Альбертик, Виттили, Педро и Метроне в Республике Четырёх. Из романа «Франсуа и Мальвази»

Анри Коломон

Образованием этой шальной компании явился недобрый замысел сеньора Бофаро, решившего освободиться от всяких лишних людей, понабившихся во дворец и которых бы лучше было вышвырнуть. Сначала компания поведена была за собой Виттили, называемом ещё придурком жизни, и правильно, подтвердившимся по известным ему сосаловкам. Когда же те… так называемые обсосали их, то их повело уже всех вместе во все тяжкие, и кто только и что только их не водило по глубинкам острова и всяким закуткам.

Республика Четырёх

Глава XXXVIII. Партия

Пробуждение Монсеньора происходило постепенно, медленно, словно бы сознание просыпалось частями, сначало зрение, потом ощущение самого себя и памятью: кто он есть среди не спящих и бодрствующих в его охранении и что под боком у него сопит служительница тела. Вот и сейчас, почувствовав, она незаметно встала и молча ушла.

Утро у него всегда бывало на раскачку сил. Мыслей, решений и побуждений; да и как приятно понежиться под одеялом на чистом и гладком, сменить положение тела на более удобное, изведать желательную прохладу незатронутых мест. Лежа высоко на подушках он обретал как раз то самое удобоопорное положение, при котором ощущалась легкость в голове и взгляд его скользил поверх белоснежного пододеяльника с камчатым ромбом посреди, купаясь в белесом свете облачного утра, обещающего продлиться свежим прохладным деньком. Можно бы съездить на конюшни посмотреть на ожеребившихся кобыл и на то, что они произвели. Подбор обещал дать совершенное потомство. Если так, то можно бы было даже выпасти кобыл с жеребятами на «полях» и полюбоваться на них без езды на конюшни, которые как не чисть, все едино смердят и воняют даже в отдалённых загонах.

Белесый свет из окна напомнил ему что духоты не будет и поездка должна быть весьма привлекательной, даже с теми же запахами конского навоза. Впрочем вопрос о поездке решится с приходом Бофаро, этого аббата Сюлли, всех его начинаний.

Прийти он должен после девяти, когда уйдут слуги, совершащие его утренний туалет, который неминуемо его ждал в назначенный и твердоустановленный им же час. Зная как это трудно отрываться от постели и вставать самому, дабы не испытывать излишних затруднений с волей в девять ровно двери прихожей открывались и на него набрасывались мастера из группы утреннего туалета. Тянулись продолжительные многочисленные эмоционы, завершавшиеся истинно по-королевски. Он вызывал слушать своих сановников. Но то всегда бывало только под конец или по завершению самых неприятных действ, тянущихся по всем правилам и распорядку монаршего этикета. Процедуры не из приятных и особенно для него, не привычного к сему по прежней жизни и свойствам своей натуры. Но те же самые свойства позволяли ему получить с оживленного утреннего церемониала заряд ощущений приличествующих человеку наделившему себя столь самостоятельной властью и правом, и после обряда одеваний выталкиваемого в свет совершенно преобразившимся и тем прежним сильным и непоколебимым монсеньором Спорада, которым его знал этот свет.

Впрочем, исходя из силы своего могущества, он мог отменить на сегодня совершение утреннего туалета; но тем-то и слаб человек, остается слаб в отношении своего могущества, что повеление окажется направленным ни сколько не против мастеровитой гвардии, но против самого же его, единожды повелевшего так, а не иначе и посему вынужденного исполнять естественный распорядок, каким бы нудным он ни казался. Можно было его избегнуть, сыграв с самим собой в прятки, посвятив себя Богу. В самом деле, пока время до утренней мессы еще оставалось / взглянул для большей достоверности на часы /, можно было хоть на один день оставить и без того зачищенное забреенное лицо, а выхоленные руки в покое, самому же отправиться на поклонение к алтарю. Бог примет его с однодневной щетинкой и кожей с остатками предночного умащения ее мазями и мягкой розовой помадой, наносимой на лицо.

