Властелин видений

Антон Грановский, 2010

Журналисту Глебу Орлову, попавшему из современности в девятый век, еще никогда не доводилось сталкиваться с таким смертельно опасным и могущественным противником. Порождение Гиблого места – Пастырь, вознамерившийся стать Богом и при помощи насылаемых видений покорить реальный мир, уже приобрел множество сторонников. Прозванный Первоходом Глеб с тремя спутниками вновь отправляется в самое сердце Гнилой чащобы, чтобы спасти будущее родной страны. Но пророчество колдуньи предупреждает его о том, что Гиблое место обязательно получит свои жертвы, а погубить Пастыря сможет только женщина…

Глава вторая

Должок

1

Полгода спустя. Берег Эльсинского озера

Человек, подошедший к Глебу Орлову, был высок и статен, а одет был дорого и, как скажут тысячу лет спустя, «со вкусом». По виду — купец.

Усевшись на лавку рядом с дубовой стойкой, молодой купец окликнул целовальника и попросил для себя кружку хмельного сбитня. Когда сбитень был подан, купец взял кружку, отхлебнул, почмокал губами и сказал:

— Хороший сбитень. Прямо как в Хлынь-граде, у нас.

Сказав это, купец быстро покосился на Глеба. Тот сидел за стойкой с бесстрастным лицом и никак не отреагировал на слова купца.

Тогда купец снова отхлебнул сбитня, облизнул губы и вопросил:

— Тебя зовут Первоход, верно? Ты ходок в места погиблые.

Глеб отхлебнул своего олуса и глухо ответил:

— Ты ошибся, купец. Я простой огородник.

Тот улыбнулся:

— Что ж, пусть будет так. Но что-то подсказывает мне, что ты знаешь Первохода. Ежели так, то не мог бы ты кое-что для него передать?

— Повторяю тебе: я не знаю никакого Первохода, — заявил Глеб. — Но если кто-нибудь познакомит меня с ним, я передам ему все, что ты мне скажешь.

Купец сунул руку в карман. Пальцы Глеба скользнули к рукояти меча. Заметив его движение, купец улыбнулся и сказал:

— Это не то, о чем ты подумал. У меня в кармане — послание. И я собираюсь передать его те…

Договорить он не успел. Из-за широкого дубового стола, стоявшего у Глеба за спиной, выскочил парень, одетый охотником, и молниеносно выхватив из-за пояса метательный нож, швырнул его в Глеба.

Однако за мгновение до того, как нож оказался в руке охотника, Глеб увидел отражение противника в оловянном стаканчике. Мгновенный уклон вправо, и нож, просвистев возле уха Глеба, вонзился в бочонок с олусом.

Глеб прыгнул к охотнику, схватил его за ворот куртки, рывком стащил на пол и стукнул головой об лавку. Затем швырнул парня к двери, шагнул к нему и наступил сапогом бедолаге на руку.

— А-а! — заорал парень, силясь выдернуть пальцы. — Пусти! Пусти, изверг!

— Кто тебя послал? — хрипло спросил Глеб.

— Никто… Я сам…

— За что ты хотел меня убить?

Глеб перенес вес тела на ногу, прижавшую пальцы парня к полу.

— Награда!.. — хрипло выкрикнул молодой охотник и облизнул побледневшие губы. — Награда… Двадцать серебряных дирхемов.

Глеб убрал ногу с руки парня.

— Убирайся вон, — сухо проронил Глеб. — Еще раз увижу тебя здесь — оторву пальцы вместе с рукой.

Парень, сморщив лицо от боли, неуклюже поднялся на ноги и шагнул к выходу. У самого порога он остановился и хотел что-то сказать, но Глеб дал ему пинка, и парень вылетел на улицу, как пробка из бутылки.

Вернувшись к стойке, Глеб посмотрел на купца прямым, холодным и острым, как замороженный осколок стекла, взглядом.

— Это и было твое послание? — спросил он.

Купец испуганно качнул головой.

— Нет. Я не с ним. Клянусь Сварогом, я понятия не имел, что здесь будет ловчий!

Глеб недобро прищурился:

— Достань из кармана то, что хотел достать. Только делай это медленно.

Купец снова сунул руку в карман и медленно извлек из него кусок бересты.

— Вот, — сказал он, протягивая Глебу берестинку. — Один человек просил передать тебе это. Он сказал, что ты сразу все поймешь.

Глеб взял берестинку, скользнул глазами по белой коре.

Посреди берестяного клочка было нацарапано славянскими рунами одно слово:

Должок

Глеб опустил бересту. Посмотрел мрачно на купца.

— Это все, что ты хотел мне передать?

— Да, — ответил тот. И робко спросил: — Могу я теперь уйти?

— Можешь, — ответил Глеб. — Только не забудь расплатиться.

Купец положил на стойку несколько медяков, сполз с лавки и, поклонившись Глебу и целовальнику Назарию, робко засеменил к выходу.

Минуту спустя Назарий убрал в чулан разбитую лавку и вернулся к стойке.

— Твое соседство становится все более хлопотным, — заметил он Глебу, беря в руки рушник.

— Да, Назарий. Прости.

Несколько секунд оба молчали. Глеб пил свой олус, а целовальник усердно натирал рушником очередной стаканчик. Затем он сказал:

— Они не оставят тебя в покое, Глеб. Пока за твою голову назначена награда, всегда найдутся желающие добыть ее и отнести князю.

— Я решу эту проблему, Назарий.

Глеб снова посмотрел на кусок бересты, затем смял его в кулаке и швырнул в бочонок для мусора.

— Дурные вести? — поинтересовался целовальник.

— Нет. Все в порядке.

— По твоему лицу этого не скажешь.

Глеб отхлебнул олуса и вытер рот рукавом.

— Присмотришь за моим домом и огородом? — спросил он у Назария.

— Конечно, — ответил тот.

— Если через месяц не вернусь, продай мой дом и мой огород и забери все деньги себе.

— Хорошо.

