника Звягина ушло ровно два часа. С площади вернулся он хмурым. Сел в кресло и немедленно закурил. Подчинённые переглянулись. Настроение непосредственного начальника им очень не понравилось. Не идут в бой с таким настроением.

— Хреновые наши дела, ребята, — сообщил Звягин, стряхивая пепел себе под ноги.

Дела, судя по всему, были хреновее некуда. Бойцы батальона особого назначения «Икс» впервые наблюдали своего командира, мусорящим в штабном «икарусе» — до сих пор он никогда этого не делал и не позволял другим.

— Что случилось, товарищ подполковник? — рискнул спросить старший лейтенант Гуров из взвода информационного обеспечения.

— Ветераны, бабки, мамаши с детьми, подростки… — подполковник замолчал, но и сказанного было более чем достаточно.

— Вот суки! — капитан Виноградов из разведывательной роты стукнул себя кулаком по колену. — И они ещё называют себя демократами! А мы, получается, должны их сраную демократию защищать?..

— Лирическую галиматью отставить! — резко оборвал подполковник излияния Виноградова. — Предложения по существу есть?

— Может быть, газом их? — высказался лейтенант Рокотов, специалист по боевым отравляющим веществам и отличный минёр. — Уложим на пару часов баиньки…

— Площадь слишком велика, — возразил Звягин, — да и брать надо не площадь, а само Здание.

— А если десантироваться на крышу? — предложил лейтенант Хутчиш, командир взвода специальных операций.

— С чего ты будешь десантироваться? — поинтересовался Звягин. — С планера своего?

— А что? Могу и с планера… Не в первый раз!

— Герой! И чем ты, герой, его разгонять будешь? И откуда будешь взлетать? Это же Москва, а не Карабах.

— Да, — согласился капитан Золотарёв из авиагруппы, — без «вертушки», значит, там делать нечего. И почему у нас нет «вертушки»?

— А может, захватить вертолёт? — сразу же оживился командир второго взвода ударной роты майор Зверев. — Тут же вокруг Москвы аэродромов понатыкано, как грибов в лесу.

— Хватит! — подполковник швырнул окурок на пол и затоптал его каблуком. — Я всё уже понял. Предложений по существу нет. Буду звонить Зайцеву. Телефон мне!

Капитан Верлинов подал Звягину обычную трубку с кнопочным набором, от которой тянулся кабель к штатному устройству специальной связи, состоящему из шифратора, широкодиапазонной радиостанции и антенны, вибраторы которой были размещены прямо в крыше «икаруса». Подполковник, не глядя, потыкал пальцами в кнопки. На том конце линии отозвались почти немедленно — Звягин всегда знал, какой номер набирать, чтобы дозвониться до необходимого респондента даже в той ситуации, когда, казалось, вообще ни до кого нельзя дозвониться.

— Здесь Леонид, — представился подполковник. — Один вопрос, товарищ генерал-майор. Вы участвуете?

— Нет, — сказал командир спецотряда «Альфа» Геннадий Зайцев, и все услышали его ответ: такая в штабном «икарусе» воцарилась тишина. — Хватит с нас девяносто первого. И января, и августа. Сами заварили кашу — пусть сами и расхлёбывают.

Зайцев отличался лаконичностью, и его «продолжительная» речь выдавала сильное душевное волнение, генералам от спецназа обычно несвойственное.

— А мне что посоветуешь? — спросил Звягин, и его подчинённые многозначительно переглянулись между собой.

— Что я тебе могу посоветовать? Не лезь в это дело. Не выгорит — останешься крайним. Выгорит — снова останешься крайним. Выбора нам не дают, а лишняя кровь на руках… зачем?

Командиры помолчали. Каждый думал о своём, но направление их мыслей было одинаковым.

— Спасибо, Гена, — Звягин нажал кнопку отключения и вернул трубку.

Потом снова закурил.

— Я правильно понял, «Альфа» не участвует? — спросил майор Бояров, заместитель командира, выполняющий одновременно функции начальника штаба.

— Правильно, — буркнул Звягин, пуская дым и избегая взглядов своих подчинённых.

Наступило молчание. Любой из присутствующих в штабном «икарусе» и ожидающих приказа офицеров имел своё мнение на счёт того, как следует поступить командиру в этой непростой ситуации. Здесь были и такие, для которых наличие на площади стариков, женщин и детей не значило ровным счётом ничего: если будет отдан приказ, они пройдут сквозь толпу, как раскалённый нож сквозь масло, оставляя за собой трупы и трупы, и не делая скидок на возраст или пол противника. Но были и другие — те, кто не хотел «лишней крови на руках», и, скорее, стал бы предателем, чем исполнителем смертоносной миссии. В воздухе запахло расколом, а раскола внутри подчинённого ему подразделения подполковник Звягин боялся больше всего.

Затянувшуюся паузу прервал резкий сигнал зуммера. Капитан Верлинов снял трубку, выслушал кодовое слово и последовавший за ним вопрос, ответил коротко: «Да, товарищ генерал, сейчас спрошу», после чего повернулся к Звягину:

— Товарищ подполковник, на связи Председатель Совбеза. Он спрашивает, готовы ли мы начать операцию?

— Вовремя, — обронил Звягин.

Оттягивать с решением было больше нельзя, и подполковник громко и чётко произнёс:

— Пусть идёт в задницу со своей операцией!

— Так прямо ему и сказать? — уточнил Верлинов, невольно понизив голос.

— Так прямо ему и скажи!

Капитан расплылся в улыбке.

— Идите вы в задницу, товарищ генерал! — сказал он в трубку и дал отбой.

2.

Сборы проходили в палаточном лагере, разбитом посреди соснового бора на берегу Финского залива. Призванные со всех концов страны по официальным повесткам военкоматов «партизаны» (так с незапамятных времён в советской армии назывались резервисты, сорванные с гражданки очередными сборами), одетые в хабэшные мундиры пошива шестидесятых годов без знаков различия, стояли в две шеренги на тщательно утоптанной площадке, заменяющей здесь войсковой плац, под вкопанным в землю штоком, на котором развевался трёхцветный российский стяг.

— Товарищи офицеры, смирно!

Седовласый и седоусый генерал-полковник вышел в центр плаца. Чуть помедлив, он развязал тесёмки простой картонной папки, извлёк из неё лист бумаги, прокашлялся в кулак и монотонным голосом зачитал:

— Указ Президента Российской Федерации. От двадцать второго мая тысяча девятьсот девяносто четвёртого года. В связи с тем, что во время событий, связанных с незаконными антигосударственными действиями группы лиц, называвших себя Верховным Советом Российской Федерации, и происходивших с двадцать первого сентября по четвёртое октября тысяча девятьсот девяносто третьего года, батальон особого назначения при Совете Безопасности Российской Федерации не выполнил прямое распоряжение Председателя Совета Безопасности и Верховного Главнокомандующего, Президента Российской Федерации о проведении акции силового воздействия по отношению к сторонникам так называемого Верховного Совета, приказываю, — генерал-полковник сделал паузу, чтобы дать «партизанам» возможность проникнуться важностью момента, — в месячный срок расформировать батальон особого назначения при Совете Безопасности, офицеров батальона уволить с действительной службы без права восстановления в рядах Вооружённых сил Российской Федерации…

«Партизаны» никак не выказали своих чувств. Они слишком ценили воинскую честь, чтобы допустить потерю лица под занавес службы. К тому же, все они понимали, что Президент по большому счёту действует по справедливости, отказывая им в праве на дальнейшее существование в виде боевого подразделения: однажды нарушив приказ, они больше не могли считаться «надёжными» и должны были уйти, освободив место кому-нибудь другому — более верному и исполнительному.

Генерал-полковник закончил чтение Указа и спрятал его в папку. Огляделся вокруг с таким видом, словно не понимал, где находится, потом снял фуражку и рукавом отёр выступивший на лбу пот.

— Так-то вот, хлопцы, — сказал он куда менее официальным тоном. — Президент предательств не прощает. Вы ему присягали? Присягали. Клялись строго выполнять приказы командиров и начальников? Клялись. Чего ж вы заартачились?

Строй молчал. Генерал-полковник нахмурил седые брови.

— Никто не хочет ответить? Стыдно стало?

— Никак нет! — раздался звонкий голос. — Не стыдно!

— Ага, — генерал-полковник наклонил голову. — Кто сказал? Выйти из строя на два шага!

Двигаясь по-уставному чётко, из строя вышел один из «партизан», в миру известный как военный лётчик, капитан запаса Сергей Золотарёв.

— Почему тебе не стыдно, солдат? — спросил генерал-полковник.

— Мы Президенту не присягали, — напомнил Золотарёв. — Нет в присяге таких слов. Мы Отечеству присягали. И российскому народу.

— Во-от оно как? — генерал-полковник помолчал. — Правыми, выходит, себя считаете? Несправедливо обиженными?

— Никак нет, товарищ генерал-полковник, — отозвался капитан запаса. — Нас обидеть трудно.

