Поцелуй смерти

Анна Толкачева, 2006

Так тонка грань между явью и миром, где ее зовут Тайрья и ее сопровождает чувственный красавец, такой же порочный, как и загадочный. Она еще сомневается в выборе, но все ведет к одному.

Никакой защиты нет.

Это просто лунный свет,

Мельница, «Мертвец»

Часть 1

Солнце сползало к горизонту. На серых плитах высотных домов осели рыжие пятна его прощальных лучей, блики на стеклах перестали слепить своей яркостью. По вечерней земле поползли заострившиеся тени.

Расплавленный воздух, не спеша, по-хозяйски, вплывал в открытые окна. Не подгонял его ни слабый ветерок, ни приближавшиеся сумерки. Комнату затопили ржавые воды вечернего света и вязкое мутное ощущение расслабленности и ленивой предопределенности.

Очумело переводя взгляд с красной клетчатой скатерти на ревевший разъяренным носорогом чайник, гостья уговаривала свою подругу:

— Ну, зачем тебе чай? На улице жара невыносимая.

— А ты знаешь, что в Средней Азии, когда температура воздуха дотягивает до пятидесяти градусов, таджики пьют горячий чай в ватных халатах?

— Ой, не надо! — замахала руками девушка. — Мне уже и так плохо.

Чай был разлит. Внезапно посерьезневшая хозяйка разглядывала дно кружки через бурую толщу кипятка, который был уже не в состоянии дымиться в такую жару.

— Знаешь, мне сегодня приснился странный сон. Воспоминания о нем до сих пор не дают покоя. — Девушка подняла на подругу большие глаза. В воздухе повис тонкий аромат волнения.

— Мне снился молодой мужчина.

Подруга заинтересованно подалась вперед. От удара ладоней по столешнице чашки досадливо звякнули.

— Чего же ты весь день молчала?! Давай, давай, рассказывай! Он был симпатичный?

— Я не знаю…

Зябко поежившись, она растерянно огляделась вокруг, будто искала опоры своим воспоминаниям. Ее задумчивый взгляд остановился на лице подруги. И лицо это выражало неудовлетворенное любопытство.

— Он склонился надо мной. От него веяло соблазном и опасностью. Голос был прекрасен. Я помню только голос. Он что-то повторял мне. Снова и снова, кажется, звал меня. Но разобрать слова было трудно. А теперь, я даже не знаю, о чем он мне говорил. Но он снова придет. Кажется, стоит только позвать, и он обязательно придет снова.

***

Сквозь толщу сна в ее сознание просачиваются звуки, завораживающие своей таинственностью и красотой. Женский голос. Языческие напевы. Куплеты, наполненные мудростью древних. Попав на границу между сном и реальностью, она прислушивается к тоскливой мелодии, и незнакомые до этого момента старинные слова начинают сплетаться в плотный ковер перезвучий, в ажурный узор открывающихся смыслов. Ветер колышет прозрачные занавески, они развеваются, как подол бального платья. Свет, полутьма, черные дыры затопили комнату, ставшую теперь перевалочным пунктом, пограничным измерением между миром людей и иным миром. Мечутся тени, скользят по стенам размытые силуэты, неясные очертания чьих-то фигур крадутся осторожно, стремясь остаться незамеченными. В раскрытое окно вплывает посеребренный лунным светом бурлящий поток ночного тумана. Ледяной струей волнение пробегает по нервам.

… Прозрачны ступени бытия — слеп человек, ступающий по ним…

Луч света, брошенного мигающим фонарем, пересекает четверка пегих лошадей, несущих за развевающимися гривами карету с фамильным гербом на лакированной дверце. Лунная дымка стелется под их точеными копытами. Ноздри их возбужденно трепещут от беззвучного храпа. Стальная упряжь алмазными бликами скользит по воздуху, размеренно ударяясь о седой бархат. Одно мгновение, выхваченное в изменчивом потоке времени, и четверки уже нет.

Силуэт английского денди в высоком цилиндре и тростью в руке показался на сцене полуночных событий. Он сопровождает даму, бережно придерживая призрачно тонкую ручку в белой перчатке. Как она изящна и хрупка, словно фарфоровая статуэтка! На мгновение холодный луч, прорвавшийся через занавески, выхватывает его четкий профиль, вспыхивает и гаснет лихорадочный блеск в стекленеющих глазах, полоска света прошивает скромно-чувственную улыбку его спутницы, застывшую на бледнеющих губах, и вот уже силуэты тонут в зыбком тумане времени. Будто мягкий воск оплывает платье кокетки, а черный камзол светского щеголя сливается с чернилами ночи.