Глеб залпом допил олус и поставил кружку на стойку. Затем расплатился, достал из притороченной к поясу сумки связку ключей и швырнул ее целовальнику.

Когда Глеб вышел из кружала, Назарий прошел к бочонку для мусора, достал смятый кусок бересты и, близоруко прищурившись, поднес его к глазам. На берестинке славянскими рунами было выведено всего одно слово: «Должок».

2

Весна пришла в Хлынь ранняя. На улице было пасмурно, но тепло. Крепкая телега-общанка въехала, громыхая, в город и резво покатила по лужам.

Не доезжая до торжка версты, Глеб спрыгнул с телеги, поправил сумку и наголовник и зашагал по мокрой улице, обходя лужи и спящих на сухих местах нищих и собак. Лицо Первохода были скрыто под наголовником. Широкий суконный плащ скрывал ножны с заговоренным мечом и заплечную кожаную кобуру с огнестрельной ольстрой.

Возле кружала «Три бурундука» Глеб остановился и задумчиво посмотрел на вывеску, приглашающую войти в кружало и отведать «особенного бодрящего сбитня, приготовленного по писанке тетки Яронеги».

Чуть в стороне от кружала, на сухой, вытоптанной площадке, за невысоким частоколом, толпа мужиков натравливала трех бойцовских петушков на бродягу, одетого в засаленные лохмотья. Мужиков было десятка полтора. Бродяга, испуганно сжавшись в комок, отбивался от разъяренных птиц ногой, обутой в драный лапоть.

Мужики хохотали. Они вошли в раж и уже не могли остановиться.

— Чего ему петухи! — смешливо заорал один. — Надо притащить пса — да покрупнее!

— Верно! — крикнул другой. — Только где ж его взять?

— Да вон Афанас идет со своим Борзякой! Эй, Афанас!

— Афанас! — закричала толпа. — Афанас, тащи сюда своего пса!

Толстый, угрюмый мужик в коричневом полукафтане, ведущий на веревке такого же толстого и угрюмого пса, остановился и оглянулся.

— Чего разорались-то? — хмуро отозвался он.

— Дай нам своего пса! — крикнул кто-то. — Хотим бродягу потравить!

— Щас, — злобно проворчал угрюмый толстяк. — Буду я калечить пса за-ради вшивого бродяги!

— Мы тебе отстегнем, сколько скажешь! — крикнул кто-то.

— Верно! — подтвердил другой. — Сбросимся и отстегнем!

Маленькие, заплывшие жиром, глаза Афанаса алчно заблестели.

— Хорошо! — сказал он. — Соберете жменюх меди, и я натравлю Борзяку на этого вшивого козла!

— Давай, братва, скидывайся, у кого сколько есть!

Зазвенела медь, и вскоре один из мужиков вывалил в толстую, мягкую ладонь Афанаса горсть темных медных монеток.

— Вот это дело, — усмехнулся тот. — А ну, босяки, расступись!

Мужики расступились, и Афанас потащил толстого, угрюмого пса на огороженную площадку, туда, где в углу, все так же сжавшись в комок и испуганно поглядывая на хохочущие рожи, лежал бледный и потный от страха бродяга.

— Давай! — ревела и ликовала толпа. — Куси его!

— Порви гада, Борзяка!

— Сожри вонючку!

Афанас выволок пса на площадку и стал натравливать пса на бродягу. Вскоре пес уже заливался яростным лаем и рвался с поводка, пытаясь ухватить несчастного зубами за ногу.

— Давай! — неистовствовала толпа.

— Спускай Борзяку!

— Рви!

— Куси!

— Сожри!

Когда Афанас уже готов был спустить своего толстого пса с поводка, кто-то крикнул высоким, звонким голосом:

— Эй, бездельники! Я к вам обращаюсь!

Мужики притихли и оглянулись. Возле кружала остановился всадник в длинном, заношенном до дыр плаще.

Осанка у всадника была гордая, но одет он был бедно и довольно неряшливо. Плащ, как было замечено выше, дырявый, полукафтан изношен так, что кое-где из него торчала изнанка, сапоги латаные, а на голове красовалась старенькая суконная шапка.

Сам всадник был худ и невысок, востронос и конопат. А лицо у него было столь молодое, что на нем даже усы с бородой еще не росли.

Большие серые глаза всадника блестели нервным, отчаянным блеском, будто он взял себе за правило побеждать безоглядной храбростью врожденную трусость. Однако на боку у всадника висел меч, и выглядел этот меч весьма внушительно.

— Оставьте человека в покое, мерзавцы! — крикнул всадник, сверкая своими серыми глазами. — Ну!

— Ступай своей дорогой, странник, — грубо проговорил кто-то из мужиков. — Не вмешивайся в наши дела.

— Топай, сударь, топай, — поддержал его другой. — Это наши мужицкие игры.

— Вот как? Мужицкие? — Юноша прищурил глаза и взялся за рукоять меча. — Ну, тогда я приказываю вам его отпустить. Тронете этого бродягу — будете иметь дело со мной.

Мужики переглянулись. В руках у некоторых из них Глеб увидел короткие дубины и железные кистеньки на цепках.

На лицах мужиков появилось сомнение. Выглядел незнакомец не слишком внушительно, но за его безоглядной дерзостью должно было что-то стоять. Ведь не станет человек бросаться со скалы башкой в гнилой омут, если не уверен, что выплывет.

— Ну! — прикрикнул незнакомец, ободренный молчанием мужиков. — Живо отпустите бродягу!

Мужики готовы были сдаться, и некоторые уже опустили кистени и дубины, но тут один из них — с красной, глумливой и отечной физиономией — выступил из толпы, поднял, ухмыляясь, камень, размахнулся и швырнул его в незнакомца.

Камень шлепнул лошадку по крупу, и та, испуганно заржав, задергалась на месте.

Несколько мгновений, кроме ржания лошади, ничего не было слышно. Мужики словно оцепенели. А потом кто-то хрипло проревел:

— Чего глядим-то, ребяты? А ну — бей его!

