Внебрачная дочь продюсера

Анна и Сергей Литвиновы, 2008

Студентка юрфака Олеся Евдокимова проработала в детективном агентстве Ника Кривошеева всего две недели, а он уже дал ей сомнительное задание: соблазнить известного кинопродюсера Брагина. Лесе без труда удалось увлечь стареющего ловеласа, и Брагин пригласил ее в свои апартаменты на Патриарших. Чтобы собраться с духом перед решающей частью дела, Леся убежала в ванную, а когда вернулась, то с ужасом обнаружила, что Брагин мертв! Кто-то незаметно проник в квартиру и так же незаметно покинул ее… Леся попыталась скрыться, но в подъезде ее окликнула консьержка. Теперь девушку наверняка обвинят в убийстве! Начав собственное расследование, Леся поняла – ее шеф Ник Кривошеев поделился с ней далеко не всей информацией…

Глава 3

«Чтобы выжить, ты должна измениться».

Лесе показалось, что кто-то рядом произнес эту фразу вслух. Она даже оглянулась. Но в вагоне воскресного метро ровным счетом никому не было до нее никакого дела. Раслабленные по случаю выходного москвичи ехали по хозяйственным делам и развлекаться. Натуральный глюк. Или внутренний голос. «И если так, он прав, — подумала Леся. — Я действительно должна перемениться. Стать другой. И не просто изменить свою внешность, а переродиться полностью».

Хотя убийство в ее жизни случилось впервые, желание вылезти из собственной шкуры, перелицевать ее, надеть заново и стать другой охватывало Лесю не первый раз. Сначала — когда она поступила в столичный вуз, и тогда, на волне эйфории от своего успеха, ей казалось, что вдали от дома, постылого города, грубых нравов жизнь ее станет совсем иной: солнечной, веселой, полной огня и интересных встреч.

И в первую же неделю столичного жития — еще даже первое сентября не наступило — она приняла приглашение «потусоваться» от одного милого и очень взрослого третьекурсника, работавшего в приемной комиссии. Однако ничего хорошего в итоге не вышло. Она еще смогла вынести его сопение в кинотеатре и даже руку у себя на плече, но вот его жаркое дыхание у щеки и попытка слюнявого поцелуя вывели Лесю из себя настолько, что третьекурсник получил, и пребольно, кулачком в лицо…

Когда она устроилась на квартире и начались лекции, Леся повторила попытку с красавчиком мажором (папа работает в генпрокуратуре, мама доцент, своя иномарка). Она надеялась, что переменится, не зря ведь говорят, клин клином вышибают, и еще было интересно — чисто научное любопытство, своего рода медицинский эксперимент, — до какого предела она сможет дойти. Пусть преодолевая отвращение, напрягая все силы, сдерживая себя — чтобы не закричать, не начать вырываться… Однако… После того, как Леся вынесла поцелуйчики в губы, ее кавалер вскочил с дивана и стал собираться.

— Что случилось, куда ты? — спросила она.

— Пойду себе резиновую куклу куплю, — с ехидной злобой бросил юноша, натягивая куртку.

— Что? — Лесе показалась, что она ослышалась.

— Она хоть не напрягается, как ты, — усмехнулся мажор на прощание. — Один тебе совет, Леська: расслабься, и люди к тебе потянутся.

Так она получила свой первый, но весьма болезненный столичный урок: Москва бьет с мыска. Здесь мягко стелют, да жестко спать. Тут никто тебя не поддержит — особенно если ты на чужом поле станешь играть в чужую игру.

Оставалось быть самой собой. Посвящать себя, как дома, книгам, кино, учебе. Вдыхать сладкий аромат библиотек. Писать блестящие рефераты. Четко, логично отвечать на семинарах.

И иметь ту же репутацию, что и в школе в родном городе. Среди всех зубрил и ботаников на факультете она считалась самой закоренелой. Отличницей. Правильной девочкой: никаких шпор, никаких рефератов, скачанных из Интернета. Она всего добивалась сама, своим умом, логикой и усидчивостью. Поэтому и не оставалось времени на разные глупости. Поэтому и стала Леся, чего уж там греха таить, в студенческой среде изгоем. Школьная история повторялась. От себя не убежишь. Она и в университете стала белой вороной. Уважаемым, порой даже достойным восхищения — но чужаком. Регулярной не-посетительницей клубов, дискотек, танцулек, вечеринок. Той, у кого никогда не бывает романов. Той, что решительно, резко и даже порой грубо посылает парней.

