Семена раздора

Антон Владиславович Чигинёв

Семена раздора посеяны и войной налились колосья. Свободные государства Эйнемиды беспокоит намерение могущественного Эфера стать первым среди равных, юная царевна Кинана не остановится ни перед чем ради трона, слухи о новом пророке и его армии тревожат великое Мидонийское царство, а философ Хилон начинает расследование убийства друга, вернувшегося из запретных земель на самом краю света.

Глава V

Круга они достигли только к вечеру. Израненные ветками и мелкими камнями ноги саднили, холод проникал под убогую одежду, безжалостно кусая беззащитное тело, но это удивительным образом не доставляло ни малейшего неудобства. От воодушевления Кинане хотелось петь или кричать. Когда Эйхена сдёрнула с её глаз платок, девушка с трудом сдержала смех.

Высокий круг представлял собой три концентрических круга массивных каменных столбов, установленных на пологом холме неведомым племенем в незапамятные времена. Неподалёку высились снежноверхие Селакские горы, а вокруг шумели сосны и лиственницы Лехейской пущи. Серые сёстры издавна проводили свои обряды в этом месте. Загадочные камни были для них бесполезны, но неведомые строители круга явно разбирались в тайных науках — в этом месте всей кожей ощущалась древняя и дикая сила.

Их уже ждали. Сестры в серых балахонах собрались у алтаря с расколотым пополам серым камнем, тут и там горели смолистые факелы, ярко освещая площадку. Наособицу держалась высокая женщина лет сорока, с гордой осанкой и повелительными манерами. Густые светлые волосы, совершенно не тронутые сединой, венчали гордо поднятую голову, словно корона, большие серые глаза с едва наметившимися морщинками в уголках лучились мудростью и опытом. От остальных её отличали массивный шейный амулет в виде расколотого камня на шнурке из змеиной кожи и деревянный посох, увенчанный черепом медвежонка. Филомена — иерофантида Высокого круга. Её ковен в Селакских горах почитали больше прочих, с ней приходилось считаться даже самой иерофантиде Ордеи. Поймав взгляд Кинаны, Филомена резко отвернулась.

Подле Филомены стояли дриады, возлюбленные спутницы Даяры. Сразу трое — великая честь для посвящаемой. На полголовы выше самой высокой из сестёр, кожа на вид и на ощупь похожая на нежную гладкую кору молодого дерева, вместо волос — причудливые причёски из стеблей и листьев. Кинана вздрогнула, узнав Аэльмеоннэ — старейшую из дриад Селакских гор, хозяйку Пущи, негласную владычицу всех лесов, покрывавших предгорья. Все горные ковены так или иначе чтили Аэльмеоннэ. Не имея никаких титулов и званий, она считалась кем-то вроде верховной жрицы.

У алтаря Эйхена с Кинаной почтительно склонились. Аэльмеоннэ и Филомена о чём-то тихо спорили. Кинана уловила лишь окончание фразы:

–…нет, Филомена. Я не могу приказать тебе, но поверь, будет лучше, если это буду я. Выбор и решение. Понимаешь?

Филомена нехотя кивнула.

— Тогда решено. Ты займёшь место среди прочих. — Дриада повернулась к пришедшим. — Здравствуй, Эйхена. Кого ты привела в круг сегодня?

Аэльмеоннэ была величественна, рядом с ней выглядела чуть ли не девочкой сама Филомена. Светло-коричневая кожа, корона багряных с жёлтыми искрами листьев, глубокие тёмно-зелёные, нечеловечески мудрые глаза словно светятся изнутри, голос журчит то ласковым ручейком, то грозным рокотом вышедшей из берегов горной реки. Немногие из живых существ сравнились бы красотой с предводительницей лесных нимф.

— Кинана, дочь нашей сестры Калаиды, желает идти по пути Даяры неукротимой, непокоряющейся, — ответила Эйхена. — Я знаю её и ручаюсь за неё.

— Калаида, дочь Киниски, была нам хорошей сестрой. Кинана, дочь Калаиды, верно ли, что ты желаешь идти вместе с нами?

— Это верно…

— Что ж, тогда все по местам — и начинаем.

Сёстры начали расходиться. Кинана коротко взглянула на Филомену и слегка усмехнулась. Она знала суть их с Аэльмеоннэ спора и была довольна его исходом.

— Не ожидала меня здесь увидеть? — сказала дриада. — Не могла же я не почтить память Калаиды, хотя бы участвуя в посвящении её дочери.

— Это большая честь.

