Медовый заговор

Анна Яковлевна Яковлева, 2021

Александра Брусенская – идеалистка. Семнадцать лет она безответно любит бывшего однокурсника, владельца частной клиники и красавца Валерия Петровского. Кажется, Шура готова на все, только бы любимый обратил на нее внимание. Однако нейролингвистическое программирование оказывается бессильно, сложное окрашивание волос и современный макияж только усугубляют ситуацию: превращение бывшего кореша и оруженосца в привлекательную девушку пугает Валерия. Александра в отчаянии. За советом она обращается к нечистому на руку дельцу – бывшему тестю Петровского. Вместе они изобретают план, как загнать Валерия в ловушку. Но в ловушке оказывается сама Александра. Куда же привело ее отчаяние?

… Пятница в редакции информации началась с будничного светопреставления.

В коридоре стояла беготня, хлопали двери, перекрикиваясь, разъезжались на запись корреспонденты.

— Катя! Катерина! С тобой Аношин поедет! — донесся крик из кабинета главного редактора. — У него две записи сегодня. Забросишь его по пути, и договоритесь, назад тоже вместе приедете!

— Как на пожаре, — поморщилась Катя. С недовольным видом она вернулась к двери с табличкой «Главный редактор редакции информации Е. А. Соловьева» и остановилась в проеме. — Ленсанн, а где он?

— Начитывается в студии. Подожди его внизу.

Кивнув, Серикова понеслась к лифтам.

— Машину сразу отпустите, — снова заорала ей вдогонку Соловьева. — Степура ее ждет!

— Поняла! — отозвалась Катя уже от лифтов.

В шахте скрипнуло, кабина замерла, двери разъехались, и навстречу Катерине шагнула Ивона Петкова. Петкова была высокой и худой, Катерина — низенькой и упитанной. Вместе они смотрелись, как дуэт комиков Пат и Паташон.

— Привет! — Катя сделала стойку. — Ты мне на понедельник кадр сделаешь?

— Что-нибудь придумаю, — пообещала Петкова. Взгляд ее невольно задержался на Катином лице.

Катерина не обладала природной красотой, но была ухожена от макушки до пят. Брови идеальной формы, макияж продуман, волосы выкрашены в нужный тон. И все — брови, волосы, макияж, маленькие, обманчивой простоты сережки с кристаллами Swarovski — все в полном согласии и цветовой гармонии, холеное, как английский парк, все радовало взор.

— Давай, дорогая, — пропела Катя и лифт закрылся.

Сделав несколько звонков, Петкова направилась с визитом к главному редактору, «главвреду», как между собой журналисты называли руководство.

В кабинете главного стоял запах разогретого ксерокса, туалетной воды и кофе. За столом для совещаний, спиной к двери сидела выпускающий редактор Кузина.

Седая как лунь Соловьева трясла коротко остриженными кудрями:

— Тухляк. У нас новостная программа… О, Петкова! — Елена Александровна продемонстрировала в улыбке желтоватые крупные зубы.

Ивона не обольщалась: радовала главного редактора не сама по себе Ивона Петкова, а то, что от нее можно получить — кадр в понедельничный выпуск.

Как правило, понедельник страдал отсутствием полновесных новостей, темы для эфира высасывали из пальца. Каждый боевой штык был на счету.

— Я с понедельника в отпуске, — напомнила Ивона.

— Едешь куда-нибудь?

Ивона сморщила нос:

— Да здесь рядом, в дом отдыха «Белое озеро».

— Ну отдыхай, — разрешила Соловьева.

— Хорошего отпуска, — пожелала Кузина, и они обе потеряли к Ивоне интерес.

Сама она давно потеряла к себе интерес.

…Идея с домом отдыха принадлежала маме Капитолины, Евдокии Степановне. Евдокия Степановна работала сестрой-хозяйкой в «Белом озере».

И без подсказок Ивона понимала, что находится в состоянии скрытой истерики, в шаге от какого-нибудь маниакального психоза.

Год пролетел после расставания с Ильей, а болело так, будто все случилось вчера. Разрыв живой ткани не срастался, края не сходились, рана не заживала.

Расстаться-то с мужем Ивона рассталась, но продолжала видеться.

Виделась она с Ильей часто и не по своей воле: Илья работал журналистом в той же телерадиокомпании — вел на телевидении авторскую программу «Взгляд провинциала». Телевидение и радио находились в одном здании, только на разных этажах.

При полном попустительстве злодейки-судьбы Ивона сталкивалась с бывшим мужем в лифте, в коридорах компании, на общих собраниях и на «событиях». Особая подлость и унизительность состояла в том, что сталкивалась Ивона с Дружининым обязательно в те дни, когда выглядела хуже обычного — так ей казалось. И, конечно, после каждой мимолетной встречи и такого же мимолетного кивка Ивону начинало трясти, будто она взялась за оголенные провода. Становилось так худо, что впору лечь и умереть. Или вызвать бригаду психиатров.

Слухи о том, что у Дружинина появилась новая пассия, пронеслись над Ивоной с обжигающей силой самума. Вылезла неприглядная правда: она все еще на что-то надеялась…

Все сильнее хотелось сбежать от всех. Затеряться где-нибудь между Новой Зеландией и Гавайями, на одном из бесчисленных островов Французской Полинезии, вроде Нукуфоту или Нукутити (не путать с Нукутским районом Иркутской области).

Или завернуться в рубище и уйти в пустыню по следам раскаявшихся блудниц. Куда угодно, где нет тягучих глаз Ильи и его запаха — вербы и талого снега вперемешку с терпким мужским и таким родным. Этот запах Ивона вылавливала из всех запахов, как розыскная собака, и по-собачьи тосковала о нем.

Только по этой причине она поддалась на уговоры Евдокии Степановны отдохнуть в «Белом озере».

… Владельцу частной клиники диетологии «Древо жизни» Валерию Петровскому любой мог позавидовать. У Валерия все складывалось как нельзя лучше (тьфу, тьфу, тьфу!) Бизнес его процветал на зависть окружающим, деньги его любили, женщины тоже.

Как у всякого нормального человека, у Валерия Петровского была мечта. Мечтал Петровский о собственном благополучии, но никакого эгоизма в этом не видел: собственное благополучие Валерий напрямую связывал с клиникой «Древо жизни».

Получалось, что мечтал Валерий… о здоровье нации. Иными словами, Валерий Петровский ко всем своим достоинствам был еще и филантропом.

Прямо сейчас перед филантропом Петровским разворачивалась захватывающая перспектива, и в этой перспективе отчетливо проступал абрис флагманского корабля — его оздоровительной клиники «Древо жизни». Запахло иностранными инвестициями, элитной клиентурой и высокими доходами.

Именно он, Валерий Петровский, подготовил эту встречу, засеял поле, поливал, окучивал и удобрял его.

Совершенно не к месту совесть напомнила Валерию, что встреча на пленэре — плод коллективного труда.

Главным персонажем в деле была Фортуна. Отношения с Фортуной у Валерия Петровского были не такими доверительными, как у Сервия Туллия, по ночам она не проникала к нему в спальню, но с бизнесом помогала.

Андрей Маслаков, ныне чиновник в департаменте здравоохранения, Шурка Брусенская и сам Валерий были на подхвате у Фортуны.

Андрей представлял «административный ресурс», а Шурка… Собственно, Шурка была мозгом предприятия, идея и бизнес-план были ее заслугой.

После института Шурка раздобрела, подурнела, что никак не отразилось на ее мозгах. Скорее, наоборот. Это Шурка предложила Валерию долю в уставном капитале дома отдыха. Это в Шуркину светлую голову пришло название будущей клиники — «Lignum vitae». То же «Древо жизни», только на латыни, и звучит как песня.

Это Брусенская под «Белый аист» поделилась с Валерием мечтой о косметическом салоне.

Валерий сложил исходные данные, подкинул мысль о клиниках Маслакову. Маслаков заглотил наживку, жил с ней некоторое время, ходил на работу, делал с дочерью уроки, а потом родил дозревшую и оформившуюся идею:

— Валер, прости, но клиника диетологии — это вчерашний день. — Смягчая резкие слова, Андрей растянул губы в добродушной улыбке. — Сейчас клиенту подавай полный, так сказать, апгрейд. Косметология с диетологией — это хорошо, конечно, но маловато будет. Надо привлекать инвестиции. Выращивать экологически чистые продукты и травы, биодобавки выпускать. Может быть, взять землю в аренду, не знаю. База своя нужна, понимаешь? А это уже совсем другой уровень, согласись.

— Согласен, — промямлил Валерий, испытывая жгучую смесь зависти и ревности: у него мышление было линейным и плоским. И на подобные прозрения он способен не был. Так, обладал коммерческой жилкой, не более…

С этого времени Маслаков начал невидимую глазу работу — вербовку своего шефа Романа Заридзе.

Завербованный Заридзе привлек к проекту гражданина Израиля Михаила Борисовича Спасского. Все как-то стремительно завертелось, и вот они уже утюжат местность. Понятно, что без благосклонности Фортуны ничего бы у них не вышло.

Природа, кажется, тоже ходила в подпасках у Фортуны.

Вода в соседстве с камнями и соснами, воздух, кряканье уток — место было будто создано для помешанных на собственном здоровье ипохондриков. Отказаться от такого лакомого куска мог только идиот. Спасский идиотом не был.

— Боже мой, какая природа! — время от времени вздыхал Михаил Борисович.

— Биджо, наплюй на пыльные пальмы, возвращайся на Родину и наслаждайся природой, — поддел приятеля Заридзе.

При всей своей удачливости Петровский был суеверным, боялся порчи, приворотов и сглаза. Сейчас болезнь обострилась, и Валерию всюду мерещились конкуренты.

Шурка хоть и друг, и свой в доску парень, оруженосец, можно сказать, но слишком умная, и, сама того не осознавая, может оказаться главной конкуренткой.

Чтобы Александра не подлила мутной водицы в мельницу инвестиций, Петровский на время встречи нейтрализовал ее — отправил организовать выпивку, закуску и купить мясо для шашлыка.

Шашлык был коронным номером Заридзе. Роман Георгиевич никому не доверял готовить мясо на углях.

Асфальтовые дорожки объединяли территорию дома отдыха и вели к главной достопримечательности — к озеру.

У озера фланировали две особы, каких полно в доме отдыха, одна длинная, вторая низенькая. Обе не представляли опасности нарождающемуся бизнесу, и Валерий с напускной скукой во взгляде прошел мимо.

— Здравствуйте, Роман Георгиевич, — вдруг мяукнула длинная.

У Петровского под ложечкой засосало от неприятного предчувствия: приветствие Дылды дышало интригой.

Роман Георгиевич буркнул в ответ «Здравствуйте» и отвернулся. Было заметно, что встреча ему неприятна.

Какая-то сила заставила Петровского оглянуться вслед девицам. Дылда тоже оглянулась, и настороженность Валерия переросла в стойкую неприязнь.

Узнай Валерий, что Дылда считает себя полной неудачницей, он бы испугался еще больше! Ведь Дылда могла позавидовать его успехам, а зависть — самое мощное секретное оружие, равного которому пока не изобретено.

Деловая часть встречи подходила к концу, пора было кормить гостей, и Дылда понемногу стерлась из памяти Валерия.

От озера в сторону убегала неприметная тропинка. Мимо кустов малины, елок, плотных зарослей черемухи и осинок она выходила на песчаный мыс. Скрытый от глаз уголок пользовался успехом у постояльцев, искавших уединения. Туда и повел Валерий гостей.

На берегу обнаружилась потемневшая от времени деревянная беседка, накрытый стол и мангал с готовыми углями.

Ветер раскачивал торчащие из песка едко-желтые цветки очитка, пригибал сизые куртины колосняка, трепал концы силиконовой скатерти на столе. Остро пахло речной водой.