— Сходим в кино?

— Нет.

— Может, в кафе?

— Нет.

— Погуляем в парке?

— Ни в коем случае.

— Леська, попьем пивка?

— Нет.

Нет. Нет. Нет. Нет.

И когда парни приставали со своими дурацкими нудными «почему?»: «Почему не пойдешь, почему ты не хочешь?..» — что она могла им рассказать? Только неправду. И она отвечала: «Нет, и все». А про себя добавляла: «Потому что все бесполезно».

За ней (она слышала сама) закрепилась (наверное, не без участия ее второго, и последнего, кавалера, мажора) обидная кличка Ледышка. И еще: Фригидная. И — Рыба Ледяная. И если двумя последними прозвищами однокурсники награждали её в основном все-таки за глаза, то насчет Ледышки они практически не стеснялись. Леся сама не раз слышала: «Не, с Ледышки можно денег не просить, она все равно на тусняк не пойдет…»

Что ж, пусть будет так.

Лучше лед, чем грязь.

Лучше заморозка, чем боль без наркоза.

Анестезия предпочтительней, чем страдание…

Да и поди плохо: ни от кого не зависеть. Быть спокойной, уверенной, выдержанной, хладнокровной. Далеко не самые плохие качества для юриста…

Но вот вчера… В незнакомой и непонятной, блестящей и притягивающей киношной среде, где ни одна душа не знала о ней, Лесе удалось на один вечер стать иной. Интригующей, волнующей, притягивающей взоры. Обольстительной. Да что там говорить: вчера — как ни странно сие было, страшно и волнительно — она впервые в жизни, что называется, сняла мужика.

Словно какая-нибудь оторва. Девочка из эскорт-услуг.

— Значит, вы студентка, — бархатисто молвил Брагин (седой Борисоглебский к тому моменту уже слинял, растворился в толпе гостей и оставил ее с продюсером наедине). — А какого вуза?

— А вы угадайте, — кокетливо улыбнулась она, обводя указательным пальцем свой бокал с шампанским.

— ВГИК?

— Нет.

— «Щука»?

— Мимо цели.

— «Щепка»?

— Опять в молоко. Вы плохо стреляете, Иван Арнольдыч.

— Просто Иван, — он влажно, со значением посмотрел ей в глаза. — Когда нужно, я всегда попадаю точно в цель.

Она заливисто засмеялась, словно откровенная гусарщина в устах продюсера ужасно ее рассмешила…

Возможно, свою роль сыграла пара бокалов прекрасного французского шампанского, которое Леся, человек принципиально непьющий, специально выпила во время приема, для того чтобы раскрепоститься.

И ей — надо быть честной перед собой — было приятно (впервые в жизни приятно), когда Брагин на нее повелся. В тот миг Леся испытала новое, доселе незнакомое ей чувство. Стало страшно-приятно, приятно-страшно — будто бы судьба обещает ей, что очень скоро случится нечто хорошее…

Потом, правда, это чувство испарилось, и довольно быстро — особенно когда продюсер недвусмысленно предложил посетить его квартиру, чтобы «посмотреть гобелены»… Однако… Когда Леся кокетничала с Брагиным, а до того — полвечера флиртовала со стареньким Борисоглебским, она чувствовала себя совсем другой. Соблазнительной, пьянящей, сводящей с ума, радостной, искристой…

И уж никак не Ледышкой…

Но как ужасно кончился ее первый (и, наверное, последний) опыт соблазнения! Лесе снова представилось распростертое на белом ковре безмолвное тело продюсера, и она почувствовала, как к горлу подступает дурнота. Усилием воли отогнала картинку. «Надо не вспоминать (дурацкое занятие!), а думать о будущем. О том, как выбраться из переделки.

Теперь у меня и выхода другого нет, чем перемениться, — подумала девушка. — Тем более что я и способ знаю. Спасибо, прочитала в годы одинокой юности бессмертную книгу господина-товарища Станиславского «Работа актера над собой». Итак, чтобы выглядеть другим, надо стать другим. Почувствовать себя другим…»

Нигде — ни дома, ни на улице, ни на скучной лекции — Лесе никогда не думалось так хорошо, как в московском метро. Разумеется, не в «часы пик», когда приходилось сражаться за место в вагоне, а в летний выходной, как сегодня, когда можно спокойно расположиться на скамейке, воткнуть в уши плеер, слушать музыку и размышлять…

Люди входили и выходили, Леся прикрывала глаза, чтобы не видеть их лиц и рекламных плакатов на стенах и окнах вагона, и мысли текли спокойно, связно, без суеты, волнения и самоедства…

Вот и сейчас, по пути от «Кузьминок» до «Курской», она (как ей казалось) все поняла про себя сегодняшнюю. И все для себя решила.

