Смерть одного города

Антон Громиш

В России более тысячи городов, большую часть из которых даже нельзя разглядеть на карте. Казалось бы: одним больше, одним меньше… Только что произойдет, если хотя бы один из них окажется на грани вымирания? И как поступят в такой ситуации сами жители: протянут городу руку и вытянут или столкнут вниз?..

ГЛАВА 3. Разговор на кухне

Алексей ужинал, точнее — пытался. После таких событий кусок в горло не лез. Он с деятельным видом ковырялся вилкой в тарелке, однако мысли его были далеко — на площади. Перед глазами до сих пор вставали картины, как люди размахивали импровизированным оружием, травмируя и милиционеров, и других интинцев, просто попавших под горячую руку. И как милиционеры яростно, с ожесточением били всех направо и налево дубинками, нанося дерущимся серьезные увечья. А события в отделении милиции и вовсе не забыть. Алексей впервые попал в подобную ситуацию и до сих пор содрогался, вспоминая любой эпизод — когда очнулся в Дежурной части или сидел на допросе у майора.

Алексея передернуло. На кухню вошла мама.

— Аппетита нет?

Мальчик молча пожал плечами.

— Еще бы, — кивнула женщина. — Страшно было?

— Было, — подтвердил Алексей. — Мама, — он посмотрел матери в глаза, — что происходит?

Валерия Андреевна отвернулась к окну, несколько секунд смотрела на улицу. Алексей терпеливо ждал.

— Что происходит? — наконец произнесла женщина. — А то, сынок, что нас выгоняют из нашего родного города. Я родилась здесь, выросла, ходила в школу, устроилась на работу. Здесь у меня много друзей, знакомых. И теперь меня этого лишают. Лишают те, кто мою жизнь не строил, те, кто меня даже не знает. И таких, как я, — миллионы. Женщины, старики, дети — все оказались заложниками системы! Страшной, безжалостной, человекофобной! — под конец тирады распалилась она.

Она замолчала, снова отвернулась к окну.

— Посмотри на улицу, — продолжила женщина. — Видишь свой двор? Ты знаешь в нем каждую песчинку. Каждый метр тебе знаком, с каждым его участком у тебя свои особые воспоминания: играл в футбол, дрался с соседом, играл в ножички. Через полгода у тебя больше этого не будет. Теперь ты не знаешь, каким будет новый двор, с кем ты будешь играть, а с кем подерешься. И вряд ли тебя это устраивает.

— А куда мы поедем?

Валерия Андреевна ушла в комнату, вернулась с неким документом.

— Направляют нас в Котлас. Уехать мы должны через четыре месяца. Поселят нас в общежитии.

— Работа у тебя будет?

Мама пожала плечами.

— Не знаю. Да и кому я там нужна.

Мальчик вздохнул, снова было начал ковырять макароны, но отвлекся.

— А из наших друзей никто туда не едет?

— Я пока не слышала, — вновь пожала плечами женщина. — Может, кто и будет.

В дверь позвонили.

— Ладно, сынок, доедать будешь? — Алексей покачал головой. — Тогда иди к себе.

Алексей вылез из-за стола, взял тарелку с собой.

— Может быть, потом доем.

Валерия Андреевна кивнула, пошла открывать. В квартиру вошла пожилая женщина с тяжелым пакетом в руках.

— Привет, дорогая! — воскликнула она. — Как ты?

— Да ничего, вроде, — Валерия Андреевна пригласила гостью на кухню. — Заходи, чайком угощу.

Двоюродную сестру мамы Наталью Лазаревну Владимирову, Алексей терпеть не мог. Эта женщина, вечно комплексующая по поводу пары седых волосков, до того довела свою шевелюру рыжей краской, что стала походить на клоуна. Да и характер у нее, мягко скажем, прескверный. Она была готова влезть в любую дырку, постоянно вмешивалась во все дела, даже ее не касающиеся. И все она измеряла в деньгах.

