Прах на ветру

Анна Чиж-Литаш, 2018

Всегда ли закон – вершина правосудия? Или все-таки сердце, а не разум – главное мерило людских поступков? Можно ли оправдать убийцу, определив его мотивы? И может ли жертва стать главным обвиняемым? В своем кабинете убит директор крупнейшей строительной фирмы страны. Кто оставил двенадцать пуль в груди жертвы? Полковник Виноградов вновь пробует размотать преступный клубок противоречий.

Глава 6

«Интуиция подобна второму дыханию: захлопни двери разума, открой врата сердца»

— Он алкоголик, — подкуривая долгожданную сигарету, констатировал Виноградов.

— С чего ты взял? Запах? Я вроде не почувствовал.

— Кожа. Она у него сухая и красная.

— И что? Обветрил лицо!

— Нет, она другая. Обветренное лицо шелушиться, а здесь явные признаки больной печени. Конечно, может, я ошибаюсь и он болен, но… Что ты скажешь о дрожащих руках? И не смей говорить мне, что это от волнения. Бред. Они дрожали даже до того, как мы представились.

— И как ты это заметил?

— Очень просто. Привычка! Знакомясь с человеком, первые пять секунд не разговаривай с ним, а внимательно рассмотри! Я называю это «принцип сканирования».

— Ерунда какая-то, — усмехнулся Беляк и, приподняв голову, выдохнул дым вверх.

— Пока человек не знает, кто ты, он остается самим собой. Не вежливым, не глупым, а самим собой. Он еще не успел спрятать свои недостатки, завуалировать секреты, потому что не знает, кто ты и как себя с тобой вести! Когда мы вошли, Сорняков был зол, даже раздражен! Но увидев нас, тут же надел маску доброжелателя. Дальше. Пока мы усаживались, он наклонился и поднял с пола разбитую перьевую ручку. Я обратил внимание, что ее корпус сделал из металла, и, чтобы разбить ее, потребуется сила, а не просто случайное падение со стола. В руках он держал неподлежащий восстановлению канцелярский товар.

— Хочешь сказать, что все это ты увидел за пять секунд?

— Не все, ручку он поднял после того, как мы представились. Дальше. Ты почувствовал запаха перегара в воздухе? Правда, он был спрятан под слоем аромата мужского парфюма. Кстати, дорогого парфюма.

— Ты же знаешь, что весной у меня аллергия на все цветущее! Мой нос с утра капризничает. Вот я и не заметил!

— Ты бы и так не заметил, — еле слышно сказал Виноградов. — Кстати, я ему верю. То, что он говорил про Мазалевского — правда. Заметь, как у него сменилось настроение! Это называется — накипело. Эмоции берут верх над разумом, и мы не контролируем наши языки. Такова уж природа человека. Ты заметил, он даже во взгляде изменился, когда я спросил его про их отношения. Нет, ему не смешно! Он в гневе! Просто эти чувства он утаил. Зачем навлекать на себя подозрение?

Александр Петрович размеренно расхаживал из одного угла балкона в другой. Со стороны казалось, что он разговаривает сам с собой, задавая себе вопросы и получая на них ответы. Сергей Васильевич привык к такому поведению друга и ни сколько не обижался на него.

— Ты думаешь, у него был мотив?

— Думаю, да. Уверен, что не только у него. Здесь все не так просто. Это необычное убийство. По крайней мере, мне так кажется. Ладно, хватит воздух пинать, кто у нас там следующий?

— Если мы придерживаемся штатного расписания, то второй заместитель — Жордин Константин Васильевич. Скольких мы планируем сегодня опросить?

— Людей много, будем стараться по максимуму. Хотя мне еще сегодня огурцы с луком на даче сажать. Так что надо поторапливаться.

Беляк хотел съерничать, но затем передумал и, одарив друга улыбкой, покинул балкон.

Кабинет второго заместителя больше напоминал курилку на опорном пункте. Из-за дыма сигарет хозяина кабинета практически не было видно.

«Ну, хоть не нужно будет терпеть с курением», — подумал Александр Петрович и легонько похлопал по карману пиджака, где лежали сигареты.

Константин Васильевич Жордин был мужчиной тучной комплекции. Черная майка поло плотно облегала все «запасы Родины», хранившиеся под кожей. Пиджак требовал срочной замены, не выдержав пышной комплекции и треснув на спине во время поедания очередной порции гамбургеров. Жордин выглядел весьма добродушно. Мягкие черты лица, пушистые волосы, приятный голос. Отмахнувшись от сигаретного дыма, Константин Васильевич попытался рассмотреть, кто переступил порог его кабинета.