Решению пойти в часовенку, куда быть может пришла его кузена могло бы способствовать и то, что он долгое время не посещал месс, но это как раз более всего и способствовало тому обратному решению, отчего он отвык, что повлияло на настрой, а он ветер мыслей и решающих в конечном счете все. Сегодня не был тот день недели, не было епископа, на мессу к которому было просто грех не прийти и это бы потребовало объяснений. Одаривать в его лице святую церковь было обязательным обязательством.

При воспоминании о том, как охотливо этот пузатый индюк даже в своей сутане правит свой скаредный бал, стабильно наведываясь к нему каждую неделю один раз как минимум за очередным даром, у маркиза вышла неожиданно громкая усмешка. Как однако же приятно было попадать под ритуальную власть жадного святоши, власть которого над ним к тому же только чисто ритуальная распространялась не далее чем в нескольких шагах от алтаря; чуть далее достойный прелат вел себя так как и подобает каждому священнику.

Подумав о том, что епископ Трапанский неизменно сопутствуемый коадьютором должны скоро приехать, перевел свои мысли в кабинет, где его дожидается и дожидаясь работает сеньор Бофаро, который-то конечно же уже должен был знать о приплоде… Внезапно эта мысль, похожая на страсть, разбудила в нем желание к бурной кипучей деятельности, которой наполнить и чем спасти оставшееся время.

Рука Монсеньора сама потянулась к шнурку с помпончиком на конце и несколько раз подергала, издавая мелодичный звон… что означало: к подъему. Звон еще стоял в сводах высокого потолка, как приоткрытая дверь в переднюю растворилась на одну половину и держась за нее перед ним прытко предстал темпераментный малый, с густой завивающейся локонами шевелюрой, еще не расчесанным после пробуждения на своем мягком посту на диванчике, на котором он проводил все ночное время, на что его никто не обязывал, но заставляло лишь только то, чтобы иметь преимущество перед остальными быть первым и первым поймать на себе благостный после сна взгляд Монсеньора, который встречал его всегда приветливо, каким бы хмурым и тяжелым он не был до…, имея обыкновение проясняться на всем что радовало и нравилось.

— Здравствуй, мальчик мой! Касба, малыш, сбегай узнай сеньор Бофаро уже пришел?

— Сеньор мажордом как всегда на своем месте, дожидается вас в кабинете. Я уже слышал оттуда звуки проявляемой кипучей деятельности.

— Очень хорошо, справься у сеньора Бофаро о жеребятах?…

— Сейчас!

— Да! И еще принеси мне корзину щенят…

— Сейчас!

–…И не впускай сюда этого проклятого массажиста, он меня мучает. — чуть ли не в стенающем тоне проговорил Спорада, слыша и видя через раствор двери что по неширокой прихожей уже идут служители утреннего туалета.

Касба резко обернулся на них; послышался короткий лязг быстровынутой из ножен шпаги. Монсеньор снова обратил внимание в сторону прихожей. Касба угрожая кончиком клинка пошел на массажиста, заставляя отступить, затем послышался грохот упавшего человека со всевозможным деланным на то многозвучием и артистчески раскинувшимися по дорожке руками…

А в случае если и в самом деле придется защищать, скольких врагов он сможет покласть на своем посту, добавит ли собой этот бравый юнец действенной силы к караульным заслонам, встающим на пути внезапного нападения? Он метко стреляет… на показах. К тому же ему скорее всего надлежит сопровождать его вместе со свитой по спуску в казнахранилище за толстенные стены, литые из твердейшего цемента.

Эти и другие мысли посетившие вдруг голову Монсеньора навеяли так же теплое представление огромного куба, полого внутри, подпиравшего фундамент и облегаемого отростками самого фундамента дополнительно.

