Огненный цветок

Анна Сабурова, 2022

Много лет я считала себя монстром, не заслуживающим любви. Ведь я – суккуба, демон, который питается энергией эмоций людей и может убить, питаясь, пусть даже и случайно. Как вышло со мной. Я ненавидела себя и свою природу, настолько, что не позволяла себе быть счастливой и любить.Пока любимый мужчина не решил всё за меня, помог мне принять себя и полюбить жизнь. Я вновь обрела семью и надежду.Но счастье длилось так мало.Судьба ударила наотмашь с такой силой, что казалось легче умереть.Но я встану. Ведь у меня есть ради чего жить…

Глава № 2

«Есть такие вещи, которые забыть мы не сможем никогда, здесь не поможет ни время, ни молитва. С этим можно только научиться жить»

Поднявшись с колен, я побрела на кухню, но даже кофе не помогло, что очень странно, ведь раньше оно восстанавливало мои силы на раз и в лучшем виде. Я сидела на стуле у барной стойки и посмотрела на разорванную одежду, в которой я до сих пор была, и с моих губ сорвался истерический смех.

Моя жизнь похожа на кошмарный сон, вот только всё это наяву, да и во снах, что кривить душой, то же самое, только ужаснее. А ведь мне всего двадцать четыре года, но уже очень длительный период своей жизни я не живу, а выживаю. Я храню свой секрет и параллельно презираю себя за него.

Я — суккуба, да-да, я — демоница. Вот мне интересно, это кого же я так дёрнула за хвост, что меня в такую жопу занесло? Питаюсь я энергией людей, и слаще всего человеческие пороки, такие как зависть, похоть, жадность, злость и всё в этом духе.

Я такая благодаря моему отцу Дориану, инкубу, наша семья полна сюрпризов, и, поверьте, это самый маленький из них. Про таких как мы в церкви говорят: «Они от самого сатаны из преисподней».

О своих силах я узнала сама, ведь мой папочка не соизволил меня в это посвятить. Да, я ненавижу его, но и люблю одновременно. Давно его простила, а вот себя нет, не могу, это почти невозможно простить самого себя, а тем более любить.

Мне тогда было шестнадцать лет, и я была обычной девочкой, во что сейчас верится с трудом. Словно целая жизнь прошла, а может и несколько, знаете, одиночество замедляет время. Тогда я была обычной ученицей девятого класса обычной школы, с мечтами и планами на будущее. И я была беззаботной, что было больнее всего терять, ведь тогда мне пришлось взрослеть.

Конечно, я замечала, что была сильнее физически многих своих сверстников, да и ментально тоже. Так, что даже старшеклассникам могла дать отпор. Слух, зрение, шестое чувство и физическая сила были на грани фантастики, даже темнота была моим другом, ведь она делала меня сильнее. Но я думала, что это гены и ничего необычного в этом нет, аж смешно стало от этой мысли.

Неожиданно нахлынули воспоминания, которые я старалась забыть, как страшный сон. Это мой крест, который я буду нести всегда, и, кажется, ничто мне уже не поможет.

Это был мой первый голод, дикий и неудержимый, неконтролируемый, словно доберман сорвался с цепи. Это была моя первая энергия, такая сладкая, манящая, обволакивающая, словно часть тебя, то, без чего ты больше никогда не сможешь жить, и этому нет замены.

На двойном уроке истории, придя в класс с большой перемены, я нашла в своём пенале записку: «Улыбнись, твоя улыбка неповторима и восхитительна». Почерк я узнала с первого взгляда, и моё сердце забилось, как сумасшедшее, руки вспотели, а рот наполнился слюной, будто я сейчас съем свой любимый десерт, что готовит каждое утро для меня папа (ну, в принципе, он умеет готовить только сладкое).

