Замок на Воробьевых горах

Антон Грановский, 2013

Страшная автокатастрофа чуть не перечеркнула всю жизнь Марии Варламовой, но молодая женщина выстояла, хотя и осталась инвалидом. После катастрофы у Марии открылся дар – ей являлись видения, которыми она могла управлять, переносясь в другую реальность, в чужую жизнь. И она стала пользоваться им – помогать людям в ситуациях, когда событиям невозможно найти реальное объяснение… Новая клиентка обратилась к Варламовой с просьбой доказать – самоубийство ее сына Коли, талантливого студента МГУ, было на самом деле убийством. Все уверяли несчастную мать, что она ошибается, и женщина попросила Варламову воспользоваться своими способностями. Мария устроилась в университет вести спецкурс в группе, где учился Коля, и даже поселилась в общежитии, расположенном в знаменитой высотке на Воробьевых горах. Не успела она начать расследование, как ее стали посещать жуткие видения…

Глава 2

1

Главное здание университета всегда напоминало Марии огромный средневековый замок. В дождливую погоду светло-бежевая облицовка высотки темнела, и здание становилось бурым. На фоне хмурого неба оно, с вонзенным в грозовую тучу золотым шпилем, смотрелось жутковато.

Мария прочла в Интернете, что высота ГЗ, то есть главного здания университета, — около трехсот метров, ого! В нем есть учебные аудитории, общежития, столовые, рестораны, продуктовые и книжные магазины. Настоящий город, в котором можно жить месяцами, не выбираясь наружу.

«Впрочем, все это лирика, думала она. — У нас есть комната, в которой заживо сгорел двадцатилетний паренек-инвалид. И есть полусумасшедшая, убитая горем мать, которая вообразила, что ее сына сожгли. Это — исходные данные, с которыми предстоит работать».

Табличка на двери гласила: «Технический факультет. Кафедра опережающих исследований».

Секунду или две Мария раздумывала, стоит ли ей постучать? Решила, что не стоит, взялась за ручку и открыла дверь. Она увидела просторный кабинет, в центре которого стоял большой стол, а за ним сидел крупный пожилой мужчина с резкими чертами смуглого лица и с коротким ежиком серебристых волос.

Мужчина оторвал взгляд от бумаг, которые просматривал, и устремил взгляд на Марию.

— Чем могу быть…

— Я Мария. Мария Варламова.

— А… да-да. — Хозяин кабинета кивнул и сделал жест рукой. — Проходите, пожалуйста.

Мужчина не поднялся ей навстречу и не выдвинул для нее стул, из чего Мария сделала вывод, что здесь ей не особо рады. Кое-как усевшись на стул и пристроив рядом трость, Мария взглянула на завкафедрой.

Как же фамилия этого сухаря? Загоскин? Или Заботский? Или… Завадский. Да.

— Мы рады вас видеть здесь, Мария Степановна.

Голос у него был густой; и если бы не холодок, сквозивший в каждом слове, мог бы показаться Марии приятным. Она улыбнулась и приветливо проговорила:

— Пожалуйста, зовите меня Мария.

Заведующий кафедрой сдвинул черные брови.

— Мы стараемся не обращаться друг к другу по именам, ведь поблизости могут находиться студенты, — сказал он. — Не хотим давать им повода считать, будто здесь разрешено совать нос в чужую частную жизнь. Оставьте имя на нерабочее время.

Мария стерла улыбку с губ. На вид Завадскому было лет пятьдесят, но, вероятно, он чуть моложе. Дело портили седые волосы и резкие морщины на смуглом лице.

— Сегодня ваше первое занятие, — сообщил завкафедрой без всякого перехода. — Ваш предмет весьма необычен для нашего факультета. Я согласился на него как на своеобразный эксперимент. Возможно, ректор прав и нашим студентам не мешает «слегка расширить горизонты». Не скажу, что тоже уверен в этом, но, как бы то ни было, буду рад, если у вас получится.

Что получится? Она уловила в его голосе нотки иронии? Или завернутое в вежливый тон презрение? Изощренное издевательство?

— Наши студенты, — продолжал Завадский, — ребята, развитые интеллектуально, но иногда их максимализм бывает совершенно несносен. Они еще не совсем вышли из тинейджерского возраста и часто воспринимают слова взрослого чересчур критически. Их замечания могут поставить вас в тупик или вызвать у вас растерянность.

Любопытно, что он подразумевает под своим высказыванием?

— Наше здание, — снова заговорил завкафедрой, — это своего рода оплот академизма…

— Но обстановка в нем самая уютная, — заметила Мария. Шутка не нашла отклика. Казалось, мужчина ее даже не расслышал.

— Ваше прошлое, — в его голосе появились ледяные нотки, — связано с вещами странными и не имеющими никакого научного обоснования. У нас есть надежда, что во время чтения курса вы оставите свои «эксперименты» за стенами ГЗ.

Итак, он открыто объявлял ей, что она здесь лишняя.

— Я, кажется, забыла указать в резюме, что раньше была актрисой, — заметила Мария.

Завадский взглянул на трость и обронил:

— Да, вы не упоминали.

— Я говорю это к тому, что, несмотря на мой теперешний довольно беспомощный вид, меня не так-то просто застать врасплох или вогнать в краску. И дело тут не в сочувствии, которое я надеюсь вызвать в студентах своей тростью.

Казалось, завкафедрой был немного смущен ее объяснением.

— Кроме того, я никогда не конфликтовала с наукой. И не претендую на объективизм и универсальность. Все, что со мной происходит, происходит только со мной.

— Хорошо…

Он, разумеется, не понял ни черта. Помолчав немного, Завадский вдруг спросил:

— Вам хотелось бы знать, что сказали студенты?

— Сказали? Студенты?

— Да, о вас. Вернее — о вашем прошлом.

Ах вот как. Да, они уже предупреждены. Внимание, студенты, вы имеете дело с ненормальной инвалидкой! Хм…

— Да, было бы любопытно.

— Они считают вас представительницей отвратительного племени шарлатанов. И переубедить их будет сложно. Видите ли, очень многие беды молодежи исходят от излишней самонадеянности. Порою ребята просто не могут контролировать себя.

Завадский взглянул на Марию так, как если бы она собиралась спорить с ним. И закончил свою мысль:

— Им нужно показать, что существуют альтернативы их способу мышления. Вот что, думаю, будет им полезно.

Завкафедрой встал из-за стола и подошел к окну. Главное здание был своего рода дворцом, вокруг которого простирались «королевские» владения. Игровые поля, учебные корпуса, манеж, поликлиника, магазины.

— Мы стараемся дать студентам побольше свободы, — продолжил Завадский, стоя к Марии боком и заложив руки за спину. — Но стараемся не потакать их капризам и дисциплинировать их ум. Многие студенты университета стараются быть лучшими во всем. Они считают себя своего рода избранными. Ведь при поступлении им пришлось выдержать огромный конкурс.

Завадский еще немного посмотрел в окно, затем взглянул на часы и сообщил:

— Ваша аудитория недалеко от кафедры. На тот случай, если вы захотите взглянуть заранее.

Разговор был окончен. По крайней мере, пока.

Минуту спустя Мария уже ковыляла к аудитории. Там шло занятие, но сквозь небольшой глазок в двери были видны парты и студенты. Молодые люди внимательно слушали преподавателя и старательно вписывали что-то в свои тетради. Зрелище, в общем-то, утешало: похоже, ребят не нужно убеждать в том, что полученные знания — это ключ к успеху. Ради успеха они и пришли в университет.

2

Комендант общежития — полная, очень рослая женщина с бесцеремонно искусственными рыжими волосами — вела ее по полутемному коридору и болтала без умолку:

— Думаю, вас сюда помещают временно. Обычно преподавателей здесь не селят. Но в общежитии для преподсостава сейчас нет мест. Там ремонт. Красят, белят, ремонтируют двери… Работы займут еще недели две, не меньше.

Мария с трудом поспевала за комендантом. Та, казалось, не замечала (или не хотела замечать) трость, которую Мария сжимала в руке. Наконец они остановились у двери, медные цифры на которой оповестили — 932.

— В блоке, кроме вас, никого не будет, — сказала комендант. — Это единственное, что я могу для вас сделать.

— А сколько комнат в блоке? — поинтересовалась Мария.

— Две, — ответила комендант, вставляя ключ в замочную скважину. — Две комнаты, ванная и туалет. Крыло аспирантское, и условия здесь вполне сносные.

Она повернула ключ и распахнула дверь. В лицо Марии пахнуло запахом ветхости.

— Входите и осматривайтесь, — пригласила ее комендант.

Мария шагнула в полутемную прихожую. Стеклянные панели дверей, ведущих в комнаты, пропускали немного света, но его было явно недостаточно, чтобы разглядеть детали. Комендант пощелкала выключателем, но свет в прихожей не зажегся.

— Наверное, лампочка перегорела, — буркнула женщина недовольно. — Я сегодня же пришлю электрика. Дать вам ключи от обеих комнат, или будете жить в одной?

— Буду жить в одной, — ответила Мария.

— В левой или в правой?

— Мне все равно. Пусть будет правая.

Рыжая гренадерша шагнула к правой двери и вынула из кармана позвякивающую связку. Немного повозившись с ключами и замком, открыла дверь.

— Ну, вот… Располагайтесь, а я схожу за постельным бельем.

Комендант вручила Марии ключи от комнаты и блока, развернулась и тяжелой поступью вышла в коридор.

Оставшись одна, Варламова огляделась. Комнатка была еще меньше, чем она себе представляла. Семь или восемь квадратных метров, вряд ли больше.

У окна с мощным гранитным подоконником стоял старый книжный шкаф со стеклянными дверцами. Рядом — квадратный, сильно потертый стол. Возле стола — крепкий тяжелый стул. Мебель была хоть и старая, но зато из настоящего дерева и очень добротная.

Кровать, больше напоминающая диван, была небольшая, с металлическими поручнями в изголовье и в ногах и с мягкой разборной спинкой. Больше мебели в комнате не было.

Мария бросила сумку на пол и тяжело опустилась на диван. В покалеченном колене пульсировала боль, и Мария слегка помассировала его пальцами.

Затем взглянула на часы. Через двадцать пять минут начинается ее первое занятие.

3

Покупая в холле ГЗ свежую газету, Мария невольно обратила внимание на двух парней, сидевших неподалеку на подоконнике. Парни были настолько разные, что странным казалось даже то, что они могут вот так запросто сидеть рядом и переговариваться. Один из них был невысокого роста, но очень ладно скроенный и смазливый — темная челка, карие глаза, алые губы. Одет в потертые джинсы, замшевую куртку и кеды. Второй был полной его противоположностью — высокий, под два метра, с толстой воловьей шеей и простоватым плоским лицом вышибалы. Он был одет в светлую безвкусную толстовку и широкие штаны, количество карманов на которых невозможно было подсчитать.

