Зверский детектив. Боги манго

Анна Старобинец, 2019

«Боги Манго» – пятая часть «Зверского детектива». Барсуки Полиции Дальнего Леса отправляются в командировку в африканскую саванну, чтобы расследовать дело о похищении детёныша Изысканных Жирафов, новорожденного жирафика Рафика. Смертельная опасность сопутствует Барсукам Полиции постоянно. Ведь Дальнее Редколесье не щадит никого: ни чужих, ни своих. Это жуткое и опасное место, где царят жестокость и беззаконие, приносятся зверские жертвы и действует право сильного. Но для смелого и честного зверя Редколесье также может стать местом силы, помогающим зверю найти самого себя и истинную любовь. Барсук Старший, Барсукот и Гриф Стервятник не отступают перед трудностями. Они ведут следствие, руководствуясь справедливыми принципами, по которым живут обитатели их родного Дальнего Леса. Однако распутать это сложное дело – ещё не значит победить. Необходимо рассказать обитателям Редколесья открывшуюся тяжёлую правду. Но властям предержащим правда совсем не нужна.

Глава 9, в которой выход расположен в головной части поезда

— В смысле — внутрь? — Зрачки Барсукота стали почти такими же чёрными и огромными, как разинутая пасть чёрной мамбы. — Вы хотите, чтобы я залез прямо в рот к ядовитой змее?

— Не в рот, а в вагон повышенной комфортности, он расположен в центре состава. — Придворная антилопа изящно коснулась задним копытом середины змеи. — Не волнуйтесь, по статистике, путешествия «Чёрной стрелой» заканчиваются травмами только в одном случае из десяти.

— Позвольте поинтересоваться, сколько поездок совершила эта «Стрела» за минувшие сутки? — спросил Барсук Старший.

— Девять.

— И сколько было у пассажиров травм?

— Ни одной.

— Мне не нравится эта статистика, — пробормотал Барсук Старший. — А что за травмы бывают, можно немножечко поконкретней?

— После того как чёрная мамба заглатывает пассажиров, у неё есть два часа, чтобы довезти их до места назначения невредимыми. Через два часа пассажиры начнут перевариваться. Но волноваться не стоит. «Чёрная стрела» не только самый ядовитый транспорт Дальнего Редколесья, но и самый быстрый. С огромной скоростью, с гордо поднятой головой мамба скользит по саванне. Дорога от границы до резиденции Изысканных ни в коем случае не займёт больше двух часов, вам совершенно нечего опасаться. Вас отрыгнут в целости и сохранности.

— Меня не проглотит змея и не отрыгнёт, — сказал Барсукот. — Этого не будет. Это исключено. Это невозможно.

Словно в подтверждение своих слов Барсукот распушился и стал похож на меховой шар такого размера, который точно ни при каких обстоятельствах не пролезет в чёрную змеиную пасть.

— Что ж, мы, конечно, не будем вас заставлять. — Антилопа сделала реверанс.

— Правда не будете?

— Правда. Вам просто нужно перейти границу в обратном направлении, дождаться ближайшего рейса «Аистиного клина» и отправляться домой, в Дальний Лес.

— Зачем границу?.. Зачем в Дальний Лес? Я просто доберусь до резиденции своим ходом, я умею рысить довольно быстро.

— К сожалению, это невозможно. Наша страна сейчас находится в состоянии войны, на дорогах неспокойно, и мы не можем подвергать риску наших гостей. Из соображений безопасности добраться от границы до резиденции вы можете только и исключительно «Чёрной стрелой». Кто-то ещё из Барсуков Полиции, кроме Младшего Барсука, отказывается ехать в резиденцию? — Антилопа поглядела на Барсука Старшего и Грифа Стервятника и нетерпеливо махнула хвостиком, не слишком старательно притворившись, что отгоняет муху.

— Я поеду. — Гриф оценивающе оглядел распахнутую змеиную пасть. — Без оперения я, наверное, помещусь.

— Не волнуйтесь, чёрная мамба способна заглатывать пассажиров, которые в два-три раза больше неё в диаметре.

— Тогда я тоже поеду. — Барсук Старший вздохнул. — Я представлю, что это такая тесная, но уютная нора. Это ведь не больно, когда тебя глотает змея?