У стола в беседке суетилась Александра — Сашка сама любила поесть, и гостей умела накормить.

Нагулявший аппетит прохиндей Спасский принялся смущать Александру игривыми взглядами, пускать пузыри и слюни.

Петровский иронично хмыкнул: Шурка — женщина, которые «есть в русских селеньях», размер super size, на голову выше заезжего гостя и в два раза крупнее. Не иначе, Спасский заскучал в своих палестинах по экзотике.

Неожиданно Валерий разозлился на Спасского и едва сдержался, чтобы не наговорить ему гадостей. Остановило Валерия одно: все-таки за иноземным гостем стоял иностранный капитал.

Петровский перенес свое раздражение на Александру:

— Шур, ты уже иди, — шепнул он ей, — мы тут сами…

И выразительно показал глазами в сторону тропинки.

Сославшись на дела, Александра вскинула голову, с натянутой улыбкой простилась и, чувствуя лопатками заговор, покинула бивуак.

… Правду сказать, удалилось материальное тело Александры, а ментальное осталось на берегу. Там, на берегу озера даже вода потемнела, и воздух загустел от тайны.

Честно говоря, и материальное тело Александры ушло недалеко. Тайна посылала знаки, источала флюиды, потом натянулась поводком между Александрой и беседкой.

Что, если это будущий инветор новой клиники? Поможет ей Валерка или нет? Замолвит словечко о ней или побоится?

Забыв о приличиях, Шура попыталась обойти песчаный мыс с другой стороны и подобраться к берегу через заросли дикой малины, но не преуспела. Промочила ноги в заболоченном овражке, продрогла, искололась и порвала крепдешиновую юбку с воланами.

Время шло, Александра топталась в малиннике, мерзла и шмыгала носом. Всего каких-то сто метров, а ничего, ни словечка не слышно! Ну почему у нее нет подслушивающего устройства?! Или беспроводной видеокамеры для скрытого наблюдения. Или на худой конец высокочувствительного микрофона с похожей на тарелку антенной, какие показывают в кино. Со встроенным моноклем.

Подойти ближе и остаться незамеченной нечего и мечтать — с ее-то габаритами.

В какой-то момент Александре показалось, что она слышит свою фамилию, и в животе у нее стало холодно, как на экзамене. Она вытянула шею и подалась вперед, но так ничего и не различила в шепоте листьев, порывах ветра и вздохах озерной воды.

Ко всем ее неприятностям припустил дождик. Совершенно раздавленная Александра поплелась в дом отдыха, с каждым шагом ощущая, как натягивается поводок.

В кабинете, изнывая от тревоги, уставилась невидящим взглядом в монитор.

Погода окончательно испортилась, дождь припустил, в кабинете было стыло и холодно, но Александра горела как в огне. По большому счету, в данный момент ее мало интересовал дом отдыха «Белое озеро», в котором она работала заместителем директора, и карьера мало интересовала.

Одно желание владело Александрой: чтобы Валерий не забыл о ней. Даже не так: чтобы Валерий о ней думал, помнил о ней и заботился.

Если Петровский ее обманет, останется одно: камень на шею — и в омут. Классическая литература предлагала и другие варианты. Например, отравиться мышьяком. Или броситься под поезд. Пусть небогатый, но выбор.

Александра прикрыла веки. После некоторого колебания от мысли о поезде и мышьяке пришлось отказаться. Мышьяк можно достать только по рецепту. Железнодорожная станция в километре. И электричка, как назло, ходит только два раза в день: в десять утра и в семнадцать вечера. Расписание может не совпасть с настроением. А озеро под боком, в открытом доступе в любое время суток. Так что остается озеро.

Александра представила, как наденет жернов на шею, войдет в воду, станет тонуть, захлебнется, пойдет ко дну… Пролежит в воде несколько дней, разбухнет… Куда уж больше, и так сто с лишним килограммов. Ее выловят, с трудом опознают… Озеро тоже потеряло привлекательность.

Всю сознательную жизнь Александра Брусенская жила надеждой, и в этот раз сделала то же самое: стала надеяться изо всех сил.

Валерий не обманет!

Ее особый, собинный друг сдержит обещание, замолвит за нее словечко, и она займет кресло директора оздоровительного Центра.

…Едва подруги заняли двухместный номер на втором этаже дома отдыха, Капитолина выложила из неподъемной сумки гору бульварных романов.

У Ивоны зарябило в глазах: Нестерова, Вильмонт, Веденская, Анна Гавальда, Сесилия Ахерн и Джуд Деверо. Джуд и добила Ивону.

— А где Достоевский? — поддела она подругу.

— Достоевский? — Капа вытаращила глаза. — Спятила? Я, например, ищу утешение в книжке. А на Достоевского в трудную минуту нельзя положиться, он не утешает. Он наоборот, вгоняет в депрессию. Внушает тебе, что ты подлец, насекомое и тварь дрожащая.

Ивона смерила подругу критическим взглядом:

— Интересно, от чего ты ищешь утешение?

Капитолина судорожно пошарила в голове.

— От человеческой подлости, — нашлась она, — и вообще от жизни.

— Ты, Капа, исключение. Обычные люди в книжках ищут опыт духовных переживаний. Ты права, Достоевский не утешает, он меняет мировоззрение человека, — незаметно для себя стала заводиться Ивона. — Если я — тварь дрожащая, подлец и насекомое, значит, мне надо себя менять, чистить себя изнутри, становиться лучше. А если я белый и пушистый, то зачем мне меняться?

— Хорошо, что ты не Достоевский, — порадовалась не столько за подругу, сколько за себя Капа. Именно она стала первым и единственным читателем романов Ивоны Петковой.

Ивона сразу растеряла весь запал.

— Это точно, я не Достоевский. Я обыкновенная графоманка.

Как раз после развода Ивона и сбежала от действительности в свой первый роман, где правили вечная любовь и верность до гроба.

Роман был готов, и Ивона отправила рукопись в самое могущественное издательство страны.

Но и тут ей не повезло.

В ожидании ответа прошла зима, наступила весна, потом осень. Снова наступил январь, потом февраль…

Несколько раз Ивона звонила в редакцию этого издательства, интересовалась судьбой рукописи. Ее обнадеживали, говорили, что оценки у романа высокие, а рецензии положительные, но рукопись оставалась рукописью и никак не превращалась в книжку. Предпоследняя сладкоголосая редакторша посоветовала написать блок романов, которые стали бы «УТП» — уникальным торговым предложением!

«Как можно ставить в один ряд товары народного потребления и тексты романов?! Дичь какая-то!», — недоумевала Ивона. Однако ее наперсница и подруга Капитолина резонно заметила, что романы — это тоже товар народного потребления.

— Ты пиши, как велено, создай это самое УТП, — утешала, как могла подругу сердобольная Капитолина.

Ивона доверилась интуиции Капы, написала еще два романа, один уникальней другого, отправила их в издательство и через время позвонила. Оказалось, что предыдущего редактора уже нет. Ивона разговаривала с новым, который ничего не знал об УТП. Рукописи отправились на новые рецензии, и все пошло по кругу…

— Петкова! Что за чушь ты несешь? — искренне возмутилась Капитолина. — Да ты, если хочешь знать, пишешь лучше многих и даже лучше этой Ахерн. — Капа потрясла первой попавшейся книжицей.

Это была неприкрытая грубая лесть. Ивона рассмеялась невеселым смехом:

— Спасибо, что не лучше Толстого.

Капитолина поняла, что хватила через край.

— Зря ты так! Одно могу тебе сказать: не бросай писать.

— Меня издадут посмертно?

— Тебя издадут еще при жизни. Будущее за литературой «для цыпочек», — не замедлила выдать Капа. — Знаешь, как по-английски будет «литература для цыпочек»? Чиклит, — учительским тоном изрекла она. В этот момент Капитолина собой любовалась. — Твои книжки утешают, дают надежду на счастье. Пиши! Надейся и верь!

На этот пропагандистский лозунг Ивона не стала отвечать.

— Холод какой, брр, — она передернула плечами. — Хочу домой.

— Не будь занудой, — попросила Капитолина. — Писателю полезно сменить обстановку. Может, ты встретишь здесь своего героя, и он вдохновит тебя на новый роман. Со счастливым концом.

Горячо любимые Ивоной открытые финалы подвергались Капитолиной беспощадной критике. Она отстаивала права читателей, требовала от автора конкретики и определенности: кольца, венца, букета невесты и теста на беременность с двумя полосками.

— Меня вполне устроит, если своего героя встретишь ты, — свернула препирательства Ивона. — Ладно, идем обедать.

…От прогулки по окрестностям «Белого озера» и знакомства с

близлежащими фермерскими хозяйствами у компаньонов разыгрался волчий аппетит.

Бутерброды с копченой красной рыбой, икрой, сервелатом и сыром были сметены в одну секунду.

Приняв по пятьдесят наркомовских, мужчины согрелись и рассупонились.

Нос у Заридзе покраснел, вдруг обнаружил себя акцент, незаметный по трезвым будням, а глаза затянулись птичьей пленкой

воспоминаний о далекой и прекрасной родине. Колдуя над мангалом, но затянул «Тбилисо».

— Друзья, с бизнес-планом я знаком, — бесцеремонно оборвал пение Михаил Борисович. — Место для клиники мне понравилось. Здание отличное, крепкое, строить ничего не надо, можно обойтись капитальным ремонтом. Со своей стороны я готов инвестировать в проект. Дело за вами. Давайте, партнеры, не затягивайте. Я ждать не буду.

— Что такое говоришь, генацвалэ? — накинулся на приятеля Заридзе. — Все сделаем, все в наших руках!

— Хоть завтра! — дружно закивали головами компаньоны.

Дом отдыха «Белое озеро» трансформировался в Беловежскую пущу, в совет в Филях, а сами партнеры в собственных глазах превратились в вершителей.

Открывшиеся горизонты как-то вдруг обесценили все, что имел Валерий.

Нетерпение и страсть, с которыми он открывал «Древо жизни», гордость за свое детище — все в одну секунду померкло. И доходы от клиники Валерию уже казались ничтожными, а выщербленная плитка на полу в холле только усиливала это ощущение.

Отлично! Тем охотней Валерий Андреевич Петровский отправится в большое плавание.

Осталось обсудить навигацию.

Будто подслушав мысли Петровского, Роман Георгиевич перешел к деталям:

— Кто будет руководить Центром? Есть достойный кандидат?

— Так вот же, — похлопал по плечу приятеля Маслаков, — готовый управляющий. Его идея, у него клиника, ему и руководить Центром.

Петровский мысленно возблагодарил небеса, а Заридзе покосился на тарелки с разоренной закуской и с самым кротким видом спросил:

— А хозяйка дома отдыха, как ее, Александра? Она здесь неплохо развернулась, а?

Страйк! Валерий чуть в ладоши не захлопал. И уже открыл рот, чтобы поддержать Заридзе.

Переменчивая планида в лице инвестора вдруг подмигнула Валерию карим семитским глазом. Изучая прозрачную жидкость в стопке, Спасский криво усмехнулся:

— Хорошая шутка.

— Почему? — не понял Заридзе.

Стараясь не выдать своих чувств, Валерий посмотрел на Спасского. «Хлебнем мы с этим субъектом», — мелькнула пророческая мысль.

— Рома, мы же говорим об оздоровительном Центре премиум-класса. Директор должен быть лицом Центра, — жестко произнес Михаил. — А как эта твоя Александра может быть лицом? Сам подумай. На вкус и цвет, как говорится, товарища нет. Но это же ходячая антиреклама. Просто черный пиар какой-то для Центра!

Заридзе все понял и поскучнел.

— Да понял я, понял, — промямлил Роман Георгиевич, стыдливо прикрывая пивной животик.

Петровский похолодел. Вот он, злобный оскал капитализма. В глаза тебе улыбаются, а за спиной гадости делают! Бедная Шурка.

