О пессимизме

Антон Миронов

Первоначальная версия этой работы была начата в 2013 г. и почти полностью написана в 2016 г. как диссертация. В рамки установленного академического исследования первоначальная версия работы не уместилась. В последствии она была сильно дополнена и переработана.Для философов, историков, социологов, психологов…

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги О пессимизме предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

← ВВЕДЕНИЕ

1 ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ПЕССИМИЗМА КАК ИНДИВИДУАЛЬНОГО И СОЦИАЛЬНОГО ЯВЛЕНИЯ

1.1 Пессимизм как состояние личности

1.1.1 Романтизм и Шопенгауэр

Европейское Просвещение так или иначе своими корнями уходит в гуманизм конца средних веков, а также в рационализм и научный метод Бекона и Декарта. Просвещение сделало акцент прежде всего на свободомыслии, рационализме, индивидуализме и свободе. Наиболее значительным достижением Просвещения явилась попытка низвержения религиозного миросозерцания и установления культа разума. Параллельно с этим предполагалось отмирание церкви как института власти. Рационализм как общее понятие успешно противопоставлялся средневековому типу мышления. Но уже к началу Великой революции наметилась тенденция отказа от некоторых идеалов Просвещения, и прежде всего от культа разума. Место разума заняли чувства и интуиция, которые превращались в страсти и которые теперь характеризовали человека. Особенно интересно в связи с обращением к чувствам, изображение злых сторон присущих природе человеческих страстей. Место разума так же заняла природа, которая теперь одухотворялась и боготворилась. Прогресс заменила традиция, а атеизм — чувство бессмертия и бесконечности. В историческом отношении проявлялся интерес к средневековью, и вообще к разным проявлениям народной деятельности. Единственно, что объединяет эпоху Просвещения и Романтизм, это стремление к свободному и ничем неограниченному развитию личности.

Неизбежным следствием века la raison явилось увеличение средств борьбы с природой и торжество материального мира. Неизбежной же реакцией на этот век явился романтизм, с его специфическим ответвлением — философским пессимизмом.

Тем не менее, само творчество романтизма не выражало пессимизма как такового. Это произошло ввиду специфичности самой формы творчества, в какую поэты и литераторы облекали свои представления и образы. Сам по себе пессимизм для романтиков был не интересен, поэтому из их поэм и романов приходится выуживать факты пессимизма. Тоже следует сказать и о романтизме в живописи и музыке, где вовсе мы встречаем не пессимизм в чистом виде, а понятие трагического. Трагическое имело большое влияние на музыку и более всех сохранилось, не подвергаясь критики или коррекции.

Вопросы страдания, одиночества и морального превосходства духовной личности над материальным миром и толпой, являются главными мотивами творчества поэтов-романтиков. Меланхолия и отстраненность от мира суеты, является основным типом настроения человека романтизма. На место ужасного разума, романтики поставили чувства, которые изображались как страстные порывы и которые подчас отождествлялись с самим человеком. Французская революция пыталась возвести разум в культ. Позднее литературное течение реализма, которое придет на смену романтизму, будет упрекать последнюю за излишнюю наивность и вычурность, но изображение чувств само по себе требует такого способа изложения. В свою очередь, романтизм не затрагивал напрямую проблемы смыла человеческого существования, а сосредотачивался на индивидуальном страдании и переживании. Проблему смысла жизни разрабатывала дальнейшая философская традиция; сама проблематика в современном её виде, была поставлена Просвещением, но никак не могла быть решена положительно с помощью своих инструментов.

Подробная характеристика романтизма, конечно, невозможна, так как это течение через чур большое и насыщенное. Так же предромантизм, сентиментализм и период «Бури и натиска» для наших целей мы будем рассматривать как одно целое в виду их фундаментальной схожести, но с историко-культурной точки зрения это, несомненно, является недопустимым.

Интересно было бы понять причины, вызвавшие ощущение пессимизма у самого главного пессимиста «фаустовской» эпохи, по терминологии Шпенглера, — Артура Шопенгауэра. Из биографии видно, что пессимистические настроения у него были уже в отроческом возрасте, это видно из письма матери к нему, с которой у него были натянутые отношения: «…если при этом воздержишься от нелепых и столь огорчительных для меня дискуссий, как и от всех своих ламетаций по поводу глупости мира и человеческого убожества, так как из-за этого я всегда плохо провожу ночь и вижу дурные сны…»¹. По-видимому, Шопенгауэр родоначальником пессимизма отчасти считал Канта, который на него глубоко повлиял, а именно его позднее положение о «несостоятельности всякой рациональной теодицеи». Но не только философская часть размышлений Канта, но и естественнонаучные исследования, а именно доклад, сделанный им относительно землетрясений, способствовал формированию пессимистических представлений Шопенгауэра. Как известно, вся Европа тогда глубоко переживала Лиссабонское землетрясение, и все боялись повторения такого же сценария у себя на родине. Этот мотив затронут так же Вольтером в его «Кандиде», который очень ценил Шопенгауэр. Все эти факторы, ещё более утвердились глубоким изучением философии. На примере Шопенгауэра можно видеть, как личные обстоятельства подкрепленные событиями эпохи и закрепленные философским образованием, вылились в оригинальную философскую систему. Причём, из его трактатов видно, что индийская философия на него мало повлияла, хотя он на неё обильно ссылается и хвалит. По-видимому, она была просто созвучна с его умонастроением и увлекала из-за новизны того времени и простого интереса.

Иная ситуация с пессимистическими воззрениями Майнлендера, Ницше и Гартмана, которые восприняли их напрямую от Шопенгауэра, но не от наблюдения в жизни. Филипп Майнлендер и Иоганн Робек особенно интересны тем, что довели свою теоретическую философию до практического воплощения (первый повесился, второй утопился и оба оправдывали в своих работах самоубийство). Наоборот было со Шпенглером, который был более историком и политиком, который воочию наблюдал крушение старого мира и Германской империи, в частности. Джакомо Леопарди же совместил в себе и личную трагедию, он был прикован к постели, и внешнюю причину, — полузависимое положение итальянских республик в начале XIX века. Похожие причины относятся к генезису идей пессимизма Эмиля Чорана.

Идеи Романтизма как литературного течения и как культурного феномена имели большое влияние на Шопенгауэра, хотя он сам и его биографы об этом мало говорили. Скорее всего концепцию пессимизма Шопенгауэра следует рассматривать как философское оформление тех мыслей, какие витали в интеллектуальном обществе начала XIX века. Сам же Романтизм не всегда правильно трактуют, показывая его как фантазию полусумасшедшего героя-бунтаря, живущего по ту сторону реальности в им самим же созданном мире; наподобие баварского короля Людвига II, которого называли сказочным королём живущего в замках. В определении романтизма обращают внимание на одну часть этого течения, но совсем забывают о причинах появления этих героев, пейзажей и миров. Вполне понятно, что причиной возникновения романтизма является реакция на век разума и следующая из этого неудовлетворённость реальностью, из которой уже возникают романтические представления, которые сублимируются в литературе, искусстве, музыке и философии.

Основные идеи пессимизма были изложены в «Мир как воля и представление», — основном труде Шопенгауэра, которой долгое время оставался незамеченным. Только под конец его жизни с помощью немногочисленных последователей и пропагандистов, таких как Юлиус Фрауенштедт и душеприказчик Шопенгауэра — Гвиннер, когда в Европе обрушился авторитет Шеллинга и Гегеля, его идеи завоевали свое место под солнцем. По-настоящему пессимизм как течение расцвёл во второй половине XIX века. Этому так же способствовало то, что пессимизм можно было противопоставить идее прогресса, выдвигаемого позитивной философией. Именно в это время появляются значительные последователи Шопенгауэра в основном в Германии, но постепенно пессимизм завоёвывает другие просвещённые европейские народы.

