Снег

Антон Кара, 2022

В день, в который меланхоличная Олеся решила покончить с собой, она знакомится с дерзкой и уверенной в себе Алисой, которая независимо от Олеси живет у нее в подсознании и периодически захватывает контроль над ее телом. Алиса показывает, что этот мир не так плох, если жить в нем по другим правилам. Но что, если их дальнейшие планы не совпадут?

4

Празднующая что-то толпа продолжает весело галдеть, не обращая внимания на мое появление на улице. И в этом для меня нет ничего необычного.

В общем-то, здесь и приземлившегося парашютиста не заметили бы, такое тут вселенское шествие, словно бразильский карнавал. Нашли же подлюги время и место свои гулянки устраивать — прямо в час икс под окнами самоубийцы.

Надеюсь, хоть к моему возвращению здесь наступит тишина. А иначе, видимо, придется мне вызвать ментов, чтоб эту алкашню отсюда прогнали. И тогда я попаду в полицейские хроники два раза за сутки. Они там, сыщики эти, наверное, потом причинно-следственные связи выстраивать будут между этими событиями. Кто-то, может, еще и диссертацию на этом защитит, и мой случай впишут в категорию, в которой людей до отчаянного шага довел шум за окном. Вот так и делают статистику.

Подняв взор к небу, я снова разглядываю приземляющиеся снежинки.

Беру такси. Устраиваюсь на заднем сиденье.

— Клуб «Бездна».

Водитель кивает и увозит меня от шумных гуляк. Выглядит он, правда, жутковато. Небритый такой и в шапке по глаза.

— Так вы это?.. — бурчит он с ненатуральной усмешкой, поворачивая ко мне голову. И этим нарушает первое правило вежливого таксиста — не разговаривать.

Нет, я совершенно определенно не «это», о чем бы он ни спрашивал. Я молчу — предложение ведь не закончено, как я понимаю.

— Вы это, золотая молодежь, что ли?

Теперь предложение закончено, но я всё равно молчу. Я боюсь.

Неприятный он, носом шмыгает постоянно, ручищи огромные, как у лодочника какого-нибудь.

Снова оборачивается, пытаясь наладить визуальный контакт.

Киношники знают: персонажи могут сколь угодно долго разговаривать за рулем, не глядя на дорогу. Это, конечно, неправдоподобно. А когда правдоподобно — так и заканчивается такая поездка в фильме хреново. Смотри вперед, сука. Не для того я целый час красилась, чтоб быть раздавленной в твоей колымаге.

— Там, в этом месте, куда вы едете, золотая молодежь просто всё время гуляет, — говорит он, смирившись с моим молчанием.

Видимо, он как раз из тех неумолкающих таксистов, успевающих за десять минут рассказать историю знакомства с женой и причину развода.

— Гуляют все, пьют и гуляют, а говорят, у людей денег нет. Богачи все, даже вон снег расчищать некому.

Нет, это пока еще не лодочник-переправщик, этот водитель может разве что в лес вывезти и там изнасиловать, периодически слышу про такое в новостях. Вот такой участи я себе точно не желаю, уж лучше смерть — ну с этим понятно.

Я нащупываю в кармане мой амулет против гопников и сжимаю его крепче. Боюсь я всяких таких опасного вида мужичков. Поэтому давно ношу с собой небольшое шило. Какое было на работе, то теперь с собой и ношу.

Хотя надо было, конечно, серьезней к этому относиться, перцовый баллончик купить, например. Просто руки не доходили, и голова была занята мыслями, как навредить себе, а не другим.

— Всю ночь идти будет. А снег ведь, он еще себя не показал-то толком. То разве снег был, то так, стружка одна пока сыпалась. А все ждут, что весна вот-вот начнется. А нет, снег еще жару даст, он еще… уважать себя заставит, как у Пушкина, читали?

В таких моментах мне всегда хотелось включить эрудитку и поумничать, что, по одной из версий, фраза из «Онегина» «уважать себя заставил» означает «умер», а не «требовал почтения», но мне не хватало смелости. Это вот как раз я уважать себя заставлю. Лучше выдумать не смогла.

Но я не поправляю водителя, я только крепче сжимаю шило.

Не знаю даже, смогу ли я его применить, если вдруг что. Воткнуть в руку или ногу. Или напугать хотя бы. А может, мне его даже вынуть из кармана не удастся.

Хотя, видимо, всё это излишняя тревога, таксист, кажется, наконец замолк и только разглядывает дорогу под противные скрипы дворников.

За окном проносятся мимо уличные фонари. Я вглядываюсь, как на свету, у самых ламп, сыплет снег… Куда я еду? Зачем? Что я придумала?