Самое интересное, тогда я знала почерк всех в классе, ведь я часто помогала нашему классному руководителю, учителю русского языка и литературы Ольге Ивановне — проверяла тетради после занятий. Я её любила и уважала, с ней могла поговорить на любую тему, просто поболтать или спросить совета. Она практически заменила мне маму, ведь из отца иногда толку маловато в воспитании дочери. Я хотела быть похожей на неё. Золотистые волосы с проседью всегда были убраны в элегантный пучок на затылке. Очень душевная, тёплая, я чувствовала её любовь и уважение к ученикам. Это редкость, в основном от других исходила лютая, но прикрытая ненависть, раздражение или полный пофигизм.

Так вот, это был почерк Сергея Колесникова — блондина с карими глазами, который сидел за соседней партой, справа от меня. Он мне нравился с первого взгляда и с первого класса, но он себя никак не проявлял. А я была в этом плане очень стеснительная и, между прочим, я девочка.

Когда Серёжа заметил, что я на него засмотрелась, он улыбнулся и так забавно покраснел, что я не сдержалась и улыбнулась ему в ответ. От чего он смутился ещё сильнее, и даже его уши покраснели.

В конце учебного дня, когда я выходила из школы, то даже не успела закрыть входную дверь, как он подбежал ко мне и взял меня за руку. Я тогда впервые почувствовала те самые бабочки в моём животе, о чём говорили мои одноклассницы, пережившие непростой период той самой первой детской и такой невинной любви.

Этот трогательный момент в моей памяти до сих пор отзывается чем-то очень теплым и приятным. К тому же Серёжа был самым красивым и крутым мальчиком в нашей школе.

Целую неделю мы гуляли вместе после школы, он провожал меня до дома, неся мою тяжёлую сумку. Мне кажется, занятия спортом она ему заменяла на ура. Да, я была ещё той барахольщицей, помните девочку, у которой было всё, о чём не попросишь? Так вот, этой девочкой и была я.

Если бы я знала, что это были последние счастливые моменты в моей жизни, берегла бы каждую секунду и не пренебрегала бы ничем. Мне было так легко и просто тогда, и эти моменты останутся в моей памяти навечно. И если было бы такое возможно, то я сошла бы с ума и осталась в этих воспоминаниях, как в дне сурка.

— Улыбнись на прощанье, пожалуйста, — попросил он, улыбаясь одними глазами, от чего я смущалась, он вообще заставлял меня это делать очень часто.

— Спасибо тебе, — мне было очень приятно его присутствие, оно вносило в мою жизнь невероятно яркие краски, я чувствовала себя девушкой, в которую влюблены, и это было взаимно.

Я наконец-то вышла из френдзоны, подобного момента ждут многие в этом возрасте. Ведь у каждой из нас был мальчик по соседству или же одноклассник, да, тот самый, первый. Эту влюблённость мы будем помнить до мельчайших подробностей.

— За что? — удивился Серёжа.

— За то, что сейчас рядом, — всё-таки улыбнулась ему на прощание и поспешила в дом.

Ох, эта первая любовь… Ты даже уверен, что у тебя есть крылья за спиной, и тебе подвластно абсолютно всё. Это когда тебе хочется петь и летать. Папа тоже замечал, что я уж слишком счастливая хожу по дому в последние дни, но я отговаривалась тем, что просто был очень хороший день. Да, папы верят всему, и это очень классно.

Сделав музыку погромче, я принялась за уборку и приготовление ужина — суп с фрикадельками, его папа очень любил, а для себя как обычно лёгкий салат и вода с витаминами. Папа на это всегда ругался, но ведь не объяснишь подростку, что худеть ей рано.

Отец дольше обычного задержался на работе, поэтому просто оставила записку на холодильнике: «Меня не беспокоить! Готовлюсь к экзаменам! Ужин на плите, вещи в твоей комнате висят чистые и выглаженные на стуле! P.S. Люблю», и ушла к себе.

Из всех многочисленных комнат в доме, в моей был чердак, так как в нём была стеклянная крыша, которая позволяла мне смотреть на звёздное небо, и глядя на него, я переживала о неприятных поступках или проигрышах, анализируя их и подбирая лучший ответ на чью-либо колкость. Мечтала и строила планы, бывало, даже сама с собой разговаривала вслух.