Например, теория Фрейда о сублимации исходит из пессимистического посыла. Неудовлетворение своих желаний разного рода, ведет к перенаправлению этой энергии в другое русло. То есть в основе лежит неудовлетворение и недовольство от невозможности исполнить то, что хочешь.

Говорить о том, что пессимизм, который мы исследуем сегодня, существовал до Шопенгауэра мы не можем, так как только он акцентуализировал его и философски преобразовал, дав начало последующему умственному брожению по данному вопросу. Ранее мы видели, как мыслители, поэты и литераторы так или иначе касались этого вопроса, но нельзя сказать, что они выделяли пессимизм как отдельный объект для исследования. Тем более их язык и парадигма в какой они мыслили сильно отличались от начал данных Шопенгауэром. Именно поэтому здесь мы не можем оспаривать посылы оптимизма данные Лейбницем, так как говорим с ним в разных плоскостях, хотя он и максимально близко подошёл к его критическому осмыслению. Тем не менее работы Роберта Бёртона «Анатомия меланхолии» и Лейбница «Теодеция» определённым образом связаны с объектом нашего исследования, но при этом не являются предтечей тому, о чём мы говорим.

Общее представление Шопенгауэра о пессимизме, здесь, мы приняли по умолчанию, не подвергая его теорию критическому разбору. Основная проблема пессимистической теории Шопенгауэра состоит в его центральном основании на понятии воли, из которой он выводит пессимизм. Именно волюнтаристская теория наслаждения и страдания спорна в главном тезисе о том, что всякие страдания происходят от желаний. В обыденной жизни мы наблюдаем страдания происходящие, например, от внешнего мира и от внутренней работы ума. Потом сама воля порой бывает свободна от страдания. Более того так называемым спонтанным радостям не всегда предшествуют страдания. Потом, в обыденной жизни человек знает волю как сдерживающий фактор желания. Наконец, представление о том, что страдание продолжительно, а наслаждение скоротечно и между ними нет промежуточных звеньев, так же спорно в теории Шопенгауэра. Обыденный опыт знает минуты без желания, страдания и наслаждения, минуты равновесия. После удовлетворения, которое само по себе является сильным аффектом, наступает срединное время без желания и страдания.

При уяснении пессимистической составляющей жизни, естественным следствием было бы делать всё, что ограничивает проявление жизни, вплоть до её уничтожения, но вечное колесо страданий крутит то, что Шопенгауэр назвал «воля к жизни». Интересней всего этот вопрос решает индийская философия, введя такую категорию как нирвана, которая совершенно непонятна для западного ума, ввиду закона исключенного третьего. И действительно, ещё Августин заметил, что человек предпочитает жить как можно дольше, даже если вся его жизнь состоит из больших страхов и великих страданий². В этом и состоит великое противоречие человеческого бытия, при котором ум, сознание и чувства говорят о несчастьях и страданиях, но инстинкт самосохранения и жажда чувств к наслаждениям толкают к жизни.

Шопенгауэр называл волю к жизни бессознательной, ведущей человека к действиям и стремлениям, а ввиду этого ещё и злой. Человек верит в исход дела какой он задумал, так как не хочет дискредитировать себя, так как если бы он изначально сомневался в правильности поступка, то не делал бы вообще то, что приходило ему на ум. Значимость собственных действий помогает человеку действовать, придаёт им оттенок правильности. Ему проще изначально убедить себя в положительном исходе дела и вместе с этой мыслью идти на дело, чем сразу же разочароваться в нём. Значимость собственных действий, как правило поддерживаемая обществом или в крайнем случае поддерживаемая только самим действующим, придаёт значимость жизни вообще. В большинстве случаев человек в жизни более ничего не желает, как не отставать от других, быть не хуже, чем все, при этом сохраняя свою изюминку. Парадокс же состоит в том, что именно это и толкает человека к самым фундаментальным несчастьям ввиду того, что оно лишает спокойствия. Если бы как в сказке человек мог выбрать между действием и спокойствием понимаемыми предельно широко, то несомненно абсолютное большинство выбрало бы спокойствие. В этом выборе, пожалуй, состоит основное отличие цивилизаций друг от друга. Поэтому неприятие всякого начинания, недеяние и отрицание всякого стремления — вот основные посылы пессимизма. Эти положения находят своё подтверждение в антитезе определения оптимизма, какое даёт А. Швейцер в афоризме: оптимизм — это воля к жизни. Ведь всякое действие так или иначе направлено на улучшение своего положения в будущем, что обычно приводит к обратному, так как само действие вообще есть уже страдание.

Тем не менее Шопенгауэр в своей «Parerga» говорил, что первое благо, какою нужно иметь и к какой стоит стремится, это здоровье, которое необходимо для более счастливого время провождения в этой жизни. Самоубийство он считал глупым делом ввиду того, что со смертью не уничтожится воля к жизни свойственная роду, но его ученик Майнлендер считал, наоборот. Зато он был антинаталист, считая, что дети не должны приходить в мир полный страданий. К женщинам относился хорошо, но после публикации «Parerga» прослыл женоненавистником.

Самоубийство сходно с отказом от рождения детей, ведь в обоих случаях жизнь пресекается, но если у самоубийства могут быть тысячи предлогов, то сознательный отказ от рождения детей является прямым ударом по воли к жизни, тогда как самоубийство лишь в определенных случаях. Если самоубийство может осуществить любой, лишь бы были для этого нужные основания и случай, то отказ от рождения детей является уделом философов или по крайней мере людей размышляющих. Так человек обыденного сознания может под разными предлогами совершить самоубийство, но он никогда не сможет сознательно отказаться от рождения детей, ибо смысл его жизни состоит не в размышлении, а в повиновении воле к жизни. Поэтому здесь непонятен антинатализм Шопенгауэра, ибо это удел ограниченного числа лиц, так же как в случае самоубийства, смерть индивида не уничтожит род. По-видимому, это понимают даже примитивные народы. Так Монтень приводит слова мексиканцев к новорожденному: «дитя, ты явилось в мир чтобы терпеть, терпи же, страдай и молчи». Примечателен так же исторический опыт саботирования размножения богомилами и катарами.

Раз самоубийство не выход из ситуации, то возможно выработать мировоззрение, которое поможет как можно более сноснее прожить эту жизнь. Лучше изучить эту волю к жизни и на основании изученного выработать методы борьбы с ней, если это окажется возможным. Поэтому сам Шопенгауэр жил по распорядку, считая жизнь незапланированную, нерациональную уделом простого народа.

Неудивительно, что здоровье можно считать одним из самых важных показателей благополучия человека, ведь противоположное состояние — болезнь причиняет намного больше страданий и не случайно считается патологическим состоянием, тогда как здоровье — естественным. Но именно здоровья человечеству всегда и не хватало, ибо основные источники страдания и смерти приходят от болезней. Болезнь в широком смысле слова указывает на некоторую долю недостатка, несовершенства, того, чего бы не должно быть в совершенной системе. Это несомненно относится и к психическим дисгармониям.

Любовь Шопенгауэр представлял так же, как и Платон. Под этим словом можно называть разные проявления человеческой активности, что указывает на бедность нашего языка, тогда как уже древние греки различали несколько видов любви. Тем не менее абсолютно все проявления любви имеют амбивалентный характер, причем степень их может различаться так же кардинально, то есть она может приносить как великое благо, так и великое зло. Как бы не восхваляли это чувство в веках и как бы в действительности оно не было прекрасно, но несчастья какие следуют впоследствии должны бы были навсегда отвратить человечество от этой страсти. Тем более трудно возвести любовь в основное жизненное стремление ввиду того, что оно представляется лишь моментом счастья и не может объять всю полноту жизни.