Меж тем входили остальные служители, пропущенные Касбой, внося вперед всего небольшую ванну, полную горячей воды с шапкой пены и прочих снадобей намешанных в воду, от чего она приобрела красноватый оттенок. Ванная была поставлена перед самой постелью. На случай если маркиз изволит в ней искупаться, но он такого желания не выразил.

Вместе с ванной были разложены по местам другие предметы туалета, и двое служащих принялись сначало отгибать край одеяла, потом разоблачать самого поднявшегося из лежачего положения от ночного халата и всячески помогать омовению, то подавая мыло, то отодвигая пену и выливая из графина теплой чистой воды на руки, дабы придать ощущение окончательной свежести.

Подали большое мохнатое полотенце, помогая вытирать все части груди. В следующую очередь подошел брадобрей со столиком самых различных инструментов своей практики. Нанеся на шею щеточкой пену, намешанную в стаканчике, двумя ловкими и быстрыми движениями снес налет на опасное лезвие, затем выжидая время когда маркиз омоет лицо вторично и тщательно вытерется.

Теперь в его руках были маленькие ножнички и зеркало, кое он предоставил маркизу, а сам некоторое время почиркал подравнивая бородку так же гребенкой.

Спорада взглянул на то как она смотрится издали, отводя руку подальше… Нет не получилась бородка на его лице, слишком козлиная она ему показалась. Края.

Его омраченный взгляд заставил брадобрея побледнеть и скорее убраться со всем своим скарбом. Ванную пододвинул поближе, чтобы в нее без затруднений можно было опустить ноги, а на тело надели нижнюю рубашку.

Касба вышел с известием когда куафер аккуратно убирал волосы маркиза в прическу, достойно справляясь со своим делом:

— Монсеньор! Тройка.

— Что значит тройка, когда ожидалась двойка. Выходит двое из них близ… ну да близнецы? Плохо, будут слабыми и блеклыми. Пойди вырази сеньору Бофаро мое неудовлетворение и строго накажи, ему от меня чтобы он более не в свои дела не лез.

Сказанное произвело на присутствующих сильное впечатление и они рассмеялись самым неподдельным смехом, каковой им положен был придворным этикетом отвечать на остроты. Больше и громче всех смеялся конечно Касба, заражая смехом и самого маркиза Спорада, если бы не одно обстоятельство, заставившее его невольно выразить иные эмоции — недовольства по поводу боли причиненной резким прохождением зубьев гребенки чрез сбившийся клок волос.

Куафер упал под его взглядом на колени.

— Простите…

— Касба, малыш, слетай к сеньору Бофаро еще разок, разузнай все получше. А то ты носишься, как сломя голову. А толком не выполнил ни одного моего задания. Отсюда я вижу в прихожей массажиста, который только и дожидается чтобы сюда войти.

Дверь из побочной спаленки отворилась. Из нее вышла и прошла служанка с корзиной щенков в руке. Поставив ее на постель, она так же молча и бесшумно удалилась, за что необыкновенно нравилась маркизу, провожаемая несводимым взглядом.

Издали послышались резкие останавливающие крики Бофаро, вырываясь от которых через прихожую вбежал смеющийся Касба:

— Сеньор Бофаро сказал «три отела».

Теперь уже Монсеньор хохотал больше и громче всех:

— Видимо сеньор Бофаро корчил тогда из себя такого знатока, что никто ему и слова против не смел сказать. Интересно бы знать по чему именно он выбирал коня, что даже не заметил на нем рога!

Касба хохотал тише всех, потому что свалившись с ног, он уже не мог хохотать и выполз за порог прихожей на коленках. Слышались шаги идущего сфатисфактицировать сеньора Бофаро, неправильно понятого:

— Этот негодник намеренно меня спросил сколько произошло отелов. И когда я ответил ему сколько и хотел уже было поправить, он побежал выставлять меня так, как будто это я сказал! — пышал нарочитым негодованием полный старик от телесной своей грузности очень естественно добавляя одышку, отчего получился даже задыхающимся от возведенной на него напраслины.

— Я хотел вас проверить!