— Что такое честь и почёт, Кинана? Люди так часто цепляются за эти понятия. Важно действие и его результат, а не тот, кто его совершает. Если человек окажется на плахе, что он предпочтёт: ржавый топор в руках искусного палача или позолоченный меч слабого и неумелого царя? Кто лучше приготовит обед: великий полководец или его повар? Неважно, кто проведёт церемонию. Результат будет один: либо ты будешь посвящена, либо нет. От распорядителя это совершенно не зависит. Почёт — это внешний блеск, но не внутренняя суть. Не давай маловажному взять верх над главным.

— Быть может, суть в том, что ты хорошо проведёшь церемонию, ведь у тебя большой опыт, — дерзко ответила Кинана, не отводя глаз.

— Хорошая попытка, — рассмеялась Аэльмеоннэ, и смех подхватили другие нимфы, — но Филомена и другие сёстры делают это несколько раз в год, а я последний раз была распорядителем ещё до твоего рождения. Это должен был подсказать тебе чистый разум, свободный от ограничений и предрассудков. Разум, выбор и воля, чистые и независимые от внешнего влияния, от чужих предписаний, от чужого мнения, — вот что должно определять твои действия. Только решение, принятое и осуществлённое таким образом, является свободой, а бездействие вопреки принятому решению или, наоборот, бездумный произвол таковыми не являются. Твои разум и опыт — это сито, через которое ты должна пропустить любой выбор. Чем сильнее твой разум, чем больше опыт, тем мельче сито, тем меньше внешнего оно пропустит, не дав ему застить суть. Приняв же решение — действуй. Это та из многих дорог к истинной свободе, которую мы зовём путём Даяры.

— Я запомню это.

— Не запоминай, а обдумывай и соглашайся или не соглашайся по своей воле. Итак, начинаем.

Сёстры выстроились среди стоячих камней, образовав два широких круга, у алтаря остались Кинана, Эйхена и три дриады. Кинана встала справа, Эйхена — слева, Аэльмеоннэ воскликнула:

— Ийэ Дайарэ, эстима, эстенессема! Дайарао аксимос, эстимо, эстенессемо!

— Ийэ Дайарэ, эстима, эстенессема! Дайарао аксихомос, эстимо, эстенессемо! — хором откликнулись сёстры и медленно двинулись вокруг алтаря: внешний круг — по солнцу, внутренний — против.

— Спренсиэ, Дайарэ, эстима, эстенессема! Найимос эйэ, Дайарэ, эстима, эстенессема! — Аэльмеоннэ, воздела руки, и хор отозвался:

— Спренсиэ, Дайарэ, эстима, эстенессема! Найихомос эйэ, Дайарэ, эстима, эстенессема! — Движение хоровода ускорилось.

В руке Аэльмеоннэ словно из воздуха появился шестигранный стилет из полированного светло-коричневого дерева, древесные кольца бежали по клинку завораживающим узором. Дриада вытянула кинжал перед собой, указывая на Эйхену.

— Эйхена, дочь Омы, ручаешься ли ты за ту, кого ввела сегодня в круг?

— Кровью своей. — Эйхена скинула балахон, оставшись обнажённой.

— Свидетельство принято.

Аэльмеоннэ быстрым движением кольнула Эйхену в грудь и подставила лезвие, собирая кровь. Потемневшим от крови стилетом, она взмахнула над алтарём, и красные капли причудливым узором окропили серый камень. Очистив лезвие рукой, дриада повернулась к Кинане.

— Кинана, дочь Калаиды. Желаешь ли ты стать частью круга? Что ты готова пожертвовать для этого?

— Желаю. Жертвую кровь свою! — звонко воскликнула Кинана, скидывая балахон.

— Жертва принята.

Окропив камень кровью Кинаны, Аэльмеоннэ обратилась спиной к алтарю.

— Я Аэльмеоннэ, дочь Иэльниэтиэммо, желаю, чтобы Кинана, дочь Калаиды, стала частью круга, подтверждаю своей кровью.

Кольнув себя в грудь, дриада собрала густую янтарно-жёлтую кровь на клинок, окропила ей алтарь и, воздев руки к небу, прокричала:

— Спренсиэ, Дайарэ, эстима, эстенессема! Хом таласхоимо кариэ, Дайарэ, эстима, эстенессема!

