Под сенью зефирных облаков

Анна Спратто, 2020

Сара Чемберс переживала не лучшие времена. Не в силах оправиться после тяжелого развода, она совершенно разучилась радоваться обычным вещам. Ее не радовало ни творчество, ни дети, ни дружеские посиделки. Она даже забыла украсить дом к Рождеству. И вот однажды, будучи на грани нервного срыва, она попала под машину и очнулась где-то между реальным и загробным миром – в месте, где нет ни временных, ни пространственных ограничений, под сенью зефирных облаков… Теперь ей придется наблюдать за всем происходящим на Земле издалека, довольствуясь ролью зрителя. Ведь из таинственного пространства, расположенного между реальным и загробным миром, нет пути назад. Или все же есть?

Глава 3

Я дописываю последнее предложение. Мой рассказ окончен. Я ставлю точку и торжественно набираю завершающее слово конец. Совсем скоро мое новое детище увидит свет. Каждый раз, когда я дописываю очередной рассказ про Мисс Смузи, то осознаю, что делаю мир немножечко лучше. Я искренне за нее переживаю. Иногда я даже не знаю, что ее ждет. Ее приключения настолько неожиданны, бурны и насыщенны, что порой мне хочется поскорее закончить рассказ только ради того, чтобы узнать, к чему приведут новые перипетии ее жизни.

Я откидываюсь на спинку стула. Мое тело истощено. В моей голове тишина. Моя душа требует отдыха.

Каждый раз после написания нового рассказа я чувствую легкое опустошение. Но мне приятно осознавать, что совсем скоро на книжных прилавках появится моя новая книга, и любознательные читатели с забавными глазками и пухлыми губками, обнаружив очередную яркую обложку с изображением Мисс Смузи в виде жизнерадостной клубнички, начнут выпрашивать мою книгу у родителей, и те не смогут им отказать.

Половина двенадцатого. Я закрываю ноутбук и иду на кухню, чтобы отпраздновать завершение книги лимонной тарталеткой и чашечкой ароматного кофе (первой за сегодняшней день). Не успеваю я дойти до плиты, как тут же слышу звонок в дверь.

Интересно, кто бы это мог быть? Я не жду гостей.

В этот момент меня осеняет: сегодня двадцать пятое декабря. Светлый праздник Рождества. И мой день рождения. Мой день рождения, черт возьми. Мне вдруг становится стыдно за то, что в этом году я не стала украшать дом ни гирляндами, ни рождественскими фигурками, ни мишурой, ни волшебными фонариками. Я даже елку не наряжала. Я лишила своих детей праздника. Это ужасно. Они имеют полное право меня ненавидеть.

Плевать, что я забыла про свой день рождения (хотя помнила о нем вчера). Но мне нет прощения за то, что я испортила Рождество.

Кстати, почему дети меня не поздравили? Решили отомстить за то, что я не нарядила елку?

Со мной происходят страшные вещи. Мне срочно нужно делать что-то со своей жизнью. И я непременно встану на путь исцеления. Возможно, даже сегодня.

Я открываю дверь. На пороге стоит тетя Мэй. Моя дорогая и любимая тетя Мэй — женщина, которая научила меня отличать хорошее от плохого и привила мне любовь к искусству. Тетя Мэй всегда была главной женщиной в моей жизни. Вот и сейчас, когда я так сильно нуждаюсь в ее поддержке, она приходит мне на помощь.

— Тетя Мэй, — нежно произношу я, и из моих глаз катятся слезы.

Я плачу второй день подряд. Наверно, это ненормально.

Я крепко обнимаю тетю Мэй. Мы виделись с ней два дня назад, но я успела соскучиться по ее изнеженному голосу, добрым глазам и едва уловимому запаху корицы, которым пропитана вся ее одежда.

— Все хорошо, милая, — нежно произносит тетя Мэй, прижимая меня груди.

Она всегда говорит мне эту фразу.

Тетя Мэй пришла в мою жизнь, когда мне было два года. Мама строила карьеру певицы. Ее часто не было дома. Она ездила на гастроли, давала сольные концерты и иногда даже записывала альбомы. Она жаждала славы. Я ее понимаю. Честно. Но до сих пор не могу простить за то, что она лишила меня своей любви. Хотя… если бы не ее стремление стать знаменитой певицей, я бы не узнала тетю Мэй. Наверно, я должна быть благодарна маме за то, что ее вечно не было дома.

