Игра в пазлы

Анна Штомпель, 2023

У Ани Солоповой нет ни компьютера, ни смартфона. Она живёт в начале 90-х годов прошлого века в городе, где вот-вот разразится война. И живёт теми же радостями и горестями, мечтами и надеждами, что и мы сегодня. Одиночество, непонимание в семье, влюблённости в самых неподходящих мальчиков… В десять лет Аня встречает маленькую Яну – ту самую Лучшую Подругу, о которой мечтают все девчонки. Но из-за разницы в возрасте они сталкиваются с насмешками со стороны окружающих.А при чём здесь война? Да ни при чём. Она лишняя в этой картине. Но она просто есть…

Пазл 9. Зелёные спички

Март 1990 г.

Только вчера вокруг был влажный чернозём, а сегодня со всех сторон радостно зазеленела трава. Она покрыла собой газоны и стремилась протиснуться в каждую трещинку в асфальте. А поскольку асфальт был старый, трещин много, то и траве — раздолье.

Я сочувствовала траве и совсем не беспокоилась о тротуаре. Иногда мы с Яной даже помогали какому-нибудь кустику или цветку, расковыривая пальцем асфальтовую крошку. Но сейчас рядом со мной шла тётя Дуся, и я привычно играла роль «я — для взрослых». В этой роли асфальт не ковыряют.

На мне было лёгкое пальтишко и красная шляпка, которую тётя Дуся называла старинным словом «капор». Я немного стеснялась этого головного убора, главным образом из-за его цвета, да и ленты под подбородком казались мне неуместными. В такой тёплый солнечный день можно обойтись без всяких шляп. Но если папа сказал «свежо», его не переубедишь.

Тётя Дуся жила в городке Маяковского, на пять остановок дальше нас от центра по Старопромысловскому шоссе. Каждую субботу после школы она забирала меня к себе домой. Её телевизор ловил вторую программу, и раз в неделю я смотрела «Спокойной ночи, малыши». А ещё у тёти Дуси были старинное кресло-качалка, «ходячая» кукла Зоя из ГДР, фарфоровые слоники — мал мала меньше — и зимние консервы в углу под покрывалом. Правда, сейчас там почти ничего не осталось. Абрикосовый компот выпит ещё в декабре…

Я оглянулась. Мы были уже далеко от шоссе, но холмы, как обычно, «придвинулись». Если же пойти в их сторону, Сунженский хребет снова коварно «отскочит» — и ой, сколько усилий потребуется, чтобы забраться наверх! Зато с той стороны, в низине, растут удивительные цветы, каких здесь не встретишь, и одуванчики там — с кулак величиной. В прошлом мае — как давно это было, еще до встречи с Яной! — мы с тётей Дусей гуляли там и возвращались через Старый поселок. Зашли в магазин, и какая-то продавщица назвала её моей бабушкой. Почему-то стало стыдно, и я не возразила…

Засмотревшись на холмы, я налетела на пожилого чеченца (ему было лет пятьдесят), пискнула «извините» и в смущении ухватилась за бант под подбородком. Чеченец усмехнулся — наверное, в этой шляпе я выглядела очень забавной — и сказал что-то про Красную Шапочку. Он шёл налегке, небрежно сунув руки в карманы; на шаг поотстав, брела его супруга.

— Почему их женщины всегда ходят сзади? — шёпотом спросила я у тёти Дуси.

— Обычай такой, — ответила она. — Раньше все чеченцы жили в горах. В любой момент на пути могла встретиться опасность. Мужчина шёл впереди, чтобы защитить женщину.

Я в сомнении смотрела вслед.

— Они так привыкли, — продолжала тётя Дуся, заботливо расправляя мне ленты. — Вот я, например, не люблю шляпу — голова не дышит. А чеченки носят свои платки круглый год. После выпускного встретишь на улице одноклассниц — все будут в косынках.

Нас обогнала молодая женщина, тащившая за руку белоголового малыша. «Как одуванчик», — подумала я. У мамы волосы были потемней, но тоже красивые, золотистые. Их свободно трепал ветер.

Малыш канючил на одной ноте:

— Хочу в сказку, хочу в сказку, хочу в сказку…

Мать на ходу отвесила ему шлепок. Малыш с готовностью заревел.

— Что ей, жалко?.. — пробормотала я.

— Может, денег с собой нет, — предположила тётя Дуся.