Хор повторил за ней, и хоровод снова ускорился. Одна из спутниц Аэльмеоннэ исчезла за высоким камнем и вернулась, ведя за шею крупного серого медведя. Могучий зверь яростно рычал и метался, но тонкие, слабые на вид руки держали крепче стального обруча. Легко, словно это был козлёнок, дриада уложила медведя на алтарь и одними руками прижала зверя к камню.

— Спренсиэ, Дайарэ, эстима, эстенессема! — Стилет Аэльмеоннэ по рукоять вошёл в сердце зверя. — Хом таласхоимо кариэ, Дайарэ, эстима, эстенессема! — Стилет вонзился в горло. — Спренсиэ, Дайарэ, эстима, эстенессема! Хом таласхоимо кариэ, Дайарэ, эстима, эстенессема!..

С каждым возгласом лезвие вновь и вновь погружалось в тушу, а хоровод ускорялся. Чёрная медвежья кровь лилась потоком, дождём стекая с алтаря. Внезапно Аэльмеоннэ замерла, и столь же резко остановился хоровод. Повисла тишина, нарушаемая лишь стуком кровавых капель о каменный пьедестал. С ног до головы покрытая кровью, дриада протянула руку, и одна из спутниц подала большую каменную чашу грубой работы. Наполнив чашу кровавой капелью, Аэльмеоннэ протянула её Эйхене. Та в молчании выпила шестую часть, дав крови стечь на подбородок и на грудь, и вернула сосуд дриаде. Так же беззвучно дриада передала чашу Кинане, выпила сама и поочерёдно угостила каждую из своих спутниц. Затем Аэльмеоннэ вручила остаток жертвенной крови Кинане.

— Кинана, дочь Калаиды, — торжественно сказала она, — ты знаешь, что составляет путь Даяры, иначе ты не стояла бы здесь. Шесть столпов. Назови их!

— Чистый разум, независимый выбор, свободная воля, осознание изменений, добровольное подчинение и добровольное неповиновение.

— Да. Такова мудрость Даяры, и долог путь её постижения, но необязательно идти по нему одной. Ты пришла обрести спутников, и тебе не будет отказано. Отдай эту чашу той, которая разделит с тобой мудрость и вместе с тобой пройдёт первые шаги. Сделай выбор собственным разумом, свободно и независимо, добровольно подчинись, прими добровольное подчинение, осознай изменения, управляй ими, и, если сделаешь всё как должно, Даяра неукротимая, непокоряющаяся примет тебя. Это трудно, но, если не ошибёшься с выбором, твоя спутница тебе поможет. Если ошибёшься, твой шаг может быть не сделан. Возможность даётся лишь однажды, поэтому выбирай мудро. Сёстры, приблизьтесь!

Оба круга сомкнулись, образовав один хоровод, медленно двигающийся вокруг алтаря. В свете факелов перед Кинаной одно за другим проходили лица сестёр — и незнакомые, и знакомые с детства, с тех самых пор, как её мать Калаида ввела трёхлетнюю Кинану в круг. Вот Немия, подружка детских игр, всего на пару лет старше неё самой. Вот старая Эмфо, маленькая Кинана спросила её: «Почему дриады не боятся огня, он же для них опасен?» — и получила ответ: «А ты не боишься огня. Неужели считаешь, что для тебя его поцелуй безвреден?» Следом шла Клео, потом Сатия, Нима, Оропа. Выбор был сделан, но, глядя в проплывавшие мимо лица, Кинана проверяла своё решение. Наконец она тряхнула головой и вручила чашу крови той, кого избрала.

— Филомена, дочь Маи, приблизься, ты избрана, — произнесла Аэльмеоннэ.

Иерофантида вздрогнула и рассеянно приняла чашу. Под строгим взглядом Кинаны Филомена сбросила балахон и обнажённая вышла к алтарю. Развернувшись к нему спиной, она осушила чашу до дна.

— Эвкрохомос эхто, Дайара, эстима, эстенессема! Выбор сделан! — сказала Аэльмеоннэ.

— Эвкрохомос эхто, Дайара, эстима, эстенессема! — произнесли остальные.

Дриада кивнула.

— Теперь разделим трапезу перед последним испытанием.

Круг распался. Несколько сестёр сняли с алтаря медвежью тушу и принялись разделывать её для трапезы. Другие расстелили на земле огромное шестиугольное покрывало серого цвета и расставили на нём грубую деревянную посуду. Кинану, Филомену и Эйхену с ног до головы омыли ледяной водой и одели в светло-серые балахоны. С первыми звёздами сёстры, подогнув под себя ноги, расположились вокруг покрывала: шесть участниц церемонии — по углам, прочие — между ними. На каждом углу установили по большому блюду жареной медвежатины и простому глиняному кувшину. Середину «стола» занимал расколотый камень, в точности такой же, как на алтаре.

