Измена, развод и прочие радости

Анна Томченко, 2023

Муж просто предложил мне развод, а потом его друг рассказал, что уже несколько лет в браке нет верности, ведь у моего супруга беременная любовница. Я оказалась разбита, унижена и с разводом вместо новогоднего подарка. Смогу ли я построить новую жизнь или муж и его лучший друг совсем убили меня, поспорив на мои чувства?

Глава 3

В середине вечера, когда все прилично расслабились, а именинник надрался и стал читать собственные стихи, я решила, что с меня хватит. По стеночке, прячась от резвого ведущего, который уже трижды пытался меня уломать сыграть в бутылочку и карандашик, я просочилась в фойе. Присела в кресло и вызвала такси. Оно не ехало по причине плохой погоды.

— Верни машину, — раздался сбоку голос Рубенского. Я вздрогнула и предложила:

— Поцелуй себя в зад, — бывший муж сморщился.

— Не тебя? — уточнил он, присаживаясь напротив.

— Нет, ты это погано делаешь…

Ему шёл этот костюм. Приталенный пиджак кофейного цвета, кремовая рубашка с расстёгнутым воротом и узкие брюки.

— В этом вся ты, — снова начал старую песню Михаил. — Вспомни, что ты мне сказала, когда я признался тебе в любви… «Не уверена, что это взаимно, но я попробую с этим что-нибудь сделать».

Он передразнил меня, а я парировала:

— А какой нормальный человек признаётся в любви на похоронах деда?

— Ну не своего ведь…

— Вот именно, Миш, — я психанула и вытащила из сумки сигареты, — я соплями задыхалась, а ты: «Я люблю тебя». Да в гробу я видала такие признания!

— И сейчас ты опять делаешь это, — он придвинулся и протянул зажигалку. — Ты никогда не признаёшь своего поражения. Ни тогда, ни сейчас. Тебе вообще нормально?

— Нет, у меня изжога, — огрызнулась я.

— Ты как загнанная волчица, — он задумчиво потёр подбородок, — даже когда валяешься вся в крови у ног охотника, всё равно стараешься посильнее укусить. Тебе больно, а ты продолжаешь бравировать и хамить. Ты думаешь, так все женщины себя ведут при разводе?

— Нет, они обычно рвут на муже волосы и проклинают до седьмого колена. Так что заметь, как тебе повезло, и не пытайся забрать машину.

Этот разговор стал напрягать. Настолько, что я психанула и ушла в гардероб за верхней одеждой. Стоя на пороге ресторана, я продолжала обновлять приложение с такси. Миша вышел минут через пять.

— Ты ведь даже не пытаешься исправить ничего… — он поднял воротник пальто. В свете ночных фонарей и снегопада он был похож на того парня, в которого я влюбилась семь лет назад.

— Зачем? — выкрикнула я. — Это не я хочу с тобой развестись…

— Затем, что, может быть, мне было бы проще… — он поднял голову и рассматривал ночное небо. — Проще признать, что я ошибся, что запутался, что ты другая, просто боишься показать слабость, что тебе тоже больно…

Я не понимала к чему он ведёт. И не хотела признавать, что да, мне больно, плохо, что я всё это время молча выла в подушку, что меня выворачивало при мысли быть с кем-то другим, кроме него. Но также не собиралась тешить его самолюбие. Он хочет быть хозяином жизни, положения, жены. А я…

— Знаешь, Миш, — я подошла вплотную и уловила аромат его парфюма, который сама и выбирала, — мужчина должен быть таким, чтобы ему без труда доверилась слабая и без оглядки покорилась сильная… Делай выводы…

— Какие? — его глаза отразили снежный поток.

— Ты недостаточно хорош, чтобы я позволила себе слабости, и недостаточно силён, чтобы я вверила свою жизнь в твои руки.

***

Гости вывалились на порог ресторана всей гурьбой. Кто-то толкнул меня в бок, дородная тётка попыталась наступить на ногу. А я смотрела вслед уходящему мужчине с поднятым воротником и, наверно, ощущала боль. Саднящей раной внутри. Сжигающей остатки гордости.