А может, правильно всё придумала. Должно быть правильно. Еду на последний карнавал в «Бездну». Я ведь в любом случае в нее падаю.

Странные ощущения: некое недоверие к тому, что я могу там увидеть или получить, и детский энтузиазм, словно у Золушки, собравшейся на бал и знающей, что в строгий час она сама навсегда превратится в тыкву. В мокрый, протухший овощ.

Как бы там ни было, сейчас, в преддверии смерти, такси везет меня на праздник, на котором из всех, кроме меня, будет переть неистовое желание жить.

— Приехали, — говорит водитель, паркуясь у бордюра.

Светящаяся вывеска. Люди на площадке перед входом. Некоторые с интересом поглядывают на мою машину-такси, будто ожидают узреть выходящую на красный ковер кинозвезду. Нет, спрячьте ваши камеры, пернатые жопы на сегодня закончились, осталась моя мечтательная. И она-то вот сейчас не может даже пошевелиться.

Я не решаюсь выйти.

Зря я всё это придумала. Глупо всё…

— Приехали, — повторяет таксист повышенным, выгоняющим тоном.

Нет. Я не выйду. Я никуда не пойду. Надо возвращаться домой и заканчивать со всем этим. Это всё ведь не мое. Эта история не про меня. Никакого счастливого конца у сказки о Золушке не существует. Когда ненавистные сестры-крысы и злая мачеха-свинья уехали на бал, она уже не нашла в себе силы даже отмыться от золы, она просто покончила с собой, и весь этот спектакль про фею-крестную и потерянную туфельку есть лишь предсмертная фантазия, произведенная умирающим мозгом.

— Вы выходите?! — тоном, изгоняющим дьявола, рычит водитель.

Нет! Ты что, не понимаешь, что я никуда не выхожу! Разворачивай свой гребаный тарантас, мы возвращаемся домой!

Я так и не могу почему-то открыть рот и прокричать всё это ему прямо в торчащее из-под шапки волосатое ухо. Я торопливо достаю деньги, расплачиваюсь с ним и, не дожидаясь сдачи, выхожу из машины.

Вот он — вход в «Бездну». Горит адским, неоновым пламенем. Ну, с богом!

Вхожу в большие стеклянные двери.

— Добрый вечер, — встречает меня короткостриженый мужчина в коричневой жилетке с бейджиком. Он охраняет красные воротца за его спиной, из-за которых пробивается гулкая музыка и отзвуки веселого ора. — Чем могу вам помочь?

— Я на корпоратив, — говорю.

— На удостоверение можно взглянуть?

Конечно… нет. Я его забыла. Вот дура!

— Кажется, я его не взяла, — шепчу.

— К сожалению, без удостоверения я не могу вас пропустить. Это закрытое мероприятие.

Это провал. Надо же быть такой идиоткой. Чувствую себя невероятно глупо. До того обидно, что хочется прямо здесь и сейчас покончить с собой. Чиркнуть по венам, забрызгав этого сторожевого пса своей кровью.

Меня позывает что-то сказать, как-то оправдаться, как-то убедить…

Я вглядываюсь в бейджик на груди этого привратника и не могу рассмотреть его имя. Буквы расплываются. Всё из-за накативших слез. Хотя, даже назови я его по-дружески по имени, вряд ли он сделает для меня исключение лишь потому, что я умею читать.

Плакать мне нельзя, только не с такими накрашенными глазами, а то я буду походить на зареванного клоуна.

Не звонить же мне, в самом деле, сейчас свинье или крысам и умолять их встретить меня, беспутную, чтоб сопроводить в обитель избранных.

Нет, к чертям всё это. На выход! На выход из здания. На выход из жизни.

Я молча разворачиваюсь и топаю к стеклянным дверям.

Вижу за ними какой-то приближающийся силуэт, мужской.

Он открывает дверь и идет прямо ко мне.

Я делаю шаг в сторону, чтобы не столкнуться.

— Алиса!

Он хватает меня за руку. Это светловолосый парень в яркой рубашке.

— Привет, — он скалит довольную улыбку. — Куда ты пропала? — обнимает меня, не давая опомниться. — Уходишь уже, что ли? Ты когда пришла вообще, я и не видел?

Я смиренно помалкиваю.

— Пойдем, пойдем.

— Она… — нерешительно произносит пес с бейджиком.

— Она со мной, — бросает ему мой заступник и тянет меня за собой.

Перед нами распахиваются красные воротца.

А за ними сверкание, грохотанье, дребезжание.