Роман Георгиевич сфокусировал взгляд на восходящей звезде диетологии.

— А она уже знает об этом? — Он мотнул крупной головой в сторону зарослей, за которыми скрылась Брусенская.

Петровский совсем приуныл, соображая, как он станет выкручиваться перед Шуркой. Черт его дернул обещать ей место директора Центра!

— Честно сказать, нет, не знает.

— Ну так решай этот вопрос, — отбросил сантименты Заридзе.

— Мне кажется, не стоит торопиться, — задумчиво обронил Маслаков. — Успеем сказать, время еще есть.

Спасский улыбнулся крокодильей улыбкой:

— Смотрите сами.

…После безвкусного, но обильного обеда Капитолина предложила прогуляться.

— Жирок растрясем, — не подумав, сказала она.

Предложение вызвало у Ивоны улыбку. Если кому и нужно было растрясти жирок, так это самой Капе. У Ивоны не было ни грамма лишнего, а злые языки вообще называли ее «вешалкой», «доской» и «глистой».

Погода стояла дождливая. Столовая находилась в другом здании, идти приходилось через лес. Кроссовки и без того были мокрыми, и Ивона пробовала уклониться, но не преуспела.

— Пока дождя нет, пойдем, ну Ивка, ну чего ты как неродная, — нудела Капа, и Ивона покорилась: Капитолине было легче уступить, чем отказать.

Дойдя до озера, подруги подстелили пакеты и устроились на скамейке. Ивона слушала резкие крики чаек и по большей части молчала.

Капитолина кормила уток и по обыкновению вещала:

— Когда-то это был санаторий авиации, летчики поправляли здесь здоровье. Авиабаза недалеко отсюда была. Отец с мамой в этом санатории и познакомились. Потом авиация развалилась,

санаторий бросили, и если б Соломончик не подсуетился, уже бы руины остались. Все здесь на Соломончике держится. Соломончик — это директор, — просветила подругу Капа, отламывая от булки и

бросая куски в озеро. — Кстати, он вдовец, но дедок еще крепкий. Лет на пять хватит. А может, и дольше. Может, замуж за него пойти?

— А что, ты уже развелась с Ефимкиным?

Дмитрий Ефимкин был участковым и по совместительству мужем Капитолины. Они познакомились, когда у Капы украли сумку с удостоверением ТРК. В звании героя и спасителя участковый Ефимкин пребывал недолго — его быстро повысили до звания мужа.

Апологет патриархальных ценностей, Дмитрий принципиально не желал снимать угол, утверждал, что жена должна уживаться с его родителями. Аргументы, которые он приводил в пользу совместного проживания, выглядели весьма убедительно. «На какие шиши мы будем снимать жилье?», — задавал он здравый вопрос.

Капитолина не обладала здравомыслием мужа и не заглядывала так далеко. Она хотела быть женой и хозяйкой, но не желала быть невесткой. Не без оснований Капа считала, что свекровь подогревает ревность и недоверие единственного сына к жене, потому как сама не без греха. Известная истина: вор всех подозревает в воровстве, обманщику всюду мерещится ложь, а блуднице… Словом, отдельная жилплощадь Капитолине нужна была немедленно.

— Давай возьмем ипотеку, — умоляла она мужа.

— А ипотеку из каких шишей платить будем? — Отказы Ефимкина не отличались изобретательностью, так же как бегство Капитолины от мужа — оригинальностью.

В результате Ефимкин был низвергнут с высот с уничижительным ярлыком «бывший». Правда, расторгнуть брак Капитолина не спешила.

Капа легкомысленно пожала плечами:

— Вот как раз и подам на развод.

Стук каблуков по асфальту заставил Капу умолкнуть.

Прикрываясь зонтом, мимо неслась настоящая матрона, персонаж с наивного купеческого портрета: «бровьми союзна, губами чермлена, телом изобильна». Вся в сборках, воланах и рюшах. Старорежимная стрижка «под пуделя» на вьющихся волосах завершала образ.

Капитолина растянула рот в сладкой улыбке:

— Здравствуйте, Александра Даниловна!

— Капитолина, с приездом! Спешу, извини! — не останавливаясь, прокричала матрона. Сборки, воланы и рюши реяли, как флаги на празднике.

Ивона кивнула Александре и задержала взгляд на лице.

В первом приближении румяна оказались искусственными, но в целом Александра Даниловна источала здоровье и довольно легко несла свои килограммы.

— Это заместитель Соломончика, — просуфлировала подруга, когда зонт и рюши с воланами скрылись за елями.

— Она что, у грумера стрижется?

— Не знаю, у кого она стрижется, но Александра Даниловна тетка умная.

— Приберет к рукам она твоего Соломончика.

— Сейчас! — Капитолина и посмотрела покровительственным взглядом. Прозрачные серо-голубые глаза цветом напоминали склянку с водой в пасмурный день.

— Александра Даниловна у нас занята. У нее любовник есть. Между прочим, диетолог. У него своя клиника, «Древо жизни» называется.

— Что-то здесь не так, — поразмыслив, изрекла Ивона.

— Ты о чем?

— Ты не находишь странным, что у диетолога такая любовница? — поделилась сомнением Ивона.

Капа состроила гримасу:

— Может, ему худышки надоели в клинике, захотелось разнообразия! Может, он украинский хлопец, ему нужно, чтоб «бэрэшь в руки, маешь вещь».

Продолжать полемику Ивоне было лень. Она замерзла, губы у нее одеревенели, и хотелось только одного — поскорее попасть в номер.

Ивона зябко поежилась.

Под хмурым небом лениво мерцала стальным блеском озерная вода, затянутая клочьями тумана. Наступил штиль, ни один лист не шевелился. Птицы смолкли, прислушиваясь.

Еще никогда в жизни Ивона так остро не чувствовала свое одиночество.

Зачем она приехала сюда? Сменить обстановку? Лечить сердечные раны природой? Смешно. Притащила в дом отдыха свою хандру. Какая разница, где ты находишься, в провинциальном доме отдыха или на Ривьере, если в анамнезе и эпикризе у тебя стоит диагноз: неудачница. Аутсайдер. «Лузер», — по выражению ее бывшего мужа.

Надо не обстановку менять, а себя. Только как??!

…Спасаясь от налетевшего пронизывающего ветра, Заридзе со Спасским ходко затрусили к парковке и нырнули в «ниссан» Маслакова.

Придерживая воротник куртки, Андрей обернулся к Валерию, щурясь от ветра, спросил:

— Валер, а что здесь делает Ивона Петкова?

— Кто-кто? — переспросил Валерий, хотя отлично расслышал странное имя и не менее странную фамилию.

— Ты что, не знаешь, кто такая Петкова? — В интонации Маслакова отчетливо слышалось осуждение.

Вопрос привел Петровского в полное замешательство.

— Не помню, — признался он, прислушиваясь к неприятному холоду в области солнечного сплетения. — Имя знакомое, но кто такая, не могу вспомнить.

— Счастливчик, — позавидовал Маслаков. — Это журналистка с регионального радио. Собкор «Радио России». Та еще сучка. Роет и роет под нашу «ФармРос. Везде ей подпольные цеха мерещатся. Если она расследование затеяла, мы в полной з…

Подобных выражений от чинуши-Маслакова Петровский не слышал с разгульных студенческих лет. Можно было списать подобную несдержанность на счет «Столичной», но Андрей не пил!

— Может, она в «Белом озере» просто отдыхает? — выдвинул неудачную версию Петровский. Настолько неудачную, что сам в нее не поверил.

Смело можно ручаться, что журналистка с таким имечком отдыхать не умеет. Она даже слов таких не знает. Единственное, что у нее отлично получается — портить жизнь окружающим.

— Лучше передбеть, чем недобдеть, — веско сказал Андрей. — И давай, собирай учредителей прямо в режиме сito. — Давно не практикующий врач, латынь Маслаков использовал для экспрессии.

Валерий изобразил внимание:

— Что требуется от учредителей?

— Надо, чтобы учредители проголосовали за ремонт и отправили в бессрочный отпуск коллектив.

Петровский решил, что он ослышался.

— Как — весь коллектив? А Шурка?

Маслаков хрюкнул:

— Ты ж слышал, что сказал Спасский: «ходячая антиреклама».

— И «черный пиар» для клиники, — завершил Петровский упавшим голосом.

— Ну вот! Ты сам все знаешь! Ну звони. — Маслаков торопливо встряхнул руку расстроенному приятелю и юркнул в «ниссан». Машина мигнула огнями и стала удаляться.

Некоторое время Валерий следил за красными огоньками. По мере того, как удалялся «ниссан», на душе становилось все пакостнее.

Петкова, учредители… Как-то все осложнилось, а Петровский очень не любил сложности.

Может, оставить все как есть? Пусть Маслаков впрягается в проект, если ему уж так хочется, доведет начатое до конца. Пусть Заридзе со товарищи засевают поля «зеленой аптекой». Пусть себе диетология сливается в объятиях с косметологией и фармакологией. А с него хватит и «Древа жизни»?

В этот исторический момент Валерий отчетливо осознал, что не постоит ни перед чем, лишь бы не допустить появления у себя под боком такого мощного конкурента.

Оздоровительный Центр — это еще куда ни шло. Но если Маслаков наладит с какой-нибудь швейцарской фирмой выпуск экологически чистых биологических добавок, — а он это сделает, — то пустит его по миру. Или Валерий Петровский станет одним из собственников «Lignum vitae», или новой клиники не будет вовсе. Оставалось надеяться, что убивать никого не придется.

…Шаркающей стариковской походкой Петровский притащился в кабинет к Брусенской. Рухнул в неудобное жесткое кресло под окном, закинул ногу на ногу. Взгляд его заскользил по лицу соратницы и подруги.

Румянец во всю щеку, тонкие, как у Марлен Дитрих, брови, под слоновьими глазками осыпавшаяся тушь, жабо на цветастой блузке… Это не лечится…

Валерий с первого курса знал, что Шурка влюблена в него. Иногда поощрял ее любовь, но чаще стеснялся. Может, по этой причине и не заступился сегодня за нее.

У Александры, как обычно, любовь не поместилась в сердце, перелилась через край и брызнула из глаз.

— Валер, как все прошло? — Как ни крепилась Александра, горло перехватило, и голос повело.

— Все отлично, Шур. Спасибо, накормила гостей. Ты настоящий друг. — Губы Валерия тронула вымученная улыбка.

«Настоящий друг», — уныло повторила про себя Александра.

Господи, неужели она обречена до конца жизни притворяться козырной подруженцией? Так хочется прижаться к Валерке, обнять крепко-крепко, послушать стук его сердца, синхронизировать свой пульс с его пульсом и почувствовать, как они сливаются в одно целое, становятся одним организмом, с общей системой кровообращения.

— Шур, а что здесь делает журналистка с областного радио? Имя у нее еще такое странное…

Брусенская вскинула печальные глаза на Валерия.

— О ком ты?

— Ну что ты за хозяйка, если не знаешь, кто у тебя живет и что делает? — беззлобно упрекнул Петровский. — И вытри тушь, опять круги под глазами, как у панды.

«Панда» — это было одно из прозвищ Александры. Еще птифура, купчиха, некрасовская женщина и пейзанка. Петровский пользовался ими по настроению.

— Что она может у нас делать? То же, что и все — отдыхать.

Александра выдвинула ящик стола, достала пудреницу, заглянула в нее, убедилась, что Валерий, как всегда, сказал правду. Неприкрытую голую правду, как умел только он, лучший друг и ее тайная любовь.

Смахнула платком тушь и поделилась догадкой:

— Наверное, ты имеешь в виду девушку, которая приехала с дочкой нашей Евдокии Старостиной.

— А какая у нее дочка? — заинтересованно спросил Петровский.