Хотелось рвануть следом, схватиться за его пальто, уткнуться носом в родную грудь. Но я стояла. Миша хотел, чтобы я сказала, что мне плохо без него. Я хотела, чтобы он говорил про то, что по-прежнему любит, что сглупил, ошибся и его слова всего лишь слова. В них нет чувств. Но он промолчал и ушёл.

— Алиса, вот вы где! — меня аккуратно подхватили под локоток. Обернувшись, я увидела Наташеньку. Она была взбудоражена и расстроена. Над головой громыхнул залп салюта. Честно, такой моветон — на праздновании запускать фейерверки, но против именинника не попрёшь.

Разбираться в душевных перипетиях Натали и Васи не было никакого желания. Я просто молчала, мысленно призывая ее одуматься. То ли моя ментальная связь была хилой, то ли у нее нереально горело.

— Я, признаться, не знаю, как начать… — сказала она, уводя меня от толпы.

— Начни как-нибудь, а там разберёмся, — со вздохом предложила я.

— Понимаете, Вася, он такой, такой…

В её словах не было восторженности. Так скорее говорит замученная жена мужа-алкоголика, на которой висят ещё трое детей.

— Он ведь пьёт постоянно, — наконец призналась она, — или по уши в работе, причём это страшнее. Он не ест, не ходит в душ, только сидит за компьютером и пишет что-то… А сейчас…

Я поискала взглядом объект обсуждения и заметила, как Спиридонов в расхристанном виде бегает по снежному газону с елями и, огибая каждую, кричит в темноту: «Наташенька, ау!». Ей-богу, как в той советской сказке, где герой так же носился по лесу и говорил в чащу: «Настенька!», а та ему отвечала: «Алёшенька…».

— И ведь одно дело встречаться, а другое замуж за такого человека… — бубнила над ухом мечта поэта.

— Вот-вот, — поддакнула я, наблюдая, как именинник косой походкой бредёт к компании незнакомых мужчин.

— Но вы же сами говорили…

— Что я говорила? — хлопнув глазами, переспросила я.

— Ну, чтобы мы попробовали…

— Так попробовали перепихнуться, а не ярмо на шею вешать…

Вася приблизился к ребятам и, танцуя локтями, пролез внутрь круга, который образовали мужчины в процессе разговора. Как на посиделки к двенадцати месяцам заглянул.

— Но это же… Как-то… — замялась девушка. — Но вот вы же сами замужем.

— Уже нет. И поверь мне, там ни черта хорошего нет. Не понимаю, почему все туда так рвутся…

— И что же мне делать? — промокнув платочком глаза, спросила Наташенька.

— Вообще то, что хотите, — я застегнула пальто. — Любите — выходите замуж и несите крест. Если нет — не тратьте время.

Вася что-то втолковывал незнакомцам, размахивал руками, а потом схватился за ремень брюк, расстегнул оный и начал… Вот идиот!

— А сейчас рекомендую вызвать ментов, — буркнула я, направляясь в сторону компании оцепеневших мужиков.

Отбить Спиридонова удалось с лёгкостью. Да чего уж там. Мужчины оказались не какими-нибудь гопниками, а вполне цивилизованными интеллигентами. Как иначе объяснить, что на мою просьбу не бить дебошира сильно они уверили меня в том, что он и так наказан отсутствием мозгов, и помогли затащить пьянчугу в ресторан. Гости неровной струйкой испарялись. Я, не дождавшись такси, решила съесть кусок торта и поплатилась за это участием в почти семейной разборке. Наташенька, возбуждённая и сильно покрасневшая, кричала на Василия. Он пьяно отмахивался. Она не успокаивалась и требовала прекратить пить. Ему было наплевать, и он хлестал коньяк из горла. Развязкой стала фраза:

— Я ухожу от тебя! — прозвенел в пустом зале голос девушки. Спиридонов поднялся со стула, потерял равновесие, уцепился за спинку и рявкнул так, что я выронила вилку:

— Ну и хрен с тобой!