— Ах, Бофаро, — Бофаро — хитрец! Я подозреваю, что вы не прочь были и подыграть ему. Чтобы получить предлог и самому рассказать о том, что вы знаете. Давайте скорее не тяните, я чувствую у вас для меня припасены новости из самых лучших. Порадуйте же меня поскорей. — говорил монсеньор Спорада, вынимая ноги из ванны и отдавая их в широкое полотенце вытирателю ног, и смотрителю за ногтями и кожей ноги. Ванну унесли.

— Мне есть чем вас порадовать, Монсеньор, вы угадали: одна в яблоках, разукрашена словно кистью художника, а два других жеребенка белы как бумажные листы, и только на одном из них обнаружена темная точка, а в остальном они абсолютно как побеленные…

— С точкой отдайте полковнику! Дю Валло любит черных. Хотя нет! Что я говорю?! Ему ж еще расти и расти…

Ненадолго воцарилась молчаливая тишина. Служитель ног перешел от прочищения ногтей к умащению наиболее подозрительных частей кожи размягчающими мазями. Чувствуя как приятно его ногу облегают надеваемые чулки, из легкой тонкой материи, но дающие заметные ощущения сухости и охлаждения, еще учащенней поласкал щенка спаниеля в руках.

Бофаро стоял в дверях в выжидательной позе, готовый отвечать на любые вопросы задумавшегося Монсеньора.

— Да, сеньор Бофаро, вы давно мне обещали рассказать о партии камней отправляемых в Вену, да все никак не удосуживались…

Он заметно сбавил обороты своего настойчиво вопросительного тона к концу предложения, почувствовав что о таких вещах говорить он выбрал неподходящее время и место. Вовремя и к месту с приличествующей тону обстановкой могло быть только в кабинетном уединении, после облачения в верхние одежды, без которых он сейчас находился, в незамечаемом выжидании, когда куафер кончит колдовать с его прической… Поэтому охотно согласился на предложение мажордома для большей ясности пройти с ним в кабинет ознакомиться с бумагами.

Чтобы исправить возникшую заминку в самом себе маркиз вспомнил о теме, которая в самый раз подходила к тому чтобы говорить о ней при множестве слышащих ушей. Хотя возле него слуг осталось к данному моменту только двое, остальные из них покончив со своими обязанностями дожидались в галерее и не могли пропустить мимо ушей ничего из сказанного.

— А что у нас слышно на любовном фронте? Подыскали вы кузене муженька? Случник вы старый, как ваш замысел, дотлел?

— Как вы наверное хорошо знаете — разгорелся с новой силой сеньор Бофаро. — Альбертик ни в какую не хочет от нее отказываться, и ничего слышать не желает о возвращении.

— Как, так и отказывается?!

— Ни в какую! Залег у дона Мастеро в лечебной комнате, руку залечивает. И она к нему ходит. Конечно от такой жизни нельзя отказаться.

— Но может быть вы сильно дунули, сеньор Бофаро, огонек то был особый, — любовный, как иногда бывает от легкого дувка, язычок пламени затухает, а от сильного еще и разгорается. Не получилось ли у вас так?

Вы попробуйте спокойно увещеваниями его подвести к мысли о неловкости его дальнейшего пребывания в гостях. Намеками.

— Какие намеки, вы что, ему напрямую в глаза говоришь!…Что называется хоть ссы в глаза — все божья роса. Простите мня Христа раде. Парит руку под одеялом, заставляет Мастеро делать примочки. Всех остальных считает за дураков, я не знаю!

— О, Господи! — возвестил Монсеньор саркастически, вставая на ноги и предоставляя свою персону в полное распоряжение облачателей, — Как же хорошо дуракам на этом свете живется-то. Ну подумайте хорошенько, сеньор сводник. Могли бы вы применяя все ваши махинаторские способности умудриться остаться на его правах? Нет же, на вас приходятся только метастазы вашей неплохой в общем то идеи заставить девицу знатьсвое место. Приходиться вам только пособолезновать, что в сей сортир вы набрали половину — дураков, которые развалили весь тупик на смех любой деревенской куре, за что я на вас очень сильно пеняю. Так опозориться с Альбораном. Над нами смеется весь Палермо! Мне стыдно туда показаться. Не знаю как поразится свет узнав о вашем Альбертике. Да-да, это ваш Альбертик и улаживать с ним дела предстоит вам.

