Ледяное сердце не болит

Анна и Сергей Литвиновы, 2006

Надя очнулась в наглухо запертом подвале. Смутно помнилось, как она шла по улице, кто-то схватил ее… и дальше провал. Из-за стены послышались женские крики. Девушка едва не потеряла сознание от ужаса: неужели ее похитил маньяк, и она – следующая жертва?.. Журналист Дима Полуянов сходил с ума от беспокойства: почему его невесты нет на работе и ни один ее телефон не отвечает? Тем более что накануне он получил в редакции пакет с отрубленным женским пальцем и фото Нади с выжженными глазами. Но кто и за что мстит ей? А может быть ему? С помощью майора Савельева Дима вышел на след предполагаемого похитителя, но выяснилось – тот два года назад умер в тюрьме. Неужели тупик?!

Глава 3

Маменька позвонила, как всегда, не вовремя.

У Юли как раз начинался в чате роман с американцем Крисом. Конечно, было крайне мало шансов, что Крис, как Ванечка, когда-нибудь приедет к ней и осуществит все ее фантазии в реале. Однако виртуальная любовь — тоже любовь. И даже секс в сети порой бывает ярче, чем в жизни.

Слава богу, Юлиного английского лексикона и литературного дара сполна хватало, чтобы разговаривать о любви с кем угодно из жителей нашей планеты. Обо всех сторонах любви, в том числе самых интимных.

Услышав телефонный звонок, она быстро набрала на клавиатуре по-английски: «Извини, мне надо отойти на пару минут» — и взяла трубку.

— Он звонил мне, — не поздоровавшись, с места в карьер, начала маменька высокопарным тоном. Местоимение «он» в ее исполнении прозвучало весьма значительно.

— Кто — «он»? — не поняла Юля.

— Твой Полуянов! Он спрашивал — тебя, представился каким-то дурацким Мишей, но я все равно сразу же его раскусила!..

— Ну и что, мама? — стараясь быть спокойной, проговорила Юля, однако сердце екнуло, кончики пальцев задрожали.

— Как это «что»?! — немедленно возвысила тон маменька. — Как это «что»?! Ведь с него, Полуянова, все началось! И твоя болезнь! И смерть отца! После встречи с ним все в нашей семье пошло наперекосяк!.. Я не понимаю, как ты, Юлия, можешь говорить о Полуянове так спокойно! И даже не пытаться!.. Даже пальцем не пошевелить, чтобы воздать ему за все его грехи!.. С твоими-то талантами!.. Твой Полуянов заслужил самой суровой кары!..

— Ему бог воздаст, мамочка.

— Бог?! Знаешь такую хорошую русскую поговорку: на бога надейся, а сам не плошай.

— Мамочка, ну что я могу сделать… — простонала Юля.

— Не «ты», а «мы»!.. Мы с тобой! Мы вдвоем очень даже многое можем сделать! И должны!..

— Ох, мамочка…

Если Юле болезнь ударила в ноги, то мамуле — явно в голову. Она всерьез вообразила себя — не больше не меньше — экстрасенсом, черным магом, ведьмой.

И Юлина болезнь произошла не просто так. Это божья мета. Знак того, что она избрана богом. И потому — должна помогать матери.

— И я уже начала, — продолжила та, — да, начала работать против него.

— Ох, мамуля, избавь меня, пожалуйста, от подробностей.

— Вот ты всегда такая! Чистоплюйка!..

С мамой становилось все тяжелее и тяжелее. И хотя они жили теперь в том же доме, что и раньше, только в двух отдельных квартирах (трех — и двухкомнатной), Юле приходилось тщательно дозировать свое общение с матерью. И запрещать ей являться без предварительного звонка, и не брать телефонную трубку. Она уже пожалела, что откликнулась на звонок сейчас. Ее ждал, манил, звал к себе экран компьютера. Там Крис уже два раза напечатал: «Где ты, Джулия?.. Ну, где же ты?!.»

После того как она побыла в Сети и мулаткой из Таиланда, и кисейной барышней пятнадцати лет из русского города Верхнетурьинска, она однажды нечаянно и с удивлением заметила: мужики гораздо активней клюют на правду. Надо только не вываливать ее на них немедленно. После того как первое знакомство завяжется, вполне можно упомянуть, что она — девушка-инвалид из российской столицы. Когда Юля начала говорить правду, она стала получать гораздо больше предложений выйти замуж, встретиться, познакомиться и завязать серьезные отношения — а уж о виртуальном сексе и говорить нечего: каждый второй собеседник почти немедленно предлагал ей удалиться в «приватную комнату».

Жизнь, считала Юлия, — это приключения души, а не тела. И благодаря Интернету ее жизнь продолжала оставаться бурной и полной событий. В ней хватало места ярким чувствам: любви, ревности, нежности, соперничеству, мести.

