Рецидив

Антон Владимирович Овчинников, 2023

Вы когда-нибудь подвергали сомнению «Теорию большого взрыва», ведь Теорию происхождения видов, приписываемую Ч.Дарвину, сегодня не подвергает сомнению только ленивый. Возможно, следует вернуться к вопросу – из чего сформировались все космические тела и откуда взялся человек? А можно задать еще один вопрос, на который у общедоступной науки по настоящий момент нет внятного ответа – откуда взялся и берется Разум?Безбрежный космос, окружающий нашу планету и Солнечную систему, не что иное, как внутреннее пространство живой клетки, являющейся частью невероятно огромного, живого и разумного организма – Вселенной. Галактики – живые клетки, а Солнечная система не более чем атом элементарного вещества, составляющего нашу галактическую клетку.А сможет ли человек заглянут внутрь себя, и что он там увидит, как вы думаете?

Начало пути

Долгая дорога представлялась мне каким-то новым, увлекательным приключением. Наш путь пролегал по оживленному маршруту, на котором кого только не встречалось, попадались калеки, ковылявшие за подаянием и прокаженные. При виде согбенных фигур, закутанных с ног до головы в грубую, дешевую ткань, отец переводил меня на другую сторону дороги.

— Если не хочешь, что бы у тебя лицо стало, как львиная морда и страшно заболели, а потом отвалились пальцы, — говорил мне папа, — Держись от таких, подальше!..

Также мы выдели торговцев разным мелким товаром с большими мешками и разноязычных ремесленников со своими громоздкими инструментами на тележках. Попадались и воины с длинными копьями и прочными щитами за спинами. Но больше всего на дороге было людей с детьми, нагруженных узлами и корзинами, изможденных и уставших, словно они пришли сюда с другого края мира. Среди них совсем не встречалось взрослых мужчин, женщины и подростки тащили волокуши со своим нехитрым скарбом, и часто поверх кучи тряпья сидели младенцы или лежали дряхлые старики.

— Пап, а куда идут эти бедные люди? — спросил я у отца, — У них, что совсем нет своего дома?

На что он, помрачнев, процедил сквозь зубы.

— Проклятые мытари⁷!..

— Эти люди все мытари, да? — спросил я его громко через некоторое время.

Проходившая нам навстречу женщина с волокушами повернула, искаженное злобой лицо и, бросив волокуши, крикнула мне.

— Замолчи, маленький глупец! А ты, — обратилась она к моему папе, — Научи, наконец, своего заморыша правде! А лучше, отведи его на рабский рынок в Цезарию, где, продав его, ты, быть может, сможешь выкупить моего мужа и старшую дочь!..

Зарыдав, она поволокла дальше оглобли от повозки с привязанными к ним перекладинами, на которых среди наваленных тряпок сидели двое годовалых младенцев, которых поддерживал тощий оборванный паренек, злобно сверкнувший на нас глазами.

Отец мрачнее тучи отвел меня на обочину, присел передо мной и, глядя в глаза, сказал.

— Слушай, Эмил! Если ты не знаешь о чем-то, тем более о людском горе, то не смей говорить вслух, что первым взбрело тебе в голову! Понял?

Я только испуганно кивнул ему головой…

— Запомни одно, — продолжил отец, — Мытари, это зло! Многие добрые люди теряют из-за них все нажитое, а некоторые, даже жизнь и свободу…

А однажды, нам попалась кавалькада странных всадников в шлемах, блестевших на солнце, с разноцветными гребнями на макушках и в пурпурных, наверное, очень дорогих, плащах, развевавшихся за ними на скаку.

— Ромеи… — прошипел отец в негодовании, отступая перед ними с дороги.

…

Наконец, в канун великого праздника Хаг-Шавуот⁸, мы пришли в Вифлеем! Нас радушно приняли в доме моей тетушки Елизаветы (маминой старшей сестры) и ее мужа — почтенного цадукея⁹ Захарии.

— Как вы дошли, была ли легка дорога? Как мой ненаглядный племянничек, не сильно устал? — приветливо встретила нас Елизавета, указывая слугам, что бы разули и подали воду с полотном.

— Привет, я Йоан! — протянул мне руку мальчик примерно моего возраста.

— А, познакомься со своим двоюродным братом, Эмил. — Подбодрил меня отец, вытиравший себе ноги.

Йоан был чуть выше меня ростом, худ и такой же светлокожий. Мы были с ним почти ровесники и, поэтому, быстро нашли общий язык.

— Ты долго можешь идти, не уставая? — спросил меня Йоан.

— Да! — ответил я гордо, — Мы с папой всю дорогу шли пешком, и я ничуть не устал!

