Ключ к волшебной горе

Антон Леонтьев, 2005

«Теряя, мы обретаем», – предсказал юной Полине Новицких старый цыган с попугаем на плече. Но что значат эти непонятные слова? Лето 1914 года кончается, осенью она выйдет замуж за сына известного адвоката Платошу Крещинского и будет с ним счастлива... Полина еще не знала, что скоро от беззаботной жизни и наивных надежд останутся одни воспоминания. После несчастного случая она лишилась родителей, и ее любимая тетя Лиззи, сговорившись с Крещинским-старшим, по-своему решила судьбу богатой наследницы: Полина оказалась в лечебнице для душевнобольных. Не сойти с ума по-настоящему ей помогла подруга по несчастью Герда. Томительному заключению положила конец революция, и девушки вместе с другими эмигрантами смогли уехать в Париж. Полина с трудом нашла работу официантки. И однажды она узнала в богато одетом господине адвоката Крещинского! Но где же его сынок? Кажется, пора напомнить ему о бывшей невесте. Она уже так много потеряла, настало время обретать...

Любить всей душой, а в остальном доверяться судьбе — таково было ее простое правило.

Владимир Набоков

Огромный дом скрипел и стонал, как будто его населяли мятежные призраки. Она сама была привидением, дочерью давно минувшей эпохи. Она теряла одного за другим — всех, кого любила.

Старая женщина — та, что находилась в большой спальне, — поежилась. За окном бушевал осенний ливень, зарницы освещали призрачное небо.

Она была одна. Совершенно одна.

И в то же время ее не покидало ощущение того, что в доме кто-то есть. Полина сидела в глубоком кресле. В камине гудело пламя, и его лохматые языки освещали спальню.

Особняк дышал и пульсировал. До старой женщины донесся тихий скрип ступеней центральной лестницы. Она вздрогнула.

Значит, в доме, кроме нее, кто-то есть. Часы показывали половину второго ночи. Она давно страдала бессонницей, поэтому никак не могла заснуть и грезила воспоминаниями.

Кто же бродит по особняку в такую пору? Ступенька скрипнула снова. Некто поднимался по лестнице — к ней в спальню.

Старая женщина вцепилась в подлокотники кресла. Она не сможет убежать и скрыться. Ей некому помочь. А она нуждается в помощи: тот, кто медленно шел к ней, желал только одного — убить.

Раздался отдаленный раскат грома, блеснула змея фиолетовой молнии. Полина поняла — настали последние минуты жизни. Она чувствовала зло и ненависть, сгустившиеся в воздухе.

Она ждала своего убийцу. Смерть принесет ей избавление. Теряя, мы обретаем…

Бронзовая ручка осторожно пошла вниз, дверь тихо распахнулась. Полина подняла глаза и увидела того, кто пришел, чтобы расправиться с ней.

I

— Meraviglioso! Stupendo! Spléndido! Недюр-р-рственно. Cependant ce n’est pas Biarritz et pas Rivière. Ich sehe das Meer! — выдохнула мадмуазель Шнайдер, завидев лазурные волны, отливающие червонным золотом под лучами июньского солнца. — E monti…^[1]

Полина, улыбнувшись, заложила пальцем крошечный томик. Мадмуазель Шнайдер, как обычно, смешивала языки, пытаясь выразить чувства, охватившие ее. Милая мадмуазель Эдит Шнайдер, гувернантка ее матери, которая провела в их доме уже невесть сколько лет! Представить без нее семейство Новицких просто немыслимо!

— Pauline, what are you thinking about?^[2] — с подозрением спросила вдруг по-английски мадмуазель Шнайдер, нескладная особа лет шестидесяти пяти, уроженка швейцарского кантона Фрейбург.

— Мадмуазель, я думаю о том, что мы скоро окажемся на месте! — ответила ей на чистом русском Полина Новицких. Она положила на столик книгу в золоченом переплете (в блестящей фольге лежала початая плитка шоколада «Бликен и Робинсон» — Полина была знатной сластеной), откинулась на удобный диванчик, обитый голубым бархатом, и на мгновение прикрыла глаза — роман Андрея Белого «Петербург» может и подождать!