О чём мечтают девочки, когда они маленькие? Стать принцессами, балеринами, певицами. Ну, а я мечтала о простом и более недостижимом — быть всегда счастливой.

Моя комната была просторной, светлой и уютной, посередине стояла круглая кровать принцессы, мне её сам папа сделал. Справа от двери стояли шкаф с огромными зеркалами и душевая кабинка с непрозрачными стёклами.

Слева от двери туалетный столик, который служил и рабочей зоной тоже. Там же стоял мольберт с моим портретом, подарок подруги на шестнадцатилетие. Она нарисовала его сама, чую, она станет великим художником, ведь делает это с душой, да ещё как.

Ещё одним моим любимым местом в доме была библиотека. Во время стресса я любила убирать эти огромные шкафы с книгами, очень успокаивает. Люблю чистоту.

Гостиная же была сердцем нашего дома, особенно когда приходили гости или соседка Анастасия, мы с ней вместе сажали цветочки. И у нас там уже была небольшая оранжерея, я любила травы и неплохо в них разбиралась. Мы занимались цветами и болтали о нашем, девчачьем. В гостиной было приятно дышать, это был чистый кайф. Папа тоже любил сидеть с нами и пить кофе в кресле-качалке. Это был мой мир и моё довольно таки счастливое детство.

Приняв душ и одевшись в плюшевую пижаму, я села за доклад по биологии. За окнами снова шёл дождь, поэтому пришлось надеть наушники с любимой музыкой. И только заполночь я упала без сил в объятия такой приятной кровати с тяжёлой головой.

Утро настало слишком быстро, почему-то я всегда была тяжела на подъём и тем более в семь утра, тогда у меня включался режим зомби. Провела утренние ритуалы, а куда же без них — душ, перебирание шкафа со словами «мне нечего надеть», лёгкий макияж, плотный завтрак, кофе в термосе.

Учёба, как обычно, прошла без проблем, сдала хвосты по биологии, вот только Серёжи в школе не было. Я его даже по привычке подождала около школы, подумала, что просто у него сегодня тренировка совпала с учёбой. Поэтому впервые за эту неделю домой я шла одна, и было очень непривычно, как же я быстро к этому привыкла.

Но случилось чудо, меня отвлёк от домашней работы стук в дверь, и я почувствовала — это Серёжа. Но для приличия я сделала удивлённое лицо, а как иначе, я же девочка и не должна ждать его звонка или прихода. Да, вот он пришёл, блондин с карими глазами, мой, как же здорово это звучало.

— Прогуляемся? — его улыбка любого человека заставит улыбаться ему в ответ.

— Привет. Я только за! Только подожди недолго, я переоденусь.

Собиралась я быстро, словно на пожар, мне не хотелось его заставлять долго ждать. Я даже мечтать не могла о том, чтобы моя любовь «с первого класса и с первого взгляда» наконец-то признается в своих чувствах, но сейчас я просто знаю, что это случится сегодня.

За неделю я чуть с ума не сошла от счастья, ведь вот он, тот, кого я буду любить всю жизнь. И нет, это не юношеский максимализм. Нет! Только не для меня и только не в тот момент.

Подойдя к зеркалу, я накинула невесомую лавандового цвета шаль, провела пару раз по волосам расчёской, губы блеском мазать не стала, а то вдруг первый поцелуй случится именно сегодня.

Мы пошли гулять в парк, который находился через три улицы, разговаривали, шутили, а я улыбалась, как дурочка. Счастливая дурочка.

Как сейчас помню, на нём синяя рубашка поло и голубые джинсы, на мне платье в соцветие лаванды. Солнце и майский ветерок. Мы сели на скамейку, он робко погладил мои пальцы.

— Можно, я попробую? — спросил он неожиданно и замялся.

— Что можно?

— Я очень давно хотел это сделать, только я раньше ни с кем не целовался, — он немного покраснел.

Так, не только со мной случится первый поцелуй.

— Можно. Для меня это тоже будет впервые.

— Закрой глаза, я хочу, чтобы ты почувствовала, что тебе говорят твои чувства, — сказал он, и я послушно это сделала.