Не открывая рта, я плетусь за этим парнем по мерцающему огнями залу, в котором царит торжество и веселье. И под громкую музыку мы дрейфуем сквозь толпы танцующих, как двухместная лодка между камнями по горной реке.

Я верчу головой — пытаюсь найти знакомые крысиные морды и свиное рыло. Они ведь где-то здесь.

Мой провожатый подводит меня к одному из столиков, за которым сидит компания из двух девушек и одного длинноволосого парня.

— Смотрите, кого я нашел! — кричит он.

— О, Алиса! — в один голос визжат обе девушки, вскакивая и кидаясь ко мне с вытянутыми руками.

Они меня обнимают и целуют в щеки.

Я тупо зеркалю их движения.

— Рыжий, где ты ее нашел?

— Ага, совсем потерялась.

Я не Алиса, хочу сказать я. Но не могу. Или все-таки не хочу?

Где-то глубоко внутри всё это меня даже радует. Меня принимают за кого-то другого. У кого есть друзья. Может, мое последнее желание о чем-то необычном сбылось?

— Платье — огонь.

— Да, шикарное.

— Выглядишь потрясно.

Подружки нахваливают меня так, словно пытаются выслужиться. Ну что ж, продолжайте, не скупитесь, я всё приму.

— Давайте выпьем!

Компания двигается на диване, освобождая для меня место. И я сажусь.

Рыжий вручает мне бокал с коктейлем.

Мы все чокаемся. Это сопровождается восторженными воплями, будто мы только что одержали победу в соревнованиях.

Я потихоньку втягиваю в себя напиток и смотрю по сторонам.

Людей на танцполе битком: мечутся искры из глаз и из-под каблуков. Но их радостные эмоции какие-то неестественные, они будто нарочно их выдавливают из себя. Народ здесь танцует не от счастья, а чтобы это счастье получить. Это как улыбаться без повода, чтобы обмануть мозг и развеселиться. Психологи советуют практиковать такие улыбки, говорят, помогает. Кому-то, может, и помогает. Мне — нет.

Ой, а не крысиные ли это глазки в меня сейчас стрельнули из толпы? Не вижу. Растворились.

— Что такая молчаливая?

Ловлю на себе взгляд одной из новых подружек. Которая словно сестра второй.

У них одинаковые накачанные губы, одинаковые тонкие носы, схоже подведены глаза и очерчены брови. Будто они обе стремились быть похожими на одну и ту же гламурную икону стиля. Неужто у них комплексов не меньше моего? Только их комплексы, видимо, какие-то благородные, аристократические.

Надо бы уже и поговорить с ними о чем-нибудь, а то ведь так в доброй компании долго не усидишь. Я открываю рот, но не успеваю ответить — девушка заговаривает вновь:

— До сих пор не могу забыть, как ты зажигала в прошлый раз. Это было вау, такое творила. Сегодня повторишь?

— Сегодня сотворю неповторимое, — наконец произношу я.

— Ха-ха-ха.

— Так, не кладите ничего на стол, Алиса может захотеть танцевать в любой момент, ха-ха.

— Не нашла тебя во вконтаче, — включается вторая подруга, доставая мобильник. — Какой у тебя ник?

— Меня нет во вконтаче.

— Нет? — то ли с недоверием, то ли с сожалением. — А где есть?

— Здесь, — говорю. — Лайкни меня.

— Ха-ха-ха.

— Всё, подписалась на тебя, ха-ха.

Да я душа компании. Мой первый опыт. Мой последний опыт.

— А давайте все сфоткаемся, — говорит вторая подружка и вытягивает телефон.

Наша группа собирается в тесную кучу, пытаясь попасть в кадр с необрезанными головами. В центре экрана — мое намарафеченное лицо, окруженное чужими друзьями.

Щелк! — и, наверное, завтра в интернете под этим фото будет новый комментарий о похождениях некой таинственной гостьи клуба. Новая улика в деле о загадочной самоубийце.

— За встречу! — горланит Рыжий, затейливо поглядывая на меня, и поднимает бокал.

Мы вновь с шумом чокаемся.

Вот как, значит, проходят дружеские вечеринки.

Окончив гребаную школу, я ждала, что поступлю в универ, где наконец встречу настоящих друзей, подруг, у нас будет множество общих интересов, будут частые совместные времяпрепровождения и мы будем держаться друг друга всю жизнь. Сбылось только одно — я поступила в универ.

Не скажу, что там были плохие ребята, может, и хорошие, не знаю, так и не сдружилась ни с кем, держалась в основном в стороне. Да и ко мне никто особо не тянулся, чтобы прям: «Эй, Олеся, а давай с тобой дружить, созваниваться каждый день, ходить вместе куда-нибудь, тусить по полной программе». Нет, такого не случилось.