Слова Золотарёва озадачили генерала-полковника. Он снова отёр пот.

— Чем же вы на гражданке заниматься-то будете? — невпопад поинтересовался он, выдав тем самым свои собственные потаённые страхи.

— Тем же, чем и занимались, — браво отвечал Золотарёв. — Как всегда…

3.

Спирта было хоть залейся.

— Отвальная, так отвальная, — бесшабашно заявил Игорь Шамраев и выставил весь свой неприкосновенный запас: пять двадцатилитровых канистр.

— Это дело, — оживились офицеры.

К канистрам прилагались ящики с армейской тушёнкой, мешки с молодой картошкой, морковкой, луком и снулая компания окуней, выловленных в ближайшей речке под руководством заядлого рыбака лейтенанта Мазура. Закуска простая, но зато проверенная временем.

Рассевшись кружком, младшие офицеры принялись чистить корнеплоды. Капитан Верлинов, который славился не только своими феноменальными познаниями в современной электронике, но и умением вкусно готовить, взял на себя рыбу, отослав подчинённый ему взвод технического обслуживания в лес за валежником. Не прошло и часа, как на разведённых по всему лагерю кострах уже «доходила», распространяя неземное благоухание, замечательная уха.

Спирт разбавили и разлили по алюминиевым кружкам. Первый тост, как и положено, произносил командир «расформированного» подразделения — подполковник Звягин.

— Товарищи… — начал было он, но спохватился и сменил тон: — Мужики, мы служили с вами шесть лет. Что бы о нас ни говорили, служили мы честно и справлялись со своими обязанностями в меру сил и способностей. Да, у кого-то могут быть претензии к нам, но мы всегда имели право на выбор, и мы свой выбор сделали. За это я и хочу выпить. За право выбора!

Весьма необычный тост для командира батальона особого назначения, но здесь не было обычных людей, и его тост с воодушевлением поддержали. Потом все принялись хлебать обжигающе горячую уху, а майор Бояров, который с другими старшими офицерами разместился у командирского костра, спросил:

— Слышь, Леонид, а чего ты к Президенту не пошёл, когда он тебя в декабре вызвал? Глядишь, не было бы этого указа.

Звягин неторопливо проглотил ложку ухи, закусил хлебом и ответил так:

— Знаешь, я подумал: а зачем мы друг другу? Я без него проживу. Он без меня — тем более.

Майор Говорков, замполит батальона, громко фыркнул и расплескал уху.

— А если серьёзно? — настаивал Бояров, вызывая командира на откровенность. — Вон Зайцев пошёл, и всё тип-топ.

— Видишь ли, Саша, — Звягин потянулся к черпаку и подлил себе горячего варева, — я давно и, не побоюсь этого слова, пристально наблюдаю за внутренней политикой нашего государства. Это, конечно, не входит в число моих обязанностей. Более того — очень многим из тех, кто отдаёт мне приказы, хотелось бы, чтобы я вообще на подобные мелочи не обращал внимания. Но по-другому я не могу. И не умею…

Его монолог на некоторое время прервался, потому что лейтенант Кирилл Мазур захотел произнести тост за «тех, кто в сапогах». За братьев, тянущих солдатскую лямку, сам Бог велел выпить, и всем снова пришлось вставать, потому что за «братьев» пьют стоя.

— А мы ведь, получается, дембеля, — глубокомысленно изрёк Говорков после того, как все вернулись к своим мискам. — Вот уж не думал, что дембельнусь так скоро.

— Никто не думал, — буркнул командир первого взвода Давыдов. — Но вы не закончили, товарищ подполковник.

— О чём я?.. — наморщил лоб Звягин. — Ах да… В общем, я привык быть в курсе общей политики, потому что именно в ней вижу источник наших побед или поражений. И с какого-то момента политика, проводимая в жизнь нашим Президентом, перестала меня устраивать.

— Вот как? — удивился Бояров. — Ты никогда этого нам не говорил.

— Не говорил, — кивнул подполковник, — потому что не видел необходимости. До этого понимания каждый доходит сам. Или не доходит.

— Ясно. И чем же тебя наша внутренняя политика не устраивает?

— Хотя бы тем, что она направлена на разрушение государственности как таковой.

На несколько секунд за «командирским» костром воцарилось молчание.

— Эк ты его, — пробормотал наконец Бояров. — Сильно сказано, Лёня. Придётся обосновать.

— Сейчас обосную, — Звягин отставил миску с остатками ухи. — Меня с детства учили, что государство может существовать только тогда, когда его граждане не отделяют себя от своей собственной страны. В основе любого проявления сепаратизма лежит прежде всего мысль о сепаратизме, то бишь внутренняя готовность человека отделиться, играть по другим правилам. Это на более высоком уровне осознания придумываются идеи и лозунги: суверенитет, самоопределение, национальная гордость, «Аллах, акбар!» и «С нами Бог!». Так вот, власть наших «демократов» сумела за эти последние годы выдвинуть мысль о сепаратизме на передний план. Это было им выгодно. Остаётся выгодным и поныне. Тоже ведь способ управлять: одни озабочены вопросом самоопределения, другие лелеют «имперские амбиции», все вместе — при деле. Выгодны новой власти оказались и локальные войны. Под благовидным предлогом можно такой куш сорвать, что всяким чурбановым и не снился. Они не понимают только одного: раньше или позже государство от их усилий рухнет, и тогда пострадаем не только мы, но и они. А я это понимаю, потому и не хочу быть соучастником, и как следствие — виновником разрушения моей страны.

Сидящие за командирским костром задумались, переваривая услышанное.

— Усложняешь ты всё, Леонид, — высказал Говорков своё мнение. — Всё они понимают, но спрыгнуть до катастрофы надеются — вот и весь их секрет. У них ведь уже и паспорта выправлены, и виллы в Испании прикуплены, и счета в швейцарских банках открыты, и дети по западным школам пристроены. А на Россию им наплевать. И всегда было наплевать. Вырастили комсомольцев-ленинцев.

— Это ты как раз усложняешь, — не согласился Звягин. — Точнее говоря, ты вместе с нашими «комсомольцами-ленинцами» поверил мифу о всесилии длинного бакса.

— Это ещё что за фигня? — встрепенулся Бояров.

— Есть такой миф, — сказал Звягин, жестом показывая, что кружка у него опустела и требуется добавить. — Создан советским идеологическим аппаратом. Чтобы всякий советский гражданин знал: за бугром тот прав, у кого баксов больше, а все остальные — дерьмо. Мол, у нас система справедливая, потому что о всяком гражданине заботится. А у них — несправедливая, потому что только о толстосумах. Сильно нам по этому поводу мозги загрузили. Так загрузили, что некоторые верят до сих пор, будто это правда.

— А что, разве нет? — спросил Давыдов.

— Молодой ты ещё, Толя, — заметил подполковник без малейшего осуждения, — но этот недостаток со временем поправим. А пока сиди и слушай, что старшие товарищи говорят.

— И что же они говорят?

— А говорят они, что недолго иллюзию лелеять осталось. Когда до дела дойдёт, тут-то и выяснится, что идеология — это одно, а реальность — совсем другое. Много денег иметь за бугром действительно поощряется. Но только в тех случаях, когда ты доказать можешь, что эти деньги получены честным путём.

— А оффшорные зоны на что? — снова встрял Говорков. — А страны «третьего мира»? Там любую сумму отмыть можно.

— Отмывать можно всё, что угодно и сколько угодно, пока тебя терпят. А вот когда терпеть перестанут…

— Не понимаю, о чём ты.

— Объясню. Это сегодня русская мафия в представлениях Запада — горстка качков с интеллектом ниже обезьяны. Но не пройдёт и нескольких лет, как каждый русский вне зависимости от пола и возраста будет считаться русской мафией, бандитом. А к бандитам и отношение соответствующее. Придётся каждый доллар декларировать, объяснять, где и при каких обстоятельствах заработал.

— Не слушай его, Толян, — посоветовал Говорков Давыдову. — Он тебе лапшу на уши вешает, а ты его слушаешь. У нас главные бандиты — это те же самые «комсомольцы-ленинцы», которые сейчас по министерствам и ведомствам сидят, а их никто никогда не тронет, потому как фигуры политического значения. Только арестуй одного — их кодла в России такой хай поднимет, что атомная война цветочками покажется.

— Всё правильно говоришь, Савелий, — кивнул Звягин. — Однако не учитываешь маленькую деталь: России к тому времени уже не будет. И из политических фигур наши «комсомольцы-ленинцы» превратятся в рядовых эмигрантов, с которых и спрос совсем другой. Об этом я вам всем уже с полчаса втолковываю. Россия как целостное государство необходима не только нам, но и им. Но в отличие от нас они этого не понимают.

— Ну ты загнул, Лёня! — высказался Бояров. — Вдесятером не разогнуть.