* * *

Полуянов еще раз набрал проклятый номер — старый, давно забытый Юлькин телефон. Теперь он был вглухую занят.

Дима залез в холодильник. В наличии имелся лишь засохший плавленый сырок, три сырых яйца и полшоколадки.

Журналист выпил еще чашечку несладкого кофе с шоколадом. От ударной дозы глюкозы и кофеина настроение повысилось, но что делать дальше, по-прежнему было непонятно.

Он снова набрал старый телефон Юли. Короткие гудки сменились безответными длинными. Что это значит? Вздорная мамаша поговорила с кем-то и тут же убежала? Насчитав двадцать пять долгих сигналов, Дима повесил трубку.

«Может, сумасшедшая мамахен берет трубку, только если звонят свои? После какого-нибудь обусловленного, зашифрованного сигнала?» — подумалось Диме.

Он набрал номер, выждал три гудка — положил трубку. Затем позвонил снова — никакого отзыва.

В следующий раз Полуянов оборвал соединение после четвертого «бипа». Опять набрал номер — ничего.

Уже потеряв надежду поговорить с Юлиной мамашей (как, бишь, ее звали?), он выслушал пять гудков, отбился, снова позвонил… Бесполезно…

И как прикажете понимать последнюю фразу полубезумной мамашки: «Можете считать, что Юля умерла…» Не: «Юля умерла…» И не: «Для вас Юля умерла…» А: «Можете считать».

Что это значит? Юля уехала за границу? Сидит в тюрьме? В безнадежном состоянии находится в больнице?

Гадать можно бесконечно. Информации явно недостаточно для того, чтобы сделать тот или иной вывод.

Что теперь ему делать? Ехать туда, на Кутузовский? Разбираться лично с придурочной несостоявшейся тещей?

Или снова попросить помощи у майора Савельева?

Предъявить ему второй конверт, попросить, чтобы эксперты выдали заключение: один и тот же гражданин посылал оба пакета или нет? Узнать у опера то, о чем он, Дима, не удосужился спросить вчера: случались в последнее время в Москве исчезновения женщин? Проходили по сводкам женские трупы с отрубленным мизинцем?

Надо что-то делать, и поскорей. Уже первый час, а он сегодня еще обещал встретить Надю после работы. И уж подстраховать, защитить свою девушку он должен обязательно, кровь из носу.

* * *

И опять Кристинка первой кинулась к телефону, и опять у нее случился облом. Прошипела:

— Надька, тебя!

И пока Надежда шла к трубке по проходу меж полок со словарями и энциклопедиями, сослуживица ехидно пропела:

— А ты у нас, Митрофанова, зве-езда-а! Все тебе мужики звонят. И все ра-азные!..

— Слушаю, — сухо произнесла Надя в телефон. По реакции Кристи можно догадаться, что звонит не Дима, а раз это не он, ей ровным счетом нет никаких резонов быть любезной.

В трубке раздался приятный мужской баритон:

— Смотрите, милая моя проснулась! В.Шекспир, «Отелло», акт 2, сцена 3. (Перевод А. Радловой.)

— Кто это? — нахмурилась Надя.

— Ваш вчерашний знакомый, Георгий.

— Как вы узнали мой телефон?

Заминка на том конце линии. Надежда переспросила — резко, наступательно:

— Вы — что? Следили за мной?!

Кристина, ушки на макушке, делала вид, что раскладывает читательские требования, при этом внимательнейшим образом подслушивала их диалог — точнее, реплики Митрофановой. Надя досадливо повернулась к сослуживице спиной и постаралась говорить тише.

— Что вы! Я ни в коем случае не следил за вами! — воскликнул в трубке приставала. — Консьержка сама мне о вас все рассказала.

— Зачем вы звоните? Что вам от меня надо?

— Хочу предупредить вас.

— О чем?!

— О грозящей вам опасности.

— Опасности?! Мне?

— Да, именно так, дорогая Надежда. И еще — человеку, которого вы называете своим мужем и который на самом деле является всего лишь вашим сожителем. Я имею в виду Дмитрия Полуянова.

— Что вы несете?!

— Это достоверный факт, — внушительно проговорил бархатный баритон.

Что происходит?! И Дима только что звонил, взволнованный… Говорил, что ему и ей что-то угрожает…

— Хотите, — продолжал невидимый собеседник, — я расскажу вам все подробности: кто, что, почему?

— Ну, валяйте.

— Только не по телефону. Давайте встретимся.

«Никаких встреч!» — хотела было отрезать Надя — тем паче что Дима предупреждал, что ей не следует никуда выходить из библиотеки и ни с кем видеться. Наверное, у самого близкого ей человека есть основания для опасений… Но потом Надя подумала: а что, если незнакомец и вправду сообщит ей что-то важное?

— Ну же, Надя, — поторопил голос в трубке. — Я не сделаю вам ничего плохого.

— Хорошо, — выдохнула она. — Приезжайте.

