Она фотографирует

Антон Демидов, 2022

Темная история с таинственным исчезновением детей пробирает до самого нутра. У полиции нет ни зацепок, ни ответов на этот вопрос. Вскоре история переплетается с главной героиней – подростком Миланой. Ее одноклассницы стали бесследно пропадать. Милана начинает подозревать каждого и боится стать следующей. Пользуясь своей особенностью – фотографической памятью, она выходит на след похитителя. Однако то, что скрывается за ширмой, расстраивает ее и подвергает смертельной опасности.

Глава седьмая

Я умерла в восемнадцать

На столько дерьмово Алиса себя давно не ощущала. По крайней мере ей так казалось в данный момент. За последние двенадцать часов ее вырвало по меньшей мере раз восемь. Ей и тошнить то больше нечем, со вчера кусок в горло не лез, но организму глубоко наплевать, полный у тебя желудок или пустой. Подается спазм и, когда заканчивается даже желчь, ты изрыгаешь болезненное кряхтение. Алиса буквально почувствовала, как выплюнула свою дешевую, прогнившую душонку.

Она лежала на ужасно жесткой кровати, застеленной засаленным одеялом цвета той противной желчи. Окна закрывали плотные листы пожелтевших газет. Солнечный свет наверняка спалил бы ее раздраженные, слезоточившие глаза. И она с радостью отдала бы дар созерцание, лишь бы не видеть все то, что выгрызло из нее все человеческие чувства.

Монотонно потрескивая горела свеча. В ее свете поблескивала испарина на лице Алисы. Настойчивая лихорадка усердно колотила ее тело. Хотя она не была уверена, что это тело ее. Или в том, что это тело вообще принадлежит человеку. Выделяемый телом пот пропитал и без того грязную пижаму насквозь, и смердел так, как не способно ни одно мертвое тело.

Этот старый ублюдок обещал принести ей дозу. Он всегда успевал вовремя. Да твою ж мать, она всегда заранее предупреждала его, что героин на исходе. Но у него якобы не нашлось времени. Не прошло и месяца, как повязали их постоянного барыгу. Старику пришлось не слабо напрячься, чтобы отыскать нового. На это ушло четыре дня. Четыре гребанных дня мук и страданий. Алиса уже смерилась со своей участью и приготовилась отдать душу дьяволу. Именно дьяволу. Бог, если он есть, он мужик толковый. И ему не к чему брать под свое крыло таких отбросов. Чего не хватало, чтобы она в очередном приступе заблевала белоснежное облачко. Да и хрен с ней, с той Алисой, что чуть не померла от ломки. Вот она я здесь и сегодня.

Несмотря на то, что она хотела сдохнуть, умирать она не стремилась. Алиса любила жизнь. Не свою конечно, пропитанную болью и безысходностью, но жизнь в целом. Она любила смотреть мелодрамы, представляя себя на месте возлюбленной невесты. Замирала от прикосновений героев и особенно от их поцелуев. В свои тридцать два, Алиса бережно сохраняла целомудрие, да и на вкус никогда не пробовала мужских губ. Кто-то позавидует ее силе воли и сдержанности, в таком развращенном мире. На это Алиса лишь улыбнется и пошлет в задницу владельца подобной цитаты. Она хотела трахаться! Ни познания мужского тела, ни мандража от первого поцелуя и тем более ни предшествующих перед этим пятьдесят пять свиданий. Все это она уже проходила, запираясь в душе, и фантазируя на эту тему. Грубый, быстрый и первобытный секс — то чего она по-настоящему желала.

А если выражаться точнее, Алиса мечтала о любых отношениях с мужчиной. Но такие мечты заведомо числились пассажирами отплывшего то берегов «непотопляемого» Титаника.

Существовали некие правила, нарушение которых каралось болезненно и унизительно. Из дома ни на шаг. Стучат в дверь — не открывай. Вошел гость — прячься. Ты приведение. Тебя здесь нет. Ты умерла. Даже если в правилах появится маленькое “но”, переменам в жизни не бывать. Кому нужна наркоманка? Пусть даже и красивая. Алиса каждый свой день рождения, как могла, приводила себя в порядок. Надевала чистое платье, красилась и что-то делала со своими волосами. Хотя бы мыла их. В такие дни она себе нравилась. В остальные — нет. Обдолбавшись наркотиками ей ничего не хотелось делать. Изредка она подходила к зеркалу. Мутное отражение транслировало спутанную копну рыжих волос, землисто-серый оттенок лица и пустой безжизненный взгляд. Такой же безжизненный, как и иссохшее тело с исколотыми руками.

