Будет страшно. Дом с привидениями

Анна Пронина, 2023

В центре Неназванного города стоит старый дом из красного кирпича. Много лет о нем ходят самые разные слухи: говорят, пока он был жилым, там часто случались убийства и самоубийства, ночами по комнатам разгуливали призраки, а когда дом стоял заброшенным, там жил известный на всю округу маньяк-убийца! Теперь в доме расположилось архитектурное бюро, где работают самые обычные люди. Но однажды Катю, сотрудницу офиса, прямо на работе начинает преследовать жуткое видение: человек в маске идет за ней по пятам, отражаясь в зеркале, но оставаясь невидимым глазу. Так начинается история таинственного особняка, населенного привидениями. Вокруг Кати собирается целая команда исследователей паранормальных явлений. Девушка и трое отважных мужчин пытаются раскрыть тайну дома, освободить запертые в нем души и – живыми унести от туда ноги. За черновиками этой истории, которые писались в прямой связи с читателями в социальных сетях, следили порядка тысячи человек одновременно. «Захватывает дух!», «Каждый день жду продолжения!», «Читается на одном дыхании!», «Хочу еще!», «Огонь!», «Жуть!», «”Дом” невероятно затягивает!» – такие отзывы получала Анна Пронина каждый день. Теперь и у вас есть возможность погрузиться в невероятные приключения героев и узнать всю историю целиком.

Глава 1

Катя

Катя шла по утренним улицам Неназванного города и наслаждалась видами. Она искренне любила свой город и знала в центре почти все закоулки. Но вот удивительно — интересное пятиэтажное здание из красного кирпича на Каштановой улице никогда не замечала, хотя бывать здесь приходилось не раз. Наверное, потому что оно зажато более современными постройками: в них расположены кафе и небольшие магазинчики, привлекающие внимание. А этот дом полностью занимает архитектурное бюро, в которое она недавно устроилась на работу секретарем.

С самого первого дня, еще когда приезжала сюда на собеседование, Катя почувствовала, что дом ее гипнотизирует. Стоя на улице у единственного входа, можно было бесконечно разглядывать его готическую башню, внутри которой скрывается винтовая лестница, лепнину вокруг высоких узких окон, башенки на позеленевшей от времени крыше.

Кто-то сказал Кате, что дом проектировал некий знаменитый архитектор почти сто лет назад, но ей не хотелось копаться в Сети и узнавать детали. Ей нравилось фантазировать и строить догадки.

Нырнуть под козырек, прошмыгнуть в щель между двумя тяжелыми высокими деревянными дверями — и оказываешься в обычном современном офисе, где рядом со старинной винтовой лестницей установлен маленький лифт. Им пользуются в основном начальники и сотрудники, работающие на двух последних этажах.

Катино рабочее место — на пятом, но она предпочитает подниматься по лестнице. Пока идет по ступенькам, собирается с мыслями и настраивается на работу.

Этот день начинался как обычно. Катя слушала музыку и в наушниках подошла к зданию офиса. У самого подъезда привычно остановилась и окинула взглядом здание. В этот момент музыка почему-то прервалась. Но не успела Катя достать телефон и узнать, в чем причина, как мелодия заиграла снова. Впрочем, зайдя внутрь, она все равно отключила плеер.

По утрам она часто приходила раньше всех. В офисе еще царила тишина, и звук шагов гулко разлетался по лестнице.

«Цок, цок, цок», — отбивали ритм каблуки Катиных сапог. Она думала о том, за какие документы надо будет взяться первым делом. И вдруг ритм нарушился.

Следом за очередным «цок» она услышала «шорк». Потом еще и еще — словно кто-то поднимался по ступеням в обуви на плоской подошве. Катя обернулась, но сзади никого не было. Она сделала еще несколько шагов и снова услышала, как за спиной кто-то идет. Стоило ей остановиться, стихали и загадочные шаги.

Других звуков в здании не было — только цокот Катиных каблуков и шорканье невидимого человека сзади.

Она была уже на четвертом этаже, когда к странному звуку добавилось необъяснимое, ничем не оправданное ощущение, что на нее кто-то пристально смотрит. Хм… камер в офисе нет, на лестнице кроме нее — никого. И все же.

По спине пробежали мурашки. Катя ускорила шаг, но совладать с нахлынувшей паникой было сложно. На пятый этаж она взлетела, перепрыгивая через ступеньки и задыхаясь. Едва она приблизилась к рабочему месту, все непонятные чувства и звуки исчезли. Начался привычный рабочий день.