1.1.2 Попытка разграничения и определения пессимизма

Пессимизм как культурное явление существовал во многих эпохах человеческой истории. Этим и объясняется, что в разные исторические времена он приобретал разные формы. Сегодня мы с большой долей уверенности можем говорить о специфическом пессимизме древних греков, средневековом пессимизме, а также о пессимизме Индийского субконтинента. Причём эти эпохи пессимизма трудно характеризовать с точки зрения целостности и сходства. Настолько широко и обширно это понятие. Тем не менее, общие черты конечно же имеются, иначе бы мы не смогли подвести эти эпохи под общий знаменатель. Этим общим знаменателем для всех эпох является понятие отрицательного. И это общее понятие неизбежно ложится на наиболее общее определение пессимизма, которое можно отнести к любой эпохе пессимизма. Конкретизирующее определение можно выработать, только лишь обратившись к определённой эпохе. Из этого и возникает специфика исследования.

Исходя из этого следует уточнить, что основные посылы и источники происхождения пессимизма данной эпохи свойственны в большей степени только этой эпохе. Пессимизм другой эпохи следует подробнее конкретизировать, определять его специфику и черты, искать свои источники происхождения и выявлять особенности влияния. Именно поэтому те пессимистические черты и источники происхождения пессимизма, отмеченные здесь, не могут быть в полной мере применены к пессимизму древних греков, хотя эта эпоха наиболее близко подошла к пессимизму нашего времени. Ещё меньше, но всё же определённые сходства и даже наследство, есть с средневековой христианской эпохой. Пессимизм же древних индусов представляется наиболее аутентичным и наименее связанным с современным пессимизмом.

Прежде чем говорить о пессимизме или о каком-либо другом явлении, необходимо определить его, то есть сказать, что это такое, а уже потом размышлять о его составляющих или отношении к другим предметам. Наиболее обобщенной дефиницией пессимизма можно назвать состояние сознания человека или отношение общественного мнения к вещам, характеризующее или интерпретирующее их логическую или причинно-следственную связь как негативную, отрицательную, плохо воспринимаемую индивидом или обществом для себя, в то или иное время, при тех или иных обстоятельствах. Ввиду того, что пессимизм является чрезвычайно широким понятием, то и определение носит такой же характер. Всякое частное определение пессимизма будет носить однобокий характер. Для того, чтобы точнее определить пессимизм, необходимо отличить его от смежных, но не тождественных с ним понятий, таких как мировая скорбь, меланхолия, мизантропия и других.

Оценка всего как негативное есть более состояние присущее человеку в определённое время, при определённых обстоятельствах. Оценка всего как негативное — это психическое состояние, которое охватывает человека в течении того или иного промежутка времени, при воздействии на него разного рода причин. Можно сказать, что это настроение, которое занимает человека непродолжительное время, при котором он оценивает всякий исход дела или дальнейшую перспективу как негативную. Эквивалент этого понятия есть выражение «мир в мрачных тонах». Это состояние может произойти из глубокого личного переживания или при наблюдении страданий народа, или из-за любой причины, сильно воздействующей на человека, при которой он на время этого переживания оценивает любое действие, событие или перспективу как отрицательную. С пессимизмом это состояние связывает категория «оценки», и там и там она отрицательная. Но пессимизм в отношении личности следует рассматривать не как настроение, а как состояние сознания, которое исходит из познания, в то время как оценка всего как негативное есть аффективное состояние. Как любое состояние духа, такое состояние не может длиться долго, и под воздействием определенных факторов сменяется на другое настроение. Это мы видим на повседневном опыте жизни каждого человека, у которого в течении дня настроение может меняться в прямо противоположную сторону, тогда как пессимизм, осознанный в результате познания и усвоенный разумом, устанавливается на продолжительное время и может исчезнуть только в результате такого же акта познания. К примерам такого аффективного или чувственного пессимизма можно отнести дневник Марии Башкирцевой. Пессимизм не оценивает абсолютно все вещи негативно, все проявления жизни, все дела человека, всякий исход дела, как это более свойственно аффективному состоянию, не отфильтрованному познанием. Некоторые вещи он находит нейтральными или положительными; всё зависит от степени проникновения пессимизма в сознание человека. Один пессимист может оценить определённую вещь или действие как негативное в силу определённых причин, а другой пессимист, ещё не осознавший всю горесть этого действия или фактора, может считать это положительным явлением.

Другое понятие похожее на пессимизм, но не сходное с ним является уныние. Уныние есть переживание, вызванное самыми разнообразными причинами, следствием которого является отклонение от обычного ритма жизни, стереотипа поведения. Оно нередко сопровождается или переходит в апатию. Причинами могут быть: нереализованная надежда, разочарование, обида или потеря объекта. Если бы следствием уныния было отрицательное отношение к делам, текущему исходу дела, если бы давался неутешительный прогноз построению в будущем всякого рода планов или исходя из этого текущее положение оценивалось негативно, то это вполне мог быть пессимизм. Проблема уныния заключается в том, что она не всегда переходит в пессимизм, а может остаться аффективным расстройством.

Сходно с унынием понятие печали, которое не более, чем одна из форм настроения. Она характеризуется своим временным характером и представляет собой переживание по поводу случившегося происшествия.

Скорбь представляет собой печаль, направленную на важный для нас объект, и как правило, растянутую во времени. Скорбь иногда может быть оптимистической составляющей, хотя корни её в пессимизме. Она может гнать человека в неизведанное, делать безумное, стремиться к недостижимому.

Мировая скорбь является частью пессимизма, но как таковая она невозможна. Она происходит из-за разочарования индивида в обществе, человеке, мире вообще, и исходя из этого он экстраполирует это разочарование на всё мироздание, отрицая его целесообразность. Эти настроения были популярны в конце XVIII века в литературе и поэзии Байрона, Гейне и Жана Поля. Последнему приписывают происхождение данного термина. По-видимому, именно они и ввели в западный интеллектуальный мир пессимистическое мировоззрение, благодаря своей столь развитой чувствительности. Скорее всего сам человек находится в пессимистическом настроении и приписывает миру такие же краски, так же как это делают люди в хорошем расположении духа говоря, что мир прекрасен, но понятно, что когда настроение уходит, то и мир окрашивается в другие краски. Человек не может чувствовать, как страдает мир, но он ощущает только свои страдания и через свои чувства предполагает, что страдает мир или другие существа.

Декадентство, как явление социальной жизни, вполне может быть отнесено к пессимистическим настроениям эпохи. Единственной проблемой в попытке определения декадентства может служить взгляд, по которому мыслители оценивают декадентство одной эпохи с точки зрения негативных тенденций в жизни другой эпохи. Так, по основным признакам свойственным упадку Римской империи, как внешним, так и внутренним, мыслители XIX века сделали заключение об упадке Западной цивилизации, что не может быть вполне принято, поскольку деструктивные особенности, погубившие Рим, могут иметь иное значение и содержание для Запада. Само декадентство как явление переродилось в модернизм, а римляне не осознавали никакой опасности для своей цивилизации и продолжали жить так, как они привыкли. Именно поэтому идеи Шпенглера о закате Европы не могут быть приняты вполне, так как возможно эти тенденции означали генезис чего-то нового.