Рёв замер где-то вдали. А мы поднялись по ступеням и зашли в «Сказку».

Всю торцевую стену внутри занимала красочная картина: по синим волнам плыла Царевна-Лебедь, над ней завис Чёрный коршун (уже со стрелой в горле), а на островке по соседству стоял Добрый молодец с луком в руках. Вариация на тему «Сказки о царе Салтане». Я всегда замирала перед этой расписанной стеной. Такие яркие краски, такое понятное представление о Добре и Зле, а ещё — о Любви! Бились о берег взволнованные волны, трепетала крыльями Лебедь, вибрировала тетива лука… Словом, шла я за своими любимыми пирожными с заварным кремом — а приходила всегда к этой картине. Если честно, без пирожных и картина была бы не столь хороша; но и пирожные без картины потеряли бы половину своей прелести…

Любовь! Кто знает, что это за птица? Взять хотя бы наших родителей. Вчера у Яниной мамы был день рождения. Мы с подругой сидели на скамейке и видели, как её папа зашел в подъезд с букетом красных роз. Такой букет не в сезон, наверное, стоит целое состояние.

— Любофф! — выпячивая губы, прокомментировала Янка: была тут снисходительная нотка, но и радость, и гордость за родителей.

Я немедленно похвасталась:

— А мой папа маме на пятьдесят лет стихи сочинил!

Янка округлила глаза:

— На пятьдесят лет?!

Конечно, она знала, что я — поздний ребёнок, и все это знали, но когда касалось конкретных цифр… Никакая поэма не переплюнет молодого, кудрявого, как их пудель Чарлик, отца, несущего букет роз молодой матери. У них — «любофф». А какая может быть «любофф» у моих родителей, если они такие древние?

Даже в чеченских семьях, где по пять-десять детей, не часто случается, чтобы при твоём рождении маме было сорок, а отцу — за пятьдесят. У нас во дворе была только одна такая семья — Асхабовы. Мать Ахмеда старше моей матери. Мне нравилась тётя Малика — гораздо больше матерей Рамочкиной, Ильиной, Каменевой… Она всегда приветливо улыбалась, всегда находила для тебя добрые слова. Работала она продавщицей в «Сказке».

Я ела пирожное, не отрывая глаз от картины, и рассеянно слушала взрослых. Отпустив очередного покупателя, тётя Малика отложила деревянные счёты, облокотилась о прилавок и, как всегда, уважительно стала расспрашивать тётю Дусю о её здоровье и здоровье моих родителей. Она похвалила мой капор и сунула в мои ещё липкие пальцы упаковку с ярким откидным верхом. Это был подарочный набор спичек: на каждом коробке — этикетка с городом-героем, а сами спички (я тут же проверила) толстенные, хоть на три расщепляй, с зелёными головками!

— Нет-нет, Евдокия Ильинична, — решительно отказалась тётя Малика от протянутых денег. — Это подарок. Пусть побалуется. Моему Ахмеду понравилось. Он возится с ними, перекладывает, что-то мастерит…

Череда однотипных «хрущёвок» на Старых Промыслах видна издалека. Достаточно побывать в двух-трёх квартирах, чтобы знать планировку и обстановку всех прочих. Тётина «хата» была точной копией нашей. Когда-то здесь жил и мой дедушка. Он нянчил Веру и Надю, а я родилась уже после его смерти. Теперь в двух комнатах жила одна тётя Дуся.

Если есть на свете старые девицы, которые довольны своим положением по принципу «хочу халву ем — хочу пряники», то именно такой была наша тётушка. И если я не слишком часто задумывалась о бабушках, которых не знала, и не страдала от их отсутствия — это всё потому, что была тётя Дуся.

Вечером мы делали петушки на палочках. Это были не столько петушки, сколько мишки, зайчики, рыбки, — и не столько на палочках, сколько на обыкновенных спичках. Я следила за тем, как тётя Дуся разливает сироп по формочкам, и собственноручно втыкала в густеющую массу спички с обломанными серными головками. Не знаю почему, но самые вкусные «петушки» получаются, если добавить в них немного зелёнки. Я приметила зелёного зайца, которого завтра подарю Яне. Тут новая мысль пришла мне в голову, и я торопливо достала из подарочного набора одну зёленую спичку. Не стану её обламывать. Воткну другим концом и так вручу Янке. Вот она удивится!