— Куда?

— Ко мне на работу. Я думаю, вы прошпионили, где находится моя библиотека.

Телефонный собеседник только хохотнул.

— Но не раньше конца рабочего дня — четырех, — предупредила Надя.

«Дима обещал меня встретить после работы. Что ж, я сведу мужиков вместе. Натравлю своего Полуянова на этого Георгия. Пусть Дима сам с ним разбирается».

— О, спасибо вам, Надя! Я непременно приеду к четырем.

— Ждите меня у входа в библиотеку, на улице. Вы на какой машине будете?

Странно, но простой Надин вопрос привел собеседника в замешательство.

— Ни на какой, — наконец выдавил он. — Я приду пешком.

— Отлично, — сказала девушка и повесила трубку.

Теперь она немедленно свяжется по мобильному с Димой и расскажет ему о странных домогательствах.

Надо только в курилку или в туалет уйти — а то Кристя от любопытства скоро из штанов выпрыгнет.

* * *

— А теперь — смотри в камеру. Представь, что там будто бы находится твой папочка. И обращайся к нему. Скажешь все, как мы договорились. Ну, начали?

Она кивнула.

— Поехали!

Пауза. Девушка растерянно смотрела на видеокамеру, лежащую на столе. Разбитые губки дрожали.

— Ну?! Что ты молчишь?!

От резкого голоса она дернулась, как от удара. Чтобы не расплакаться, глубоко вдохнула воздух.

— Давай по новой. Не волнуйся. Все будет хорошо.

Пришлось подойти к камере, перемотать пленку, снова нажать «play».

— Поехали! Дубль два!

— Дорогой папуля, — прошептала девушка, глядя в сторону объектива. — Пожалуйста, не волнуйся за меня. Я вернусь к тебе. Только не надо меня искать или обращаться в милицию. Пожалуйста, никому не рассказывай, что я… Что меня — похитили… Просто собери десять тысяч долларов. Для тебя это небольшие деньги, я знаю. Как их передать, тебе расскажут потом. И я очень прошу: не обращайся в милицию или к частным детективам… Если ты это сделаешь, меня убьют. Пожалуйста, собери деньги — и не делай больше ничего…

— Стоп! Все! Закончили! Ты молодец!..

* * *

Дима позвонил майору Савельеву — из своей квартиры, но по сотовому: специально, чтобы милиционера в расход не вводить. Тот был с ним не слишком любезен.

— Ну, что еще там у тебя случилось, кр-рыс-пондент?

Полуянову захотелось ответить в оперском стиле — грубовато, однако он смирил себя и, стараясь быть кротким и кратким, рассказал о новом письме, о фотографии Нади с выжженными глазами.

— Да? — без всякого энтузиазма откликнулся майор. — Ну, подвози эту свою улику. Покумекаем, что можно сделать. Только не сейчас, у меня дел до черта. Лучше завтра, с утра.

— В одиннадцать в управлении? — предложил Полуянов.

— Лучше в десять. И с предварительным созвоном, чтоб я на месте был.

— А ты, кстати, не проверял: случались в последнее время в Москве похищения женщин?

— В органы с заявами по данному поводу никто не обращался.

— А трупы неопознанные, невостребованные?

— Дотошный ты, Полуянов!.. И прилипчивый!.. Ответ — отрицательный. Во всяком случае, ни одной такой, чтобы при жизни маникюр себе делала.

— Значит, только одни бомжихи?

— Надо же, догадался!.. Ладно, бывай, кррыспондент. До завтрева.

Во время разговора с опером мобильный телефон Полуянова несколько раз пропищал. Это означало, что кто-то другой пытается ему прозвониться. А едва он нажал «отбой», трубка разлилась музыкальной темой из «Крестного отца». По мелодии он понял: названивает ему кто-то из весьма немногочисленного списка «родные и близкие».

* * *

Чтобы поговорить с Димой начистоту, Надежде пришлось организовать целую экспедицию: проникнуть сквозь дверь с кодовым замком на черную лестницу, а там еще на три пролета вниз спуститься, чтобы всякие куряки не подслушали.

Усевшись на продранный стул, весь в пятнах от сигаретных ожогов, Надя рассказала гражданскому мужу все с самого начала: и про вчерашнего приставалу, и про его сегодняшний звонок.

— А вы популярны, милочка, — басом прокомментировал Надины откровения Полуянов. Однако в его голосе она различила нотку досады. Видимо, для Димы стало неприятным откровением, что на нее вдруг стали обращать внимание посторонние мужчины. До сих пор успех у лиц противоположного пола являлся исключительно Диминой привилегией.

— А почему ты в прошлый раз мне звонил? О какой такой опасности предупреждал? — спросила Надежда.

— Давай поговорим об этом позже, при встрече, — опять ушел от ответа Полуянов. — Я твой план принимаю на сто процентов. Буду у библиотеки в четыре и встречу твоего чудака. И выясню у старого козла, что ему от тебя нужно.

