#останься дома и стреляй!

Анна и Сергей Литвиновы, 2021

Журналист Дима Полуянов и его подруга, библиотекарь Надя Митрофанова, как и весь мир, оказываются в изоляции из-за эпидемии. Правда, Дима продолжает работать – он отправляется брать интервью у известного актера Александра Бардина. Попутно Дима знакомится с его женой Касей – миниатюрной стройной красавицей, увлекающейся теннисом. А через несколько дней Дима узнает, что Кася попала в ужасную беду! Не раздумывая, он бросается ей на помощь, даже не отдавая себе отчета, что им движет не только желание восстановить справедливость, но и чисто мужской интерес…

Кася

Как получилось, что она растеряла всех подруг и друзей? Несчастна, одинока, под подозрением — а поддержать некому! Со всех сторон ощерились пики. Столько всего ужасного за один день! Обнаружить труп мужа. Выдержать тяжелый допрос. Перенести омерзительные вопли и обвинения свекрови. А на закуску — это жуткое тоу-шоу, где ей перемыли кости и фактически обвинили на всю страну.

Денису, партнеру по миксту, не позвонишь, не поплачешься — у Каси были к тому серьезные основания. Двоюродной сестре нельзя — вдруг менты ее телефон прослушивают?

С любимой подругой Лизой у них разлад, да что там — та ее просто послала.

Нинка (тоже ведь приятельницей считалась!) вообще телевизионщикам продала. А очень милый на вид журналист Полуянов фактически в убийстве обвинил. Какое он имел право приводить свою дурацкую статистику, если официальная версия Сашиной смерти — несчастный случай?!

«Может быть, — задумалась Кася, — прямо немедленно, с утра подать иск? На Могилева, его передачу и всех участников, кто посмел ее заочно обсуждать?»

Но нужен ведь адвокат хороший. Касю по всяким юридическим и житейским вопросам раньше всегда подруга Лиза консультировала. А у нее самой никаких полезных знакомых нет, да и боялась она судиться.

Девушка бестолково металась по первому этажу — садилась, вставала, открывала шторы, закрывала, пила воду. На второй этаж, откуда всего несколько часов назад увезли мертвого Сашу, подниматься не решалась. Дом казался гулким, зловещим — какие-то шорохи, скрипы. Вдруг душа мужа здесь? Очень хотелось сесть в машину и уехать отсюда куда глаза глядят!

Но опять упираемся в исходное: друзей — тех, кто готов посреди ночи принять, — у нее теперь нет. А гостиницы все закрыты — эпидемия, блин. Снова в Питер поехать? Но полицейские, хотя подписку не брали, сказали строго: из региона не отлучаться. Может, напиться? Нет, тогда еще страшнее будет.

Время давно перевалило за полночь, но о том, чтобы идти спать, Кася даже помыслить не могла. Только глаза закроешь — Сашкин дух сразу к ней явится.

Она в отчаянии обхватила себя руками — и тут, гулко и громко в пустом доме, зазвонил телефон. На определителе значилось — Вика. Сашин пресс-секретарь. Баба противная, но хоть с кем-то поговорить!

— Але! — торопливо произнесла Кася.

— Я к тебе еду. — Здороваться Виктория не стала.

— Зачем?

— Ты дура?

— Вика, не надо, пожалуйста. Мне и так тяжело.

— Нет, ты дура, — еще больше возвысила тон пиар-менеджер. — Почему ты мне не звонишь?

— А я должна?

— Конечно! Творится абсолютный беспредел, но тебе пофиг.

— Где беспредел?

— Сашину память на всю страну треплют, а ты даже не спрашиваешь, как это прекратить!

— Хорошо, — покорно сказала Кася. — Как мне это прекратить?

— Иди морду крась — слегка, по-вдовьему. И кофе мне свари. Я скоро буду.