По знаку Аэльмеоннэ каждая участница церемонии взяла с блюда кусок мяса, положила его на тарелку и вручила соседке справа, та передала мясо следующей и так дальше, пока каждая сестра не получила свою долю. За мясом последовали деревянные чаши с прозрачным зеленоватым напитком. Талаксион — пьянящий эликсир из горных трав, чей секрет издавна хранили серые сёстры. Трапеза проходила в молчании, но Кинана чувствовала себя веселее, чем на любом из пиров в отцовском дворце. Горький талаксион наполнял душу радостью, тело казалось лёгким, словно пушинка, а жёсткое мясо, жаренное с солью и сушёными травами, было вкуснее лучших блюд кахамца Ахзеса, старшего повара отца Кинаны, известного своим чревоугодием.

Осушив первую чашу, сёстры наполнили по второй и поднялись.

— Время пришло, — сказала Аэльмеоннэ. — Скоро госпожа испытает тебя. Филомена, дочь Маи, ты избрана. Ей будет нелегко, и твоя ответственность велика. Помни об этом. Лаийфос, Дайарэ, талаксойа!

Дриада поднесла чашу к губам, и сёстры повторили за ней. Бросив пустой сосуд на покрывало, Аэльмеоннэ произнесла:

— Все положенные речи сказаны. Проводим ту, что желает ступить на путь.

Идти оказалось недолго, вскоре деревья расступились, открыв взгляду небольшую полянку, притулившуюся к горному отрогу. Кинана увидела чёрный зев пещеры, обрамлённый зелёным мхом, длиннобородыми лишайниками и густо разросшимся плющом. Зелёные лозы свисали с карниза над входом, образовывая нечто вроде завесы.

Филомена молча протянула Кинане руку, и они вошли в пещеру. Тёмный коридор вёл куда-то вперёд и вниз. Едва они отошли от входа на десяток шагов, снаружи донёсся весёлый смех. Кинана знала, что остаток ночи сёстры будут пировать, но всё же вздрогнула, сжав руку Филомены. В ответном пожатии девушка почувствовала теплоту.

Первое время Кинана могла идти, лишь держась за руку спутницы, но вскоре показалось необычное зеленоватое свечение. Оно всё усиливалось, и Кинана поняла, что видит свет от подземных грибов, что тут и там росли на стенах. Этот странный пугающий свет сопровождал их, пока коридор не закончился. Иерофантида остановилась и отпустила руку Кинаны. Пока девушка пыталась хоть что-то рассмотреть, Филомена махнула рукой, и вдоль стен вспыхнули огоньки ламп, тёплый оранжевый свет которых на миг ослепил привыкшие к полумраку глаза. Когда зрение вернулось, царевна увидела небольшую залу, густо обитую медвежьими шкурами. Вдоль одной из стен тихо струился в каменный бассейн небольшой водопадик, к другой притулился дощатый столик с кувшином, парой кубков и большим деревянным ящиком, а посередине раскинулось огромное, покрытое мехами каменное ложе с расколотым камнем в изголовье. В пещере было неожиданно тепло. С любопытством осмотревшись, царевна обернулась к Филомене.

— Итак, ты разделишь со мной мудрость?

— Тебе нужна моя мудрость, — устало вздохнула иерофантида, — или тебе нужно моё тело?

— Мне желанно и то и другое. — Кинана порывисто схватила Филомену за руку. — Филомена, почему с того праздника гор ты меня избегаешь? Думаешь, я ничего не заметила? Все собрания, где дозволяется присутствовать не сёстрам, уже два месяца возглавляет Ида, хотя на встречах сестёр ты была, я узнавала. А сегодня ты хотела распоряжаться церемонией, чтобы я не могла выбрать тебя? Так ведь?

— Кинана, девочка, пойми, — мягко сказала Филомена, отнимая руку, — та ночь была большой ошибкой. Моей ошибкой. То, что тогда случилось, было неправильно.

— То, что тогда случилось, было прекрасно. — Кинана разочарованно отвернулась. — Я, кажется, понимаю, в чём дело. Я тебе не нравлюсь, да? Твоё сердце принадлежит кому-то ещё.

— Кинана, ну что ты! Ты всё неправильно поняла! Моё сердце здесь совершенно ни при чём…

— Значит, я тебе всё-таки нравлюсь. И твоё сердце свободно. Не вижу причин, чтобы его не занять.

