Купчиха. Том 1

Анна Юрьевна Приходько

Избалованная и самовлюблённая купеческая дочка Евгенька живёт как у Христа за пазухой.Её отец, Пётр Николаевич Полянский, ради своей рыжеволосой Лисоньки (так он называет дочь) готов на всё. Но революция рушит семейную идиллию и бросает Евгеньку-Лисоньку в водоворот человеческих судеб. Совершенно неприспособленная к жизни девушка делает первые шаги в жестоком для неё мире.

***

— Кто там? — послышался за дверью встревоженный голос.

— Дядя Джурык, это я, Иван!

— Чёрт тебя принёс, сказано было тебе, не ходи сюда!

Но дверь со скрипом открылась.

Иван вошёл в домик.

Внутри было тесновато. Только шаг сделал — и тут же окно. Руки в стороны раскинул и до боковых стен достал. Чей это был дом, Иван не знал. Но когда обнаружил в нём Марию и её отца, очень удивился такому строению.

Марии внутри не было.

— Ты не должен был сегодня прийти! — прикрикнул на Ивана конюх.

— Не смог я, тревожно мне, — оправдывался Иван, — что-то Полянский притих подозрительно. Кажется, следить за мной намерен.

— А ты ещё и суёшься сюда каждый день! Оставьте вы уже нас в покое, дайте спокойно уйти! — калмык был взволнован.

— Дядя Георгий, — обратился к нему Иван, но не успел больше ни слова сказать.

Конюх схватил его за уши и потянул к себе:

— Тошно мне от этого имени! Сколько раз повторять? Джурык я! Запомни ты уже наконец-то!

Иван дёрнул головой, Джурык отступил.

Уши горели, кузнец закрыл их ладонями, постоял недолго.

— Где Мария? — спросил он.

— В лесу где-то ходит. Вчера вернуться хотела. Не могу, говорит, без Петра Николаевича жить!

Иван удивлённо посмотрел на калмыка, а тот продолжал:

— Испортили мне девку, она теперь как будто и не дочь мне. Желаниями своими убивает меня. Ей Полянский гор золотых наобещал. Вот она меня и уговаривает отпустить её. Мол, что она в степи будет делать, тут хотя бы жизнь намечается неплохая.

А я тогда на что ей? Вырастил и отдал вот так… Было бы всё по-человечески. А так один позор. Ведьма эта рыжая ей всё равно жизни не даст. Но Мария упрямится. Ей и рожать скоро, нам бы уже выдвинуться в путь…

Иван слушал конюха и не верил своим ушам. Два дня назад договорились с Марией обвенчаться да вместе в Астрахань двинуться. А тут такое.

Иван чувствовал, что должен помочь этой семье. Особенно после рассказа Марии о том, как она и бабушка Анисия ухаживали за ним, а Евгенька только нос воротила. Ради жалости захотел на Марии жениться. Уже и вещи собрал, спланировал, как будет из дома Полянского сбегать. А тут такое…

Вышел Иван на улицу.

— Где Мария-то? — переспросил он, как будто не слышал до этого.

Но Джурык промолчал. Иван походил вокруг домика, потом чуть подальше круг сделал. Звал девушку несколько раз, но та не откликалась.

— Не придёт она больше, — заверил Ивана калмык. — Сбежала она. К Петру своему умчалась.

Иван встревожился.

— Да она же опять заблудится! Зачем же вы ей разрешили?

Джурык махнул рукой.

— Устал я… Сам уйду. Здесь мне только каторга грозит. В домах-то люди погибли. А я не жалею, Ванька… Моя семья тоже погибла, и сердце вместе с ней.

— Ма-а-а-ша-а-а, — кричал Иван, отдаляясь от домика. — Ма-а-а-ша-а-а.

А Маша в это время уже подходила к дому Полянского.

Завидев её, одни крестились, другие просто отворачивались, но никто не трогал.