Наверное, травма, приобретенная в кругу одноклассников, все-таки не дала мне расслабиться и позволить себе окунуться в мир нормальных людей, не желающих тебе зла. Недоверие к миру не зарубцевалось.

Зато сейчас, в компании этих людей, принимающих меня за свою подругу, мне, пожалуй, если и не весело, то хотя бы интересно. А это чувство, интерес, оно ведь тоже приятное.

Хотя ко мне подбирается предчувствие, что в пьяных компаниях весело только первый час. Ну и пусть — на дольше меня всё равно не хватит. Зажигайте, друзья.

Отгоготав вместе со всеми, Рыжий пытается протиснуться на диван, чтобы подсесть ко мне. Он извивается, морщится, кряхтит и в итоге, выдавив меня с насиженного места, усаживает к себе на колени.

Это уже слишком, конечно. Не нравится мне такой жест. Я не такая распущенная, чтоб абы к кому на колени прыгать. Но, с другой стороны, ведь это он выручил меня в моем сумасшедшем плане попасть сюда. Поэтому, наверное, не стоит сейчас манерно отталкивать его. Ну что ж — заслужил. Только сиди ровно, не ерзай.

— Мне повезло, что ты легкая, — говорит он.

Это он так, наверное, выказывает готовность нести меня пьяную домой, потому что прямо сейчас подливает в мой бокал что-то из бутылки, из которой наливал себе.

— Я, вообще-то, всё вижу, — говорю я.

— Это потому что высоко сидишь, далеко глядишь. — Юморист хренов. — Или сегодня ты на антибиотиках, хе-хе?

Он смотрит на мое серьезное лицо.

— Нет, если не хочешь, не буду, просто думал, как в прошлый раз.

А не спалюсь ли я так? Вдруг всё же вычислят, что я пародия на их загадочную подругу, да и, в общем-то, на каждого из них?

Нет, не должны, они все на праздничном кураже, все пьяны и рассеянны. Мне просто надо поменьше с ними болтать.

Я тяну свой бокал ближе к себе и вставляю трубочку в рот. Буду потихоньку из нее посасывать, пока она протяжно не захрипит из-за нехватки плотности, и тогда я вежливо всем откланяюсь и поеду домой — и там уже откланяюсь окончательно.

— Алис, — окликает меня одна из подружек, — закажем кальян?

Я отрицательно мотаю головой.

— Что так? Давай.

Я морщу нос, демонстрируя, что я сейчас как бы не в настроении и как бы просто не хочу.

Подружки переглядываются и одновременно начинают хохотать. Даже молчаливый длинноволосый паренек обрадованно кряхтит вместе с ними. Ишь, а я думала, он глухонемой.

— Бросила? Ха-ха.

— Что, не можешь больше? Ха-ха.

— Ты нам-то хоть оставь немного в этот раз.

— Принесите нам кальян, пожалуйста…

Наклонившийся официант выслушивает детали заказа и мчит исполнять.

— Ой, Алис, ты сегодня какая-то не такая.

— Угу, без настроения что-то.

Подружки глядят на меня своими одинаковыми глазами из-под одинаковых ресниц и ждут реакции на их внимание.

— Может, случилось чего?

Не случилось — но скоро.

Я не успеваю ничего ответить — включается Рыжий:

— Не приставайте к моей девочке.

И, обняв меня, уводит свои бедра, как бы пряча меня и унося подальше от назойливых соседок.

— И правда, — говорит он, — что такая невеселая?

— Веселая, — говорю. — Не видишь? Веселюсь как в последний раз.

Он снисходительно улыбается.

— Я по тебе соскучился, — шуршит мне в ухо.

Достаточно милый парень. Похож на избалованного сыночка состоятельных родителей, не нашедшего себя ни в чем, кроме как прожигать их деньги и свою жизнь в таких заведениях.

Зачем все эти никчемные курсы по достижению успеха, вот же он, лучший способ стать богатым, — нужно всего лишь родиться в богатой семье. Пусть даже недоношенным.

— Разве можно так исчезать? — продолжает он. — Хотя бы телефон оставила.

Скоро так исчезну — не дозвонишься.

— Это была лучшая ночь в моей жизни, — мурлычет котяра.

Делаю довольное лицо, будто и сама рада, и его поощряю.

— Всё время вспоминаю твои «аф-аф»…

Он нюхает мои волосы.

— Твои «мяу-мяу»…

Касается носом моей шеи.