— Ну, вытаскиваю я, значит, из кармана коммутатор и тычу в него зубочисткой, — рассказывал бугай басом. — И выдает он мне телефонец знакомой, Ленки. Ну, думаю, делать все равно нечего. И рванул, короче, к ней. Поднимаюсь по лестнице и, прикинь, сталкиваюсь на площадке с соседом. Парнишка выходил с огромным псом. Кто больше обтрухался — я, пес или парнишка, — я так и не понял…

Смазливый слушал его с рассеянным выражением лица. Видно было, что мыслями он сейчас далеко. Приглядевшись к парням внимательней, Мария по некоторым признакам поняла, что лидирует в тандеме явно смазливый, а бугай при нем — что-то вроде простушки дуэньи при знатной юной сеньорите.

— Я уж подумал слинять, да ножки ее меня остановили… — продолжал басить бугай. — Да и воспоминания о прошлом тоже… Хотя, ясный пень, меня эта чика уже подзабыла. Ну, думаю, тем хуже для нее. Ну, подъехал я к ней, короче, по-гусарски…

Мария и смазливый брюнет встретились взглядами. Они смотрели друг другу в глаза всего пару секунд, после чего смазливый усмехнулся и отвел взгляд. Мария отвернулась, сунула газету в сумочку и захромала к лифту.

Десять минут спустя она увидела обоих парней на задней парте аудитории. На сей раз смазливый брюнет улыбнулся ей почти по-приятельски и кивнул в знак приветствия головой.

Пять пар глаз с любопытством разглядывали ее. Марии стало немного не по себе, но она привычно взяла себя в руки.

— Добрый день, ребята! — Голос не дрогнул. — Меня зовут Мария Степановна Варламова. Я прочту вам спецкурс «Мистические культы и тайные доктрины». У нас с вами будет по четыре академических часа в неделю, а через двадцать один день я приму у вас зачеты. Есть вопросы?

— Есть! — подал голос долговязый блондин в красном свитере. — Зачем нам спецкурс по мистике? Мы ведь не этнографы и не фольклористы.

Мария взглянула на него. Голубые, холодные глаза, русые, аккуратно подстриженные волосы, волевой подбородок с ямочкой посередине. Герой комикса, не иначе.

— Можно узнать ваше имя? — поинтересовалась Мария.

— Меня зовут Виктор Бронников.

— Приятно познакомиться. Виктор, а разве вам неинтересно узнать о ваших предшественниках? Ведь средневековые мистики занимались алхимией. Именно они впервые получили серную кислоту и фосфор. Они изобрели порох и наладили производство фарфора.

— Все же я не понимаю, как сульфат мышьяка может быть связан с мистикой? — проговорил Бронников почти презрительно.

— Это он для вас сульфат. А для алхимика Роджера Бэкона он был «зеленым львиным эликсиром», составной частью эликсира бессмертия. И разница тут не только в названиях, но и в подходах. Или Роджер Бэкон для вас не авторитет?

Блондин смерил ее таким взглядом, будто впервые столкнулся с необходимостью отвечать на чьи-либо расспросы.

— В каждом человеке живет гений и идиот, — небрежно заметил он. — Меня интересует только гений.

— Значит, считается, что мистическая сторона жизни интересует только идиотов?

— Конечно. Демоны, ангелы, бесплотные призраки и мстительные духи — сказочки для детей. Но когда взрослый человек продолжает играть в куклы, люди обычно называют его идиотом.

— А по-моему, это интересно! — вступила в разговор хорошенькая девушка, сидевшая за первой партой. У нее было очень живое лицо и густейшие, модно остриженные, каштановые волосы. — Жизнь так коротка, и так много хочется узнать!

— В призраков верят только отсталые и несовершенные умы, — отчеканил Виктор. — Человек состоит из мяса и костей. Ничего другого в нем нет.

Мария снова остановила на нем взгляд.

— Думаете?

— Просто уверен, — небрежно обронил Виктор.

— Что ж… Тогда я прочитаю вам пару отрывков. Считайте их чем-то вроде предисловия или пролога к нашему спецкурсу.

Мария открыла лежащую на столе книгу, полистала ее, затем, найдя нужный эпизод, начала читать вслух:

«Странный случай, произошедший с камергером шведского короля, бароном Зульцем, показался ему столь необъяснимым, что он постарался возможно подробнее записать его в своем дневнике.

«Я встретил, — писал барон, — у входа в парк моего отца в его обычном костюме, с палкою в руках. Я поздоровался, и мы с ним долго говорили, направляясь к дому; уже войдя в его комнату, я увидел в постели крепко спящего отца; в этот момент призрак исчез; через несколько минут отец проснулся и вопросительно посмотрел на меня».

Мария перелистнула страницу и прочла второй выделенный карандашом отрывок:

«Капитан N., женившись в Швейцарии, принужден был оставить жену и отправиться к своему полку в Неаполь. Там за обедом у товарища он вдруг оборвал речь и в ужасе уставился в одну точку. Затем, обретя дар речи, произнес: «Вон там моя жена склонилась передо мною на колени и молит меня о прощении». Через некоторое время он получил письмо с известием о смерти жены в тот день и час. Поехав в Швейцарию, он узнал, что она ему изменила и, умирая, сильно желала видеть его, чтобы попросить у него прощения».

Мария закрыла книгу и взглянула на Виктора Бронникова.

— Что ты обо всем этом думаешь?

— Выдумка, — небрежно обронил блондин.

— Но данные случаи задокументированы.

— Документы тоже часто врут.

— Чему же ты тогда веришь?

Ответ парня Марию не удивил.

— Я верю только собственным глазам, — заявил Бронников таким тоном, каким обычно обращаются к слабоумным.

— Вот как? — Мария достала из кошелька монетку, положила ее на узкую ладонь и показала Виктору. — Видишь ее?

— Да, — ответил тот.

Она сделала несколько быстрых движений и снова показала блондину ладонь, на сей раз пустую.

— А теперь?

Парень хладнокровно прищурился.

— Что вы хотите сказать?

— Монетка исчезла, нарушив все законы физики.

— Это просто фокус.

— Верно, — согласилась Мария. — Но ты видел ее исчезновение собственными глазами. Выходит, теперь ты не доверяешь даже собственным глазам.

Блондин хотел что-то сказать, но не нашелся, лишь растерянно сморгнул. При виде его потерянной физиономии студенты засмеялись.

— Что, Бронников, съел? — весело окликнула его хорошенькая шатенка с первой парты.

Варламова улыбнулась.

— Ладно, ребята. Повеселились, и будет. Пора начинать занятие. Тема сегодняшней лекции — опыты арабского алхимика Гебера.

Мария никогда прежде не занималась преподавательской деятельностью, однако волнения сейчас почти не чувствовала. Она решила вести себя естественно и представила себе, что ребята сидят у нее дома, а она просто пересказывает им содержание только что прочитанной книги. Получилось, в общем-то, неплохо. По крайней мере, студенты слушали с интересом и никому (по крайней мере, пока) не пришло в голову обвинить ее в самозванстве и шарлатанстве.

Наконец прозвенел звонок. Студенты сбросили с себя оцепенение и засобирались.

— Перед тем как вы разойдетесь, я хочу сделать небольшое объявление, — обратилась к ним Варламова. — Когда-то я была актрисой и играла в театре…

По аудитории пробежал ропот.

— Понимаю, что в это трудно поверить, — улыбнулась Варламова, — однако это правда. Так вот, однажды мне предложили вести театральную студию вместо ушедшей в декретный отпуск. Старая труппа театра меня проигнорировала…

— Их можно понять, — насмешливо заметил парень в мощных очках и ущипнул себя пальцами за кудрявую русую бородку. (В ходе лекции Мария уже выяснила, что зовут его Эдик Граубергер.)

— Да, их можно понять, — согласилась с парнем Мария. — Но театр-то не должен простаивать без дела. Вот я и подумала: что, если мы с вами порепетируем и разыграем несколько сцен из какой-нибудь известной пьесы?

— Зачем? — спросил с задней парты гигант с лицом вышибалы.

— Вы все — будущие ученые. И это замечательно. Но один немецкий философ как-то сказал, что наука и искусство смотрят на одни и те же вещи, но с разных колоколен. Мне кажется, вам будет полезно временно перебраться на соседнюю колокольню и сменить точку обзора. Считайте это чем-то вроде факультативного занятия. Короче, если кто-то хочет попробовать себя в качестве актера — милости прошу записываться в студию. Виктор Бронников, есть желание записаться?

— У меня нет времени на такую чушь, — ответил блондин.

— Чушь? Но ведь ученый должен быть открыт всему новому! Разве тебе не хочется попробовать?

Виктор на секунду задумался и пожал плечами:

— Собственно, почему бы и нет. Может быть даже забавно.

— В общем, если кто-то захочет, приходите в театральную студию часа этак через три.

— Мы свободны? — нетерпеливо спросил Граубергер.

— Да.

Повторять дважды не пришлось, через несколько секунд в аудитории остались только Мария и хорошенькая шатенка. Та подошла к столу и, приветливо улыбнувшись, проговорила:

— Мария Степановна, запишите меня.

— Как тебя зовут?

— Вика Филонова.

Мария раскрыла записную книжку и вписала имя и фамилию Вики.

— А что мы будем ставить? — спросила Вика.

— А ты бы что хотела?

— «Гамлета»!

Варламова улыбнулась.

— Ну, разумеется. А тебе не кажется, что пьеса немного сложновата для новичков?

— А что в ней сложного?

— Ну… — Мария запнулась. А что ж, для радикальной смены точки обзора нужно выбрать и колокольню повыше… — Вообще-то, идея неплохая. А кого бы ты хотела сыграть?

— Офелию, конечно, — обронила Вика как очевидность. — Она красавица и текст у нее вроде бы незамысловатый.

— Да… — Мария улыбнулась. — Действительно.

Вот она, пресловутая самонадеянность, о которой говорил ей завкафедрой.

— Значит, так тому и быть, — сказала Мария и захлопнула блокнот. — Жду тебя на репетиции. Кстати, не подскажешь, где тут у вас столовая?

— Внизу. Хотите я вас провожу?

— Если тебе несложно.

— Что вы, конечно, несложно! Я сама туда иду.

4

Вика сидела на стуле вполоборота к столу, скрестив стройные ножки.

— В юности я тоже мечтала стать актрисой, — сообщила она, колупая вилкой салат. — Даже собиралась поступать в театральный.

— Что же тебя остановило?

— Папа. Он у меня химик, работает в НИИ. Он серьезно со мной поговорил. Объяснил, что работа актера — как бы шоколад. А когда в доме нет хлеба и картошки, на одном лишь шоколаде долго не протянешь.

