Кошмары Серебряных прудов

Антон Иванов, 2000

Начались мелкие и крупные неприятности в день рождения Жанны. Она уронила торт, и именинные свечи прожгли скатерть. На следующий день Жанна чуть не утонула в пруду, провалившись под лед. Затем на старинной гравюре ни с того ни с сего разбилось стекло. "Тут дело нечисто", - думают Жанна и ее друг Федя и решают снять сглаз, обратившись к бабке. А вернувшись от нее, ребята узнают, что бесследно исчез их одноклассник - Толик Волобуев...

Глава II

ПОЛЫНЬЯ

Впрочем, Толян не просто заорал. Он одновременно схватил чайник и залил крутым кипятком полыхающие салфетки. Строго говоря, кипяток попал не только на салфетки, но и на колени сидящих вокруг стола. Мы, естественно, взвыли и повскакивали на ноги.

— Совсем обалдел, Толян? — накинулся на него Макси-Кот.

— Сам ты обалдел, — обиделся Волобуев. — Я, между прочим, пока вы ушами хлопали, пожар потушил.

На это нам возразить было нечего. Очаг пожара «дитя джунглей» и впрямь ликвидировал. Если, конечно, не обращать внимания на потоки грязной воды, щедро лившиеся со стола на ковер. Прямо удивительно, какие ниагарские водопады получаются всего из одного чайника. Посмотрев на стол, я также заметил огромную дыру на скатерти.

Хотя, конечно, все эти разрушения казались сущими мелочами в сравнении с участью торта и Жанны. Виновница торжества по-прежнему стояла столбом посреди комнаты, сжимая побелевшими пальцами блюдо, на котором еще совсем недавно красовался роскошный торт. Лицо Жанны и плечи были в брызгах взбитых сливок. А на блюде теперь лежало нечто, напоминающее руины прекрасного античного города.

Огромные изумрудные глаза Жанны были направлены в одну точку. Она смотрела куда-то мимо нас в пустоту и явно ничего не видела и мало что понимала. А мы все, совершенно не зная, как выйти из создавшегося положения, с ужасом взирали на нее.

Внезапно мое внимание привлек странный звук, доносившийся снизу. Я посмотрел. Звук исходил от Пирса. Он сейчас тоже являл собою весьма живописное зрелище. Весь в сливках. К спине прилипла погасшая свеча от торта. Впрочем, Пирс всем видом показывал, что внешний вид его не особо и волнует. Он с аппетитом уписывал добрую треть торта, свалившуюся с блюда, и, естественно, от удовольствия громко чавкал.

Толян тоже заметил пса и со свойственной ему непосредственностью изрек:

— Во ржачка! Пес под взбитыми сливками!

Видимо, нервы у нас у всех были напряжены до предела. Ибо стоило Толяну это произнести, как нас охватил невольный, но жуткий хохот. Ну просто настоящая истерика. Мы ржали и не могли остановиться. Не смеялась одна лишь Жанна. Однако наш хохот вывел ее из ступора.

— По-моему, совсем не смешно, — каким-то деревянным голосом произнесла она.

Я понял, что Жанна едва сдерживается. Хохот наш оборвался столь же резко, как и возник. В комнате повисла гробовая тишина. Даже Пирс перестал вдруг чавкать и, поджав хвост, на полусогнутых уполз под стол.

— Мама так старалась, — по-прежнему безжизненным голосом продолжила Жанна. — Неужели…

И, не договорив, она вместе с блюдом кинулась прочь.

— Жанна! Жанна! — последовал я за ней. — Подожди. Мы сейчас все…

Я хотел сказать, что мы с ребятами сейчас все приведем в порядок. Но Жанна, швырнув блюдо с руинами торта на кухонный стол, отпихнула меня и скрылась в ванной комнате. Дверь хлопнула. Щелкнула задвижка.

— Да не расстраивайся ты так! — И, стремясь обернуть все в шутку, я добавил: — А между прочим, Пирсу торт очень понравился.

Ответом мне был шум воды из крана. Жанна даже слушать меня не хотела. Я все-таки постучался в запертую дверь, но тут на место происшествия прибыли все остальные. Динка, Светка и Лариска, оттеснив меня в кухню, тоже принялись стучать.

