Ideal жертвы

Анна и Сергей Литвиновы, 2009

Женщины для него – всего лишь расходный материал. Он использует их, строя свою карьеру и приумножая состояние, а потом уничтожает. Механизм отлажен и не дает сбоев. До тех пор, пока на его пути не встречаются они… Бэла – воспитательница детского сада, закомплексованная и одинокая, но волею случая оказавшаяся наследницей огромного состояния. Лиля – тренер по фитнесу, уверенная в себе, красивая и жесткая, ведь ей всего в жизни приходится добиваться самой, а на плечах – маленький сын и мама-пенсионерка. Казалось бы, силы неравны: на его стороне деньги, жизненный опыт и власть, а женщины доверчивы и беззащитны. Однако на этот раз все сразу пошло не по плану…

Бэла

Санаторий меня поразил — чистый, светлый, ухоженный. Да еще и путевка у меня оказалась, спасибо отцу, самой что ни на есть элитной. Поселили меня в двухкомнатный люкс, кровать с балдахином, на столе ваза с фруктами, по стенам неплохие картины. «И все процедуры у вас оплачены, по ультра-олл-инклюзив, — заверили на рецепшн, — и тренировок любое количество, и любые экскурсии… И заниматься вами будет доктор Старцев, это наш лучший специалист!»

— Да, да, спасибо, — несколько растерялась я.

Честно признаться, я чувствовала себя в роскошном окружении не очень уютно. Случайно расплескала воду по полировке столешницы и до смерти перепугалась, что пойдут пузыри. И с кранами в ванной, какими-то хитрыми, навороченными, разбиралась чуть не полчаса. А уж местное светское общество мне и вовсе не пришлось по душе.

…Отец утверждал, что сюда, в санаторий «Ариадна», съезжаются самые «сливки». Одно из двух: или он жестоко ошибался, или российская элита — полное г… Честное слово: мне куда приятнее общаться с коллегами-воспитательницами в нашем садике (неустроенные, безмужние, с доходами ниже среднего). Да что там, даже наши нянечки (хохлушки или молдаванки без прописки и максимум со школьным образованием) — и те куда симпатичнее, нежели съехавшиеся в «Ариадну» гранд-дамы.

В самое первое утро, когда я вышла к завтраку, со мной едва культурный шок не случился. Потому что я сама, конечно, не делала никакого особого макияжа. И нарядилась всего лишь в джинсы и свежую футболку. Босоножки надела без каблучка. Но выглядела при этом абсолютно белой вороной. Прочие же девушки, женщины и дамы (отдыхал в санатории почти сплошь слабый пол) дружно, будто между собой сговорились, явились в столовую в спортивных костюмах. И в шлепанцах. И в большинстве своем лохматые (не исключено, конечно, что я ничего не понимаю в модных стрижках, и за художественный беспорядок на своих головах они отвалили немалые деньги). А многие еще и с красными глазами и с ощутимым похмельным запашком. Запашком такой силы, что никаких сомнений не оставалось: они полночи выпивали, и выпивали крепко. Ничего себе люди здесь оздоравливаются!

Одна из девиц — в совсем уж несолидном бумазейном костюме (на штанине, впрочем, вызывающим золотом горел лейбл: «Джуси кутюр») — дурашливо приветствовала меня:

— Ой! Ты откуда такая красивая?..

Подобные вопросы всегда ставили меня в тупик. Как, интересно, на них отвечать? По существу — «я, мол, из Москвы?» Или — «сама ты дура»?

Впрочем, девчонка ответа, кажется, и не ждала. Протянула мне свою ладошку, буркнула:

— Катюха.

— Бэла, — представилась я.

— Ух, ничего себе! Узбечка, что ли? — округлила глаза новая знакомая.

— Сама ты узбечка. Сокращенное от Изабель, — пожала я плечами.

И похоже, прибавила себе очков, потому что Катюха уважительно пробормотала:

— Не, Изабель — фигня. А Бэла — это красиво. Как у Лермонтова, он почти что мой земляк. Пойдем за мой стол?

— Пошли, — благодарно улыбнулась я.