На взгляд Нади, вчерашний мужик не был таким уж старым (а козлом — тем более), однако она не стала спорить. Поняла: ведь Димочка просто ревнует. Ее — ревнует! Чуть не впервые в жизни! Это было так неожиданно и приятно, что Надю просто затопила волна гордости — а еще умиленного снисхождения к Полуянчику: тоже мне, нашел к кому ревновать! Да неужели он не понимает, что для нее сейчас никакие другие мужчины, кроме него, Димы, не существуют?! Ну, и хорошо, наверное, что не понимает… А то совсем нос задерет… Вот и сейчас, в свойственном ему безапелляционном стиле, он стал отдавать указания, что ей надлежит делать.

— В четыре часа будешь стоять в коридоре на своем этаже. Смотри вниз. Как только увидишь седого гиббона на крыльце библиотеки, звякнешь мне по мобиле. Я буду в вашем переулке в своей «Королле» его ждать. Когда он появится, выйду и с ним поговорю.

— Только, пожалуйста, без разборок.

— Никакого махания руками не будет — как бы кому этого ни хотелось. Один лишь интеллигентнейший базар. Не бойтесь, женщина, я не запятнаю ваше доброе имя в глазах сотрудников Историко-архивной библиотеки — славного очага отечественной культуры.

— Ох, Дима, — вздохнула Надя, — все бы тебе шуточки…

* * *

После всех телефонных звонков, успешных и не слишком, у Полуянова только и осталось времени, чтобы заехать куда-нибудь впихнуть в себя пару чизбургеров — и мчаться в сторону Надькиной библиотеки.

Пока «Королла» стояла рядом с домом, все ее стекла покрылась изморозью. Пришлось очищать скребком. Движок завелся сразу, но совершенно без охоты. Будто жаловался на свою нелегкую судьбину: «Бу-бу-бу…»

Полуянов не спеша поехал. Шины на морозе стали будто пластиковые, аж звенели на ледяном асфальте. Сцепления с дорогой совсем не чувствовалось, поэтому пришлось рулить с осторожностью. Зато машин в городе было мало — попрятались все от мороза. А те, что сидели-таки за рулем, видать, чувствовали себя полярными первопроходцами, кем-то вроде Амундсена или Пири. Среди шоферов даже возникло какое-то своего рода полярное братство. На светофорах народ порой улыбался друг другу — ну а редким женщинам, из тех, что оказывались за рулем, — и сам бог велел. Улыбка на светофоре… Потом машины трогаются на зеленый, и все вокруг, в том числе и прекрасная незнакомка, исчезают в клубах пара, вырывающегося из выхлопных труб, — будто не на двигателях внутреннего сгорания народ ездит, а на паровозах…

В итоге, с толком закусив в канадской котлетной, Полуянов появился в переулке, где располагалась Надина библиотека, на двадцать минут раньше срока: в пятнадцать сорок. Отзвонился ей, сказал, что он на боевом посту. Стал вглядываться в граждан, выходящих и входящих в библиотеку.

Народу у очага знаний толклось мало. Сессия недавно закончилась, новый семестр только начинался — посему студенты, за вычетом совсем уж завзятых «ботаников», посещением Историко-архивной библиотеки себя не утруждали. Да и у редкого научного работника хватало смелости выползать в такой мороз из своего дома или с кафедры, чтобы посетить храм культуры. Лишь единицы, в шапках с опущенными ушами, замотанные по самые глаза шарфами, появлялись на крыльце. Одни — с тем, чтобы скорой пробежкой потрусить к метро. Другие, напротив, быстро-быстро ныряли в спасительное тепло библиотеки.

Скуки ради Дима позвонил в редакцию. Сперва чтобы узнать официальные новости, — ответственному секретарю.

Тот сказал, что полуяновский материал из Питера стоит в завтрашнем номере и его надо сократить на тридцать строк.

— Ты приедешь, Полуяныч?

— Ради того, чтобы тридцать строк вычеркнуть? Нет уж, доверяю тебе. Ты у нас — ас сокращения и правки.

— Эта услуга тебе дорого обойдется.

— Ваша цена, граф?

— Три бутылки родного «Гиннесса».

— Две.

— Принято.

Затем, чтобы выяснить новости неофициальные, журналист звякнул секретарше главного Марине Максимовне. По ее словам, в редакции царила тишина, и «главнюга» Димой не интересовался. Да и вообще: как обычно, отсутствия Полуянова на рабочем месте никто не заметил. Он уже приучил коллег и начальство, что штаны в редакции не просиживает, а где-то бродит, носится, вынюхивает — а потом, бац, приносит «гвоздь» на полосу или даже на цельный разворот.