— Жанна! Жанна! — прокричала Динка. — Брось дуться и выходи. Все вообще-то отлично.

Шум воды за дверью усилился. По-моему, Жанка, чтобы нас не слышать, врубила душ. Динка, однако, продолжала успокоительные маневры. Правда, пока все ее уговоры оставались без ответа. А вода в ванной продолжала шуметь.

— Я вообще, ребята, не понимаю, какие проблемы, — с искренним недоумением посмотрел на нас Толян. — Это она чего, из-за торта? Так я же второй принес. Сейчас достанем, порежем, и все дела.

— Слушай, Толян, заткнись, — сжал кулаки я.

— Мое дело предложить, — смутился тот. — А ты что, Фома, считаешь, она не из-за торта?

— Заткнись, — снова шикнул на него я.

— А-а, — хлопнул себя по лбу Толян. — Теперь понял. Она это из-за пожара. Мать ее теперь, наверное, заругает. Вот мы однажды с Витьком тоже у него в квартире такого наделали…

— Вот и вали к своему Витьку, — обозлился Славка Кирьян.

— Слушай, Толян, — вмешался Макси-Кот, — если не врубаешься в ситуацию, лучше не лезь.

— Жанна, Жанна, — продолжали увещевать девчонки. — Ты хоть нам-то открой.

Шум воды резко оборвался. Дверь отомкнулась, и Жанна вышла. Я шагнул ей навстречу, но она, будто не замечая, шагнула мимо меня на кухню.

— Так, — по-прежнему безжизненным голосом произнесла она. — Сейчас я достану новую скатерть и пойду переоденусь. А вы пока все уберите. Будем пить чай с тортом… — Она выдержала короткую паузу и добавила: — Толяна.

— Ну! — широко улыбнулся тот. — Значит, порядок.

Жанна вручила нам чистую скатерть и вновь удалилась в ванную переодеваться.

Мы постарались как можно скорей все убрать. Затем сели пить чай с волобуевским тортом. Однако настроение было окончательно испорчено. Особенно у Жанны. Даже изобретательный Макси-Кот, который способен развеселить практически любую компанию, оказался бессилен. Все его шутки словно бы затухали под тяжелым, мрачным взглядом Жанны.

Я еще никогда не видел ее такой. А ведь мы с ней дружили уже целых три месяца. С самого конца сентября, когда я сюда переехал. И в ситуации мы с ней попадали разные. Но Жанна никогда не унывала. Что с ней сегодня случилось? Ну, естественно, все это неприятно. Но ведь не до такой же степени.

Разговоры за столом постепенно увядали. Наконец всем стало ясно: пора прощаться и уходить. Праздника явно не получилось. Ребята засобирались домой. Жанна не возражала. И даже не попыталась, хотя бы из вежливости, никого задержать. Вскоре нас осталось лишь трое. Сама Жанна, я, конечно, мой друг Макси-Кот. Ему, собственно, и уходить было некуда. Он оставался ночевать у меня, чтобы провести тут два следующих дня. Так повелось почти сразу, как мы переехали с Садового кольца, где обитали с Максом в одном дворе. Теперь он часто приезжал ко мне на выходные почти как на дачу. Хотя вообще-то наш окраинный район считается Москвой.

Обычно Жанна очень хорошо относилась к Макси-Коту. Но и он сейчас был не в силах оздоровить атмосферу. Хотя и выдал еще несколько смешных историй. Однако с равным успехом мог бы исполнить похоронный марш.

Хозяйка делалась все мрачней. И вид у нее был совсем не гостеприимный. Наконец, резко поднявшись из кресла, она без обиняков заявила:

— Ребята, у меня, во-первых, болит голова, а, во-вторых, больше всего на свете хочется побыть одной. Так что спасибо и до свидания.

Мы смущенно поплелись в переднюю. В квартире Тарасевичей почти физически ощущалось напряжение. Словно летом на улице перед сильной грозой. Даже Пирс почему-то не вышел нас проводить. И вообще его нигде не было видно. Доев загубленный торт, он куда-то спрятался.

— Жанна, — уже выходя на лестницу, проговорил я, — завтра куда-нибудь вместе пойдем?