— Кинана, я не могу дать тебе что ты хочешь, и дело здесь не в сердце. Прошу, послушай, я старше тебя на двадцать с лишним лет, я была подругой твоей матери и качала тебя на руках…

— Не только подругой. Мне говорили, что именно ты делила с ней мудрость, когда она стала одной из сестёр.

— Это так, но это ничего не значит. Калаида и я не были возлюбленными — мы были сёстрами. Как я могу предать её память? Один раз я уже сделала это и виню себя.

— Но почему ты называешь это предательством?! Чем ты предала память моей матери?! Тем, что сделала счастливой её дочь?! Да, я стала женщиной с тобой, и я благодарю за это Даяру, Аэлин и всех бессмертных! Я была счастлива в ту ночь! А ты, Филомена? Ты была счастлива? Отвечай честно, ведь мы в священном месте!

— Кинана…

— Ответь мне, Филомена, — строго сказала девушка. — Ответь.

— Кинана, я отвечу тебе прямо: я рада, что эта ночь была в моей жизни, но мы не можем продолжать. Я почти старуха, а ты юна и неопытна, такой союз неправилен. Не этого хотела бы для тебя твоя мать.

— Моя мать хотела бы, чтобы я была счастлива, а я счастлива с тобой. Может быть, я и юна, но я не такой уж и ребёнок, как тебе кажется. Я дочь царя и родилась во дворце, а там взрослеют быстро! — Плечи Кинаны ссутулились, голос задрожал. — Я родилась во дворце, Филомена, и всю свою жизнь сплю на постели из острых кинжалов и ядовитых змей. Меня ждёт мало радости впереди — это проклятье царей, плата за власть. И поэтому я не хочу упустить ни одного мгновения счастья! И именно поэтому я желаю быть с тобой!

— Кинана, девочка… — Филомена мягко положила руки на плечи девушки и внезапно со смехом отстранилась. — Теперь я вижу, что ты родилась во дворце, царевна! Ты умеешь хитрить.

Кинана весело усмехнулась.

— Конечно, на мудрую иерофантиду это не могло подействовать, но я должна была попытаться… Однако то, что я сказала, правда. Поэтому если тебе было хорошо тогда, в нашу единственную ночь, и ты хотела бы её повторить, то мы должны сделать это много раз. Поверь мне, так будет лучше.

— Что ж, ты упорна и принимаешь решения своим умом, не подчиняясь чужим словам и обычаям. Даяра будет довольна. — Иерофантида вздохнула. — В любом случае сегодня ты получишь то, чего хочешь, ведь я избрана и разделю с тобой мудрость. Ты готова?

— Да! — радостно воскликнула Кинана, вызвав ещё одну печальную улыбку Филомены.

— Тогда не будем тянуть и приступим к напутствию. Это твоё посвящение, или, как мы его зовём, первый шаг на пути. Посвящение нельзя разбить на части, оно целостно и имеет определённую цель: открыть тебе все стороны Даяры неистовой, непокоряющейся, покровительнице свободной, дикой природы, горных вершин и земных недр. Это должно подготовить тебя к встрече с ней. Ты помнишь шесть столпов, Кинана?

— Чистый разум, независимый выбор, свободная воля, осознание изменений, добровольное подчинение и добровольное неповиновение.

— Правильно. Добровольное подчинение и добровольное неповиновение. У многих это вызывает вопросы, кто-то считает, что свобода и подчинение противоречат друг другу. Это не так. Свобода в том, чтобы повиновение или неповиновение были добровольными, чтобы принимать решение самостоятельно, опираясь на собственный чистый разум. Так устроена природа, всё в ней повинуется естественному ходу вещей не из принуждения, но потому, что это правильно и является наилучшим образом действий. Ничто не остаётся незыблемым, всё постоянно изменяется, но изменяется не произвольно — изменениями движет закон целесообразности. Тот, кто следует путём Даяры, должен действовать именно так. Сегодня ты выбирала, кто из сестёр разделит с тобой мудрость. Кто-то желал быть избранной, кто-то молил Даяру, чтобы этого не случилось, но ни одна не попыталась повлиять на твой выбор и не воспротивилась бы ему. Каждая сестра знает, насколько важно для тебя посвящение, и добровольно поступилась бы своими желаниями, чтобы помочь тебе. Это истинная свобода.