И вот он, тот самый первый поцелуй, волшебный, такое больше никогда не повторится. Во мне перевернулось всё, и мне до дикости было приятно, прикосновения его губ были очень мягкими и сладкими. Мёд, да, мёд, мой первый поцелуй был со вкусом мёда.

Неожиданно в моей груди словно взорвалась бомба, мои руки как-будто стали нагреваться, да что там руки, всё тело. Меня охватило чувство неудержимого голода, ощущение такое, что я никогда не ела, или после длительной голодовки, и я на чистых инстинктах, ничего не понимая, прижалась к нему сильнее. Но мне этого показалось мало, и я села к нему на колени, словно взлетела. И всё это не разрывая поцелуй.

Серёжа поднял меня на руки и прижал к дереву, держа на весу, но я этого уже не осознавала. Я чувствовала, будто что-то забираю у него, очень необходимое мне сейчас так сильно, что если остановлюсь, умру.

По моему телу бежали мурашки, а вслед за ними растекалось что-то тягучее и приятное, незнакомое ранее. Сладкое и кислое на вкус одновременно.

Его энергия проходила через всю меня, оставаясь в каждой клеточке, наполняя меня и даже переполняя всю от макушки до пяток. Глаза Серёжи начали мутнеть, его руки ослабли и повисли, но я всё ещё на нём висела, вцепившись в него. Сердце его начало замедляться тук, тук, тук.

Когда я остановилась, то осознала — он не дышит.

Я не понимала, что произошло. Это сделала я? Я убила его?

Вот тут меня накрыло осознание, что я ничего не могу сделать для него, не могу заставить его больше дышать, никогда. Именно эта мысль била отбойным молотком в голове.

Паника и дикое отчаяние охватили меня, я отползла от него подальше, мне стало очень страшно. Единственное, что я смогла сделать, это позвонить папе, он взял телефон сразу после первого гудка.

— Диана, — его взволнованный голос дал мне понять, что он что-то понимает.

— Алло, папа, мы в парке через три улицы от дома, рядом с прудом, — через слово я заикалась от слёз.

— Диана, — прикрикнул он на меня, прекращая мою истерику, — объясни нормально, что происходит?

— Папа, быстрее, умоляю… папа!

Больше я ничего сказать не успела, от стресса я потеряла сознание. Мне казалось, что я умерла вслед за Серёжей и молила об этой смерти.

Когда я всё-таки очнулась, мне не хотелось открывать глаза, возвращаться в реальность. Моё сознание обретало чёткость тяжело и болезненно, тело всё затекло и не хотело слушаться, и было холодно, я чувствовала себя словно в морозильной камере. Ко всему этому в моей груди ещё словно кто-то выл и скреб когтями.

Решила всё-таки открыть глаза, но свет словно обжёг, и я с силой зажмурилась. Это странное ощущение, что во мне что-то поменялось, а точнее изменилось абсолютно всё — моё тело по ощущениям стало легче и одновременно с этим сильнее. Я уже стала иной и все ощущения были иными, на чистых инстинктах что ли.

Когда боль в глазах прошла, я, открыв глаза, чуть с ума не сошла от того, что увидела мир очень чётко, словно через увеличительное стекло — разводы на стеклянном потолке и каждую пылинку. Меня окружали разноцветные потоки, вроде бы энергии, словно в фильме. Слух уловил дыхание человека, который не входил в поле моего зрения, но поняла — это отец. Каждое чувство было обостренно до максимума.

Я почувствовала, как к моей кровати подошёл папа и начал садиться рядом со мной. Посмотрела ему в глаза, а он взял меня за руку так нежно, словно поместил в безопасный кокон мою ладонь. Он очень редко бывает таким нежным, да, отцам очень не хватает такого качества, особенно если ты дочь. Да и мальчику это тоже необходимо для того, чтобы он умел дарить эту ласку другим.

Он приложил свой лоб к моему и зашептал на ухо:

— Прости меня, девочка моя, доченька. Только умоляю, не вини в этом себя, здесь вина лежит только на мне, это я идиот. Ты, правда, ни в чём не виновата.