— Там видно будет.

И дверь захлопнулась перед нашими с Макси-Котом носами.

— Нда-а, — скорбно покачал головой он. — Повеселились мы с тобой, Фома, классно.

У меня настроение было хуже некуда. Нашарив в кармане ключ, я, стараясь не поднимать шума, принялся отпирать собственную дверь. Сами понимаете, мне совершенно не хотелось лишних расспросов со стороны предков. Тем более я, как полный идиот, предупредил, чтобы раньше двенадцати нас с Котом обратно не ждали. Мы все втроем заранее наметили, что, когда разойдутся гости, еще от души посидим втроем.

Но, как говорится, человек предполагает… Мы с Максом тихонько вошли в полутемную переднюю. Из кухни слышался негромкий стук молотка. Это мой неугомонный предок что-то опять усовершенствовал. С тех пор как мы обзавелись собственной трехкомнатной квартирой, его просто остановить невозможно. Главное, он постоянно наносит себе различной степени травмы. На его руки уже просто смотреть без жалости невозможно. Но он все равно от наемных профессионалов-строителей отказывается. Мол, лучше его самого никто не сделает.

— О-о, это вы? Так рано? Что случилось? — вышла в переднюю из большой комнаты мать.

Я поймал на себе ее пытливый взгляд и поежился.

— Совсем и не рано. Просто все кончилось. Вот мы и пришли.

— Странно, странно, — с исполненным подозрительности видом произнесла моя родительница. — Игорь! — крикнула она отцу. — Они уже вернулись!

Раздался сдавленный крик, и мой предок выбежал в коридор. В одной руке он держал молоток. А большой палец другой засунул в рот и сморщился. Мне мигом все стало ясно: отец заехал себе молотком по пальцу.

— Ну вернулись, и что? — спросил он.

— Они вернулись слишком рано, — трагически изрекла мать. — Федор, вы поссорились?

— Ни фига мы не ссорились! — обозлился я. — Русским ведь языком говорят: просто посидели и разошлись.

— Неправда, — явно лишь укрепилась в собственных подозрениях мать. — Вот и Котик какой-то грустный.

— Что вы, тетя Марина! — возразил Макс. — Я, наоборот, очень веселый. Классно посидели у Жанны.

И в качестве доказательства он выдавил из себя совершенно неестественную улыбку.

Мать с сомнением покачала головой.

— Марина, оставь их в покое. Сами разберутся, — к счастью, вмешался отец. — Лучше пойдем. Подержишь там мне одну штуку. А то мне одному не очень удобно.

Мать, окинув нас напоследок еще одним подозрительным взглядом, последовала за предком на кухню. Скоро оттуда опять послышался стук.

Мы с Котом поспешили в мою комнату, не забыв плотно затворить дверь.

— Уф-ф! — плюхнулся на мою кровать Макс. — Ну и вечерок сегодня. Все просто одно к одному.

Я не ответил. Да и что было отвечать?

На следующее утро, позавтракав под исполненными подозрительности взглядами моей родительницы, мы с Котом начали вырабатывать программу действий. Прикинув несколько вариантов, мы решили пойти кататься на коньках. Благо декабрьские морозы, наступившие еще в конце ноября, пока держались. Макс сказал, что нужно ловить момент. Иначе потом, чего доброго, начнется длительная оттепель, плавно переходящая в весну, как это было прошлой зимой.

Коньки Макси-Кота гостили у меня еще с прошлого приезда. Он оставил их совершенно сознательно. На Садовом кольце с ними все равно особенно делать нечего. А тут целых два огромных замерзших Серебряных пруда. Катайся сколько влезет.

Мы начали в темпе собираться в путь.

— Жанке-то позвони, — сказал Макси-Кот. — Пойдет она с нами?

— Вот уж не знаю, — засомневался я. — Будет у нее после вчерашнего настроение или не будет.

— Коньки для настроения — самое лучшее дело, — мудро заметил Макс. — А Жанке нужно развеяться. Давай звони. А если не захочет, передашь трубку мне. Я уговорю.

— Уж как-нибудь сам уговорю, — буркнул я и потянулся к телефонной трубке.