— И ты решила стать ученым, чтобы зарабатывать на хлеб насущный?

— Что-то вроде того. Папа сказал, что мир жесток и чтобы в нем выжить, человеку нужна серьезная и перспективная профессия. Мечтой жив не будешь.

— Некоторым это удается, — заметила Мария. — Но «опережающие исследования», конечно, намного перспективней актерского ремесла.

С полминуты они молчали, занимаясь только едой.

— Мария Степановна, — снова заговорила Вика, глядя на Марию любопытными глазами, — а вы снимались когда-нибудь в кино?

— Да. Дважды.

— А в каких фильмах?

— Боюсь, их названия ни о чем тебе не скажут.

— Но мне ваше лицо кажется знакомым.

Мария усмехнулась.

— Это вряд ли. Я тогда иначе выглядела, да и снималась только в эпизодах.

— Ясно. А почему вы сейчас не в театре?

— Ну… — Мария пожала худыми плечами. — У меня та же причина, что и у тебя. Однажды я поняла, что актерская профессия меня не прокормит, и поступила в институт, на вечернее отделение. Вечерами училась, днем работала. Совмещать учебу с театром оказалось сложно. А потом и невозможно.

Мария отпила кофе и небрежно проговорила, сменив тему:

— Я слышала, у вас тут недавно погиб студент. Кажется, его звали Коля Сабуров.

Вика кивнула:

— Да. Он был инвалид. На техфак поступил вне конкурса, за что его многие презирали и ненавидели.

— Он плохо учился?

— Да нет.

Мария посмотрела, как Вика отправила в рот еще один кусочек салата, и спросила:

— Что с ним случилось?

— Точно не знаю, — ответила Вика. — Ходят разные слухи. Одни говорят, что он вылил на себя бензин из баллончика для заправки зажигалки, другие — что облил себя одеколоном. Говорят, когда он кричал, его вопль был слышен даже в соседнем крыле. — Вика передернула плечами. — Жуть!

Девушка отодвинула пустую тарелку, взяла из стаканчика салфетку и промокнула губы. Затем открыла сумочку, достала серебряное зеркальце и стала рассматривать в зеркальце свои зубы. Потом сжала губы, крепко провела языком по верхней десне и снова посмотрела в зеркальце.

Мария, как любая женщина, в присутствии которой другая женщина «чистит перышки», испытала острое желание тоже заняться своим лицом, но тут же обозвала себя дурой.

— Может быть, он не поджигал себя? — спросила она.

Вика отвела взгляд от зеркальца.

— Как это? Вы что, думаете, его кто-то прикончил?

— Время от времени с людьми такое случается, — заметила Варламова.

Девушка подумала и отрицательно качнула головой:

— Да нет, чепуха. Простите за грубое слово, конечно… Чтобы сжечь человека живьем, нужно быть настоящим зверем. Ну, то есть… Я хотела сказать, что у нас таких подонков нет. Всякое, конечно, бывает. Бывает, мальчишки выпивают, спорят, даже дерутся. Но чтобы сжигать друг друга… нет, это невозможно.

— А почему именно мальчишки?

— Что?

— Почему именно мальчишки? Разве девочки не способны на жестокость?

Вика растерянно захлопала ресницами.

— Способны, конечно, но… — Она нахмурилась. — Что-то я не понимаю. Вы что, серьезно?

Мария улыбнулась:

— Нет, конечно. Я просто пошутила.

— Уф-ф… — Вика улыбнулась, блеснув ухоженными зубками. — Вы прямо как следователь.

— А ты говорила со следователем?

— Конечно. Сабуров ведь учился в моей группе. Следователь беседовал с каждым из нас.

— Ясно. Ладно, давай сменим тему.

Но заговорить на другую тему не удалось, потому что в тот момент к столу подошла еще одна девушка. Невысокая, стройная, почти хрупкая, с бледным лицом и длинными черными, не очень чистыми волосами. Глаза девушки были обведены темной тушью. Из проколотой ноздри торчал серебряный гвоздик.

Она скользнула безразличным взглядом по лицу Марии и буркнула, обращаясь к Вике:

— Привет.

— Привет, — ответила Вика тоном, в котором не было и намека на приветливость. — Мария Степановна, познакомьтесь, это Настя Горбунова. Она тоже учится в нашей группе.

— Очень приятно, — сказала Мария.

— Мне тоже, — снова буркнула девушка и воззрилась на Вику. — Вика, мне нужно с тобой поговорить.

— Если ты не заметила, я не одна.

— Я буду в курилке. Подойдешь?

— Возможно.

Черноволосая скользнула взглядом по лицу Варламовой и небрежно бросила:

— До свидания.

Затем, не дожидаясь ответа, отвернулась и быстро зашагала к выходу.

— Твоя подруга? — спросила Мария у Вики.

Та фыркнула:

— Вот еще! Она же готка.

— Кто? — не поняла Мария.

— Ну, есть ребята, которые балдеют от всего, что связано с адом и смертью. Они слушают Мерлина Менсона, Хим и Найтвиш. Читают и смотрят ужастики. Одеваются в черное и напускают на себя зловещий вид. Некоторые воображают себя колдунами и ведьмами. В общем, ведут себя как полные крези, — подытожила Вика.

— Зачем же они это делают?

— Да ни за чем. Просто выпендриваются. Знаете, как про таких говорят? Некрасивые дети небогатых родителей. Нужно же им как-то обратить на себя внимание.

— Ясно.

— К тому же она инвалидка, — небрежно продолжила Вика. — У нее артрит или еще что-то. Иногда ее так кособочит, что смотреть страшно. Ой… — Вика смущенно взглянула на костяной набалдашник трости. — Простите, я забыла, что вы тоже…

— Не напрягайся, — успокоила ее Мария. — Тем более что никакого артрита у меня нет. Пять лет назад я попала в автомобильную аварию, вот с тех пор и хожу с тросточкой. — Мария улыбнулась и добавила: — Как Чарли Чаплин.

— А что, в этом даже есть что-то экстравагантное и импозантное, — улыбнулась в ответ и Вика.

— Для женщины — вряд ли, — возразила Мария. — Но я по данному поводу не парюсь. Скажи-ка, а эта девочка… Настя Горбунова… она не дружила с Колей Сабуровым?

Вика покачала головой.

— Нет. Хотя… — Брови девушки дрогнули. — Однажды я видела, как они вместе сидели в библиотеке. Помню, еще подумала тогда: славная парочка. Калека энд калека. Ой, простите, я опять забыла, что вы тоже…

— Не переживай, — вновь успокоила ее Варламова. — Скажи-ка, а ты легко поступила в университет?

Вика улыбнулась:

— О да. У меня очень хорошая память, мне достаточно один раз прочитать текст, чтобы запомнить его. Впрочем, здесь у всех отличная память. Это ведь Московский университет!

— Значит, у тебя не будет проблем с текстом, — улыбнулась Мария. — Пожалуй, ты действительно можешь сыграть Офелию. Извини, мне пора.

Варламова протянула руку за тростью.

— Вы сейчас куда? — спросила Вика.

— К себе. Прости, я не пояснила. Руководство выделило мне комнату в студенческом общежитии. На тот месяц, пока я буду здесь.

— Ой, как здорово! А вы в каком секторе?

— В секторе «Г». Девятьсот тридцать второй блок.

Брови девушки взметнулись вверх.

— Вы серьезно?

— А что?

— Да нет, ничего. Просто… Мы с вами только что говорили о Коле Сабурове, а он ведь жил в девятьсот тридцать пятом. Совсем рядом. Надо же, какое совпадение!

— Да уж… — Внезапно Мария передумала уходить и убрала руку с набалдашника трости. — Раз уж ты заговорила о нем… Скажи, а Коля Сабуров был замкнутым парнем?

— Ну… — Вика задумалась. — В основном он был очень замкнутым. Но иногда его вдруг прорывало, и он начинал дискутировать с преподавателями и другими студентами.

— О чем?

— Да обо всем. Если речь заходила о квантовой физике, то о квантовой физике, если о наводнении в Таиланде, то о наводнении в Таиланде. Помню, однажды речь зашла о Новом Завете, и Сабуров на полном серьезе заявил, что «второе пришествие» уже состоялось, и мессия давно живет среди нас.

— Гм… — Мария задумчиво облизнула губы. — Интересная точка зрения. Как он ее обосновывал?

— Уже не помню. Меня весь этот бред мало интересует.

— Ты сказала, что он был замкнутым. У него совсем не было друзей?

— Думаю, нет.

— Чем же он занимался в свободное от учебы время?

— Сабуров-то? Известно чем. У него с собой постоянно был пакет, набитый дисками с фильмами.

— Он приносил их на занятия? — удивленно спросила Мария.

— Да нет. Просто у нас на втором этаже есть видеопрокат. Думаю, по пути на занятия он заносил туда просмотренные диски и брал новые.

— Значит, он любил кино?

— Судя по кассетам, он смотрел по два-три фильма каждый вечер. Я тоже люблю кино, но я так бы не смогла. Хотя… в его положении лучше смотреть, чем совсем ничего.

— Ты говоришь о порнографии?

Мария игриво усмехнулась.

— Угу. Он, конечно, был калека, но ведь и у калек есть желания.

— В этом можешь не сомневаться, — заверила ее Мария.

Вика снова взглянула на трость, прислоненную к стулу, и снова покраснела.

— Я все время говорю глупости, — с досадой проговорила девушка.

— Вовсе нет. Называть вещи своими именами не значит говорить глупости. Слушай, Вика, расскажи мне немного о группе. А начни с того блондина, который все время пытался вступить со мной в дискуссию.

— Вы про Витьку Бронникова?

— Угу.

— Ну, Витька из очень приличной семьи.

— В былые времена сие означало, что папа — врач, а мама — учитель, — заметила Варламова. — А что значит сейчас?

— Сейчас значит, что его папа — замглавы концерна «Роспромхим». Миллионер. Когда-то он преподавал на нашем факультете, но потом, после развала Союза, ушел в бизнес и там преуспел.

— Ясно. А что, Бронников хороший студент?

— Витька отличник. Идет на красный диплом. Очень эгоцентричен и самоуверен.

— Что ж, пожалуй, у него есть основания, — заметила Мария.

Вика пожала плечами:

— Так же, как у многих других. Вон у Эдика Граубергера мать — главный технолог на медном заводе, а отец — известный хирург.

— Ты говоришь о кудрявом парне с русой бородкой?

— Да.

— Он тоже отличник?

— Конечно. Или взять хотя бы неразлучную парочку — Стас Малевич и Денис Жиров.

— Красавчик брюнет и громила?

Вика кивнула:

— Да. Малевич, конечно, красавец и бабник, но еще и светлая голова. Он занял первое место на прошлогодней олимпиаде.