Мадмуазель Шнайдер, как это часто с ней и бывало, журчала, подобно альпийскому ручью, роняя замечания на различных языках — ведь она появилась на свет в Лондоне, провела юность в Швейцарии, ее скончавшийся от чахотки супруг был австрийцем, а до того, как оказаться у семейства Кригерс, она работала у итальянского графа в Лондоне.

«L’Express Adriatique»^[3] издал призывный гудок, оповещая пассажиров, что скоро они прибудут на конечную станцию, цель их путешествия — герцословакский курорт Варжовцы.

Полина впервые путешествовала к Адриатике. Обычно родители выбирали для летнего отдыха Средиземноморье — Ривьеру, Монте-Карло, Бертран — или океанское побережье Франции — Биарриц. Однако в этом году выбор пал на Герцословакию и Варжовцы, которые только-только начали входить в моду.

За прозрачным окном экспресса мелькало море, железнодорожные пути шли вдоль берега. Небольшая балканская страна представляла собой гористую местность, поросшую лесом, и только у самого моря белели шикарные виллы, отели и частные пансионы.

Два месяца назад Полине исполнилось семнадцать. Она чувствовала себя взрослой и готовой к настоящим чувствам. К тем самым, о которых так вдохновенно пишет Дмитрий Мережковский или Александр Блок… И она не сомневалась, что любовь, это волшебное чувство, не минует и ее в этом году. Стоял конец июня 1914 года — в позапрошлом году Российская империя с помпой отметила столетие начала войны с Наполеоном, а в прошлом — чествовалась династия Романовых, которая правила страной уже триста лет. Лето, как всегда, предвещало скуку, отдых на модном курорте, dolce far niente^[4] и возвращение в начале сентября в прохладный и светский Петербург!

— Полин! — В купе заглянула тетя Лиззи, кузина Ксении Теодоровны, матери Полины. — Maman просит зайти тебя!

Полина, со вздохом отломив квадратик от толстой плитки шоколада, проследовала за тетей в соседнее купе. Выбор пал на Герцословакию по совету маститых врачей: в последние месяцы Ксения Теодоровна, отметившая в январе свое сорокалетие, жаловалась на упадок сил, постоянные головные боли и апатию. Ей предписали сменить обстановку и набраться энергии у моря. Варжовцы были известны своими целебными минеральными источниками.

— Ксения, дорогая моя. — Тетя Лиззи приоткрыла дверь купе, которое занимала вместе с Ксенией Теодоровной. Полина обожала тетю Лиззи — умная, целеустремленная, столь много повидавшая в жизни, она представляла собой тип new woman^[5] — и в одежде, и в поведении. Красивая, отлично разбирающаяся в веяниях последней парижской моды, тетя Лиззи могла с жаром вести беседу об эмансипации и суфражистках, о необходимости предоставления избирательного права женщинам и о том, что в далекой Америке есть смелые дамы, занимающиеся бизнесом и не зависящие финансово от своих мужей.

Полине всегда хотелось быть такой, как тетя Лиззи. Она даже внешне походила на тетку — Елизавета Фридриховна отличалась грацией и шармом, она не скрывала того, что ей делали лестные предложения многие знаменитые и богатые мужчины. В свои тридцать шесть она выглядела на двадцать восемь, фигура у нее была идеальной. Тетка занималась йогой, чему научилась во время путешествия по Британской Индии. Темно-рыжие, отливающие медью волосы обрамляли ее подвижное тонкое лицо. Тетя Лиззи презирала тех женщин, которые слепо подчинялись моде и старались походить на звезд синематографа. Она говорила, что красота в первую очередь находится здесь, и выразительно стучала указательным пальчиком по темени.

Примечания

1

Великолепно! Прекрасно! Восхитительно! Однако это не Биарриц и не Ривьера. Я вижу море! И горы… (ит., фр., нем.)

2

Полин, о чем вы думаете? (англ.)

3

«Адриатический экспресс» (фр.).

4

Cладкое ничегонеделанье (ит.).

5

Новой женщины (англ.).