Наверное, Катя забыла бы об этом утреннем происшествии, но на следующий день все повторилось снова. Только теперь к шагам и взгляду невидимого преследователя добавился звук дыхания. Знаете, когда кто-то поднимается по лестнице у вас за спиной и тяжело дышит? Катя была готова поклясться — она слышала это дыхание прямо у левого уха!

Как и в первый раз, она пошла быстрее и стала перешагивать через ступеньку, чтобы быстрее подняться на свой этаж. Двери, ведущие с лестницы в офис, были стеклянные, и на какую-то долю секунды, перед тем как распахнуть их и влететь в залитое утренним солнцем помещение офиса, Катя увидела в стеклах отражение своего невидимого преследователя. У нее за спиной был мужчина — высокий, плечистый, с гладко выбритой лысой головой и в медицинской маске. Надо ли говорить, что никого похожего в архитектурном бюро она не знала, а охранник с первого этажа подтвердил ей позже, что следом по винтовой лестнице никто не поднимался.

Катя побоялась кому-либо говорить о своем видении.

На следующее утро она даже не посмотрела в сторону лестницы и сразу направилась к лифту. Двери плавно распахнулись, она вошла, нажала кнопку последнего этажа, и кабина начала двигаться вверх.

Катя выдохнула, расслабляясь и обращаясь мыслями к работе, и вдруг лифт дернулся и застыл.

В первый момент она не поверила, но вскоре поняла: точно, стоит… Нажала на кнопку нужного этажа. Ни движения. На кнопку вызова диспетчера — тишина. Потянулась за мобильником — нет связи. Что происходит? Руки задрожали.

Катя стала колотить в двери лифта кулаками:

— Эй! Эй! Меня слышит кто-нибудь! Охрана! Эй!

Тишина.

Катя кричала не останавливаясь целую вечность, но в ответ не слышала даже намека на то, что в здании кто-то есть. Ни охранник с первого этажа, ни другие сотрудники — никто не отзывался на ее крики.

Но ведь так не бывает! Кто-то должен услышать, кто-то должен прийти на работу.

— Эй, помогите мне! Я застряла! На помощь!

Ничего.

На глаза навернулись слезы. Катя прислонилась спиной к дверям и закрыла лицо руками. Тишина.

И тут она услышала шаги: «шорк, шорк, шорк». Как и на лестнице. Кто-то не спеша приближался к лифту. «Шорк, шорк». Человек остановился прямо у дверей.

— Кто здесь?

Тишина.

— Эй, выпустите меня! Помогите!

Тишина.

Катя снова повернулась лицом к дверям и попыталась раздвинуть их. На секунду у нее получилось, и в узкую щель она увидела того, кто стоял у лифта: прямо на нее смотрел высокий, плечистый мужчина в белой рубашке. Его голова была абсолютно лысой, а лицо закрывала медицинская маска.

Секунда — и лифт опять поехал вверх.

На следующий день Катя решила, что не будет входить в здание в одиночку, а подождет, пока не появится еще кто-то из сотрудников офиса. Ничего не случится, если она придет не первой, а вместе с кем-то. Главное, что вовремя. Зато в компании будет не так страшно.

Катя была уверена, что призрак не появится, если она будет не одна.

Но по привычке опять приехала самой первой…

Чтобы дождаться других сотрудников, Катя встала у дома напротив и стала разглядывать здание, скользя глазами по старой лепнине. Она ничего не понимала в архитектуре и строительстве, но даже ей было видно — фасад нуждается в реставрации: краска на декоративных элементах давно облупилась, козырек над подъездом и вовсе покрылся плесенью и мхом, а от светильника, который в него вмонтирован словно шрамы тянулись глубокие черные трещины. Тут Катя заметила Валентину Петровну — грузную даму, тоже работающую на пятом этаже. Она занималась логистикой и частенько приходила раньше других. Катя поздоровалась с коллегой и зашла следом за ней в здание.

Валентина всегда предпочитала лифт лестнице. Пока он поднимался, дамы болтали о погоде. Формальный разговор ни о чем, зато с улыбкой.

— Что такое? — удивилась Валентина, когда кабина внезапно остановилась. Она принялась удивленно изучать панель с кнопками, потыкав, конечно, и в вызов диспетчера. Катя проверила мобильный — связи опять нет. Так, без паники, без паники.

— Думаю, надо просто немного подождать. Я вчера утром тоже застряла, но потом кабина поехала сама, — сказала Катя.

— Хм… Не нравится мне это, — нахмурилась Валентина Петровна.