— Нет, конечно. — Антилопа обворожительно улыбнулась. — Разве что немножко заложит уши.

— А валерьянку у вас дают? — прошептал Барсукот, наблюдая, как Барсук и Стервятник скрылись в утробе «Чёрной стрелы»; змея заглотнула их обоих в один присест без видимых усилий. — С валерьянкой я, может быть, попытаюсь…

— Валерьянку? — Антилопа презрительно цокнула копытцем. — В вагоне повышенной комфортности подают мелиссу, это гораздо лучше. Вкус ярче, успокаивающий эффект наступает быстрее и длится дольше. Можно взять пучок и просто жевать, а можно выбрать настойку на кокосовом молоке.

— На молоке-е-е… — мечтательно протянул Барсукот, но тут же вспомнил, что путь к лакомству пролегает через пасть и внутренности змеи.

— Ну так как? Вас заглатывать — или вы будете провожающим? Провожающих просим отойти от «Чёрной стрелы»! — громко крикнула антилопа, хотя, кроме Барсукота, на горячем пыльном перроне никого не было.

— Заглатывать, — пискнул Барсукот.

Это было не больно. Просто несколько секунд он не видел, не слышал и не мог сделать вдох. Просто несколько секунд его как будто не было вовсе.

А потом сжимавшие его змеиные мышцы разжались, и в тусклом свете крупных, но старых настольных светляков с обломанными лапками Барсукот различил пассажирские кресла и уже успевших в них задремать Барсука и Грифа, а также многочисленных сурикатов — судя по всему, в поезде ехала многодетная колония этих зверей. Единственное же свободное место обнаружилось рядом с рысью не то крупным рыжим котом с лохматыми кисточками на ушах. Тот сидел, развалившись и положив свалявшийся, но всё равно довольно пушистый хвост на пустое сиденье рядом с собой.

— Не подвинешься, приятель? — обратился к рыжему Барсукот.

— Хромой шакал тебе приятель, — женским голосом отозвался рыжий, но хвост убрал.

«Чёрная стрела» тем временем тронулась, резко сорвавшись с места, и Барсукот от неожиданности почти свалился на свободное место, лишь в последнюю секунду успев принять грациозную позу и сделать вид, что именно так он и планировал сесть.

— Простите, я не разобрал, что вы — самка, — смущённо пробормотал он. — У вас нестриженые кисточки на ушах, обычно такие носят самцы.

— Нестриженые кисточки… — Соседка презрительно фыркнула. — Я понимаю, Дальнее Редколесье. У нас тут дикость, война и анархия, и все считают, что мальчики должны ходить с кисточками, драться за территорию и никогда не скулить, а девочки должны стричь шерсть на ушах, ловить мышей и котиться два раза в год. Но вы-то!.. Вы, как я поняла, из Дальнего Леса? Мне говорили, там цивилизованный лес, где соблюдаются права самок.

— Так и есть. — Барсукот смутился ещё больше. Ему не хотелось, чтобы Дальний Лес показался жителям саванны нецивилизованным местом. — У нас в лесу никто не обижает самок, и они даже могут работать в полиции, но просто длинношёрстные самки или такие, у кого растут лохматые кисточки, — они стригутся и вычёсываются в салоне «Стригучий лишайник», потому что так красивее. У нас есть Стриж Парикмахер…

— А тебе не нравятся мои кисточки? — перебила вдруг рыжая. — Они тебе кажутся некрасивыми?

— Нет, почему же… — Барсукот оглядел её кисточки. — Они пушистые, очень милые, вам… тебе идут.

Он потянул носом воздух. От рыжей пахло песком пустыни и свежей дичью, влажной молодой шерстью и тёплым молоком, и ещё чем-то, с тонкой ноткой луговых трав и валерьяны…

— И ещё мне очень нравится твоя вонь. Это что-то африканское? У нас в Дальнем Лесу не продают таких ароматов.

— Это не вонь. — Она усмехнулась в усы. — Я просто люблю валяться в траве. Я каракалка Каралина. — Она протянула ему мягкую рыжую лапу. — Для своих — просто Лина.