…И как можно скорее, — уже совсем серьезно добавил маркиз, несколько омрачаясь, — Потому что если об этом узнает его тетушка и два сапога не будут в паре, она поднимет такой скандал. Мы с ними как в испанских сапогах¹ застрянем!…От этого уж я вас попрошу меня избавьте. С кухаркинским романом нужно кончать и немедленно, сейчас же! Смотрите и учитесь как это делается. Вы не с того края начали. Нужно приструнить сначало Клементину и уж посредством ее нажать на Альбертика.

Лучше всего будет препоручить заняться этим Руччини. Девушки ужас как боятся военных, а значит уважают… Позовите ко мне капитана! — крикнул монсеньор маркиз обращаясь к Касбе ли, и так что бы хорошо было слышно в галерее, в следствие чего его фавориту не пришлось далеко ходить, лишь до дальних дверей прихожей. Заглянув за которые он убедился, что за капитаном гвардейцев уже послали и нет надобности идти самому.

Руччини пришел как всегда быстро, может быть создавая такое впечатление тем, что по вызову он ходил длинным интенсивным шагом, коим в два счета обмерил прихожую и оказался на виду у Монсеньора. Склонившись в низком почтительном поклоне, с элегантностью и грациозностью, которые не могли быть наработаны, а только исходили от внешнего вида человека, его ярковыраженное мужское обаяние и обходительность не могли считаться эталоном, они были слишком особенными.

Руччини чинно поднял голову показывая лицо, на котором особенно выделялись изящные черные усы.

— Приветствую вас, Монсеньор. У вас, я полагаю, ожидается занятой день, что вы меня вызвали как только встали?

— Во истину так! Как ты говоришь, дел у меня на сегодня по горло и все больше потому что сеньор Бофаро не хочет с ними справляться. Но на тебя я надеюсь как на самого себя. И думаю ты мне славно поможешь в одном нагоревшем деле.

— Обязательно. Только если это конечно будет в моих возможностях.

— Будет, без сомнения. Будет!…

— Однако лучше вас предупредить и предложить не думать обо мне столь обобщенно. За все время моей беззаветной службы вам, вы может не замечали, я лично: выполнял все ваши приказания — блестяще, в том случае когда они касались именно меня и зависели от меня не косвенным образом. А такое бывало десятки раз только потому что приказания эти приходились к моим способностям. Но на что у меня нет способностей, на то я не способен вообще.

— Не прибедняйся, друг мой, — выказывая к нему свое расположение двояко, когда как до этого одним «ты», ибо оное при обращении высших мира сего как раз то и обозначает, что это знак особого внимания, а так же когда они снисходят до уравнения в отношении. У Монсеньора, чей прилив был вызван тем, что ему очень нравилось и даже очень льстило когда его придворные вели себя так браво и столь красноречиво, умели развивать пусть даже обыкновенное словословие, так облагораживавшее разговоры и обстановку вокруг.

–…Кому как не мне знать, — продолжил маркиз Спорада протягивая руку в рукав камзола, — насколько всевозможны и неограниченны твои возможности. Ну, а то, что я хочу чтобы ты для меня сделал сущий пустяк…

— Монсеньор не пренебрегайте пустяками, тем более сущими, они подводные камни больших вещей.

— Да что сегодня с тобой случилось?! Ты не только не даешь мне слова сказать, но и прямо пугаешь меня своими высказываниями, которые прибеднения есть.