Она постучала в двери, призывая охранника. И снова ничего не произошло. Пассажиров лифта никто не слышал.

— Сегодня же напишу жалобу…

Валентина вслух рассуждала о том, как разобраться с поломкой лифта, Катя прислушивалась к звукам за пределами кабины. Она ждала, ждала и боялась услышать это жуткое шорканье. «Он не придет, он не придет, пока я не одна!» — вертелось у нее в голове.

Катя закрыла глаза и зажала уши руками, чтобы ничего не слышать.

— Просыпайся! — Хриплый голос вдруг раздался у самого уха. В нос ударил запах мужского парфюма.

Катя открыла глаза.

В кабине лифта вместо Валентины Петровны стоял мужик в медицинской маске.

Катя закричала и потеряла сознание.

Улица была пуста. Ни случайных прохожих, ни дворников, никого… Катя стояла перед красным кирпичным зданием и не решалась войти. Ей давно пора было быть на работе. Но за минувший час она не видела, чтобы кто-то вошел в здание.

Какой сегодня день недели? Катя не помнила. Кажется, среда или четверг.

Она не может просто развернуться и уйти. Что-то словно магнит притягивает ее к подъезду, к старым деревянным дверям под хрупким, покрытым трещинами козырьком. Даже издалека она видит свое отражение в стеклянных вставках. Но кроме нее в них отражается еще один человек. Его нет на этой улице, но он есть в отражении — высокий, плечистый мужчина с лысым черепом и в медицинской маске.

Он пристально смотрит на Катю. И она не понимает, что делать. Дальше так продолжаться не может.

Наконец Катя решается подойти к дверям. Она тянется к дверной ручке, но лысый мужик материализуется прямо перед ней.

— Просыпайся, моя хорошая, — говорит он.

— Но я не сплю.

— Открывай глаза.

В следующий миг все тело Кати пронзает дикая боль.

Катя открывает глаза. Она снова на Каштановой улице, на противоположной стороне от дома из красного кирпича. Вокруг никого, двери закрыты. Ветер бесшумно теребит листья на дереве рядом с ней.

— Дом-убийца… — слышит Катя тихий шепот за спиной и оборачивается.

На лавочке сидит лохматый бомж. У него только один глаз, второй он протирает серым платком, потом вставляет его в пустую глазницу и повторяет:

— Дом-убийца. Красивый, правда?

— Почему дом-убийца? — спрашивает Катя.

— Потому что он убивает, — отвечает бомж.

На секунду Катя отворачивается от этого странного человека, чтобы еще раз посмотреть на дом из красного кирпича. А потом обнаруживает, что бомж исчез.

«И плевать!» — думает Катя со злостью и решительно подходит к подъезду. В стеклянных дверях за ее спиной снова появляется силуэт человека в маске.

Катя резко разворачивается, и они оказываются лицом к лицу.

— Проснись! — повторяет он.

Катя хочет его оттолкнуть, но руки не слушаются.

— Давай, девочка, ты можешь! Проснись!

— Я не понимаю! — кричит Катя.

И тут боль возвращается. Веки становятся тяжелыми, она пытается моргнуть, перед лицом близко-близко — человек в маске. Он подбадривает: «Давай просыпайся, просыпайся!» И Катя просыпается.

Она смотрит по сторонам. Белый свет режет глаза, но все-таки можно различить — Катя в больничной палате, к ней тянутся какие-то трубки и датчики. Высокий, плечистый мужчина с лысиной, в белом халате и медицинской маске стоит рядом. У него на шее болтается бейджик с красным крестом.

— Ну вот! Проснулась, моя хорошая! Молодец! Я Виктор Петрович, твой врач.

Катя ничего не понимает: какой врач? Почему она здесь? Она хочет задать ему все эти вопросы, но чувствует, что в горле у нее трубка.

— Тихо, тихо… Сейчас все достанем. Тебе станет полегче. Не волнуйся. На тебя упал кусок бетонного козырька у входа в офис. Помнишь, как шла на работу? Здание очень старое, давно не реставрировали. Вот кусок и откололся. А тут ты. Тебя и пришибло. Слава богу, не насмерть. Но в коме пролежала почти неделю.

Катя смотрит на белый, гладкий потолок больничной палаты. Трубку из горла вытащили, но говорить она пока еще не может. Вокруг хлопочут врачи, меняют лекарства, делают уколы, но ей все равно. Может быть, побочное действие от препаратов?