— Прямо баловень судьбы, — не без иронии проговорила Варламова. — А Жиров?

— Ну, Жиров… Он-то особыми способностями не блещет. По мне, так простой тупица.

— Тупица — в МГУ?

— А что, думаете, здесь нет идиотов? — Вика саркастически хмыкнула. — Блат, он и в Африке блат. У одного мама — профессорша, у другого папа — владелец сети станций техобслуживания. Так что кретины и здесь встречаются. Разве что в МГУ их чуточку меньше, чем в других вузах.

— Как же они учатся?

— Да по-разному. За Жирова, например, Стас все рефераты и курсовые пишет. Ну а Жиров взамен спасает его от разных неприятностей. Вот захотел, например, Малевич поселиться в общаге, так Жиров кого надо «подмазал» и выбил аспирантский блок. Там они оба и обитают — вдали от родительской опеки.

— Парни живут в общежитии? — удивилась Мария.

Вика мотнула головой:

— Живут — не то слово. Ночуют иногда. Когда домой неохота ехать, или когда с девчонками… Ну, вы понимаете. А вообще, думаю, Жирову льстит, что такой человек, как Стас, обратил на него внимание, вот и лезет из кожи вон, чтобы угодить ему.

— Знакомая история, — усмехнулась Мария. — Принц крови и слуга-простолюдин. Они всегда ходят вместе?

— Да. Даже девчонок кадрят вместе. Вернее, кадрит Стас. Но иногда кое-что перепадает и Жирову.

— «Объедки» с барского стола?

— Что-то вроде того.

Как всегда после плотного обеда, Мария почувствовала острое желание курить. Однако разговор, что называется, клеился и прерывать его было бы весьма неблагоразумно с ее стороны. Похоже, девушка любила посплетничать о знакомых.

— Давай вернемся к Виктору Бронникову. Почему он так агрессивен?

Вика нахмурилась и произнесла с мрачноватой усмешкой:

— Ну, он вообще презирает женщин. Считает их низшими существами.

— А как к нему относятся другие парни из группы?

— Уважают. Он ведь, кроме того, что отличник, еще и спортсмен. В мае стал чемпионом на университетской спартакиаде по многоборью. К тому же он…

В сумочке у Вики зазвонил телефон.

— Простите, — обронила девушка. Затем достала из сумочки розовый мобильник, украшенный маленькими стразами, приложила его к уху и с милой улыбкой проворковала в трубку: — Да… Да, конечно, уже выхожу. Ну, пока!

Затем сложила телефон и, глянув на Марию виноватым взглядом, проговорила:

— Мне пора идти. Встретимся на репетиции, да?

— Хорошо, — кивнула Мария.

Одарив ее на прощание ослепительной улыбкой, Вика покинула столовую.

5

Как и следовало ожидать, коридор общежития был пуст. В холле стояли огромные кресла, набитые конским волосом и обтянутые толстым коричневым кожзамом. Паркетный пол, красная ковровая дорожка, деревянные двери с медными цифрами, литые латунные ручки. Даже непосвященный должен был сразу понять, что он попал в общежитие главного университета некогда самой могущественной из империй.

Мария неторопливо прошла по коридору. Пахло старым деревом и прогорклой деревянной пылью. Настоящий запах времени. Империи не исчезают бесследно, как не исчезают бесследно дома и люди. Все они превращаются в пыль. Мы вдыхаем эту пыль, и она становится частью нас самих. История бежит по нашим венам и артериям, заполняет каждую клетку наших тел. В каждом из нас тысячи, миллионы людей, и если хорошенько прислушаться, можно расслышать их голоса, почувствовать их боль и страдания…

Варламова усмехнулась: «Куда это меня занесло?» Поудобнее перехватила трость и двинулась дальше вдоль череды одинаковых дверей.

938… 937…

Вдруг в груди у Марии сдавило, да так сильно, что она потеряла способность дышать. Варламова остановилась и, тяжело оперевшись на трость, замерла, пытаясь восстановить дыхание. Сердце бешено колотилось; ладонь, сжимающая трость, вспотела.

Отсюда Мария уже видела дверь блока 935. Обычная деревянная дверь, ничем не отличающаяся от остальных. Но нет, она все же отличалась: дверь странно покоробилась, завибрировала и выгнулась, словно ее обдали волны жара, а одна из медных цифр расплавилась и слегка оплыла…

На лбу у Марии выступили бисеринки пота. Рот ее дернулся, а по лицу, подобно кругам от брошенного в воду камня, пробежала судорога. Она зажмурила глаза, досчитала мысленно до десяти и снова открыла их. Дверь была в порядке.

Мария подняла руку и пощупала лоб. Хм, холоден как лед. Похоже, у нее было видение, и он застало ее врасплох.

Варламова взяла себя в руки и заковыляла дальше. Вот и блок под номером 935.

Остановилась перед желтоватой деревянной дверью. Несколько секунд она смотрела на медные цифры, затем перевела взгляд на дверную ручку, а от нее — на белый листок бумаги с подписью коменданта общежития и круглым синим оттиском. Блок был опечатан.

Странно, подумала Мария. Следствие уже закончено. Почему же в блоке до сих пор никто не живет? Не селят из этических соображений?

Она улыбнулась и качнула головой. Нет, вряд ли. Коменданты общежитий не забивают себе голову этическими проблемами. Для них главное — метраж и порядок. Вероятно, в комнате еще не сделали ремонт. Во времена юности Марии коменданты общежитий были не слишком расторопны. Видимо, с тех пор мало что изменилось.

Мария вздохнула и, опираясь на трость, зашагала к своему блоку, думая лишь о диване, на котором она сможет растянуться и лежать неподвижно до тех пор, пока пульсирующая боль в колене не ослабеет.

У себя в комнате она взяла со стола пепельницу и перешла с ней к дивану. Села, сделала несколько жадных затяжек и вдавила окурок в железное дно пепельницы. Ну вот, теперь осталось снять ботинки. Ботик с глухим стуком шлепнулся на пол. За ним последовал второй. Мария сдернула носки, легла на диван и с удовольствием вытянула босые ноги.

6

Ей удалось немного поспать, так что на первую репетицию Мария шла относительно отдохнувшей. В коридоре учебного корпуса она вдруг увидела черноволосую хрупкую девушку. Ту самую Настю Горбунову, «сумасшедшую готку», как охарактеризовала ее Вика.

Рядом с девушкой стоял жилистый сутуловатый парень с такими же длинными, черными волосами, как у Насти, и с целой гроздью серебряных колец в левом ухе.

— Настя! — окликнула девушку Варламова.

Настя обернулась. Взгляд у нее был почти неприязненный.

— Ты помнишь меня?

Девушка усмехнулась:

— Конечно. Я ведь не склеротик.

— Ты числишься в списках группы, но на моем занятии тебя не было. Могу я узнать, почему?

— Потому что вы читаете спецкурс по мистике.

— И что?

— Ничего, — ответила девушка таким тоном, который явно показывал, что она не видит смысла в пустых разговорах. — Просто я знаю про мистику все. А по мистическому учению Блаватской я даже готовила доклад.

— Ясно.

Девушка уже начала отворачиваться, явно потеряв к Марии интерес, но Варламова снова ее окликнула:

— Ты, конечно, извини, Настя, но тебе придется прийти на мое занятие.

— Что? — Девушка покосилась на Марию, как строптивая лошадь, потом прищурилась и откинула с лица длинную черную прядь. На руке ее красовались часы, циферблат которых казался непомерно большим для ее тоненького запястья. На циферблате был нарисован череп.

— Я настаиваю, чтобы ты посещала мой спецкурс, — сказала Варламова. — Иначе я не поставлю тебе зачет.

Настя хмыкнула.

— Зачем мне ходить на ваш семинар? Он ведь даже не профильный.

Молодой человек, стоявший рядом, легонько ткнул девушку в бок, но та не обратила на него внимания.

— Хорошо, — снова заговорила Варламова, — тогда давай сделаем так. Ты придешь на следующее занятие. Если оно покажется тебе скучным, я освобожу тебя от посещения спецкурса и поставлю зачет автоматом. Как тебе мое предложение?

— Нормально, — ничуть не удивившись, ответила Настя. Потрогала рукой черные волосы и, захватив несколько длинных прямых прядей, переложила их так, чтобы прикрыть уши, форма которых оставляла желать лучшего.

— Ну, значит, договорились, — улыбнулась Мария. — Слушай… неудобно тебя просить, но… Поможешь мне подняться по лестнице? Здесь очень крутые ступени, и для моей ноги это слишком тяжелое испытание.

Настя опустила взгляд и уставилась на ноги Марии.

— У вас больная нога?

— Да, как видишь.

— Я не знала.

— Давайте я вам помогу, — вызвался парень.

Мария взглянула на молодого человека и радужно ему улыбнулась:

— Было бы очень любезно с вашей стороны.

Мария ожидала этого предложения. Она не нуждалась в помощнике, но решила не упускать случая побольше узнать о Насте и ее приятеле.

Пока Варламова поднималась по лестнице, парень учтиво держал ее под локоть.

— Могу я узнать имя моего рыцаря? — поинтересовалась Мария, когда они оказались наверху.

— Меня зовут Антип, — ответил юноша.

— Вы учитесь вместе с Настей?

Парень покачал головой:

— Нет. Я с факультета информатики.

— Учишься на программиста?

Он едва заметно улыбнулся:

— Что-то в таком роде.

У парня была хорошая аура — чистая, незамутненная и невозмутимая, как у ребенка, и Марии это понравилось.

— Антип! — сердито окликнула его снизу Настя. — Ты долго еще?

— Сейчас иду. Простите, не знаю, как вас зовут…

— Мария Степановна.

— Мария Степановна, рад был вам помочь. Если вздумаете взобраться на Одесскую лестницу — свистните, и я примчусь к вам на помощь.

— Обязательно свистну, — пообещала Варламова.

«Славный мальчик», — подумала она, глядя, как он сбегает с лестницы.

Повернувшись, Мария заковыляла прочь. Прошла несколько шагов, но тут кто-то ее окликнул:

— Мария Степановна!

Мария остановилась. Перед ней возник долговязый молодой мужчина с веселым лицом. Волосы растрепаны, словно он только что встал с постели. На лице — двухдневная щетина, редкая и рыжеватая.

— Простите, а мы с вами…

— Незнакомы, — сказал долговязый мужчина. — Но виделись мельком на кафедре. Сегодня утром.

— Вот оно что.

— Меня зовут Игорь. Игорь Иванович Ковалев. Я преподаю теорию прогнозирования. Прогуливаетесь по ГЗ?

Мария кивнула:

— Да. У вас тут целый город.