Разочарование происходит от многократного стремления и надежды достичь какой-либо цели, но в следствии разного рода причин это предприятие не удаётся, следствием чего становится отказ от действий в этом направлении или с ним смежных. Другими словами, разочарование исходит из опыта и полностью от него зависит. Именно поэтому ошибочен оборот речи: «разочароваться в человеке». В этом случае мы имеем дело с несбывшимися ожиданиями из-за неверной оценки человека, который есть такой какой он есть, но по нашей вине воспринятый неверно. Следовательно, здесь налицо неверная оценка, а не разочарование. Разочароваться можно в каком-либо предприятии, где уже мы сами не учитываем свои силы или обладаем недостаточным количеством знания о нём, следствием чего является осознание нашей неспособности к осуществлению этого дела. Так же разочароваться нельзя в какой-либо концепции или идее, но можно лишь переосмыслить её с разных точек зрения. Так, капитализм можно положительно оценить с экономической точки зрения, но негативно переосмыслить с этической. Здесь налицо не разочарование, а переосмысление. Только из неверной оценки и переосмысления следует разочарование, а не напрямую из человека и идеи. Поэтому разочарование вполне соотносится с пессимизмом.

Интерес представляет анализ состояния меланхолии и мизантропия как мировоззрение и их отношения к пессимизму. Меланхолия — это психологическое состояние человека, оно зависит от настроения, от определенных причин. Можно сказать, что меланхолия — это чувство обреченности. В свою очередь мизантропия — это мировоззрение построенное на отношении к человечеству, оно опирается на познание. Сравнивая эти явления, мы обнаруживаем, что меланхолия временна, тогда как мизантропия определяется на долгое время; меланхолия не приемлет весь мир, тогда как мизантропия не любит только людей, их качества, стремления, повадки. Вообще же все определения и описания меланхолии и мизантропии могут быть условными и варьироваться в зависимости от ситуации или конкретного случая.

Нигилизм, как мировоззренческая позиция, зародился из осознания иллюзорности и несостоятельности идеи надмирного Бога, и дальнейшей невозможности на основе этого архе дальнейшего развития философской спекуляции, что наиболее полно вылилось в тезисе «Бог умер». Нигилизм нельзя полностью отнести к пессимизму, так как смена парадигм мышления не всегда носит мрачный и негативный оттенок, хотя они и связаны со свойствами мышления, но как правило сопровождаются энтузиазмом и надеждой на более светлые времена. Так или иначе основной причиной возникновения нигилизма, и параллельно с ним пессимизма как течения в континентальной Европе, был кризис христианства, вызванный небывалым подъёмом естественных наук во второй половине XIX века. Это был некий период неопределённости, когда старое разрушено, а новое ещё не создано или создано, но не совсем понятно. Поэтому нигилизм есть более мировоззрение, которому присущи черты пессимизма, так как пессимизм по своему определению намного шире.

Скука и тоска с внешней стороны являются пессимистическими составляющими, но они имеют оборотную сторону: именно они толкают человека на необоснованные действия в надежде, что они развеют эти состояния.

Шпенглер говорил: «пессимизм значит: не видеть более никакой задачи»³. Но это определение подходит более под отчаяние. Человек, отчаявшись от неудачи одного предприятия, перестаёт ставить перед собой цели или ставя их ощущает их неисполнимость или собственное бессилие их исполнить. Возможно огромное количество причин по которой человек не видит никакой задачи перед собой. Тогда как основная линия пессимизма заключается в словах: нет в мире справедливости или счастья и вряд ли будет. Определение Шпенглера заключает в себе однобокий взгляд на пессимизм, и не может вместить его полностью. Отчаяние же отличается от пессимизма тем, что пессимизм оценивает будущее негативно, а отчаяние не дает идти к будущему, которое представляет человек.

В философское определение пессимизма трудно помещается простое плохое настроение, которое иногда оказывает влияние на картину мира. Из этого иногда заключают, что положение человека ни есть ни хорошее, ни плохое, так как его суждение может постоянно меняться в зависимости от состояния духа. Поэтому если нужно правильно истолковать пессимизм, то мы неизбежно встаём на дорогу гносеологии. От пессимизма невозможно избавится переменой настроения или музыкой, как это делал Давид, играя Саулу. Музыкой скорее можно развеять меланхолию или плохое настроение. Именно в этом обыденном значении в большинстве случаев понимают пессимизм. Поэтому нужно сразу разграничить обыденный пессимизм или пессимизм настроения, с философским пессимизмом. К обыденному пессимизму склоняются люди, которым свойственно преувеличивать дурные и мрачные стороны жизни, при этом не замечая их положительных сторон.

Более объёмное и более близкое к нашему толкованию пессимизма, понимаемого как учение и течение мысли даёт Сёлли: «…под словом пессимизм, мы будем понимать всякое умозрительное или обыденное учение, категорически отрицающее ценность жизни и представляющее последнюю, как нечто недостойное, ненасытное, жалкое»⁴. Далее он поясняет, что жизнь может быть заменена в этом определении на сходные по психологическому происхождению, но отличные по содержанию понятия: мир, общество или человеческая природа. Так же он совершенно верно замечает, что понимание пессимизма не может быть полным если параллельно не рассматривать и не противопоставлять ему оптимизм. Так пессимизм становится более понятным даже тогда, когда мы анализируем оптимизм.

Не всегда нужно начинать с определения и обозначения имен; порой достаточно понимания истории и хода мышления эпохи. Поэтому любое определение оптимизма и пессимизма является условным и всякий раз подстраивается под нужды конкретного случая.

1.1.3 Теоретический анализ

После уяснения того, что мы понимаем под тем предметом о каком хотим говорить, следует сказать об основаниях и основных понятиях на какие опирается наше рассуждение. Не следует уходить в глубокий скептицизм и осуществлять дальнейшие спекуляции с такими понятиями как: «страдание», «недовольство» или «боль», и если их факт установлен, то они автоматически будут причисляться к более широким понятиям — «отрицательное», «негативное», «зло». Нужно возвести эти понятия в принципы, от которых следует оттолкнуться и не подвергать сомнению их очевидность. Иначе, в противном случае, мы не сможем говорить ни о чём.

Так сказать, «аристотелевское» понимание зла не имеет место быть. Не нужно искать первое зло, которое передавалось далее до сих пор. То есть нет некоего абсолютного зла, источающего только зло и от которого произошло всё зло. Зло — это всего лишь специфическое следствие определенных обстоятельств.

Итак, когда мы говорим: «человек страдает», «человек недоволен» или «человек испытывает боль», то под этим мы подразумеваем нечто отрицательное. Если же мы скажем обратное этим утверждениям, то тем самым будем утверждать нечто положительное. Мы не будем далее задавать вопрос: почему, а просто примем как данность эту диалектику. В противном же случае можно размышлять над понятиями ad infinitum. Другими словами, «страдание человека» можно лишь интерпретировать, но не сомневаться действительно ли он страдает. Страдание, в широком смысле слова, здесь является основополагающим началом и явным признаком пессимизма, которое можно сопоставить со злом. Это и будет пределом, до которого следует вести рассуждение.

После уяснения пессимизма следует сказать об основаниях и причинах его происхождения, а также об источниках этого явления. Вполне естественно заметить, что пессимизм берёт начало в самом человеке, то есть в его специфических природных задатках или в условиях каких оказался человек, в тот или иной промежуток времени. З. Фрейд говорил, что можно выделить три основных источника человеческой неудовлетворённости: наше тело, внешний мир и взаимоотношения с другими людьми⁵. Отчасти эти источники относятся и к пессимизму. Если обобщить эти источники, то получатся два источника: сам человек и внешний мир. Человек распадается на сознание, бессознательное, рациональность и тело, а внешний мир на природу и общество.