— Твои «кря-кря»…

Да тебе б в зоопарк сторожем устроиться — и всю жизнь горя знать не будешь.

Вдруг я замечаю, как в мою сторону идет она. Кто-то впустил свинью в заведение.

Бежит ко мне, словно сейчас забодает. Но, подойдя ближе, замедляется, будто засомневалась — действительно ли это я, в таком непривычном образе. Извините, пятница — могу себе позволить. А в понедельник вообще прогуляю.

— Ты все-таки пришла? — Начальница становится около нашего столика.

Она смотрит на меня.

Я молчу и раскачиваюсь на чужих коленках. Уходи, уходи, уходи, уходи…

Но она не уходит, а неподвижно стоит рядом и сверлит меня своими свиными глазками, пытаясь проделать дыру в моем безмолвии и безучастности.

Гляделки так гляделки, вызов принят. Я с шумом втягиваю коктейль через трубочку. Что, даже платье не похвалишь?

Наконец она нервно отводит глаза, настороженно оглядывает всю мою новую компанию, которая в недоумении таращится на нее с обеспокоенным видом. Близняшки в своей одинаково брезгливой мимике сейчас просто восхитительны.

Затем Свинья противно скрипит:

— Ну, мы тебя ждем. — И сваливает наконец.

Надеюсь, больше никогда не увидимся.

— Алис, кто это был, ха-ха?

— Чего ей надо было-то?

Подружки трещат наперебой.

— Какая ужасная женщина.

— Ты ее точно знаешь?

Я поворачиваюсь к ним, говорю:

— Это моя сестра.

Они замирают.

Но, переглянувшись, тут же прыскают смехом.

— Ну ты жжешь.

— Я чуть не подавилась, ха-ха.

Я смотрю на вопросительное лицо Рыжего, которого, похоже, удивил этот спектакль со Свиньей, и говорю:

— Не задавай глупых вопросов.

Он улыбается:

— Тогда задам неглупый.

Я с искусственной заинтересованностью поднимаю брови.

— Может, уйдем отсюда? — говорит.

Как это уйдем? Я ведь еще даже не танцевала.

Вот так, не дожидаясь, когда я допью свой коктейль, меня приглашают в постель. Уверен, собака, в своей привлекательности. Наверное, ныне это модно — экономить время.

Всего вокруг стало так много, и хочется успеть всё попробовать, поэтому время стало твоим личным ценным ресурсом. Особенно когда осознаешь, что оно не бесконечно. И становится жалко порой даже книгу прочесть, потому что это твое время, безвозвратное, и ты позволяешь себе тратить его лишь мелкими частями на еще более мелкие, но быстрые удовольствия — короткие шутки, мимолетные картинки, ролики, куцые разговоры, этакие микроскопические источники позитивных эмоций, перелопачиваемые один за другим с бешеной скоростью.

Такой ритм не для меня. Я просто не успеваю.

Я словно постоянно бегу по разрушающемуся за моей спиной мосту и никак не могу добраться до другой стороны. Поэтому я и решила остановиться. Сегодня.

По сути, сегодня я уже даже бросила бежать и сейчас всего лишь несусь по инерции, как спортсмен, пересекший финишную ленту. И вот-вот рухну.

— Хочу еще раз поцеловать пятнышко, — шепчет Рыжий.

Тут, наверное, нужно проявить осторожность, не выдавая, что я понятия не имею, о чем он талдычит.

— А ты найдешь его? — кокетничаю. Я самоубийца-кокетка.

— Конечно, я же профессиональный рыбак, я всегда найду мою рыбку.

— Рыбку?

— Если, конечно, ты ее не отмыла, хе-хе.

Я начинаю нервничать. У меня есть белое родимое пятно — пигмент из-за дефицита меланина. По форме похоже на рыбу. На внутренней стороне бедра.

— Она ведь никуда не уплыла? — мурлычет Рыжий и, проскользнув рукой, гладит меня по моему пятнышку.

Мое имя Мандраж.

Я не понимаю, что происходит.

— А еще я поцелую тебя в копчик, чтобы ранка быстрее зажила.

Мое имя Шок.

Нет, это не розыгрыш офисных сучек. Таких подробностей мои анатомии они знать не могут. Я ведь с ними ничем не делюсь и штаны перед ними не снимаю.

— Откуда ты всё это знаешь? — говорю я строго.

— Что знаю?

Я встаю с его колен.

— Что «что»? О моем пятне и болячке!

На меня глазеют новые подружки, с синхронной оторопью на лицах-дублерах. Бесят уже.