Филомена сбросила балахон, оставшись в одних сандалиях, и Кинана шумно вздохнула. Тело женщины уже несло на себе печать увядания, но влюблённая девушка видела его ослепительно прекрасным: длинные и стройные ноги, высокая грудь, гордая осанка, морщинки на коже почти не видны, а талия лишь немного начала полнеть. Под левой ключицей иерофантиды белел выжженный много лет назад расколотый камень — знак посвящённой сестры. Кинана жадно пожирала Филомену глазами, крепко сжав кулаки.

— И именно поэтому сегодня я готова повиноваться тебе во всём, — грустно усмехнулась Филомена, глядя на взволнованную девушку. — Я покоряюсь добровольно и без принуждения, по собственному решению, независимо от своих желаний, и пусть это станет для тебя примером. Это та мудрость, которую я хочу разделить с тобой.

Кинана порывисто вскочила, и её губы жадно впились в губы Филомены. Она так стиснула объятья, что иерофантида тихо вскрикнула от боли. Не прекращая покрывать лицо, шею и грудь Филомены поцелуями, Кинана с неожиданной для хрупкой девушки силой перенесла женщину на ложе, хотя та была и выше, и крупнее неё.

Они не заметили, сколько прошло минут, часов или дней. Поначалу Филомена держалась скованно, но напор Кинаны заставил её отбросить сомнения. Теперь женщина и девушка, утомлённые и покрытые испариной, лежали, тесно прижавшись, как сказала Ахело Хисская, «единым существом на жертвеннике Аэлин». Они молчали, нежно глядя друг на друга.

— Я… — попыталась произнести наконец Филомена, но Кинана тут же прервала её долгим поцелуем.

— Так что ты хотела сказать? — спросила царевна, оторвавшись.

— Я хотела сказать, что это было прекрасно, — переведя дыхание, выдохнула иерофантида.

— Прекрасно? Это было лучше всего на свете! — воскликнула Кинана, теснее прижимаясь к Филомене. — Но ты так это сказала… Тебя всё ещё что-то беспокоит?

— Именно: меня беспокоит, что ты так считаешь. Ты ещё не была ни с мужчиной, ни с другой женщиной, ни с кем, кроме меня, а уже судишь о том, лучше всего это или нет. Боюсь, я повлияла на тебя своей несдержанностью.

— Филомена, мне не нужны ни мужчины, ни женщины — никто, кроме тебя, — горячо прошептала Кинана.

— Мне самой стыдно от того, насколько я этому рада… Надеюсь, Калаида простит меня, когда мы встретимся в чертогах Урвоса.

— Ты сказала правду? Вы с мамой не были возлюбленными?

— Нет, что ты. Мы с ней делили ложе лишь однажды, на её посвящении, и для неё это была необходимость. Признаюсь честно, я хотела, но Калаиду привлекали только мужчины. Слышала бы ты, как она говорила о твоём отце, ещё когда свадьба с царевичем казалась чем-то невероятным: какой он сильный, какой смелый, как умно рассуждает о Мидонии, как ловко сразил медведя одним копьём… — Филомена тепло улыбнулась, вспоминая. — Да… Я так ревновала тогда, я ведь была такой же, как ты, это Калаида всегда была мудрой и рассудительной. А уж когда я услышала, что твой дед Антипп добился обручения дочери с царевичем, я думала, с ума сойду. Как видишь, я не отличалась большим умом.

— Как и я сейчас, — рассмеялась Кинана. — Филомена, я люблю тебя…

— Я знаю, девочка, знаю. Видят боги, я противилась как могла, но у меня больше нет сил на это.

— Значит, мы будем вместе и после того, как выйдем отсюда?!

— Если будет на то воля Даяры, — вздохнула иерофантида.

Радостно взвизгнув, Кинана бросилась целовать Филомену.

— Кинана, да постой же ты! Уже проходишь посвящение, а ведёшь себя как дитя. В конце концов, может, это и к лучшему, может, это та мудрость, которую я должна отсюда вынести?

— Любимая, ты не пожалеешь об этом, — убеждённо прошептала царевна, ещё раз целуя иерофантиду. — Послушай, а что теперь? Неужели это и есть разделение мудрости?

— Только часть. Или ты думала, что на этом посвящение закончено?

— Не знаю. Мне ведь должна была открыться Даяра, но мне не кажется, что это случилось.

— И ты совершенно права. Я разделила с тобой мудрость, дав пример добровольного подчинения. Теперь ты должна доказать, что восприняла её. Если да, Даяра откроется тебе. Это последняя и самая сложная часть церемонии. Ты готова или хочешь ещё отдохнуть?