… Слушай звуки сердца…

… Жизнь — песчинки счастья в черных водах океана… Боль — его волны, вечность — его проклятие…

Теперь незнакомец один, прислонившись к мрачному утесу, смотрит вдаль. Сидит, так же неподвижен, как и скала, на которую он опирается. И хотя дрема застилает ей глаза, она знает — это он. Так чувствует ее сердце.

В полусне она приподнимается на постели, но, боясь спугнуть видение, так и застывает, полусидя, не в силах оторвать глаз от черной фигуры, находящейся в нескольких шагах, но отделенной вечностью. Голос, напевающий старинный мотив, затихает, гаснут его последние отзвуки. Лунный свет покрывает пеплом его белокурые локоны. Ветер, которому молодой мужчина подставляет бледное лицо, развевает его длинные волосы. И на мгновение красный аспид порочной улыбки разворачивается на его тонких губах.

Пустынно. Позади виднеются размытые очертания грота. Пламенеют гранатовыми отблесками грани острого щебня. Их точеные копья еще хранят тепло пролитой жизни. Они помнят ярость сражения, ненасытность металла и кровавую капель оттепели бессмертия. Его партитура не утеряна бесследно, ее бережет хронометр, отражая на истлевшие листы свет багровой луны. Призрак смотрит вдаль, тоскливо провожая взглядом долгие минуты, соединяющие одна другую в бесконечную цепь времени.

Черный силуэт мужчины растет и ширится — он распрямляется во весь рост и приближается к застывшей в изумлении девушке. Шуршание камней под подошвами эхом проносится в пустоте. Протянутая ладонь белеет в синеве пространства в ожидании прикосновения ее руки. В глазах — властные искры демонического обаяния. В каждом шаге, в четком жесте — твердая уверенность в последующей за ним покорности.

«Слушай звуки сердца…»

А ее сердце замерло. Оно говорит, что миг этот неповторим, и своим громким стуком не хочет спугнуть его очарование. Сердце зовет ее вперед, в манящую неизвестность.

В оцепенении девушка кладет тонкие пальцы в его холодную изящную ладонь. Мгновение и ночная сорочка превращается в атласное платье небесного оттенка со шлейфом из тонких кружев, подобных яблоневому цвету, в своей легкости и белизне. Растрепанные во сне черные волосы раздувает ветер. Несмело она идет следом в густом, вязком мраке… Ничего нет. Лишь прозрачная гладь окна, усыпанная осколками искр. Шаг — и они на краю звездной пропасти. Другой. Шуршание длинного шлейфа подобно шелесту высокой травы под луной на поляне, не знавшей человеческой ноги. Шаг — и разверзшаяся во всю ширину бездонная чернота открывает им свои объятия.

***

Внизу, под ногами, совсем рядом бушует море. Это море вздрагивающих, мигающих, дрейфующих огней. А может, это звезды? Никак нельзя разобрать: то ли она вместе с незнакомцем скользит по воздуху высоко над городом, то ли они бредут вниз головой по бескрайним просторам звездного неба, и где-то далеко пролетают хвостатые кометы, и шлют прощальные лучи, сгорающие в атмосфере метеоры.

Она знает, что ее спутник идет рядом, хотя его не видно. Кружева его манжеты треплются о ее руку. Шелест его шагов слышен совсем близко.

Они идут долго, и занавес тьмы постепенно приподнимается, и очертания окружающей действительности становятся яснее.

Бесконечный коридор. Его стены дробятся множеством граней, с новым шагом каждая из них приходит в движение и поворачивается под другим углом к проходящим мимо. Стены есть, и в то же время их нет. Их прозрачность и мягкий холодный свет, льющийся изнутри, создает ощущение бесконечности. Свет отражается в бесчисленных гранях, образуя новые коридоры и новые пути.

… лабиринт утерянных судеб… — проносится в голове мелодичный голос ее проводника.

Рука скользит по одной из граней. Только что она думала, что это стекло или сгусток воздуха, а что, если это огромные пласты льда? И его отдельные крупинки сверкают россыпью бриллиантов? Вот и снег закружился вокруг. Крупные пушистые хлопья падают на ресницы, замирают на мгновение, утомленные долгим полетом, и тают, тихо оседая и сворачиваясь в прозрачные капли.