Катя все думает, как интересно вышло: ее мозг не заметил, что она отрубилась? В жизни она, пришибленная куском бетона, упала на асфальт, ее погрузили в «скорую помощь» и отвезли сюда. А сознание будто бы не зафиксировало это. Только музыка в момент удара прервалась на секунду, и Катя продолжила жить дальше — ходила на работу, делала какие-то ежедневные дела. Единственное, что было не так, — призрак врача, который врывался в ее будни, пугая и уговаривая проснуться.

Это так странно. Ведь Катин мир в коме был таким реальным.

А может быть, все наоборот? Может быть, она сейчас спит? А там, где она продолжала каждый день ходить на работу, ее убил маньяк в голубой медицинской маске?

Как теперь различать, что сон, а что происходит на самом деле?

Катя вдруг вспомнила одноглазого бомжа.

Все остальные люди, с которыми она общалась, когда была в коме, существовали в реальности. Она была с ними знакома до того, как отрубилась. Но бомжа Катя никогда раньше не видела. Кто же он? Плод воображения? Его придумал ее поврежденный мозг?

Тогда почему он назвал дом убийцей? Ведь Катя жива.

Ответа нет.

Реабилитация после комы была долгой и болезненной. Для полного восстановления Кате понадобилось полгода и несколько операций. В череп вмонтировали титановую пластину, чтобы мозг был защищен. Внешне Катя выглядела как прежде, но, глядя на себя в зеркало, не верила, что это она. Несчастный случай навсегда изменил ее — и внешне, и внутренне. И, хотя на работе за ней готовы были держать место до полного восстановления, она уволилась.

Ей пришлось подойти к дому из красного кирпича, чтобы забрать трудовую книжку. При приближении к этому месту она оцепенела. Смотрела на здание и не могла пошевелиться.

Из окна второго этажа помахала знакомая девчонка — мол, давай, заходи, рады тебя видеть. Но Катя не смогла протянуть руку к двери.

— Тебе просто повезло, — услышала она за спиной знакомый голос. — Повезло, что дом-убийца не забрал тебя.

Катя резко обернулась, но сзади никого не было.

Одноглазый бомж

Роберт раздвинул треногу этюдника, откинул крышку и приготовил краски.

В шесть утра на Каштановой улице было пусто. Солнце, только-только оторвавшееся от крыш невысоких домов центра Неназванного города, светило мягко, щадя первых редких прохожих. Но уже было ясно — день будет жарким.

Скоро вся Каштановая заполнится людьми — улица полностью пешеходная, ведет в сторону набережной, летом тут всегда много отдыхающих.

Роберт посмотрел на дом из красного кирпича. Он художник и здесь для того, чтобы сделать первые наброски этого удивительного строения. Точнее ему предстоит запечатлеть не только дом, а главным образом его обитательницу, загадочную девушку, чье имя заказчик ему не назвал.

Да, так уж случилось, что на этот раз Роберт понятия не имел, кого именно ему придется писать. Но ему гарантировали, что, стоит только прийти и в условленное время начать работать, как девушка, которую надо изобразить, объявится в окне сама.

Впрочем, за последние двадцать лет Роберт привык, что у заказчиков бывают самые разные причуды. Главное, чтобы платили вовремя, а не пытались торговаться за каждую копейку, устраивая спор о художественных достоинствах получившейся картины.

Роберт набросал очертания здания. Он не знал, в каком именно окне появится незнакомка. Тут пять этажей. На каждом с фасада здания по четыре окна: три справа и одно слева. Между ними — башня, внутри которой, должно быть, прячется винтовая лестница. Сейчас все окна были закрыты светонепроницаемыми шторами.

«Скорее всего, домом владеет один человек», — решил Роберт. Цвет штор за окнами различался на один-два тона. Если бы в каждой квартире был свой хозяин, вряд ли бы удалось поддерживать единый стиль.

А может быть, заказчик и есть владелец дома? Роберт не знал ни кто он, ни как его зовут. Самое обычное письмо в его почтовом ящике неделю назад оказалось предложением поработать за неплохие деньги. Черные буквы, впечатанные принтером в белую бумагу, сообщили Роберту, что ему нужно написать портрет женщины, сидящей на подоконнике. Работать с натуры. Адрес такой-то, время такое-то. В конце каждого дня ему будут отдавать часть гонорара — через дверь. Справиться нужно за пару недель. Единственное условие — не входить в дом и не пытаться заговорить с моделью.

Роберт посмотрел на часы: шесть тридцать пять утра. В такую рань он давно не вставал. Но чего не сделаешь за большие деньги…

Он стал водить карандашом, обозначая на холсте, где будет лепнина, а где фактура кирпичной кладки. Потом на секунду поднял глаза, чтобы сверить пропорции, и увидел ее.