— Я убеждён, — продолжал Звягин, — что самая главная опасность сейчас — сепаратизм. И не то самоопределение, о котором толкуют наши «вожди». А наша собственная безумная вера в то, что по отдельности будет лучше. Помнишь того пацана в Грозном?..

Сидевшие за костром украдкой переглянулись. Того пацана помнили все. Он почти ничем не отличался от десятков и сотен других пацанов — из Тбилиси или Нагорного Карабаха, из Вильнюса или Приднестровья. Для тех, кто сидел за костром, эти мальчишки, науськанные местными фюрерами на «борьбу за свободу», были врагами, и они относились к ним как к врагам: чтобы выполнить боевую задачу, приходилось и убивать, и калечить. Того пацана никто не убивал и не калечил. А запомнился потому, что был пацан русским, на дворе стоял всего лишь 92-ой год, а он вместо того, чтобы радоваться вместе с другими россиянами победе демократии, предпочёл сжечь себя на площади Минутка под лозунгом «Свободу — свободной Ичкерии». Это происшествие, которому не нашлось места ни в одном из выпусков новостей, потрясла Звягина и его товарищей. Потому что нелепая гибель русского паренька из Грозного означала только одно: безумие пришло и в Россию.

— Значит, помнишь, — утвердительно сказал подполковник, глядя в упор на Говоркова. — А теперь вспомни все эти разговорчики. Мол, Москва всех грабит и опускает. Мы, мол, с голоду дохнем, а они в роскоши купаются. Вот отделимся от них, налоги у себя будем оставлять, глядишь — поднимемся немеряно.

— Но ведь это правда! — вскинулся Давыдов.

— Это только часть правды. И кому-то выгодно, чтобы население принимало часть правды за всю правду. Я сам, как ты знаешь, из Питера, а потому Москву недолюбливаю, но даже мне понятно, куда нас может завести подобная болтология.

Звягин посмотрел в свою кружку, наполненную почти до краёв, и одним махом, не дожидаясь тоста, опорожнил её. Прокашлялся, занюхал хлебом.

— Выходит, всё катится в тартарары? — переспросил Давыдов со злостью. — А мы тут сидим и бодягу разводим? Нужно действовать!

— А что ты можешь предложить? — осадил его Говорков. — Подразделение расформировано. Мы теперь ничем не отличаемся от гражданских лиц…

— Отличаемся, — сказал вдруг Игорь Шамраев, и все посмотрели на него.

Шамраев славился сдержанностью в высказываниях, но когда начинал говорить, его слова значили очень многое.

— У нас есть то, чего нет у гражданских, — продолжал Шамраев, — Во-первых, организация. Во-вторых, «легенда». В-третьих, спецсредства…

— Погоди, — Говорков зашевелился. — Первое и второе — понятно, но спецсредства у нас отберут.

— Ничего подобного, — сказал Шамраев. — Я внимательно изучил список мероприятий по расформированию. Оружие велено сдать по описи, снаряжение тоже, но про спецсредства в приказе ничего не сказано.

— Вот оно как, — протянул Звягин, обводя задумчивым взглядом своих подчинённых. — А я, дурак старый, и не заметил. Слона проглядел!

— Не только вы, — сказал вежливый Шамраев. — На самом верху тоже проглядели.

— Это значит и мобильный штаб, и авиация, и транспорт — всё остаётся за нами? — уточнил Говорков.

— Так точно, — подтвердил Шамраев. — И кроме того. Поскольку спецсредства на балансе не числятся, можно сказать, с сегодняшнего дня их просто не существует.

— Лихо! — оценил Бояров, широко улыбнувшись. — Мужики, а ведь это означает, что нас рановато похоронили. Мы ещё повоюем!

Говорков обвёл всех подозрительным взглядом. Бояров улыбался. Шамраев, напротив, был серьёзен. Звягин, нахмурив брови, о чём-то размышлял. На лице Давыдова появилось мечтательное выражение.

— Вы чего, охренели? — спросил Говорков, и голос его дрогнул. — Что значит «повоюем»?

— Саша хочет сказать, что мы остались боеспособным подразделением, — охотно пояснил Звягин. — И в любой момент можем принять участие в специальной операции.

— Точно охренели! — подытожил Говорков. — Это же чистой воды бандитизм! За решётку захотелось?

— А ты посмотри на это с другой стороны, — подал совет Звягин. — Наш батальон всегда существовал на нелегальном положении. В составе вооружённых сил Российской Федерации мы не числимся. Руководители силовых структур о нас почти ничего не знают и приказов нам отдавать не могут. У каждого из нас имеется гражданская специальность и залегендированная биография. Что нам мешает жить, как жили, и делать, что делали? Бумажка, подписанная больным стариком?

— Ё-моё! — простонал Говорков. — Ты ведь командир, Лёня, за базаром своим следи! Не «бумажка» это, а приказ. И подписан он не каким-то «больным стариком», а Президентом! Нашим главнокомандующим!

Над костром повисла напряжённая тишина. Все ждали ответа подполковника и, по сути, решения своей дальнейшей судьбы.

— Чего ты кипятишься, Савелий? — спросил Звягин спокойно. — Я ведь не призываю тебя нарушать приказ. Если кажется, что после сборов ты должен уйти на покой, уходи на покой. Я обращаюсь не к тебе, а к тем, кому небезразлична судьба страны. И к тем, кто не хочет передоверить своё право решать эту судьбу людям, которые доверия не заслуживают.

— Хорошо сказано, командир, — Бояров отсалютовал наполненной кружкой. — Может, опрокинем стопарик по этому поводу?

Говорков отмахнулся от него, как от назойливой мухи.

— Вы все, я вижу, забыли, — сказал Говорков, — что любая операция требует не только наличия спецсредств, оружия и ваших кулаков, но и денег. Где вы бабки будете брать, а? Скинетесь с зарплаты? Или фонд учредите? Могу себе представить! «Фонд борцов с сепаратизмом и экстремизмом»!

— Напрасно иронизируете, Савелий Кузьмич, — снова вмешался в беседу Шамраев. — Если нужно будет, организуем и фонд. Не в первый раз. К тому же, любой конфликт — это столкновение интересов, в том числе и финансовых. И нам останется только выбрать ту партию, интересы которой совпадают с нашими собственными. И предложить ей свои услуги.

— Наёмники?! — Говорков выглядел загнанным в угол, но не сдавался. — Ты предлагаешь нам стать наёмниками?

— А почему бы и нет? — снова вступился за начхоза Звягин. — В конце концов, мы всегда были наёмниками — только платили нам люди, которые называют себя властью.

— Нам платил народ!

— А ты что, до сих пор веришь, будто служил народу?..

4.

«Стрелку» назначили на шесть вечера («На восемнадцать ноль-ноль», как выразился Строкач, со службы сохранивший привычку к точным дефинициям). Приехать раньше было нельзя — сочтут за признак слабости. Позже — тоже нельзя, сочтут за признание «неправоты». Так или иначе, но по «понятиям» на «стрелку» нужно приезжать вовремя. Поэтому когда до Угодий оставалось пять километров, а до назначенного часа — ещё целых девять минут, Строкач свернул с шоссе на обочину и остановил машину.

Расположившийся на заднем сидении Глеб Анатольевич Комаровский, учредитель, директор и фактический владелец банка «Ветрогорский кредит», одобрительно кивнул. Он уже приучился жить «по понятиям» и знал все тонкости этой замысловатой игры в законы по ту сторону законов. Однако даже знание тонкостей не способно ослабить естественный страх перед очевидной опасностью, и Глеба Анатольевича слегка знобило.

— Как там твои коллеги? Не подведут? — спросил он у Строкача.

— Не подведут, — лаконично отозвался начальник службы безопасности.

— Но ты всё-таки позвони им — поинтересуйся.

— Как скажете, Глеб Анатольевич.

Строкач взял в руку мобильный телефон, набрал комбинацию цифр и сказал:

— Здесь Третий. Готовы к приёму гостей?

Выслушав ответ, сложил трубку и спрятал её в карман.

— Ну как там? — Комаровскому явно не сиделось спокойно.

— Всё нормально, Глеб Анатольевич. Ребята на позициях. Пройдёт, как по нотам.

— Надеюсь… — Комаровский вздохнул и стал смотреть на лес за боковым стеклом.

— Не нужно волноваться, Глеб Анатольевич, — посоветовал Строкач, поглядев на отражение своего шефа в зеркале заднего обзора. — Расслабьтесь. За нами — армия.

— Знаю я вашу армию, — Комаровский снова вздохнул. — Телевизор тоже смотрю. Будённовск на днях сдали? Сдали. Басаева выпустили? Выпустили. Какая ж вы после этого армия?

Строкач остался невозмутим. Он был посвящён в подробности антитеррористической операции в Будённовске, оставшиеся за кадром официальной хроники, знал, какие и кем отдавались приказы, и не видел причин для переживаний по поводу столь громкого «провала» бывших коллег. Только добавил к уже сказанному, чтобы хоть как-то утешить шефа:

— Ветрогорск — не Будённовск, Глеб Анатольевич. А мы — не спецназ.

