Купчиха. Том 1

Анна Юрьевна Приходько

Избалованная и самовлюблённая купеческая дочка Евгенька живёт как у Христа за пазухой.Её отец, Пётр Николаевич Полянский, ради своей рыжеволосой Лисоньки (так он называет дочь) готов на всё. Но революция рушит семейную идиллию и бросает Евгеньку-Лисоньку в водоворот человеческих судеб. Совершенно неприспособленная к жизни девушка делает первые шаги в жестоком для неё мире.

***

Зима была суровой. Не сказать, что жили впроголодь, но и не шиковали. Пётр Николаевич велел экономить, поскольку не знал, что принесёт новый год. Торговля стала нестабильной. Первая мировая война разрушила всё, что было налажено годами. За полгода войны Костромская губерния значительно поредела на мужскую силу.

Пётр Николаевич брал на руки сына, уходил с ним к реке и подолгу там гулял.

Приходил уже с темнотой. Голодный ребёнок орал. Мария хватала его на руки и начинала кормить, а сам Полянский, видимо, застудился и стал кашлять так, что никому в его доме не было сна.

А утром начиналось всё сначала. Калмычка не отдавала плачущего сына, а Пётр Николаевич забирал его силой. Ни разу Мария не пошла за мужем.

— Когда ж ты уже находишься, злыдень? — услышала как-то Евгенька, как Мария шептала, когда Пётр Николаевич выходил на улицу.

Ей стало не по себе. А Мария, увидев Евгеньку, улыбнулась и сделала вид, что ничего как будто не говорила.

— Ждёшь, когда отец помрёт? — Евгения пристально посмотрела на Марию. — И что же ты делать без него будешь? Мы же без него все пропадём. Ты его беречь должна.

— Если бы у тебя вот так ребёнка забрали да не отдавали день, я бы посмотрела, как ты его берегла, — ответила Мария, спрятав улыбку. — Не о такой жизни я мечтала. Мне тут никто не рад, даже стены отталкивают. Я вот то и дело бьюсь то головой, то споткнусь. И ведь выучила тут всё, а чуть что, и ссадина.

Евгенька с удивлением слушала Марию. И не понимала, как нужно так удариться лбом, чтобы была такая ссадина. Вдруг Мария нагнулась поднять упавший на пол платок, оголилась немного шея. Вся она была в синяках.

— А как же ты шеей-то ударяешься? Меньше голову задирай, да всё хорошо будет. А то нос у тебя уже выше лба торчит. Важничаешь тут. Сама припёрлась к отцу моему из леса, так вот и живи теперь, ясноглазая…

Мария быстро замотала платком шею, и, согнувшись, пошла в свою комнату.

Так Евгенька догадалась, что отец бьёт Марию.

Ранней весной Пётр Николаевич уже еле передвигался по дому, а потом и вовсе слёг.

Из моложавого мужчины превратился в древнего старика, а было ему всего 38 лет от роду.

Евгенька побеспокоилась, вызвала опять врача.

До этого все её старания не увенчивались успехом. Отец велел даже на порог доктора не пускать. А когда ходить уже не смог, то и не сопротивлялся больше.

— Ходить не будет, — дал заключение врач. — Паралич его неизлечим, да и лёгкие долго не прослужат. Вот рецепт, как поддержать ненадолго. А там смотрите сами.

А потом обратился к Евгеньке:

— А ты, красавица, не хочешь ли медсестрой подработать? Не хватает нам силы рабочей. Все бабы то в поле, то при детях. А у тебя вроде никого.

Евгения не ожидала такого предложения и даже возмутилась:

— Да чтобы я… Да с больными… Да никогда, тьфу, аж плохо от одной мысли стало. Тут вот к отцу подойти боюсь, а другие мне и подавно не нужны.

— Ну-ну, — медленно протянул врач, — время нынче такое, девонька, что спесь на хлеб грошей не даст.

Война! И это вам ещё тут хорошо живётся. Купцов победнее уже не счесть. Торговля встала, как лёд на реке зимой.

У меня зять утопиться хотел, нечем расплатиться за товар, а я ему местечко санитаром подыскал.