Спустя час Кася сидела на неудобном барном стуле в кухне и говорила в камеру:

— Я глубоко возмущена тем, что устроили вчера на главном канале страны. Никто не имеет права обсуждать меня за спиной и тем более обвинять. Но гораздо больнее мне было слышать, как обвиняли Сашу, самого близкого мне человека. Мы с ним прожили четыре счастливых года. Не буду обманывать — иногда, как и во всех семьях, у нас случались размолвки. Но он никогда даже голос на меня не повысил, не прикрикнул. Это был добрый, интеллигентный, мягкий, прекрасно воспитанный человек…

Вика, снимавшая ее на телефон, скорчила горестное лицо, послюнявила палец, провела им по щеке. Но Кася и без дурацких подсказок расплакалась, пробормотала:

— Извините.

Пресс-секретарь продолжала снимать, и вдова постаралась взять себя в руки.

— Я не знаю, откуда Нина взяла весь этот бред, будто Саша меня бил. Вот, у меня на щеке до сих пор остался синяк, я его не скрываю и раньше не пыталась скрыть. Но я всем говорила и еще раз повторяю: я упала на корте. Отрабатывала с теннисной пушкой укороченный удар и поскользнулась. Нина уверяет, будто мы всегда тренировались вместе, но это неправда! Накануне турнира я ездила на частный корт одна. Я делаю слишком большой замах, когда играю у сетки, и мне хотелось перед соревнованиями попробовать исправить этот пробел. И я вовсе не собиралась посвящать в свои планы Нину — мою соперницу по корту.

— Где именно этот частный корт? — спросила Виктория.

— Я не хочу говорить, у хозяина будут неприятности. Но полицейским я адрес сказала.

— Значит, неприятности уже будут, — заверила пресс-секретарь. — Так что говори.

— Ну, ладно. Это частный дом в поселке Чеверьково. Улица Заречная, десять.

— А теперь расскажи, что случилось год назад, когда у тебя тоже был синяк на лице, — потребовала Виктория.

— Мы с Сашей тогда только что поменяли лестницу в доме — была деревянная, а поставили чугунную. Ступеньки кованые, с завитушками. Я никак не могла к ней привыкнуть, все время спотыкалась. Саша даже сверялся с проектом, думал, может быть, высота ступенек неправильная или перила не на том уровне. Но все оказалось нормально, просто я такая нескладная. А однажды я решила подняться на второй этаж в туфлях на каблуках, зацепилась… ну, и упала.

— Кто-то видел, как ты упала?

— Нет, только Саша.

— Оступилась и упала с лестницы — какое банальное объяснение. Может, ты его все-таки покрываешь? — Вика показала рукой: мол, давай, возмущайся активней.

И Кася — как могла внушительно — отозвалась:

— Я повторю. В России лояльны к мужчинам, которые распускают руки. Но и в нашей стране есть люди, для кого ударить женщину — немыслимо. Саша был именно таким. Даже если бы я его оскорбила, обманула, предала — он бы просто ушел, но никогда бы меня и пальцем не тронул.

— Но твоему партнеру по теннису Саша врезал, — усмехнулась Вика.

— Мужчины могут драться между собой. Это нормально, — твердо произнесла Кася.

— Кася, ты смотрела передачу Могилева?

— Да, смотрела и хочу сказать, что все в ней — от первого до последнего слова — просто домыслы или откровенная ложь. Я буду подавать в суд — лично на Могилева. И еще… на некоторых участников.

— А как ты сама ответишь на вопрос, который Могилев задавал всем героям? — спросила Вика. — Кто убил твоего мужа?

Кася снова зашмыгала носом, смахнула с лица слезы и пробормотала:

— Извините… Я… я не знаю, что случилось. Но лицо у Саши было спокойное… почти счастливое… И в ванной полный порядок… Не знаю, не знаю!

Она снова заплакала.

А Вика выключила, наконец, телефон и снисходительно похвалила:

— Молодец. Все натуральненько. Прямо сейчас в сеть выложу.

* * *

Дима прослушал Касину речь раз, потом еще. Надя тихо отлучилась на кухню, вернулась с кофе, подала ему чашку и уселась рядом. Она тоже не сводила глаз с экрана компьютера.

— Все вроде складно, но фальшивит, нюхом чую, — пробормотал наконец Дима.

— Думаешь, просто защищает его? О покойных или хорошо, или ничего?

— Не могу понять, но где-то она врет. Камеру не обманешь.

Полуянов залпом допил кофе. Надя доложила:

— В Интернете появилась причина смерти.