Банкир и начальник службы безопасности помолчали.

— А может, миром уладить? — размышляя вслух, спросил сам себя Комаровский. — Дать ему этот долбанный кредит…

— Поздно отступать, Глеб Анатольевич, — сказал Строкач. — Всё уже сто раз обговорено, план составлен, роли расписаны — чего уж теперь?

— Отзовёшь своих…

— Не получится, Глеб Анатольевич. Я же говорю, мы не в Будённовске. Ребята с позиций не уйдут. А если что-то пойдёт не по плану, положат всех.

— Что, и нас положат? — с нервным смешком уточнил Комаровский.

— Если понадобится, — очень серьёзно сказал начальник службы безопасности, — то и нас.

Комаровский не ожидал такого ответа. На какое-то время он потерял дар речи и только хватал воздух широко открытым ртом. Строкач, конечно, мог бы добавить, будто сказанное им — неудачная шутка, но решил, что шеф обойдётся: может, хоть это придаст ему решимости.

Начальник службы безопасности взглянул на часы.

— Время, — отметил он и положил ладони на руль.

Через четыре минуты приметное «вольво» Комаровского уже въезжало под сень деревьев, на опушку посреди леса, которой заканчивалась извилистая «грунтовка». Прежде сюда заглядывали туристы-«однодневки» из города: пожарить шашлычки, распить ящик водочки, попеть под гитару общеизвестные песни. Но в последнее время место это стало пользоваться дурной славой. Отправившись в воскресное утро на шашлык, здесь вполне можно было наткнуться на парочку мёртвых тел, наспех присыпанных землёй и срезанными ветками: кровавые разборки с применением холодного и огнестрельного оружия, ранее считавшиеся достоянием больших городов, докатились и до Ветрогорска. Поэтому когда посредник назначал место и время, в его словах крылся определённый намёк. Комаровский намёк понял как надо, но от встречи на «нейтральной территории» отказаться не посмел: слишком влиятельные лица были втянуты в переговоры.

На поляне валялась смятая банка из-под «Кока-колы». Другого мусора здесь тоже хватало, но банка бросалась в глаза. Строкач аккуратно подъехал, остановился так, чтобы банка оказалась под днищем и заглушил двигатель. Сквозь ветровое стекло он наблюдал, как на поляну с другого её края выезжает «мерседес».

Шик тоже прибыл минута в минуту. Но покидать свой автомобиль не спешил. Вальяжно дождался, когда водитель откроет ему дверцу, вальяжно вылез, вальяжно пошёл навстречу. Поднявшийся с низов, от простого автослесаря до главы мощнейшей группировки, жирующей на дани с Южного шоссе, Шик всячески (и поведением в том числе) подчеркивал свою нынешнюю значимость, свою нынешнюю принадлежность к сильным мира сего, любил демонстрировать свою новорусскую гордость и независимость.

Комаровский держался проще, но с достоинством. Строкач удовлетворённо отметил, что шеф взял себя в руки и выглядит «на все сто», как и подобает серьёзному бизнесмену, за которым стоят большие деньги и серьёзные люди.

Комаровский и Шик остановились в двух шагах друг от друга.

— Здравствуйте, Глеб Анатольевич, — сказал Шик, широко улыбаясь.

Сверкнули золотые зубы («Верх пошлости!» — подумал Строкач), а потому улыбка получилась неживой — словно улыбался не человек, а манекен.

— Приветствую, — отозвался Комаровский без всякой приветливости.

— Как поживаете?

— Не жалуюсь.

— Значит, хорошо поживаете, — Шик покивал. — А жена и дети? Здоровы?

— Может быть, перейдём к делу? — не дрогнул Комаровский. — Подозреваю, что вас мало интересует здоровье моих близких.

— Почему же? — Шик сделал вид, что обиделся. — Мне всегда интересны подробности жизни моих деловых партнёров.

— Мы не деловые партнёры, — напомнил Комаровский.

— А что нам мешает ими стать?

Пока Шик и Комаровский вели эту лёгкую словесную дуэль, постепенно подходя к главному, Строкач в очередной раз проанализировал диспозицию. Несмотря на то, что он примерно знал, где могут располагаться огневые точки, выделить их он не сумел. Не нашёл и оперативного командного пункта, хотя догадывался, что с него вся поляна должна просматриваться, как на ладони.

Закончив осмотр, начальник службы безопасности банка «Ветрогорский кредит» перевёл взгляд на Шика. «Оппонент» не выглядел опасным и беспощадным противником. Наоборот, он излучал дружелюбие, одновременно изображая своего в доску парня — искреннего и слегка глуповатого. Однако Строкач (и Комаровский, разумеется, тоже) прекрасно знал, кто скрывается за этой маской невинности, и иллюзий в отношении Шика не питал. С тех пор, как этот автослесарь сколотил свой первый миллион и купил «корону», ни один из бизнесменов Ветрогорска не мог чувствовать себя уверенным в завтрашнем дне. Шик (в миру известный под именем Константина Юсупова) считал, видно, своей обязанностью быть в каждой бочке затычкой. При этом команда Шика, набранная из таких же «отмороженных», как и он сам, действовала решительно, нагло, напролом, быстро завоевав себе репутацию беспредельщиков. Для одних эта репутация была свидетельством силы, для других — поводом позлословить о скором закате карьеры автослесаря. Но и те, и другие предпочитали не связываться, давая Шику то, чего он от них требовал. Конечно же, долго это продолжаться не могло, раньше или позже коса найдёт на камень, но до этого времени ещё нужно было дожить. И желательно — с минимальными финансовыми потерями.

–…Мне нужен этот кредит, — говорил тем временем Шик, глядя на Комаровского в упор. — Тут целый проект завертелся. Представьте: мотели, как в Америке, через каждую сотню километров, тут тебе и бензоколонка, и домики со всеми удобствами, и телефон, и ресторан…

«…И палёная водка, и девочки на ночь, и наркотики», — мысленно продолжил список Строкач, но мнения своего высказывать не стал.

— Я не понимаю только одного, — признался Комаровский. — Почему я должен инвестировать ваш сомнительный проект без гарантий получения прибыли?

Шик набычился и засунул руки в карманы. Неуловимым образом его дружеская улыбка превратилась в оскал хищника:

— Потому что вы даёте деньги не мальчику патлатому, а мне, Константину Юсупову. Ещё вопросы есть?

— У меня масса вопросов, — Комаровский остался внешне спокоен. — Например, в чём разница между Константином Юсуповым и патлатым мальчиком? Я, например, её не улавливаю.

— Следи за базаром, — угрожающе процедил Шик, лицо которого потемнело от гнева. — А то ведь не посмотрю, что банкир.

— Ага, — кивнул Комаровский; прямой вызов, как ни удивительно, придал ему сил. — Вот мы и вернулись к тому, с чего начали, — к угрозам. Вам никто не говорил, Константин Павлович, что так серьёзные дела не делаются?

— Я сам знаю, как мне делать мои дела, — огрызнулся Шик. — Значит, не хочешь по-хорошему? Хочешь по-плохому?

Комаровский покачал головой, и на его лице вдруг расцвела улыбка.

— Я банкир, — заявил он, — а не идиот.

— А я думаю, ты не банкир, — сказал Шик зло. — Я думаю, ты покойник.

Телохранитель Шика, стоявший правее и позади своего босса, сунул руку за отворот куртки. Но Строкач оказался быстрее. Телохранитель ещё только тянул из подплечной кобуры свой огромный «ТТ», а бывший старший лейтенант батальона специального назначения «Икс» уже упёр ствол «вальтера» в лоб Шика. Характерный щелчок предохранителя, переводимого в положение для стрельбы, довершил мизансцену.

Шик умел держаться. Наверное, именно эта редкая способность не теряться даже в самой критической ситуации и сделала заурядного автослесаря грозой Ветрогорска. На его одутловатом лице не дрогнул ни единый мускул. Вымогатель лишь застыл на месте, догадываясь, видимо, что за любым шевелением с его стороны последует выстрел.

— А я вас недооценил, Глеб Анатольевич, — медленно выговорил Шик. — Вы, оказывается, крутой.

— Никогда не нужно недооценивать противника, — с достоинством отозвался Комаровский. — Идём, Павел.

Повернувшись на каблуках, банкир зашагал к своему «вольво», а Строкач, подмигнув Шику, спрятал пистолет.

— Ты за это ответишь! — крикнул Шик вслед Комаровскому.

— Отвечу, отвечу, — бормотал Комаровский, открывая себе дверцу и забираясь на заднее сиденье.

Строкач пошёл за шефом. Спина у него при этом чесалась так, словно за шиворот кто-то насыпал целую пригоршню блох. К счастью, в этой конкретной ситуации за свою спину Строкач был спокоен: даже если телохранитель Шика осмелится на выстрел, сделать он ничего не успеет. Однако Шик поступил иначе.