Между тем ярко-малиновое солнце, устав светить сквозь морозную дымку, свалилось за стены библиотеки. Минуло четыре. Затем четыре десять, четыре двадцать. На библиотечном крыльце и около него не появлялось ни единого подозрительного гражданина. Никого, кто бы там остановился и дожидался. В одном из окон четвертого этажа время от времени появлялось белое пятно: лицо Нади. Она выглядывала вниз — ничего. Она, конечно, должна была видеть полуяновскую машину в конце переулка.

В четыре двадцать пять Дима позвонил ей на мобильный.

— Полчаса опоздания — недопустимо ни для кавалера, ни тем более для маньяка, — заявил он Наде веселым тоном.

— Что прикажешь делать?

— Поедем по своим делам. Выходи на крыльцо, я тебя встречу.

Надежда спустилась через пять минут. Полуянов, дожидавшийся у входа, небрежно чмокнул ее в щеку.

— Испугался твой поклонник серьезного мужского разговора, — констатировал он.

— Да? — возразила Митрофанова. — А откуда он мог знать, что разговор ему предстоит серьезный имужской? Он что, наш с тобой телефонный разговор прослушивал?

— Наверно, ты его предупредила, — по-прежнему шутейно высказался Дима.

— Ха-ха-ха. Как смешно, — прокомментировала Надя.

И в этот миг рядом с влюбленными материализовался шкет, от горшка два вершка — в сдвинутой набекрень ушанке, румяный, что твое зимнее солнце.

— Вам просили передать, — звонким голосом отрапортовал ребенок и протянул Надежде большой конверт.

Она автоматически взяла пакет, а Дима уцепил юного гражданина за плечо.

— Кто просил передать? — спросил он строго.

— Дяденька.

— Какой еще дяденька?!

— Ну, такой, взрослый. В шапке.

— Кому он просил это передать? — продолжал допрос Полуянов, чуть сжимая детское плечо.

— Я не знаю.

— Как «не знаю», когда ты нам пакет принес?!

— Ну, дядька меня спросил, — заныл ребенок, — знаю ли я Историко-архивную библиотеку? Я сказал «да», а он сказал, что здесь на ступеньках будет девушка стоять. Такая, в дубленке и белой шапке, полненькая…

— Я те дам, «полненькая», — тряхнула шкета за второе плечо Надя.

— Ну, не на-адо, — противным голосом проскрипел юнец.

— Спокойно, дядя, — остановил нытье пацана Дима. — А вы, миледи, — повернулся он к подруге, — держите себя в руках. — И обратился к ребенку: — Ты знаешь, что находится в конверте?

— Не-ет… Чессно слово, не-ет…

— Тебе дядя этот заплатил?

— Да, он тридцать рублей мне дал. И сказал, что мне еще девушка добавит, от щедрот. Так и сказал: «от щедрот».

— А дядя этот на машине был или пешком?

— Пешком.

— Ты уверен?

— Ага, он потом к метро пошел.

— Так, может, у него там, у метро, тачка стояла?

Юный курьер секунду подумал, а потом ответил:

— Не, он на машине вряд ли ездит. Сильно у него лицо от мороза красное. И руки.

Надя с Димой переглянулись.

— Да ты прямо юный следопыт! — похвалил журналист. — Руки красные заметил! Наверно, оперуполномоченным будешь, когда вырастешь. — И скомандовал Наде: — Ну-ка, полненькая девушка, выдайте будущему майору МВД тридцать рублей от ваших щедрот.

— Червонца ему хватит за глаза и за уши, — проворчала Надя, протягивая юнцу мятую купюру.

— Ну, лети, юный Меркурий, — скомандовал журналист и отпустил плечо мальца. — Ты сегодня неплохо заработал, на два пива хватит.

— Какое пиво? — возмутилась Надя. — Ребенку еще и десяти лет нету.

— Ну, значит, на клей «Момент», — легкомысленно бросил Дима, за что получил от подруги жизни легкий подзатыльник.

Впрочем, шкет не слышал последней антипедагогической реплики Полуянова: он со всех ног дунул по направлению к метро.

На сей раз на конверте не имелось ни фамилии получателя, ни адреса. Белый стандартный пакет без всяких отметок.

Полуянов прямо на морозе, на крыльце вскрыл конверт. Присвистнул: в нем лежала плоская коробочка с надписью «CD-R».

Дима осмотрел коробочку со всех сторон, затем заглянул внутрь: там, как положено, имелся лазерный диск. И больше — ничего. Ни одной пометки ни на коробочке, ни на диске.

— Что ж, Надежда, — заявил репортер, — думаю, нам придется вернуться в твои пенаты. На рабочее место, я имею в виду.

— Зачем?

— Я надеюсь, ваша библиотека хоть отчасти компьютеризирована? И в ней есть компы с си-ди-приводом?