— Каракалы — это дикие африканские кошки, я читал про них… то есть про вас… в Зверской Энциклопедии Мира! — Барсукот крепко пожал ей лапу. — Ну а я — Барсукот. Младший Барсук Полиции Дальнего Леса.

Барсукот распушил хвост и выгнул спину — в общем, принял красивую позу. Он ждал восторга или хотя бы зверского интереса. «Ой, вы что, правда сыщик?», «Вы приехали к нам распутать очень сложное дело?» — ну, чего-то такого он ждал. Он хотел произвести впечатление — и действительно его произвёл. Каралина резко отняла лапу:

— Ты из полиции?

— Да…

— Так ты специально сел рядом со мной, чтобы потом за мной проследить? — Её кисточки на ушах встопорщились и стали похожи на иглы. — Ты надеешься, я выведу тебя на него?

— На кого на него? — изумился Барсукот.

— На моего отца, каракала Ала! Ведь Изысканные обвиняют его в похищении их жирафика! Конечно, проще всего повесить вину на дикого старого каракала…

— Но почему? Почему они обвиняют твоего отца?

— Ни слова больше. Я устала и хочу спать. — Каралина демонстративно закрыла глаза и свернулась клубком. — Не пытайся выведывать у меня семейные тайны.

— Мелис-с-са… Кому мелис-с-с-су?.. — послышалось шипение из прохода. — С-с кокос-с-совым молоком или прос-с-сто мелис-с-с-са!.. А такж-ж-же з-закус-с-с-ски!..

— Божечки, небесные медведики, тысяча сычиков!.. — Барсукот вжался в сиденье и уставился на существо, извивавшееся в проходе и толкавшее перед собой тележку со снеками и напитками. — Кто это?!

— Гадюка-проводница, — не открывая глаз, равнодушно сообщила Каралина.

— Змея внутри змеи?!

— А кто ещё согласится тебя обслуживать внутри змеи?

— Но… оно… она… она же ядовитая?

Каралина сладко зевнула и ничего не ответила.

— Ну и ч-ш-што, молодой зверёк, ч-ш-што я ядовита? Я обыч-ч-чно не плюю клиентам в напитки. Так вы будете мелис-с-совую настойку?

— Да, пожалуйста. — Барсукот только сейчас обнаружил, что от страха автоматически выпустил когти и вонзил их в обтянутое змеиной кожей сиденье. — Мелиссу с кокосовым молоком.

— С-с-смеш-ш-шать и взболтать?

— Да, наверное.

Гадюка поставила перед Барсукотом одноразовый стаканчик из сухого фи́гового листа, в котором плескался в такт движению «Чёрной стрелы» ароматный нежно-зелёный напиток. Барсукот выпил содержимое залпом и лихо вытер усы. По телу его разлилась волна щекотных, тёплых мурашек: как будто добрый, спокойный зверь почесал его за ухом мягкой лапой, а потом погладил по шерсти от кончиков ушей до хвоста.

— Сколько с меня шишей? — с трудом спросил Барсукот.

— У нас-с тут, молодой зверёк, не ш-шиш-ши, а кокош-ши. Дес-сять ваш-ших ш-шиш-шей — это наш-ша одна кокош-ша, я могу вам прямо здесь поменять по отличному курсу, мелис-са стоит дес-сять кокош-ш, это, получ-чаетс-ся, с-сто шишей!

— Да, давайте… — Барсукот полез в карман за шишами.

— Даже не думай! — подал голос с другого конца вагона Стервятник. — Это грабительский курс! Одна кокоша равна одному шишу! Но чужаков здесь всегда норовят надуть! Кстати, никому, кроме меня, случайно, не кажется, что мы уже часа два ездим по кругу?

— Сложно сказать: здесь ведь нет ни часов, но окон, — отозвался Барсукот, внимательно и чуть удивлённо разглядывая проводницу. — А вы правда хотели меня обмануть, гадюка? Хотя знаете, что я полицейский?

— А ч-што, по-ваш-шему, полицейским полагаются привилегии? У нас тут, в Дальнем Редколес-сье, профес-сия не имеет значения.