Вот и сейчас она лежит на этой неудобной кровати и ничего не хочет. Старик ушел вчера и обещал вернуться сегодня вечером. Вечер понятие растяжимое. И если 19:10 это еще не вечер, то дело дрянь. У Алисы имелись свои обязанности, которые категорически нельзя откладывать. Это не только важно, но и необходимо. Это поддерживало другие жизни.

Активировав аварийное питание организма Алиса медленно поднялась с кровати. Ее пошатнуло, и она села обратно, вытерла пот со лба и попыталась снова. Вторая попытка оказалась успешнее. Ноги держали ее, пусть и не твердо, но держали. Она выдохнула и, шаркая тапочками, поплелась в кухню.

Алиса чиркнула спичкой и подожгла две конфорки. На одну поставила чайник, на другую сковороду. В холодильнике она нашла четыре яйца. Одно сразу выскользнуло из рук и с издевательским шлепком плюхнулось на пол.

— Вот зараза, — выругалась Алиса.

Три других яйца успешно легли в сковороду, если не считать назойливой скорлупки, которую Алиса долго выковыривала. Она обожгла себе палец и измазала белком мочку уха. Пока жарилась глазунья, Алиса достала из раковины грязный стакан и наполнила его водой прямо из-под крана. Вкуса она не почувствовала. И дело даже не в том, что у воды нет вкуса… Вкус у воды определенно есть. Но Алиса не почувствовала и его.

Двести граммов воды и отвратительный запах жарящихся яиц сложились в подлый дуэт. Алису вывернуло так неожиданно, что она и не успела бы добежать до туалета. Жирная раковина, разинув свою пасть, забрала всю отданную из крана воду до последней капли.

Когда Алиса очухалась, ее ноздри уловили новый запах. Подгоревшая до черна яичница уже дымилась энергичным паровозом. Она бросилась к плите, выключила конфорки и разъяренно швырнула сковороду с подгоревшим нечто в мойку.

— Я придушу тебя, чертов урод, — выкрикнула она, стиснув зубы.

Голова тут же раскололась на двое, отдавая пульсирующей болью. Алиса сползла на пол и легла, прижимаясь лицом к потрескавшемуся кафелю. Она заплакала. Жгучая обида обрушилась на нее. Почему? Почему из семи миллиардов людей именно на ее долю выпала такая жизнь? Она ее не выбирала. Выбор сделали за нее. А еще у нее отняли возможность все исправить.

От таких родственников шарахаются за километр и тычут в них пальцем. Они не понимают, на сколько унизительно чувствовать себя пустым местом. Не понимают, как тяжело сохранить веру в себя, когда тебя и за человека то не считают. Такие люди проводят немое голосование, по результатам которого неуместного для них изгоняют со своего Олимпа. А не понимают они лишь по одной причине — просто не хотят понимать.

Изменить себя ей не хватает силы воли. Она пыталась. Все что она может это лежать на грязном кафеле в надежде на то, что ее сердце не остановится на этот раз. Жизнь уже очертила ее силуэт белым мелом.

Алиса задремала. А когда проснулась, за окном уже стемнело. Она поднялась с пола и попыталась вспомнить, что она делает на кухне. Все без толку. Мысли смешались в однородную кисельную массу и бурлили что-то себе под нос. Наступлению темноты сопутствовала паническая атака. Темно-синие предметы в комнате косились на нее. Выжидали. По окну противно скребла корявая ветка, и шорох вполне привыкших к темноте мышей, казался по-хозяйски уверенным.

Алиса нащупала выключатель. Он заедал, но после усердных попыток все же сдался. Тусклая лампочка, свисающая с изолированного провода, осветила кухню. Мыши разбежались кто куда. Паника немного отступила, но полностью уходить не стала; обещала подождать за углом. Расплывшиеся глазницы подгоревшей яичницы таращились из раковины, как бы напоминая Алисе о цели ее визита не кухню.

Она распахнула холодильник. Достала полупустую бутылку молока и отвинтила крышку. На запах вроде ничего. В тумбочке над плитой нашлись кукурузные хлопья. С приготовлением этого блюда, она кажется, справилась на ура.

Держа в руках две тарелки, до краев залитые молоком, Алиса медленно спустилась по полусгнившим ступеням в подпол. Переносить вес с ноги на ногу оказалось труднее, чем она думала, от чего по ее рукам заструились белые ручейки.