Толпа загудела, дубинки поднялись, железные кистеньки заскрипели на цепках.

— Вали! — гаркнул кто-то, и толпа, словно только и ждала этого сигнала, бросилась на всадника.

Нервный юноша, казалось, не ожидал такого поворота — пару мгновений он просто таращился на несущуюся на него толпу разъяренных мужиков, и лишь когда брошенный камень просвистел у него над самым ухом, выхватил из ножен меч.

Замелькали дубины, засвистели железные гирьки кистеней. В считаные мгновения незнакомец был сброшен со своего коня, а следом за ним на землю, с перебитыми ногами и окровавленным крупом, повалился и сам конь.

Глеб вытянул из ножен меч и шагнул к толпе драчунов.

— А ну — разойдись! — крикнул он и принялся мутузить мужиков голоменью меча.

Четверо или пятеро мужиков побросали оружие и схватились руками за разбитые головы и ушибленные бока. Глеб продолжил расчищать себе дорогу мечом, как вдруг до слуха его донесся отчаянный вопль:

— Помогите! Помогите!

Вопль был столь страшен, что битва замерла, и мужики, повернув головы, уставились на толстого Афанаса. Вылупив глаза, толстяк показывал на что-то коротким, пухлым пальцем. Взглянув туда, куда он указывал, мужики побелели от ужаса.

Бродяга, про которого в пылу битвы все как-то позабыли, сидел в углу огороженной площадки и с аппетитом пожирал задушенного пса. Человеческого во внешности бродяги осталось мало.

— У него клыки, — прошамкал один их мужиков разбитым в кровь ртом.

— Да ведь это…

— Оборотень! — крикнул Афанас.

Бродяга вздрогнул от его крика, отшвырнул пса и вскочил на ноги.

— Темная тварь! — завопил кто-то.

Мужики бросились врассыпную. Оборотень молниеносно перемахнул через невысокий частокол, схватил ближайшего из мужиков когтистыми лапами и одним рывком переломил ему шею. Затем резко повернулся, поймал второго и, клацнув зубами, перекусил ему глотку.

Паника и страх помешали мужикам действовать здраво, они налетали друг на друга, спотыкались, толкались, кричали от боли и ужаса, а оборотень, огромный, волосатый, с вытянутой волчьей мордой, прыгал между ними, разя когтями и клацая зубами.

Глеб перепрыгнул через одного из мужиков, оттолкнул в сторону еще двоих и со сверкающим клинком встал на пути у оборотня.

— Эй, волосатый! — окликнул от темную тварь. — Гляди на меня!

Первым ударом Глеб рассек чудовищу когтистую лапу, вторым перебил ему ноги. Когда оборотень упал на землю, Глеб прыгнул ему на грудь, быстро перехватил меч клинком вниз и с размаху вогнал его оборотню в грудь.

Чудовище взревело, дернулось пару раз, пытаясь зацепить Глеба когтями, затем стукнулось волчьей башкой об утоптанную землю и испустило дух.

Глеб сошел с твари, нагнулся к одному из убитых оборотнем мужиков, с треском оторвал от его кафтана клочок ткани и старательно вытер меч. После чего вложил его в ножны и взглянул на нервного юношу.

Паренек поднялся с земли и глядел на Глеба своими серыми блестящими глазами. Бедолаге здорово досталось. На скулах у него темнели синяки, разбитые в кровь губы опухли, усы и бородка тоже были перепачканы кровью, левый глаз заплыл, а на худой шее багровела ссадина.

— Как ты? — спросил юношу Глеб. — Живой?

— Да, — отозвался тот севшим от волнения голосом.

Глеб повернулся к мертвому оборотню.

— Хороший экземпляр. Потянет на три дирхема.

— Разве оборотни не боятся дневного света? — спросил парень.

— Боятся, — ответил Глеб. — Да, видно, не очень.

Юноша вложил в ножны меч и сказал:

— Ты помог мне, незнакомец. Что я могу для тебя сделать?

Глеб оглядел юношу с ног до головы и едва заметно усмехнулся.

— Скажешь охоронцам, что оборотня убил ты, — ответил он.

— Зачем это тебе?

— Я огородник. Никто не поверит, что я завалил темную тварь. А ты, по всему видать, человек боевой. К тому же…

Из переулка вывернули три охоронца. Глеб осекся, быстро надвинул на лицо капюшон-наголовник, шагнул под навес и бесшумной тенью проскользнул в кружало.

3

Десять минут спустя нервный юноша остановился возле стола, за которым сидел Глеб, и с улыбкой спросил:

— Ты позволишь мне угостить тебя?

— Валяй, — разрешил Глеб.

— Эй, целовальник! — звонко крикнул парень. — У тебя есть водка?

— Водку подают только в Порочном граде, — прогудел недовольным голосом целовальник. — Могу подать березовицу или олус.

— Две кружки олуса и два вяленых леща! — распорядился нервный незнакомец.

Минуту спустя он бухнул на стол перед Глебом кружки с олусом и плошку с двумя мясистыми вялеными рыбинами.

— Угощайся! — сказал он, усаживаясь напротив и щуря серые глаза. Незнакомец успел стереть кровь с лица, но это мало помогло. Синяки и ссадины пестрели на его худом лице, будто кляксы. Хлебнув олуса, парень поморщился от боли в разбитых губах и сказал: — Княжьи охоронцы были сильно удивлены, когда застали меня над трупом оборотня.

Глеб отхлебнул олуса и обронил:

— Надо думать.

— Они заплатили мне за оборотня три дирхема, как ты и говорил. Эти деньги твои.

Незнакомец полез в карман за деньгами, но Глеб остановил его жестом.

— Оставь себе. Это было твое сражение.

Тонкие брови парня взлетели вверх.

— В первый раз вижу, чтобы кто-то отказывался от денег, — удивленно заметил он. — Ты что, богатей?

Глеб на это ничего не ответил, он был занят разделыванием рыбы. Тогда парень сказал:

— Меня зовут Бровик, сын Иноха. Я живу недалеко от Хлынь-града и часто бываю здесь. А ты, должно быть, приезжий?