Рыжий с удивленным видом поднимается, становится рядом и, наклонившись к моему уху, чтобы не потерять голос в музыке, говорит:

— Вообще-то, всё было при свете.

Мое имя Остолбенение.

Как? Что? Что за?..

Я не знаю, что сказать, что пропищать, что простонать.

Наконец крик сам вырывается из моего горла:

— Что было? С кем у тебя там что было? Не со мной. У кого-то тоже рыбка…

Как вспышка перед глазами: я вижу перед собой озадаченного Рыжего, но вижу его… голым. Нет, не вижу так, словно у меня рентгеновское зрение, а будто я догадываюсь, очень точно догадываюсь, как он выглядит сейчас без рубашки. Он хорошо сложен, крепкие руки, кубики на прессе, татуировка на плече…

— У тебя тату на плече? — я указываю на него пальцем.

Рыжий с воздетыми бровями приподнимает руки и оборонительно выпячивает ладони, будто я угрожаю ему заряженным пистолетом, а не дрожащей кистью.

— Алис, успокойся, ты чего?

— У тебя есть тату?! — рычу я, продолжая целиться в него рукой.

Да я сейчас всех тут перестреляю к чертям собачьим, если не увижу то, что хочу. Патронов у меня хватит на всех. Я буду укладывать замертво одного за другим каждого золотого молодого, пока он не покажет мне свое плечо. На котором есть тату. Не знаю, откуда я это знаю, но знаю наверняка, оно есть. И это… ящерица?

— Есть?! — снова бросаю я.

— Ты же видела, — говорит Рыжий.

— Показывай!

Он расстегивает пуговицы рубашки и оголяет плечо.

У него на коже красуется ящерица. Ну конечно, ящерица. Именно такая, какую я представляла, с растопыренными лапками и извилистым хвостом.

Этого не может быть. Я же не ясновидящая какая-нибудь, иначе я бы не вылезала из казино. Я будто видела его раньше, просто забыла. Я забыла, как видела голого мужика?

— Мы че, с тобой спали? — ворчу я.

Подружки-близняшки сидят с выпученными стеклянными моргалками и разинутыми ртами.

Рыжий смотрит на меня глазами обиженной собаки.

— Алис, ты чего, не только копчиком ударилась?

— Не называй меня так… — психую я.

— Алис…

Музыка, гремящая из всех колонок в зале, теряет свою форму и превращается в беспощадную какофонию. Панорама перед моими глазами становится размытой, будто с помехами из-за плохого телесигнала. Мир словно сужается.

Я делаю медленные шаги назад, отходя от Рыжего и забредая в толпу дергающейся в танце молодежи, словно в ожившее кукурузное поле.

Он стоит и наблюдает, как я удаляюсь с лицом сломанной куклы. Да, я не чувствую лица, оно словно пластиковое. Не могу даже моргнуть.

Музыка орет невозможно. Но шум в моей голове заглушает ее.

Это сон?

А может, я уже покончила с собой и теперь спокойно лежу в кровавой ванне в синем платье? И это всё — потусторонняя иллюзия, переход в новый мир?

Мой мозг придумал эту арену и этот театр. Он показывает мне, как выглядит и звучит моя персональная преисподняя.

Ну конечно, я сейчас не здесь, мое тело не здесь, а там, где я вскрыла себе вены. Таксист-лодочник перевез мою душу из зоны живых в пристанище мертвых. И, пройдя через врата, ведущие в бездну, я попала в тот самый ад, где всё горит и разносятся вопли… невнятные вопли беснующихся в танце людей.

Эти скачущие демоны задевают меня локтями — и это больно. Мне больно, как если бы я была жива. Как если бы у меня была плоть. Которая сейчас ох как чувствительна.

Их слишком много вокруг, мне тесно в их толпе, они колошматят меня так, что мне не нужно даже себя щипать, чтобы проверить, не сплю ли я.

Меня трясет. Мне душно. У меня головокружение.

Силы будто уходят из меня.

Я сейчас просто рухну здесь, и меня затопчут эти безмозглые обдолбыши.

Я сейчас… сейчас… задохнусь.

«Не волнуйся», — слышу я шепот в ушах.

Резко оборачиваюсь.

Кто?!

Рядом в припадке бьются две потные миниатюрные овечки, размахивая руками с закрытыми глазами.

Это был кто-то из них?

Не смотрят на меня, не замечают, молча пляшут под оглушительный бит.

Вряд ли. Просто показалось.

Мое недомогание не проходит. Меня то знобит, то печет. Я пытаюсь не потерять зрение, держать фокус на чем-нибудь, но не могу ни за что зацепиться, всё будто ускользает. Только бы не упасть тут, среди этих безжалостных каблуков, готовых измолотить мое лицо и тело.