Первой мыслью, приходящей на ум человеку, которому рассказывают о пессимизме того или иного человека, той или иной культуры являются оценка условий жизни в каких находится этот человек, которые породили это состояние. Другими словами, мы изначально предполагаем, что пессимизм есть противоестественное состояние, вызванное экстремальными условиями жизни, обстоятельствами существования человека, а также оценкой перспектив его дальнейшей судьбы. Оптимистическое же, положительное, радостное, хорошее, благоприятное воспринимается человеком как само собой разумеющееся, как то самое состояние, какое присуще человеку в его нормальной жизнедеятельности, и какое должно сопровождать его в течении всего жизненного пути. В этом случае возникает вопрос: как вообще возможен пессимизм, если жизнь воспринимается человеком с положительной стороны?

Ответ на этот вопрос лежит в плоскости анализа происхождения данного явления. Один из первых вариантов ответа, какой можно еще проследить со времен первых философов и охотно подхватываемых у философов патристики, ренессанса и Нового времени является различие между материальным и интеллигибельным в природе человека. Не состыковка того, что есть и того, что представляется, является основной причиной происхождения пессимизма, которую можно назвать психофизической. Человек как поздний продукт или изделие эволюции совместил в своем существе все наработки природы, какие она смогла выработать за свое существование. Так несомненно, что природная составляющая в человеке сходна с таковыми у животных, например, голод, страх, инстинкт самосохранения, размножение. Интеллектуальные способности коренным образом отличают человека от других животных. Обладая абстрактным мышлением человек способен придумывать или ставить себе такие цели, которые не всегда может выполнить. Другими словами, идеи не всегда состыковываются с практической реализацией, а это в свою очередь ведет к страданию, разочарованию.

Возможность абстрагироваться, и вообще сознание, есть начало представления о другом мире. Именно сознание разъединило этот мир на части. Расхождение между реальным и воображаемым, реальностью и стремлением, личным и социальным является основным в развитии психических болезней. Присоединение к одной из сторон и нахождение самого себя, является способом излечения и обретения полноценной личности.

Пессимизм основывается на точке зрения реализма, суть, которого состоит в прямом взгляде на природу человека. Под реализмом здесь следует понимать человека взятого самого по себе, человека, который находится здесь и сейчас и бытие которого протекает в настоящем времени. Если мы возьмём человека в таком состоянии, то увидим, что природа его глубоко пессимистична. Реальность не способна принести удовлетворение; она на это и не рассчитана. Человек и окружающая его реальность — такой основной посыл или отдел, на котором строится здание пессимизма. Если же мы оторвёмся от этого взгляда на человека, то получим многочисленные оптимистические теории. Они всегда основываются на человеке, который находится в прошлом или будущем, но никогда не в настоящем. Вполне понятно, что такое состояние для человека мучительно и не удовлетворяет его стремлению к удовольствиям, поэтому он всячески желает избавится от этого состояния, тем самым устанавливая наивный взгляд на мир. Под наивным взглядом, здесь, следует понимать всякий взгляд отличный от состояния реальности. Поэтому, наслаждения являются надстройкой, тогда как горести и печали есть главный базис бытия. В истории философии похожее положение постулировал Ансельм, который впервые противопоставил бытие и мысль. До него возможное так же было и действительным. Во многом это положение определяет будущий спор номиналистов и реалистов.

На основании того, что в настоящем времени положение человека всегда печально, то исходя из этого, можно дальше экстраполировать эту мысль и на прошлое и будущее, которые суть есть прошедшее настоящее и будущее настоящее. Но обыденному сознанию прошлое и будущее представляется либо как ряд вершин, либо как неизвестное, либо как время великого спокойствия. Все эти ипостаси представляются очень притягательными по сравнению с обыденной реальностью. Более того, если прошлое и будущее нам не доступно, то настоящее, которое одно доступно нам, мы не можем полностью осознать, охватить его целиком, понять происходящее.

Но почему человеку изначально недоступно пессимистическое осознание, а доступен наивный взгляд? Прежде всего это зависит от общества и культуры, в каких обитает человек, ибо оценка им реальности есть результат специфического мышления свойственного эпохе. Психологическая же часть ответа на этот вопрос лежит в том, что человек естественно стремится к наслаждениям, то есть к заглушению своего естественного состояния. Он ни в коем случае не хочет оставаться в естественном состоянии, и его сознание всегда устремляется к тому, что приносит удовольствие, так как нельзя стремится к тому, что приносит страдание, то есть он действует в соответствии с принципом удовольствия. Когда же сознание не стремится к удовольствию, то его деятельность направлена либо на будущее, либо на прошедшее, которое по природе своей не есть реальность, а представление. Историческое же объяснение этому состоит в том, что сознание добавилось значительно позже животной составляющей и всецело завладело существом человека, который подчас отождествляет себя и сознание. Его основная деятельность переместилась из области чувств, то есть тела, в область сознания, то есть мозга. Эта перемена определила направление деятельности, которая на место действий бездушного автомата стала рациональной, осмысленной, и в том числе определила направление наслаждений, которые стали интеллектуальными, а не чувственными. Хотя бессознательная составляющая жизни человека занимает большую часть его жизни, долго не замечаемую мыслителями. Из чего следует, что направление деятельности приобретает две формы: направленные во внутрь, то есть на самого себя или во вне, то есть на других людей и на мир.

Это естественно-научное или историческое объяснение явного присутствия пессимизма, так же является второй причиной происхождения пессимизма, наряду с психофизическим. По мере развития сознания и дальнейшего его продолжения во времени — рациональности, бессознательная сторона жизни и её проявление — инстинкт, отходили на второй план. На место целей, выдвигаемых бессознательным, становились новые цели, поставленные сознанием. Так основными бессознательными целями жизни является: самосохранение и продолжение рода. В условиях развитого сознания эти фундаментальные цели присутствуют, но не играют уже основополагающей роли. Человек развитого сознания вполне может пренебречь этими природными инстинктами, и вместо них поставить свои цели. Вполне достоверно, например, что случаи самоубийства и сознательного отказа от деторождения у первобытных народов или у животных практически невозможны. Новые цели определяются уже не природой, а обществом и индивидуальными наклонностями. Именно во время нарождающегося сознания возникло то, что мы называем пессимизмом. Человек оказывается перед лицом того факта, что природные инстинкты всё ещё играют большую роль в его жизни, но они настолько ослабели, что практически любой может ими пренебречь. Порой это становилось предметом человеческой гордости и называлось «сила воли». Как только природные стремления отошли на второй план, а сознание ещё не дало новых целей, то в этих условиях образовался «вакуум стремлений», образовавший пессимизм. Более того, именно в этих условиях стала возможна индивидуальная рациональность, которая смогла откинуть не свойственные индивидууму стремления и выработать свои. Развитие сознания смогло полностью освободить человека от общества и его стремлений, понимаемого как человечество вообще, и на место этого поставило микросообщества, с которыми человек себя отождествил. Когда человек говорит, что он обладает большим самообладанием, это значит, что его сознание имеет сильную власть на всем человеком.

Именно рациональность играет ключевую роль в образовании пессимизма на стадии укрепившегося сознания, так как именно оно задаёт вопрос: зачем, к чему? Этот вопрос способен убить все стремления, какие могло выработать как бессознательное, так и развившееся сознание. Именно здесь человек впадает в глубокий пессимизм, который следует по пятам, а может быть является отличительной чертой, любой рациональности. Именно эта рациональность сознания открыла второй отдел пессимизма — смертность всего живого, в том числе самого наблюдателя.