По моей щеке потекла горячая слеза, почему всё так и за что всё это. Я монстр? Я повернула голову и посмотрела на него, в его глазах плескались боль и сожаление.

— Папа, что произошло? Что с Серёжей? Это ведь я? Я монстр?

— Надо было тебе давно всё рассказать про нашу семью.

Что рассказать? Он издевается? Что с Серёжей?

— Мы что в американском фильме о супергероях?

— Нет, мы демоны, я — инкуб, а ты — суккуба. Мы питаемся человеческой энергией, в основном это похоть, человеческие пороки, что вызывают возбуждение у людей и проявляются особенно сильно.

Всё, что он говорил, я приравнивала к бреду сумасшедшего. Демоны? Похоть? Я не фантазёрка и не сильно люблю фэнтези.

— А мама? Если она демон или демоница, как она могла умереть?

— Нет! Мама обычный человек, именно поэтому она не пережила роды.

— Так это ты виноват в её смерти? — взять на себя ещё и вину за смерть мамы я бы не выдержала.

— Нет… да. Но мы любили друг друга и не могли подумать о таких последствиях. Когда она забеременела, мы были слишком счастливы. Я любил её, как и тебя, мой огненный цветочек, ты согрела меня, когда я потерял маму, когда я потерял смысл жизни.

— А демоны — это же миф! Я не хочу в это верить.

— Мы очень древний род, почти королевский. Да, наши тела стареют, но для нас это не проблема, мы умеем переносить себя в тела новорожденных и проживать жизнь снова и снова, помня всё от и до. Мы существуем с начала рождения этого мира, многих из нас сюда отправили в наказание. Кто-то родился как ты, кто-то сбежал из нашего родного мира. Большинство наших истребили ещё в XVII веке, всех пугало, что кто-то может быть сильнее и могущественнее них. Люди не терпят того, что кто-то выше них в пищевой цепи, они подавят количеством, словно муравьи великана.

— Папа, ответь мне на мой вопрос, — я уже начинала злиться.

— Я не знал, и это невозможно, что твоя инициация силы прошла в шестнадцать, а не в восемнадцать, как у всех остальных. Ведь чаще всего развитие всех способностей идет с задержкой. Прости меня, Диана.

— Папа, что с Серёжей? Папа, не скрывай? Говори, ведь всё равно я узнаю всё сама. Он мёртв? Точнее, я его убила?

Я вспомнила когти на своих руках, и меня передёрнуло от омерзения к самой себе.

— Когда ты позвонила, я торопился, но всё равно не успел вдохнуть энергию обратно, он был уже не то, что мёртв, а даже без души. Я должен был тебя научить, как правильно питаться, но ты была такой беззаботной, что я не хотел тебя расстраивать. Да ты бы и не поверила мне или испугалась.

— Как долго я была без сознания? — не унималась я.

— Три дня, сегодня утром его похороны, врачи поставили диагноз «остановка сердца».

Жгучие слёзы хлынули из моих глаз, а тело ещё более становилось для меня некомфортным, его сковало судорогой.

И я поняла, что сегодня умерла вместе с Серёжей, не хотела жить как монстр.

— Папа, скажи, что это просто сон, кошмарный сон. Это неправда, я не могла такое сделать с Сергеем, просто не могла. Слышишь?

Папа почти спеленал меня в объятиях, не давая моей истерике вылиться через край. И прямо из его глаза в мой скатилась скупая мужская слеза.

— Мередиана, — прошептал он мне в макушку, покачивая при этом в руках.

Это было моё полное имя, но я всегда его стыдилась и не любила, когда меня так называли, хоть и мало кто его знал. В курсе были лишь те, кто видел мои документы, а с учителями я договорилась, чтобы называли меня просто Дианой. Да и фамилия у меня, если честно, не очень.

На могилу Серёжи я пошла в тот же день, там застала его маму, но не посмела к ней подойти, поэтому очень долго пришлось ждать, пока она уйдёт. Сидя около его могилы на холодной земле, не могла поверить в происходящее.