Когда до «вольво» оставалось около пяти метров, начальник службы безопасности банка «Ветрогорский кредит» заслышал шум мощных двигателей, и на поляну с двух сторон выкатились четыре чёрных и похожих друг на друга, как две капли воды, джипа марки «чероки». Ониразвернулись и встали так, чтобы перекрыть противнику возможные пути отхода, а из салонов на траву начали выпрыгивать бритоголовые и широкоплечие ребята, одетые словно на гимнастическую разминку — в одинаковые спортивные костюмы от фирмы «Адидас». Впрочем, спортом здесь и не пахло — у каждого из этих ребят в руках имелось какое-нибудь оружие: от пистолетов до помповых ружей.

«Два, четыре, шесть, восемь, двенадцать, — быстро прикинул Строкач. — Плюс двое в машине Шика. Итого — четырнадцать».

Строкач остановился, не дойдя до «вольво» двух шагов. Сквозь приоткрытое боковое окно он увидел, как его шеф сжался на диване, словно прямо сейчас «пехотинцы» Шика примутся палить во все стороны. Но те, разумеется, не спешили.

— Мы не закончили, — громко сказал Шик. — Я очень советую вам вернуться и продолжить беседу.

Начальник службы безопасности банка «Ветрогорский кредит» оглянулся и посмотрел на вымогателя уже по-иному. Всё, что бывшему старшему лейтенанту рассказывали о бывшем автослесаре, оказалось правдой. Вероломный, насквозь лживый субъект. Не признающий правил игры. Думающий только о собственной выгоде. Ни в грош не ставящий человеческую жизнь.

Строкач в очередной раз похвалил себя за предусмотрительность. Если бы он хоть на минуту поверил в искренность Шика, лежать бы им с шефом сегодня под веточками.

Тем временем двое «пехотинцев» приблизились к «вольво». Один из них наставил на Строкача пистолет, в котором начальник службы безопасности без труда опознал старенький «ПМ»; другой — нацелил помповое ружьё модели «Рысь» на сидящего в машине Комаровского.

— Вам было приказано, — сказал тот, который с пистолетом, нехорошо улыбаясь.

— Пошёл ты… — скучно отозвался Строкач, и в то же мгновение началась стрельба.

Первая пуля, выпущенная из снайперской винтовки СВУ, на скорости 800 метров в секунду, попала в руку, сжимающую «ПМ». Кусок стали, заключённый в медно-никелевую оболочку, весом в 14 грамм раздробил кисть «пехотинца» и застрял в пластиковой щёчке рукоятки. На счастье «пехотинца», патроны, заряженные в магазин, не сдетонировали от удара, но и без того боль от нанесённого ранения была столь велика, что «пехотинец» выронил пистолет и громко завыл, прижимая покалеченную конечность к животу.

Следующая пуля расщепила приклад помпового ружья, выбив оружие из рук второго «пехотинца», и тот в недоумении завертел бритой головой, не понимая, видимо, что произошло. Его растерянность была легко объяснима: модифицированное дульное устройство снайперской винтовки поглотило звук выстрелов, и из всех возможных шумов нападение сопровождал только вой раненого.

Растерялись и остальные. Они недоумённо оглядывались вокруг в поисках врага, но видели только деревья и редкий кустарник. Строкач понимал, что это быстро закончится: не обнаружив противника, «пехотинцы» откроют огонь по «вольво» и тогда… Но начальник службы безопасности банка «Ветрогорский кредит» был здесь не один такой умный. Над поляной, перекрывая жалобы раненого, загрохотал усиленный мегафоном голос подполковника Звягина:

— Слушайте меня, подонки! Вы все под прицелом! Оружие на землю! Руки за голову и стоять! Если кто дёрнется, будем стрелять на поражение!

Слова, произнесённые даже самым суровым тоном, остаются словами, и на людей определённой категории они не производят никакого впечатления. Трое «пехотинцев» разом повернулись на голос, и их помповики выстрелили. Выпущенные залпом жаканы ушли в пространство, сорвав несколько листьев с деревьев.

Листья ещё кружились в воздухе, когда последовал ответный залп. На этот раз невидимые снайперы били на поражение. Завертелся волчком и упал на землю один из стрелявших. Хрипя пробитым горлом, рухнул другой. Третий попытался залечь, но пуля настигла его, и он задёргал ногами. Кровь ручьём лилась на траву.

Однако это был ещё не конец, а Шика и его бойцов ждало новое неприятное открытие. Совсем с другой стороны, из-за кустов, с тягучим воем и одна за другой вылетели две гранаты, выпущенные из автоматического гранатомёта АГС-17 «Пламя». Обе они попали в ближайший джип, и дорогостоящая машина в одно мгновение превратилась в груду полыхающих обломков.

Выронив оружие, «пехотинцы» попадали на землю. Один телохранитель Шика не растерялся, выполнив свои обязанности до конца. Он повалил босса в траву, а сам напрыгнул сверху, прикрывая его от пуль и осколков.

Наступила естественная пауза, тут же нарушенная мегафонным упрёком Звягина:

— Что же вы, придурки? Жить надоело?

Ему никто не ответил. До «пехотинцев» наконец дошло, что противник гораздо лучше подготовился к этой встрече.

— Хорошо лежите, — одобрительно подытожил Звягин. — Так держать.

Кусты с той стороны, откуда минутой раньше вылетели гранаты, раздались в стороны, и на поляне появились четверо в камуфляжных костюмах без знаков различия, но перепоясанных широкими армейскими ремнями. На лица всех четверых была нанесена маскировочная раскраска, и по своему виду новые персонажи разыгравшейся драмы походили на голливудских коммандос из второсортного боевика. С единственным принципиальным отличием — эти четверо были совершенно безоружны. Впрочем, они и не нуждались в оружии: противник был тише воды и ниже травы в самом буквальном смысле этого замысловатого выражения.

Начальник службы безопасности «Ветрогорский кредит» помахал «коммандос» рукой. Те приблизились, и один из них (невзирая на маскировочную окраску, Строкач легко опознал бывшего сослуживца — капитана Анатолия Давыдова), проходя мимо «вольво», улыбнулся Павлу и шепнул:

— Чего-то твой начальник загрустил — помоги человеку.

Строкач заглянул в приоткрытое окно автомобиля. Комаровский действительно нуждался в помощи. Он был бледен и мокр, напускная уверенность выветрилась без следа.

— Господи, — подавленно шептал банкир, — Господи, Господи…

Строкач наклонился к окну и мягко сказал:

— Успокойтесь, Глеб Анатольевич, всё уже закончилось.

Комаровский посмотрел на своего работника безумными глазами.

— Вы… вы… эти трое… там… вы… — банкир задохнулся от переполнявших его чувств.

— Да, мы их убили, — согласно кивнул Строкач. — Но если бы мы не убили их, они убили бы нас. Вам не в чем себя винить, Глеб Анатольевич. Шик сам нарушил договорённость. На любом «разборе» вас оправдают. Да и не будет «разбора».

— Но я не хотел этого! — вскинулся Комаровский.

— Никто этого не хотел.

Пока они беседовали, четверо в камуфляже обошли лежащих ничком «пехотинцев» Шика, подбирая разбросанные помповики и пистолеты. Давыдов к тому же наклонялся к каждому из них и быстро ощупывал в поисках скрытого оружия. В какой-то момент произошла заминка: обыскиваемый «пехотинец» схватил капитана за руку, пытаясь взять на приём, но Анатолий, походя, ткнул его выставленными пальцами под кадык, и строптивец, булькнув, затих.

Не обошли вниманием и раненого. В момент главной стрельбы он убежал прочь от «вольво» и забился в старую заросшую воронку, всё так же прижимая к животу искалеченную руку и тихонько подвывая.

— Эх ты, болезный, — сказал Давыдов.

Он расстегнул клапан, достал из нагрудного кармана одноразовый инъектор с анестетиком, сорвал зубами колпачок и вонзил игру в предплечье раненого «пехотинца». Завершив процедуру анестезии, капитан извлёк упаковку со стерильным бинтом и за пару минут наложил повязку.

— В городе покажешься врачу, — велел Давыдов пострадавшему, который смотрел на него сквозь слёзы, совершенно чужеродные на грубоватом лице. — Не переживай, до свадьбы заживёт.

Оставив раненого, Давыдов присоединился к остальным.

— Кажись всё, товарищ капитан, — доложил один из «коммандос», державший на весу сразу три ружья.

Давыдов дал отмашку рукой, и на поляне появился подполковник Звягин. Он тоже был в камуфляже и маскировочной раскраске, но облик его дополняли поясная кобура с пистолетом, полевой бинокль на груди и мегафон в правой руке. Подполковник сразу направился к лежащему Шику и поманил за собой Строкача. Они сошлись над поверженной тушей грозы Ветрогорска и пожали друг другу руки, словно солдаты союзных войск при встрече на Эльбе.

Потом Звягин слегка ткнул Шика носком высокого шнурованного ботинка и сказал:

— Пора вставать, господин Юсупов. И держать ответ.