Копеечка к копеечке получается понемногу. И товар за бесценок можно пристроить. Так что ты подумай, девонька. Надолго всё это, не оклемается Россиюшка быстро.

Когда начинались политические речи, у Евгеньки отключалась голова. Она терпеть не могла все эти прогнозы, представления, что, как и когда будет.

— Не дожить бы до этого, — послышался голос Петра Николаевича. — До того не дожить бы, когда дитю моему придётся копаться в чужих ранах.

Евгенька махнула рукой и вышла. Теперь каждый вечер перед сном она приходила к отцу в комнату.

Пётр Николаевич чаще молчал, чем говорил.

— Я Ивана хочу управляющим сделать. А перед смертью поделю по-честному всё, что имеется.

— А ему-то за что? — возмутилась Евгенька.

— Так чтобы о тебе заботился — задобрить парня надобно, — Полянский говорил еле слышно.

— А с женой твоей что мне делать? Заботу о ней я проявлять не намерена, папенька. Уж больно скверна на слова жена твоя.

— А о ней и не нужно заботиться, ты о брате не забывай, он один у тебя. Опорой твоей станет, кровь всё-таки родная, — отвечал Полянский.

Сама Мария в комнату к мужу даже не заходила. После того как тот перестал ходить, ни разу не показалась ему на глаза.

Иван от предложения стать управляющим не отказался. Как ни странно это было для Полянского, но с документами всё у кузнеца получалось намного лучше, чем представлялось. Он быстро со всем разобрался и даже дал несколько советов Петру Николаевичу.

— Что там у тебя с Евгенькой? — спросил как-то Полянский. — Пыл прошёл, али горит ещё внутри? Ты прости смех мой и слова обидные. Я ведь с таким и не сталкивался раньше. Ну чтобы вот так дочку замуж выдавать за простого. Сапожников был ей ровней, да не вышло с парнем. Погубили его языки злые.

Ну так что с Евгенькой-то? Жениться будешь? Я, может быть, ещё и на свадьбе вашей полежать успею, а дальше только с неба смогу на жизнь лисоньки смотреть. Благословлю, так и быть.

Иван сидел с кипой бумаг и смотрел на Петра Николаевича.

— Повременим мы с этим, Пётр Николаевич. Война закончится, и тогда решим. Не хочу, чтобы Евгенька вдовой осталась в случае чего. А так… Я ей никто: жили-были и забыли.

— Ну раз так… — Полянский задумался. — Может ты и прав, сынок. Иди, что непонятно будет, разъясню.

Чтобы уменьшить траты, Иван сократил штат работников, чем навлёк на себя гнев со стороны уволенных. Время было сложное, у многих женщин, что трудились в доме у Полянского, мужей забрали на войну, и потерять работу стало большим ударом. Какие-то только проклятья в свой адрес Иван не услышал! Самым настойчивым решил выделять небольшую сумму, чтобы не умерли от голода.

Но когда торговля встала полностью, пришлось уволить почти всех.

Пётр Николаевич оклемался. Кашель куда-то делся сам собой. Проснулся как-то утром, а привычного кашля нет. Обрадовался.

Врач-то говорил, что полгода и хоронить можно, а он вот так ещё одну зиму пережил.

А весной 1916 года и ноги стал понемногу чувствовать. Ходить пока не получалось, но надежда на это была очень большая.

Как только маленький Петенька стал бегать, Евгенька забирала его у Марии и приводила к отцу. Ребёнок карабкался на кровать, Евгенька смеялась, подталкивала его.

И Пётр Николаевич расцветал.

Когда услышал от малыша лепет по-калмыцки, кричал так, что напугал Петеньку.

Велел Евгеньке передать Марии, чтобы та родному языку сына не учила, и в срочном порядке приказал нанять для ребёнка няньку, которая будет всё время с ним.

Так Мария была лишена общения со своим сыном.

В конце осени 1916 Ивану пришла повестка.

Пётр Николаевич со своими связями не смог помочь кузнецу. Сам Полянский к тому времени уже стоял на ногах, а ходить мог с палочкой.

Помирился с Марией, всё чаще Евгенька замечала, как отец выходит из комнаты жены с улыбкой на лице.

Конец ознакомительного фрагмента.