И в тот момент я возненавидела отца, ведь нам всегда нужно кого-нибудь винить. И я решила покинуть его дом навсегда, не могла больше здесь оставаться, иначе не смогу жить, хотя ни о какой спокойной и счастливой жизни речи уже не идёт. Теперь я буду только выживать и прятаться.

— Прости меня, Серёжа, — это всё, что я могла ему сказать.

Сдав все экзамены за девятый класс, я собрала свои вещи и улетела к прапрабабушке Эльвире Рейс в Израиль, в Тель-Авив, на родину отца. Правда, раньше они жили в Иерусалиме. Прапрабабушка приняла меня хорошо — шоппинг, новая одежда по местной моде, экскурсии к Стене Плача, поездки на Мёртвое море, источники и многое другое.

Времени я зря не теряла, и, чтобы не сидеть у бабушки на шее, устроилась в русскоязычный бар официантом. Зарплата была более чем высокой, что меня удивило. Тут я закончила десятый и одиннадцатый класс и выучила иврит, а следом испанский. Английский я хорошо знала ещё в школе, так как у нас был хороший преподаватель, что редкость.

Через три года Эльвира умерла, точнее покончила жизнь самоубийством, перестав питаться. Душе Эльвиры было почти двести восемьдесят лет и «за плечами» три перерождения. Жить ей больше не хотелось, ведь тело её мужа было слишком холодным и находилось глубоко под землёй, магия их бы уже не спасла.

От Эльвиры же я узнала, что мой отец — Дориан Рейс, до этого был Дорианом Греем, с которого и написал роман Оскар Уайльд в 1890 году. От такой информации я чуть с ума не сошла.

Я старалась заботиться о родителях Сережи. Ведь я забрала у них сына и больше о них некому было позаботиться, Сережа был их единственным ребенком, надеждой и опорой. Раз в год на родительский день я прилетала в Питер к маме и Серёже — ухаживала за их могилами, когда подходило время, чистила территорию около них, поставила оградки. На маминой могиле поменяла памятник и поставила такой же на могиле Серёжи, его первый памятник. Заплатила денег бабушке торгующей цветами около кладбища, чтобы носила им каждую неделю свежие цветы, что она исполняла. Оплачивала всевозможные счета отца и родителей Серёжи, стараясь не выдать себя.

Я рада, что переехала из Питера, этот город давил на меня воспоминаниями. А на данный момент за семь лет жизни в Израиле я добилась многого, конечно, не без помощи, но я справилась. Майкл отправил меня учиться, даже помог с оплатой, и теперь у меня две профессии: «отраслевая коммерция: менеджер по продажам» и «бухгалтер». Так из официантки я быстро стала администратором. Подняла бар на новый уровень — до класса люкс. Помимо работы занимаюсь саморазвитием, работаю с психологом, даже в гипноз меня пытались ввести, но ничего не получилось.

Я овладела своим разумом и научилась питаться правильно, не допуская жертв, это было очень тяжело, и, бывало, месяцами я морила себя голодом.

Майкл Хоулдберг, мой начальник, не дал мне упасть, стал для меня другом, наставником, партнёром, сексуальной фантазией. Я прятала свои чувства от него как можно глубже, боялась перейти черту и даже уже свыклась со своими чувствами. Я не имею права на любовь, и осознаю, что мне мешает вина за смерть Серёжи, но не могу ничего с собой поделать, я будто действительно умерла.

Всё же жизнь сложилась как нельзя лучше — любимая работа, уютный дом, друзья, приличная машина, наша русская целика 2000-го года, привлекательного красного цвета. Есть всё, о чём мечтают многие, но счастья нет. Каждый новый день похож на предыдущий, день сурка, блин. И каждую минуту меня душит страх, что меня вот-вот раскроют, и снова придётся бежать, как и семь лет назад.

Я пропустила дрожь по всему телу и встряхнула головой, прогнав кошмарные воспоминания, которые мне приносят нестерпимую боль, которая, кажется, уже сроднилась со мной.