У Тарасевичей подошла Юлия Павловна. Она кликнула Жанну.

— Привет! — нарочито бодро произнес я. — Ты как, уже встала? Одевайся. Пошли на коньках покатаемся.

— Не хочу, — кисло произнесла в ответ она.

— Однажды в студеную зимнюю пору я из лесу вышел. Был сильный мороз! — прибег я к помощи великого русского классика.

— Гляжу, поднимается медленно в гору лошадка, несущая в брюхе навоз. Крестьяне, завидев ее, ликовали и бурно лошадке той рукоплескали! — громогласно подхватил Макси-Кот. Он с детства обожает корежить все стихотворения.

Жанна, однако, и после этого не развеселилась.

— Не хочу на коньках, — каким-то сварливым голосом повторила она.

Видимо, на моем лице отразилась богатая гамма чувств, потому что Макси-Кот немедленно завладел трубкой.

— Слушай, Жанна, кончай дурить! — проорал он. — Во-первых, как тебе уже было сказано, мороз и солнце и все остальное тоже соответственное. А во-вторых, поминки по торту у тебя, по-моему, чересчур затянулись. Давно пора забыть о дорогом покойнике!.. Что, что? Нет, Жанка, я не дурак, и ты это прекрасно знаешь… Ну, это уж совсем несправедливо. Я считаю, что шутки у меня остроумные… Ах, значит, ты так не считаешь? Ну-ну.

Стыдно, но я испытал злорадство. Кажется, мой старый друг получил свою порцию комплиментов. Ничего, ему только полезно. Меньше будет воображать.

Коту было явно неприятно. Но он делал вид, что все в порядке. И продолжал читать Жанке лекцию о пользе катания на коньках. Она немедленно сказала и про коньки. Что именно, я не слышал. Но у Макси-Кота от растерянности даже задвигался кончик длинного носа, и он вернул мне трубку.

— Фома, мои аргументы исчерпаны. Теперь действуй сам. Если, конечно, получится.

Я не был уверен в успехе, но трубку взял. И опять повел разговор тоном массовика-затейника на каком-нибудь празднике Москвы.

— Жанка, там морозец! Красота!

— Про это я уже слышала, — кисло откликнулась она. — И не только от тебя, но и от Макса. Вам бы прогноз погоды читать по телевизору.

— И пруды хорошо замерзли, — решил пропустить колкость мимо ушей я. — Пошли. Не пожалеешь.

Промаявшись еще с полчаса, мы с Макси-Котом все-таки совместными усилиями уговорили Жанну присоединиться к нам. Нет, она совсем не повеселела. И воодушевления у нее не прибавилось. Просто пошла кататься, чтобы мы от нее отстали. Так, во всяком случае, она заявила мне. А потом милостиво позволила зайти за ней через десять минут.

Мы с Котом принялись бурно собираться.

— Слушай, Фома, что-то Жанка со вчерашнего вечера на себя не похожа, — сказал Макс.

— Не похожа, — согласился я. — Это, наверное, ее так день рождения расстроил.

— Наверное, — медленно произнес мой друг. — Но я бы лично никогда не подумал, что Жанка может из-за подобного до такой степени убиваться.

Я тоже лично никогда бы не подумал. Обычно Жанна все неприятности переносила с юмором. А сейчас и впрямь развела поминки по праздничному торту. Но что тут поделаешь. Видно, у нее полоса такая неудачная.

Ровно через десять минут мы позвонили в дверь Тарасевичей. Пирс, естественно, выскочил нам навстречу и, подпрыгивая высоко в воздух (никогда до сих пор не видел такой прыгучей собаки!), облизал сперва мое лицо, а потом физию Кота.

— Ты, Максик, наверное, единственный Кот в мире, которого признает этот пес, — усмехнулась Жанна. Кажется, она наконец начала приходить в себя.

Мы вышли на улицу и обогнули наш многоэтажный и многоквартирный дом. На улице ярко сияло солнце. Под ним ослепительно блестел белый снег. Даже глазам было больно.

— Я от такого снега отвык, — сказал Макси-Кот. — А верней, не привык. Прямо как за городом.