Модель показалась в окне второго этажа. В первом справа. Она отодвинула гардину и села с ногами на широкий подоконник. Роберт застыл, открыв рот. Девушка была юна, хороша собой и полностью обнажена.

Она заметила его взгляд и приветливо помахала. Роберт оглянулся по сторонам, опасаясь, что сейчас голую красавицу увидят прохожие, но вокруг никого не было. Девушка за окном беззвучно рассмеялась. Она устроилась поудобнее, достала откуда-то книжку и принялась читать, не обращая больше внимания на шокированного художника.

Роберт еще минут десять или пятнадцать не сводил глаз с прекрасного тела, а потом наконец заставил себя продолжить работу.

Весь предыдущий рисунок — к черту! Композиция будет совсем другой.

К семи часам вечера он закончил эскиз. Это был пятый или шестой вариант. Но теперь Роберт был уверен, что композиция подобрана идеально, пропорции соблюдены, картина получится восхитительной.

Целый день, с половины седьмого утра и до последней минуты, девушка в окне сидела практически неподвижно. Она читала, время от времени переворачивая страницы толстой книги, поправляла локоны, падающие на лицо. Иногда поворачивалась к Роберту, касаясь его коротким, теплым взглядом.

Роберт забыл обо всем на свете. Теперь, с наступлением вечера, он вспомнил, что за целый день ни разу не отошел поесть или выпить воды. Только фанатично работал карандашом.

Вокруг шумела людская толпа. На улице были открыты кафешки, в магазины входили и выходили люди, но никто не обращал внимания ни на художника, ни на его обнаженную модель.

«Поразительно, что под ее окном за целый день не выстроилась очередь из оголтелых подростков и озабоченных стариканов вроде меня», — удивился Роберт.

Никто из прохожих ни разу не поднял голову, чтобы посмотреть на окно второго этажа дома из красного кирпича. Люди как будто игнорировали присутствие этого здания на Каштановой улице.

«Чудеса!» — подумал художник.

Ему не хотелось складывать этюдник и уходить. Он жадно скользил глазами по ровной, белоснежной коже девушки, которая ему позировала. Роберт весь день боролся со своими желаниями, и, пока он работал, это было не сложно. Теперь же на джинсах спереди вырос горб. Роберт снова посмотрел по сторонам, опасаясь, что люди заметят признаки его возбуждения. Но всем было плевать.

Между тем незнакомка в окне исчезла.

Роберт заставил себя собрать вещи. И когда он закончил, дверь дома из красного кирпича приотворилась, и в щель вылетел плотный белый конверт.

Художник подобрал его и раскрыл. Оговоренная сумма была на месте.

«Ну что ж, жизнь приобретает новые краски!» — подумал Роберт и с широкой улыбкой зашагал по Каштановой в сторону любимого бара. Там он нажрался, как положено творческому человеку, в хлам. Выполз на воздух только ближе к одиннадцати ночи, заплетающиеся ноги сами понесли его на Каштановую.

— Я хочу тебя! — орал пьяный художник на всю улицу, обращаясь к прекрасной девушке, с которой весь прошедший день не сводил глаз.

Но почему-то в ночи он так и не смог отыскать дом из красного кирпича.

Роберта весьма уважали в Неназванном городе. У него часто проходили выставки, его приглашали на светские мероприятия. И мало кто знал, что последние пару лет художник Иванов жил на кредиты — брал, перезанимал, отдавал и снова брал. С клиентами не везло, заказов было мало, уже написанные картины продавались плохо. Он понимал, что надо продолжать учиться, осваивать новые техники, совершенствовать старые… Но, когда тебе уже почти сорок лет и ты привык к своему безалаберному образу жизни, очень сложно заставить себя двигаться вперед.

К тому же главной слабостью Роберта всегда были женщины. А они не обделяли его своим вниманием даже сейчас, когда карманы оказались пусты, а тело обрюзгло. Значит, все не так уж и плохо.

Обычно он приходил в бар или кафе, высматривал свежую жертву для флирта, делал набросок прямо на салфетке и передавал ее с официантом. Как правило, на эту приманку клевали безотказно. Потом Роберт с дамой пили вино, он обещал написать ее обнаженной, они ехали к нему в мастерскую, но до живописи дело уже не доходило — все заканчивалось в постели.

Роберт никогда не искал «свою единственную», как раз наоборот — стремился к максимальному разнообразию. И никаких моральных принципов в отношении женщин у него не было. «Вижу, хочу, получаю» — единственное правило, которым он руководствовался.