Ее спутник молчит. Куда они идут?

Смотрите! Да ведь там люди! Там, за стеной, за глыбой льда. Она устремляется к ним, припадает к обжигающей холодом искрящейся поверхности. Сквозь летящий снег она видит детские фигурки. Девочки, мальчики, яркие шапочки, длинные шарфики, круглые снежки, зажатые в пестрых варежках. Грань, к которой она прижимается замерзшим носом, скользит вбок, фигурки разворачиваются. Бледные лица искажены болью. Ясные глазки наполнены страданием. Маленькие рты кривятся от беззвучного, застрявшего в горле крика. Они бездвижны. Они застыли в ледяной глыбе, замерзшие навеки кристаллы воды окружили их со всех сторон, сковали движения, отобрали воздух, втянули в себя их тепло…

Ладонями она бьет по стене, отделяющей ее от несчастных. Нужно пробиться, нужно помочь. Сердце бешено колотится в груди. А ладони скользят, стынут, ноют от боли и досады бесплодных попыток. Почему прозрачная преграда не хочет разбиваться?

… Их не спасти…

Властный голос сковывает сознание. Свет меркнет, и теперь за стеной никого нет. Никого и ничего. Нет снега. Нет льда. Лишь бесконечный коридор и неоконченный путь.

С послушностью марионетки она следует дальше за тем, кто ведет ее по лабиринту утерянных судеб. Бурлящие волны пространства разбиваются о прозрачные плиты пола. Размеренные шаги тонут в беззвучии, растворяясь среди лазурных сводов границ времени. И ничто не тревожит ее души. Все представляется закономерным и единственно возможным. Очарованная тайной бесконечности, она стремится вперед, туда, куда зовет ее прекрасный голос, похожий на рокот прибоя и на звонкую песню серебряных капель дождя.

Он обещает покой, он дарит вечность — ее тайное желание, ее давнюю мечту.

***

Она проснулась от шелеста дождя, трепет вздрагивающих от его прикосновения листьев разбудил ее. Мягкий свет, просеянный сквозь тысячи алмазных капель, сыплющихся сверху, напомнил ей о приходе нового дня. Открыв глаза, она лежа долго наблюдала за тем, как природа предается грусти. Крупная капля, приземлившись на окно, слезой стекала вниз, подхватывая по пути мелкие брызги дождя, осевшие на стекле.

Новый день. Значит, те прекрасные видения были не более чем сном.

Ее пронзительно-синие глаза подернулись дымкой разочарования.

С печальным восторгом она глядела, как полощется зелень листвы, как по темному асфальту дорог волнами пробегают потоки вскипающей воды, как, поднимая фонтан брызг, под окном проезжает с приглушенным шуршанием шин, автомобиль. Она всматривалась в размытые очертания улиц, размякшие силуэты домов.

Потоки воды образовывали замысловатый лабиринт. Она закрыла глаза и вслушивалась в шаги дождя, чувствуя, как лицо обдувает теплый ветерок, ощущая легкое прикосновение губ к своим губам. Дождь, влетавший в распахнутое окно, нес с собой меланхоличный напев:

Тайрья. Я буду звать тебя Тайрья…

Часть 2

Оказавшись следующей ночью в пустой галерее, Тайрья не ощущает смятения. И пусть завтра с рассветом все исчезнет, она уверена, что не спит. Ни тени удивления не вызывает у нее появление белокурого юноши, ее вчерашнего проводника, ее нового друга. Она ждала его. Девушка доверяет ему безоговорочно, хотя подозревает также, что доверять ему ни в коем случае нельзя.

Теперь они идут по галерее вместе. Серые мраморные колонны проплывают мимо. Луна неровным светом заливает их путь. Свет скользит по ребрам колонн, падает бликами на идущего рядом.

Он пронзительно красив. Взгляд его огромных, бесконечно печальных глаз пронизывает душу острым болезненным чувством. Он прекрасен, как ангел. Падший ангел. Ведь насколько он прекрасен, настолько и порочен. Об этом говорит музыка его дыхания. В этом уверяет его улыбка: опасный блеск острых зубов, притаившихся за иронично изогнувшимися тонкими губами.

Каскад мрачных округлых арок почтительно расступается перед идущими. За опорными столбами темнеет сад. Мелодичный шелест серебристых олив доносится до напряженного слуха.