— А что имеет значение? — вклинился в разговор Барсук Старший, которого разбудил то ли голос гадюки, то ли запах еды.

— Как ч-ш-што? — удивилась гадюка. — Конеч-шно, с-сила и х-хитрос-сть.

— А что это у вас тут в коробочках? — Барсук Старший просеменил по проходу к тележке и потянул носом.

— Закус-соч-чки… — Гадюка разложила перед Барсуками Полиции разноцветные пакетики и коробочки. — Действует акц-ц-ция «вс-с-сё по дес-с-сять». Ес-с-сть «Крылатые цукаты» из тараканов, засахаренных в полёте, подкопчённые на солнце хвос-с-стики ящ-щ-щериц, с-с-суш-шёные малярийные хоботки, капкейки с безе из черепаш-ш-шьих яиц и копытной стружкой, бородавки бородавочника с хрустящей корочкой, вяленые полоски зебры «Чёрно-белое настроение», ну и конечно, наша фирменная энергетическая закус-с-ска кусь-кусь — обожравшиеся москиты с кровью животных Дальнего Редколесья, ведь кровь — это с-суперсила. Сегодня у нас есть «Сила льва», «Сила буйвола», «Сила газели» и «Сила мартышки».

— Рекомендую взять бородавки под корочкой! — снова подал голос Стервятник. — Это местный деликатес.

— Дружище Гриф, надеюсь, ты не забыл, что мы не едим себе подобных, а также их бородавки, — сказал Барсук Старший.

Гриф промолчал.

— Но здесь же действуют законы другого леса, — нерешительно возразил Барсукот, которого весьма заинтересовали полоски зебры.

— Мы будем соблюдать законы нашего леса, — твёрдо сказал Барсук. — И мы не станем употреблять в пищу себе подобных.

— С чего это вы взяли, что бородавочник вам подобен? Он — с-свинья, а вы, как я вижу, барс-сук, — удивилась гадюка.

Барсук Старший открыл было рот, чтобы возразить, но вместо этого вскрикнул: что-то больно обожгло ему кончик носа.

— Ой-ой-ой! — пропищал со своего сиденья Барсукот. — На меня что-то капнуло! Что-то едкое!

Громко и жалобно заплакали детёныши сурикатов.

— Дорогие пассажиры, мы вынуждены прекратить ваш-ше обс-служивание… — Гадюка быстренько сгребла закуски на тележку и покатила прочь по коридору. — В с-связи с тем, что наше транспортное с-средство начало выделять желудочный с-сок.

— Я не понял, — прошептал Барсукот. — Эта штука нас что, переваривает?

— Вот казалось же мне, что мы ездим по кругу! — всплеснул полуголыми крыльями Гриф и тут же защёлкал клювом: капля слизи упала с потолка на неоперённый участок кожи, и там немедленно вздулся волдырь.

— Кто пролил мне на спину раскалённый отвар мелиссы?! — Каралина проснулась и выпустила длиннющие, не слишком чистые когти.

— Это не отвар мелиссы, — сказал Барсук Старший. — Это желудочный сок чёрной мамбы.

— Откройте! — Барсукот принялся барабанить лапами в стену «Чёрной стрелы»; послышались чавкающие звуки: вся внутренняя поверхность поезда прямо на глазах покрывалась липкой и едкой коричнево-жёлтой слизью.

Барсукот выпустил когти на обеих передних лапах и с силой вонзил их в стену. Десять маленьких дырочек засочились коричневым и через несколько секунд заросли. А подушечки пальцев Барсукота покраснели и зачесались. Гриф Стервятник попытался вонзить в стену вагона клюв. Безрезультатно. Клюв легко прошёл через тонкий слизистый слой — но уткнулся в клювонепробиваемый каркас чёрной мамбы.

— С-сохраняйте, пожалуйста, с-спокойствие, — прошипела гадюка-проводница откуда-то издалека. — С-спасибо, что путеш-шествовали «Ч-чёрной стрелой», наш-ш экипаж-ж прощ-щается с-с вами…

— В смысле «прощается»? — выпучил глаза Барсукот.