— С чего ты взял?

— На твоих сапогах толстый слой пыли. И плащ твой пропитан пылью. Ты только что приехал в Хлынь, верно?

Глеб чуть прищурил темные, недобрые глаза.

— А ты наблюдательный. Да, я только что приехал.

— Издалека?

— Издалека.

— И что же привело тебя сюда?

Глеб бросил в рот кусок вяленого леща и запил терпким олусом.

— Ты всегда такой любопытный? — небрежно поинтересовался он у паренька.

— Да, — ответил тот. — А что, это плохо?

— Когда как. Иногда любопытство помогает выжить, а иногда — расстаться с жизнью. — Глеб отхлебнул из кружки и потянулся за очередным куском рыбы. — Меня зовут Глеб, — сказал он. — Я приехал навестить друга.

— Ты охотник?

Глеб качнул головой:

— Нет. Я выращиваю древесные и земляные плоды.

— Тем и живешь?

— Тем и живу. — Глеб отщипнул большой кусок леща. Затем, пожевывая соленое ароматное мясо, поинтересовался: — Ну, а ты? Чем занимаешься ты?

Бровик нахмурился и деловито сообщил:

— Я купец.

— Вот как? — Глеб едва удержался от усмешки. — Никогда не видел, чтобы купец затевал драку с дюжиной разъяренных молодчиков.

— А я никогда не видел, чтобы огородники так ловко управлялись с мечом, — парировал Бровик.

— Научился, когда отмахивался от соек, — объяснил Глеб. Он прищурился и глухо вопросил: — Ты ведь никакой не купец, верно?

— А кто же я?

— Полагаю, что ты… ловчий. Но не самый умелый и удачливый.

Парень слегка побледнел.

— Ты назвал меня неудачником? — тихо процедил он, стиснув в пальцах кружку и сверкнув на Глеба серыми, будто осеннее небо, глазами.

— Я сказал то, что сказал, и не собираюсь повторять, — спокойно произнес Глеб. — Твое здоровье, Бровик.

Глеб отхлебнул олуса и снова потянулся за рыбой. Несколько секунд ловчий молчал, хмуря брови и кусая губы, потом натянуто улыбнулся и сказал:

— Ты прав. Я только недавно стал ловчим. А сюда я пришел в надежде встретить белого чародея, который называет себя Пастырем. Говорят, в это время он часто здесь трапезничает.

— Вот как? — Глеб кивнул, как бы принимая слова юнца к сведению, затем равнодушно осведомился: — Кто такой этот Пастырь и чем он так тебе не угодил?

— Сразу видно, что ты давно не был в Хлынь-граде. Пастырь появился здесь пару месяцев назад. Въехал через городские ворота на белой лошади и в белом одеянии. А за ним ввалилась толпа калик и нищих бродяг, которых он, должно быть, подобрал в канавах за городской стеной. Говорят, волосы и одежда Пастыря сияли золотым светом, и охоронцы не решились его задержать.

Глеб запил олусом очередной кусок рыбы.

— Что было дальше?

— У восточной стены белый чародей огородил забором участок и назвал его «уграйской кущей». Калики и нищие стали его первой паствой. А потом к его общине стали присоединяться и другие хлынцы.

— Что же такого хорошего в этом Пастыре?

— Люди болтают, что он вершит чудеса.

— И какие же?

— Возле вонючей балки когда-то бил родник. Потом его завалили землей и камнями. Когда княжьи охоронцы пришли брать Пастыря в полон, он ударил посохом в землю, и родник забил снова. Только вместо воды из дыры в земле хлынуло красное вино, по вкусу не хуже византийского.

— Гм… — Глеб задумчиво поскреб ногтями переносицу. — Если все так и было, то это настоящее чудо.

— Все так и было, — подтвердил Бровик. — Охоронцы побросали бердыши и упали перед белым чародеем на колени. Они молили его простить их. Тогда он возложил руки на их головы и сказал, что они ни в чем не виноваты. Охоронцы, а их было пятеро, тут же присоединились к его пастве.

— А князь? — осведомился Глеб, пожевывая вяленую рыбу. — Он не попытался снова полонить чародея?

— Пастырь сам пришел в княжьи палаты. Его окружили охоронцы, но все они слышали о чудесах, которые он вершит, и боялись подходить к нему слишком близко. Так он прошел до тронного зала, а там его встретила княгиня Наталья. Она не позволила белому чародею войти в покои больного князя Егры. Тогда он сказал, что хочет поговорить с ней.

— А что княгиня?

— Она пришла в ярость от наглости чародея и велела своим охоронцам вышвырнуть его на улицу. Трое ратников бросились к чародею, но он махнул рукою — и ратники разлетелись в стороны, будто их сдуло ветром. Потом Пастырь взглянул на княгиню и сказал, что скоро она сама придет к нему. Потом повернулся к двери и ушел. Так все и кончилось.

Глеб обдумал слова юнца, затем уточнил:

— И что же, княгиня с князем больше не делали попыток взять Пастыря в полон?

Юный ловчий отрицательно качнул головой:

— Нет. Пастырь остался в городе, в «уграйских кущах». Сказывают, что в пастве его уже семь сотен человек. А то и больше.

— И все они живут в этих «кущах»?

— Нет, не все. Там человек сто. Остальные приходят к Пастырю на проповеди. Да он и сам часто ходит по Хлынь-граду. Исцеляет больных, чистит колодцы, простирая над ним длань. Да много еще чего. Народ потянулся к нему со всего княжества. Приезжают сами, привозят больных да увечных.

— Ясно. И зачем тебе понадобился Пастырь?

Несколько мгновений Бровик молчал, недоверчиво поглядывая на Глеба, затем спросил, понизив голос почти до шепота:

— Если скажу, никому не проболтаешься?

— Нет.

— В его «кущах» живет дочь одного купца. Когда Пастырь проходил по их улице, она покинула родной дом и ушла за ним. Купец поручил мне вернуть девку домой.