— Я готова.

— Тогда начнём. Только что я подчинялась тебе, теперь твоя очередь подчиниться мне. Ты должна сделать это добровольно и с чётким осознанием того, зачем ты это делаешь, иначе всё будет напрасно. Ты согласна?

— А это будет так же приятно, как мои приказы? — улыбнулась Кинана.

— Нет, совсем нет, — не поддержала шутку Филомена. — Ты готова?

— Да.

— Твоё согласие осознанно и добровольно?

— Да.

— Надеюсь, что это так. Прости меня, но всё, что я сейчас сделаю, необходимо. Встань с ложа и подойди к очагу. Хорошо. Теперь повернись ко мне спиной и встань на колени…

Случившееся дальше показалось Кинане странным. Приказы Филомены следовали один за другим, каждый унизительнее и болезненнее предыдущего. Девушка повиновалась безропотно, даже с каким-то неожиданным удовольствием. Помня слова Филомены, она пыталась впитать происходящее и постичь его суть, но ей всё казалось, будто нечто важное, какой-то скрытый смысл ускользает, как солнечный зайчик из ладони.

— Хорошо, — сказала наконец иерофантида. — Теперь подойди к водопаду. Спиной ко мне.

Кинана покорно подошла к краю бассейна. Тёмная вода источала ледяной холод, заставивший девушку зябко поёжиться. Краем глаза царевна увидела, как иерофантида поднялась с ложа.

— Отвернись, — строго сказала Филомена.

Кинана повиновалась, и тут же сильная рука грубо стиснула ей волосы, едва не вырвав их с корнями. Прежде чем девушка успела что-то сообразить, её силой окунули головой в бассейн. Ледяная вода обожгла кожу, лёгкие свело удушьем, царевна в панике забилась в руках Филомены и стала биться ещё сильнее, почувствовав дикую боль в паху. Страх и неожиданность словно лишили Кинану рассудка. Не помня себя, она билась, как птица в клетке, как вдруг что-то словно щёлкнуло в голове, и паника сменилась пугающей ясностью мыслей и яркостью ощущений. Кинана словно слилась со всем, что её окружало. Она видела и себя, и Филомену частью единого целого со всей массой камня, земли и воды над ними, под ними и вокруг них. Девушка заворожённо наблюдала за этими ощущениями, даже не думая, как получается так долго оставаться без воздуха и почему острая боль и лютый холод кажутся естественной частью её самой.

Внезапно всё закончилось. Резким движением Филомена вытащила голову девушки из бассейна — Кинане показалось, что именно так чувствует себя рыба, покидая воду. Жадно вдохнув воздух, царевна повернулась к Филомене… к тому, что недавно было ею. Нависавшее над девушкой существо имело черты Филомены, но было на две головы выше. Серая, словно камень, кожа, нечеловечески длинные руки, верхнюю губу оттопыривают звериные клыки. При женской груди и округлых бёдрах существо обладало мужскими признаками такого размера, что им позавидовали бы и сатиры с изображений художников и скульпторов. Серые, словно клубящаяся туча, лишённые зрачков глаза затягивали в неизмеримые глубины. При всей своей неестественности существо показалось Кинане непредставимо прекрасным.

Легко подхватив Кинану на руки, существо перенесло её на ложе, и они предались любви так страстно, что с этим не шло ни в какое сравнение даже случившееся между ней и Филоменой. Это было мистическое исступление, полная утрата рассудка; Кинана яростно кусала губы существа, до крови царапая его кожу, оно отвечало тем же, и невозможно было понять, кто из них овладевает другим. Царевна перестала чувствовать, где верх и где низ, что находится под ней и вокруг неё. Кроме них двоих, в мире не осталось ничего.

Всё изменилось. Исчезло ложе, исчезла пещера, исчезла даже сама Кинана. Остались лишь мысли, формирующие чувства и ощущения. Тьма и свет — лишь воспоминание о тьме и свете, краски и формы — мысль о том, какими они должны быть, страсть и вожделение — мечта о страсти и вожделении. Кинана плыла сквозь лимб, слившись со своим любовником… или любовницей? Существо заглянуло в лицо Кинане, и девушка увидела, что оно тоже изменилось. На Кинану смотрела грозная и прекрасная женщина. Смуглая кожа, грубоватые черты, слегка приплюснутый нос, растрёпанные каштановые волосы с запутавшимися в них листьями и веточками. Не изменились лишь глаза: без зрачков, серые, как грозовая туча, и бездонные, как океан.