Когда мне было три, от нас ушел папа. Он с уважением относился к желанию мамы построить музыкальную карьеру, но однажды она заявила ему, что если перед ней встанет выбор: семья или сцена, она выберет сцену. Это вывело его из себя. Я до сих пор помню день, когда он собрал чемодан и ушел из дома. Я слышу звук закрывающейся двери и чувствую запах сигареты, которую он решил выкурить на дорожку. Я простила его за то, что он ушел. Но не простила за то, что он со мной не попрощался.

Через год после ухода отца мама родила Аманду. Она закрутила роман с каким-то продюсером. Он оказался женат и сказал, что не планирует принимать участие в жизни ребенка. Мама хотела сделать аборт. Но в последний момент передумала. Порой я думаю о том, что у меня могло и не быть сестры. Но тут же отсекаю эти мысли. У меня есть Аманда. Добрая, прекрасная Аманда. И несмотря на то что она решила пойти по маминым стопам и строит карьеру певицы, я все же ее люблю.

Я пытаюсь прогнать детские воспоминания. Я вообще стараюсь не вспоминать о детстве. Это наводит на меня невыносимое чувство тоски.

Тетя Мэй достает платок и вытирает мне слезы. Нежно и заботливо. Словно я так и осталась маленькой, беззащитной девочкой.

Я постепенно прихожу в себя.

Тетя Мэй проходит в холл, снимает пальто: фиолетовое, с огромными пуговицами и высоким воротником. Она была в нем, когда впервые пришла к нам в дом. Если вдуматься, этому пальто должно быть не меньше тридцати семи лет. Но оно ничуть не изменилось. Как и тетя Мэй.

У этой женщины удивительная судьба. Она родилась в маленьком городке. Её отец был военным. Мама — театральной актрисой. Все свое детство тетя Мэй грезила о сцене. Она пела, танцевала, декламировала стихи. Когда она встретила своего будущего мужа, ее пригласили работать в Мулен Руж. Она сказала Кевину (так звали ее будущего мужа), что намерена переехать в Париж. Он ответил, что последует за ней хоть на край света.

Тетя Мэй и Кевин переехали в Париж. Поженились. Тетя Мэй танцевала в Мулен Руж. Кевин открыл булочную на улице Лепик (если бы я только могла описать словами, какие изумительные бриоши он готовит!). Через три месяца после переезда Мэй узнала, что беременна. Она была в замешательстве. Она не планировала ребенка. А вот Кевин был на седьмом небе от счастья. Она сказала ему, что хочет сделать аборт. Кевин был в шоке. Но он так сильно любил тетю Мэй, что был готов поддержать любое ее решение. Он согласился на аборт с условием, что рано или поздно у них все же будут дети. Тетя Мэй пообещала ему, что как только она добьется славы, они непременно заведут детей. Она сделала аборт. Однако во время операции возникли непредвиденные осложнения. Через месяц после аборта врач сообщил тете Мэй, что она никогда не сможет иметь детей. Тогда она впервые осознала, как сильно хочет стать матерью. Она плакала неделю. Кевин был рядом. Каждый день. Каждую минуту. Когда тетя Мэй пришла в себя, то решила, что должна посвятить свою жизнь воспитанию чужих детей. Так она стала няней.

Когда я узнала, что они с Кевином переехали во Флоксвил, моей радости не было границ. Мы с ней всегда поддерживали связь. Но мне приятно осознавать, что я могу в любой момент прильнуть к ее груди.

— Я не ждала тебя так рано, — говорю я, помогая тете Мэй присесть за барную стойку, отделяющую гостиную от кухни.

— Я пришла, чтобы помочь тебе нарядить елку и украсить дом, — заявляет она бодрым тоном.

Я смотрю на нее изумленным взглядом.

Тетя Мэй — моя спасительница. У меня не было сил создавать в доме атмосферу рождества, но она пришла, чтобы мне помочь.

— Я не могу допустить, чтобы твои дети остались без праздника, — говорит тетя Мэй, мотая головой.

В ее голосе слышатся нотки осуждения.

Она недовольна, я знаю. Я и сама недовольна. Да что там недовольна — я готова лишить себя сладкого, лишь бы загладить вину перед детьми.

— Мы обязательно нарядим с тобой елку, милая тетя Мэй, — произношу я, обнимая свою спасительницу за плечи. — Но сперва я предлагаю выпить кофе.