Заказ на портрет обнаженной девушки в окне дома из красного кирпича был для Роберта Иванова как никогда кстати. Нужно чем-то платить за аренду мастерской, очередной кредит давно потрачен, и его тоже нечем отдавать. А тут — хорошие деньги, которых хватит и расплатиться по счетам, и на пару месяцев сытой жизни.

Но какая досада — с девушкой нельзя разговаривать, а в дом нельзя заходить. Заказчик не написал об этом прямо, но совершенно очевидно — он не хочет, чтобы художник переспал с моделью.

Утром второго дня Роберт с трудом разлепил глаза без пятнадцати шесть утра. В любой другой день он бы просто перевернулся на правый бок на своем скрипучем диване и продолжил спать. Но не сегодня. Голова болела после выпитого накануне, а джинсы, которые он не снял перед сном, снова топорщились спереди.

«Я назову тебя Гала, — подумал Роберт о девушке в окне дома. — У великого Дали была Гала. У Роберта тоже будет своя Гала».

Он собрал этюдник и отправился на Каштановую улицу.

Когда она выскользнула из-за портьеры и снова уселась на широкий подоконник, Роберт почувствовал такую волну возбуждения, что едва сумел справиться с собой.

Гала приветливо помахала ему рукой. Роберт театрально схватился за сердце, которое неистово застучало в груди и послал девушке воздушный поцелуй. Гала сделала вид, что поймала его в ладошку, а затем приложила к щеке. Роберт не сводил глаз с ее обнаженной груди. Гала показала ему пальчиком на этюдник, мол, давай продолжай писать. Потом достала книжку и отвернулась от него.

Роберт вздохнул и взялся за работу.

Второй день, как и первый, пролетел незаметно. И снова никто из прохожих ни разу не поднял головы на окно второго этажа дома из красного кирпича. Более того, никто не заглянул и за плечо художника, чтобы посмотреть на рисунок. Хотя обычно зеваки, не стесняясь, подглядывали за его работой.

Роберт, стоявший на оживленной пешеходной улице в центре города, был словно невидим. Он оставался наедине со своей моделью и холстом, что бы ни происходило вокруг. Иногда ему даже казалось, что от прекрасной девушки его отделяет всего несколько сантиметров и что он почти чувствует сладкий запах ее молодого тела. Но изо всех сил гнал от себя эротические мысли и фантазии: «Ты должен продержаться! Нельзя портить отношения с заказчиком! Эти деньги очень важны и нужны! Ты останешься бомжом и сдохнешь под забором, если не сумеешь закончить эту картину!» — говорил себе Роберт, когда сексуальное желание становилось особенно сильным.

Но вот солнце коснулось крыши. Время семь. Рабочий день окончен. Гала соскользнула со своего подоконника и скрылась за портьерой. Роберт собрал этюдник и подошел к двери дома из красного кирпича. Она едва заметно приоткрылась, и на улицу вылетел новый конверт.

Художник подобрал его и заглянул внутрь. Там лежала обещанная сумма и записка, отпечатанная на принтере: «Вы сами решаете свою судьбу. Не нарушайте условия сделки».

— Да понятно… — пробубнил себе под нос Роберт.

Он выкинул записку и зашагал в сторону дома. Невыносимо хотелось спать.

Едва он коснулся головой подушки, как перед глазами вновь оказалась Гала, прекрасная, обнаженная и — доступная. «Во сне нам с тобой никто не помешает…» — успел подумать Роберт, перед тем как окончательно провалиться в царство Морфея.

Там, за гранью реальности, он делал со своей прекрасной моделью все, что хотел. Не сдерживая страсть, не ограничивая порочные фантазии.

— Ты самая прекрасная женщина на свете… — шептал он на ушко девушке, скользя руками по ее безупречной коже.

Они вдвоем сидели на широком подоконнике в доме из красного кирпича. Она целовала его, он ее. Но вдруг в нос ударил сильный запах гнили, сырости и плесени. Роберт отстранился от Галы. Ее тело в его руках стало покрываться струпьями, темно-зелеными и синими пятнами. Прекрасная головка запрокинулась, нижняя челюсть, словно плавясь, начала отслаиваться от черепа и стекать вниз на грудь. Окно вдруг посерело, его облепили мухи и тараканы. Затем стекло с треском лопнуло и разлетелось на мелкие осколки. Роберт заслонился рукой, чтобы защититься, а когда снова открыл глаза, понял, что лежит в своей мастерской на старом диване. Будильник неистово звонил — пора вставать и отправляться на Каштановую.