— Вот, здорово, а меня отец целыми днями заставляет читать Пятикнижие¹⁰…

— Так ты что, читать умеешь? — задохнулся я от восторга, — А может еще и писать?

— Да! Конечно! — заважничал теперь он, — Я давно уже все буквы знаю!

— Да… А меня вот отец только плотничать учил. — Разочарованно сказал я.

— Ух ты! — обрадовался теперь Йоан, — А мне покажешь, как это делать?

— Ну, давай, — согласился я, — Надо только каких-нибудь палок найти.

— Пошли на улицу, — быстро предложил мне братишка, — Там этого добра много валяется.

Мы заигрались с Йоаном и сами не заметили, как оказались на окраине Вифлеема, у широкой дороги, ведущей к Иершалиму.

Я замер на месте, завороженно глядя на несколько крестообразных конструкций с висящими на них совершенно голыми мужчинами. Некоторые уже не подавали признаков жизни, обмякнув на растянутых в стороны руках, привязанных к деревянным перекладинам. Их головы с почерневшими лицами, наполовину скрытыми длинными свалявшимися волосами, безвольно свешивались на грудь.

— Эй, парень! Ты что, еще не видел ромейских казней? — окликнул меня, выводя из ступора пожилой страж в кожаной куртке, перетянутой ремнями, — Видать, ты издалека пришел!

— За что же их… так… — спросил я.

— Ха! Там же все написано! — сказал, подходя сторож, указывая глазами на таблички, прибитые над головой каждого несчастного.

— Вор! И, у-бий-ца… — прочитал по слогам Йоан, — Эмил… Пошли скорей отсюда!.. — брат потянул меня прочь с дороги, — Наши наверное уже заждались, отец не любит, если кто-то опаздывает к праздничному столу!

Сторож небрежно хлестнул кнутом по ногам одного из привязанных. Бедняга испустил тихий стон, по телу прошла слабая дрожь, а с его паха неторопливо сорвалась целая стая жирных, кровавых мух.

— Этот еще живой… — скосив взгляд в сторону вьющихся мух, недовольно пробурчал страж, — Думаешь интересно мне здесь, на Пятидесятницу, с этих негодяев мух сгонять?!

— А почему их так казнили в канун праздника? — недоуменно спросил я, разглядывая умирающего на кресте человека.

— Ромеи… — пробурчал себе в бороду сторож.

— Хватит уже, Эммануил! — не выдержал Йоан, бросая мою руку, — Если ты хочешь тоже мух кормить, то оставайся здесь, а я хочу, что бы дома накормили меня!

Мы побежали обратно домой, за праздничный стол и всю дорогу не проронили ни слова.

Вскоре, после Пятидесятницы, вознеся благодарственные молитвы, отец стал собирать меня в дорогу — нам оставался последний отрезок пути в Кумран.

— Готов ли ты, сынок, к каждодневному труду, во славу Его? — присев передо мной, спросил отец, пристально заглядывая в глаза.

Я плохо понимал о чем он, и только молча кивнул головой.

Захария любезно послал одного из слуг с осликом сопроводить нас в Кумран, а Йоан, желая отдохнуть от бесконечного заучивания псалмов и стихов, отпросился у отца, и тоже пошел с нами.

Пока мы шли, двоюродный брат в пол голоса пересказывал мне страшилки, ходившие в народе, о таком закрытом и неприступном обществе Ишеев.

— Ты знаешь, — заговорщицки шептал мне Йоан, — Говорят, что они молятся солнцу, а еще, что у них есть подземный храм, скрытый ото всех… Отец, когда у меня не получается точно запомнить что-нибудь из Пророков, говорит, что отправит меня к ним…

И в итоге, когда мы пришли к воротам неприступного забора кумранской Общины, мне было очень страшно. Высокий и глухой забор создавал впечатление какого-то невероятного, иного мира, где все не так, казалось что там, за этой стеной, даже время меняет свой ход. Страшно… Только приглушенная речь выдавала присутствие там живых людей.

— А-а… Это Йозэф! — сказал кто-то в приоткрывшуюся створку ворот, — Чего тэбе нужно? Здес тэбя нэ ждут!

— Здравия тебе, Барух¹¹, я привел сюда дитя Мириям для послушания в веру Его… — ответил отец без колебаний.

Ворота приоткрылись, и он шагнул внутрь, махнув мне рукой, призывая следовать за ним. В воротах я увидел высокого, худого человека в сером плаще, с толстым посохом за спиной.

— А ты, добрый чэловек с отроком, тоже к нам? — обратился худой привратник к нашим сопровождающим.