— Рыжая такая, низенькая. — Для Александры Даниловны все человеческие особи ниже ста семидесяти сантиметров были низенькими.

— А с ней такая жердь тощая, это и есть Петкова?

— Наверное. — Александра спрятали пудреницу в стол.

— Поня-ятно! — Валерий презрительно ощерился. — Отвратная девица. Поди, тайная поклонница Pussy Riot. Известная правдолюбка. Нос сует, куда не просят. Намордник на таких надевать надо.

Заклеймив Петкову, Валерий в изнеможении прикрыл глаза и откинул голову на спинку кресла.

— Ну и пусть сует. Нам ведь нечего скрывать? — спросила Шура. Вопрос был с подтекстом.

— Наивняк, ты Шурка, — Валерий разлепил веки. — Если эта стерва сунет нос с наши дела, мы никакого инвестора калачом не заманим. Деньги, знаешь ли, тишину любят. Ты как-нибудь осторожно разведай, зачем она здесь.

— Хорошо, разведаю, — пообещала Брусенская с свернула на интересующую ее тему. — Валер, а кто это был с Заридзе?

— Его давний приятель. — Рот Валерия улыбался, глаза в улыбке не участвовали. Хуже того, зрачки сузились, и взгляд стал колючим, беспокойным, настороженным.

— Просто приятель? — не отставала Александра.

Валерий заставил себя посмотреть в лицо Брусенской.

В конце концов ему не в чем упрекнуть себя. Хотя он и любил подтрунивать над Шуркой и критиковать ее, и вообще привык смотреть на Брусенскую свысока, но это не он назвал ее «черным пиаром».

— Да шут их разберет, Саш. Ты ж знаешь эту номенклатуру, из них слова не вытянешь. Я так понял, у него сеть косметологических клиник, но ничего конкретного мы не обсуждали.

— Понятно. Ты сейчас уезжаешь?

Лицо Петровского смягчилось, беспокойство во взгляде растаяло.

— Нет, Саш, я хочу порыбачить, послевкусие от встречи перебить. Слушай, у тебя найдется что-нибудь пожевать? Мне с ними поесть толком некогда было.

— Конечно, что-нибудь соображу, — сразу озаботилась Александра.

Узкое место было пройдено, неприятного разговора удалось избежать. Стоило только попросить у Шурки поесть…

…Кроме клиники, у Валерия Петровского не было никаких привязанностей.

В азартные игры Валерий не играл, не был футбольным фанатом, экстремальные виды спорта презирал, как и их приверженцев, спиртным не злоупотреблял и не курил. На балконе у Петровского пылились гантели и штанга, но гантели Валерий брал в руки по большим праздникам, а штангу поднимал еще реже. Единственное, что он делал регулярно — бегал трусцой и раз в неделю посещал бассейн.

Рыбалка тоже не была его страстью.

Это был сугубо рациональный выбор: если лучший отдых — это смена занятий, то пусть это будет рыбалка. Она позволяла хоть ненадолго забыть о пациентах, счетах, доходах, расходах и прибыли.

В этот раз Валерию почему-то вспомнилась неудачная женитьба, настолько неудачная, что он чуть не сломался: Злата оказалась шизофреничкой.

Надувная лодка покачивалась на волнах, Валерий согревался коньяком, поедал бутерброды с корейкой, на скорую руку собранные Шуркой, вялые мысли лениво толкались в черепе.

Он требовал развода у Златы, в ответ неизменно слышал гомерический хохот тестя.

Когда Валерию показалось, что он сам на грани безумия, кошмар закончился, будто чья-то всесильная рука развязала узел на его карме!

Что-то было необъяснимое в этой развязке, что не давало Петровскому покоя по сей день.

Не дав неприятным воспоминаниям испортить настроение, Валерий огляделся.

Налетевший ветер погнал рябь по воде. Тяжелые тучи уползали за горизонт, в темной воде плескалось небо. Туман прибился к берегу, зацепился, запутался в камыше и осоке.

Валерий вдруг расчувствовался. Эх, елки зеленые! Классная штука — жизнь! Надо только уметь ею пользоваться.

В следующий миг Петровский испытал мгновенную и острую благодарность судьбе. Каждая клетка его организма ощущала собственную молодость, способность к репродукции и силу. И свое значение. Даже, как бы это нелепо ни звучало для врача, бессмертие. В мировом пространстве, конечно. В бессмертие души Валерий не верил, а социальные сети не посещал. Он — не винтик, не пылинка и не песчинка. Он прочертит свой след, свою голографическую кривую в Космосе. Еще при жизни.

Парочка сигов и сомик не уронили самооценку Валерия. Он смотал удочки. Самое время принять горячий душ и чашку кофе.

Шмыгая носом от прохлады и сырости, поднял со дна цепь с якорем, причалил к берегу и первым делом отнес улов по назначению — коту Василию, воинственному существу, дремавшему на бордюре у входа в корпус.

Увидев подношения, Василий потянулся, спрыгнул с бордюра и ленивой походкой направился к миске. Грязно-серый, с порванным ухом, со шрамом поперек носа, бандитской мордой и мрачным взглядом зеленых глаз кот вызывал инстинктивный страх у отдыхающих.

Соломончик искренне считал, что Василий распугивает клиентуру, и строго-настрого запрещал персоналу подкармливать злобного кота.

Что не позволено быку, то позволено Юпитеру. В связи с последними событиями Петровский разрешил себе нарушить запрет: как будущий совладелец и руководитель оздоровительного Центра он мог не только накормить кота-социопата, но и в фонтане искупаться, имейся таковой в доме отдыха!

…Безобидный дождик без всякого перехода превратился в нечто отвратительное — мелкое, острое и колючее. Под стать Ивониному настроению.

— Ой, что-то погода портится, — с виноватым видом признала Капитолина.

— Я в третьем круге, там, где дождь струится, — процитировала Ивона. — Проклятый, вечный, грузный, ледяной. Всегда такой же, он все так же длится…

Капа закатила глаза:

— Умеешь ты поддержать разговор.

Она отправила в озеро остатки булки. Утки наперегонки кинулись к тонущей добыче.

— Бежим! — Ивона первой сорвалась с места и, перепрыгивая через лужи, подруги помчались в спасительное тепло. Дождь явно испытывал их волю к здоровому образу жизни.

У входа в корпус подруг ожидала неприятность в виде ужасающих размеров черного внедорожника. Залепленный грязью, он нисколько не терял своей брутальности.

— Ух ты, «Рендж Ровер», — непонятно восхитилась Капитолина.

Небо продолжало безумствовать, неопределенное мелкое и острое превратилось в град.

Марка машины в этих условиях интересовала Ивону меньше всего. Придерживая капюшон, она сделала попытку обойти громадину слева, потом справа, однако повсюду натыкалась на бетонный парапет с перилами. Капа хвостом следовала за метавшейся подругой.

Черное чудовище перегораживало ступеньки, и обойти его не было никакой возможности.

— Какой идиот так машину ставит?

— Шишка какая-нибудь, — придушенно отозвалась Капитолина.

— А охрана здесь есть?

— Есть. В столовой.

— Идиотизм. — Ивона не удержалась, пнула высокое колесо. Ничего не последовало за этим — сирена не взвыла, машина продолжала стоять с надменным видом.

Подхваченные ветром, белые горошины больно секли руки и лицо. Ивона чувствовала, что еще минута, и с ней случится трупное окоченение.

Тут из дверей дома отдыха выплыл хозяин авто — записной красавец из свиты Заридзе. Погибель кассирш, билетерш и медработниц среднего звена.

На глазах у продрогших подруг красавчик запрыгнул в «Рендж Ровер», двигатель сыто заурчал.

В следующий момент брутальный внедорожник сорвался с места, колесо угодило в выбоину, из которой в подруг выстрелила струя густой жижи.

Капа с визгом отпрыгнула, но было поздно. Жижа растеклась по куртке и джинсам.

— Черт! Придурок!

Ивона с остервенением покрутила пальцем у виска вслед машине и испытала мстительное удовлетворение. Внутренний голос ей подсказал, что водитель видел ее в боковом зеркале.

…Водитель видел.

Из-за дождя и снега видимость была плохой, но Валерий отлично разглядел жест, которым ему салютовала бледная, утонченного склада девица.

К счастью, Дылда растворилась в зеркале, остался один ливень. Но настроение с размаху шлепнулось в лужу. Будто девица знала тайное цыганское слово.

Порывистый ветер раскачивал деревья, град перешел в мелкий дождь.

Петровский утопил педаль газа, вылетел на трассу, будто за ним черти гнались.

Включил магнитолу и под Людовико Эйнауди и принялся воображать себя Крезом.

Пусть не сам, с партнерами, Валерий Петровский создаст сеть клиник и выйдет на совершенно другой уровень. На высоту, где парят сильные мира, депутаты и олигархи вроде Била Гейтса, и куда не дотягивается правосудие и суд людской.

Диетолог Петровский взлетит так, что отличница и умница, краснодипломница Шурка на такую высоту смотреть не сможет.

А пегая вздорная Дылда и подавно не увидит полет сокола в вышине — некоторые животные (свинья, например) не могут поднять глаза к небу.

По пути в клинику Петровский притормозил у цветочного ларька, купил букет гербер.

В приемной сунул секретарше Татьяне цветы, она кивнула и продолжала что-то печатать на компьютере.

В кабинете Валерий привычным движением сунул портфель в шкаф и заглянул в зеркало на дверце.

Уши у него были красными — верный знак, что кто-то моет ему кости. Он даже знал, кто именно: рыжая и пегая фурии. Две ехидны, две мегеры, медузы-горгоны. Ничего-ничего. Он еще покажет им всем!

Задвинув шкаф, Валерий бросил взгляд на статуэтку Фортуны, водруженную на деревянный резной стол-треногу.

Статуэтка (белый мрамор, 64х20х20) была куплена на блошином рынке в Римини, от нее веяло стариной, заговорами и переворотами. Валерию нравилось думать, что она украшала столы римских патрициев, понтификов, кардиналов и, возможно, самого Джованни Медичи.

Валерий был уверен, что повязка на глазах не мешает богине видеть, и что вот-вот из рога изобилия на него прольется золотой дождь.

Ритуальный уход за статуэткой (протирание специальной салфеткой из замши) обычно приводил мысли в порядок, но не в этот раз. В этот раз ритуал оказался бессилен: лихорадочное возбуждение гуляло в крови, подталкивало Валерия к действию. Ему не терпелось взять в банке кредит и закупить отделочные материалы для «Белого озера», чтобы коллектив видел, насколько все серьезно. Коллектив и, главное, чтобы Шурка Брусенская видела, какой между ними водораздел. Где она, и где он.

Татьяна внесла вазу с герберами, поставила цветы на столик со статуэткой и удалилась, и Валерий снова остался наедине с богиней.

Несколько минут он напряженно всматривался в мраморный лик, пока ему не стало казаться, что Фортуна ответила своему верному рабу игривой полуулыбкой.

… — Ну как, устроились? — к подругам заглянула Евдокия Степановна — благообразная худенькая женщина с аккуратным пробором и тяжелым узлом серебристых волос на затылке.

— О, мам, привет. — Капитолина незаметным движением смахнула пачку сигарет в тумбочку.

— Все хорошо.

Укутанная в плед, как в кокон, Ивона улыбнулась. Она всегда улыбалась, когда видела маму Капитолины. Как будто их объединяла тайная радость.

— Врет, — тут же наябедничала Капитолина, — изнылась вся. Говорит, холодно. Домой намыливается.