***

Пьяный Вася сопел мне в колени. До сих пор не могу понять, как меня так ловко окрутили, что пришлось увозить тело поэта домой. Хотя чего уж тут понимать…

Когда моё такси несмело моргнуло фарами, из ресторана вывалился, в прямом смысле, пропахав последние несколько ступенек задом, именинник. Спиридонов с таким нахрапом лез в нанятую машину, что я оцепенела, пытаясь сообразить, как он намеревается через окно проникнуть в салон. Но тут очухался водитель и стал орать, что такую пьянь он никуда не повезёт. На мои доводы, что я всё оплачу, только адрес другой, он почти ударился в истерику, и мне пришлось следом за литературным гением грузиться на заднее сиденье. Таксист хмыкнул и заявил, что если хоть раз тело решит испражниться — пойдём пешком.

Вася, разглядев в салоне"Тойоты"знакомое лицо, совсем ополоумел и полез целоваться. Я приложила его сумкой, и он, пробурчав, какая я вредная, уткнулся носом мне в ноги, а потом и вовсе захрапел.

Отдельной главы достойно повествование взгромождения на третий этаж без лифта. Спиридонов оступался, вис на мне и лапал. На втором лестничном пролёте его перекосило основательно, и он попытался просунуть свои ручонки мне под пальто. Не справившись с пуговицами, он вдавил меня в перила и,уткнувшись в шею, дыхнул перегаром:

— Как же от тебя вкусно пахнет, Алис…

— А от тебя не очень… — выдавила я, стараясь дышать через раз, чисто из-за боязни опьянеть от паров алкоголя.

Спихнув с себя невменяемое тридцатилетнее тело, которое всегда казалось мне тщедушным, а сейчас стало невероятно тяжёлым, попросила Васю не будить соседей и подниматься дальше. С ключами тоже произошла заминка. В карманах его пальто их не оказалось, и я, содрогаясь, полезла в штаны. Спиридонов, приваленный к стене, похабно заржал, отчего я не выдержала и пихнула его локтем под рёбра.

В коридоре мы должны были растянуться: поэт схватил меня поперёк талии и попытался внести в квартиру на руках. Не то чтобы я была тяжёлой, скорее носильщик подкачал. Выпутавшись из его конечностей, я толкнула Васю внутрь и зажмурилась. Тело рухнуло. Я приоткрыла дверь и закатила глаза при виде умилительной картины начинающего храпеть гения.

— Спиридонов, — наклонилась я, — поднимайся и шуруй на диван.

Ещё пару минут побарахтавшись в узкой прихожей, он выполз в зал и облокотившись спиной о кресло, засмеялся. Мне стало не по себе… Не каждый день дело имеешь с психами.

— Я тебя так сильно люблю, Алис, — между всхлипами смеха проворчал он. — Но все бабы одинаковы…

Мужской бред не впечатлял. Хотелось развернуться и уйти, но вместо этого я сходила в ванну и принесла зелёный тазик. Бухнула его возле Васи. Наведалась в кухню за водой и пошуршала в аптечке. Уголь нашла и, прикинув вес поэта, наковыряла десять таблеток. Глотать абсорбент не захотели. Я оставила пригоршню на столике.

— Все вы только одного и хотите, — он стягивал пальто, сидя на полу, — деньги, деньги, деньги… Ты ведь ничем от других не отличаешься… Тебе тоже от Миши одни деньги нужны были…

Не понимаю, почему я стояла и слушала алкоголика, в котором явно говорили этиловые возлияния, а не мозги. Наверно, в цирк захотелось.

— Ты даже познакомилась с ним, уведя у него деньги, — он рассмеялся, и в хриплом мужском смехе свербела обида. — Ты ничем не лучше, а я вот люблю… Ты продажная, Алис…

— А ты хреновый поэт, Вась! — и хлопнула входной дверью, заперев ее снаружи.