* * *

У Полуянова нашелся билет Историко-архивной библиотеки — хранился еще с тех времен, когда он работал над делом об украденных отсюда рукописях.^[6] Впрочем, у журналиста имелись с собой на всякий случай пропуска в самые разнообразные учреждения и организации Москвы. А туда, куда ксивы не было, он, как правило, проникал и без оной.

Впервые после того как Надя стала встречаться с Димой по-настоящему, она привела его на свою работу — и от этого чувствовала одновременно неловкость, гордость и даже легкое головокружение. Лицо ее раскраснелось. Она шла по коридорам и лестницам впереди него, широкими шагами, Дима поспешал за ней.

Надежда подмечала: какими долгими, волоокими, даже щенячьими взглядами провожают Полуянова женщины. И ее коллеги — сотрудницы, и грымзы — научные работники, и даже посетительницы — студентки. А на Надю, сопровождавшую красавца, они бросали ревнивые, завистливые косяки.

Ох, Дима, Дима!.. Может, недаром покойная мама предостерегала Надежду: красивый муж — чужой муж? Может, и не подходит ей Полуянов? А нужен кто попроще? И ценить ее больше будет, и ей с ним будет спокойнее?..

На входе в единственный в библиотеке компьютеризированный зал они, как нарочно, нос к носу столкнулись с Надиной начальницей, и та — пятидесятилетняя сухая ведьма, а туда же! — окинула Диму многозначительным и многообещающим взглядом. Наде пришлось их познакомить:

— Дмитрий Полуянов, журналист. Мой, мм-м, друг… Вера Степановна, моя начальница…

— Очень приятно, — разулыбалась начальница молодому красавчику, а девушке не преминула сделать замечание — власть свою над ней ее кавалеру продемонстрировала: — Надя, не дело, что вы расхаживаете по залам в верхней одежде. Посетители должны раздеваться внизу, а вы — в гардеробе для сотрудников или, в крайнем случае, на своем рабочем месте.

Надю аж в жар бросило оттого, что ее взялись отчитывать при Диме.

— Хорошо, мы сейчас у меня разденемся.

Дима, когда они миновали Веру Степановну, Надю поддержал — прошелестел вполголоса:

— Ну и карга!.. И как ты с ней работаешь?!

— Начальников не выбирают, — вполголоса философски заметила Митрофанова.

К счастью, из родного зала отечественной истории уже свалила свиристелка Кристина с ее потугами обольстительницы. На пост заступили положительные пожилые дамы из вечерней смены: сухая Наталья Тимофеевна и полная Валентина Егоровна. Они на Полуянова пусть и посматривали с нескрываемым любопытством — однако в их взглядах хотя бы не присутствовало выражение, присущее дамочкам помоложе: а вот я сейчас тебя съем! К тому же бабульки оказались по-настоящему радушны, встретили молодых людей как родных, все порывались напоить их чаем с абрикосовым вареньем, однако Надя с Димой отказались решительно. Скинули свои дубленки — и были таковы.

Когда они наконец засели в компьютерном зале за персоналку, журналист шумно выдохнул:

— Ну, Надежда, если б я знал, что твои дамы-коллеги будут рентгенами меня просвечивать, — лучше бы мы в интернет-кафе пошли.

Надя уж не стала, естественно, говорить Диме, что сотрудницы по отношению к нему, наглому красавчику, просто проявили большее любопытство, чем к рядовым ухажерам.

Журналист, не теряя времени даром, включил компьютер, пробормотав сквозь зубы:

— Ну и рухлядь!

Вставил в дисковод полученный си-ди, а когда программа «рухляди» диск обнаружила, пробормотал:

— Оказывается, здесь записан видеофайл, — и нажал на «play» в окне программы АС/DС.

Видеозапись оказалась небольшой — продолжительностью всего сорок восемь секунд, и когда экран после традиционных черно-белых полос ожил, Надя увидела на нем из-за плеча Димы девушку. Молоденькую — лет, наверное, шестнадцати, а то и пятнадцати. Девушка, одетая в футболку, неподвижно сидела на табурете на фоне голой бетонной стены. Съемка велась то ли в подвале, то ли в гараже, то ли где-то на заброшенном промышленном предприятии. Словом, мизансцена походила на то, как снимают заложников в Ираке, — только, в отличие от тех записей, никого из похитителей рядом в кадре не было. Невзирая на средний план, было заметно, что юное создание растерянно и утомлено.

Девушка зашевелила губами — однако из колонок раздавалось одно только шипение. Дима до отказа увеличил на тумблере громкость — но лишь слышнее стал «белый шум». И вдруг грянул громовой голос. С соседних столов на них стали озираться, и Дима быстро уменьшил звук.

Но говорила не девушка. Звук и не попадал в ее артикуляцию. За кадром звучал мужской голос. Он говорил со странным акцентом, и лишь после нескольких фраз Надя поняла, что голос, видимо, изменили каким-то электронным фильтром, и потому он походил на голос робота: механический, скрипучий. По ритмически правильной речи Надя догадалась — мужчина за кадром декламирует стихи. Она вслушалась в монотонный голос.