Парень отломил кусочек леща и задумчиво бросил его в рот. Глеб обратил внимание на то, какие тонкие у него пальцы. Должно быть, ловчий был еще младше, чем выглядел. Лет семнадцать, наверное, не больше.

— Значит, ты профессионал.

— Чего?

— Твое ремесло — ловля беглецов, так?

— Так. Я ведь ловчий.

— Но вряд ли Пастырь согласится отдать молодую купчиху по доброй воле. По дороге в город я услышал про белого чародея много интересного. Говорят, тех, кто ему прекословит, он жестоко наказывает. Некоторые из них даже умирают — от неведомых хворей.

— Я тоже про это слышал, — кивнул Бровик. — Но, как ты сам только что сказал, мое ремесло — ловить беглецов и наказывать похитителей и укрывателей. Так что за меня не волнуйся, уж с одним чародеем я как-нибудь справлюсь.

Внезапно Глебу стало жаль парня, что в последнее время случалось с ним крайне редко. Он давно привык к тому, что человек легко уязвим, а человеческий организм хрупок и недолговечен. Однако смелость, даже такая отчаянная и глупая, как у этого парня, всегда вызывала у Глеба уважение.

Что, если попытаться отговорить парня? Вряд ли он поддастся на уговоры. Но попробовать-то можно?

— Послушай, Бровик, — начал Глеб. — Я неплохо знаю этот город и здешние обычаи. Ты отважный и сильный парень, однако не думаю, что тебе стоит…

— Он идет! — выдохнул ловчий, уставившись на что-то поверх головы Глеба.

За спиной у Глеба скрипнула дверь, и послышался нестройный гул голосов.

4

— Пастырь со своей свитой, — тихим, нервным голосом произнес Бровик. — Он уже здесь.

Юнец откинул полу плаща и положил руку на рукоять меча. Глеб нахмурился. Ему необязательно было оборачиваться, чтобы понять — белого чародея сопровождает не меньше полудюжины человек. И если все так, как говорит Бровик, любой из этих людей с радостью отдаст за своего Пастыря жизнь.

Воевать с фанатиками — дело неблагодарное и опасное. Этих ребят тростиной не перешибешь. Будут бить и кусать тебя, пока живы.

— Послушай, ловчий, — снова обратился к юнцу Глеб. — Ты не должен этого делать. Этот Пастырь…

— Не пытайся меня остановить, — быстро сказал Бровик, наблюдая за Пастырем сверкающими от возбуждения глазами.

А за спиной Глеба хозяин кружала уже рассыпался в любезностях.

— Милости прошу в мое заведение, Пастырь! Усаживайся за стол, а уж я тебя угощу на славу!

— Спасибо на добром слове, хозяин, — ответил целовальнику спокойный, властный голос.

Глеб глянул через плечо. Пастырь был именно таким, каким его описывали купцы, с которыми Глеб въехал в город. Роста чуть выше среднего, сложения обычного. Одет Пастырь был в белоснежный балахон, а лицо его, так же как лицо Глеба, было скрыто под наголовником-капюшоном.

Бровик быстро поднялся из-за стола, пригнул голову и двинулся к выходу. На полпути он вдруг резко взял вправо, выхватил из ножен меч и приставил его к горлу белого чародея. Люди Пастыря выхватили мечи и двинулись с места, но Пастырь жестом остановил их.

— Не торопитесь! — спокойно и громко приказал он. Затем обратился к Бровику: — Что тебе нужно, мальчик?

— В твоей пастве есть девка, — резко проговорил мальчишка-ловчий. — Зовут Жилена. Ее отец хочет, чтобы она вернулась домой.

— А ты ей кто? — спросил Пастырь. Голос его по-прежнему звучал спокойно и властно.

— Не важно! Я хочу увести Жилену с собой!

— Хорошо, мальчик. Хорошо. Но ты ведь видишь, что сейчас ее со мной нет.

— Пошли кого-нибудь из твоих холопов! Пусть приведут! До «уграйской кущи» чуть больше версты! Если поторопятся, мигом обернутся!

Пастырь молчал — очевидно, обдумывал слова Бровика.

— Ну! — поторопил его юнец. — Делай, что говорю, не то зарежу!

— Вук, — негромко окликнул Пастырь одного из своих людей. — Будь так добр, сходи за Жиленой.

Один из общинников выступил вперед и кивнул.

— Сделаю, отче!

Он развернулся и быстро вышел из кружала.

— Ну вот, — вновь заговорил Пастырь, обращаясь к ловчему. — Вук убежал за девкой. Теперь ты можешь опустить меч.

— И не подумаю! Сперва пусть твой холоп приведет Жилену!

— Что ж… Тогда мне придется кое-что тебе показать. Ты позволишь мне снять наголовник?

— Зачем?

— Здесь жарко. А ждать, быть может, придется дольше, чем мы предполагаем.

Несколько мгновений парень раздумывал, затем сказал:

— Валяй, снимай. Но если вздумаешь дурить мне голову — я тебя зарежу.

Пастырь поднял руки к голове и изящным, величественным жестом снял с головы капюшон. Теперь Глеб смог хорошенько его рассмотреть. Лицо Пастыря было светлокожее и гладкое, словно резец времени ни оставил на нем ни царапин, ни вмятин. И, однако же, оно не казалось молодым. Это лицо — чуть вытянутое, светлоглазое и светлобородое — было словно нарисовано на блестящем листе бумаги. От него так и веяло искусственностью, и от этого Глебу сделалось слегка не по себе.

Пока Глеб разглядывал Пастыря, с ловчим Бровиком что-то случилось. Он вдруг задрожал и опустил меч. Затем сделал шаг назад, наткнулся на стол и вдруг бухнулся на колени.

— Отче… — проговорил он высоким, звенящим голосом, глядя на Пастыря снизу-вверх. — Отче, умоляю…

Белый чародей медленно повернулся и взглянул на юнца.