Шик, повозившись в траве, нехотя поднялся на ноги, отряхнул колени и локти. Строкач увидел, что на обрюзгшем лице Шика появилась свежая и глубокая царапина, но это было единственное свидетельство произошедшего. Самообладанию бывшего автослесаря можно было позавидовать.

— Кто вы такие? — спросил Шик. — Милиция? РУБОП? ФСБ? Вы собираетесь нас арестовать?

— Неплохо бы, — сказал Звягин. — Но бессмысленно. Вас уже арестовывали. И неоднократно. И каждый раз выпускали. Мы не собираемся передавать вас в руки закона. Мы хотим лишь знать, кто или что даёт вам право распоряжаться в нашем городе…

* * *

Часом позже на одной из многочисленных автостоянок Ветрогорска припарковались бок о бок две машины: красное «вольво» Комаровского и новенькая «девятка» бежевого цвета. За рулём «девятки» сидел Игорь Шамраев. Одет он был в цивильное, обзавёлся бородой и усами, совершенно утратив при этом боевой вид.

— Здесь деньги, — сказал Строкач, передавая Шамраеву дипломат. — Полный расчёт для всех участников.

Шамраев кивнул, забросил дипломат на заднее сиденье «девятки», потом выпрямился и внимательно посмотрел на своего бывшего сослуживца:

— Ты уверен, что эта проблема решена?

Строкач весьма выразительно пожал плечами:

— Думаю, что да, но Шик может считать иначе. Впрочем, это уже моё дело.

— Твоё, — согласился Шамраев. — Но ты Звягина знаешь, он всё любит доводить до конца. Так что при случае предупреди Шика, что во второй раз беседы не будет — положим всех.

Строкач улыбнулся, вспомнив свой недавний разговор с Комаровским.

— Так и передам, — пообещал он. — Слово в слово…

5.

Старший редактор небольшого петербургского издательства «Артикул» Михаил Смирнов был известен среди своих сослуживцев тем, что умел собирать грибы в любую погоду и в любое время года. Свои «грибные места» он держал в секрете и всегда возвращался из леса с полными лукошками. Летом он приносил из леса знакомые и любимые всеми россиянами подосиновики, подберезовики, лисички; осенью — опята, грузди, волнушки; зимой — поздние маслята, грунтовые опята, вешенки; весной — сморчки и строчки. Кто-то из сослуживцев одобрительно относился к увлечению Смирнова, кто-то — презрительно, однако его грибы в соленом и маринованном виде обожали все без исключения.

Вот и на праздник 1 мая, когда все приличные люди расслабляются в компании себе подобных за столом с водочкой и закуской, Михаил с раннего утра отправился на Карельский перешеек, чтобы обойти с проверкой свои плантации, собрать очередной урожай и оценить перспективы на лето. Сойдя с электрички на станции Лосево и углубившись в лес, Смирнов в приподнятом настроении преодолел около шести километров, переходя с просеки на просеку по одному ему известным тропам, пока не выбрался на берег реки Вуоксы. По дороге он делал снимки на свой полупрофессиональный «Зенит», чтобы представить потом сослуживцам виды весеннего Карельского перешейка, или даже отобрать несколько для готовящейся выставки — Смирнов был честолюбив и принимал участие в многочисленных фотовыставках, проходящих в городе. Улыбаясь, Михаил снимал кроны сосен, отражение берез в редких лужах, белку, сидящую на дереве, и зябликов, скачущих в подлеске.

Однако на берегу Вуоксы путешествие Смирнова было прервано самым неожиданным образом. Из зарослей справа и слева по ходу движения вдруг выдвинулись двое в полевой форме маскировочных расцветок, в высоких шнурованных ботинках и в касках, низко надвинутых на глаза.

— Стоять, — негромко приказал тот, что вышел справа.

Смирнов остановился, в недоумении вертя головой. Двое в форме подошли вплотную, и Михаил заметил, что на их лица, подстать форме, нанесена маскировочная краска. Это наводило на определённые размышления. И хотя огнестрельного оружия видно не было, Смирнов уже не сомневался, что если будет нужно, оно сразу появится.

— Ходим? Фотографируем? — поинтересовался тот, который справа. — Шпион, что ли?

«Учения!» — догадался Смирнов, и на сердце у него полегчало.

Он почему-то полагал, что с военными всегда проще договориться, нежели с бандитами.

— Я художник, — сказал Михаил с достоинством. — Я фотографирую лес.

— А зачем его фотографировать? — спросил тот, который справа. — Это же не музей.

— Для меня — музей, — настаивал Смирнов.

Тут подал голос тот, который стоял слева.

— Лечь на землю! — распорядился он, словно пролаял. — Руки за голову!

Михаил растерялся, и тогда тот, который был справа, сделал резкое движение, и старший редактор издательства «Артикул» вдруг очутился на холодной земле, вытянувшись во весь рост и растеряв свои вещи: лукошко укатилось в одну сторону, фотоаппарат отлетел в другую. Было больно и очень обидно. А главное — непонятно, чем он заслужил подобное обращение.

— Обыщи его.

Ловкие руки прошлись по одежде Смирнова. На свет были извлечены две запасные фотопленки, складной перочинный ножик, туристическая карта из серии «По лесам и озерам Карельского», спичечный коробок, ключи от городской квартиры и служебное удостоверение старшего редактора, которое Михаил носил с собой вместо паспорта.

— Старший редактор… — констатировал голос над головой (как показалось Смирнову, разочарованно). — Так-так-так… Делать вам нечего, товарищ старший редактор, вот и попадаете в разные истории.

На памяти Михаила это была первая «разная» история, в которую он «попал», однако полемика по вопросу была в данном случае неуместна.

— Вставайте, — разрешил голос, и Смирнов не без труда поднялся.

Двое в форме и касках смотрели на него.

— Фотоплёнки и карта конфискуются, — объявил тот, который слева. — Советуем вам, товарищ старший редактор, вернуться на станцию. Идите прямо по этой просеке, через два километра будет грунтовка, по ней — направо и до упора. Вам всё ясно?

— Да, — помедлив, ответил Смирнов. — Мне всё ясно.

Тот, который стоял справа, вернул ему удостоверение, нож, лукошко, спички, ключи и разряженный фотоаппарат. Михаил принял свои вещи почти с благодарностью. Извечная российская привычка доверять и подчиняться людям в форме сыграла со Смирновым дурную шутку: он даже не подумал потребовать конфискованные вещи назад или попросить у этих «лесных братьев» предъявить военные билеты. С другой стороны, с двумя бугаями на лесной дорожке не поспоришь, будь ты хоть трижды адвокат и весь из себя правозащитник.

— Счастливого пути, — миролюбиво пожелал тот, который стоял слева.

— Спасибо, — поблагодарил Смирнов и пошёл по просеке туда, куда ему указали.

Через некоторое время его спина в яркой синей куртке затерялась среди деревьев.

— Ты думаешь, он чист? — спросил один из «лесных братьев» у другого.

— Чист, — кивнул его визави. — Пёрся, как медведь. Оделся приметно. «Легенда» дерьмовая. К тому же люди из Конторы в одиночку не ходят.

— В любом случае надо доложиться.

— Доложись.

«Лесной брат» вытащил из нарукавного кармана миниатюрный мобильный телефон в противоударном футляре, ткнул кнопку вызова, потом тихо заговорил в микрофон:

— Был гость. По виду, полный грибник. Отправили к станции.

Выслушав ответ, он убрал телефон на место и взглянул на своего напарника:

— Информация принята. Приказ: занять исходную позицию, продолжать наблюдение.

— Понятно, — согласно кивнул напарник.

Двое «лесных братьев» сошли с просеки, мгновенно слившись с окружающим ландшафтом.

* * *

Если бы Михаилу Смирнову каким-то чудом удалось приникнуть через круговое охранение, частью которого был встреченный им дозор, и пройти по берегу Вуоксы на пятьсот метров дальше, он не увидел бы ничего интересного, но зато был бы чрезвычайно рассержен тем обстоятельством, что его грибные места топчет какая-то левая компания, которая не нашла ничего более умного, чем припереться сюда на автобусе «Икарус» и дюжине разнокалиберных автомашин, расставленных теперь в беспорядке, однако в непосредственной близости от большого костра, разведенного опять же от слишком большого ума.

Но то Михаил Смирнов — старший редактор маленького издательства. А вот если бы на его месте оказался офицер Федеральной службы безопасности и этому офицеру тоже каким-то чудом удалось бы обмануть бдительных дозорных, то он, несомненно, обратил бы внимание, что беспорядок в расположении машин — кажущийся; что компания вся, как на подбор, состоит из крепких мужиков; что мужики эти даже не пытаются изображать отдых на природе, а, разбившись на небольшие группы, негромко обсуждают какие-то свои очень серьезные дела. Наверняка, этот офицер заподозрил бы неладное, угрожающее национальной безопасности России и был бы прав на все сто. Потому что те, кто собрался сегодня здесь, в глухомани на берегу Вуоксы, не относились к праздношатающимся компаниям, устраивающим на уик-энд корпоративные вечеринки — здесь собрался командный состав воинского подразделения, о существовании которого не подозревали даже в Генеральном штабе. Особое же внимание гипотетическому офицеру ФСБ стоило бы обратить на четвёрых из этой компании, расположившихся на раскладных стульчиках в непосредственной близости от «икаруса». Потому что эти четверо вели беседу, от которой зависело, где и когда в очередной раз несуществующее подразделение «проявится». Звали этих четверых: Леонид Звягин, Александр Бояров, Игорь Шамраев и Савелий Говорков.