Мне было совершенно ясно, что он имеет в виду. Там, на Садовом кольце, снег, едва выпав, становится серым, а порой почти черным.

— А все потому, Максик, — покосилась на него Жанна, — что наши Серебряные пруды — экологически чистый район. От центра Москвы далеко…

— Ох, далеко, — вздохнул Макси-Кот, которому было пилить от своего дома до нашего целых полтора часа.

— Вдалеке, но не в обиде, — продолжала Жанна. — Вредных производств никаких. Полезных, впрочем, тоже.

— Одно кладбище, — усмехнулся Макси-Кот.

— Но ведь на нем не хоронят, — уточнила Жанна.

Вообще-то на нашей памяти один раз хоронили. Но это другая история, и я не буду здесь на ней останавливаться^[1].

Мы огляделись. По-видимому, декабрьский морозный денек пришелся по вкусу не только нашей тесной компании. Двор кишел разновозрастной и разношерстной публикой. Бабушки, дедушки, дети, собаки, а одна тетка даже водила на поводке крупногабаритного сиамского кота. От этого домашнего животного почему-то шарахались собаки. Вероятно, он сумел хорошо себя поставить.

Миновав двор, мы пошли по протоптанной в заснеженном поле тропинке к старинному кладбищу с не менее старинной кованой оградой, на которой красовалась табличка: «Памятник архитектуры. Охраняется государством».

Впрочем, как мы уже выяснили, охранялось не кладбище, а возвышавшаяся чуть поодаль церковь, которую реставрировали, а потом в ней вспыхнул пожар, и теперь она была черной от сажи. Сейчас, среди белого снега и яркого солнца, закопченная колокольня особенно бросалась в глаза. Правда, мы к этому зрелищу успели привыкнуть. Как-никак со времени пожара прошло целых три месяца. Обогнув кладбищенскую ограду и миновав несчастную церковь, мы устремились дальше по тропинке. Летом тут были зеленые луга. Теперь они скрылись под ровной толщей белого снега. Настоящее раздолье для лыжников, о чем свидетельствовала паутина лыжней.

Наш путь лежал по прямой к Серебряным прудам. А если свернуть от церкви налево, то другая тропинка выведет к искусственным горкам, где можно классно покататься на лыжах или на санках. И даже попрыгать с трамплина.

Вскоре мы подошли к первому из двух Серебряных прудов. На нем каталась тьма народа. А на втором — всего несколько человек. Однако всем было лень до него тащиться. Поэтому, дойдя до ближайшего пруда, они остались именно на нем. В одном конце сражались хоккеисты. В другом — просто катались на коньках. Кто один, кто парами. А какая-то компания, взявшись за руки, ехала шеренгой в десять человек. Мы посмотрели на это, и Жанна решительно произнесла:

— Пошли дальше. Тут слишком тесно. Толком даже не разбежишься. Обязательно кто-нибудь налетит.

Я хотел возразить: «Это весело, и знакомых куча», — однако, глянув на Жанну, от комментариев воздержался. Лицо ее как-то не располагало к спорам. Да и Макс сделал выбор в пользу более отдаленного пруда. В общем, пришлось подчиниться мнению большинства.

Мы снова пустились по тропинке. Второй пруд был намного меньше первого. Однако и его никак нельзя назвать маленьким. Возле противоположного от нас берега каталось всего несколько человек. Весь остальной лед безраздельно предоставлялся нам. Опустившись на лавочку, мы надели коньки, а обувь сложили в пластиковую сумку и зарыли в сугроб. Нашим родителям такой способ явно бы не понравился, но мы его широко практиковали. Во-первых, никто посторонний не видел, куда мы и что зарываем. А потом, кому охота кататься с ботинками через плечо или, еще того хуже, по очереди караулить их.

Лед оказался хорошим. Сперва мы просто скользили наперегонки, затем принялись играть в салочки. Жанна развеселилась. Весело хохоча, она с ловкостью уворачивалась от Макса, который водил. Отчаявшись догнать Жанну, мой вероломный друг переключился на меня и, потратив немало усилий, добился успеха. Жанна и от меня с ловкостью уворачивалась, но мне все-таки повезло больше, чем Коту. То есть вообще-то я пустился на хитрость и крикнул:

— Жанка, по-моему, к нам Диана идет!