— Кинана… — От звуков густого и глубокого женского голоса вибрировали кости, тряслась сама земля. — Кинана…

— Госпожа! — благоговейно простонала девушка.

— Ты ищешь мудрости, и ты достаточно сильна, чтобы выдержать её. Сильнее, чем ты думаешь сама. — Каждое слово заставляло Кинану содрогаться. — Твоя судьба задумана причудливо, но ничья судьба не определена до конца. Нить в твоих руках, множество нитей, хватит ли сил удержать все? Возьми то, зачем пришла, и распорядись этим как знаешь…

Голова Кинаны словно взорвалась от множества слов и картин, возникших внезапно и одновременно. Тянется серая с красным нить, всё новые и новые нити вплетаются в неё, становясь единым целым… Змея стрелой выскакивает из кустов, распахивая омерзительную пасть… Нить истончается, вот-вот разорвётся… «Сталь, слёзы и решение», — шепчет в уши навязчивый голос… Две дороги: одна в багровую тьму, другая к сияющему свету… Закутанная в погребальный саван женщина с лицом Кинаны стоит у двери склепа, глядя на разгорающееся пламя костра… Нить становится толще и крепче… «Кровь, боль и решение», — шепчет голос… Пылают дома, плачет ребёнок, удушающий дым поднимается к небу… «Страх, ненависть и решение…» Громадная волна стеной нависает над белокаменным городом, но серая птица взлетает со стены, исчезает в пучине, и волна застывает… Нить истончается, становится почти не видна… Тьма и свет свернулись в клубок… Трижды проклятая, трижды предавшая, трижды благословенная, трижды принявшая жертву — однажды прощённая… Решение… Ослепительная вспышка света выжгла глаза, и наступило ничто…

Кинана очнулась, и мучительная боль в сведённом судорогой теле сорвала с губ слабый стон. Холод пронизывал насквозь, тело покрылось инеем, под действием тепла превращающимся в капельки воды. Спину давил жёсткий камень, не давая вздохнуть.

— Она здесь, сёстры, — словно издалека послышался звук, похожий на голос Аэльмеоннэ.

Кинана почувствовала, как её подняли, на плечи легло что-то тяжёлое и тёплое. Не без труда протиснув горлышко фляги меж стиснутых от холода губ, в Кинану влили какую-то обжигающую жидкость, и девушка судорожно закашлялась. Зрение возвращалось постепенно, появились очертания знакомой пещерной залы и ложа, где она предавалась любви сперва с Филоменой, а потом неведомо с кем. В зале было не протолкнуться, кажется, здесь собрались все сёстры ковена. Кто-то заботливо накрыл Кинану сброшенной с ложа шкурой.

— Ч-что т-такое? — с трудом пробормотала царевна. — Я прошла посвящение?

— Не просто прошла. — Аэльмеоннэ, обычно невозмутимая, казалась взволнованной. — Твоё тело не тронут металл и огонь, ты уже благословлена и отмечена.

Дриада указала на левую ключицу Кинаны, и царевна увидела знак расколотого камня, такой же, что и у других сестёр. Хотя нет, не совсем такой же — не белый, а тёмно-серый, почти чёрный. Казалось, знак не наложен на кожу, а прорастает изнутри. Форма и рисунок неуловимо отличались от обычного изображения символа Даяры.

— Так не у всех? — спросила Кинана, вызвав растерянную улыбку дриады. Такую Аэльмеоннэ Кинана видела впервые.

— Ты даже не представляешь, насколько не у всех. Последний раз такое случалось очень давно…

— Почему? — начала девушка, но дыхание внезапно пресеклось, и она не закончила вопрос.

— Почему? — Аэльмеоннэ вздохнула. — Об этом знает лишь Непокоряющаяся, ясно одно: ты отмечена великой жертвой.

— Жертвой? Какой жертвой? — удивилась Кинана, лишь сейчас заметив жалость во взглядах сестёр.

Дриада промолчала, глядя куда-то за спину девушки. Кинана проследила за её взглядом, и своды пещеры сотряс крик горя.

Филомена лежала на спине, сложив руки на груди. Огромные серые глаза остекленевшим взглядом смотрели в потолок, на мраморно-белом лице застыло умиротворённое выражение. Могло показаться, что женщина просто спит, но её обнажённое тело было неподвижно и холодно, словно камень. Филомена, дочь Маи, иерофантида ковена Больших Камней была мертва.