Уже вечерело, когда Мария постучалась в дверь.

Открыл сам Пётр Николаевич. Он замер на пороге.

А потом встал перед Марией на колени, поцеловал руку и прошептал:

— Верил я, что вернёшься! Снилась ты мне, моя любовь…

Мария положила свою руку на затылок Полянскому и сказала:

— Я согласна стать твоей женой, Петя…

Пётр Николаевич поднялся с колен, подхватил на руки Марию и закружил её по комнате.

Евгенька смотрела на это всё со второго этажа.

Вечером отец постучался в комнату дочери. Та открыла.

— Лисонька моя, — начал Пётр Николаевич, — ты когда-то покинешь этот дом. Уйдёшь в свою семью. А я один оставаться не намерен. Полюбил я… Когда она пропала, думал, с глаз долой, из сердца вон. Ан нет…

Чувствую, как засыхаю без неё. Рук её не хватает, улыбки скромной, взгляда любимого… Нужна она мне больше, чем сама жизнь. Приворожила она меня, лисонька. И днём, и ночью лишь о ней все думы. Пока я жив, хочу быть с ней.

Матушка твоя простит меня. Она меня покинула, но не наказывала всю жизнь её помнить. А я и так прожил одиноким столько лет. А тут как будто грудь расправилась.

Евгенька слушала отца молча. Когда тот говорил о своих чувствах, думала об Иване. Закрывала глаза и вспоминала его поцелуй. А ведь только он, Иван, и целовал её. И противен был он сейчас, и люб до слёз.

Евгения незаметно от отца смахнула слезу.

Потом посмотрела на него и сказала:

— А мне какое дело? Хочешь жениться, женись… Меня только не трогайте. И пусть твоя ясноглазая даже не разговаривает со мной. О такой мачехе я точно не мечтала, папенька.

Опозоритесь вы, папенька. Хлопот потом не оберёшься. А когда у неё чертёнок родится, совсем со свету вас сживут. Женитесь… Я со стороны понаблюдаю.

Пётр Николаевич махнул рукой и вышел из комнаты дочери.

Иван вернулся домой за полночь. Тихо прошёл в свою комнату. Он ещё не знал, что Мария сладко спит в этом доме в объятиях Петра Николаевича.

Спустившись утром на завтрак чуть позже обычного, Иван обомлел. За столом сидел Пётр Николаевич, а рядом с ним Мария.

Девушка, увидев Ивана, отвернулась. А сам Иван замешкался.

Сначала хотел было вернуться в комнату, а потом, не ожидая от самого себя, громко произнёс:

— Доброго вам утра, добрые люди!

Он обычно говорил не громко, а тут заорал так, что Пётр Николаевич вздрогнул.

Иван вышел из дома. Пошёл к реке. Август продолжал допекать своим жаром. Казалось, и речка скоро высохнет.

Пройдя немного вдоль берега, Иван опустился на песок. Сначала долго смотрел на водную гладь, а потом прилёг. Уткнулся лицом в песок.

Руками подгребал к своему лицу песок, как будто делал из него подушку. Иногда поднимал голову, чтобы подышать, а потом опять утыкался.

Долго так лежал. Потом поднялся. Слёзы текли, смывая с лица прилипшие песчинки.

— Что же ты наделала, Машенька? — шептал Иван. — Погубит тебя эта семья. А я спасти тебя хотел и себя… От любви этой безумной, от чертовки этой избалованной.

Когда же закончатся мои страдания?

Так и хочется схватить её и унести далеко-далеко. Прижать к себе и целовать до тех пор, пока вся дурь из головы не вылетит.

И станет моя Евгенька мягкой, как лисья шкурка, и ласковой, как тот котёнок в ихнем дворе.

Не могу я больше смотреть на неё.

Так и с ума сойти можно. Закружилась, Машенька, твоя голова от богатства ненасытного. Кем станешь ты в этом логове? Машка, Машка…