— Ну?

— Утонул. Следов борьбы нет. Телесных повреждений и асфиксии нет. Видимых признаков алкогольного опьянения или отравления нет. Я сразу вспомнила вчерашнего актера… как его там? Неужели правда: если в ванной резко дернуть за ноги — будет выглядеть, будто человек просто утонул?

— Именно так. Это классика уголовного права. Смерть представляется полностью естественной. Дело Джорджа Смита. Англия, 1915 год. Его осудили только потому, что зарвался. Утопил в ванной первую жену. Повторил тот же трюк со второй. Потом с третьей.

— Я тоже читала! — вспомнила Надя. — Там еще как-то ловко все доказали…

— Да. Эксперт Бернард Спислсбери уложил в ванну профессиональную пловчиху и велел ей быть ко всему готовой. Двое дюжих мужчин попытались ее утопить, но ничего поделать не смогли — она активно сопротивлялась. Но когда ее неожиданно дернули за ноги, женщина камнем ушла под воду и сразу потеряла сознание. Ее откачивали полчаса. Она потом рассказывала: помнит только, как вода хлынула ей в ноздри.

— Дим, откуда ты все знаешь?

— А я на заре карьеры про последователя этого Смита писал. Нашего, российского, из Таганрога. Того мужика, правда, посадили безо всяких следственных экспериментов.

— А как доказали?

— Сам другу похвастался, что смог избавиться от надоевшей жены.

— Не верю, что спортивный парень Бардин не успел среагировать на нападение.

— Ну, у него ведь ритуал. Что он там в ванной делал? Музыку слушал, медитировал? Если человек лежит с закрытыми глазами и уверен, что один дома — конечно, его можно подловить. Кому угодно, хоть крошке Касе.

— А просто заснуть и утонуть в ванне можно?

— В конце марта на севере Москвы был случай: парень, электромонтажник, тридцать лет, принимал ванну и захлебнулся. Но он к моменту смерти беспробудно пил две недели подряд. Начал сразу, как самоизоляцию объявили.

— В Интернете написано: видимых признаков опьянения нет.

— Видимые признаки — ерунда. Нужно химико-токсикологическое исследование крови делать, а это минимум неделя.

Дима задумался и снова что-то черкнул в блокноте.

Взглянув на Надю, он констатировал:

— Не хотела ты, чтоб я про семейное насилие писал, но никуда не деться. Тема сама нашла. Как там наши соседи, кстати?

— Сегодня утром навещала. Девушка лежит, парень вокруг бегает: компрессики холодные, сок свежевыжатый. Она на него влюбленными глазами смотрит. И прямо гордой выглядит: как заботятся о ней! Капризничает: «Милый! Чай слишком сладкий! Сделай другой!»

— Не понимаю.

— Я тоже не понимаю. Но, похоже, в России многие так живут.

* * *

Главному редактору Димина задумка понравилась. Он напутствовал:

— Да, сделай. Не просто о смерти актера, но цельный, остросоциальный очерк. Домашнее насилие освети, бытовое пьянство. Только мэра ради бога не трогай.

— Это уж как получится, — сухо отозвался Дима.

И немедленно взялся за телефон.

К двум часам дня успел сделать массу звонков. Знакомых в полиции у него имелось немало, но сейчас ситуация сильно осложнялась карантином, а также тем фактом, что смерть актера произошла не в Москве, а в области. В результате сложной многоходовки с участием его старого приятеля Савельева Дима смог раздобыть номер дежурного следователя, выезжавшего на труп.

Тот долго блеял, что комментариев не дает. Встречаться — под предлогом пресловутого карантина — категорически отказался. Но кое-что Полуянов вытянуть смог.

Актер погиб вечером двадцать шестого апреля. Время смерти — около двадцати двух часов. Предварительная причина — утопление.

Кася в этот день отбыла на скоростном поезде «Кондор» в Питер. Получила на госуслугах пропуск «в иных целях», местом назначения указала Северную столицу. Поезд отправился в девятнадцать ноль-ноль, прибыл на Московский вокзал в двадцать два сорок пять.