«Успокойся», — снова шепчет голос.

Прямо в уши. Сразу в оба.

Я вновь оборачиваюсь. Мои глаза максимально распахнуты: никого, кто мог быть так близко, чтобы ляпнуть что-то слышимое. Не так четко. Не в таком шуме.

У меня крыша едет.

Я определенно схожу с ума. Хотя сейчас ничего не может быть определенного. Всё где-то там, за пеленой.

Никто со мной не разговаривает. Мне это просто воображается. Моя воспаленная черепушка выуживает закатившиеся в щели обрывки то ли забытых, то ли несказанных фраз и пихает их в самые перепонки на полной громкости.

Я невольно хватаю себя за голову, прижимаю ладони к ушам, чтобы хоть немного сбавить этот раздирающий меня неимоверный шум.

Кажется, я что-то чувствую — в горле. Что-то мерзкое. Точно — я чувствую тошноту. Меня вот-вот вырвет.

Я, выставляя перед собой руки, пробую идти вперед. И еле-еле проталкиваюсь через народ. Я даже толком не понимаю, в какую сторону двигаюсь.

«Встретимся в туалете», — говорит голос.

Да что же это?!

Мне дурно.

Кажется, что сейчас упаду.

Кто-то возникает передо мной. Кто? Снова галлюцинация?

— Олеся, — слышу я и наконец почти четко вижу перед собой Свинью. — Ты танцуешь одна?

Я отворачиваюсь. Не до тебя сейчас, животное. Сгинь.

— Олеся!..

Я не могу вздохнуть.

Всё. Бегом.

Я мчусь — мчусь к туалету. Хотя и не знаю, где он. Нарушила одно из своих главных правил — заходя в новое помещение, узнавать, где отхожее место. И теперь я ищу полузрячими глазами табличку. Но не нахожу.

Еле выбираюсь из бушующей толпы. И замечаю, как какие-то девушки выходят из дверей, поправляя одежду.

Это там.

Двигаюсь уже по приборам, почти на ощупь.

Забегаю наконец. Дверь одной из кабинок открыта. Вперед. Наклоняюсь над унитазом и с диким хрипом напрягаю горло, будто собираюсь изрыгнуть драконий огонь.

Но пламя не извергается из моей кипящей пасти. Вообще ничего не извергается.

Я скулю, пытаюсь что-то выдавить. Но ничего не выходит.

Й-йооо, кричу я, напрягая связки и лицо. Глаза слезятся. Дыхание перехватывает. Эффекта нет. Только длинная слюна повисает на моей губе, растягиваясь и устремляясь вниз.

Я будто попавший в сжимающиеся тиски лимон, в котором почти не осталось мякоти. Чувствую жжение снаружи и опустошение внутри.

Я коротко и быстро дышу, не могу успокоиться. А ведь надо.

Так, вздохни. Глубже. Еще. Еще…

Вроде полегче. Вытираю рот тыльной стороной кисти. Потираю глаза, чтобы начать видеть, и плевать, что размажу по лицу краску, обольщать я уже никого не планирую. Стоя на коленях перед унитазом, я запрокидываю голову и медленно моргаю, глядя в потолок. Вроде и зрение становится четче.

Я просто переволновалась. Это, наверное, была та самая паническая атака, о которой сейчас модно трындеть, как о новой чуме. Странно, что, с моими депрессивными и ненавидящими жизнь тараканами в голове, такого не случалось со мной раньше. Видимо, наступивший судный день спровоцировал этот безумный всплеск.

Я сплевываю. Покашливаю, прочищая горло, и сплевываю вновь.

«Вставай. Корчишься тут как дура», — вновь раздается тот же голос.

Он пугает меня.

Я держусь за ободок унитаза и оглядываюсь назад.

Дверь кабинки так и осталась незапертой, а рядом кто-то шебаршится.

Дрожа и корежась, я пытаюсь подняться и, помогая себе руками, встаю наконец на ноги. Выглядываю из кабинки.

У зеркала стоит девушка невысокого роста и роется в сумке.

— Че ты сказала? — гаркаю.

Она испуганно замирает и смотрит на меня.

— Я? Ничего я не говорила. — Она хватает сумку и поспешно выходит из туалета, бросая напоследок: — Пить меньше надо.

Поучи еще меня, собака облезлая.

Я делаю шаг к раковине. Смотрю в зеркало. Ну и лицо. Будто боксерша с десятилетним стажем, которую ткнули в торт. От милой девушки, которую я сваяла дома перед уходом, осталась только заколотая назад челка.