— Что поделаешь, если я весь пронизан страхом. Мне почему-то кажется… нет! Это прямо наваждение какое-то! Только что я хвалился перед вами как самый невыдержанный хвастунишка, а вот сейчас меня мучают сомнения. Мне кажется что вы мне сейчас отдадите приказание, на которое у меня сразу же опустятся руки и я буду просто не в состоянии его выполнить. У меня не хватит сил и я крупно опозорюсь в ваших глазах.

— Успокойся же ты, — рассмеялся тронутый маркиз, — В конце концов то, что я хочу от тебя можно назвать тем что у тебя черт возьми хорошо получается. Мне нужно чтобы ты маленько повоевал.

— Ура! — оживился радостно Руччини смело хватаясь за рукоять эфеса шпаги, — Повоюем! С французами?

— Ах ты мой смельчак! Требуется даже меньше того: сходить в покои моей кузены и устроить там им нагоняй. Особенно хорошо будет если ты изловишь эту заразу Клементину где-нибудь одну…?

— Ну-у-у-у! — протяжно закончил Руччини, от недовольства приседая на корточки и отворачивая недовольное лицо в сторону, — Чувствовало мое сердце, сбылись мои предчувствия:…воевать с бабами!…Кого-то там в кого-то влюбили, мне ходить разбираться на какой какое платье тогда было?

Оказавшийся с этими словами надураченным Спорада просиял выцветшим светом. В течение нескольких минут его подводили к ловушке, и он ничего не замечая в нее попался, как простак, не подумав о простейшем: его предупредили или точнее он сам вызнал, зачем его зовут. Он даже может быть подслушал и так подготовился к…

Не сразу набравшись духу после досадной ошибки настойчиво спросил:

— Капитан?! Это что? Вы отказываетесь выполнять мои приказания?

— Ни в коей мере нет, но я его не выполню потому что не способен. То, на что вы меня толкаете это, говоря другими словами: лезть в бабьи дела / делал упор /. Я опять начинаю предчувствовать меня отсеят и так ловко, что все надо мной будут после смеяться, вы этого хотите? Вот награда за самоотверженность и добросовестность…

— Что ж, если вы боитесь за свою репутацию, оставьте это на мою.

Взгляд его вовсе непроизвольно упал на Касбу, который заметив это склонился в нижайшем поклоне, так, что спина Руччини его совершенно скрыла и больше он из-за нее не показывался. Благодарю покорно!

Но не надежные посыльные ему уже нужны были теперь, решение переменилось, точнее тактика, отчего он так легко отступился от первоначального замысла.

— Ладно, приведите Клементину сюда.

— О-е-ей! Ваше сиятельство, — вступился возражать сеньор Бофаро, — как можно допускать такую оплошность?! Сеньора Мальвази ее к вам не отпустит, сославшись на ее прямые обязанности. Вы разве женщин не знаете. Нельзя ни в коем случае допускать ни одной ошибки. Любая даже самая маленькая победа кружит им головы, и с ними тогда вообще невозможно поладить. Вы дождетесь того, что они почувствуют силу и объединятся, а это, согласитесь, будет страшно, ведь нам нужно чтобы все прошло бесшумно.

— Да вы точно сговорились все перечить мне. Точно это сговор! Руччини, я тебя прошу, не в службу, а в дружбу, пойди соверши не возможное. Я знаю ты сможешь!

— Эх, Монсеньор. Невозможное оно и есть невозможное.

— Капитан!

— А?

— Мне скоро придет патент на герцогский титул, я его перепишу на тебя. И хоть ты не дворянин по крови, ты достоин его! Только сделай то, что я прошу.

— Увы, я рад бы, но опростоволосюсь! Я дам им одержать огромную победу, после которой они запросто вознамерятся взять графа Альберто к себе.

— А-а!!… — смекнул маркиз Спорада, смотря на каждого, оглядываясь даже на слуг. — Да это настоящий заговор!? Круговой! Но что мне делать?!

— Я знаю что! — подхватил слова отчаяния сеньор Бофаро, выступая из тени к нему навстречу впопыхах короткими неудержимыми шажками, — Ваш мажордом всегда знает что делать. И спешит на помощь!