Из города на Неве она вернулась на следующий день, двадцать седьмого, — на самолете. Вылет в двенадцать двадцать, в Шереметьево приземлились в половине второго. Взяла такси, сразу поехала домой. На звонок в дверь реакции не последовало. Кася отперла дом своим ключом и начала звать мужа. Он не отзывался. Жена поднялась на второй этаж, заглянула в ванную — и обнаружила тело.

Естественно, сразу возник вопрос: зачем она отправилась в Санкт-Петербург, в разгар пандемии, фактически только на вечер и ночь?

Решила навестить двоюродную сестру. Девушки (почти ровесницы) часто ездили в гости друг к другу.

Сестру опросили, и та подтвердила: супруга Бардина действительно приезжала, ужинала, ночевала у нее, а утром уехала в аэропорт.

Странно, что Кася отсутствовала в городе точно в вечер смерти супруга. Но против билетов туда/обратно и показаний свидетеля не попрешь, сказал ему следователь. К тому же выглядела смерть Александра как несчастный случай.

— Но мы проводим тщательную проверку, — тусклым голосом заверил он.

Это хорошо, что следователь вялый.

Дима — в пику ему — собирался действовать быстро и энергично.

Поцеловал Надюшку, вбил в навигатор деревню Чеверьково Мытищинского района и отправился туда.

* * *

Когда Ваграм строил на собственном участке крытый теннисный корт, не сомневался: это золотое дно. Сын у него тогда мечтал Уимблдон выиграть. Тренировался шесть раз в неделю, за спортивную школу деньги уходили немыслимые, «пробки» много часов съедали. Куда выгоднее, решил отец, перекупить тренера, поселить его во флигеле, кормить-холить-обхаживать да тренироваться индивидуально. В любое время и в любую погоду.

Но, как мудрость народная говорит, колокольчик слаще звенит только издали.

Тренер у сына когда-то в звездах ходил, со сборной по заграницам раскатывал. И на занятиях в спортивной школе на него любо-дорого было смотреть: мячи спортсменам накидывал с такой скоростью, что не разглядеть, «заряжал» детей, взбадривал, тактику строил.

Не придал тогда Ваграм значения, что бегает наставник с трудом — колени больные. И что нет в его глазах огонька, а куда чаще светятся усталость и безразличие.

Когда крытый корт был достроен, тренер, как обещал, уволился из спортшколы, переехал к Ваграму во флигель. Но вместо нирваны все пошло наперекосяк. Сын ноет: просто мяч перекидывать скучно, поболтать в перерывах не с кем, девчонок нет. Вредничать начал — вместо того чтоб на ракетку тренеру играть, все время старался по углам или под сетку заколотить. Тот или пропускал, или пытался бежать — а потом охал, колени еще больше болели. Ругался на парня: «Ты не мне, ты на турнирах забивай!» Но на соревнованиях у отпрыска дела совсем плохо шли. Наставник объяснил: потому, что игровой практики нет. Ваграму пришлось много времени тратить, спарринг-партнеров искать — чтобы приехали поиграть с его сыном. Но приличные спортсмены тащиться за город не хотели, а лопухов сын обыгрывал и еще больше зазнавался.

Ваграм тогда решил по-другому. Купил за сумасшедшие деньги теннисную пушку — чтоб все-таки вынудить сына бегать по углам. Любой будущий Федерер бы радовался, а отпрыск ворчал: «Не хочу с механизмом играть!» Два мяча догонял, к третьему не успевал. На турнирах стал вылетать в первом круге. А потом совсем взбрыкнул — и послал папу вместе с его теннисом далеко и надолго. Тренер решение подопечного поддержал, объявил, что чемпиона из парня все равно не получится и из флигеля с удовольствием съехал.

Ребенок теперь сутками сидел за компьютером, а Ваграм, чтобы не пропадало добро, начал сдавать корт спортсменам-любителям. Желающих негусто (поблизости располагалось несколько клубов), но хотя бы расходы на эксплуатацию покрывал.

Впрочем, жена все равно ворчала: участка, считай, нету, только узенькая тропинка. Подбивала снести спортивное сооружение, сделать, как у людей — садик, огородик, террасу.