При этом психика человека, движимая принципом удовольствия, придаёт даже самым ужасным событиям нашей жизни произошедшим в прошлом положительный окрас. Поэтому вспоминая в последствии о прошедших событиях психика отсеивает негативный пласт и оставляет положительный. Причём даже, если говорится о негативной составляющей, то ей придаётся более светлый оттенок, чем он был в момент непосредственного ощущения. Это и сформировало неверное представление о жизни как череде полос белого и чёрного. На деле же выходит, что даже та полоса, какую человек сегодня считает чёрной в будущем воспринимается как белая, то есть она на фоне сегодняшних невзгод выглядит благодатным периодом. По этому поводу есть даже занимательный анекдот: «Встречаются два приятеля и один у другого спрашивает: «как дела?»; тот отвечает: «как в полоску: чёрная, белая»; «щас какая?», «щас чёрная»; проходит полгода, друзья встречаются снова; «знаю, что в полоску, но щас какая полоса?», «чёрная», — отвечает тот; «как чёрная, ведь тогда же была чёрная?», «нет, отвечает ему знакомый, оказывается тогда была белая». На самом же деле все эти флуктуации есть просто послабления или увеличения в страдании, но не освобождение от них. Тоже самое следует сказать о давних воспоминаниях, при которых человек идеализирует себя и своё положение. Тогда как это неверное видение опровергается воспоминанием о недавних временах, которые человек ещё живо чувствует. Это недавнее еще незабытое воспоминание показывает человеку его реальное положение, тогда как далеко отстоящий во времени порядок вещей постоянно идеализируется. Это же подтверждает исследование, проведённое немецким философом Арнольдом Ковалевским, приведённое И. И. Мечниковым: «Он навёл справки относительно приятных и тяжёлых воспоминаний. Он спрашивал детей обоего пола, что они дольше помнят — радости или горести, и записывал их ответы. Действительно, оказалось, что в громадном большинстве случаев (70%) преобладали приятные воспоминания»⁶. При этом страницей выше Мечников указывал исследование того же автора относительно остатков дневных впечатлений, записанных в дневник философом Мюнстербергом. Соотношение уже приняло форму 60% и 40% в пользу отрицательных впечатлений. Более того, некоторые печальные события и переживания, оставшиеся в прошлом, человек воспринимает как не относящиеся к нему.

В тот момент, когда нам удалось выполнить или достичь желаемого, тут же перед нами рисуются новые цели и желания, а старая достигнутая цель уже не представляется столь прекрасной и желанной. Мы ставим перед собой новые задачи и погружаемся в очередную полосу страдания. Эта полоса длится очень продолжительное время и представляется нам длинным и долгим путем, в то время как время наслаждения от достигнутого составляет мгновение. Поэтому радость и счастье положительны только в момент их достижения и отрицательны, если взглянуть на них в общей последовательности действий. Поэтому после достижения долгожданной мечты человек не чувствует удовлетворённость, а чувствует пустоту.

Уже по одному этому факту можно составить себе представление о человеческой доле, которую лишь по недомыслию называют хорошей и благой. На деле же выясняется, что основная составляющая бытия есть горесть и печаль. Наслаждения не вылечивают, но лишь заглушают то реальное, что и есть сама жизнь. Страдания занимают основную часть жизни, тогда как наслаждения проявляются с завидной редкостью. Об этом говорит Леопарди в стихотворении «Покой после бури»⁷:

О благосклонная природа, вот

Дары и наслажденья,

Что ты готовишь смертным,

Нам наслажденье нынче —

Преодолеть мученье;

Ты щедро сеешь муки, а страданье

Само восходит. Радость,

Из ужаса родившаяся чудом, —

Уже большая прибыль. Род людской,

Любезный тем, для коих смерти нет!

Ты счастлив даже лишку,

Коль дали передышку

Средь горя; и блажен,

Коль смерть тебя от всех врачует бед.

Действительно, человек себя чувствует хорошо, даже счастлив, когда он просто избавился от бед и несчастий. Из чего следует, что беды не просто занимают большую часть жизни человека, но есть основная составляющая его жизни. Гартман даже утверждал, что эти наслаждения, которые он называл косвенными, превышают по силе и ценности прямые наслаждения, то есть непосредственные. Например, наслаждение от прекращения головной боли, намного превосходят наслаждение, полученное от приятного обеда. Причём, если взглянуть прямо, качественно жизнь человека никак не улучшилась. При этом избавление от бед еще совсем не означает, что человек приплыл в безопасную бухту.

Гёте правильно замечает: «ничто нас так не тяготит как вереница хороших дней»⁸. Эта вереница хороших дней вызывает скуку, которая гонит человека к дальнейшим действиям. Под этой мыслью следует понимать то, что человек ощущает более естественным своё состояние в суете и заботах, чем в спокойной размеренной жизни полной счастья и удовольствия. Эту мысль позднее развил Шопенгауэр, говоря, что человек не замечает времени, когда он удовлетворён, то есть жизнь проходит незаметно, бессознательно, она нас тяготит и выливается в скуку, но ощущает каждую секунду, то есть живёт полной жизнью, при страданиях.

Основания пессимизма и причины его возникновения лучше всякого определения дают определенное представление об этом явлении.

1.1.3 Позиция школ философии

Далее нам необходимо точнее разобрать основные посылы и мнения греческих философов по поводу того, как прожить более правильную жизнь, то есть такую, какая избавляла бы от всех негативных сторон, а также о том, что есть жизнь счастливая и какие средства более подходят для её достижения. Эти мнения нам более всего интересны ввиду того, что все они направлены на то, чтобы заглушить то реальное, что есть в человеке.

Эвдемонические, гедонистические, этические школы философии искали ответ на вопрос, как можно более правильнее и лучше прожить жизнь, и каждые находили свои способы реализации правильной жизни. К сожалению счастье, наслаждение и добродетель не только не избавляют нас от страдания, горестей и печалей жизни, но порой прямо ведут к ним. Философы этих школ обращали внимание лишь на одну сторону жизни, а именно к чему стоит стремиться для достижения блага, но забывали о другой стороне этих стремлений, а именно — о страданиях, приносимых этими стремлениями и самой жизнью. Наслаждение, например, скоротечно и, если избавляет от страдания, то на короткий период. Более того, представление о наслаждении у разных людей могут быть разные и многие назвали бы страданием то, от чего получает наслаждение другой. Эту инверсию можно наблюдать в романах Маркиза де Сада или Леопольда Захер-Мазоха, где герои получают наслаждения от страданий, что логически кажется абсурдным, но онтологически эти люди сходны с теми, кто носит власяницу или с теми, кто отправляется в скит. По-видимому, мазохисты получают наслаждение только от малой степени страдания, но большие страдания они уже не воспринимают за удовольствие. Кроме того, для одного человека достаточно малого наслаждения, тогда как другому недостаточны все наслаждения мира. Поэтому на вопрос: «возможны ли одновременно наслаждение и страдание?» — можно с определённой долей уверенности ответить положительно.

Если есть люди, получающие удовольствие из страданий, то возможен и обратный вариант, когда страдания являются следствием удовольствий. Примером этого служат люди, употребляющие алкогольные, наркотические или другие вещества, вызывающие на начальном этапе чувство удовлетворения, но в случае чрезмерного или продолжительного употребления провоцирует негативные последствия. Причём, жажда максимального наслаждения всегда готовая перейти в страдание, настолько манит, что не каждый может балансировать и найти грань, отделяющую одно от другого. Более того, сознательно каждый знает последствия такого употребления, но тем не менее не может остановиться перед магией наслаждения.