Прежде чем высказать свое мнение, мне бы хотелось набавить ясности. Альбертик потому себя так уверенно чувствует и смеет дерзить сеньору Бофаро, потому что постоянно имеет возможность видеть возле себя влиятельных друзей и еще каких! Я даже не говорю о подружках! Они нашкодничали и помалкивают себе. Я имею ввиду тех, кто главные виновники провернутой интрижки.

— Сеньор Бофаро, вы меня удивляете! Кто же?

— Те, кто постоянно ходят и навещают мнимобольного, давая черпать ему из чаши уверенности себе силы, после чего конечно можно собачиться с мажордомом. Вперед всего я говорю о сеньоре Педро, это главная бестия.

— Это вы говорите о библиотекаре? И так выражаетесь?

— Можете быть уверенным, Монсеньор, когда я ломаю голову и думаю как нам отделаться от Альбертика, я еще и не так выражаюсь. Ведь он шельма и каналья, с самого начала во все был посвящен и только способствовал. Он целиком и полностью стоит на стороне княжны Мальвази, и это он подготовил Альбертика к тому чтобы узнать о подлоге, хотя мне так же кажется, что это дело языка Метроне, потому что после него я зашел к тому дурачку и тот все знал.

…Ну да ладно, не так важно. Я хочу у вас откровенно спросить: зачем вам такие слуги? Зачем мне такие библиотекари, которые используют свое место в сугубо личных целях для прочитки буквально всех богословских трудов и постоянно отлынивают от переписки бумаг, которые мне требуется держать в разморженном калиграфическом состоянии!?

— Сеньор Бофаро, говорите пожалуйста своими словами. Скажу вам вы очень здорово сумели, ругая Педро, закинуть камушек, даже два, в огород Метроне, но заранее вас предупреждаю, не старайтесь навлечь мой гнев на него. Тем более что и комендантская должность, которую я ему выбрал, настолько необременительная, что сама говорит за себя и за него.

— Монсеньор, все мы знаем, что в трудные для вас времена, когда вы вынуждены были покинуть отчий дом и родные края с вами уехал и всегда оставался сеньор Метроне — ваш лучший слуга. Но вот ведь к чему приводит леность и разбалованность. Вот к чему привела Педро, по чьей протекции он и стал библиотекарем. Образовалось маленькое содружество от безделия и разболтанности, пришедшее к тому, что начали вытворять, что им заблагорассудится. Я настоятельно прошу вас, Монсеньор, прямо сейчас принять меры чтобы приструнить и даже наказать за натворенное.

— Я думаю всего лучше будет разбить дружков друг от друга, какое наказание вы требуете для Педро?

— Лишение должности — это прежде всего, потому что у меня на примете есть много полезных людей, заслуживающих хоть какую-нибудь должность. Я прежде всего имею ввиду нашего верного сметчика, которому библиотека нужна как воздух, потому что моя канцелярия уже начинает задыхаться в своих четырех стенах. Но при этом мы можем сразу разрешить назревающий скандал. Пускай исправляют то, что сами наделали.

— Каким образом?

— Ну посудите сами: если Педро выгнать вместе с Альбертиком, куда ему останется податься как не вместе с ним, и куда их приведет дорога? — На виллу тетки. А когда же она узнает что учудил ее подопечный, если она уже не узнала; на кого обратится скандал? Да и потом выдворять Альбертика одного ни в коем случае нельзя, он будет околачиваться поблизости, а по ночам лазить. Но этого не будет если с ним будут все его друзья, оставшиеся без должностей и денег. Они конечно же потянут его домой и это случится тем верней, когда их с ним будет двое. И Метроне, какое он имеет большое влияние на Альбертика!

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

*Орудие пытки, ноги загоняются меж досок, которые сжимаются под давлением вбиваемых клиньев, сдавливая ноги с силой, дробящей кости.