Но тут — кто мог предвидеть! — грянул карантин. И начались у Ваграма золотые времена. Вся страна дома сидит, на безденежье плачется, а у него клиенты — почитай, круглые сутки. С шести утра до полуночи все время расписано. Не просто любители или начинающие спортсмены — сборная, во главе с наставниками, приезжала тренироваться!

Пару раз случались со стороны районной администрации наезды: режим самоизоляции нарушает, незаконную деятельность ведет. Но Ваграм на свет не вчера родился. Проверяющих подмазал, всех клиентов предупредил: вы, мол, родственники мои. Дезинфекторы завел, обязательство взял: после каждых игроков на корте полная санитарная обработка.

Но по факту если ежечасно намывать — играть некогда будет. Поэтому уборщица приходила только раз в день, в обед. Видеонаблюдение Ваграм — чисто на всякий случай — с корта убрал, чтоб никакой такой надзор не потребовал просмотреть, не придрался. Да и эксцессов в его теннисном клубе сроду не случалось.

И только двадцать четвертого апреля — в мерзкий денек, когда дождь мешался со снегом, — Ваграм пожалел, что видеокамера не работала. Но кто предположить мог?

График тренировок был, как всегда во время пандемии, плотный. С раннего утра сборная, с одиннадцати до трех дети попроще — ушлый тренер из местных выкупил оптом четыре часа, набивал на корт по восемь человек. С четырех до шести сох ^[4], известный актер из соседнего поселка Александр, арендовал корт для своей жены. Дальше любители записались пару играть. Потом — еще несколько тренировок.

Ваграм с клиентами обычно сам крутился. И людям приятно, и приработок — воду продавал, мячики, обмотки менял на ракетках, мешки с мусором выносил. Новеньким показывал, где машину поставить, чтоб не светиться. То и дело на улицу выглядывал — чтоб не дай бог «маски-шоу» не пропустить.

В обед приходила уборщица, мыла полы. Но в этот злосчастный день Ваграму с утра позвонила новая клиентка. Сослалась на давних знакомых, горячо умоляла найти ей хотя бы часок.

— Нету, дорогая, все на неделю расписано!

Но ахчик ^[5]не сдавалась, пищала тоненьким, словно зурна поет, голоском:

— Ну, пожааалуйста, тууурнир играю, а я сооовсем форму потерялааа.

Про нелегальные теннисные соревнования Ваграм знал — сам бы провел, да с единственным кортом невыгодно. И вошел в положение. Взял со сладкоголосой повышенный тариф и разрешил приехать в три. А уборщицу на сегодня вообще отменил. Тройная получилась выгода.

Новенькую ахчик видел мельком — та сразу побежала на корт, времени-то всего час, не хотела терять. Ваграм разок заглянул: работает, носится из угла в угол. Теннисную пушку почти в максимальный режим поставила. И фигура хорошая, справная. На Серену Уильямс чем-то похожа. Он хотел поболтать с красавицей после тренировки — опять не вышло, ахчик еще куда-то спешила, даже закончила пораньше.

Ну, а дальше случился — впервые в истории его подпольного клуба — скандал. Началось все с того, что актер из соседнего поселка приехал вместе с женой — хотя обычно его супруга справлялась сама.

Ваграм сладко улыбнулся:

— Саша, тоже в теннис будешь теперь играть?

Тот буркнул:

— Нет. Кася на твою пушку жалуется — половину тренировки ее настраивать приходится.

Теннисная пушка и женщины — это, по правде говоря, не всегда совместимо. Одни хорошо справлялись, а у Каси вечно то зависало, то скорость выставлялась сумасшедшая, то мячи под потолок летели. Но брать главу семьи, да еще артиста известного себе в прислугу — это хамство, конечно. Впрочем, русские мужики сами своих баб распустили.

Ваграм проводил Касю в теннисной форме и ее мужа (тот просто переобулся в кроссовки) на корт. Убедился, что мусора в ведре нет, а теннисная пушка исправно работает, и побежал домой — надо, наконец, пообедать.

Но едва успел поднести ко рту первую ложку своего любимого ддмапура ^[6], как в столовую заглянула жена и сказала с тревогой:

— На корте случилось что-то. Женщина плачет, заходится.