Глянув на берег, она, понятное дело, тут же раскрыла обман. Но темп был потерян. Моя рука без труда достигла ее плеча, я крикнул:

— Вот теперь води!

И унесся вперед.

— Федор, ты гад! Так нечестно! — возмутилась она и погналась за мной.

Я уже почти добежал до противоположного берега, когда за спиной вдруг раздались треск и истошный вопль Жанны. Я обернулся. У меня похолодело внутри. Жанна медленно уходила под лед.

Ее засасывало в полынью, словно в болото. Отчаянно цепляясь за лед, она пыталась выбраться из воды, но руки соскальзывали, и все, что ей оставалось, — это в немой мольбе взирать на меня.

Ее полный отчаяния взгляд и привел меня в чувство.

— Кот! — как оглашенный проорал я и кинулся на помощь.

— Только не подъезжай близко! — крикнула Жанна. — Иначе тоже провалишься.

Предупреждение прозвучало вовремя. Сам бы я в панике не сообразил. Резко затормозив в метре от полыньи, я распластался на льду и пополз к Жанне, без остановки твердя:

— Держись, держись. Я сейчас.

— Шарф, — прохрипела Жанна.

— Твой шарф? — не понял я.

— Дурак, твой. Иначе не выберусь.

Ну, естественно. Продолжая ползти, я размотал длинный шарф, накрутил один его конец на руку, а другой бросил Жанне. Она сумела поймать его. Шарф натянулся. Тут, к счастью, подоспел Макси-Кот. Один я бы, наверное, не справился. Друг мой тоже ухватился за шарф.

До сих пор не могу понять, каким чудом нам удалось вытащить Жанну. Отчетливо помню лишь момент, когда она, вымокшая до нитки, лежала на льду. Нам с Котом стоило больших усилий поднять ее на ноги. Ее всю трясло, и коньки разъезжались. Сорвав с себя теплую куртку, Макс заставил Жанну надеть ее на себя, застегнул «молнию», а потом затянул тесемки капюшона.

Тут, к счастью, нам на помощь подоспели ребята постарше, катавшиеся в другой части пруда. Они сцепили руки и таким образом донесли нашу почти утопленницу до места, где мы зарыли обувь.

Впрочем, переобуть Жанну тоже оказалось делом совсем не простым. Шнурки на ее ботинках с коньками намокли и к тому же замерзли. Словом, их пришлось резать. Хорошо еще, у запасливого Кота в кармане куртки всегда лежал складной ножик.

Теперь главное было скорее доставить утопленницу домой. Жанну трясло еще сильнее. Мы с Котом, подхватив с двух сторон ее под руки, скомандовали:

— Бежим!

Так вот мы и неслись без остановки до самого нашего дома. В лифте Жанна сползла по стенке на пол.

— Ноги не держат, — жалобным голосом объяснила она.

Мы тоже едва держались. Перед глазами плыли темные круги. Но нам требовалось во что бы то ни стало доставить Жанну до квартиры.

Едва мы оказались на нашем десятом этаже, Кот принялся трезвонить в звонок Тарасевичей. Раздался лай Пирса. Дверь распахнулась. Наверное, наше трио выглядело очень живописно и выразительно. Потому что, едва нас увидев, Юлия Павловна позеленела и, наверное, брякнулась бы в обморок, но Кот вовремя подхватил ее и проорал в самое ухо:

— Скорее! Раздевать и в горячую ванну!

Юлия Павловна враз как-то вся собралась и, стянув с Жанны куртку, протянула ее Максу:

— Бери, и уматывайте отсюда!

И она грубо вытолкнула нас за дверь. Я позвонил в свою квартиру. Открыла мать. Поймав на себе ее изумленный взгляд, я запоздало сообразил, что поторопился вернуться к родному очагу. Сперва нам с Макси-Котом нужно было хоть чуть-чуть привести себя в порядок. Вид-то у нас был еще тот. Во всяком случае, мы явно не походили на людей, с большим удовольствием покатавшихся на коньках. Да еще эта мокрая куртка в руках Кота.

— Мальчики, — пронзила нас рентгеновским взглядом моя дорогая родительница, — что с вами?