— Не то слово! В нашем здании можно жить месяцами, не высовывая нос наружу. — Он улыбнулся добродушной улыбкой чудаковатого ученого. — Знаете, Мария Степановна, а ваш спецкурс стал для нас, преподавателей, полной неожиданностью.

Мария, исподволь разглядывая коллегу, кивнула:

— Да, я уже слышала.

— Завадский принял очень экстравагантное решение, пригласив вас, и мы…

— А на него не слишком похоже, да?

Ковалев улыбнулся и кивнул:

— Именно так. Мария Степановна, вы только не обижайтесь, но я нашел о вас кое-какую информацию в Интернете…

«Вот оно, — с досадой подумала Варламова, — началось».

— А ваша обязанность на кафедре — собирать информацию о преподавателях? — поинтересовалась Мария с едва заметой иронией.

Улыбка сползла с губ Ковалева.

— Что вы, совсем нет, — с легкой обидой проговорил он. — Просто ваше лицо показалось мне знакомым. А Завадский не потрудился ничего нам о вас рассказать. Вот я и решил…

— Если вы не против — поговорим на ходу? — предложила Мария. — Мне тяжело стоять на одном месте.

Ковалев покосился на черную трость Марии и поспешно согласился:

— Да. Конечно.

И они медленно двинулись по коридору. Несколько секунд шли в молчании. Ковалев явно не знал, как продолжить разговор. Мария не спешила прийти ему на помощь. Наконец мужчина спросил:

— Вы еще не были в нашем букинистическом магазине?

— Нет, — ответила Мария.

— Зря. Обязательно зайдите. Иногда там попадаются очень интересные книги. Своего рода раритеты. Вы вообще первый раз в ГЗ?

— Да. — Мария остановилась и взглянула на Ковалева снизу верх. — Слушайте, мне чертовски хочется курить. Что если мы выйдем на улицу?

— Конечно. Разумеется.

Спустя несколько минут они стояли на широком гранитном крыльце клубного входа.

Мария выпустила изо рта облачко табачного дыма, подняла голову и взглянула на ряды темных окон, уходящих ввысь.

— Никогда не могла понять, как люди способны построить такое, — с тихим восхищением проговорила она.

— Да, здание грандиозное, — согласился Ковалев.

— Я читала, что его строили немецкие заключенные. Правда?

— Говорят, что да.

Поглядывая на главное здание, Ковалев сунул палец в рот и принялся грызть ноготь. Движение было настолько мальчишеское, что Мария не удержалась от улыбки.

— А правда, что когда заключенные умирали, то их, чтобы не тратить время на спуск тел, просто замуровывали в стены? — спросила она.

Ковалев взглянул на нее весело.

— Да, есть такая легенда. Но я в нее не верю.

— А еще говорят, что в толстых стенах высотки множество пустот и из них складываются целые лабиринты.

Ковалев мотнул по-мальчишески кудлатой головой.

— Не уверен, что так. Думаю, все это — часть мифов о ГЗ. Вот вы, например, что-нибудь слышали про Темную комнату?

Мария на секунду задумалась, после чего качнула головой:

— Нет.

— Одна из здешних сказок. Якобы под высоткой есть множество потайных туннелей и лабиринтов. И в одном из них существует некая комната, где обитает Зло. Что-то вроде дыры в пространстве. Или, точнее, дверцы, ведущей в Ад. Легенда гласит: если найти ту комнату, можно заключить договор с дьяволом.

— Продав ему душу? — уточнила Мария.

Ковалев кивнул:

— Возможно. Условий сделки никто не знает.

Мария выпустила изо рта новое облачко дыма и посмотрела, как оно расплывается в воздухе. Солнце зашло за облака, и на улице слегка похолодало. Деревья еще не были голыми, но листва ощутимо поредела.

— Подобные мифы есть в каждом большом здании, — сказала она, сдвинул брови.

— Да… Конечно. — Собеседник снова улыбнулся, но на сей раз улыбка его была виноватой. — Мария Степановна, вы так соблазнительно курите, что и мне захотелось. Не угостите сигаретой?

Мария вынула из пачки сигарету и протянула Ковалеву. Он сунул ее в рот, вытащил из кармана зажигалку, закурил. Потом, запрокинув голову, медленно выпустил изо рта целое облако дыма и стал втягивать его носом. У Марии сдавило сердце. Бог знает почему, но этот тридцатилетний чудак вдруг напомнил ей сына…

Ковалев тем временем продолжил разговор. И, похоже, перешел к самой сути.

— Мария Степановна, я наткнулся в Интернете на ваше интервью и… В общем, хотел спросить: вас действительно посещают видения?

— Не уверена, что слово «видение» подходит. Я была бы рада считать это… ну, хотя бы галлюцинациями.

— А чем вам не нравится слово «видение»?

— Оно слишком пафосное. В Средние века людей, подобных мне, называли визионерами. И к ним относились вполне уважительно. Впрочем, тогда было другое время. Вы рассказывали кому-нибудь о том, что прочитали в той статье?

Он помотал головой:

— Нет. Более того — уверен, что, кроме меня, никто из нашего коллектива ее не видел.

— Но вы ведь видели.

— На нашей кафедре я — самый любопытный, — весело сообщил Ковалев.

Он сделал паузу, чтобы затянуться, и выпустил дым изо рта тонкой свистящей струйкой. И вновь сердце Марии защемило.

— Я бы не хотела, чтобы люди обсуждали это, — глухо проговорила она, стараясь справиться с собой. — Понимаете?

— Понимаю, — кивнул Ковалев. — Постараюсь удержать свое знание в тайне. Но имейте в виду, что кое-кому ваше появление на факультете стало, что называется, поперек горла.

— Да… наверное…

— Вы хотите услышать их доводы?

— Хотелось бы.

Размахнувшись, Ковалев швырнул сигарету в громоздкую урну. Затем повернулся к Марии.

— Видите ли… — Он слегка замялся и перевел взгляд на свой обгрызенный ноготь, словно прикидывая, откусить от него еще кусочек или оставить все как есть. — Некоторые мои коллеги считают, что кафедра не должна превратиться в прибежище для шарлатанов.

— Они так обо мне?

— Вы — явление временное. Но они расценивают ваше появление на кафедре как первый «тревожный звоночек».

Мария помолчала, глядя на слегка покачивающиеся под ветром кроны деревьев.

— Надеюсь, мне дадут дочитать спецкурс? — тихо проговорила она.

— Уверен, что да. Но при условии, что через месяц вы исчезнете и больше никогда не появитесь в наших стенах. — Ковалев взглянул на часы и сказал: — Мне пора на лекцию. Надеюсь, у нас еще будет возможность поговорить.

— Конечно.

— Мне очень интересно было с вами познакомиться. Увидимся!

Он резво, по-мальчишески, повернулся на каблуках и исчез за дверью.

Мария отшвырнула окурок и еще немного постояла, вдыхая прохладный осенний воздух, потом повернулась и, опираясь на палку, заковыляла к двери. До открытия театральной студии оставалось еще полчаса. Она решила наведаться в видеопрокат и поговорить с человеком, выдающим диски с фильмами.

7

За стойкой видеопроката сидел русоволосый парень с толстым, одутловатым лицом и странными, выпуклыми и очень светлыми, почти белыми, глазами. На вид ему было лет двадцать восемь — тридцать.

Толстяк заполнял какие-то карточки. Мария захромала было к нему, но вдруг увидела, что ее опередили — к стойке подошел пожилой мужчина в синем, сильно поношенном халате.

Увалень за стойкой поднял взгляд, и они с мужчиной обменялись парой фраз, после чего мужчина быстро достал из кармана журнал и протянул его толстяку. Тот взял журнал и быстро спрятал его в ящик стола. Вид у обоих был вороватый.

«Это что еще за игры?» — с любопытством подумала Варламова.

Она почувствовала непреодолимое желание подойти к столу, открыть ящик, вынуть журнал и хорошенько его встряхнуть. Интересно, что бы она нашла между страницами?

Дождавшись, пока мужчина отойдет, Мария направилась к стойке.

На лацкане пиджака толстяка красовалась карточка с надписью: «Арсений Лосев».

— Добрый день, Арсений, — приветствовала она увальня.

Тот глянул на нее снизу вверх своими выпуклыми глазами и кивнул:

— Здравствуйте.

Мария запустила пальцы в лоток с карточками и стала просматривать названия фильмов. Некоторое время парень молчал, затем поинтересовался:

— Ищете что-то конкретное?

— Да нет, просто смотрю, — небрежно ответила Варламова.

Он еще немного помолчал, угрюмо разглядывая ее. Потом сказал:

— Есть несколько свежих фильмов. Боевик с Брюсом Уиллисом и комедия с Джимом Керри.

— Хорошо. Но я больше люблю триллеры.

— Триллеры? — Увалень облизнул губы толстым языком. — Свежих триллеров нет.

— Правда? Жаль. — Мария оставила в покое карточки и взглянула на Лосева. — Вы давно здесь работаете?

Увалень посмотрел на нее удивленно.

— Два года… А что?

— Ничего. У вас единственное место в ГЗ, где можно взять напрокат фильм?

Лосев подозрительно прищурил бесцветные глаза:

— А вам что-то не нравится?

Варламова дернула острым плечом:

— Вовсе нет. Просто интересуюсь. Я здесь человек новый.

Угрюмый взгляд исподлобья, а затем:

— Аспирантка?

Мария покачала головой:

— Нет, но спасибо за комплимент. Я читаю спецкурс на техническом факультете. А живу здесь, в ГЗ. В секторе «Г».

— Недалеко отсюда, — сказал Лосев.

— Да, совсем рядом. Думаю, я буду часто брать у вас фильмы.

Мария опустила взгляд на коробку с карточками и снова стала неторопливо перебирать их.

— Кстати, насчет триллеров, — заговорила она после паузы. — Я слышала, тут у вас недавно сгорел студент.

Увалень сперва удивленно вскинул брови, потом нахмурился.

— Почему вы сказали, что это «кстати?» — угрюмо осведомился он.

— Ну… — Мария поняла, что сплоховала, и попыталась исправить ситуацию. — Возможно, я просто неправильно выразилась. Дело в том, что живу недалеко от блока, в котором погиб этот юноша. Блок опечатан. Странно, что в нем до сих пор никто не живет.

— А вы бы согласились там жить?

Мария сдвинула брови, задумалась на пару секунд, после чего отрицательно качнула головой:

— Нет. Пожалуй, не согласилась бы. Но я не думаю, что коменданта общежития волнуют такие нюансы.

Некоторое время Лосев подозрительно разглядывал ее лицо, словно пытался найти в нем что-то такое, что могло бы смягчить неприятное первое впечатление. Потом ошарашил ее вопросом:

— Вы частный сыщик?

Мария справилась с изумлением и ответила:

— Нет. А вы?