Что ему ответили, и произошел ли у них разговор я не слышал, так-как отец, крепко взяв меня за руку, решительно пошагал по открывшейся перед нами дороге. Солнце нещадно палило, а раскаленный песок обжигал ступни даже через подошву сандалий. Главной моей мыслью сейчас было попасть в прохладную тень и напиться воды. Несмотря на жажду и усталость, я с интересом рассматривал внутренний мир этой загадочной кумранской Общины. Мы шли через сад, в котором трудились люди. Одни рыхлили землю вокруг деревьев, другие привозили на ослах воду в огромных чанах и аккуратно выливали ее в канавки, расходившиеся от дороги к каждому дереву. Скоро, сад закончился, и мы пошли через огород. Под заботливо растянутой на низких столбиках материей, зеленели грядки с овощами. Солнце было уже высоко, и на грядках никто не работал. Мы приблизились к длинным домам, откуда нам навстречу неспешно вышли несколько седобородых людей в одинаковых белых накидках.

— Я привел к вам обещанного сына Мириям, из-за которого мне пришлось покинуть Общину! — громко и ясно сказал им отец, прикрывая рукой глаза от солнца, — И у меня есть, что рассказать о нем.

К нам подошел один из людей, и, приняв мои пожитки у отца, протянул мне руку.

— Иди, мой мальчик, — подбодрил меня папа, слегка подталкивая в спину, — Ничего не бойся, здесь тебе все рады…

Я обернулся к нему. Глаза его были полны радости, но борода предательски дрожала.

— Эмил!.. — отец опустился на колени и порывисто обнял меня, — Иди, сынок…

Подошедший человек взял меня за руку и увлек к длинному дому, в тени которого сидели несколько пожилых женщин.

— Вот, сестры, — обратился он к ним, — Нам ниспослан еще один из ангелов Его, отведите его к другим и смотрите, что бы он ни в чем не был унижен!

Одна из старух взяла мою сумку и поманила за собой.

— Пошли, воробушек, пошли, маленький… — шепеляво проговорила она, пропуская меня в спасительную тень.

После яркого и жаркого солнца, внутри казалось темно и прохладно. В полутьме мы прошли, мимо высоких пустых кроватей, поставленных друг на друга, рядом с которыми стояли плетеные корзины с вещами и глиняные бочки с водой.

— Ты хочешь пить? — спросила меня пожилая женщина.

После долгого перехода под палящим солнцем я, конечно же, хотел пить.

— Вот, здесь будет твоя постелька… — она завела меня за ширму, отгораживавшую небольшое пространство с кроватями поменьше. Посадив на одну из нижних, зачерпнула ковшом воды из глиняной бочки и подала мне.

— Другие воробушки скоро прилетят, голубчики, — продолжила она, когда я отдал ей пустой ковш, — А ты, пока устраивайся здесь… Не голоден ли, ты?

На мой утвердительный кивок она достала из своей поясной котомки большой кусок хлеба и подала мне.

— Подкрепись, родненький, а то до вечерней трапезы еще далеко…

Я остался жить здесь — в кумранской Общине ишеев.

Истинные, как они сами называли себя. Они почитали единого Истинного бога и категорически отвергали любое насилие. Оружия в общине не держали, кроме окованных медью дорожных посохов, выдававшихся привратникам и посланцам в другие земли.

Кроме меня было еще семеро ребят — четыре девочки и трое мальчишек, к которым, помня прошлые события, я отнесся насторожено. До поры, мы должны были жить вместе, взрослая жизнь начиналась только после четырнадцатой весны. Все были очень дружелюбны и спокойны, кроме одного мальчишки — сироты из Десятиградья¹².

— О, новенький! А нам опять из-за него меньше еды достанется!.. — бросил он, неприязненно разглядывая меня.

— Хватит, тебе Цур¹³, — миролюбиво похлопала его по плечу рослая темнокожая девочка, — Мы все равны! Разве не так? И с радостью поделимся с новеньким всем, что сами имеем! Ведь, правда?

— Тебя как зовут? — присел рядом со мной другой мальчик.

— Тебе помочь с вещами? — приблизились другие ребята, — Рассказать, где у нас что?

В Общине было много людей, в основном сироты, или многие сами назвались так, порвав с миром за забором и не желая покидать Общину, которая всем тут заменяла семью.

Правила здесь были просты и не замысловаты. Люби Бога и всё им созданное — людей, животных, растения. Люби, трудись и ухаживай за ближними своими, как за самим собой, потому что все люди — любимые творения Создателя. И все мы равны в глазах Его, как дети для старика-отца. И поэтому, все кто есть в Общине — братья и сестры.