— Здравствуйте, здравствуйте, — повторил он, медленно растягивая буквы. — Я вас заждался уже.

Жордин несвойственным ему быстрым шагом подошел к посетителям и протянул руку.

— Могу сразу снять ряд вопросов. Ушел домой в шесть, на офисе полным ходом кипела жизнь. Затем заехал в магазин за продуктами и домой. Ночью спал как медведь.

Аллегория про медведя вызвала у Виноградова улыбку. Полковник представил себе, как этот большой, потеющий мужчина, накрытый с головой одеялом, храпит в пустой комнате.

— Мое алиби может подтвердить моя супруга, дочь и собака. С последней я вчера провел весь вечер, так как жена и дочь выбесили меня и я с ними не разговаривал.

Беляк, приподняв левую бровь, бросил взгляд на Виноградова, который явно был впечатлен сидящей напротив личностью.

«Колоритный мужчина, — подумал он, — работать с ним, как минимум, нескучно».

— Вы, наверное, хотите спросить, в каких отношения мы состояли? Исключительно в деловых, — засмеялся Жордин. — А если серьезно, то в более или менее нормальных. Я не приветствовал его политику управления, так же, как и манеру общения с подчиненными. Но научить пятидесятилетнего мужика манерам или привить ему моральные ценности — это из области фантастики. Совесть либо есть, либо ее нет.

— У него могли быть недоброжелатели в коллективе?

— Недоброжелатели — как хорошо сказано! Честно, я не знаю в нашем коллективе человека, который испытывал бы теплые чувства к нашему руководителю. Может, так и нельзя говорить в свете сегодняшних событий, но это правда. И лукавить я не буду.

Пухлыми пальцами Жордин достал из пачки сигарету и, немного помяв в руках, прикурил.

— Господа, вы курите? Угощайтесь.

Александр Петрович кивком поблагодарил собеседника и достал из кармана сигареты. Все трое погрузились в облака дыма. Тишина, казалось, длилась несколько минут, хотя угольки сигарет только начали тлеть.

— Знаете, я всегда считал, что достойную смерть нужно еще заслужить. Для этого нужно как минимум прожить достойную жизнь. Мазалевский за свои годы сделал много того, чего делать не надо было. Самое ужасное, что он не сожалел о своих поступках, ему не было стыдно, он ни разу не раскаялся… То есть до последнего вдоха он так и не успел покаяться. Даже перед самим собой. Знаете, не обязательно воровать или совершить мошенничество, чтобы на тебя повесили клеймо мерзавца. Можно мило улыбаться людям, говорить комплименты, обещать, но стоит дождаться, когда дверь захлопнется, и реки грязи начинают просачиваться сквозь стены.

— Да уж, ваш шеф был вовсе не в авторитете, — задумчиво сказал Беляк.

— Его это не особо напрягало, он просто жил как умел, — Жордин потушил сигарету в темно-синей фарфоровой пепельнице. — Знаю лишь одно — это сильно обижало людей. Людей не нужно обижать, нужно жить дружно, — улыбнулся он.

— Вы не замечали в последнее время изменений в его характере или поведении? — Александр Петрович снова делал пометки в блокноте.

— Особо нет. Может только стал раздражительней что ли. Но не думаю, что он собирался отдать концы. Он очень боялся потерять свое место. Я бы назвал это паранойей. Ведь он был наемным генеральный директором, ну и владел каким-то процентом акций. Основной пакет был у Миклашевича. Он являлся владельцем сразу нескольких фирм, причем не только в Беларуси. Не знаю и, видимо, уже не узнаю, но Мазалевский, наверное, ни разу не прокололся наверху. Руководство было им довольно, свои косяки он умело маскировал. Поразительно, но он всегда выходил сухим из воды.

Виноградов что-то быстро писал в блокноте, периодически поднимая глаза на Жордина, потирая усы и кивая головой. Собираясь уходить, они искренне поблагодарили «Подозреваемого № 2», как он был записан у него в блокноте, пообещав обязательно найти виновного. На что Жордин ответил, что ему все равно.

Проводив гостей, он присел за стол и нажал кнопку «Секретарь».

— Наташа, жди гостей. Ты в своем уме? Я же тебе все объяснил! — от прежнего тона не осталось и следа. — Зачем я только тебя послушал?

Дверь вновь отворилась, и в кабинет заглянул полковник:

— Простите, я, кажется, забыл свой блокнот, — Виноградов проследовал к столу.

— Конечно, проходите, я уже весь в работе.

— Да-да, извините! А вот и он! — на краю стола лежала записная книжка. — Какой я рассеянный! Старость — не радость.

Еще раз принеся извинения, Виноградов покинул кабинет, на этот раз плотно затворив за собой дверь.