Евдокия Степановна расстроилась:

— Ивушка, не торопись уезжать. Походи на массаж, у нас массажистка отличная. Слепая девочка, а руки золотые, такое чувство, что она пальцами видит. Фиточай попьешь, кислородный коктейль. Режим, свежий воздух, природа. Места здесь ягодные. Через недельку земляника пойдет. К нам из города приезжают, как на дачу. Недалеко отсюда развалины графской усадьбы. Прогуляйтесь туда. Через пару дней ты о своей бессоннице забудешь. Да, с погодой не повезло. До конца недели будет холодно и дожди, но тепло придет, никуда не денется! Лето все-таки. Так что одевайтесь хорошо и гуляйте, дышите. Пользуйтесь, пока можно. Ходят слухи, что нас закроют, — завершила свою пламенную речь Евдокия Степановна.

— Как закроют? Почему? — поразилась Ивона. — Вы же говорили, что здесь летом аншлаг. Кому помешал дом отдыха?

— Вроде бы сделают оздоровительную клинику для богатых, — неопределенно ответила Евдокия Степановна. — Что в головах у людей делается? Соблюдали бы православные посты, никаких диет не нужно было бы придумывать.

Последняя реплика не задержалась в сознании Ивоны, куда интересней ей показалась фраза про клинику для богатых. Журналист и комментатор Петкова поймала ее на клейкий язык, как лягушка зазевавшегося комара, и проглотила.

— Откуда известно про клинику?

— Мне Соломончик сказал. А ему Александра проговорилась, зам его.

— А она откуда это взяла?

— О, у нее сведения из первых рук.

Капитолина быстро собрала в голове недостающие звенья:

— От любовника своего, диетолога?

— Никакой не он любовник ей, — уклонилась от ответа Евдокия Степановна.

— Да ладно, мам! Об этом каждая собака в доме отдыха знает, только ты отрицаешь очевидное.

Евдокия Степановна отмахнулась:

— Не верь ты никому, вранье это.

— А он что, здесь? — Капитолина прямо лопалась от любопытства.

— Да, приехал на выходные. Не пропускайте ужин, девочки, — попросила Евдокия Степановна, направляясь к двери. — И, пожалуйста, не кормите кота возле столовой — Соломончик расстраивается из-за этого.

— Мам, не знаешь, какая у Шуркиного бойфренда машина? — догнал Евдокию Степановну вопрос дочери.

— Черная такая. Большая. Я в марках не разбираюсь, — ответила Евдокия Степановна с порога, и дверь за ней закрылась.

… Тучи разбежались, и вдруг оказалось, что за окнами буйствует лето. И все точно сошло с ума: птицы, трава, кусты, деревья, люди и даже воздух.

Ивона отказывалась участвовать в этом безумии.

Всем своим видом выражая призрение к всеобщему ликованию, она оставила Капу у озера и отправилась в библиотеку, полистать прессу.

С прессой вышла осечка — ни одной подшивки не нашлось, кроме журнала «Здоровый образ жизни».

От нечего делать Ивона принялась исследовать полки с дамскими романами. Свой интерес к фикшн Петкова оправдывала тем, что изучает рынок. «Надо же знать своих конкурентов», — с умным видом объясняла она Капе.

Перебрав полсотни корешков, наткнулась на томик с известным именем. «Обстоятельная и добротная проза», — было написано в аннотации.

Ивона вернула книжку на полку. «Обстоятельная и добротная…» Ужас. Это что, инструкция к газонокосилке? Не хотела бы она прочитать подобное в аннотации к своим книжкам. «И не прочитаешь», — заверил внутренний голос.

«Интересно, — продолжала исходить ядом Ивона, перебирая корешки, — а библиотека в элитном заведении останется, или этот диетолог передаст книжки в дар богоугодным заведениям? И вышвырнет вон библиотекаршу. А уборщицей сделает любовницу?»

Весь этот бред пронесся в голове радиожурналиста и комментатора Ивоны Петковой стремительно, как реактивный самолет, с такой же облачной дорожной полоской.

Мысль о побеге была забыта. Непостижимым образом вялое растительное существование в доме отдыха стало интересным и напряженным, почти детективным. Появился смысл.

Рысью Ивона вернулась к озеру и плюхнулась рядом с Капой на скамейку:

— Слушай, батоно Заридзе со своим замом не просто так прикатил в «Белое озере».

Капа перевела на нее ленивый прозрачный взгляд:

— Кто-кто?

— Капа! Ну мужички серьезные такие, с которыми мы столкнулись! — напомнила Ивона.

Капитолина вздохнула. Все ясно: о массаже, фиточае, кислородном коктейле в купе с походами за земляникой можно забыть.

— Начинается! Ты можешь просто отдыхать как все нормальные люди?

Ивона была невосприимчива к подобным уколам.

— Смотри, что получается: диетолог, — продолжала сортировать и классифицировать факты Ивона, — глава департамента здравоохранения и его зам. Чувствуешь, куда ветер дует?

Капа изнывала от избытка жизни, мысли у нее были коротенькими и легкими. Подозревать в чем-то похожего на Карлсона толстого и грустного Заридзе ей было лень, и вообще она не видела ничего предосудительного в том, чтобы глава департамента на выходные приехал в дом отдыха. Она бы сочла это патриотичным.

Ивона устремил а на подругу горящий взор, убедилась, что контакт установлен.

В светлых глазах подруги появилась мысль. Оказалось, страсть к расследованиям передается воздушно-капельным путем.

— Чувствую!

— Надо собрать досье на этого диетолога, бойфренда Александры.

Досье было формальностью. Диетолога Петровского уже осудили и приговорили, будто он подвизался в торговле человеческими органами, а не в диетологии.

Идея объединила и сплотила подруг, обе чувствовали себя Мининым и Пожарским, обе готовы были положить себя на алтарь отечества.

— Клянусь эфиром, — поклялась страшной клятвой Капитолина. — Землю рыть буду, но узнаю все о его прошлом, настоящем и будущем. Семья, образование — все! С кем в детский садик ходил, в какой школе учился, какую кухню предпочитает, что курит и что пьет. Тайная страсть, хобби, друзья, жена, любовница… Ах, да, кто любовница, мы знаем.

— Вот! — обрадовалась Ивона. — С Александры и начни. Наверняка у нее есть претензии к любимому.

… У Александры Даниловны были претензии к любимому!

В глубине души Александра понимала, что бывший однокурсник манипулирует ею, но сделать с собой ничего не могла. Обо всем забывала, стоило только Валерию появиться.

Никого красивее Петровского в своей жизни Александра не видела. Разве только Домогарова в роли казацкого атамана Богуна. Тот же прищур голубых глаз, та же одинокая складка между бровями, тот же рисунок губ, те же трепетные ноздри. Только усов нет и разбойничьей шевелюры.

В присутствии Валерия Петровского Александра млела и таяла.

За одну возможность смотреть на Петровского отдала бы душу. Случилась эта неприятность с Александрой на первом курсе медицинского института и не отпускала уже семнадцать лет.

Отличница и общественница, Александра с первого курса взяла шефство над Валеркой Петровским. Редкий красавец, он был таким же редким лоботрясом.

Брусенская вставала ни свет ни заря, ехала домой к Петровскому, и они вдвоем с Валеркиной мамой, Галиной Ивановной (упокой Господь ее душу), будили лентяя и соню, после чего Александра конвоировала своего друга в институт. Биологическую физику с основами высшей математики Петровский сдал благодаря ей — две недели просидела с ним на даче. И зачет по валеологии спихнул благодаря ей — Александра обивала пороги кафедры, договаривалась о пересдаче. Да если б не они с Галиной Ивановной, Валерка бы вообще диплом не получил!

Александра и сама не знала, для чего старалась. Не ждала же она, что Валерка женится на ней из благодарности, в самом деле?

Валерка принимал все как должное. Да еще отпускал шпильки в адрес подруги и награждал всякими обидными прозвищами. Одна «Птифура» чего стоила.

Все вокруг уверены, что они любовники, а они даже ни разу не целовались, не считая дружеских поцелуев в щеку.

И надежды никакой нет, что это случится в обозримом будущем. Сама виновата, дура комолая.

Сама венчала на царство своего кумира и стелется перед ним, как челядь перед императором, только что ниц не простирается. А он помыкает ею. А вчера вообще остракизму и люстрации подверг.

От безысходности Александре захотелось плакать, и она бы заплакала, но явился непрошеный посетитель, в кабинет постучали.

Пощипав себя за щеки, Александра крикнула сквозь не пролившиеся слезы:

— Войдите!

Дверь приоткрылась, и в кабинет впорхнула Капитолина — дочь сестры-хозяйки Старостиной.

Почему-то Александра сразу, почти мгновенно поверила, что Капитолина — та самая жилетка, в которую она может выплакаться.

С одной стороны, Капитолина была почти своей. Достаточно осведомленной, но не приближенной. И она уедет… И увезет с собой все тайны глупой, доверчивой и немолодой Александры.

— Александра Даниловна, а что это за компания прогуливалась вчера у озера? Солидные господа такие. — С мечтательной улыбкой Капитолина подкатила глаза.

Из обширной груди Александры Даниловны вырвался протяжный вздох, похожий на стон.

— Сама бы хотела знать, — поведала она.

— Ходят слухи, что на месте дома отдыха сделают клинику какую-то навороченную.

— Это только слухи.

— Нет дыма без огня, сами знаете, — с умным видом произнесла Капа.

— Мой однокурсник с этими господами прогуливался. Спросила у него — говорит, ничего определенного.

— А кто ваш однокурсник? — Чтобы не выдать коварный секретный план по сбору компромата, Капитолина решила продвигаться к цели обходными путями.

— Валерка Петровский.

Дальше Брусенскую было не остановить.

Она припомнила этому злодею Петровскому все: долю в уставном капитале, низкое коварство, эгоизм, холодный расчет. Александра вдруг вспомнила, что она никогда ни о чем его не просила! Только однажды и то, не за себя, а за соседа. Устроила Никодимыча завхозом в клинику к Петровскому.

Зато Петровский все время обращается к ней с просьбами.

Использует ее в качестве «подай-принеси». Привык, что Александра, только свистни, примчится, разобьется в лепешку, перелицуется на изнанку, если потребуется, джигу станцует, но все исполнит в лучшем виде.

Так ей дуре и надо. Так было и так и будет всегда.

Как ни крепилась, как ни разжигала в себе злость и обиду Брусенская, губы поползли, подбородок задрожал.

— Люблю я его, паршивца, — неожиданно для себя провыла Александра Даниловна. После чего развернула бумажный платок, уткнулась в него и с удовольствием заплакала.

Капитолина ерзала на стуле, не зная, что сделать, как утешить безутешную жертву невостребованности.

Наконец, фонтан иссяк. Брусенская извлекла из пачки новый платок.

— Вижу его, и ноги подламываются. Я еще в институте по нему умирала. Думала, со временем пройдет. Ничего не проходит. Не могу больше.

Александра с чувством высморкалась.

— Он во мне только подругу видит. Прикалывается надо мной. Говорит, что я похожа на купчиху и одеваюсь как купчиха. А я замуж за него хочу, мне ведь не двадцать, чтоб дружить с ним. Мне тридцать четыре, — трагическим шепотом произнесла Александра, будто смертельный диагноз озвучивала. — И ведь знала, чувствовала, что ничего не выйдет из наших отношений. Это вообще никакие не отношения. Это настоящая пытка, это какое-то «пользовательское соглашение». — Она снова заплакала.

— Александрочка Даниловна, вы же умная женщина, сублимируйте, — лепетала Капа. — Перенаправьте энергию с Петровского на клинику. Отнимите у него то, чем он дорожит.

— «Древо жизни»? — вскинула зареванные глаза Александра. — Да зачем она мне, его клиника?

— Нет, я имею в виду дом отдыха. Не отдавайте «Белое озеро». В конце концов простым людям где-то надо отдыхать? А с вашим приходом дом отдыха ожил, отдыхающих стало больше. Или откройте здесь свою клинику. Вы же прирожденный руководитель.

Слезы у Брусенской высохли, на лице отразилась работы мысли.

Она собралась, перестала страдать и с интересом посмотрела на дочь сестры-хозяйки.