— Да видите ли, — косясь на меня, принялся тянуть время Макси-Кот.

Обычно у него это мастерски получается. А главное, очень вежливо. В моей голове лихорадочно заработал компьютер. С одной стороны, информировать о происшествии было совершенно невыгодно. Катание на коньках после этого явно накроется. Но, с другой, истина все равно скоро выйдет наружу. Ведь Жанна живет в соседней квартире, и наши матери постоянно общаются. Так что врать бесполезно. В результате будет только еще хуже. И, украдкой подмигнув Коту, я сказал:

— Мама, Жанна провалилась под лед.

Родительница схватилась за сердце и простонала:

— Игорь! Игорь! Иди сюда! Ты слышишь, что они говорят? Жанна почти утонула!

Предок вылетел из кухни. В руках у него была огромная кисть, с которой капала белая краска. И лицо у него тоже было в белой краске.

— Как, Жанна утонула?

От волнения он взмахнул кистью. На мать пролился белый дождик.

— Осторожнее, Игорь! — стерла краску с лица мать.

— Что с Жанной? — не обращая внимания, спросил предок.

— Жива, Игорь Федорович. Почти утонула, но жива, — ответил Макси-Кот. — Надеюсь, что не простудится.

Отец с недоумением перевел взгляд с Макси-Кота на меня, а с меня — на мать.

— Ничего не понимаю, она утонула или не утонула?

— Она провалилась, — начал втолковывать я. — Под лед. Но мы ее вытащили.

— А теперь мать дома моет ее в ванне, — подхватил Макс. — Чтобы не простудилась от переохлаждения.

— Значит, жива, — задумчиво теребил в руках кисть отец.

— Игорь, ты что, совсем спятил? — вдруг накинулась на него мать. — Ты на паркет посмотри.

Отец взглянул на пол, и мы с Макси-Котом тоже. Все вокруг было закапано белой краской.

— Это мы сейчас растворителем ототрем, — не растерялся предок.

— Котик, давай свою куртку, — протянула руку мать. — Ой! Она же у тебя вся мокрая. Ты тоже провалился?

— Нет, — откликнулся Макс. — Я просто свою куртку надел на Жанну, когда мы ее вытащили.

— Ох! — всплеснула руками моя родительница. — Значит, ты назад шагал раздетый? Какой кошмар! Ведь простудишься! Ну-ка, быстро в душ! А я пока чай приготовлю.

— Тетя Марина, да мне не холодно, — отмахнулся Макс.

— Все равно иди в душ, — не сдавалась мать. — Береженого бог бережет. Кстати, Федор, ты тоже раздетым шел? — перевела она взгляд на меня.

Я объяснил, что моя куртка слишком короткая. Жанну она все равно не согрела бы. Поэтому мне раздеваться не пришлось. Мать облегченно вздохнула и отправилась ставить чайник.

После того как, весь красный и распаренный, Макси-Кот освободил ванную комнату, туда отправили меня. Я, естественно, пробовал возражать. Мол, во-первых, не промокал, а во-вторых, не замерз. Наоборот, пока мы вытаскивали Жанну, а потом еще с ней бежали, весь запарился. Но моя родительница если уж что вобьет себе в голову, то ее не переубедишь.

— Федор, считай, что должен принять горячий душ для профилактики.

— И вообще, пар костей не ломит, — вновь появился из кухни вместе со своей кистью отец.

— А ты, Игорь, уйди, — велела мать, — а то снова весь пол закапаешь своей гадостью.

Отец ответил, что это не гадость, а очень качественная финская краска, но все же удалился. Я принял душ, после чего нас с Котом напоили чаем с малиновым вареньем.

— А теперь, мальчики, марш в постели под одеяла! — скомандовала мать.

— Мы что, больные? — возмутился я.

— Пока здоровые, — откликнулась моя родительница. — Но чтобы не заболели.

Мы с Котом обменялись выразительными взглядами. Валяться среди дня в кроватях нам совершенно не улыбалось. Однако моя изобретательная мать могла для профилактики придумать что-нибудь еще хуже. Нет. Пусть уж лучше постели. И мы пошли в мою комнату.