Это рассказывали нам каждый день старейшины Общины. После утренней молитвы и трапезы, нас отводили на задний двор, где в тени стен, убеленные сединами старцы, рассказывали нам историю народа Израиля и Иудеи. Учили всем законам и заповедям. Я много узнал про великих учителей и пророков, а также про царей, вершивших историю нашей земли.

Нам рисовали углем на одной из белых стен буквы нашего языка, объясняя каждую в отдельности. И после объяснений, кто-нибудь из нас должен был называть, а позже писать, слова, начинавшиеся на пройденную букву. Мне очень нравилось учиться и говорить с учителями, и скоро я знал все буквы нашего языка и мог свободно писать из них целые фразы.

— Молодец, Эмил!.. — не раз удостаивался я похвалы учителей, после чего постоянно ощущал на себе завистливые взгляды Цура.

Всех отроков в Общине старались приобщать к труду. После занятий, ближе к полудню, нам отводили, какую-нибудь не сложную, но ужасно нудную работу, например, чистить и снова белить исписанную углем стену или перебирать овощи с фруктами, или перемывать, оставшиеся после трапезы, чашки и плошки.

— Ух, когда же закончится эта занудная болтовня этих стариканов!.. — возмущался Цур, каждый раз, когда ему выпадало чистить и белить стену дома.

Спать ложились вместе с солнцем, как, впрочем, и пробуждались.

— Динь-дон! Братья, солнышко встает, Господь открывает очи свои, а значит, пора вставать и детям Его! — так начинался каждый день в Общине.

Дежурный проходил через всё помещение мужской половины, будя нас громкими возгласами. Скоро все помещение наполнялось шелестом тканей и речью проснувшихся братьев. Из-за тонкой стены, разделявшей Общий дом на мужскую и женскую половины, слышались такие же звуки. Если же кто-нибудь так крепко спал, что не слышал криков, тогда дежурный приносил от входа большую медную тарелку, специально повешенную для этого, и стучал в нее железным билом. Если и после этого люди не вставали с постелей, то к ним звали лекаря-травника.

— Скорей сюда! — призывали проснувшихся людей водовозы, стоя над огромными чанами на колесах, — Утренняя водица, как слезы Господа, смоет все, и лень и печаль от дурного сна! А ну-ка, братья и сестры, подходи на омовение!

Подходившие мужчины и подростки склоняли головы, и водовоз выливал каждому на затылок большой ковш, недавно набранной в колодце воды. Ледяная влага обжигала расслабленное со сна тело. С криками и смехом мы умывались в первых лучах солнца и принимались сушить и расчесывать волосы. Женщины же набирали воду в большие плошки и уходили умываться за дом, мужчин туда не пускали. Затем, покрыв влажные головы короткими покрывалами, все собирались в общем доме для совместной молитвы, где сам верховный старейшина нашей общины — Аарон¹⁴, начинал утреннее песнопение. Утренние молитвы Господу заряжали нас радостью наступающего дня и придавали сил. Затем наступало время трапезы.

Первая трапеза обычно состояла из нескольких лепешек и чашки молока, ты мог съесть все сразу или взять с собой на день. В полдень давали есть только детям, а взрослые должны были терпеть до вечера, лишь, когда солнце клонилось к западу, всех снова призывали к общему дому для вечернего омовения, обязательной молитвы и принятия пищи. На ужин всегда была мясная или куриная похлебка (за исключением постных дней) и пресный хлеб с сыром.

Община была самодостаточной. Земли было в избытке и хлебом, сыром, фруктами, мясом, маслом мы обеспечивали себя сами и даже много оставалось, что бы менять на то, чего сами произвести не могли — железо, строительные материалы, кожаные изделия и папирус с красками. Поэтому работы у братьев Общины всегда было много!

Примечания

7

Налоговые агенты Римской империи, имевшие право собирать подати с жителей римских областей, на свое усмотрение. Зачастую, люди, не имевшие что заплатить в казну, продавались в рабство.

8

Или Пятидесятница — праздник дарования Торы после исхода евреев из Египта.

9

Цадукеи или Садукеи (греч.) главенствующая религиозная секта, имевшая право проводить богослужения в Храме.

10

Или — Тора главный религиозный закон иудеев, распространявшийся и на повседневную жизнь.

11

Благословенный (ивр.)

12

Область к востоку от современного Мертвого моря, ранее заселенная греческими колонистами.

13

Близкий перевод греческого имени Петр.

14

Имя больше нарицательно, обозначавшее принадлежность к высшему роду, приближенного к Богу.