Алексей припомнил, как тетя Наташа пыталась уговорить мать бросить свою работу в поликлинике, где та по праву считалась первоклассным кардиологом, и стать продавцом в центральном «Универмаге». Зарплата больше, — пыталась тетка уверить маму. С трудом удалось от нее отбиться.

Мальчик прислушался к кухне — оттуда слышался монотонное бубнение тетки. Алексей приоткрыл дверь и стал прислушиваться к разговору.

— Да правильно, что нас отсюда выселяют! — восторженно воскликнула Наталья Лазаревна, большими глотками поглощая чай. — Ну, посуди сама, что нам здесь ждать? С работой напряженка, высших учебных заведений никаких. Молодежь вся разъезжается. Город и так естественным образом опустошается. Так лучше, что его закрывают хотя бы по приказу.

Валерия Андреевна молча села за стол, налила чай себе. Владимирова продолжала:

— А теперь ты будешь в другом городе, побольше и поперспективнее нашего. Будет тебе достойная работа, нормальная жизнь.

— Нормальная жизнь, говоришь? — хозяйка отодвинула чашку, уставилась на гостью. — А то, что это мой дом и я имею на это право, — это ничего не значит? Здесь у меня есть все. Что будет там?

— Да все будет, — махнула рукой Наталья Лазаревна, — вот увидишь. Еще такой жизнью заживешь, что сама себе позавидуешь.

Валерия Андреевна ударила кулаком по столу. Владимирова поперхнулась и выронила чашку из рук.

— Ты чего?!

— Ничего! Если у тебя здесь ничего нет, если ты свою жизнь не устроила, то это не значит, что у других ничего нет! Понятно?

Владимирова принялась оттирать платье от чая.

— Ах вот ты о чем! Подковырнуть решила? Да, у меня нет работы, второй год найти не могу, так что же, в укор мне это ставить?!

— Тебе предлагали отличное место, — ехидно заметила Валерия Андреевна. — Чего ж отказалась?

— Отличное?! Да меня пытались поломойкой в магазин засунуть! Нет, лучше без работы ходить.

— Твое право, — подала плечами хозяйка. — Зато при деньгах была бы. Зарплата-то повыше пособия будет.

— А я не хочу работать уборщицей! — заявила гостья. — Не мое это!

— Ага, ты достойна большего!

— И что?

— А то, дорогая сестричка, что не место красит человека. Можно и уборщицей достичь успехов.

Наталья Лазаревна фыркнула.

— Ты хотя бы врач. У тебя и репутация соответствующая. А я?

— А ты, если мне память не изменяет, по образованию экономист. На любом предприятии могла работу бухгалтера найти.

Владимирова вздохнула, но не ответила. Большакова тоже замолчала, вытирая лужу со стола. Наталья Лазаревна встала.

— Засиделась я у тебя, дома дел много.

Валерия Андреевна кивнула.

— Провожать не надо, — донеслось из прихожей. Хлопнула дверь.

Большакова села за стол, подперев лицо руками. Ей хотелось рыдать от безысходности. Но больше — от злости на Наталью. Это ж надо — правильно, что город закрывают! Нет, понятно — ее здесь ничего не держит. Ни работы, ни семьи. Захудалая квартирка в «хрущевке». Да хоть сейчас уезжай!

В кухню вошел Алексей, обнял маму. Женщина прижала сына к себе.

— Я не хочу уезжать, — прошептал мальчик. — Зачем все это?

Женщина заминкой ответила:

— Чтобы достойные дяди смогли лишний раз отдохнуть с размахом за границей. Или купить себе очередную модную машину.

— Ненавижу их! — заявил Алексей, сильнее прижимаясь к матери. — Всех ненавижу!

— А вот это неправильно, — наставительно ответила Валерия Андреевна. — Нельзя жить с ненавистью.

— Почему? Их что, нужно любить?