На третий день работы Роберт не испытывал ни малейшего возбуждения, глядя на свою модель.

Когда солнце снова коснулось крыши дома из красного кирпича, Гала соскользнула с подоконника и исчезла из виду.

Роберт подошел к дверям за конвертом. Дверь распахнулась.

Она стояла в темном проеме, по-прежнему обнаженная. Совсем близко. Гала протягивала ему белый конверт с гонораром. Когда Роберт решился взять его, их пальцы соприкоснулись.

Конечно же, он не помнил всех женщин, которые побывали в его постели. Даже не так… Половина лиц и тел давно стерлись из его памяти. А все, что было дольше десяти лет назад, так и вовсе виделось через мутную пелену. Но, когда пальцы художника коснулись его последней модели, сознание пронзила вспышка дежавю: «Я уже видел ее когда-то!» Он вцепился взглядом в глаза, нос, щеки, линию подбородка и аккуратные маленькие ноздри своей Галы. На правой щеке едва заметная родинка. «Откуда я тебя знаю?» — подумал Роберт и сделал шаг к ней навстречу.

Едва нога художника ступила за порог, девушка схватила его за запястье и затащила внутрь дома.

Свет померк.

Роберт испуганно заморгал. Сейчас глаза привыкнут к полумраку, и он увидит свою прекрасную Галу, рассмотрит интерьеры, скрытые от посторонних глаз тяжелыми портьерами.

И через минуту он стал различать, где находится. Вот только внутри дома из красного кирпича, к удивлению художника, оказалась его старая мастерская. Лет пятнадцать назад он жил и работал в такой на окраине Неназванного города.

В то время у него было много амбициозных планов, в Доме культуры намечалась первая персональная выставка, от поклонниц у молодого, длинноволосого творца не было отбоя.

Роберт сидел в центре этой старой мастерской на кушетке. Днем на ней ему позировали обнаженные модели, вечером на ней же он занимался любовью либо с одной из них, либо с кем-то, кого цеплял прямо на улицах.

И вот он смотрит, как робкая юная нимфа, прикрываясь простыней, выглядывает из-за мольберта. Ее лица не видно. Темно, свет уличного фонаря делает все вокруг лунно-голубым, но девушка в тени.

— Иди ко мне, крошка! — говорит Роберт. — Не бойся. Иди ко мне.

Она делает несколько робких шагов ему навстречу и оказывается в полоске света. Тонкие руки отпускают простыню. На него смотрит его Гала.

— Ты не обманешь меня? — спрашивает она у художника.

Он смеется:

— Как я могу тебя обмануть?

— Говорят, у тебя здесь каждый день новые женщины…

Он протягивает руки и манит ее к себе.

— Так и есть, глупышка. Я же художник. Они приходят, чтобы позировать мне.

— Значит, я для тебя особенная?

— Конечно. Ты особенная. Самая красивая.

— Самая красивая?

— Да, самая красивая.

Она падает в его объятия, а Роберт думает о том, что несколько простых ласковых слов способны сразить любую женщину.

Его не беспокоит то, что он соврал. Его волнуют только ее теплые, нежные губы.

Художник удивляется, когда понимает, что девушка под ним еще минуту назад была невинна. Но ей, кажется, не больно. Она не отталкивает его, не кричит. Только закусывает губу.

Когда все закончено, она спешно одевается и убегает, даже не попрощавшись. «Как это мило с твоей стороны, малышка!» — думает Роберт, переместившись с кушетки на диван и готовясь нырнуть в сон.

Но, едва он закрывает глаза, как оказывается в этой же мастерской уже днем, спустя несколько месяцев.

Перед ним та же Гала, заплаканная, с растрепанными волосами. Она сообщает ему, что беременна.

Роберт пытается отшутиться. Он первый раз в такой ситуации. Жениться он не готов, дети его тоже не интересуют. Он коряво и неумело предлагает ей деньги на аборт.

— Ты взрослый человек, должна отвечать за свои поступки, — говорит художник с большими амбициями маленькой испуганной девушке. — Я ведь не заставлял тебя. Ты сама решила отдаться мне. Я ничего не обещал. Но могу помочь избавиться от последствий.

Она не берет денег. Вместо этого со злостью скидывает несколько картин с мольбертов и выбегает, хлопнув дверью.

Роберт успевает только моргнуть.

И вот он снова у дома из красного кирпича. Перед ним этюдник с набросками и окно, в котором он видит точную копию той девушки, которая забеременела от него пятнадцать лет назад.