На полу, на затертых матрасах сидели две девочки. Одна светлая, другая темно-русая. Обе одеты в школьную форму советских времен. Правда некогда белые воротнички, давно сдались, и окрасились в пожелтевшую скуку. Одна рука каждой из пленниц пристегивалась наручником с длинной цепью, прикованной к стене. На запястье той, что посветлее, блестела запекшаяся кровь. Ее привезли раньше. Смелая, она здорово сопротивлялась, покрывая похитителей отборнейшим матом. Угрожала местью влиятельных родителей. Даже описывала в красках сцены, в которых и Алиса, и Старик харкают кровью, выплевывая свои зубы. Когда закончилась фантазия, она просто умоляла отпустить ее за вознаграждение. Не сработал и этот план. Тогда она прошлась еще раз по раздробленным костям похитителей. В последней истории Алису изнасиловали пять негров. Алиса лишь томно вздохнула. «Ах если бы, ах если бы…»

Вторая девочка оказалась умнее. Она просто на просто молчала, не говоря ни слова. Возможно, испугалась. Возможно смирилась.

— Вот, поешьте, — прохрипела Алиса и поставила тарелки на бетонный пол.

Девочки ничего не ответили. Алисе было запрещено с ними общаться, и она старалась к ним не привязываться. Ей даже не были известны их имена. В принципе это не имело никакого значения. Имена им дадут новые. Вскоре их все ровно заберут. Затем приведут новых. Алиса будет им готовить и выносить утки. Потом опять и опять. Конвейер на столько отлажен, что заминок при поставке такого “материала”, (так выражался Старик) просто не бывает. Все же это странно. Пропадает такое количество детей, и никто не в силах помочь им.

Алиса убедила себя, что это не ее собачье дело и направилась наверх.

— Зачем нас тут держат? — спросила одна из девочек.

— Совсем скоро вы все узнаете.

Алиса даже не обернулась в их сторону. Она быстро закрыла подвал и со всех ног побежала в свою комнату. Ей срочно требовался никотин. Она завалилась на кровать и закурила, после того как с дюжину спичек сломались о коробок. Горький дым заполнил ее легкие. Легче не стало. Она никогда не испытывала никакого удовольствия от сигареты. Просто курила и все. Одна затяжка, две, три… Как размеренное тиканье часов. Алиса все делала только потому что делала это всегда. Курила, принимала наркотики, мастурбировала в душе и плакала.

Старик страшно бесился при виде ее слез. Грозился вышвырнуть на улицу, если она не прекратит. Оказаться за пределами этого дома, намного страшнее укола героина или четырехдневной ломки. Есть только один способ все прекратить и обрести свободу. Алиса потерла запястье, исполосованное тонкими шрамами. Никогда она не была так близка к свободе, как тогда…

В день ее восемнадцатилетния Старик устроил настоящий фуршет. Где-то по пути домой он купил сухой торт, бутылку шампанского и очередной сверток героина. Сам он наркотики не употреблял. Говорил, что это для слабаков. Алиса как-то спросила, для чего тогда она их употребляет? Ответ был предсказуемым: «Так нужно!» А на предложение завязать, получила пощечину. Больше этот вопрос не поднимался.

Непонятно каким везением Алиса оставалась трезвой всю неделю перед тем днем рождения. Тогда у нее был шанс. Тогда она еще могла представить себе трезвую жизнь. Оглядываясь на то время, она еще не раз проклянет себя за то, что не ушла. Теперь эти мысли превратились в тлен.

Старик нарезал «деревянный» торт и разлил шампанское по чайным чашкам.

— Ну что, Алиса, выпьем за твой день рождения!

Ее подмывало ответить, что это не ее имя и даже не ее день рождения. У нее украли жизнь и поместили в иллюзию, созданную кучкой психопатов. Инструмент перевоплощения порой граничил с безумием. Она не ругалась матом, но ее заставляли выражать мысли именно так. Когда она смеялась, ее били по губам, заставляя сменить звонкий естественный смех на грубый и басящий. Любишь чай с сахаром, пей без. Ненавидишь яйца, пожалуйста, глазунья каждое утро. Чтобы она ни делала, как бы себя не вела, ее постоянно ломали. Они усердно хотели повернуть реку вспять. И у них это получилось. Всегда получалось. И в последствии, какой бы бурной не оказывалась новая река, если ее не разворачивали, то нещадно осушали.

— Выпьем, — ответила Алиса.

Они чокнулись и пригубили игристого.

Старик пододвинул сверток к ней поближе.

— Можешь угоститься прямо сейчас. Сегодня твой день.

— Немного позже.

Старик недобро глянул на нее.

— В чем дело? — повысил он голос.

— Все хорошо. Сначала я хочу допить шампанское.

— Ты, твою мать, совсем нюх потеряла? Возьми этот хренов пакет и вмажься.

Алиса ощутила укол страха. Старик не спроста так завелся. Он все понимал. А если не понимал, то чувствовал какой-то подвох. Чувствовал всем своим прогнившим нутром.

Конец ознакомительного фрагмента.