И в «Кузьминках», и на «Таганской» (где Леся делала пересадку) ей встречались постовые, однако они взирали на нее без всякого интереса: хорошо одетая, хоть и слегка помятая, возможно, после бессонной ночи, однако явно не кавказских кровей и держится уверенно — значит, документы в порядке, регистрация имеется, не подкопаешься, зачем зря время терять…

«Значит, — думала Леся, — с убийством Брагина меня еще не связали. А даже если вдруг связали — в розыск (как и предсказывал вчера Ник Кривошеев) пока не объявили».

Леся вышла из метро на «Курской-кольцевой».

В киоске у метро выпила растворимого кофе из пластикового стаканчика и съела слоеную булочку.

Легкий завтрак придал девушке сил. Если б еще так не натирали новые туфли на слишком высоком для Леси, десятисантиметровом каблуке…

Она перешла по подземному переходу Садовое кольцо. Здесь, в переулках, в неприметном подвале, Леся открыла для себя вожделенную пещеру Али-Бабы: огромный стоковый магазин, куда свозили не распроданные тряпки из модных бутиков Москвы. Леся паслась в нем уже второй год: присматривалась, выбирала, мерила. Одно расстройство: несмотря на двойную-тройную уценку, многие вещи она все равно не могла себе позволить. Но теперь…

Аванс, полученный от Ника, можно сказать, жжет карман. Кто знает, как дальше повернется ее судьба. Может, завтра-послезавтра менты просто отнимут у нее зеленые бумажки… И сегодня последний день, когда она живет полной жизнью.

…Леся вышла из магазина-подвала через полтора часа. Ее захлестывала эйфория. Ах, какие удачные покупки она сделала!..

Прямо в магазине она переоделась. Исчезла полуделовая-полусексуальная секретарша, щеголявшая на вчерашнем приеме. Блузка с декольте, и юбка выше колен, и деловые туфли скрылись в недрах только что приобретенного рюкзачка. Леся выбрала для своей новой жизни агрессивно-спортивный стиль: широкие черные брюки с множеством карманов от Дольче Габана и антрацитовую, с серебристой отделкой, рубашку той же фирмы. Наряд дополнили черные мокасины, похожие на кроссовки (или кроссовки, похожие на мокасины). А черный объемистый рюкзачок ей просто подарили — как оптовой, типа, покупательнице.

У сердобольной продавщицы еще и пластырь нашелся, чтобы залепить Лесину стертую ногу.

Словом, из магазина девушка вышла донельзя довольной. И преображенной.

Витрины тихого переулочка, по которому она отправилась в сторону центра, отражали уже не секретаршу-отличницу, которая вчера предприняла робкую попытку стать, хотя бы на один вечер, раскованной соблазнительницей. Теперь в стеклах бутиков и продмагов, мимо которых шла Леся, мелькала Девушка в Черном. Стиль то ли байкерши, то ли скейтерши, то ли «оторви и брось», то ли «я вся твоя»…

Когда Леся очнулась от эйфории покупок, то обнаружила, что находится в той части столицы, где, кажется, еще ни разу в жизни не бывала. Для Леси, осваивавшей Москву, практически не осталось «белых пятен» внутри Садового кольца (как и на «Коломенской», где она снимала квартиру, и близ «Университета»). Однако участок, где она шла, пока оставался для нее табула раса, чистым листом. Генеральное направление — в сторону Кремля — девушка выдерживала, а вот переулки казались совсем незнакомыми.

Людей по случаю солнечного воскресенья на улицах встречалось мало. Одинокая старушка протащится в продуктовый, неопохмеленный собаковод выведет свою питомицу, пронесется с загнанным видом парочка абитуриентов…

На перекрестье двух улиц Леся наткнулась на вывеску: «Салон красоты „Огюст Ренуар“. Судя по громадным копиям картин одноименного художника в витринах (одна — „Портрет Жанны Самари“, вторая — „Танец в городе“), салон был не из дешевых. Однако свое преображение Леся отнюдь не завершила, после покупок дизайнерских вещей в крови бурлила здоровая наглость, поэтому девушка смело толкнула дверь внутрь.