Ещё одной характеристикой наслаждения, является его притупление при многократном повторении. Страдание же каждый повторяющийся раз представляется с такой же или доходящей до нейтрального уровня силой. Причем положительные ощущения со временем могут стать отрицательными, то есть страданиями, а они в свою очередь не могут со временем перейти в наслаждения. Отрицательные ощущения в следствии воздействия сознания или общества могут ощущаться нейтральными, но как только представляется возможность человек тут же от них избавляется. Разные человеческие темпераменты по-разному переносят как страдания, так и наслаждения, но более всего это отношение зависит от приспособленности и привычки.

Что касается гедонистов и эпикурейцев, то они более выигрывают по сравнению с киниками и стоиками, так как все чувственные наслаждения ведут к меньшей степени пессимизма, тогда как интеллектуальные упражнения ввиду всё большего накопления знаний, устанавливают максимально возможный пессимистический взгляд. В связи с наслаждениями оправдывается большое накопление богатства, ввиду получаемых от него послаблениях в страдании и получения наслаждений, но его добыча обычно приносит гораздо больше страданий, так что порой овчинка выделки не стоит. Богатство как средство приобретения власти, всегда приносит больше тревог и волнений.

Красота тела очень скоротечна и построить на ней свой фундамент не представляется возможным. Не даром Оскар Уальд наделил своего героя Дориана Грея постоянной молодостью, но с запачканной совестью. Настоящая красота свойственная отроческому возрасту, как правило не осознаётся в моменте. Она начинает цениться в те года, когда красота уже потеряна. Большая часть жизни проходит не в молодости, а в среднем и старом возрасте, где о красоте тела говорить не приходится. Из этого следует, что пессимизму менее подвержены течения философии исходящие из чувств, а основанные на душевных удовольствиях — более.

По легенде Эпикур, почувствовав, что приходит смерть приказал приготовить ему горячую ванну и принести вина. Даже если это так, то эта позиция Эпикура не избавила его от главного горя, какое его постигло — смерти. Причём эти действия оправданы с точки зрения чувств, тогда как с точки зрения сознания они абсолютно бесполезны. Сознание не может смириться с мыслью о том, что она прекратит своё существование в определённый промежуток времени. Как говорят, перед смертью не надышишься. Природа чувствительности состоит в периодическом стремлении к кратковременным наслаждениям, которые прерываются длительным состоянием нейтралитета, которое постепенно переходит в страдание. Но чувствительность вообще, и наслаждение со страданием в частности, сами по себе мало значимы и только тогда приобретают значение, когда сознание наделит их этим значением. Из этого следует, что этот великий философ не более чем достойно предстал перед несчастьем, какое его ожидало, но эти действия не избавили от самого несчастья. Он хотел умереть с наслаждением, тем самым показав, что наслаждения побеждают даже смерть. Хотя и нужно признать, что он был до конца последовательным в своей философской позиции.

Смерть в обыденном представлении есть несомненное зло, такое состояние, которое противоположно жизни, но сам Эпикур говорил о том, что смерть не имеет никакого отношения к человеку. Так же рассуждал Демокрит, который считал, что человек в своей обыденной жизни должен стремиться к хорошему настроению, эвтюмии, тем самым ему легче будет жить. Этот совет не может послужить делу избавления от страданий, как умственных, так и физических ввиду того, что хорошее расположение духа невозможно поддерживать постоянно. Более того, даже если это возможно, то оно стало бы в тягость и его невозможно бы было оценить, ибо всякое состояние духа познаётся в сравнении с другим.

Наслаждение по причине своего непостоянства и кратковременности не может избавить человека как от душевных страданий, так и от физических.

Добродетель в некоторых случаях может избавить от страданий, точнее заглушить, так как духовные наслаждения являются наиболее сильными, но она требует большей отрешённости от себя, что причиняет страдания. Причём, представления о правильности действий, которые ведут к добродетели могут заглушать физические страдания, сопряженные с достижением этической цели, что и оправдывает анахоретов, так как аффект наслаждения от добродетели сильнее чувственного аффекта. В добродетели можно найти средство от исправления несправедливостей общества или исправления природы человека, что как бы ведет к более благополучной жизни, но вся история человечества, полная лишений, войн и страданий, опровергает это утверждение. То, что люди стремятся к добродетели, то есть к исправлению человека, к более лучшему состоянию, подтверждает выражение «мир во зле лежит». Но это выражение верно при христианском взгляде на человека, где всё телесное в человеке — зло, а для язычника добродетельным, наоборот, будет тело. Так что добродетель трудно определить и интерпретировать как источник блага, поэтому она не может вполне избавить от страданий. По-видимому, только добродетель, окрыленная религиозным рвением, может на большой промежуток времени избавить человека от страданий жизни. Для этого нужно лишь, чтобы религиозное миросозерцание не покидало человека, завладело им полностью. Сам по себе акт добродетели ничем не отличается от тысячи других совершаемых человеком на протяжении жизни. Аналогом могут служить такие понятия как идея фикс, смысл жизни, вообще всякая идея, в которую человек полностью вовлечен, которая без остатка завладевает жизнью. Процесс достижения такой идеи может полностью оставить осознание страдания за скобками. Здесь страдания являются поступью к достижению самой высокой цели. Добродетель, со стороны субъекта действия, может стать избавителем от горестей и несчастий жизни, только при должном акцентировании внимания на предмете деятельности.

Почти так же происходит и со счастьем. Большинство людей живут так, как живут другие, и стремятся к тому, к чему стремятся окружающие. Счастье — это специфическое ощущение удовлетворенности. В большинстве случаев люди не ставят себе целью достижение счастья в смысле абстрактного представления, а измеряют свою долю исходя из сравнения с окружающими. Ввиду того, что человек постоянно чего-то хочет, а для достижения этого необходимо время, как правило продолжительное, то человек большую часть жизни живёт неудовлетворённым. Поэтому трудно сказать, может ли быть счастье путеводной нитью на протяжении жизни. Если человек дожил до старости, не испытав полноты удовлетворенности, то значит им руководила воля к жизни. Даже на пути достижения идеалов, навязываемых общественным мнением, половина общества не может их достичь. Если человек все же дожил до старости при таких обстоятельствах, то значит он глубоко несчастлив и только дети, друзья, какие-нибудь призрачные стремления и ожидания не дают ему досрочно уйти из жизни.

Страдания явно присутствуют и занимают ту или иную долю в жизни человека. Средний человек склонен нивелировать осознание страдания, хотя само ощущение страдания у всех одинаково. Только у людей чувствительных — поэтов, мистиков, осознание страдания принимает гипертрофированную форму. Свойственная человеку умственная эквилибристика способна придать страданиям, горестям и печалям жизни положительный или отрицательный оттенок.