Пока мы завтракали, девица трещала без умолку. Свою болтовню она, впрочем, называла вводным инструктажем: «Ты ж, Бэллочка, новичок, а я здесь уже вторую неделю отдыхаю».

Инструктаж, правда, практически не касался медицинских процедур или, скажем, экскурсий. Зато девушка охотно рассказывала про то, что тренеры-мужчины здесь красавчики — особенно Степан, тот, что плавание ведет. А вот инструкторши по шейпингу — провинциальные курицы: «И сами ничего не умеют, и клиента заставить не могут». Впрочем, сказала Катя, со вчерашнего дня в «Ариадну» новую инструкторшу взяли, зовут Лилька. Вот та — ничего, строгая. И по жизни вроде нормальная… Врачи, в Катиной аттестации, в «Ариадне» работали сплошь импотенты — «только Георгий Семенович и мужик, а остальные лохи». Ну, а самого большого числа комплиментов удостоился бармен Ромчик — умеющий смешивать изумительные коктейли…

Уже к середине завтрака у меня от Катиного лепета начала трещать голова — говорила она громко, да еще и с каким-то незнакомым, явно не московским акцентом. Но, поняла я с ее слов, в столице девушка вращалась в самых высоких кругах, жила на Рублевке, ездила на «Ауди». В общем, та самая элита, с которой мне следует брать пример.

Я еле дождалась, пока Катерина слопает последний круассан (всего за время завтрака она их уничтожила четыре — как, интересно, собирается худеть с таким аппетитом?), и с удовольствием с ней распрощалась.

…Еще вчера вечером, когда я регистрировалась на рецепшене, мне выдали бумажку с персональной программой. В ней значилось:

9.00 — завтрак.

10.00 — консультация терапевта

11.00 — занятия (аэробика)

12.00 — доктор Старцев (психолог)…

…Отец, провожая меня, напутствовал: «Не теряй, Бэлочка, ни минуты. Постоянно присматривайся, запоминай, учись, впитывай…»

Что ж, иронично подумала я, завтрак прошел не без пользы. Я усвоила, что элита нынче ходит в костюмах-размахайках и болтает с такой скоростью, что нам, простым людям, и словечка вставить не удается… Чему-то меня научат консультация терапевта и занятие аэробикой (первое в жизни)?

Однако врач (с многообещающей фамилией Нобель) оказалась вполне адекватной теткой. Расспросила, осмотрела, назначила анализы… Впрочем, не дожидаясь их результатов, написала заключение: «Практически здорова. Нагрузки средней и высокой интенсивности». С этой бумаженцией я и направилась на тренировку. Занимались здесь, оказывается, не в группе, а тет-а-тет с инструктором. Мою тренершу звали Марьяной — и она мне не понравилась чрезвычайно. Вся какая-то скользкая, услужливая: «Да не желаете ли вы?.. Да не будете ли так любезны?..» А глаза при этом — равнодушные и злые. И я для себя решила: в следующий раз надо обязательно записаться к той новенькой, о которой говорила Катюха — к Лиле.

Зато следующий пункт в моем списке — доктор Старцев… Он меня просто поразил.

Я очень тяжело схожусь с людьми. Да что там: я их даже боюсь. Каждый человек, считаю я, заботится лишь о себе любимом и заинтересован исключительно в личном благополучии. Мне легко лишь с маленькими детьми — вот те распахнуты всему миру, и смеются искренне, и радуются тебе не потому, что им что-то от тебя нужно, а от души. А взрослые — каждый из них преследует исключительно свои цели.

Но доктор Старцев… Может, это, конечно, профессиональное, или он просто замечательный актер. Едва я вошла в его кабинет, как он вскинул на меня угольки своих темно-карих глаз, и приветливо улыбнулся, и усадил меня в кресло, и отправил медсестричку за чаем (и ведь как-то узнал, почувствовал, что люблю я именно черный, обязательно с кружочком лимона)… Я не скажу, что пропала (вообще не люблю этого глупого, из фальшивых женских романов, слова). Но мне сразу стало так легко-легко. И отчего-то захотелось рассказать доктору и про то, как мне бывает грустно, когда я поздними вечерами возвращаюсь домой на электричке — всегда одна… И как мне всю жизнь не хватало отца. И как он вдруг, когда я стала уже совсем взрослой, появился — и своим появлением создал в моей жизни, кажется, еще больше проблем…

Доктор же вышел из-за своего стола. Приблизился ко мне. Ненавязчиво, но уверенно коснулся моего плеча. И неожиданно озвучил ровно ту мысль, что крутилась в моей голове:

— Бэла! У меня такое ощущение, что мы с вами знакомы очень давно…

И от этих слов мне стало еще легче и веселее.