Я долго не могла заснуть из-за комаров. В подвале дома тёти Дуси — вековое болото, и вампиры круглый год лепятся по стенам и потолку. Тётушке хоть бы что, спит да похрапывает, а я всегда мучаюсь и раздираю руки. В конце концов я разбудила тетю Дусю, и мы устроили ночное побоище. В это время произошел первый толчок.

Землетрясения в Грозном не такая уж редкость. В школе регулярно проводят учения, чтобы в случае опасности мы смогли организованно покинуть класс. На учениях это весело; дома в полночь — не очень. Качалась люстра. В углу дребезжали пустые банки. С груды пожелтевших газет (папина вотчина) сползло покрывало. Я схватила подарочный набор тёти Малики — на данный момент главное моё сокровище. Вспомнила про зелёного зайца и побежала на кухню.

— Лапунчик, чего заметалась? — добродушно посмеивалась со своей кровати тётя Дуся. — Отбой…

Слабые толчки прекратились.

Я стояла в трусиках и маечке с сахарным зайцем в руках. Очень тянуло съесть его — наверное, от переживаний. Но я себя переборола.

Он — Янин.

Мы не виделись всего сутки, но несёмся друг к другу и обнимаемся на лету. Мой дурацкий капор повисает на лентах, но сейчас мне не до него.

— Такое страшное землетрясение!

— Ещё бы! Я сразу проснулась. А эта соня так и дрыхла… а то бы описалась со страху.

С легким уколом совести я сообразила, что не подумала о конфете для Алинки. Хорошо, «горе луковое» осталось у бабушки. Из кармана куртки я вытащила завёрнутого в промокашку зайца. Яна есть Яна: она сразу узрела зелёную спичку и округлила глаза в непритворном изумлении. Когда заяц уже был у неё за щекой, я выудила из другого кармана коробок с Тульским кремлем и продемонстрировала россыпь зелёных головок.

— Они не горят, — провокационно заметила Янка.

Тогда я чиркнула по нетронутому боку. Включать газ на плите мне разрешили совсем недавно, и со спичками я обращалась ещё неумело. Но эта сразу вспыхнула ярким пламенем. Увы, не зелёным (на что я втайне надеялась). Янка была посрамлена, но сделала вид, что не помнит о своей фразе. Тут мы спохватились: место для игр с огнем выбрано крайне неудачно — на обзоре между нашими балконами.

Яна помрачнела:

— Папка со вчерашнего дня злющий…

Я спрятала коробок в карман.

— Опять «горе луковое» что-нибудь натворило?

— Не-е… Он пьяный пришёл. Мама стала плакать. Он её на кровать повалил. Мама говорит: «Не надо…». Они поругались. Мне, конечно, попало…

— За что?

— А ни за что, — по-взрослому усмехнулась Яна. — Рядом была.

Вот тебе и «любофф»…

В школьном дворе вальяжно разлеглись коровы. Яна вляпалась в свежую лепёшку, долго чертыхалась и тёрла ботинки о траву. Потом нашла красивый «сверкач» и немного утешилась. Желтоватый, с разноцветными прожилками камень лежал на её ладошке, словно медаль на подушечке. Пусть кремний не бог весть какая драгоценность, но и он умеет вспыхивать, как спички. Конечно, не один — нужна пара. Это вроде как у нас с Янкой: когда мы вдвоём — искры летят! Скоро стемнеет, и тогда я вынесу из дома свой «сверкач». Мы жахнем ими друг о друга и насладимся маленьким фейерверком…

Пролетел самолет, волоча на хвосте свой гул. Прошлым летом мы с Янкой устраивали такие игры: «Ложись — бомбят!». И с хохотом падали носом в подорожники. Теперь это уже не солидно, во всяком случае, мне.

Далеко-далеко за коттеджами виднелся в дымке Терский хребет. Когда я была такой же, как Яна, то очень боялась увидеть облако в форме гриба — подслушала что-то из разговора родителей. Но всё это глупости. Атомного взрыва не будет. И войны больше не будет. Никто не посмеет сбросить на нас бомбу.

В тени возле забора расцвели фиалки. Они пахли весной и пирожными с заварным кремом. Немного жаль было рвать их. Но мы подарим их мамам. Ведь нельзя грустить, если дочь принесла тебе фиалки, правда?..