Из всех персоналий гедонистической школы нам более всего следует обратить внимание на Гегесия Киренского, так как только он сделал негативный вывод из основных посылов учения Аристиппа. По всей вероятности, он был первый сознательный пессимист. Гегесий исходил из реального взгляда на мир, из которого он заключал, что удовольствия либо недоступны, либо неудовольствия значительно перевешивают удовольствия, значит большая часть счастья недоступна, а основным спутником человека являются страдания. Истинный взгляд на вещи невозможен ввиду постоянной смены концепций и парадигм, а значит в познании тоже нельзя найти счастья, так как она подобна Протею. Из этого Гегесий заключает, что стремление к счастью бессмысленно, и всё что доступно человеку это не подвергаться страданию, а это осуществляется посредством атараксии, равнодушию ко всяким душевным тревогам. Но это лекарство по Гегесию относительно, так как человек постоянно подвержен внешним воздействиям, как наслаждениям, так и страданиям, а ввиду того, что основное состояние человека есть страдание, то истинным утешением может быть только смерть. Его взгляды оказали большое влияние на современников и последующую традицию, в частности его взгляды были распространены в среде стоиков. Особенно примечательно, что Гегесий покончил жизнь голоданием, то есть сознательно и методически отказывался от приема пищи. Голод, наряду с любовью и самосохранением, является главным двигателем воли к жизни и сознательный отказ поддерживать этот инстинкт, является победой над природой развившегося сознания. Намного позднее Гартман осуждал всякое неповиновение бессознательной воле к жизни, но это было связано с тем, что противоположное мнение не вписывалось в его систему философии. Лекции Гегесия запрещали из-за губительного влияния на слушателей, а книги сжигали. Такой, в частности, всегда во все времена была позиция политиков и всякого рода государственных деятелей, обещающих прекрасную жизнь и опасающихся подстрекателей или недовольства масс. Сама по себе политическая деятельность подразумевает оптимизм. Аристотель говорил, что человеку более нужно не стремится к наслаждениям, а к избавлению от страданий. Возможно, именно этот посыл критикует Гегесий и постулирует невозможность абсолютного избавления от страданий, которые являются главной составляющей жизни.

Атараксия эпикурейцев и пирронистов в большей степени есть идеал, к которому нужно стремиться, но которого на практике практически невозможно достичь. Действительно, эти философы хотели избавиться от страданий окружающих человека, которые в области разума приводят к душевным волнениям и тревогам, а в области чувств приводят к телесной боли. Атараксией при этом называлось отсутствие тревог и боли, но на практике выходит, что волнения и страдания есть основа жизни. Если это состояние кому-то было доступно, то действительно, человеку уникальному, если конечно таких когда-либо носила земля. Отчасти это понимали уже сами философы, предлагавшие это лекарство, когда указывали на борова Пиррона, который находясь в лодке волнуемой бурей оставался невозмутимым. Но этот пример заключает в себе противоречие, так как философы советуют уподобиться животному, а не какому-либо человеку, тем самым говоря, что нужно превозмочь свою природу.

Другим вопросом, возникающим уже в связи с определением Эпикура, является вопрос о том, действительно ли отсутствие страданий и волнений ведёт к блаженству? И есть ли вообще такое состояние, при котором одновременно отсутствуют страдания и наслаждения? Ясным является лишь то, что почти непреодолимой в чувственной природе является желание, что неизбежно сопровождается страданием. Если даже мы избавились от страданий и полным ходом стремимся к наслаждениям, то это стремление сопряжено с рядом страданий, в ходе которых наслаждение является своего рода подарком за тяжело пройденный путь. Из этого следует, что легких наслаждений, то есть добываемых без труда, бывает мало, хотя в основном люди к ним и стремятся. Отсутствие страданий совсем не значит, что человек достиг блаженства.

Действительно, при первом взгляде на природу атараксии можно заключить, что это одно из немногих стремлений к которому стоит стремиться, ведь конечная цель её есть спокойствие, которое естественно хочет обрести человек ежеминутно обуреваемый разными страстями. Аналогичным стремлением в умственном плане, только уже признаваемым практически всеми школами философии, является стремление к истине. К сожалению, в истории философии много говорили об истине и о важности её обретения, но не всегда упоминали для чего человеку нужно такое стремление. Вопросы обуревают умом не менее, чем страсти завладевают телом и как правило на них мало просто ответить, но нужно ответить правильно, то есть истинно. Установлением же истины постулируется спокойствие. Но мысль человека такова, что в своём горизонте она хочет объять весь мир, то есть каждый несколько серьёзный ум стремится к цельному знанию. Но именно на поприще истины и цельного знания у человечества разворачивались самые сильные агоналии, а следовательно, и самые сильные волнения и напряжения сил. Под таким же углом зрения всегда представляли и природу агрессии. В большинстве случаев агрессией достигается спокойствие, а уже потом власть.

Атараксия даже сегодня предпочтительна и не будет устаревать в будущем, ведь то, что она постулирует всегда будет ценно для человека.

В большинстве случаев правда приносит человеку множество несчастий и страданий, и это относится как к обыденной жизни, так и к научной деятельности. Для достижения истины и правды требуется большая затрата сил и мыслитель испытывает радость в процессе ее нахождения, ведь он познал реальность. Но результат не всегда оказывается благополучным, поэтому многие квазиучёные предпочитают оставаться в счастливом неведении, чем говорить правду, и этот выбор они не всегда совершают сознательно. Тем более природу правды или истины можно объяснить из его классического определения, согласно которому правда есть то, что соответствует реальности. Правда является избавителем от иллюзий, какие помогали человеку, а это ведёт к прозрению реальности, которая как-правило пессимистична. В этом отношении очень верно заметил Эрнест Ренан: «Истина в самой своей основе печальна»⁹.

Следует упомянуть о том недоразумении, какое сложилось в истории философии относительно «пессимистичности» и «оптимистичности» Демокрита из Абдер и Гераклита из Эфесса, исходя из того факта, что в историографии о них осталось мнение как о смеющемся и плачущем. Скорее всего это два вида общих понятий, на которые можно разделить человеческий темперамент. Так позднее советский психолог С. Л. Рубинштейн выводил два типа мироощущения: трагическое и комическое. Возможно, на самом деле Демокрит и Гераклит обладали данным душевным складом, какой им приписывают, ведь на это указывают как в своих сатирах Лукиан, так и позднее Ювенал, а также философы Сенека и Цицерон. Но от современников их или более-менее отстоящих во времени потомков нет никаких сведений. Скорее всего данное представление сложилось уже позднее в эпоху эллинизма, потом же подхватилось римлянами, на время затихло в средневековье, и с новой силой расцвело с помощью гуманистов ренессанса. Особенно имеет смысл выделить художников, которые следуя всему античному ваяли скульптуры, подражая первым и вынесли эту тему как саму собой разумеющуюся. Это можно видеть даже на картинах Рубенса и Веласкеса, где второй явно подражает диптиху первого. В сущности же при первом рассмотрении этого вопроса станет ясно, что эти философы, смеясь или плача над обычаями и нравами людей, стремлениями их и желаниями, а также участью человеческого рода, делали в принципе одно и тоже, только подходили к этому с разных сторон. И то и другое состояние, и то и другое отношение к вещам зависит от индивидуального склада личности, но смысл какой они вкладывают в это отношение один и тот же. И плача, и смеясь они хотят показать тщетность человеческих стремлений, но безрезультатность доказать обратное побуждает их отстраниться от деяний толпы, и единственное, что можно делать, это либо смеяться, либо плакать. Когда человек плачет, то он открыто выражает свои эмоции и чувства. За смехом же и шуткой люди прячут пустоту, отрешённость, грусть, боль.

Ещё Аристотель заметил, что почти все самые значительные мыслители являются меланхоликами. В то же самое время нельзя быть абсолютно уверенным, что флегматик не может быть оптимистом, а сангвиник — пессимистом. Меланхолия — это прежде всего чувство обреченности. Тоже самое относится, по-видимому, к интровертам, только в большинстве своём интроверты являются пессимистами, но конечно не во всех случаях. Пессимизм является причиной образования интровертного характера. Экстраверт же наоборот, более деятельный человек, направлен во внешний мир, поэтому ему мало свойственно глубокое размышление, а для этого следует обладать оптимистическим взглядом на мир.

Конец ознакомительного фрагмента.

← ВВЕДЕНИЕ