— Нет, конечно. Любить их не стоит, но и сжигать сердце злобой — верный признак стать никчемным человеком. Да, можешь злиться, обижаться, ненавидеть, но никогда не делай это смыслом жизни. Никогда! — Валерия Андреевна тяжело вздохнула.

Алексей снова ушел к себе. На улице потемнело, вот-вот собирался пойти дождь. В комнате царил полумрак. Не включая свет, Алексей забрался с ногами на подоконник. Последние месяцы он наблюдает до боли родные пейзажи за окном. Вот песочница, где он в детстве лепил кулички, а потом, когда чуть подрос, пытался выстроить целый замок. А рядом качели, с которых он, семилетний мальчик, упал и больно ушиб коленки. Рядом стояла скамейка, которую каждое лето занимали пожилые люди со всего дома. Все родное! Все милое сердцу! И теперь этого всего не будет!

Мальчик перевел взгляд на окна дома напротив. Вон, на четвертом этаже, светится окно Сашки Баранова. Они познакомились года четыре назад, когда Саша с родителями переехал сюда с Восточного микрорайона. Вместе они играли, а не было идеи для игры — просто бродили по району, болтая ни о чем или делясь новостями.

А в соседнем подъезде на первом этаже — вон, на кухне свет горит, ужинают — живет Лена Плотникова. Они учатся вместе с первого класса. Красивая девочка! Алексей влюбился в нее с первого взгляда! Правда, взаимностью Лена не отвечала, но зато с ней можно дружить — всегда поможет, если что, не то что некоторые девчонки в классе.

И теперь их раскидают во всей стране. Надо будет у них поинтересоваться, куда их переселяют. Может, окажутся рядом? Или вовсе в один город попадут? Вот будет здорово!

Мысли Алексея перескочили на воспоминания об отце. Папа, как же тебя не хватает!

Павел Большаков погиб на шахте три года назад, когда маленький Алеша только-только пошел в третий класс. Тогда, в день шахтера, в городе открыли новую шахту «Приполярная», оборудованную на месте некогда существовавшей «Западной». Открытие, как в таких случаях водится, проводилось с шиком, размахом. На мероприятии присутствовали гости из Сыктывкара и даже из Москвы. Да и повод к такому фурору был походящий — эта шахта появилась после двадцатилетней политической вакханалии в городе. И вот, около тысячи людей получили новые рабочие места!

Среди них был и Павел Большаков, до этого около двух лет просидевший без работы, перебиваясь однодневными заработками — от грузчика у частных предпринимателей до прихалтуривающего в частном ЖЭКе плотника. Денег, конечно, зарабатывал мало, но всегда старался, чтобы семья не жила одним куском хлеба. И вот настоящее везение — бывший шахтер «Интинской» после существенного сокращения численности работников, опять же в целях «оптимизации затрат», стал одним из, так сказать, пионеров нового предприятия, дающего надежду городу и всем его жителям!

Радость длилась недолго — всего пару недель. И опять свою страшную роль сыграло человеческое «авось». Что-то не досчитали, что-то не измерили строители шахты, но в одном районе концентрация метана превысила разумные пределы. Внезапно вспыхнуло как при ядерном взрыве. Сотряслась даже земная поверхность. Жители города не могли поверить, что их город — сейсмоопасный! Такого просто не может быть! Никогда!

Увы, если бы это было просто землетрясение может, и было бы легче. В одно мгновение взрыв убил семьдесят три человека. Не выжил никто. И среди них — счастливый, как и все его коллеги, «пионер» шахты «Приполярная» Павел Большаков.

Спасатели разбирали завалы еще недели три. В шахту они смогли спуститься только на третий день после инцидента — до тех пор существовала угроза нового взрыва, специальная аппаратура указывала, что в воздухе содержится огромное количество метана. Рисковать не хотел никто.