…Впрочем, больше никаких вольностей доктор (Георгий Семенович — именно его, поняла я, Катюха за завтраком и нахваливала) себе не позволил. Вернулся за свой стол и начал задавать обычные медицинские вопросы: сколько мне лет? Чем болела? Давно ли у меня проблемы с весом? Чем болели родители? Я машинально отвечала. Про отца сказала, что он с нами не жил и о его болезнях я не знаю, и что теперь он вроде бы здоров и успешен. А когда врач закончил заполнять медицинскую карту — закрыл и отложил ее в сторону — то удивил меня снова. Вдруг произнес:

— Бэла! Вы ведь дочь Ивана Малыгина, я правильно понимаю?

— Правильно, — буркнула я.

— Это… тот самый? — не отставал Старцев. — Владелец заводов, газет, пароходов?

Похоже, слава об отцовских миллионах широко шагала по стране.

И я не без некой гордости кивнула:

— Да.

— Но вы работаете воспитателем в детском саду… — задумчиво произнес доктор. — Полагаю, это своего рода вызов?

Ну, тут уж он ошибается. Я едва не ляпнула, что место директора в каком-нибудь из своих филиалов папаня мне и не предлагал, но в последний момент удержалась. С чего это я буду признаваться в том, что на самом деле бедна, как церковная крыса? Пусть Старцев считает меня одной из них. Из богачек. И я с умным видом кивнула:

— Да, Георгий Семенович, это мой осознанный выбор. Потому что делать из детей умных людей не менее интересно, чем делать деньги.

— Вы правы, абсолютно правы, — с готовностью кивнул доктор. И добавил: — К тому же, я догадываюсь, вам с детьми общаться проще, чем со взрослыми…

Я вздрогнула: как он почувствовал, что малышня действительно моя единственная отдушина?

Старцев продолжал:

— Но вы знаете, я давно пришел к выводу, что взрослые — они на самом деле такие же дети! Беспомощные, искренние, любящие. И нужно лишь сделать определенное усилие, чтобы вытащить их добрые качества из-под защитного панциря.

Я в изумлении смотрела на него. Далеко же наш разговор ушел от сбора анамнеза и медицинских назначений!

А доктор вновь резко сменил тему. Внимательно, ласково посмотрел на меня и произнес:

— Знаете, что я еще понял? Вам нужно обязательно научиться танцевать.

— Что-о? — опешила я.

— Танцевать, — повторил он. — Причем я не современное дерганье, конечно, имею в виду. Вальс. Танго. Фокстрот. Вы ведь никогда танцами не занимались? А если занимались — то быстро бросили, верно?

И снова не в бровь, а в глаз.

Я безумно с раннего детства была влюблена в роскошные платья, и танцевальные туфли на каблучках, и элегантных, в черных фраках, кавалеров… Мама даже водила меня, девчонку, в секцию бальных танцев, и это стало чуть не самым большим разочарованием в моей жизни. Потому что в нашей группе на двадцать девиц оказалось всего трое мальчишек. И доставались они, естественно, самым пробивным, самым гибким и самым стройным. А я была закомплексованным, робким, неповоротливым бочонком. Вот и танцевала всегда одна, в последних рядах — но только разве вальс можно исполнять в гордом одиночестве?.. А потом меня из секции и вовсе попросили. Преподавательница сказала маме — причем в моем присутствии:

— Советую вам закончить этот цирк. Все равно у вашей дочери никаких шансов. А танцевать одной, без партнера, просто глупо.