— В с-случае непредвиденного переваривания я выхож-жу ч-через хвос-стовую ч-час-сть, но вы туда в непереваренном виде не пролезете, — едва слышно отозвалась гадюка.

— И что же нам делать?!

— Выходить через головной выход, то ес-сть через рот. При авариях рот чёрной мамбы должен открываться автоматичес-ски.

— Но он не открылся! Не открылся! — на разные лады загалдели пассажиры.

— Не открылс-ся, — согласилась гадюка. — Я с-сожалею. Вс-сем до с-свиданья…

Голос гадюки смолк: судя по всему, она выскользнула прямо на ходу через хвостовую часть.

— Нам всем нужно бежать в головную часть, к выходу! — скомандовал Барсук Старший. — Всем пассажирам! Если мы дружно навалимся, она, возможно, откроет рот!

Барсукот, Барсук Старший, Стервятник, каракал Каралина и многодетные сурикаты бросились к голове состава, скользя лапами по размякшему полу, — и с разбегу дружно ударились изнутри в наглухо закрытую пасть с надписью «Выход». Бронированные челюсти даже не дрогнули.

— Это конец, — констатировал Барсукот. — Нам её не выбить.

— Пап, а почему дядя кот сказал, что это конец? — подал голос маленький сурикатик. — Мы уже почти приехали, да? Уже почти совсем приехали, правда? Поэтому дядя кот так сказал?

— Обнимите меня покрепче и закройте глаза, — хриплым голосом ответил отец-сурикат. — Мы почти приехали, да. Поэтому дядя кот так сказал.

— Я не дядя кот, — прошептал Барсукот. — Я Младший Барсук Полиции Дальнего Леса.

Желудочный сок, до сих пор сочившийся из неровностей в стенах и изредка капавший с потолка, после их броска стал выделяться интенсивнее: словно в поезде заморосил желтоватый кислотный дождь. Детёныши сурикатов заголосили.

— Должен быть какой-то способ, — сказал Барсук Старший. — Ну же, Гриф! Как открыть ей пасть?

— В Дальнем Редколесье есть зверская поговорка: «Напугавший смерть поедет на кладбище без билета». — Нежная кожа под коротким молодым оперением Грифа вся покраснела, но Стервятник держался стойко. — Это как раз про мамбу.

— Что про мамбу? — завопил Барсукот. — Ты не мог бы не говорить идиотскими африканскими загадками, Гриф?!

— Если надо объяснять, то не надо объяснять, — оскорбился Гриф.

— Это значит, чёрная мамба разинет пасть, если её напугать, это её автоматический жест угрозы, — объяснила Каралина. — Но того, кто её напугает, она проглотит. И он поедет на кладбище без билета «Чёрной стрелой».

— А в нашем случае всё ровно наоборот, — кивнул Гриф. — Нас уже проглотила мамба. Если мы найдём способ напугать её изнутри и мамба откроет пасть — мы спасёмся.

— Как же её напугать? — Барсукот отряхнулся, подняв вокруг себя фонтан желудочного сока. — Она же не реагирует, даже когда мы её царапаем и клюём! Чего эта тварь боится вообще?

— Чёрная мамба боится землетрясений, — сказал отец-сурикат.

Барсукот хотел сказать в ответ что-то грубое — но посмотрел на маленьких сурикатиков, жавшихся к отцу, и ответил просто:

— Землетрясение мы вызвать не можем.

— Вообще-то можем, — сказала вдруг Каралина. — Вернее, могли бы. Если бы здесь помимо меня был хотя бы ещё один зверь из семейства кошачьих.

— При чём тут кошачьи? — не понял Барсукот. — С каких пор они умеют делать землетрясения? Это что, какая-то местная чёрная магия?

— Кошачьи не умеют делать землетрясения. Но они умеют создавать ощущение землетрясения в закрытых пространствах. Однажды мой папа, каракал Ал, и его брат, каракал Ар, сбежали так из тюрьмы. Они вместе стали урчать на максимальной громкости блаженства, и в подземелье, где их заточили, началась дикая вибрация. Охранявшие их вомбаты испугались землетрясения и сбежали. А мой папа и дядя выбрались из камеры на свободу.

— Они перегрызли прутья решётки? — заинтересовался Барсукот.