— Я бы с радостью. Только уровень у меня не тот, чтоб я с администрацией бодалась.

— Найдите единомышленников.

— Все мои единомышленники — такие же мелкие сошки, как я. Вот если б ты взялась за это, — неожиданно осенило Брусенскую. — Ты все-таки работаешь на областном радио. И ты в городе живешь. Наверняка у тебя связи в администрации, газете и на телевидении. Сможешь узнать, что замышляют в департаменте, чего нам ждать. Перепрофилируют нас или закроют? Если клиника будет, то какая? Может, коллектив удастся сохранить?

С выражением крайнего сожаления на физиономии Капитолина стиснула ладонь Александры:

— Александрочка Даниловна, я же не журналист. Я звукорежиссер, и в медицине ничего не смыслю. Вам нужна моя подруга. Она работает в редакции информации. И как раз медицина — это ее тема. И вообще она у нас звезда, будущая Маргарита Симоньян. Хотите, я вас познакомлю?

Ровно секунда понадобилась Александре, чтобы оценить предложение. Похоже, мысли об озере можно отложить до менопаузы.

— Познакомь, — ответила она. — Вдруг пригодится. Всякое в жизни может случиться, правда? Сегодня ты нужен, а завтра тебя под зад коленом, как говорится.

Пока Капитолина соображала, что означает эта сентенция, Брусенская достала из выдвижного ящика стола зеркальце и заглянула в него.

— Ужас. Панда вылитая, — с отвращением выдохнула Александра и попыталась вытереть тушь под глазами. «Панда» — это было Валеркино словцо.

— Вообще-то я уже даже привыкла, что он на меня внимания не обращает. «Но иногда так надо поскулить, Поплакаться кому-нибудь в жилетку», — как одна поэтесса написала, не помню, имени. Ты уж прости меня.

— Да что вы, Александра Даниловна, — заверила собеседницу Капа, — я же все понимаю.

— И не называй меня Александрой Даниловной, прошу тебя. Александра — и все. А то совсем меня в старуху превратишь, — попросила Брусенская.

Атмосфера доверительности подкупала, с языка Капитолины сам собой сорвался вопрос:

— У вас волосы сами вьются?

— Сами, — безрадостно подтвердила Брусенская. — Да ну их. Тебе кудряшки к лицу, а мне нет. И так не красавица, а тут еще эти кудри. Вот что с ними делать? — Александра скосилась на непокорную, закрученную тугими спиралями челку.

— Зато у вас есть главное — мозги, — тонко польстила Капа.

Лесть была с душком: честно говоря, Капа была согласна с Петровским. Вроде неглупая тетка, а стрижка — туши свет. Макияж и наряды — убиться, не жить…

— Мозги хорошо иметь в дополнение к внешности. А так…, — С видом полной безнадежности Брусенская махнула рукой. — Они не помогают замуж выйти, а только мешают. А у меня и без мозгов помех хватает.

— Устранять помехи не пробовали? — От возбуждения у Капы горели глаза и щеки, даже уши стали красными. Она чувствовала в коллизии поворотный момент, ведь не зря же перечитала столько бульварной литературы «для цыпочек»!

— Легко сказать. — Брусенская спрятала зеркальце в стол и вздохнула как раненый зверь. — У меня психология некрасивой женщины, а это только лоботомией исправляется.

— Начать надо с головы, а психология подстроится, — осторожно не согласилась Капитолина.

Утверждение звучало так двусмысленно, что вызвало слабую улыбку на припухших губах Александры.

… Дверь с табличкой «Петкова, Кузина, Степура» оказалась заперта, из чего следовало, что коллеги уже «в поле».

Открыв кабинет, Ивона вошла и по обыкновению испытала благодарность судьбе. Как же она соскучилась по работе!

Пусть у нее не сложилось с мужчиной, с семьей, и писатель из нее вряд ли получится, зато у нее есть самая лучшая в мире работа!

В коридоре топали, перекрикивались, и у Ивоны возникло чувство отрезанности от мира. Она распахнула дверь и вернулась к столу. Так-то лучше.

Чьи-то шаги замерли перед распахнутой дверью.

— Привет! — удивилась Катерина. — Ты что, уже из отпуска?

— Да. — Ивона счастливо улыбалась, вдыхая воздух редакции, настоянный на фактах и домыслах, которые бывают интересней фактов.

— Ужас какой, — натурально испугалась Катерина. — Вот время несется!

Блуждая рассеянным взглядом по лицу Катерины, Ивона попросила:

— Кать, слушай, дай мне телефон твоего стилиста.

Серикова сфотографировала Ивону женским оценивающим взглядом с головы до ног и заключила:

— Давно пора. Вернусь, поболтаем.

Катерина умчалась, а Ивона достала пудреницу и посмотрелась в зеркальце. Она в порядке. И вид у нее рабочий. И ей не нужен стилист. Это Капитолина просила взять у Сериковой его телефон. Зачем, не сказала, но уже дважды за утро напомнила о своей просьбе.

Петкова сунула пудреницу в сумку, закрыла кабинет и отправилась с визитом к Соловьевой.

В кабинете главвреда Ивону посетило дежавю: снова выпускающей была Кузина.

— Будто и не была в отпуске, — не замедлила прокомментировать Соловьева. — Бледная и тощая, какой уехала, такой и вернулась. Понравилось тебе хоть в этом «Белом озере»?

— Нормально, — односложно ответила Ивона. У нее было чувство, что она не из отпуска вышла, а с больничного.

Ивона ждала, что Соловьева задаст следующий вопрос. «У тебя есть что-нибудь?». Отпуск отпуском, а работа важнее всего.

Сама Соловьева не покинула рабочее место даже с переломом руки. И на следующий день после похорон мужа уже сидела в своем

кресле.

— У тебя есть что-нибудь? — не подвела Соловьева.

— Да, там материал подвернулся, — успокоила ее Ивона.

— Кадр сделаешь мне в программу? — обрадовалась Кузина.

— Сейчас с Ленсанной обсудим.

Пиликнул факс, Соловьева нажала на старт и показала Ивоне на стул.

— Посиди, мы сейчас закончим.

Соловьева всегда делала несколько дел одновременно: пока собирали программу, успевала читать, разговаривать (чаще — ругаться) и слушать очередной выпуск новостей или какую-нибудь передачу.

В распахнутое окно вливалась утренняя прохлада.

Петкова устроилась спиной к окну и против желания прислушалась: из приемника звучал сипловатый тенор Виталия Спицына — он был в прямом эфире. Спицын и сам не был Златоустом, и собеседника нашел такого же, чиновника из администрации. Совместными усилиями они превратили передачу в сплошное «бу-му-хрю». Возникало только одно желание — выключить приемник.

Собрав исчирканные листы со стола, Кузина ушла.

— Говорила же, нужно делать это в записи. — Точно подслушав мысли Петковой, Соловьева выключила приемник и подняла на Ивону когда-то карие глаза.

— Ну, что у тебя?

— У меня нездоровая суета вокруг «Белого озера», — коротко обрисовала ситуацию Петкова. — Слух прошел, что его хотят прикрыть. Персонал просит помощи.

Соловьева была известной конъюнктурщицей, Ивона сделала ставку на это и не промахнулась. Придвинув к себе увесистый талмуд, Ленсанн вписала карандашом два слова: «Белое озеро».

— Кадр на завтра Кузиной сделай, и ваяй свою нетленку. У тебя неделя.

Вернувшись в кабинет, Ивона скачала на компьютер записи из дома отдыха, сделала кадр в утренний выпуск и с чистой совестью отбыла домой.

По дороге она честно старалась обдумать название, идею и композицию передачи о «Белом озере».

Но в голову настойчиво лезла совсем другая идея — идея нового романа.

То есть сначала Ивона думала о доме отдыха и перипетиях вокруг него, про Александру Брусенскую и Петровского… И не заметила, как произошла подмена: герои стали тянуть одеяло на себя и тащить за собой Ивону в совершенно другой жанр.

… Замшелый Мафусаил, робкий, тихий Соломончик на поверку оказался волнорезом, о который разбивались все усилия Валерия. Ни о каком режиме cito, о котором мечтал Маслаков со товарищи, и речи не могло идти.

Петровский терпеливо втолковывал Мафусаилу: не принимать отдыхающих, готовить дом отдыха к капитальному ремонту. Старый пройдошливый директор кивал головой, опушенной белым пухом, и продолжал продавать путевки. Когда бы ни приехал Петровский, дом отдыха был набит отдыхающими.

В очередной приезд Валерий начал со столовой — она оказалась полной.

Постояльцы, небольшими отарами совершавшие променад по аллеям, буквально вывели Петровского из себя. «Демоны! Злодеи! Смерти моей хотите?», — ругался про себя Валерий.

Застав Соломончика на рабочем месте, Петровский сходу напустился на лукавого старика:

— Соломон Моисеевич! Вы должны были готовить помещения к ремонту! Мы договаривались, что вы освободите от мебели номера на втором этаже. Так или нет, Соломон Моисеевич? — Валерий навис над директорским столом.

Соломончик сощурил подслеповатые глазки.

— Голубчик, — промямлил он, — скажите на милость, куда мы должны девать мебель?

— Распродажу устройте, раздайте нищим, передайте в дар детским домам, на свалку отправьте этот инвентарь, к черту, — куда хотите! — Петровский хлопнул по столу ладонью, так что Соломончик зажмурился. — Соломон Моисеевич, это партизанщина! Саботаж!

Петровский ожидал, что изнеженный в бесконфликтной атмосфере дома отдыха Соломон Моисеевич оскорбится и хлопнет дверью, но не тут-то было. Вместо этого старичок захлопал лысыми веками, обезоруживающе улыбнулся и прошелестел скрипучим голоском:

— Голубчик, я стараюсь, но дел много. Мне бы ваши годы…

Петровский вдруг остыл.

Этак никаких нервов не хватит. Таким манером он превратится в невротика и психопата.

Пора подключать «административный ресурс», пусть отрабатывает свою часть договора.

Валерий на мгновение представил, в каких выражениях ответит Маслаков на предложение решить проблему. «Ничего ты без меня не можешь», «Что бы ты без меня делал?», — Петровский прямо слышал голос приятеля. А потом Андрей распишет свои заслуги перед инвестором. Номенклатура, одним словом.

Плевать, пусть что угодно говорит, лишь бы польза была, решил Валерий.

Он позвал Маслакова на ужин в ресторанчик в старом центре с изысканной кухней — это была взятка, но скупость, как известно, в таких делах неуместна.

— Ну как там, В «Белом озере»? Начал ремонт? — абсолютно серьезно спросил Андрей.

— Какой ты быстрый! — окрысился Петровский.

— Так время идет, — попенял Маслаков. — Инвестор готов вложиться, копытом, можно сказать, землю бьет. Мы его потеряем, если ты будешь телиться.

Кто бы сомневался! Сидят в управе, а горы двигать приходится другим. Сами бы попробовали сковырнуть с насиженного места свору окопавшихся защитников дома отдыха.

Именно это Валерий и попытался втолковать приятелю:

— Не так все просто, Андрей. Эти санаторные вообразили себя гугенотами в крепости Ла-Рошель, держаться будут насмерть. У тебя же административный рычаг. Натрави на них проверки, какие только возможно.

Маслаков сначала позеленел, потом пошел рябью:

— Спятил?! — просипел он. — Под монастырь меня подвести захотел? На каком основании я устрою там проверку? Ты знаешь, что сейчас бывает с теми, кто кошмарит бизнес? — поинтересовался Маслаков и с недовольным видом вернулся к еде.

… Вечер умыл руки, отдал город на откуп ночи.

Под покровом темноты мужчина в спортивном костюме с капюшоном и рюкзаком на плече выскользнул из добротной сталинской пятиэтажки.