Разумеется, салон оказался куда богаче, нежели цирюльня в окраинной многоэтажке, где обычно приводила себя в порядок Леся.

От стойки немедленно поднялась холеная девушка в форменной блузке с бейджем и с заученной улыбкой спросила:

— Здравствуйте, чем я могу вам помочь?

Чем наглее обращаешься с подобными барышнями, тем больше они тебя уважают — это столичное правило Леся уже успела усвоить. Она небрежно молвила:

— Вот, решила опробовать ваш салон. Мне нужно сделать стрижку и покраситься. Прямо сейчас.

Кресла в парикмахерской пустовали. Летнее воскресенье — совсем не горячее время в салонах красоты.

— Одну минуту, я узнаю, — рецепционистка углубилась в компьютер. После глубокомысленного изучения проговорила: — Мастер освободится через пятнадцать минут. Будете ждать?

— Подожду, — снисходительно бросила Леся.

«Интересно, от чего освободится мастер? — подумала она, оглядывая пустой зал. — От сна?»

— Присаживайтесь, — выдавила улыбку рецепционистка, — принести вам чай или кофе?

— Кофе, пожалуйста, — милостиво кивнула девушка, — только без сливок и сахара.

Дежурная испарилась. В соревновании понтов — обычном московском спорте — они с Лесей пока, пожалуй, сыграли вничью.

Вскоре явился кофе (хотя и не эспрессо, однако гораздо лучше, чем из пластикового стаканчика на Курском вокзале). Следом подтянулась парикмахерша. Она с первого взгляда показалась Лесе совсем иной, чем рецепционистка: теплой и уютной, словно булочка. В голове мелькнуло: «Могу держать пари, родом она не из столицы».

— Здравствуйте, — радушно молвила мастерица. — Присаживайтесь, свой рюкзачок можете поставить сюда. Пойдемте теперь головку помоем.

Когда парикмахерша выслушала пожелания Леси, она искренне огорчилась.

— Ох, зачем, деточка? У тебя такой модный цвет волос, практически натуральная блондинка, да ты и не красилась никогда, верно?

— Нет, но хочу! — весело заявила Леся. — Есть идея измениться, кардинально и радикально.

— Экспериментов хочется? Дело хозяйское… Впрочем, вы, молодые, как над собой ни издеваетесь, все вам к лицу. Что ж, головка у тебя красивая…

В глазах мастерицы, заметила Леся в зеркале, сверкнул огонек вдохновения.

Ближайший час был заполнен милой болтовней двух женщин. Только Леся, повинуясь внезапно накатившему вдохновению, наврала о себе практически все. Ее теперь звали Кристина, и училась она не на юрфаке, а в «Щуке», и приехала в столицу не из Сибири, а из «Владика», то есть Владивостока.

«А что, — думала Леся, — когда-то я мечтала стать артисткой, и у меня получалось, я даже в студии в Доме культуры блистала… А имя сменить вообще раз плюнуть: говорят, проститутки, что в Москву приезжают, все поголовно переименовываются. Они себе внушают, что на время работы другими людьми становятся, поэтому все, чем они занимаются, происходит как бы не с ними…»

Плавное течение их с мастерицей разговора затормозилось лишь единожды, когда роскошные светлые волосы упали на черную простыню, в которую была укутана Леся, и на шее у нее обнажилась татуировка: небольшой жук-скарабей, вгрызающийся в основание черепа.

— Ой, деточка! — непосредственно воскликнула мастерица, узрев скарабея. — А ты непростая!

— Люди все непростые, — философски ответствовала Леся. А что она могла еще сказать? Ведь не сообщать же случайной собеседнице, что она сделала татушку, пытаясь первый раз перемениться, когда в десятом классе влюбилась в наглого рокера Макса. Макс так и не догадался о ее чувствах, и Лесино стремление изменить свой характер и судьбу окончилось тогда ничем. А скарабей, надежно прикрытый волосами, стал ее талисманом, тайной, о которой не знала даже мама. И вот теперь татушка впервые является свету…

В конце стрижки Леся зажмурила глаза и открыла их только, когда парикмахерша удовлетворенно сказала: «Ну, вот и все».

Преображение оказалось полнейшим. В первый момент Леся даже не узнала себя в зеркале. Очень короткий, мальчишеский ежик, к тому же выкрашенный в черный цвет, обнажил высокий лоб, аккуратные ушки, длинную шею. Карие глаза еще больше потемнели, смотрели упрямо, с вызовом.