— Ты посмел поднять на меня меч, — проговорил он ровным, спокойным голосом. — Но я не держу на тебя зла. Ты раб своих желаний, мальчик. Но я освобожу тебя. — Пастырь повернулся к своей свите, вытянул руку и сказал: — Вук!

Тот самый общинник, который пару минут назад (Глеб видел это своими глазами) вышел из кружала и отправился за девкой Жиленой, каким-то непостижимым образом снова находился среди свиты. Он шагнул вперед и вложил в протянутую ладонь Пастыря кривой кинжал.

Белый чародей взял кинжал и обхватил рукоять двумя руками.

— Ты всего лишь раб своих желаний, — повторил он гулким голосом, — но я освобожу тебя.

Он медленно занес кривое лезвие кинжала над головой ловчего Бровика.

— Я освобождаю тебя от бремени твоей никчемной жизни, мерзкий грешник. Аминь!

Глеб надвинул на глаза наголовник и поднялся с лавки.

— Не так быстро, чародей! — громко произнес он.

Пастырь замер и медленно повернул к нему голову. Глядя на Глеба своими светлыми, почти прозрачными глазами, чародей разомкнул уста и спокойно осведомился:

— Ты хочешь что-то сказать, незнакомец?

— Только если ты захочешь слушать, — ответил Глеб.

Пастырь улыбнулся и опустил кинжал.

— Я готов выслушать каждого, сын мой. Говори.

Глеб чуть прищурил темные глаза и уверенно отчеканил:

— Я пришел в кружало с этим парнем. И уйду отсюда с ним же. Хочется тебе этого или нет.

Несколько секунд чародей молчал, с любопытством разглядывая Глеба, потом сказал:

— Я слышу в твоем голосе вызов. Ты в самом деле так храбр? Или борешься с собственной трусостью, как этот мальчик?

— Ты можешь это проверить.

Общинники, сопровождавшие Пастыря, вновь выхватили из ножен мечи и вопросительно посмотрели на своего учителя. Тот улыбнулся и сказал, обращаясь к Глебу:

— Почему бы нам не сесть за стол и не поговорить, ходок?

— Мне не о чем с тобой говорить, чародей.

Пастырь улыбнулся и покачал белой, словно у альбиноса, головой:

— Ты не прав. Людям всегда есть о чем поговорить друг с другом, тебе так не кажется?

— Нет, не кажется, — сухо ответил Глеб. — Мы уходим. Отойдите от моего приятеля на три шага, а я помогу ему подняться.

Несколько секунд Пастырь молчал, затем вздохнул и сказал:

— Что ж… Я предложил тебе дружбу, но ты от нее отказался. Кто не хочет принять в свою душу Господа, тот будет носить в ней дьявола. — Чародей повернулся к своим людям и негромко приказал: — Возьмите его.

Общинники, рослые, с перекошенными лицами и сверкающими фанатизмом глазами, выхватили из ножен мечи и двинулись на Глеба.

Глеб протянул было руку за ольстрой, намереваясь снести первый эшелон общинников Пастыря дробью, однако вовремя опомнился. Горожане уверены, что Глеб Первоход мертв. Не стоит себя выдавать. По крайней мере, не теперь.

И Глеб с лязгом выхватил из ножен меч.

Сражаться с фанатиками — дело неблагодарное. Но это не самое неблагодарное дело, которым приходилось заниматься Первоходу. Несколькими сильными, быстрыми ударами клинка он вышиб мечи из рук первых трех противников. Один из обезоруженных фанатиков бросился на него с голыми руками, и Глеб вынужден был ударить его крестовиной меча в лицо и сломать бедолаге челюсть.

Еще двоим Глеб разбил головы голоменью меча, а одному рассек сухожилие на руке.

— Остановитесь! — зычно крикнул Пастырь, воздев руку.

Общинники остановились, хрипло дыша и глядя на Глеба налитыми злобой глазами.

— В этом человеке слишком много зла, — произнес чародей сокрушенным голосом. — Он не видит чудесного мира, который я всем вам показывал. Дети мои, опустите мечи и дайте ему дорогу.

— Отче, но он оскорбил тебя! — яростно крикнул один из общинников.

— Ты ошибаешься. Нельзя оскорбить того, кто лишен гордыни, как нельзя расстроить воровством человека, у которого нет никакого имущества.

Чародей снова взглянул на Глеба.

— Мне очень грустно, ходок, что ты не захотел принять Свет. Только посмотри на то, от чего ты отказываешься!

На мгновение перед глазами Глеба заколыхались золотые волны, и он испытал такое счастье, которое знал, быть может, только в детстве, но Глеб не дал золотым волнам подхватить себя и унести в царство грез, а мотнул головой и рявкнул:

— Хватит, Пастырь! — Тотчас же золотистая пелена спала с глаз Первохода. — Отойдите от парня на три шага! Живо!

Общинники посмотрели на Пастыря. Он кивнул. Они отошли от Бровика и уставились на Глеба. Сжимая в руке меч, Первоход подошел к пареньку, схватил его за плечо и рывком поднял на ноги. Бровик вздрогнул и завертел головой, тупо глядя по сторонам.

— Что со мной?.. — пискнул он мальчишеским голосом. — Где я?

— Можешь идти? — спросил его Глеб.

Бровик посмотрел на него и неуверенно пробормотал:

— Да.

— Тогда иди к выходу. К выходу, я сказал! — Легонько толкнув юнца в спину, Глеб выставил перед собой меч, прикрывая отход мальчишки. — А вы стойте на месте! — приказал он общинникам Пастыря. — Или, клянусь Сварогом, я размозжу вам головы!

Дождавшись, пока Бровик выйдет из кружала, Глеб выскользнул на улицу следом за ним. В лицо ему пахнуло прохладным ветром вперемешку с дождевыми каплями. Захлопнув тяжелую дубовую дверь, Глеб поднял с земли осколок полена, быстро вставил его узкой стороной в дверную щель и, поудобнее перехватив меч, ударил им по широкой стороне полена, как молотком. Полено вошло в щель и заблокировало дверь.