Не привлекая внимания, свернул за угол дома и скользящей походкой направился по тропинке к гаражам. Дойдя до середины линии, приблизился к одной из металлических «ракушек», и, подсвечивая фонариком, открыл дверь.

Пробыв внутри не больше минуты, мужчина выкатил из «ракушки» велосипед, закрыл гараж и перекинул ногу через раму. Несколько минут велосипедист петлял по дворам, затем выехал на трассу, на которую со всех сторон надвигался туман. Вскоре силуэт велосипедиста растаял в неясном свете фонарей.

Первые полчаса мелькали редкие огни заправок и магазинов, под колесами велосипеда шелестел асфальт, потом велосипедист свернул на проселочную дорогу. Огни и асфальт исчезли, только слабый свет фонарика рассекал туман.

Когда впереди показались ворота «Белого озера», велосипедист выключил фонарик и некоторое время ехал, ориентируясь в темноте.

Доехав до ограды, приткнул к ней средство передвижения, вытащил из рюкзака какую-то вещицу. В следующий момент ночной гость надел на голову вязаную шапочку с прорезями для глаз.

Вскоре темный силуэт мелькнул на аллее дома отдыха и приблизился к двери, ведущей в полу-подвал жилого корпуса

Здесь ниндзя достал из кармана резиновые перчатки, дунул по очереди в каждую, ловко расправил и натянул на руки. Почти то же проделал с обувью — натянул бахилы.

Теперь внимание гостя сосредоточилось на замке.

Замок оказался висячим и не отнял много времени. Звякнули запоры, мужчина ночным татем скользнул в черный проем и прикрыл за собой дверь.

За дверью начинался спуск в подвал, и непрошеный гость снова включил фонарик.

Обследуя лучом стены, он нашел то, что искал — водопроводную трубу.

Как ожидалось, труба была стальной и довольно изношенной. Луч фонаря заскользил вдоль стены, пока не наткнулся на запорный вентиль.

Повернув вентиль по часовой стрелке, мужчина продолжил обследование. Фонарь выхватил из тьмы бетонную стену, противопожарный щит и остановился на разветвлении водопровода.

На месте стыков стояли древние бронзовые муфты. Издав короткий победный звук, мужчина скинул со спины рюкзак.

В руках у него оказались разводной ключ и салфетка из набора автомобилиста.

Накрыв муфту салфеткой, загадочный мастер зажал ее ключом и слегка отвернул против часовой стрелки. Проржавевшая резьба сопротивлялась, но ключ был неумолим.

Завершив свое преступное дело, тать прихватил салфетку, не заметив, что она порвалась в месте зажима, вернулся к запорному вентилю и открыл его. Уже через секунду его слух уловил свист вырвавшейся водяной струи.

Мужчина взбежал по ступенькам, осторожно выглянул на улицу. Молчаливая ночь окутала туманом преступника, приняла и благословила.

… В ушах Петровского звучала оратория Генделя: «Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя!»

Потоп развязал руки Маслакову, в дом отдыха косяком повалили проверяющие.

Защитники крепости выбросили белый флаг. И вспомнили о своем спасителе — о Валерии Петровском.

— Голубчик, — жалобно прохныкал в трубку Соломончик, — не знаю, что делать. У нас подвал затопило. Тут же воронье это слетелось: Роспотребнадзор, МЧС, налоговая и трудовая инспекция. Предписание выдали закрыть дом отдыха на ремонт. Прокурор сроком грозит. У вас же связи в администрации, может быть, вы как-нибудь уладите эту проблему?

Петровский выдержал паузу.

— Попробую, Соломон Моисеевич, — со вздохом изрек он, — но ничего не обещаю.

Уже на следующий день Соломончику была скормлена байка про «конфликт интересов» и «противодействие коррупции».

Запуганный малопонятными идиомами, Соломончик готов был без боя сдать скопом всю матчасть с креслом директора в придачу, только бы не оказаться за решеткой вместо заслуженной пенсии.

— И что же делать? — спросил он с дрожью в голосе.

— Собирайте-ка учредителей, Соломон Моисеевич, — покровительственным тоном велел Валерий.

Мафусаил оперативно всех собрал, явился даже представитель администрации, акула юриспруденции некто Беленький.

Петровский прибыл последним.

Кивнул Брусенской и с независимым видом принялся рыться в портфеле. Адреналин гулял в крови, Валерию сейчас сам черт был не брат.

Начал Валерий от печки:

— Коллеги, дому отдыха предстоит ремонт. Нам нужно утвердить смету расходов.

Увидев цифру, Соломончик снял очки и беспомощно оглянулся на Брусенскую. С этой стороны помощи ждать не приходилось: Александра смотрела на Петровского с обожанием, смысл происходящего ускользал от нее.

— Сегодня утвердим смету, завтра завезем материалы и послезавтра приступим к ремонту. Чем скорее начнем, тем скорее откроем филиал.

— А что будет с коллективом во время ремонта? — Евдокия Степановна оторвала глаза от протокола — на собраниях учредителей она секретарствовала.

Мысленно Петровский обозвал пожилую женщину «старой каргой».

— Коллектив отправится в отпуск без содержания.

Ручка, зажатая в пальцах Евдокии Степановны, выскользнула.

— В отпуск? Надолго?

Атмосфера накалялась.

— Думаю, на полгода.

Александра вынырнула из грез. Взгляд ее прояснился. Интересно, а на нее это решение распространяется?

— А копию сметы можно получить? — услышала она свой голос.

— Пожалуйста. — Саркастически хмыкнув, Петровский протянул скрепленные листы.

— Оставьте свои улыбки для клиенток, Валерий Андреевич, — вспыхнула Брусенская. Она почувствовала себя обманутой. — Мы тут не диеты обсуждаем, а свое будущее. Вам-то, ясное дело, все равно, что будет со всеми нами.

Укол задел Петровского за живое, его красивое лицо приобрело надменное выражение.

Напрасно глумитесь над диетами, Александра Даниловна, напрасно. Кому-кому, а вам они показаны, — говорили губы Петровского, самоуверенная щетина на подбородке и даже носки светлых замшевых туфель.

— Почему же все равно? — возразил он. — Как раз наоборот. Я собираюсь вкладывать в ремонт прибыль от своей клиники.

Ругая себя за несдержанность, Брусенская уткнулась в смету, но ничего не увидела — перед глазами у нее все расплылось от отчаяния. Она что, с ума сошла?

— Разнорабочие вам все равно будут нужны, — едва слышно проговорила Старостина.

— Тридцать человек? Я вас умоляю! — взмолился Петровский.

— А дивиденды за этот год? — встрепенулся Соломончик.

В душе Валерия зарождалась глухая злоба.

— Вы шутите, Соломон Моисеевич? В данной ситуации выплата дивидендов — это верное банкротство, — сухо отрезал он.

— К чему такая спешка? — не поднимая головы, спросила Брусенская. — Почему до конца сезона не подождать?

— Лишние расходы. Вам-то, ясное дело, все равно, это же не ваши деньги, — вернул ей упрек Петровский.

Пропади все пропадом! Хотят скандала — будет им скандал.

Скандала не случилось. Партнеры-учредители понимали всю бесперспективность конфликта. Никуда не денешься, постановление Роспотребнадзора и предписание главного санитарного врача обязательны к исполнению. А обращение в суд чревато усилением карательных мер.

Протокол был подписан, смета утверждена, Брусенская удалилась с гордым видом, не потрудившись придержать дверь.

Валерий поморщился от грохота, распустил галстук и расстегнул верхнюю пуговицу на воротничке.

— Ну, Александра, прямо давильный пресс какой-то, — попытался пошутить он, но Соломончик шутку не поддержал.

— Ее можно понять. Это мы с Евдокией можем уйти на заслуженный покой, а Александре до пенсии далеко.

— А вы уйдете на заслуженный покой, Соломон Моисеевич? — ухватился за идею Петровский.

— А чего ждать? Вы же не успокоитесь, пока не получите своего, так зачем нервы трепать зря? В моем возрасте это может плохо кончиться.

Валерий прошелся взглядом по девственно чистому халату и такой же девственно чистому пуху на голове. Лучше поздно, чем никогда, — гласила еврейская мудрость. Похоже, старичок отвоевался. С опозданием, но продемонстрировал добрую волю и готовность к сотрудничеству.

— А долю свою передадите обществу?

— Посмотрим. Если предложение будет стоящим, можно и передать, — прозрачно намекнул Мафусаил.

Петровский встряхнул паучью лапку директора и покинул кабинет.

Объективно это была победа. Однако осадок осел песком в организме. Возможно даже в почках. Или в желчном пузыре. Или вообще в каждом сосуде. Валерий всегда трепетно относился к собственному здоровью, а сейчас просто каждой клеткой ощущал потребность очистить свой отравленный организм. Вывести токсины по новейшей комплексной методике, сочетающей детокс-капсулу, натуропатию, гомеопатию, гидротерапию, массаж, фитотерапию и рефлексотерапию.

… Если не считать бутылку крымской «Массандры», в холодильнике было пусто.

Ивона обозвала себя безголовой курицей. Как можно забыть, что дома есть нечего? Неужели придется снова переодеваться и тащиться в магазин?

К великой радости на дверце обнаружился початый пакет кефира. На поверку кефир оказался вполне съедобным, хотя и чуть подкисшим.

Вдохновленная находкой, Ивона проинспектировала стол, шкаф и подвесные полки. На одной из них скучал надорванный пакет с высохшими от тоски пряниками. Отлично.

Собрав свой нехитрый ужин на поднос, Ивона понесла все к компьютеру, как скромную жертву божеству.

Включила настольную лампу, устроилась в кожаном кресле, сунула в рот деревянный пряник, создала новый файл, условно назвала его «Диета для любви».

Некоторое время Ивона сидела один на один с открытым вордовским документом.

Курсор подмигивал в левом верхнем углу, кончики пальцев подрагивали от нетерпения.

Воображение высунулось из укрытия, осторожно расправило крылья. Ивона представила, как усталая и расстроенная Брусенская тащится с работы домой, в ожидании хоть какой-то корреспонденции заглядывает через дырочку в почтовый ящик. Ящик пуст.

Александра вынимает из сумки ключи от квартиры, где ее никто не ждет. Ведь у нее нет никого, кроме коллег по работе и сезонных грибников и ягодников, наезжающих в дом отдыха.

Поворот ключа — и в квартиру входит уже не Александра, а героиня романа.

Пальцы забегали по клавиатуре, чистый лист стал наполняться словами, слова лепились друг к другу, складывались в предложения…

Ивона почувствовала драйв. Она создаст свой собственный мир, свое собственное королевство.

Главное правило королевства гласит: все поправимо! Подданные королевства могут быть непослушными и слишком самонадеянными, непрактичными и наивными, могут своевольничать, ошибаться, падать, набивать шишки и не замечать собственных ошибок. Но! Правило действует неукоснительно: злодей получит по заслугам, а герой получит желаемое…

…Дверной звонок прозвенел так резко, что Ивона вздрогнула. Не успев расправить крылья, воображение испуганно упорхнуло.

Как обычно, затворничество ее нарушила неуемная Капа, хотя на собственном опыте знала, что подруга наделена многими дарами, кроме дара гостеприимства.

Ко всему Капитолина явилась не одна, а с Брусенской.

— А в доме отдыха диверсия! — чему-то радуясь, с порога возвестила Капа.

— Какая диверсия?

Любая диверсия сейчас казалась Ивоне далекой и не имеющей к ней никакого отношения, как нормандский поход Вильгельма Завоевателя. И не шла ни в какое сравнение с коллизиями романа.

— В «Белом озере», где ж еще! Трубу прорвало. В общем, постъядер какой-то!

Ивона знала за подругой склонность к преувеличению.

— Такое случается в городе по сто раз на дню, и только ты называешь это диверсией, — пристыдила она Капу. — Рядовой случай.