Девушка дала цирюльнице огромные (в ее понимании) чаевые — сто рублей и спросила, откуда та родом.

— Из Екатеринбурга, — был ответ.

Интуиция Лесю не обманула: мастерица оказалась не москвичкой.

Парикмахерша добавила с оттенком грусти:

— Шестнадцать лет, как приехала пробиваться — с тех пор и бьюсь. Как рыба об лед.

Стрижка обошлась примерно во столько, сколько Леся тратила на пропитание в неделю, но она не жалела. Результат того стоил. Отовсюду из зеркал смотрело на нее эффектное отражение. Она стала совсем иной.

Однако стрижка оказалась не последним этапом на пути ее преображения. Продвигаясь дальше в сторону центра по пустынным уличкам и переулкам, Леся углядела в неприметном подвальчике тату-салон.

Через полчаса она вышла оттуда с небольшой стальной сережкой в правой брови.

Серьга довершила ее новый облик. Она придала измененному лицу восхитительную асимметрию. К тому же что теперь запомнит любой свидетель, посмотревший на Лесю? Первым делом — серьгу. Далее — очень короткую стрижку. А если он вдруг оглянется вслед, то в глаза ему бросится скарабей на обнажившемся беззащитном затылке. Ничего общего с блондинкой в офисном костюме и на высокой шпильке, что вышагивала вчера рядом с продюсером Брагиным.

В новом обличье Леся чувствовала себя, словно в шапке-невидимке.

Она вышла на Маросейку, дошлепала пешком до «Китай-города» и спустилась в метро. Многие встречные, и мужчины и женщины, обращали на Лесю внимание — но замечали они, главным образом, сережку в брови и короткий ежик волос. Леся осталась довольна своей маскировкой.

* * *

Она вышла из метро на Пушкинской и тут же нырнула в арку в Большой Палашевский переулок.

На мгновение ей стало страшно. Оттого, что вчера она тем же путем шла в ресторан на прием, организованный Брагиным. Или потому, что с каждым шагом Леся приближалась к месту преступления. К тому же день клонился к вечеру, а ей до сих пор не позвонил Ник. А вдруг он так и не появится? Или скажет, что ничем не может помочь ей? Вдруг она останется один на один со своей бедой и ей придется решать самой, где прятаться?

Леся убыстрила шаг. Страх и волнение возникают от избытка адреналина в крови, а адреналин (это азы физиологии!) распадается в результате физической активности. Не случайно детишки, когда недовольны, сучат руками и ножками топают. Ох, сколько же она загрузила в себя знаний, важных и бесполезных, за годы своей одинокой юности!

Леся ступила в самый роскошный район Белокаменной. Когда она на первом курсе изучала столицу и забредала сюда, запросто встречала тут известных актеров — Збруева, младшего Лазарева, Абдулова. С тех пор здесь выросло несколько новейших домов, выглядевших как неприступные крепости (цена тутошних квартир начиналась с трех миллионов долларов). Прибавилось и дорогих ресторанов, и магазинов не для простых смертных. Здесь продавались букеты за пять тысяч рублей, сувениры за десять штук целковых, вино за двадцать, тридцать и шестьдесят… Здесь можно было заплатить за ужин тысячу баксов, и в одном из таких ресторанов продюсер Брагин устроил вчера прием а-ля фуршет по случаю очередной некруглой годовщины своего детища — продюсерского центра «БАРТ». Бог знает, какими неправдами Ник Кривошеев достал приглашение на вечеринку. Сыщик в детали не вдавался, просто растолковал ей задание и объявил цену. И Леся — какая же она была дура! — согласилась.

К ресторану, где она познакомились с покойным, Леся не пошла. На перекрестке с Малой Бронной девушка повернула направо, в сторону Садового кольца. В сторону того дома на Патриарших, где вчера произошло убийство.

Говорят, преступника обычно тянет на место преступления.

Но ведь она — не преступник!

И Леся явилась сюда затем, чтобы осмотреться. Изучить обстановку. Начать свое собственное расследование.

Чем ближе она подходила к дому продюсера, тем сильнее менялось настроение. Неуверенность и страх сменились подъемом и даже эйфорией. Почему вдруг? Наверное, причиной явилось чувство собственного превосходства: она, подозреваемая в убийстве (ведь ее наверняка уже подозревают!), спокойно прохаживается неподалеку от места преступления, никем не узнанная — словно показывает язык всем вместе взятым ментам города Москвы.