…Вы совершили то,

Что обездушивает соглашенья

И делает пустым набором слов

Обряды церкви. Небеса краснеют,

И своды мира, хмурясь, смотрят вниз,

Как в судный день, чуть вспомнят ваш поступок…^[7]

Тут декламация оборвалась, но от этого голос девушки слышнее не стал. Она по-прежнему беззвучно несколько раз пошевелила губами. А голос за кадром проговорил:

Бог мщения уступит мне место,

Чтобы я покарал злых!..

И тут изображение пропало, по экрану поплыли черно-белые зигзаги.

Выждав минуту-другую — на мониторе ничего нового не появлялось, — Дима второй раз нажал на «play». И снова возникли знакомые кадры — девушка, беззвучное шевеление губ, а потом — механический голос. Надя с Димой вслушались в первые слова — те, что они сначала пропустили:

…Вы сделали такое,

Что угашает искренность и стыд,

Шельмует правду, выступает сыпью

На лбу невинности и чистоты…

А дальше пошло уже слышанное.

— Что это? — прошептала Надя, когда запись закончилась во второй раз. Она имела в виду все, что они увидели: девушку в бетонном узилище, ее беззвучное послание, декламацию за кадром. Однако журналист понял вопрос подруги прямолинейно и попенял:

— Ай-яй-яй, Митрофанова, а вы еще с высшим образованием. Что у вас было, миледи, по зарубежной литературе?

— «Четыре».

— Оно и видно, что «четыре». Художественный свист за кадром — монолог Гамлета. Как раз то место, где он обличает матерь свою, королеву Гертруду, в том, что она вступила в преступную связь с убийцей — дядей… Ах, не забыть мне в этой роли старика Высоцкого!.. А каков был Гамлет — Солоницын в постановке Тарковского в «Ленкоме»!..

— Что ты несешь, Полуянов?! — нахмурилась девушка. — Какой Солоницын, какой Высоцкий?! Тебе сколько лет было, когда Высоцкий умер?!

— Семь, — мгновенно ответил журналист. — А что, я был интеллигентным и любознательным мальчиком. И если противные контролерши меня иногда не пускали на вечерние спектакли, мне мама моя все в лицах пересказывала.

— Вот так всегда, — вздохнула Надежда. — Ты знаешь все — однако неточно, в основном — с чужих слов.

— Да ладно, Гамлет!.. Данный монолог, по-моему, всего лишь деталь. Я бы дорого дал, чтобы вместо мелодекламации услышать, что там говорит эта девушка. И еще…

Дима по новой прокрутил, теперь уже без звука, запись.

Руки девушки — лежащие, по всей видимости, на коленях, — постоянно в кадре не присутствовали. Однако в какой-то момент она сделала экспрессивный жест, и на экране стала видна ее десница. Дима щелкнул виртуальной клавишей «stop». Заложница — или кто она? — замерла на фоне стены с приподнятой дланью. Журналист приблизил курсор к руке, увеличил план. Стало отчетливо видно, что кисть девушки перевязана — а сквозь бинт проступает кровь.

— Что это значит? — поинтересовалась Надя.

— Ничего, — отмахнулся Полуянов, но по его нахмуренному челу она поняла: Дима что-то знает. И он посвящает ее далеко не во все подробности происходящего.

Дима вытащил из компьютера диск, бережно положил его в свою кожаную сумку.

— Пойдем, Надюшка, где-нибудь посидим, попьем кофейку, посудачим о делах наших скорбных.

* * *

Своей базой молодые люди избрали кафе «Чашечка и блюдечко» на Маросейке. Дима долго разводил Надежду на пирожное. Показывал на витрину: «Смотри, какое тирамису! А рулет с маком! А этот штрудель!..» В конце концов Надя, вечно заботившаяся о своей фигуре, так и норовившей потолстеть, прошипела: «Я убью тебя, Полуянов!» — и заказала фруктовый салат без всяких сливок. А Дима без зазрения совести принялся пожирать огромный кусище «Черного леса», запивая его бадьей кофе по-американски.

Затем он, с очевидной неохотой, рассказал Наде о сегодняшнем письме и даже продемонстрировал ей отвратительную фотку, на которой была изображена сама Надя с выжженными точками глаз. (О первом пакете, с окровавленным мизинцем, он даже не обмолвился.)

— Поэтому, — резюмировал журналист, — давай, Надюшка, думай: кто тебя может с такой силой ненавидеть.

— Твои враги — мои враги, — пожала плечами она. Настроение у нее после жуткой фотографии категорически испортилось. Даже свежая клубника вкупе с киви и бананами в горло не лезла. — Тем более что фотку тебе домой прислали.