На лице Лосева не было и тени улыбки.

— Я — хозяин видеопроката. А по утрам подрабатываю грузчиком в нашей столовой. Если вы не частный сыщик, то почему все время спрашиваете?

Вопрос был резонным. И он требовал ответа.

— Нет, я не частный сыщик, — сказала Мария как можно мягче, — но я знакома с матерью погибшего юноши. И женщина не верит в то, что ее сын покончил жизнь самоубийством.

Лосев тупо посмотрел на стол, вновь поднял взгляд на Марию и буркнул:

— Почему?

— Потому что есть много других, менее болезненных и страшных способов убить себя.

Лосев обдумал ее реплику.

— Возможно, другие способы его чем-то не устраивали, — предположил он затем. — Может быть, парень хотел, чтобы о нем подольше помнили? Люди забывают тех, кто вызвал у них жалость, но никогда не забывают тех, кто сумел их напугать.

— Интересная точка зрения. — Мария отметила про себя, что парень, должно быть, не так глуп, как кажется. — Скажите… м-м… Арсений, а тот студент часто брал у вас фильмы?

Лосев кивнул:

— Угу.

— А что это были за фильмы?

И вновь в его сонном взгляде промелькнуло подозрение.

— Вы странно разговариваете, — как будто бы даже с обидой проговорил он. — Говорите, что не сыщик, а сами все время задаете вопросы. Может, у вас под кофточкой есть микрофон?

Уволень уставился на грудь Марии.

— Никакого микрофона у меня нет, — с улыбкой отозвалась Мария. — А вопросы я задаю, потому что страшно любопытна. Впрочем, как все женщины.

— Тот студент, — прогудел Лосев, — был очень странный. И у него была тайна.

— Какая?

Лосев оторвал наконец взгляд от груди Марии, посмотрел ей в лицо и облизнул губы.

— Вы хотите, чтобы я вам рассказал?

— Да.

— Мы могли бы обсудить это в более интимной обстановке. В каком блоке вы живете?

— Вы что, собрались прийти ко мне в гости? — удивилась Мария.

— Угу. А вы хотите?

— Я рано ложусь спать. И не люблю гостей.

Лосев насупился.

— Почему вы не хотите? — спросил он, не скрывая обиды. — Я хороший парень. А вы одинокая. Сразу видно.

— И что?

— Ничего. Просто вы одинокая. А я бы мог стать вашим другом. И мне плевать, что вы хромаете.

Мария усмехнулась.

— Очень милосердно с вашей стороны, но я предпочитаю дружеские отношения любовным.

Увалень помолчал, пытаясь вникнуть в смысл последней фразы. Затем, посчитав, видимо, что крепость не так недоступна, как хочет казаться, глянул на Марию, прищурившись, и вдруг сказал:

— Я знаю, как сделать женщине приятно. Я посмотрел много фильмов… таких… ну, вы понимаете.

— Понимаю, — кивнула Мария. — Что ж, ваше предложение весьма заманчиво. Но недавно я пережила развод и пока не готова к новым отношениям. Обещаю: если мне снова понадобится мужчина, я обязательно вспомню о вас.

Увальню ее слова понравились. По крайней мере, он их понял.

— А теперь расскажите мне о Коле Сабурове, — потребовала Варламова.

Лосев помолчал немного, обдумывая ответ. Должно быть, где-то читал или слышал, что мужчина должен заинтриговать женщину при первом знакомстве. И он сделал попытку.

— Этот парень… — глухо проговорил верзила, — он брал странные фильмы.

— Какие?

Лосев чуть подался вперед и проговорил, выпучив глаза:

— Страшные. Триллеры, ужастики. Но он смотрел их не для того, чтобы пугаться.

Мария опешила.

— Тогда для чего?

— Он говорил, что в каждой лжи есть частичка правды. И что писатель или сценарист не берет свои идеи и сюжеты ниоткуда. Сюжеты ему диктуют.

— Кто диктует? — не поняла Варламова.

Лосев вздохнул и пожал покатыми плечами.

— Этого я не знаю.

Мария несколько секунд пристально вглядывалась в лицо собеседника, потом облегченно вздохнула. За тридцать четыре года жизни ей пришлось повидать огромное множество идиотов. Данный экземпляр был далеко не оригинален. Она усмехнулась, и Лосев мгновенно среагировал.

— Вы улыбаетесь? — недоуменно проговорил он. — Не верите мне?

— Если честно, то не очень.

Лосева ее заявление, похоже, ничуть не смутило.

— Мертвецы уносят свои тайны под землю, — изрек он гулким голосом греческого оракула. — Они…

Вся обратившись в слух, Мария ждала дальнейшей информации, но ее не последовало. Еще несколько секунд увалень сверлил посетительницу водянисто-голубыми глазами, затем откинулся на спинку стула и пододвинул к себе карточки.

— Мне нужно работать, — пробормотал он. — Не забудьте про свое обещание.

И уткнулся взглядом в свою коробку.

Мария пожала плечами и заковыляла прочь.

8

Странная женщина, размышлял Лосев, ковыряясь в карточках. Говорит, что не сыщик, а сама расспрашивает. Может, рассказать о ней Реброву? Да, надо сказать. А вдруг Ребров убьет ее?

Лосев представил себе, как Ребров убивает эту женщину, и поежился. Это было страшно, а он не любил страшные вещи. Он и того мальчишку на инвалидной коляске не любил — лишь за то, что тот брал только страшные фильмы.

Каким же больным гадом нужно быть, чтобы все время смотреть такие фильмы! Уж лучше смотреть на голых девочек. Неважно, что они делают, лишь бы были голыми.

Толстые пальцы Лосева замерли. Он задумчиво улыбнулся своим мыслям.

— Лосев! — окликнул его кто-то.

Арсений вздрогнул и поднял взгляд. Перед ним стояла та самая женщина: худощавое лицо, серые глаза, ежик тронутых сединой волос, в руке — трость.

Лосев несколько раз моргнул, словно не верил своим глазам.

— Вы? — пробормотал он. — Что вам нужно?

— Я приняла решение.

— О чем вы говорите?

Она улыбнулась.

— Ты сказал, что умеешь угодить женщине. Вот я и подумала: может, поднимемся ко мне в комнату?

Лосев несколько раз моргнул.

— Прямо сейчас? — неуверенно проговорил он.

Посетительница пожала плечами:

— А почему бы и нет?

— Но я… работаю.

— Иногда приходится выбирать между работой и жизнью. — Мария обошла стойку, присела на край стола и посмотрела увальню в его сонные глаза. Негромко проговорила: — У меня очень давно не было мужчины. Ты тоже не похож на человека, избалованного женским вниманием.

— Да, но я…

— Ты хочешь или нет?

— Да… но…

Мария поднялась со стола, повернулась, чтобы идти, но вдруг пошатнулась и стала заваливаться на Лосева. Он замычал что-то невразумительное, неуклюже обхватил ее руками за талию, помог ей подняться.

— Спасибо, — буркнула Мария, выпрямилась и, опираясь на трость, захромала прочь.

Челюсть Лосева медленно отвисла.

— Куда вы? — громко окликнул он.

— Мне пора, — обронила через плечо Мария.

— А как же наше свидание?

— Ты слишком долго думал.

Мария отходила все дальше от стойки, оставив Лосева в недоумении. В кармане у нее похрустывал конверт, который она вынула из журнала, запустив пальцы в приоткрытый ящик стола Лосева.

Зайдя за угол, Мария достала конверт и приоткрыла. И увидела глянцевые краешки фотографий. Ухватившись худыми пальцами за краешек верхнего снимка, слегка вытащила его из конверта. Губы Марии сомкнулись и слегка побелели, а лицо, и без того худое, осунулось еще больше.

Глядя на снимок, Варламова облизнула пересохшие губы кончиком языка, затем быстро вложила фотографию обратно в конверт, а конверт сунула в карман.

Опираясь на трость, Мария достала из кармана платок и вытерла вспотевший лоб. Подумала, злясь на саму себя: «Любопытство может завести человека гораздо дальше, чем он рассчитывал. И может закончиться для него очень и очень плохо».

* * *

Мария шагала через холл центрального корпуса ГЗ. Мраморные колонны, под ногами — мраморная мозаика. Мраморные ступени, уходящие на второй этаж, а там, наверху, виднеется бронзовый памятник одному из отцов российской науки.

Вокруг — толпы студентов. Кто-то бежит по делам, кто-то разглядывает афиши, кто-то изучает книги на книжном развале, кто-то покупает диски известных рок-поп-рэп и еще черт-те каких групп.

Вдруг у Марии закружилась голова. Она шмыгнула носом, поднесла к нему пальцы, затем взглянула на них и увидела кровь. У нее пошла носом кровь! Признак приближающегося видения. Неужели прямо сейчас — здесь, среди белого дня, в самой гуще народа? Не может быть! Ведь никогда не происходило так.

Мария достала из сумочки платок и приложила его к носу. И вдруг ощутила легкую вибрацию, словно сквозь нее проходили какие-то теплые невидимые потоки. Она заспешила прочь из холла, быстро пересекла коридор, но вдруг остановилась и с ужасом посмотрела вокруг.

Это началось!

Люди вдруг исчезли. В холле еще некоторое время стоял гул голосов, и при отсутствии источника звука — людей — звучал он страшно и нелепо. Затем наступила полная тишина.

И тут же все, что видела Мария, начало меняться. Солнечный свет потускнел, штукатурка на стенах холла стала скукоживаться и обсыпаться. Мрамор под ногами потемнел и покрылся трещинами. Деревянные прилавки киосков и книжных развалов также потрескались и перекосились. А в следующую секунду на высокие окна снаружи наползла вьющаяся поросль, стены с обнаженной кое-где кирпичной кладкой подернулись зеленоватой плесенью.

В холле воцарился полумрак. Где-то звякнуло стекло, и по ногам потянуло сквозняком. Затем щеки Марии коснулось дуновение ветра, словно недалеко распахнули окно. По углам, подобно порванным рыболовным сетям, заколыхались ошметки паутины.

Мария осторожно пошла вперед. Шаги ее в затхлой пустоте покореженного и заплесневевшего холла звучали гулко и безотрадно. Где-то далеко послышался странный звук, похожий на легкий скрип. Будто кто-то катил перед собой тележку. Мария остановилась.

— Кто здесь? — осторожно спросила она.

Голос ее эхом отдавался от стен коридора. В здании стояла тишина, но в ней Марии почудилось ожидание. Как будто кто-то замолчал, наблюдая за ее движениями.

Она снова тронулась с места, и странный звук послышался вновь. Мария опять остановилась как вкопанная. Этот звук буквально сковал ее.