— Часик полежите, не развалитесь, — бросила вслед нам мать. — А я сбегаю к Тарасевичам.

И она выскользнула из квартиры.

— Ну, Фома, покатались, — укладываясь на раскладушку, проворчал Макси-Кот.

— Все хорошо, что хорошо кончается.

Я вытянулся на диване и натянул одеяло до самого подбородка. Несмотря на душ, горячий чай и малиновое варенье, у меня начался какой-то внутренний озноб. Неужели действительно заболеваю?

Коту, наоборот, сделалось жарко. Полежав с минуту под одеялом, он решительно откинул его.

— Слушай, Фома, я все-таки не врубаюсь, как это вышло?

— Сам не врубаюсь, — откликнулся я и начал вспоминать, что было перед тем, как Жанна провалилась в воду. — Значит, я осалил ее и понесся. Она, естественно, за мной. Выходит, я по этому месту пробежал, а она почему-то провалилась. И никакой полыньи там не было.

— Ну, во-первых, Фома, ты не можешь утверждать, что она бежала за тобой след в след с точностью до миллиметра, — возразил Макс. — Ты же не задом наперед двигался.

— Не задом, — кивнул я.

— Значит, она вполне могла взять на метр в сторону, — продолжал Макси-Кот.

— Но рядом не было ни одной полыньи, — отчетливо помнил я. — Везде сплошной толстый лед.

— Полынью могло затянуть ледком, — вновь принялся спорить мой друг. — Вот ты, Фома, и не разглядел, когда ехал мимо. А Жанна прямиком попала на тонкий лед, и он под ней проломился.

— Теоретически все могло быть, — сказал я. — Но сам подумай, Кот, откуда там взяться полынье?

— Как известно, мой дорогой, — с важностью изрек Макс, — полыньи делают для подледной рыбной ловли.

— Дурак ты, Котище, — мигом сбил с него высокомерие я. — На этих прудах даже летом никто ничего не ловит. Потому как бесполезно. Вычистить-то их недавно вычистили. Но рыбу не запускали. А та, которая водилась в них раньше, говорят, уж сто лет как сдохла. Не выдержала загрязнения.

— Тогда рыбаки отпадают, — развел руками Макс.

— Вот именно, — подтвердил я. — Так какого же черта кому-то понадобилось долбить полынью на самой середине пруда?

Макс какое-то время молчал. Затем медленно произнес:

— А если кто-нибудь туда что-нибудь скинул? Ну, чтобы ушло под лед, и с концами.

— Подразумеваешь труп? — уставился на лучшего друга я.

— Почему обязательно труп? — изумленно проговорил Макси-Кот. — К твоему сведению, Фома, это мог быть любой предмет, от которого нужно избавиться. Например, нож, пистолет, одежда, в которой совершено какое-нибудь преступление, и так далее, и тому подобное.

Кажется, он был прав. Теперь я удивлялся, как мне самому такое не пришло в голову.

— Кот, — выдохнул я, — надо знакомых ребят поспрашивать. Вдруг они что-нибудь видели?

— Вполне могли видеть, — подтвердил Макс. — Вот завтра мы этим займемся. У нас еще целый день есть.

— В общем-то, можем даже и сегодня, — предложил я.

— Сомневаюсь, — покачал головой Макси-Кот. — Пока твоя мать вернется. Пока нам разрешат вылезти из постелей. Пока покормят обедом…

— Пожалуй, ты прав, — прикинул я. — Пока нас покормят обедом, уже стемнеет. Вот если бы сейчас был не декабрь, а лето.

— Мечтай, мечтай, — с издевкою покосился на меня старый друг. — Не декабрь, а лето. И еще, Фома, хорошо бы нам с тобой сейчас по водолазному костюмчику. Мы бы пошли на пруд, опустились на самое дно и узнали, кому и для чего понадобилось долбить полынью.

Я хотел ответить Коту, что все это совсем не остроумно, но тут в комнату вошла мать.

— Ну как? — уставились мы на нее.

— Слава богу, вроде бы обошлось, — откликнулась она. — Но эта история мне крайне не нравится.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Об этом подробно читайте в книге Антона Иванова и Анны Устиновой «Кладбищенский фантом».