— Однако, — парировал Полуянов, — именно к тебе пристают разные маньяки: и лично, и по телефону, и даже с помощью юных посыльных.

Затем Дима попросил Надю рассказать как можно более подробно о вчерашнем разговоре с уличным «кадром» и о сегодняшней с ним телефонной беседе.

— Да что там рассказывать, обычный треп, — попыталась отнекиваться она, — как будто ты сам никогда на улице к девушкам не приставал.

— Надя! — строго проговорил журналист. — Если я тебя о чем-то прошу, пожалуйста, делай в точности, что я прошу.

Тон Полуянова стал настолько ледяным, что она пошла на попятную. Стала припоминать — сначала нехотя, а потом все более увлекаясь — реплики вчерашнего мужика. А журналист открыл блокнот и стал туда что-то записывать. Узнав, что приставала в разговоре с Надей Отелло с Яго поминал, а также приглашал ее на «Гамлета» в МХТ, вполголоса прокомментировал:

— А он, по-моему, какой-то крейзанутый на Шекспире, тебе не кажется?

Когда же Надя сказала, что мужик оставил ей свою визитную карточку, Дима аж подскочил на месте:

— И ты молчишь?! Карточка у тебя с собой?

— Да.

Надя покопалась в портмоне и передала ему через стол визитку. Дима, нахмурясь, изучил ее, а потом заметил:

— Могу держать пари, что акциями ООО «Аргус», в коем числится твой друг Георгий Алексеевич Ершов, на бирже не торгуют. И, вполне возможно, про этот «Аргус» ни в одной налоговой инспекции не слыхивали.

— Думаешь, ООО на визитке — просто блеф?

— Ага.

— Почему?

— Адреса организации нет. А телефон указан только мобильный. Кстати: почему бы тебе, Надежда, по нему не позвонить?

Она нахмурилась:

— И что я скажу?

Дима дернул плечами.

— Поблагодаришь за подарок, переданный с юным курьером. Поинтересуешься, по какой причине товарищ не пришел на свидание лично.

— Почему бы тебе самому не позвонить?

После того как увидела отвратительную фотографию, в Надежду просто бес какой-то вселился: хотелось все, что ни скажет Полуянов, оспаривать.

Дима был кроток — заметил с широчайшей улыбкой:

— Ну, я же, в отличие от тебя, не красивая девушка (правда, немного полненькая), и он совсем не ко мне клинья подбивает…

— Ладно, — без энтузиазма вздохнула Надя.

— Держи мобильник — все равно контора мои звонки оплачивает. Поставь на громкую связь. Я буду слышать — может, что-нибудь тебе подскажу по ходу беседы. — Дима не преминул выдать порцию инструктажа. — И когда он ответит, включи диктофон на сотовом на запись. С помощью вот этой кнопки.

Надя оглянулась: в кафе в этот предвечерний час было безлюдно. Несколько парочек ворковали у окна. Две студентки усердно дымили, словно собирались перекрыть рекорд по потреблению никотина. Одинокий юный пижон что-то настукивал на клавиатуре ноутбука. Никто на них с Димой не обращал никакого внимания, не собирался подслушивать разговор. Делать нечего — с видимым отвращением она набрала номер, указанный на визитке.

— Слушаю, — раздался из лежащей на столе трубки бархатный баритон. Надежда узнала его: конечно, тот самый, что звонил сегодня утром в библиотеку.

— Это Надя, — представилась она.

— Какая Надя? — Голос звучал с искренним удивлением.

— Надя Митрофанова, — чувствуя себя дура дурой, ответила она.

— Простите, но я вас не знаю, — вежливо, но сухо ответствовал голос.

В другой ситуации Надежда после подобного атанде немедленно прекратила бы разговор, но на нее выжидательно смотрел Дима…

— Вы мне сегодня звонили, в библиотеку, — сказала она. — А вчера мы с вами познакомились недалеко от метро «Медведково». Вы еще мой платок подняли. Помните?

— Простите, нет.

— Да как же нет?! А кто мне диск сегодня передавал, вместе с мальчишкой?

— Простите, но вы, девушка, по-моему, меня с кем-то спутали.

— Передо мной ваша визитная карточка. Вы дали мне ее вчера. Вы Георгий Алексеевич Ершов?

— Н-да.

— И ваш телефон: 764-…?

— Точно.

— Тогда, значит, — с досадой проговорила Надежда, — вашими визитными карточками завладел какой-то проходимец. Какой-нибудь мистер Хайд. Ходит и раздает их направо-налево. Извините и до свидания.

Она сердито нажала на кнопку «отбой» — не дожидаясь, покуда в трубке дозвучит до конца учтивое:

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

6

Подробнее об этом можно прочитать в романе Анны и Сергея Литвиновых «Рецепт идеальной мечты», издательство «Эксмо».

7

Шекспир В. Гамлет, акт 3, сцена 4. (Перевод Б. Пастернака.)