Мария много знала о своих способностях. Она была уверена в том, что справится с любой жизненной ситуацией, особенно когда дело касалось собственных видений, в которых она была полновластной хозяйкой. Но тут ее почему-то пронзило острое чувство страха.

Воцарилась тишина.

— Кто здесь? — снова окликнула Мария.

И опять раздался холодящий, скрипящий звук. В темном коридоре что-то двигалось. Варламова пока ничего не видела, но слышала странное поскрипывание. И вдруг вновь наступила тишина. Ни звука.

Ветер утих и больше не бился в окна. Мария задержала дыхание. Если в коридоре или в холле было какое-нибудь живое существо, то оно затаилось так же, как и она сама.

Теперь странный звук раздался прямо у нее за спиной. Мария обернулась и обомлела. По коридору катилось инвалидное кресло — катилось само собой, неторопливо, ровно…

Неожиданно стены коридора ожили, заходили ходуном, вздулись мягкими пузырями. Мария с ужасом осознала, что это не просто пузыри, а человеческие лица. Они раскрывали рты и метались, стараясь прорвать тонкую грань, отделяющую их мир от мира Марии. Из стен к ней потянулись руки, зацарапали ногтями изнанку мягких стен, пытаясь найти трещину или прореху. Она услышала многоголосый человеческий стон — стон боли, отчаяния и жажды мести.

Мария поняла: еще немного — и она сойдет с ума.

— Нет! — вырвался из груди крик, Варламова зажмурилась и заткнула уши.

9

— Мария Степановна! Вы меня слышите?

Туман рассеялся, и она увидела суровое, смуглое, испещренное мелкими морщинками лицо заведующего кафедрой.

— Максим Сергеевич… — выдохнула Мария.

Завадский нахмурился.

— С вами все в порядке?

— Да… — Мария коснулась лба тыльной стороной ладони. Лоб был холодный как лед. Она слабо улыбнулась: — Не волнуйтесь… со мной иногда такое случается.

Она огляделась и с удивлением уставилась на дверь кафедры.

— Я возле кафедры?

Холодные глаза Завадского сузились:

— Вы не помните, как сюда пришли?

— Помню… Конечно, помню.

— Хотите, отведу вас к врачу?

Мария отрицательно качнула головой:

— Нет. Мне уже лучше. Просто… немного голова закружилась.

Мужчина вперил в нее суровый взгляд. Мария в ответ неуверенно улыбнулась, спросила:

— Мне показалось, или я вижу в вашем взгляде недовольство?

Ответ последовал незамедлительно:

— Возможно, я не слишком четко сформулировал свою позицию. Так вот, я не очень доволен вашим пребыванием здесь.

— Тогда почему же вы согласились утвердить мой спецкурс в рамках кафедральных занятий?

— Вероятно, потому, что до сих пор не научился отказывать начальству.

— По вам этого не скажешь.

— Внешность обманчива.

Мария взглянула на часики.

— Максим Сергеевич, простите, но мне нужно идти.

— Да, — отступил он в сторону, давая ей дорогу, — идите, но помните, что я слежу за вами. Если вы допустите малейший просчет, я избавлюсь от вас без всяких сожалений.

Мария усмехнулась.

— Что мне нравится на вашей кафедре, так именно то, что все играют с открытыми картами.

— Это не игра, — заверил ее Завадский. — Когда-то вы были актрисой, но здесь университет, а не театр. И перед вами не публика, а студенты, будущие специалисты, от которых зависит благосостояние и конкурентоспособность нашей страны.

— Спасибо, что просветили. Я постараюсь запомнить.

— Сделайте милость. — Завадский помолчал, хмуря брови. — Я слышал, что вы собираетесь возобновить работу театральной студии.

— Да. Я уже получила разрешение.

— Перед вами открываются все двери?

— Не все, но почти все. Такой уж у меня дар.

— Тогда постарайтесь использовать ваш дар на благо кафедры. Честь имею.

Завадский повернулся и, заложив руки за спину, зашагал по коридору. Во всем его облике читалось жуткое недовольство, однако Мария смотрела ему вслед с улыбкой. Несмотря на угрюмость и раздражительность, Завадский ей понравился. По крайней мере, он не лицемерил и не пытался сгладить острые углы благожелательной миной и ободряющим словом.

Мимо, не заметив Варламову, задумчиво прошла Вика, что Марии показалось странным. В конце коридора Вика окликнула Завадского, тот остановился и что-то довольно резко сказал ей. Вика в ответ неуверенно улыбнулась и начала что-то быстро ему говорить. Завадский отрицательно мотнул головой, повернулся и быстро зашагал прочь. Вика секунду или две стояла, затем вздрогнула и засеменила за ним. Еще секунда — и оба скрылись за углом.

Мария задумчиво сдвинула брови. Что-то забрезжило на самой изнанке ее сознания, какая-то догадка, но Мария была слишком занята другими мыслями, чтобы попытаться ее сформулировать.

На подходе к репетиционной Марии снова встретился этот странный черноволосый мальчик с проколотыми ушами и подведенными глазами. Гот.

Он внезапно встал у нее на пути.

— Мария Степановна, простите, что отвлекаю, но я хотел поговорить с вами о Насте Горбуновой.

— О Насте?

Как же его зовут… Какое-то странное и редкое имя… Кажется, Антип?

— Она не была на вашем занятии, потому что плохо себя чувствовала. У Насти больные суставы.

— Да, я слышала. Кажется, у нее артрит?

— Врожденное заболевание суставов. Вы не должны быть к ней слишком строги. Если она и бесится, то только из-за своей болезни. У нее железный характер и — глиняные суставы. Тут кто угодно взбесится, правда?

— Да… — ответила Мария рассеянно. Она хотела идти дальше, но вдруг спросила: — Ты был знаком с Колей Сабуровым?

Антип кивнул:

— Да. Он был странным парнем.

— Что же в нем было странного?

— Ну… — Антип пожал плечами. — Его презирали и побаивались одновременно.

— По-твоему, это странно?

— А по-вашему, нет?

Мария машинально потянулась в карман за сигаретами. Рука наткнулась на хрустнувший конверт с фотографиями, которые она взяла (украла? стащила?) из стола толстого увальня Лосева.

Еще одно незаконченное дело. Но ничего, время еще есть. И было бы неплохо разобраться прямо сейчас. Попробовать? Она достала из кармана конверт, вынула кончик верхней фотографии и показала его Антипу.

— Взгляни-ка. Не знаешь, где сделаны эти фотографии?

Антип уставился на верхний фрагмент снимка и поскреб пятерней в затылке.

— Что-то знакомое… Но вот что?

— Похоже на шкафчики раздевалки, верно? — натолкнула его на мысль Мария.

Антип преобразился.

— О черт! А я сразу и не понял. Да, это раздевалка бассейна. А что на фотографии?

— Неважно.

Мария убрала конверт назад в карман кофты.

— Прости, мне нужно идти, — сказала она.

Трость резво застучала по мраморному полу. Мария чувствовала, что Антип озадаченно смотрит ей вслед.

Шагая по коридору ГЗ, Мария поймала себя на том, что с опаской поглядывает на стены. Теперь, после своего жутковатого видения, она знала, что слухи о замурованных в стены зэках имеют под собой некоторые основания.

Через несколько минут Мария была на месте. Остановилась и посмотрела по сторонам. Рядом, лениво о чем-то переговариваясь, торчали два парня.

— Простите, — обратилась к ним Мария, — можно вас спросить?

Парни взглянули на нее.

— Куда ведет эта лестница? — спросила Варламова и указала тростью на узкую лестницу, ведущую вниз.

— Как куда? — удивленно проговорил один из парней. — В бассейн.

— В самом деле, я совсем забыла, что в ГЗ есть бассейн… — Мария улыбнулась. Посмотрела в сторону лестницы и задала следующий вопрос: — Там есть и раздевалки, верно?

Парни переглянулись.

— Само собой. Вам помочь спуститься?

— Нет-нет. Спасибо.

Парни вновь переглянулись, пожали плечами и двинулись к стеклянной вертушке выхода.

Мария глядела вниз, на уходящие в полумрак подвала крутые ступеньки лестницы, и кусала губы. Для нее это было непреодолимое препятствие.

10

А в тот же момент в маленькой комнатке студенческого общежития происходил важный разговор. Настя Горбунова сидела на краешке стола и строго смотрела подведенными глазами на Вику Филонову, сидевшую на кровати.

— Почему ты не хочешь? — резко спросила она.

— Потому что не люблю, когда кто-то заигрывает со смертью, — отозвалась Вика и отхлебнула из алюминиевой банки с каким-то алкогольным фруктовым коктейлем.

Настя презрительно посмотрела на банку. Сама она пила только пиво и терпеть не могла всякие искусственные коктейли в красивых баночках. Затем девушка перевела взгляд на Вику и сухо проговорила:

— Это будет весело.

Вика сделала еще несколько глотков.

Антип перехватил взгляд, каким Настя смотрела на Вику. Прямо как кошка, изогнувшаяся перед решающим прыжком. Впрочем, с ее артритом не слишком-то попрыгаешь, подумал Антип. Иногда по утрам Настю так скручивало, что она даже зашнуровать ботинки сама не могла. А случалось и еще хуже — буквально не могла подняться с кровати, не выпив целую горсть таблеток.

К горлу Антипа, как часто бывало, подкатила жалость. За что Бог так наказал ее? За какие такие грехи девушка испытывает адскую боль?

— Может, тебе хватит пить? — холодно спросила Настя.

Вика тряхнула пышными каштановыми волосами и ответила:

— Я не пьяна.

— Я этого и не говорила.

— И правильно сделала. Я никогда не пьянею. Я не готка.

Несколько секунд девушки смотрели одна на другую в упор. Антип молча наблюдал за их бессловесным поединком со стороны.

Он вдруг отметил, что у Вики, как и у Насти, зеленые глаза. Но на том их сходство и заканчивалось. Внешность Вики говорила об ее утонченности и благосостоянии. Ничего подобного у Насти не было. Притом что ее темные волосы тщательно причесаны, она имела мрачный и диковатый вид. Широкоскулое лицо с короткой верхней губой и небольшим ртом перегружено траурной косметикой — глаза густо подведены тушью, на губах темная помада. В носу поблескивала бриллиантовой точкой крошечная серьга. Еще несколько сережек блестели в проколотой левой брови.

Антип знал, как их, готов, называют одногруппники. «Некрасивые дети бедных родителей» — вот кем они были для местных мажоров. Впрочем, его это никогда не напрягало.

Вика Филонова выглядела полной противоположностью Насти. Она была из тех девушек, о которых мечтают и которых хотят. Тонкая талия, высокая грудь, ухоженные волосы. Но Антипу она совсем не нравилась.

Вика допила коктейль, поставила пустую банку на пол и поднялась, поправляя юбку.