–…Я сейчас тружусь в команде питерского губернатора, — попыхивая трубкой, рассказывал Говорков, бывший замполит батальона «Икс». — Проблем у нас, как ты понимаешь, выше крыши, а тут ещё северные соседи…

— Финны, что ли? — спросил Звягин, бывший командир батальона «Икс».

— Если бы финны… — Говорков вздохнул. — С финнами у нас всё тип-топ. Биармы заедают.

— А это что за звери? — удивился подполковник.

— Давно ты в Питере не был, — укорил Говорков. — Совсем оторвался от жизни. Есть у нас, видишь ли, к северу от Ладожского озера национальная республика, и живут в ней биармы. В девяносто восьмом там были очередные выборы, как раз после кризиса, и к власти, всем на удивление, пришёл некто Борис Брумман, лидер местного Фронта национального возрождения. И сразу объявил себя президентом республики Биармия. И курс определил — широкая автономия с постепенным выходом из состава Российской Федерации.

— Вы что там, совсем сдурели? — рассердился Звягин. — Это же Карелия, а не Осетия. Трудно найти управу на подлеца?

— Мы тоже поначалу думали, что нетрудно. А потом оказалось, что… э-э-э… наш Президент по материнской линии — биарм. А этот Брумман ему ближним родственником приходится. Оказалось, вопрос с Биармией решён уже давно и на самом высоком уровне.

— А через экономику душить не пробовали? — поинтересовался Шамраев, бывший начфин батальона «Икс». — Счета перекрыть, деньги из бюджета потерять?…

Говорков снова и тяжко вздохнул.

— Пробовали, — нехотя признался он после значительной паузы. — Но бесполезно. Им те же финны и норвеги помогают. От санкций в основном наши воинские части пострадали: голод начался, дезертирство повальное. Кроме того, через Биармию проходит железка на Север. И Брумман быстро навострился её в случае чего перекрывать — так сказать, по инициативе общественности. Бабы какие-то безумные на рельсы ложились. Мальчишки себя наручниками приковывали…

— Сильный ход, — оценил Шамраев.

— Фигня всё это! — грубовато заявил Бояров, бывший замком и начштаба батальона «Икс». — Неужто ломает одного сепаратиста в дугу согнуть? У нас же сейчас борьба идёт за укрепление вертикали, за приведение к федеральным законам. Неужто некому стукнуть Президенту, что его родственник зарвался? Или вот ещё как. Этот Брумман наверняка на руку нечист, как все политики. Накопать материалец, собрать в папочку и предъявить — Остапа Бендера забыли?

— Ты не поверишь, — сказал Говорков, — но он чист. Проверяли по всем каналам — чист! Не судился, не привлекался, на оккупированных территориях не жил. Взяток не брал и не берёт. Подарки ко дню рождения передаёт в Национальный музей Биармии. Борзых щенков отправляет на президентскую псарню. Живёт на зарплату и гособеспечение.

— Не может такого быть! — не поверил Бояров. — Не бы-ва-ет! Если даже он сам чист, взяток не берёт и секретарш не мнёт, наверняка, у него родственники есть, которые по-другому зарабатывают. Жена, небось, какой-нибудь фонд возглавляет или фирму. А там — безакцизная торговля или целевые инвестиции на бесконкурсной основе…

— Доложи, Савелий, биографию товарища Бруммана, — в шутливом тоне приказал Звягин. — Раз уж речь зашла, нам надо знать про него всё.

— Докладываю, — Говорков пыхнул напоследок табачным дымом и принялся чистить трубку. — Первая жена у него умерла четыре года назад в возрасте сорока шести лет, вторая — Инара Брумман — много моложе, ей сейчас двадцать пять, аспирантка исторического факультета Биармского университета.

— Ага! — сказал Бояров и победно оглядел сослуживцев.

— Ничего тут не «ага». Брумман — профессиональный историк и филолог, две докторские степени. Был приглашён на защиту дипломов, там и познакомился, всё чинно и мирно — через три месяца свадьба.

— А фонды?

— Нет никаких фондов. Аспирантка как аспирантка. Единственное — приспичило ей возродить какое-то женское историческое движение. «Йомалатинтис» называется.

— Ну и?

— Проверяли. Чинная контора. Аспирантки и домохозяйки. Существует на частные пожертвования. Инара его даже не возглавляет, а числится старшей одной из групп.

— А кто возглавляет? — не унимался Бояров.

— Инга Бьярмуле. Биармская знаменитость. Бард, сама пишет песни и поёт. Смотрели мюзикл «Стрелы Йомалы»? — офицеры покачали головами. — Хороший мюзикл. Эта самая Инга Бьярмуле сценарий написала. И стихи, и музыку.

— А деньги кто на постановку давал? — скаредно осведомился Бояров.

— Финская кинокомпания. Всё шло через Сбербанк. Так что и тут не подкопаешься.

— Здорово это у тебя получается, — позавидовал Шамраев. — Прямо с языка слетает. Иомалатис, Ёмала, Биярмюле, — попробовал воспроизвести он, но махнул рукой.

— Если за дело возьмёмся, научишься, — пообещал Звягин. — Не сложнее, чем Хасавюрт или Урус-Мартан.

— А дети у вашего Бруммана есть? — продолжал гнуть свою линию Бояров.

— Два сына. Айн — старший. Рой — младший. Хорошие сыновья, правильные. Айн — биохимик, руководитель отдела на комбинате «Спираль». Рой пошёл по компьютерной линии, трудится в представительстве «Майкрософт», борется с расхитителями программного обеспечения.

Бояров развёл руками. Потом сказал с апломбом:

— Если на человека нет компромата, его нужно создать! Савелий, ты же в команде питерского губернатора трудишься — мне ли тебя учить?

— Пробовали, — ответил Говорков, — но эта Биармия — действительно какая-то аномалия. Были тут перевыборы в биармскую думу — вложили некоторую сумму, организовали кампанию на телевидении, и что вы думаете? Ни один наш кандидат не прошёл! Электорат на этого Бруммана буквально молится и делает всё, что он скажет. За кого скажет голосовать, за того и голосуют.

— Тогда хреновые ваши дела, — подытожил Бояров.

Офицеры помолчали, дожидаясь, пока Говорков раскурит свеженабитую трубку.

— Но проблема на самом деле не в Бруммане и не в Биармии. Я пригласил вас по другому поводу, а это лишь фон, историко-географический контекст, так сказать.

— Слушаем, — подбодрил его Звягин.

— Белогород, столица Биармской республики, стоит на реке Алонке, которую биармы вопреки карте называют Виэной, — продолжил свой рассказ Говорков. — В то же время Виэна — это граница республики, и на противоположном берегу расположился простой российский город Алонец. Спорной территорией является остров Бярма или Бьярма, который каждый из этих двух городов считает своим. Биармы говорят, что остров принадлежит им исторически. В незапамятные времена там стояла одноимённая крепость, откуда их народ и произошёл. Это, скорее всего, близко к правде — ещё в советские времена там раскопки проводились, и действительно какие-то фундаменты вскрыли. Брумман на них свою первую докторскую защитил. Жители Алонца, наоборот, говорят, что история о крепости Бярма — сказки для малышни, а географически — остров ближе к российскому берегу и, следовательно, принадлежит России и является частью Алонецкого района. На этой почве зрел, зрел и созрел межнациональный конфликт. Биармы и жители Алонца друг друга ненавидят. И на всех уровнях грызутся. Удивительно, как ещё до драки не дошло… Но, как и любой межнациональный конфликт, этот имеет под собой твёрдую экономическую основу. На острове стоит мощный биохимический комбинат «Спираль». Ещё в советские времена какой-то умник додумался воткнуть его туда, чтобы отходы спускать прямо в реку. Об исторической ценности места никто тогда не думал. В начале девяностых «зелёные» пытались комбинат прикрыть под предлогом защиты окружающей среды, да и переход на рыночные рельсы как-то не задался — в общем, дышала «Спираль» на ладан. И тут вдруг выяснилось, что одна из лабораторий «Спирали» разработала какой-то уникальный контрацептив…

— Чего? — переспросил Бояров.

— Контрацептивное средство. Это чтоб баба не понесла, когда ты ей вдуешь.

— А-а, понимаю. Гондоны, что ли?