Глеб отпрянул от двери и оглянулся. Юного ловчего рядом уже не было. В дверь тем временем заколотили.

— Ходок, ты пожалеешь! — яростно крикнул кто-то.

— Открой нам дверь! — злобно прорычал другой.

— Открой дверь или умрешь!

Глеб двинулся было прочь, но внезапно у него закружилась голова. Он покачнулся и схватился за верею.

С двух сторон улицы к нему стремительно понеслись черные тени. Глеб хотел поднять меч, но неожиданно на него накатила страшная слабость. Тени приблизились, и вдруг Глеб увидел, что это не просто тени, а жуткие твари, навроде огромных черных воронов с длиннющими клювами, усыпанными острыми зубами. Глаза воронов были налиты злобой.

Глеба охватила паника. Он повернулся к двери, схватился за ручку и дернул ее на себя. Если бы дверь не была заклинена, он, не раздумывая, вбежал бы обратно в кружало, и плевать, что за дверью были враги. Однако дверь не поддалась. Глеб обернулся и в ужасе махнул мечом. Клинок прошел сквозь гигантского ворона, как сквозь обрывок черного тумана, не встретив сопротивления.

Еще один ворон спикировал, щелкая зубастым клювом, на Глеба, но Первоход уже успел взять себя в руки.

— Призраки… — с усмешкой проговорил он. — Ловко.

Стоило ему произнести это, как вороны исчезли. Глеб облизнул пересохшие губы. Пастырь каким-то образом вызвал у него галлюцинации, надеясь загнать его обратно в кружало. И проклятому колдуну это почти удалось.

Чтобы окончательно прийти в себя, Глеб нагнулся, зачерпнул из лужи пригоршню холодной воды и плеснул себе на лицо. Сознание его окончательно прояснилось.

В дверь снова начали колошматить, и на этот раз так яростно и сильно, что она закачалась и заскрипела на петлях. Пора было уносить ноги. Глеб повернулся и быстро пошел прочь.

В двадцати шагах от кружала, возле лавки зеленщика, мужики таскали тюки и ящики к телегам. Один из них поставил ящик на мокрую землю, вытер ладонью мокрое лицо и вдруг уставился на Глеба. Только сейчас, почувствовав, что по лицу льется дождевая вода, Глеб понял, что капюшон сполз с его головы. Он быстро натянул капюшон на голову, но было уже поздно.

— Это ж Первоход! — крикнул мужик. — Гляньте — это тот самый ходок!

— Который? — спросил другой мужик.

— Тот, за голову которого обещана награда!

Мужик, вытиравший лицо, шагнул к телеге и выхватил из-под рогожи вилы. Затем, бешено вращая глазами, ринулся на Глеба с вилами наперевес. Глеб молниеносно выхватил из ножен меч, отбил атаку и всадил клинок мужику в руку. Тот заорал от боли, выронил вилы и грохнулся на землю.

Еще пять или шесть мужиков бежали к Глебу с вилами и молотилками. Глеб с досадой сплюнул себе под ноги, повернулся и побежал прочь. Но травмированная спина давала о себе знать, и мужики быстро нагоняли Глеба.

— Он почти наш! — крикнул кто-то.

— Прон, швыряй в него вилы!

Вилы, брошенные сильной рукой мужика, просвистели рядом с головой Глеба и вонзились в дерево. «Придется драться», — с неудовольствием подумал Глеб и остановился, намереваясь расшвырять мужиков, как свору свирепых бродячих псов.

И вдруг из-за угла вынырнула крытая рогожей телега, прогромыхала по лиственничной мостовой и остановилась рядом с Глебом.

— Прыгай, ходок! — крикнул женский голос.

Глеб не заставил себя уговаривать. Он быстро запрыгнул на телегу, и женский голос крикнул:

— Гони, Бушуй!

Телега дернулась и снова загромыхала по мостовой, быстро набирая скорость. Однако мужики не думали отставать. Слишком уж лакомым куском был для них Глеб Первоход.

— Куды! — орал один из них, несясь за телегой.

— А ну стой! — орал второй.

— Охоронцы! Сюда! — голосил третий. — Первоход утекает!

— Бушуй, пришпорь коней! — властно приказал женский голос.

Человек, сидевший на облучке, хлестнул коней по крупам гибким кнутом. Те, коротко заржав, понесли еще быстрее. В конце концов мужики остались позади. Телега свернула за угол, проехала, не сбавляя хода, еще с полверсты, а затем сидящий на облучке громила слегка осадил коней, и они замедлили свой стремительный аллюр.

— Кажется, ушли, — сказал Глеб, скользнув взглядом по стройной фигурке женщины, лицо которой скрывала темная, полупрозрачная ткань, похожая на вуаль. — Благодарствую за помощь. А теперь мне, пожалуй, пора.

Он хотел спрыгнуть с телеги, но женщина схватила его за руку.

— Нет, Глеб! Не пора!

Глеб удивленно воззрился на женщину. Она подняла руки и откинула вуаль.

— Ты! — тихо выдохнул Глеб.

Женщина кивнула.

— Да. — И снова опустила вуаль. — Я хочу поговорить с тобой, Первоход.

— А я — нет. Прощай.

Глеб повернулся к высокому борту телеги, но женщина с горечью проговорила:

— Это я помогла тебе выбраться из подземелья, Глеб. Я спасла тебя от дыбы.

Глеб остановился.

— Значит, это ты послала в подземелье старуху с ключами? — мрачно уточнил он.

Княгиня Наталья, а это была именно она, кивнула.

— Да.

Глеб прищурил недобрые глаза и сухо спросил:

— Не проще ли было бы отпустить меня без всяких затей?

Княгиня покачала головой:

— Нет. Я не могу. Ты преступник, Первоход. Я была бы рада простить тебя, но бояре меня не поймут.

— Они по-прежнему верят, что твоими устами говорит князь?

— Да.

Глеб усмехнулся:

— Зря ты это. Пока княжеством правит мертвец, в нем не будет ни порядка, ни толку.

— Это решать не тебе, Первоход.