Направилась в ванную комнату, мне срочно нужно смыть с себя этот день, на мне запах этих уродов, и он сводит меня с ума. Пока наливалась вода нужной температуры, почти кипяток, я со злостью швырнула вещи в мусорку, села на крышку унитаза и закурила ментоловую сигарету. Курить начала ещё в семнадцать лет во время очередного голода, точнее первой голодовки, и это очень успокаивало.

Докурив, я забралась в ванную с головой так резко, что немного пришлось потерпеть, пока тело не привыкло к кипятку, и начала расслабляться, а голова светлеть — все ненужные мысли улетучились. Не знаю, сколько я просидела в ванной, но, когда я вылезла, вода уже стала ледяной.

Быстро высушила волосы, от чего они завились, выпрямлять сил не было. Нанесла на лицо ночной крем, без него никак, иначе синяки под глазами вообще не проходят. Взяв лавандовое масло для тела, начала втирать его массажными движениями.

Поглощенная энергия в моём теле наконец до конца усвоилась. О, нет. Меня охватило дикое возбуждение, вспыхнули чувства и обострились все рецепторы.

Мне срочно требовалась разрядка, возможно и не одна. Сев на край ванны, я представила Майкла. О!

Перед внутренним взором были его серые бездонные глаза, в которых я постоянно тону. Я начала гладить себя, представляя его руки вместо своих. Дыхание участилось, соски кололо от напряжения, а сердце усилило стук и гулким эхом било по ушам.

Разрядка разлилась по всему телу сладкой истомой. Это хоть немного, но успокоило меня, как вместо мяса есть тофу. Мне нужен секс, просто необходим, особенно после утоления голода. Я с дрожью в ногах пошла в комнату, дикое желание окунуться в уют и спокойствие. Моя кровать огромная, почти на полкомнаты, в ней реже снились кошмары, она — мой маленький мирок, ну да, я люблю поспать.

Кроме кровати, зеркальной стены и прикроватной тумбочки в комнате больше ничего не было, всё остальное находилось в гостиной — шикарный шкаф с зеркальными дверцами, журнальный столик и маленький диванчик, напротив которого на стене висел телевизор. Так же стеллаж с книгами, но там были только учебники и кипы документов. На диванчике стояла подставка с ноутбуком. Почти в каждой комнате висел кондиционер, да, жара иной раз в Израиле стояла как в аду.

Домой я приезжала только для того, чтобы поспать и переодеться, моё расписание пустым не бывает и в основном из-за того, что я люблю себе подкинуть геморрой. Так, для профилактики, чтобы жизнь мёдом не казалась.

Я подошла ближе к зеркальной стене, оттуда на меня смотрела сногсшибательная рыжеволосая девушка, цвет волос очень насыщенный с рубиновым отливом, такими они становились после хорошего кормления.

Волосы очень сильно вились, и это было бы не красиво, будь мои волосы короткие, тогда они смахивали бы на клоунский парик. А так кудри ниспадали до поясницы и из-за тяжести не казались такими частыми и мелкими.

Глаза мерцали диким изумрудным огнём, папа говорил, что я копия мамы, а мне всегда казалось, что я похожа на стандартную ведьму. Глаза у меня не только красивые, но и пугающие, в них плескается одиночество и боль, всё это ещё и смешивается с пустотой, этот коктейль я не могла ничем заглушить. Медная кожа сияла в свете луны, и у тела идеальные формы по нынешним стандартам красоты — девяносто, шестьдесят, девяносто, лишь рост подкачал — метр шестьдесят семь. Ну их, эти пропорции, я даже, если буду весить под сто кило, всё равно буду шикарна, ведь я очень люблю себя. Но иногда и люто ненавижу.

Я взяла деревянный гребень, села на край кровати и, бурча под нос незамысловатую песенку, принялась прочёсывать волосы и заплетать их в лёгкую косу, таким образом медитируя и отпуская стресс и агрессию этого дня.

Залезть под одеяло моих сил уже не хватило, поэтому, закончив с косой, я просто плюхнулась на кровать и сразу же провалилась в сон, даже без медитации на ютубе.