«Это я сказала», — я вижу, как шевелятся мои губы, сопровождая этот потусторонний голос.

Притрагиваюсь пальцами ко рту с размазанной помадой.

«Ну привет, — говорит мое отражение, глядя мне в глаза. — Самое время познакомиться».

Это невозможно.

Я чувствую движение своих губ, но я ничего не говорю. Это не мои слова.

«Меня зовут Алиса».

Что это? Как?

Я не могу пошевелиться. Меня словно захватил злой дух, парализовав всё тело.

Я напрягаю руки, ноги, пытаясь сорвать эти фантомные оковы, но они крепкие.

«Можешь не представляться. О тебе я знаю всё».

Мой рот дергается. Моя челюсть колеблется. Они двигаются сами, без моего участия. Я не делаю абсолютно ничего и не могу — пытаюсь, но не могу ни вытянуть губы, ни стиснуть их. В моем лице десятки мимических мышц, но ни одна из них меня не слушается. Они сокращаются не по моей воле. А по чьей?

Что за хрень происходит со мной? Что за фокусы? Что за мистика? Меня загипнотизировали? Или кто-то сделал мою куклу Вуду и теперь потешается?

Мне страшно — так же, как и когда однажды со мной случился сонный паралич, о котором я в тот момент, конечно, ничего не знала. Может, и этот сейчас пройдет? Отпустит через минутку?

Пока тихо.

Только бы вновь не заговорил тот голос. И только бы не моими губами.

Тепло вдруг входит в мои ноги — я их чувствую. И чувствую в них накатившую слабость.

Я обессиленно сползаю вниз. Еле успеваю кое-как уцепиться за раковину, чтобы не разбиться вдребезги о кафельный пол. Но пальцы моментально соскальзывают с фарфора, и я все-таки распластываюсь на полу, ударившись и упершись спиной о дверь кабинки. Ноги в разные стороны, голова завалена набок, а размякшие руки опущены вдоль тела, как у только что упоровшейся наркоманки.

Вздох. Еще вздох. Еще…

— Алиса, — раздается надо мной голос.

Неужели снова? Пожалуйста, не надо. Хватит этой чертовщины.

Передо мной появляются люди. Это девушки. Они приседают рядом со мной, и я узнаю их — мои подружки-близняшки.

— Что с тобой?

— Что случилось?

— Ты упала?

— Тебе плохо?

Непонятно, у кого из нас худо со зрением и помутнен рассудок. Неужели не очевидно, что со мной что-то случилось, что я упала и что мне определенно плохо?

Они помогают мне подняться, и моя благодарность не знает границ.

Мое сердцебиение усиливается. Я осторожно шевелю руками — кажется, всё снова работает.

— Алиса, подержать тебе волосы? — говорит одна из девушек.

Эх, таких бы преданных подруг да в школьные бы годы, всё у меня сложилось бы иначе. Но ведь и они на самом деле дружат не со мной. Они меня с кем-то путают.

Я чувствую мелкую дрожь, словно от температуры.

Близняшки ждут от меня ответа. И, пытаясь вывести меня из комы, вновь обращаются ко мне:

— Алиса?

Алиса, Алиса, Алиса…

Мое имя не Алиса. Мое имя Бежать.

Я отступаю от них, ускоряю шаг и удираю.

Выскакиваю из туалета. Влетаю в орду прыгающих тел, расталкиваю их и рвусь вперед.

Но эта нечисть снова зажимает меня в танцевальном шабаше.

Нет, ведьмы, кикиморы, сатиры и эльфы, вы меня не остановите. Я должна выбраться из этой дымящей пропасти. Я не останусь здесь на веки вечные. Я возвращаюсь в реальный мир, где мне всё знакомо и понятно, где мое тело — это мое тело и распоряжаюсь я им так, как хочу, — будь то кормление, купание или самовредительство.

Я настойчиво продираюсь сквозь давку.

Наскоком подлетаю к столику Рыжего, который, завидев меня, тут же встает с места. Я хватаю со спинки дивана свое пальто и неудержимо мчу дальше.

— Алиса! — доносится вслед.

Нервно оглядываясь, я несусь в сторону выхода. Никто не преследует. Никто не подсматривает. Никто не голосит в уши.

Наконец выбегаю из стеклянных дверей.

Вижу такси. Взмахиваю рукой. Сажусь.

Вези меня обратно, лодочник. Скорее. Гони на красный, объезжай по встречной и тарань другие машины. Плачу два счетчика. Три — если будешь молчать.

В голове монотонный шум. Просто шум. Других звуков нет. И это хорошо.