…Прошло много лет, и старая детская травма вроде давно должна бы зажить, но до сих пор, когда я случайно наталкивалась по телику на танцевальные конкурсы или, еще хуже, репортажи, скажем, с венских балов, мне всегда хотелось плакать.

…Старцев неожиданно попросил:

— Встаньте, Бэла.

Я послушно поднялась.

И он вдруг уверенно (и нежно!) заключил меня в объятия и закружил по комнате в вальсе. Боже мой! Давняя детская репетиторша всегда утверждала, что у меня проблемы и с ритмом, и с координацией, и с пластикой. А тут, хотя мы танцевали впервые, и в тесном кабинете, и даже без музыки — у меня получалось абсолютно все! Я знала, чувствовала, когда темп нужно ускорить, а когда — замедлить. Когда отдаться на волю сильных рук доктора, а когда, наоборот, перехватить инициативу. Когда прижаться к нему — а когда отдалиться…

Когда танец был закончен и Старцев вновь усадил меня в кресло, он в искреннем восхищении (тут ошибиться невозможно!) произнес:

— Бэла! Вы изумительно танцуете. И я хотел бы… потанцевать с вами еще. В более благоприятной обстановке. Скажем, завтра вечером. В семь часов. Давайте встретимся в баре, а потом решим, что дальше. Договорились?

Я опешила. Кажется, врач назначает мне свидание?! Но… Разрешено ли здесь это? И потом: ему явно уже лет пятьдесят, не меньше. И он наверняка женат. И вдруг он назначает свидания всем своим пациенткам и всех пытается соблазнить — а мне совсем не хотелось выглядеть дурочкой, которая бросается почти незнакомому мужчине на шею по первому зову.

Я твердо произнесла:

— Вообще-то, Георгий Семенович, я хотела бы ограничить наше общение медицинскими рамками.

Сказала — и напряглась: вдруг он обидится? И скажет: «Ну, и ищи себе тогда другого врача!»

Но доктор лишь рассмеялся:

— Не волнуйтесь, Бэла. Танцы — это часть терапии.

— Терапии? Какой?

— Ну да, вы же пока не в курсе… Я — ведущий в России специалист, избавляющий от избыточного веса.

— Это я уже знаю.

Старцев будто не расслышал моей реплики и продолжил:

— Многие ошибочно именуют мой метод кодированием, однако не все столь однозначно. При банальном кодировании в подсознание закладывается запрет на употребление вредных продуктов. Однако сорваться легче легкого. Достаточно лишь оказаться на фуршете… или просто сильно проголодаться — и пациент решает, что от одной булочки ничего плохого не случится. А дальше следует еще булочка, потом еще — и все лечение насмарку. По статистике, более половины пациентов срывается в первые же недели. Я же намерен излечить вас кардинально. Изменить ваше мироощущение. Превратить вас в элегантную, стройную, уверенную в себе красавицу. А для достижения этого результата нам с вами придется работать комплексно. И долго. Не только здесь, в кабинете, но и в неформальной обстановке. Мне нужно понять вас, прочувствовать, настроиться на вашу волну. Лишь тогда наше лечение будет иметь успех. Посему, если хотите преобразиться, не спорьте — завтра вечером мы с вами идем танцевать.

Он властно и уверенно взглянул на меня, и в его глазах я прочитала: доктор говорит правду, да не совсем. Терапия терапией, но, пожалуй, я для него не просто пациентка. Я ему явно нравлюсь как женщина. Или ему мои мифические миллионы нравятся? Хотя непохоже. Старцев, сразу видно, и сам человек обеспеченный, часы на запястье дорогущие, галстук из натурального шелка. Да и нет у меня никаких миллионов, за которые стоило бы бояться…

И в меня будто бесенок вселился. Почему, собственно, и нет? Я вновь перехватила взгляд изумительных, проникающих до глубины души глаз доктора, и меня словно теплой морской волной обдало. Да плевать на все условности! Ведь, по большому счету, это самый первый человек в моей жизни, кто заставил мое сердце затрепетать. Ну, и пусть я у него одна из многих. Зато мне с ним хорошо, как ни с кем. Даже в медицинском кабинете. А каково будет в баре — или куда мы там с ним пойдем?

Конец ознакомительного фрагмента.