… Нет музыки прекрасней звуков ночи…

…Нет тайны величественнее, чем ее тайна…

…Слышишь ее песню?..

Белые цветы жасмина, снежными хлопьями облепившие тонкие ветви, покачиваются в такт шагам скользящего по саду теплого ветра. Легким прикосновением нежной руки он снимает со вздрогнувших в чувственном порыве веток цветы, и душистый снег застилает его остывающие следы.

Ветер пролетает под затененными сводами и на мгновение останавливается рядом с Тайрьей, пытаясь подстроиться под темп ее шагов. Он приводит в беспорядок ее волосы, и она изящным жестом убирает их с лица; он раздувает полы плаща ее спутника, ее падшего ангела, укрывшего голову широким капюшоном.

По обе стороны пути на них поглядывают странные создания, расположившиеся в пространстве между колонн. Это грозные каменные гаргульи с когтистыми лапами, будто только что присевшие на белые плиты; они расправили крылья и собираются вот-вот взлететь снова. Это седые монстры со львиными гривами; они пружинят и готовятся к прыжку.

Прекрасные девушки, похожие на греческих богинь, смотрят задумчиво на запыленную луну, сыплющую серебряный дождь на тонкие черты их бледных лиц.

Юноша выпускает руку Тайрьи из своей и подходит к одной из них. На мгновение его фигура в мрачном широком плаще застывает около безмолвной статуи. Заглядывая испытующе в ее невидящие глаза, он мягко касается ее каменной щеки. Будто зачарованный ее совершенством, проводит по прямому носу, пухлым приоткрытым губам.

Обернувшись, он ловит удивленный взгляд Тайрьи. Взбодренный ее замешательством, скользнув в тень, оказывается за спиной каменной девушки. Белизна его пальцев, плотно обтянутых перчаткой, резко контрастирует с чернотой просторного одеяния.

Луч лунного света выхватывает из темноты его хищную улыбку и искрящиеся азартом глаза. Тонкие пальцы осторожно опускаются на сияющую лунным бликом округлость груди — алебастр изящной руки, дарящей ласку холодной белизне мрамора.

Тайрья готова поклясться, что каменный бюст судорожно вздымается и опадает в такт уверенным движениям.

Черным крылом мелькнувший шелк плаща струится складками по плавному изгибу, обнажая гипсовую белизну согнутой в колене ноги статуи. Переместившись к другой фигуре, падший ангел обходит ее вокруг, скользя по ней цепким взором. Кончиками пальцев, мимолетно порхнувших по бедру, касается тонкой шеи неподвижной девушки. Пальцы плавно движутся к хрупким ключицам, замирают на плече. Закрыв глаза, он прижимается щекой к резным локонам. С видом искушенного ценителя, с блаженством ловящего пряные ноты редкого сорта вина, он медленно втягивает воздух, будто его пьянит аромат волос и запах юной кожи.

Но через секунду он без сожаления покидает прежнее место и протягивает руку обескураженной Тайрье, приглашая ее следовать за ним. И только теперь она замечает, что они дошли до конца галереи и стоят на пороге огромного зала, залитого жарким светом тысячи свеч.

Ее молчаливый спутник, скинув плащ, остается в камзоле багрового цвета с черной розой в петлице. Они танцуют, кружась в вихре огней, подхваченные легким ароматом цветущей сирени, опьяненные звуками вальса, как шампанским вином, заволакивающим туманом мысли, оставляющим на губах обжигающий вкус поцелуя.

***

Был спокойный июльский вечер. Такие вот теплые вечера всегда наполнены музыкой и весельем, праздностью и безмыслием. И хотя обстановка была очень располагающей к шатаниям всей компанией по приветливым улицам города, шуткам сидя на дворовых лавочках и романтическим вздохам где-нибудь в уединении ото всех остальных, друзья еле вытащили нашу общую знакомую на открытый воздух. Придя к ней домой, они были немало поражены, как сильно она изменилась за какие-то считаные дни. Ну, конечно, все знали, что их подруга частенько бывала задумчивой, но настолько потерянную, с траурным лицом и тихую, как тень, ее еще никогда не видели. Все сразу предположили: что-то случилось. И удивились еще больше, когда узнали, что вроде бы и не произошло ничего. Тогда нечего раскисать, справедливо отметили они и решили сегодня сделать все возможное, чтобы все-таки развеселить новоиспеченную царевну-несмеяну.

Конец ознакомительного фрагмента.