— Нет, конечно. Прутья в той темнице были сделаны из ядовитых деревянистых лиан строфантуса, их нельзя было грызть.

— Тогда как же они выбрались?

— Открыли камеру когтем-отмычкой, как же ещё. Так вот, к чему я. Если бы здесь был ещё один каракал или хотя бы обычный кот, я могла бы с ним вместе включить блаженство. И, возможно, вибрация напугала бы чёрную мамбу, и она открыла бы пасть… Я сначала подумала, что ты кот, но потом оказалось, что ты — барсук… А одна я не смогу создать вибрацию нужной силы.

— Я — барсукот, — с гордостью сказал Барсукот. — Это такой специальный подвид барсука, который обладает некоторыми свойствами кошек. В области настроек блаженства мне просто нет равных. У меня огромный диапазон.

— Что ж, тогда нам надо срочно представить что-то приятное. — Каралина оглядела колышущееся слизистое змеиное нутро. — Потому что здесь удовольствие получать не от чего. Лично я представлю, как я катаюсь в свежей траве на закате солнца, — а ты как хочешь.

И она закрыла глаза и заурчала на первой громкости блаженства, а спустя несколько секунд переключилась на вторую.

Барсукот попробовал представить стакан молока (не сработало), потом стакан мухито (не сработало), потом оба стакана, стоящие на столике в любимом баре «Сучок», а к ним ещё и фоновую музыку в стиле плеск-треск. Немного сработало, включилась первая громкость блаженства, но в ту же секунду Барсукот зачем-то подумал о том, что бар «Сучок» он больше никогда не увидит, и блаженство немедленно отключилось, да ещё и с премерзким треском. Тогда Барсукот постарался представить себя и Барбару в уютной норе в окружении маленьких барсучат. Ведь семейное счастье — замечательный повод для блаженства, ежу понятно. Но блаженство не хотело включаться, воображаемые барсучки в воображаемой уютной норе вопили громче, чем реальные сурикатики, барсучиха Барбара в засаленном фартуке совала ему в рот воображаемых жирных личинок, которые противно воняли.

«Хорошо этой Лине, — подумалось Барсукоту. — Хорошо ей, наверное, кататься в траве на закате». И тогда он почему-то представил, что катается в траве вместе с ней, а вечерний ветерок играет с её пушистыми кисточками, и она забавно подёргивает ушами, а он тихо снимает колючку, прилипшую к её лохматому, густому хвосту, и она проводит хвостом по его щеке, и они оба смеются…

…Барсукот и сам не заметил, как включилась максимальная громкость блаженства. Каралина тоже урчала на полную мощность, и от их дуэта мчавшая через саванну «Чёрная стрела» вибрировала так, словно земля под ней содрогалась и тряслась крупной дрожью.

Когда ты поезд, ты думаешь очень мало. Когда ты поезд, ты обычно вообще не думаешь. У тебя есть встроенная программа движения и анализа данных. У тебя есть автоматические рефлексы. Если ты поезд, но в то же время всё же змея, и ты чувствуешь, что очень трясёшься, тебе становится страшно. Когда тебе страшно, твоя задача — напугать всех вокруг. Показать, какая ты грозная. Если ты поезд, которому страшно, ты экстренно тормозишь. И ты разеваешь свою квадратную чёрную пасть так широко, как только возможно.

…Они вывалились из «Чёрной стрелы» на раскалённый песок, утыканный пожухшим сухим кустарником, — обожжённые, покрытые слизью, но всё же живые. Всё семейство сурикатов мгновенно нырнуло в маленькие чёрные дырочки-норы. Каралина, не попрощавшись, прыгнула в заросли и понеслась прочь.

— Каралина! Лина! — закричал ей вслед Барсукот, но она уже исчезла из виду.

Гриф Стервятник расправил воспалённые крылья и уставился в раскалённое добела небо.

Барсук Старший обвёл глазами саванну. Во все стороны тянулась унылая земля, полуголая, как крылья ощипанной птицы, поросшая редкими хилыми деревцами. На востоке, у самого горизонта, высилась кактусовая крепостная стена, за которой проглядывали баобабовые шпили резиденции Изысканных.