Тетя Мэй усмехается и развозит руками.

Ей не нравится, что я постоянно пью кофе. Но что поделать. Я терпеть не могу чай.

Я достаю из буфета свою любимую турку, насыпаю в нее две ложки кофе, наливаю воды. Тетя Мэй неодобрительно качает головой. Я не вижу. Я просто чувствую. Я ставлю турку на плиту, выкладываю на тарелку лимонные тарталетки, которые я приготовила накануне (по рецепту Кевина, между прочим), поворачиваюсь к тете Мэй и вижу в ее руках маленькую коробочку, перевязанную подарочной ленточкой.

— Что это, тетя Мэй? — спрашиваю я и мои глаза загораются от любопытства.

— С днем рождения, моя девочка, — нежно произносит тетя Мэй, двигая коробочку ближе ко мне.

Да. Конечно, она помнит про мой день рождения. Она поздравляет меня каждый год. Почти. Я не знаю, смогу ли когда-нибудь найти слова, чтобы поблагодарить тетю Мэй за заботу и доброту. Но знаю, что лучше нее нет никого на всем белом свете.

— Спасибо, тетя Мэй, — произношу я и чувствую, как к моим глазам снова подступают слезы.

Нет. Я не буду плакать. Это было бы чересчур.

Тетя Мэй смотрит на меня с невыразимой радостью. Ее губы расплываются в улыбке. Я начинаю развязывать ленточку, с трудом сдерживая слезы. Тетя Мэй внимательно наблюдает за моими движениями. Ее взгляд исполнен нежности и благодати. Я открываю коробочку и обнаруживаю в ней жемчужное ожерелье.

На несколько мгновений мое сознание отключается и я мысленно переношусь в события тридцатилетней давности. Я, озорная десятилетняя девчонка, сижу на качелях во дворике у нашего дома. У меня день рождения. Но мне не до веселья. Все дело в том, что я не получила подарок, на который рассчитывала. Брайан, мальчик из соседнего дома, называвший меня своей невестой, подарил мне плюшевого зайца. Хм. Мне казалось, я заслуживаю более взрослого подарка. Например, жемчужного ожерелья. Тетя Мэй сидит на крыльце в кресле-качалке, читает вечернюю газету и попивает чай.

— Все хорошо, милая? — обращается она ко мне.

Я киваю головой.

Тетя Мэй оставляет газету и стаканчик с чаем, спускается с крыльца и присаживается на качели рядом со мной.

— Я вижу, что не все, — произносит она и гладит меня по голове.

Я смотрю в ее бездонные глаза и понимаю: я могу рассказать этой женщине обо всем на свете.

— Брайан подарил мне игрушку, — печально произношу я.

Тетя Мэй удивленно приподнимает брови.

— А я хотела, чтобы он подарил мне жемчужное ожерелье, — произношу я обиженным тоном.

— Милая, ему это не по карману, — разводит руками тетя Мэй. — Но поверь мне, однажды кто-нибудь непременно подарит тебя жемчужное ожерелье.

С тех пор я ни разу не вспоминала о том, что когда-то мечтала получить в подарок жемчужное ожерелье. Но сегодня, в день моего сорокалетия, тетя Мэй напомнила мне о том, что детские мечты непременно должна сбываться.

— Тетя Мэй, — говорю я срывающимся голосом, — у меня просто нет слов.

Тетя Мэй гладит меня по голове. Я снова прижимаюсь к ее груди. Кажется, я готова наряжать елку. И делать домики из имбирных пряников. И клеить снежинки на окна. Варить глинтвейн и печь шоколадные кексы. Кажется, я снова ощущаю дух Рождества.

— Где у тебя игрушки? — спрашивает тетя Мэй.

— В кладовке, — отвечаю я, наливая нам кофе.

Тетя Мэй берет лимонную тарталетку, несколько секунд крутит ее в руках, словно проверяя на предмет изъянов, а затем отправляет себе в рот.

— Узнаю, — говорит она.

Еще бы. Рецепт Кевина не узнать невозможно.

Мы выпиваем по чашке кофе.

Тетя Мэй достает игрушки, мишуру и гирлянды и принимается украшать дом. Я замешиваю тесто для имбирных пряников.

Вместе мы обязательно создадим в моем доме дух Рождества. Когда дети вернутся из школы, все уже будет готово. Надо будет купить им подарки. Обязательно. Какое Рождество без подарков?