Он отставил еду, помчался прямо в тапках — и ошалел. Кася рыдала на скамейке, зажимала лицо ладошками, меж пальцев пробивались струйки крови. Саша бестолково лил воду из бутылки на полотенце.

— Что случилось? — ахнул Ваграм.

— Я упала, — поспешно отозвалась Кася и отняла руки от лица.

Ваграму поплохело: обе губы разбиты, на скуле кожа ссажена, под глазом кровоподтек.

— Как вы упали? Где?

Актер с растерянным видом произнес:

— Она с лету играла. Короткие удары.

— Укороченные, — машинально поправил хозяин кортов.

— Мяч летел неудобно, она к нему потянулась, не удержала равновесие и упала. Прямо через сетку лицом на корт.

— Да. Так и было, — поспешно подтвердила девушка. — У меня… нога будто на чем-то поехала…

— Как она могла поехать? Это ведь не грунт, — возразил Ваграм.

— Не знаю. Мне показалось, я поскользнулась.

— Раз говорит, что поскользнулась, значит, что-то там разлито было, — сердито сказал артист.

— Надо смотреть, — нахмурился Ваграм и двинул на корт.

— Лучше принесите лед, — жалобно попросила Кася. — У меня фингал будет!

— Ляг, ляг пока на лавку. Я тебе мокрое полотенце приложу, — суетился Александр.

Она послушалась, начала ложиться и застонала:

— Ой, голова кружится. Вдруг у меня сотрясение?

— Пока просто ляг, — слегка повысил голос Бардин, — станет хуже — врача вызовем.

Пока артист неумело возился с компрессом, Ваграм вышел к сетке, пригляделся — лужица, уже растоптанная. Пощупал пальцем, понюхал — обычная вода.

Он спросил:

— Вы пили на корте?

— Конечно, нет! — жалобным голосом возмутилась Кася.

«Может, ахчик предыдущая разлила?» — задумался Ваграм.

А Бардин (тоже мне, сосед!) зло спросил:

— Или в здании крыша течет? А вы не следите?!

— Нет, нет! — поспешно отозвался хозяин. — Ничего не течет. И воды тут нет. Мне просто показалось!

Александр зловеще сказал:

— Нет уж. Я посмотрю.

Но лужица — совсем небольшая. Пока артист шел, Ваграм незаметно размазал ее подошвой тапки, и Александр ничего не заметил.

* * *

Через два дня поздно вечером, когда Ваграм еле живой после очередного трудового дня пил мацун ^[7]в кухне, жена закричала:

— Им кянк ^[8], иди сюда скорее!

Он прибежал на второй этаж, к телевизору — а там как раз лицо Каси на весь экран, с распухшими губами и разбитой скулой. Точно в таком виде с его корта и уходила.

— Почему она там? — потребовал он ответа у жены.

— Муж у нее мертвый.

— Саша? Бардин?

— Да, сегодня нашли. В ванне утонул.

— А Касю почему показывают?

— Вроде бил он ее.

Ваграм охнул, сел рядом и досмотрел передачу. На чириканье жены не отвечал, думал над стратегией. Коли по телевизору Касины синяки показали — значит, и к нему пожалуют. Что отвечать? Надо сразу решить, как выгодней будет.

Кася на его корт приезжала, в общей сложности, раз двадцать. Раньше — пару раз в месяц, на карантине чаще. Как мужчина он к ней никогда не приглядывался — не выносил тощих дев. Но очевидное замечал. С год назад уже на ее лице фингал видел. Даже из вежливости поинтересовался, что случилось.

— Лестница у нас новая. Упала, — ответила Кася и покраснела.

Ваграм больше не расспрашивал. И так ясно: муж врезал.

А вот что на его корте позавчера случилось?

По виду: актер опять ей влепил. Она его покрывала, правда. Да и Саша гневался, уверял: воду кто-то разлил или крыша течет.

В любом случае — решил Ваграм, — если кто спросит, про воду на корте молчать надо.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

4

Необидное определение русских армянами.

5

Девушка, женщина (арм.).

6

Популярный армянский суп из мяса, нута и тыквы.

7

Армянский безалкогольный напиток, аналог кефира.

8

Жизнь моя (арм.).