Когда появилась возможность вытащить мертвых людей на поверхность, у шахты спасателями и родственники погибших был организован палаточный городок. Все с замиранием встречали тела погибших, ожидая, что на этот раз подняли именно их родного человека. Сотрудникам милиции приходилось даже оттеснять от спасателей, вытаскивающих из шахты очередной труп, горем убитых жен, матерей, детей.

Там одиннадцать дней прожила и Валерия Андреевна. В тот день тело ее мужа вынесли на поверхность последним — Павла завалило породой, образовав над ним могилу высотой до полутора метров. Глядя на мертвого мужа Валерия Андреевна сначала просто молча смотрела, а потом с рыданием кинулась к телу. Спасатели ей не мешали — они все понимали.

Тело Большакова уже увезли в морг, а Валерия Андреевна по-прежнему стояла на коленях посреди палаточного городка и невидящим взглядом смотрела на то место, где до того лежало тело ее мертвого мужа. Бригадиру с помощником не сразу удалось довести ее до палатки — женщина сопротивлялась, требовала ей не мешать прощаться с супругом. Спасатели даже подумали, что вдова от горя сошла с ума. Но через несколько минут истерика кончилась, женщина обмякла и позволила донести ее до палатки. Ни разу не просыпаясь, в одной позе она пролежала до утра, чтобы, очнувшись, осознать, что теперь она одна. Одна! С маленьким ребенком на руках!

Хоронили погибших спустя неделю после окончания спасательных работ. Всех сразу — семьдесят трех человек. На три дня в городе был объявлен траур. А новую шахту решили закрыть до выяснения всех обстоятельств гибели рабочих. Правда, идти туда уже не хотел никто — работники спешно закидывали директора заявлениями об увольнении. «Пусть я как грузчик буду получать семь — восемь тысяч, но останусь жив», — говорили мужчины. И может быть, они были правы?..

Воспоминания оборвала вошедшая в комнату мама. Нашла сына за шторой.

— Грустишь?

— Ага, — кивнул Алексей. — Папу вспомнил.

— Я тоже его часто вспоминаю, — Валерия Андреевна незаметно смахнула слезу. — Мне тоже его не хватает. — Она закусила губу, чтобы не расплакаться, но Алексей это понял.

— Мама, — он перевел разговор на другую тему, — а ты когда-нибудь была в Котласе?

— Нет, не было необходимости.

— Мы же его на поезде проезжаем?

— Да, на каждом поезде. Помнишь, четыре года назад ездили в Москву? Тогда мы очень долго стояли, несколько часов.

— А почему?

— Там меняют тепловоз, добирают необходимое количество топлива. Да и сама станция расположена так, что через нее проезжает огромное количество пассажирских и товарных поездов. Вот и получается, что наш поезд, чтобы не случилось какой-нибудь катастрофы, пропускает остальных.

— Вокзал у них красивый.

— Да, строители в те времена постарались. Значит, хотят, чтобы гости города, да и просто пассажиры, начинали восхищаться уже сразу, с железнодорожной станции.

— А почему у нас такой… невзрачный, что ли?

— Ну, — пожала плечами мама, — это уже вопрос не к нам. Может, тогда власти города решили, что именно такой вокзал будет приемлемым для нашего города. Теперь это уже загадка истории.

Алексей зевнул.

— Спать хочешь?

— Очень, — признался мальчик.

— Ложись. Натерпелся сегодня всякого. Уроки хоть сделал?

— Да, я тебе говорил.

— Забыла, — махнула рукой Валерия Андреевна. — Сама намаялась. Не надо было тебя с собой брать.

— Чего уж теперь, — философски заметил Алексей.

— И не говори.

Вдвоем они расстелили кровать. Алексей улегся.

— Спи, — мама поцеловала сына в лоб. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — в ответ пожелал мальчик, закрывая глаза.

Заснул он сразу. И приснилось ему, что он в парке гуляет с родителями. Им весело…