Наверное, думала Леся, следственных действий сейчас на месте убийства уже не ведется. Квартиру осмотрели, труп Брагина увезли. Может, опера ведут поквартирный обход, расспрашивают добропорядочных граждан: что они видели-слышали вчера поздним вечером… А граждан-то в Москве раз-два и обчелся, погода хорошая, обитатели шикарного района разъехались по загородам…

Леся пошла по тротуару с внешней стороны решетки Патриаршего пруда. В аллеях кипела жизнь: тусовались неразъехавшиеся школьники, студиозы и абитура, гуляла важная малышня, прохаживались пенсионеры — как минимум, республиканского значения.

Пятиэтажный дом продюсера возвышался на противоположной стороне улицы. Вчера вечером Леся не успела его толком рассмотреть. Теперь она шла не спеша, разглядывая.

Подъезды выходили прямо на улицу. Вон из того, первого, Леся вчера, не помня себя, выбежала в ночь. А где, интересно, находятся окна продюсерской квартиры? Ясно, что на втором этаже, а точнее с ходу и не определишь. Она даже не помнила, какие в брагинской гостиной занавески. Только заметила, что окно было распахнуто.

Кстати, окно было раскрыто и в ванной. Оно там, совершенно точно, выходило во двор. Дворик тихий — значит, кто-то через окно мог забраться в квартиру продюсера. И поджидать свою жертву внутри. Как, интересно, можно попасть во двор?

Оказалось, в центре дома имеется арка. Вчера Леся не обратила на это ни малейшего внимания, ругаясь посреди улицы с Ником. Арка забрана мощной решеткой, однако как раз в тот момент, когда Леся проходила мимо, изнутри двора к воротам подъехала машина. Водитель, не вылезая, высунул руку, приставил к автомату карту, и ворота раскрылись. Машина вырулила на улицу и газанула в сторону Садовой.

«А как жильцы дома попадают во двор? — подумала Леся. — Наверняка в каждом подъезде имеется черный ход…» И правда, припомнила она свои вчерашние впечатления: вот она вышла из лифта на первом этаже… Одна лестница, помощнее, вела мимо консьержки на улицу. Леся инстинктивно бросилась туда — тем же путем, что пришла. Могла бы остановиться, подумать и выйти через черный ход. Тогда бы ее не увидела консьержка. А как бы она выбралась со двора? Что ж, вряд ли он являет собой неприступную крепость… Наверняка есть какой-нибудь ход, лаз…

Но раз имеется запасной выход — значит, убийца мог проникнуть оттуда. Потом поднялся в квартиру продюсера, совершил убийство и так же незаметно покинул место преступления через черный ход.

Хорошо бы проверить свою догадку. Зайти во двор, все осмотреть… Пройтись черным ходом, поглядеть, можно ли проникнуть в брагинскую квартиру через окно в ванной… Но… как она проберется во двор? Леся и без того слишком уж медленно, подозрительно медленно, движется по тротуару мимо дома убиенного… Кстати, сама ее прогулка по тротуару выглядит странной. Ведь прочие прохожие предпочитают идти по тенистой аллее вдоль пруда. По тротуару Леся вышагивает в полном одиночестве…

А вот ее и заметили… Двое мужчин в авто — машина припаркована так, что они располагаются лицом к Лесе… Окна в автомобиле открыты, оба мужика вгрызаются в гамбургеры, запивают колой, однако не упускают из виду девушку, провожают ее профессионально цепкими, настороженными взглядами…

И только миновав их, Леся вдруг понимает, что эти двое, наверное, связаны с правоохранительными органами. Уж больно профессионально жесткие у них глаза…

Когда девушка наконец понимает это, ей хочется припуститься со всех ног, и она только чудом удерживает себя: «У них же в машине есть зеркала заднего вида, а что может быть подозрительней, чем человек, который шел себе спокойно и вдруг сорвался с места, как ужаленный!»

Леся усилием воли усмиряет себя и неспешно доходит до конца решетки, окружающей пруд. Ей кажется, что затылком — стриженым беззащитным затылком и вытатуированным скарабеем — она ощущает взгляды, которыми провожают ее двое мужчин в автомобиле.

И в этот момент в рюкзачке у Леси звонит телефон. Она даже вздрагивает от неожиданности.