— Тёмный ты, майор. Недоучка, — беззлобно упрекнул своего заместителя Звягин. — Что такое безакцизная торговля знаешь, а что такое контрацептивы — нет. Совершенствовать свои познания нужно, книжки читать.

— Нет, речь идёт не о презервативах, — опроверг Говорков предположение бывшего сослуживца, дождавшись, когда офицеры замолчат. — Существуют и другие средства. Таблетки там, колпачки. Но всё это считается не слишком надёжным. А в «Спирали» придумали стопроцентно надёжное средство. И долгоиграющее.

— Как это? — Звягин тоже заинтересовался.

— Один укол, и можешь бабу трахать целый год — фирма гарантирует.

— Здорово! — оценил Бояров. — А кому укол-то?

— Бабе, бабе — успокойся. Там какая-то сложная формула и только на острове этот препарат могут производить. В воде, что ли, дело? Сам процесс называется «пре-це-пти-вна-я аб-дук-ция» и, говорят, опробован уже не только на мышах. Короче, грядёт очередная сексуальная революция. И это покруче будет, чем после «Виагры». А тут ещё китайцы подгребли. У них проблемы с принудительной стерилизацией, а ещё больше проблем с полуторамиллиардным населением. А тут такое решение: и как бы стерилизация, и как бы у народа надежда остаётся, что ему позволят ещё наследников нарожать. Денег, как вы знаете, у китайцев нынче куры не клюют, и попахивает уже не миллионами баксов, а миллиардами. Если не триллионами. А главное, что процесс бесконечный. Нефть когда-нибудь кончится, а желание трахаться без последствий — никогда. И каждый год извольте на укольчик.

— Чего-то я недопонимаю, — признался Звягин. — Если там такими большими деньгами пахнет, почему наши олигархи до сих пор ушами хлопают? Скупили бы акции, да и диктовали свою волю и Белогороду, и Алонцу.

— В том-то и дело. О результатах лабораторных испытаний мало кто знает. Пока только специалисты, но и они сомневаются, удастся ли пустить препарат в серийное производство. Дело в том, что придумал всё это некто Трофимов. А его в кругах биохимиков считают шарлатаном и мистификатором. Он когда-то в питерском Политехе работал и в Киришах — выгнали. Приняли только на «Спираль», да и то на должность лаборанта. Когда со спецами о нём разговариваешь, они руками машут. Что вы, говорят, с ним нельзя дел иметь. Создал себе репутацию. При таких рекомендациях ни один серьёзный человек денег в разработку не вложит.

— А почему тогда биармы забеспокоились?

— Очень просто. Как я уже говорил, старший сын Бруммана работает на «Спирали», возглавляет отдел. Что-то он там пронюхал. Или с самим Трофимовым поговорил. В результате — нашептал папаше, и тот загорелся. А из администрации Бруммана ушла утечка в Алонец, и там тоже все загорелись. Ведь если получится, можно так обогатиться, что никаким арабским шейхам не снилось. При этом ребята-политики ничем не рискуют. Деньги можно отстёгивать из бюджета по статье «Поддержка науки» и взятки гладки. Даже если Трофимову с Брумманом-младшим не удастся вывести препарат в серийное производство, всегда можно технологию китайцам продать — пусть дальше мучаются.

— Начинает проясняться, — кивнул Звягин. — А комбинат, значит, государственный и территориально ни к одному из городов не приписан?

— Точно, — подтвердил Говорков. — Понятно, что его будут раньше или позже акционировать и приватизировать, но кто будет играть главную скрипку в хоре, пока неясно. Тут кто съел, тот и успел. А кто не успел, тот опоздал… А теперь конфиденциальная информация. Из самого что ни на есть ФСБ. Брумман всерьёз намерен силой захватить остров. Под крылом его администрации выросло несколько военизированных организаций. Наилучшую подготовку имеют так называемые Силы самообороны Биармии, которые заявлены как добровольческая дружина в помощь милиции. Состоит она из бывших военных — офицеров Советской армии, которые съехались со всей страны по призыву Фронта национального возрождения. Все — сплошь биармы. Численность — тысяча человек. Вооружение — помповые ружья, газовые пистолеты. Возможно, в день акции они получат «макаровы» из милиции. Хотя и того, что у них уже есть, вполне достаточно для нейтрализации вневедомственной охраны комбината — там бабушки-старушки. В поддержку Силам самообороны, скорее всего, придадут качков из общества «Спортсмены Биармии». Численность — две с половиной тысячи человек. Этим оружия не полагается по статусу. Потому они используют резиновые дубинки и нун-чаки. Впрочем, качки на остров не пойдут — развернутся у моста и будут стоять ровными шеренгами в ожидании сигнала. Их подключат, если с другой стороны кто-нибудь попрёт. Но, насколько мне известно, никто не попрёт. У мэра Алонца нет своих вооружённых формирований, а чтобы собрать народ, потребуется время. Потому вместо народа выступите вы. Вашей задачей будет вышвырнуть Силы самообороны с острова и вернуть бабушек-охранниц на их законное место. А дальше политики сами разберутся.

— Хоть твой Брумман и весь из себя ангел с нимбом и крыльями, — сказал Бояров, когда Говорков сделал эффектную паузу, — но он явно сбрендил. Это же не политическая акция. Это самая настоящая военная операция с захватом государственного объекта. Их же оттуда вышвырнут. Если будет приказ, достаточно взвода солдат. И наше участие не потребуется.

Говорков вздохнул.

— В том-то и дело, Саша, что не будет приказа. Вопрос об урегулировании территориального спора уже второй год прокачивается через администрацию Президента. Есть основания считать, что если биармские вояки продержатся на острове хотя бы месяц, вопрос будет решён в пользу Белогорода.

— Задача понятна, — сказал Золотарёв. — Вышвырнуть биармов с острова. Кто выступает заказчиком? Ты? Губернатор Петербурга?

— Нет, — Говорков вдруг хитро подмигнул, но не стал мучить бывших сослуживцев загадками. — Заказчик — сам мэр Алонца. У него нет своих вооружённых сил, и он решил нанять «псов войны».

— Ага, — опять встрял Бояров. — А это что за тип? Тоже, небось, ангел шестикрылый?

Говорков улыбнулся.

— Этот — не ангел, — весело сказал он. — А как раз наоборот. Зовут его Пётр Петрович Колесничий. Профессиональный политик. Сначала был коммунистом, потом стал социал-демократом. Сидел в Верховном Совете РСФСР, потом — в Госдуме. Взятки берёт, во всяких тёмных делишках принимает активное участие. Залетел — страшно подумать! — на педофилии. В ходе расследования по делу о совращении малолетних был по запросу прокуратуры лишён депутатской неприкосновенности. Но как-то выкрутился. Бежал из Москвы в родной Алонец. Быстро освоился и пошёл в мэры. Обещал, как обычно, счастья для всех даром. Победил с небольшим отрывом. Два года мэрствует. Из города старается не выезжать. Часто посещает балетную школу.

— Ну и урод! — дал свою оценку бескомпромиссный Бояров. — Интересы этого поганца мы должны защищать?

— Не сердись, майор, — сказал Звягин. — Мы в конечном итоге интересы России защищаем. А поганцы на тронах всегда были, есть и будут. Такова уж у нас суть и природа власти.

— Кх-м, — кашлянул Говорков.

— Извини, Савелий, — повернулся Звягин к бывшему замполиту. — Я не хотел тебя обидеть. Но ведь и ты знаешь, что я прав.

— Прав ты, прав, — согласился Говорков. — Так вы берётесь за это дело?

— Сколько? — спросил Шамраев, который понял, что настало его время.

— Десять зелёных лимонов.

Шамраев зашевелил губами, подсчитывая что-то в уме.

— Я правильно понял: операция займёт месяц? — уточнил он.

— Не меньше полутора, — сказал Звягин. — Две недели на подготовку. И месяц будем остров охранять.

— Сколько людей задействуем?

— Всех, кого удастся высвистать.

— Тогда двенадцать лимонов, — свёл дебит с кредитом Шамраев. — Это чистый гонорар. И три лимона на текущие расходы.

— Не много ли? — удивился Говорков.

— В самый раз. Я лишнего не прошу.

— Что ж, я думаю, господин Колесничий согласится. Когда вы будете готовы выступить?

— Подумать надо, помозговать, — отозвался Звягин. — Переварить ситуацию.

— И не только ситуацию, — Бояров в предвкушении потёр руки. — Наши рыбаки вернулись.

Офицеры зашевелились, оборачиваясь к реке, и увидели, как со стороны берега гордо шествует лейтенант Мазур в сопровождении пятерых помощников. На каждом был гидрокостюм, на правом плече висело подводное ружьё с гарпуном, а на левом — по огромной связке из ещё трепыхающихся рыбин. Вокруг началась весёлая суета, и уже был слышен бас Мазура, который спрашивал, какого чёрта костры не горят, шампура не начищены и вообще ещё ничего не готово к приготовлению и потреблению свежайшей и вкуснейшей рыбы…