— Вот как? Тогда почему ты помогла мне сбежать?

— Потому что нам нужна твоя помощь.

— Кому это «нам»?

— Нам… — Голос княгини Натальи дрогнул, и она тихо поправилась: — Мне.

По лицу Глеба пронеслась тень. Лицо его стало еще злее и угрюмее.

— И чем же простой огородник может помочь светлейшей княгине? — холодно осведомился он.

— Бушуй, осади лошадок, у меня кружится голова! — приказала княгиня Наталья. Затем, когда телега покатила еще медленнее, снова взглянула на Глеба сквозь черную вуаль и холодно ответила ему: — Я хочу, чтобы ты помог мне избавиться от одного человека.

5

— Что это за человек? — спросил Глеб после паузы.

— Он называет себя Пастырем, — ответила княгиня. — Ты ведь его уже видел, верно?

Глеб нахмурился и ответил:

— Верно.

— Он опасен, Глеб.

— И чем же?

Княгиня Наталья вздохнула:

— Власть уходит у меня из рук. Половина домовых бояр — его общинники. Сварога они не почитают, на Велеса плюют. Было ли когда-нибудь такое прежде! Пастырь хочет, чтобы и я приняла его веру. И если его кто-нибудь не остановит, когда-нибудь это случится.

— И что же в этом плохого? — поинтересовался Глеб.

— То, что я больше не буду княгиней, — тихим, дрогнувшим голосом ответила Наталья. — Пастырь просто займет мое место.

Она помолчала, теребя в пальцах черный платок, затем продолжила:

— Он теперь часто бывает в княжьих палатах. С каждым днем поклонников у него становится все больше и больше. Я и сама… все больше покоряюсь ему.

— Но зачем?

— Он может исцелить любую хворь, Глеб. И он показывает людям настоящие чудеса. Но и это не главное. Главное, что Пастырь показывает людям прелестные картинки.

— Как это? — не понял Глеб.

— Не знаю, как сказать… Но когда он рядом, живется и дышится легче. Даже мне. Мир вокруг словно бы преображается. Как если бы туча, скрывающая солнце, рассеялась и все вокруг заиграло в его золотых лучах.

Глеб задумался.

— А что, если тебе приблизить его к себе? — предложил он после раздумий. — Сделай его своим советником. Если людям с ним так хорошо, будь рядом, раздели с ним его славу. Пусть все будут счастливы, и делу конец.

Княгиня покачала головой:

— Ты не понимаешь, Первоход. Все, что он делает — это неправда. Я не знаю, как тебе объяснить… Но только когда он уходит, все становится еще хуже. Как будто тебе показали море, а потом снова швырнули головой в навозную кучу.

Глеб усмехнулся.

— Сравнение не из княжеского лексикона, — заметил он. — Что же ты хочешь, чтоб я сделал?

— Я не знаю. Но, если так пойдет и дальше, скоро он станет самым главным человеком в княжестве. А светлейший князь станет лишь куклой в его руках.

— Мертвой куклой, — напомнил Глеб. — Князь Егра мертв, если ты забыла.

— Князь Егра, даже мертвый, продолжает править княжеством, — возразила Наталья. — Кукла — не он, а я. Не смотри так, Первоход. Я говорю правду. Ты считаешь меня всесильной, но я всего лишь кукла в его мертвых руках, и с каждым годом эти руки кажутся мне все более живыми.

Глебу надоел этот разговор. Он нахмурился и сказал, пожалуй, чуть более резким голосом, чем следовало бы:

— Ты хочешь избавиться от Пастыря? Нет ничего проще! Прикажи своим охоронцам схватить его и отправить на дыбу. У вас же тут с этим просто.

Несколько секунд княгиня молчала. А когда снова заговорила, голос у нее был тусклый и безнадежный:

— Они не выполнят мой приказ. И это будет конец. А даже если выполнят, то община отобьет Пастыря. Многие в городе считают его богом. Поднимется волнение, и меня просто сметут с земли. Казна пуста… Серебра едва хватает, чтобы платить жалованье охоронцам. Война с Голядью отняла слишком много сил, Глеб.

Глеб дернул щекой.

— Ты боишься, что Пастырь вытряхнет тебя и твоего мертвого князя из дворца и сам усядется на трон. Это я понимаю. Но я-то чем могу тебе помочь? Мне что, убить Пастыря?

— Не знаю, — тихо выдохнула княгиня Наталья. — Но если кто-то и сможет остановить его, то только ты.

Глеб поморщился:

— Блин… Как все у вас легко. «Если кто-то и сможет, то только ты». Чуть что случится, зовете Первохода. А когда все заканчивается, то вместо благодарности отправляете его на дыбу.

— Глеб, я…

— Да, знаю, знаю. Сильная княжеская власть, и все такое. Одно непонятно: почему княжеская сила должна проявляться только в злых и жестоких делах? Построили бы школы да больницы. Дети, даже дети купцов и бояр, не разумеют грамоте и не могут нацарапать не бересте свое имя. Больных в княжестве больше, чем здоровых. Люди мрут, как мухи, даже без моровой язвы. А вы там сидите, вцепившись в трон, и боитесь что-то сделать для людей, потому что для этого придется выпустить трон из рук.

— Упреки твои справедливы, Первоход, — сказала княгиня. — Но все не так просто, как ты думаешь.

— Точно, — кивнул Глеб. — Править княжеством — это не в Гиблое место ходить. Так ты мне когда-то сказала. Но знаешь, я ведь в Гиблое место тоже не по грибы хожу.

— Я понимаю, Первоход. Я все понимаю. Но… ты поможешь мне?

— Убить Пастыря? — Глеб качнул головой. — Нет, не думаю.

Наталья помолчала, теребя платок.

— Глеб, ради нашей дружбы… — тихо и неуверенно проговорила она. — Ведь были же мы когда-то близки…

— Призраки прошлого не по моей части, — отрезал Глеб.

Несколько секунд княгиня молчала, кусая губы, потом хрипло сказала:

Конец ознакомительного фрагмента.