— Случай не такой уж и рядовой, — перебила ее Капитолина, — теперь-то дом отдыха точно закроют!

— В подвале прорвало трубу, — объяснила Александра. — Воду насосом откачивали. Электричество вырубили.

— Скажи, кому выгодно, — снова встряла Капа.

— Ищи, кому выгодно, — внесла уточнение Ивона.

— Не придирайся к словам.

Капитолина между делом скинула босоножки, и хозяйке ничего не оставалось, как вытащить из тумбы шлепанцы.

— Проходите. Правда, угощать вас нечем. У меня пусто.

— А то я не знаю! — Капа всучила Ивоне пакет, прошла на кухню и устроилась за столом.

В пакете оказались образцовые, как на картинке, пупырчатые огурцы и пучок зелени, все прямо с грядки — дары от Евдокии Степановны. Ивона повеселела.

— Мама передала, — объяснила Капа, хотя объяснений не требовалось.

— Многие лета Евдокии Степановне.

— Еле доперла. Цени.

В порыве благодарности Ивона приложилась сухими губами к щеке Капы, вывалила в мойку из пакета огурцы. Укроп, петрушка и зеленый лук источали умопомрачительный запах. У Ивоны заурчало в желудке.

— Ценю. А у тебя случайно нет сметаны? Мы бы салатик соорудили, — мечтательно вздохнула она.

— Растительным маслом заправишь, — буркнула Капа.

— Так что там стряслось? — спросила Ивона, перемывая огурцы.

— Ночью трубу прорвало, а с утра нагрянул Роспотребнадзор. Как по заказу, — ответила Александра. Стараясь занимать меньше места, она забилась в угол между столом и холодильником. — Выдали предписание закрыть дом отдыха, провести дезинфекцию и дератизацию. Отдыхающих экстренно попросили освободить номера. Придется неустойку платить, — с печалью констатировала она.

— Вот я и думаю, — подхватила Капа, — а не обратиться ли за помощью в полицию? Пусть расследование проведут, почему это вдруг трубу прорвало.

— Уж не Ефимкина ли ты имеешь в виду? — насмешливо спросила Ивона. Она закрыла воду, расстелила разовое полотенце и выложила на него огурцы.

— А что? Мы с Ефимкиным поддерживаем отношения, — вяло взбрыкнула Капа. — Я могу обратиться к нему за помощью, как к другу.

— Знаю я вашу дружбу.

Намек был более чем прозрачный.

После побега из семьи мужа Капитолина продолжала встречаться с Ефимкиным где придется, в том числе и в квартире Петковой.

— Да ну тебя, — не обиделась мужняя жена, — я же не героиня твоих романов.

Ивона отвернулась, пряча улыбку. Капе лучше было не знать, что она являлась источником неисчерпаемого вдохновения начинающей писательницы. Почти в каждой из героинь обнаруживались в разных пропорциях взбалмошность, непоследовательность, и любовь к авантюрам, присущие Капитолине. С точки зрения Ивоны, поход замуж за участкового Ефимкина был ничем иным, как авантюрой.

— Надо администрацию подключать, — подала идею Ивона, — решать вопрос.

Александра кивнула:

— Они уже решил. Заставили учредителей отправить коллектив в бессрочный отпуск. Может, я схожу за вином? — неожиданно спросила она.

— Не надо, у меня есть.

Ивона выудила из холодильника залежалую бутылку.

Под «Массандру» и зеленый салат подруги почти до ночи изобретали план спасения «Белого озера».

— Ты пока займись расследованием, — наставляла подругу Капа. — Поезжай в «Белое озеро», со сторожем поболтай. Может, кто-то что-то видел. Так всегда бывает.

Время, проведенное бок о бок с участковым, не прошло даром. Теперь Капитолина мнила себя оперативным работником.

— Сначала возьму интервью у Заридзе, — из вредности не согласилась Ивона. — Пусть эта компания уяснит, что тема у нас «на контроле». Потом съезжу в клинику «Древо жизни», поболтаю с персоналом. Возможно, в дом отдых вообще не придется ездить.

— А я пока составлю коллективную жалобу и соберу подписи, — пообещала Александра.

… Дважды Александра принимала но-шпу, один раз анальгин, но головная боль не унималась, и к концу дня стала невыносимой.

Света в главном корпусе не было, воду отключили в связи с аварией. Отдыхающих трансфертом отправили в город. Картина «Приплыли».

В чем она была полностью согласна с Капитолиной, так это в том, что потоп рукотворный. Конечно, фактов у нее не было, но интуиция… Интуиция даже имена творцов называла: Петровский и Маслаков.

Разве об этом они договаривались? Все должно было происходить совсем иначе! Мягко, без потрясений, постепенно. И уж точно не в разгар сезона.

Придумал все, конечно, Андрей, а Валерка, как всегда, в порученцах у этого вампира Маслакова. Этот номенклатурный клоп доведет Валерку до цугундера.

Валерка ведь совершенно безвольный!

Почему она влюбилась именно в Валерку? Семнадцать лет! Семнадцать лет она строит воздушные замки, лелеет надежду, что Петровский угадает шестым чувством, увидит сердцем, рассмотрит внутренним зрением в ней ту единственную, с кем можно просыпаться по утрам. Ведь он никого из своих девок не оставляет на ночь — она это знала доподлинно. Шура знала обо всех его альковных похождениях, знала и все равно любила, и хотела ребенка от него!

Родить от кого-то другого — Александре такая мысль и в голову не приходила. «Плод любви» и «дитя любви» — это же не пустые слова! Это ничего, что любовь односторонняя, она любит и за себя и за Валерку.

Некоторое время Александра предавалась своему горю, которое называется «безответная любовь». Горе было застарелое, пустившее в ней корни, ставшее альтер-эго Александры Брусенской.

Потом мысли незаметно свернули к последним событиям.

Под «Массандру» все казалось не таким драматичным, а в реальности коллектив отказался подписывать жалобу. Никто не верил в успех дела. И правильно. С жалобой наперевес эту твердыню не одолеть.

Александра потерла виски. Как же ей все надоело! Была бы у нее семья, послала бы она всех к черту!

В памяти всплыли слова Капитолины Старостиной. Или уже не Старостиной, а как ее там по мужу…

Что Капа предлагала? Сублимировать? Отнять у Валерки его «Древо жизни»? Если у Валерки отнять клинику, эта присоска, этот клоп Маслаков к нему всякий интерес потеряет.

От пришедшей мысли Шура даже про головную боль забыла. На что она готова ради своего божества? Готова заключить союз с чертом?

Где-то у нее был телефонный номер… если не князя тьмы, то его ближайшего приспешника.

Решительно поджав губы, Брусенская нырнула в выдвижной ящик стола, выгребла несколько потрепанных блокнотов, перебрала и спрятала назад все, кроме одного.

Холодея от собственного авантюризма, полистала видавшую виды записную книжку. Вот он, полустертый эмтээсовский номер.

Со страхом и тайной надеждой, что срок давности истек, номер не существует, или абонент отправился в мир иной, Александра набрала цифры.

Как ни странно, срок давности не истек, ничего не изменилось, номер был активным, и абонент здравствовал.

Александру посетила ясная мысль, что она совершает непоправимое. Что после этого звонка она уже не сможет жить как прежде.

Отступать было поздно. Пребывая в странном, точно замороженном состоянии, она сделала шаг:

— Добрый день. Это Александра Брусенская. Вы меня помните?

— Как же, как же. Тебя невозможно забыть, — пролаял хриплый голос. — Что-то случилось экстраординарное, если через столько лет ты вспомнила старого друга.

«Тамбовский волк тебе в друзья», — мысленно отозвалась Шура. Оставалось срочно придумать приемлемую ложь, сказать, что наткнулась на номер телефона случайно и позвонила из любопытства, извиниться за беспокойство и проститься на следующие восемь лет.

Ее не отпускало чувство, что это происходит не наяву.

— Я не уверена, что правильно сделала, позвонив вам, — призналась Александра невидимому собеседнику.

Как лунатик, она вдруг очнулась, увидела себя на тонком льду и испугалась. Что она делает?

Решимость испарилась без остатка. Желание спасти Валерку таким способом показалось абсурдным.

— Можно встретиться и обсудить. — Голос был обманчиво-ласковым. — Расскажешь мне все, проговоришь ситуацию, ясность в мыслях наступит. Буду рад помочь. Я же твой должник.

Голос гипнотизировал, лишал воли, заманивал в сети, вязал по рукам и ногам… И Александра Брусенская сдалась.

Разговор завершился. Шура продолжала сидеть в оцепенении и слушать зуммер.

Всеми фибрами души, всем существом она ощущала колебания космоса, смещение пространства, перемену в судьбе, начало нового витка в ее жизни. Будто ее подхватила и понесла гигантская волна…

Глупо сопротивляться стихии. Александра и не сопротивлялась. Она только пыталась всмотреться в будущее, пыталась угадать, куда ее несет, но ничего не смогла различить сквозь галактическую пыль.

… Не успела Александра отойти от собственной выходки, как в кабинете нарисовался Петровский.

Постная физиономия его намекала на душевное страдание и борьбу чувств.

— Саш! — позвал он. В голосе явственно присутствовали заискивающие интонации. — Саш, мне посоветоваться с тобой нужно по одному делу.

Александра растерянно моргнула.

— По какому делу?

— Мне кредит надо взять, — с несчастным видом признался Валерий. — У тебя опыт в таких делах.

И ни одного замечания по поводу туши, и ни одного смешка по поводу новой блузки в горох…

Это было что-то новое.

В глазах Александры вспыхнул огонь, будто мимо нее пронесли пылающий факел. Валерий отнес эту вспышку на счет тонкой, мастерски сплетенной лести, и похвалил себя.

— Банк «Оплот» дает быстрые кредиты под хорошие проценты, — пробормотала Александра.

— Ты с ними работала? — спросил Петровский.

Зрачки Брусенской превратились в черные точки.

— Работала. Не было никаких осложнений.

В груди Валерия шевельнулось теплое чувство, похожее на благодарность.

— Саш, а давай вечером посидим, как в старые добрые времена, — неожиданно для себя предложил он. — Ты же не против посидеть за рюмкой чая?

Александра подняла лысоватую, кое-как подведенную бровь:

— Стареешь, Петровский?

Скользящий взгляд Валерия стал внимательным.

Что, черт возьми, происходит? Неужели каким-то образом Шурка подслушала приватный мужской разговор на берегу?

Призвав все благоразумие, Валерий подавил вспышку подозрительности. Это не более чем плод его больного воображения. Не могла Шурка подслушать. И сказать ей никто не мог — эта неприятная миссия возложена на него.

А он ничего не скажет, чтобы не разозлить Брусенскую раньше времени. Потому что если Брусенскую разозлить, она может наворотить дел! А в союзе с экстремисткой Петковой… Такой «панк-молебен» исполнят, никому мало не покажется.

Чур его, чур!

Не бывать этому, пока он жив. Он сумеет оградить Шурку от пагубного феминистического влияния. А зарождающийся бизнес — от всевидящего ока прессы.

Красивое лицо Петровского приобрело выражение обиженного ребенка.

— Са-аш? Ты чего?

Взгляд Александры потух.

— Прости. Устала что-то. День был не самый лучший.

— Так что, до вечера? — Петровский подкупающе улыбнулся.

— До вечера, — без всякого энтузиазма промямлила Александра, отлично представляя, что ее ждет.

Они выпьют, Валерка заведет разговор о клинике, начнет сплетничать о клиентках, намекать на интрижки — точно зажаривать ее на медленном огне. И она не станет его останавливать — ее ведь это не касается, она ведь не его клиентка. Она — оруженосец, соратник и единомышленник. Вместе они будут хихикать над бабьей глупостью — она ведь не баба, она дружбан и братишка.

Конец ознакомительного фрагмента.