— Мне не нравится то, что вы задумали, — заявила она. — И мне не нравитесь вы. С такими, как вы, обязательно попадешь в неприятности.

Настя посмотрела на Вику, и Антип заметил в ее глазах злой огонек.

— Все уже согласились участвовать, — обобщала Настя. — Не хватает только тебя.

Вика усмехнулась уголками алых, соблазнительных губ.

— Не знаю, как вы, а я не люблю ходить в стаде. Слово «все» для меня ничего не значит. Все, мне пора.

Она пошла к двери.

— Но ты не можешь отказаться, — сказала вдруг Настя.

Вика взглянула на нее удивленно.

— Почему?

— Ты слишком много знаешь, — мрачно изрекла Настя. — Если ты откажешься, мы должны будем тебя убить.

Красивое, ухоженное лицо Вики вытянулось. Антип кашлянул в кулак, чтобы сдержать смех.

— Да не напрягайся ты, — весело обронил он. — Это шутка.

Вика облегченно вздохнула.

— Блин, шуточки у вас…

— Готские, — пояснил Антип.

— Идиотские, — поправила Вика.

Она достала из кармана пальто длинный розовый шарф и обмотала им шею. Затем надела пальто. Уже в дверях вдруг обернулась и посмотрела на Настю.

— Рассказывать я никому не стану. Так что, если вас застукают, я здесь ни при чем, — заявила напоследок и вышла из комнаты.

Когда шаги ее затихли, Настя не выдержала:

— Господи, что за тупая, эгоистичная, самовлюбленная сучка!

Антип улыбнулся.

— По-моему, ей просто западло связываться с таким отребьем, как мы.

Настя презрительно фыркнула:

— Граубергеру не западло, Малевичу с Жировым и даже Бронникову тоже. А ей, видите ли, западло.

— Для парней это просто веселое развлекалово под пиво. А Вика Филонова — трусиха. Она просто трусит.

Настя сжала кулаки, но тут же испуганно разжала их и поморщилась от боли — артрит дал о себе знать.

— Она согласится, — процедила Настя сквозь зубы. — Придет в последний момент — вот увидишь.

Настя сползла с края стола, повернулась к окну и уставилась на моросящий дождь. Антип смотрел на спину подруги и улыбался. Она была славная. В сущности, добрая и умеющая посмеяться над несуразностями жизни.

Они сошлись после смерти Коли Сабурова. Их объединила общая беда. А до того почти не общались. Никто на факультете не подозревал, что у Коли Сабурова есть девушка. Никто не мог представить, что в мире существует девушка, которая ляжет с калекой Сабуровым в постель. Но такая девушка была. И она стояла сейчас перед Антипом.

Иногда он пытался представить, как это у них было? Ну, чисто с технической стороны. Настя помогала Сабурову перегрузиться из инвалидной коляски в постель? Может быть, она даже помогала ему принимать ванну или душ? Возможно. Скорей всего, они сошлись на почве уязвимости. Он — на инвалидной коляске, она — со своим невыносимым и неизлечимым артритом.

Настя продолжала стоять у окна и задумчиво смотреть на капли дождя. Никаких резких слов, никаких колючих иголок. Именно такие моменты, пусть крайне редкие, делали их партнерство приятным для Антипа. И он надеялся, что таких моментов будет все больше, и, быть может, однажды партнерство перерастет в нечто большее.

Пока же, как и обычно, перемена в ней оказалась кратковременной. Настя отвернулась от окна со словами:

— Ладно. С Викой или без, но мы сделаем это. Мы обещали ему, помнишь?

Антип кивнул:

— Конечно. Я все помню. — По лицу его пробежала легкая тень. — Но, честно говоря, я думал, что он шутит.

— Коля никогда не шутил.

Антип нахмурился.

— Насть, по-моему, ты придаешь его словам слишком большое значение. Мало ли что может брякнуть человек…

— Я не хочу это обсуждать, — оборвала его Настя. — Мы обещали сделать, и — сделаем.

Она снова отвернулась к окну. Помолчала немного, глядя на испещренное дождевыми каплями стекло, и вдруг сказала:

— Это глупо, конечно, но я и сама немного побаиваюсь.

— Так давай отменим, — с надеждой проговорил Антип. — Давай просто забудем об этом — и все.

Настя на секунду задумалась, потом отрицательно качнула головой:

— Нет. Поздно что-то менять.

— Но ведь все равно глупость! — в сердцах проговорил Антип. — Ты же не веришь, что сработает?

Настя обернулась (на фоне светлого квадрата окна ее хрупкий силуэт показался Антипу зловещим).

— Через несколько часов мы об этом узнаем, — просто сказала она.

Возразить Антипу было нечего.

11

Мария взглянула на собравшихся ребят. Здесь была вся ее группа, за исключением Насти Горбуновой. Виктор Бронников — высокий, широкоплечий, белокурый красавец с лицом римского патриция и холодным взглядом. Темноволосый красавчик Стас Малевич и его неизменный спутник Денис Жиров, румяный, конопатый, похожий на циркового силача. А вот Эдик Граубергер — кудрявые волосы, маленькая кучерявая бородка, рассеянные глаза за толстыми стеклами очков. И, наконец, красавица Вика. Она единственная из всех смотрела на Марию с искренним и нетерпеливым любопытством. По-видимому, девушке не терпелось сыграть Офелию.

Но начали они с обсуждения другой сцены — встречи Гамлета с призраком.

— По-моему, говорить стихами глупо и несерьезно, — с ходу заявил Виктор Бронников.

— Глупо? — удивилась Мария.

— Он хотел сказать: неправдоподобно, — вступился за одногруппника Эдик Граубергер и вдруг предложил: — А давайте попробуем сыграть то же самое, но прозой?

Мария усмехнулась.

— Прозой? Что ж, валяйте. Любопытно будет посмотреть, как у вас получится Эдик Граубергер и Виктор Бронников вооружились книжками и приступили. Граубергер поправил пальцем очки, сделал страшное лицо и завыл:

— У-у-у!

— Кто ты? — нахмурившись, спросил его Бронников.

Граубергер тоже сдвинул брови и грозно прорычал:

— Я — призрак твоего отца. По ночам я скитаюсь по улицам, а днем горю в адском огне. Так будет до тех пор, пока все мои грехи не выгорят дотла! К счастью для тебя, мне запрещено рассказывать тебе о загробном мире. А если бы я тебе рассказал, ты бы поседел от страха!

— Ты точно призрак моего отца? — деловито осведомился Бронников.

Эдик Граубергер кивнул:

— Да. И я хочу с тобой поговорить.

— О чем?

Граубергер приосанился и торжественно изрек:

— Я умер не своей смертью. Меня убили. И теперь ты должен отомстить за меня!

Бронников выкатил на него удивленные глаза, присвистнул.

— Тебя убили? Но кто? Скажи, кто это сделал, и я отрежу ему уши.

Граубергер усмехнулся:

— Вижу, ты готов для мести. Так вот, знай: меня убил мой родной брат! Он же — твой дядя.

— Что? Мой дядя?

Граубергер кивнул:

— Да. Он убил меня, чтобы стать королем и переспать с моей женой. Мерзавец давно уже неровно к ней дышит.

— Я не верю своим ушам!

— Тебе придется поверить. — Граубергер поежился и с опаской глянул по сторонам.

— Что с тобой? — взволнованно спросил его Бронников.

— Ветром утренним пахнуло. Надо торопиться. Отомсти за меня, сын. Не дай постели датских королей служить кровосмешенью и распутству!

Виктор подумал, кивнул и вдруг спросил:

— А как поступить с мамой? Ее я тоже должен…

Граубергер отрицательно мотнул головой:

— Нет. Ей хватит и мук совести. А теперь мне пора. Солнце уже всходит. Прощай, сын! И помни, что я тебе сказал!

Эдик Граубергер опустил книжку и весело взглянул на Марию.

— Ну, как?

— Терпимо, — улыбнулась Варламова.

Виктор Бронников тоже опустил книжку.

— Мария Степановна, — заговорил он со своей обычной холодноватой вежливостью, — а вам не кажется, что в пьесе много неточностей?

— Ты о чем? — не поняла Мария.

— О том, что Гамлет действительно больной и несчастный человек. Ему кажется, что он прикидывается сумасшедшим, но он на самом деле сумасшедший.

В реплике Бронникова не было никакой озлобленности. Он просто высказал свою версию понимания истины, его глаза смотрели не мигая.

— Сумасшедший, который считает себя здоровым человеком, изображающим из себя сумасшедшего? — Мария прищурила серые глаза. — Это что-то новое. Не мог бы ты объяснить свою мысль?

— Пожалуйста, — пожал плечами Виктор. — Судите сами: Гамлет своими глазами увидел призрак отца. И не просто увидел, но внимательно его выслушал и тут же бросился выполнять его просьбу. А спустя несколько страниц Гамлет вдруг начинает рассуждать об «ином мире, откуда нет возврата». Что значит «нет возврата», когда он сам — своими глазами — видел своего умершего отца?

— Да… — озадаченно пробормотала Мария. — Я как-то не обратила на это внимания.

Виктор взглянул на нее снисходительно.

— Есть и другие неточности. Но дело даже не в них. Знаете, что меня больше всего бесит?

— Что?

— Гениальным литературным произведением считается пьеса, герой которой — сумасшедший. То есть — неполноценный.

— Ну и что? В наше время на экранах и театральных сценах полно неполноценных героев.

— В том-то и дело. В наше время неполноценность становится нормой. Даже более того — образцом для подражания. Вспомните фильмы, которые получают «Оскара». Они же все об инвалидах и ненормальных.

Мария пожала плечами.

— Бывают не только физические или психические уроды, бывают еще и уроды нравственные.

— Чушь, — скривился Бронников, — выдумка. Мораль — всего-навсего свод правил, которые выдумали люди. Завтра они выдумают что-нибудь другое.

Мария поняла, что без тяжелой артиллерии в споре не обойтись.

— А как насчет нравственного императива, о котором говорил Иммануил Кант? Если мне не изменяет память, философ считал, что представление о морали дано нам с самого рождения. По-твоему, Кант не прав?

— Бывают не только врожденные достоинства, но и врожденные болезни, — небрежно бросил Виктор. — По-моему, Кант сморозил глупость. От нее один шаг до признания существования Бога.

— А ты не веришь в Бога?

— Я не нуждаюсь в этой гипотезе.

— Достоевский где-то написал, что если Бога нет, то можно людей резать.

Виктор взглянул на нее холодно:

— Мария Степановна, мы слишком далеко ушли от Шекспира. Что касается пьесы, то я настаиваю на своей точке зрения: только идиот может считать ее гениальным творением.

— В таком случае я — тот самый идиот, — с улыбкой сказала Мария. — Давайте продолжим репетицию…