«Так вот оно что! Значит, ты — моя дочь!» — понимает Роберт.

Он бросает карандаши, кисти, краски и этюдник, решительно подходит к двери дома и открывает ее. Гала уже там, за дверью. Она стоит обнаженная и прекрасная. Ее чувственный рот открывается, и она произносит:

— Ты взрослый человек и должен отвечать за свои поступки. Я ведь не заставляла тебя. Ты сам решил открыть дверь этого дома. Теперь тебе не избежать последствий.

Ее лицо чернеет, превращаясь в потрескавшуюся кожаную маску, и длинные склизкие щупальца вместо рук обвивают его шею.

Лешка

Лешка нашел Катю в интернете, когда она опубликовала свою историю в соцсетях.

На девушку упал кусок бетонного козырька, когда она шла на работу. Она впала в кому. Вот только мысленно она продолжала каждый день приходить в дом из красного кирпича на Каштановой улице. И несколько ее видений никак нельзя объяснить с медицинской точки зрения…

Алексей уже давно собирал сведения об этом здании. Слишком много загадок и тайн хранил старый дом. Жизненно важно разобраться во всем, что там происходит.

С Катей они встретились в кафе на другом конце города — она наотрез отказалась даже приближаться к Каштановой.

— Смотри, что мне удалось выяснить. — Леша спешил рассказать как можно больше, пока она не сочла его сумасшедшим. — Я думаю, что этот дом — живой. Он питается человеческими трагедиями. Иногда, очень редко, жертве удается выжить, вот как тебе. Я думаю, дом просто был слишком слаб или ты не подходила ему по каким-то критериям. Ты не умерла, но дом получил энергию, чтобы заманивать новых жертв. Я думаю, дальше будет только хуже.

— Честно говоря, я первый раз слышу про других жертв дома.

— Расскажу только о последних трагедиях, чтобы ты поняла масштаб его кровожадности. Одиннадцать лет назад дом стоял заброшенным. Он в девяностые был жилым, многоквартирным, но в начале двухтысячных его признали аварийным и жильцов расселили. А где-то через месяц после этого в доме повесился местный художник — Роберт Иванов. Не слышала?

— Нет. А почему он там повесился?

— Сложно сказать. Я нашел сведения, что незадолго до смерти он приходил писать этот дом. И несколько дней с утра до ночи его видели с этюдником возле здания. Но однажды он зачем-то вошел внутрь, и все — больше не вернулся. Позже его нашла полиция. Он умер очень странной смертью.

— Что ты имеешь в виду?

— Сначала он выколол себе один глаз. Без глаза он умудрился прожить в доме несколько дней, и только потом свел счеты с жизнью.

— Погоди… без глаза?

— Да-да! Ты же писала, что видела странного лохматого бомжа без глаза, пока была в коме…

— А фотка этого художника у тебя есть?

— Да, вот он. — Леша открыл на планшете фотографию одиннадцатилетней давности. Роберт Иванов был на ней с обоими глазами, на шею накинут элегантный шарф, густая шевелюра убрана в модный хвост.

Но у Кати не оставалось сомнений. Это он — тот одноглазый бомж, которого она видела, когда была в коме.

От осознания этого у нее по спине пробежали мурашки. Катя почувствовала себя неуютно, словно дом из красного кирпича вдруг вырос у нее за спиной.

— Что было с домом потом?

— Здание так и оставалось заброшенным, и там поселился Николай Клементьев — сбежавший из психушки шизофреник. Думаю, под влиянием дома он начал заманивать и убивать людей. В подвале устроил что-то вроде братской могилы. Когда полиция вышла на него, там было, кажется, семнадцать тел.

— Ого! А почему ты уверен, что в этом виноват дом? Шизофрения-то у Клементьева началась до того, как он там оказался.

— Это да. Но я разговаривал с врачом из его больницы. Он сказал, что, несмотря на болезнь, Николай никогда не тяготел к насилию. Более того, вид крови вызывал у него панический страх.

— А что стало с домом после того, как Клементьева поймали?

— А его не поймали. Он тоже совершил самоубийство — прыгнул с пятого этажа головой вниз. Потом дом выкупил владелец архитектурного бюро, в котором ты работала. Его отремонтировали внутри и сделали офис.

— Хм… Неужели никого не смутила мрачная история этого места?

— Это очень странно, но на протяжении последних лет пятидесяти все как будто игнорируют факты о трагедиях, которые здесь случались.

— Ну допустим. А в чем твой интерес? Почему ты прицепился к дому?

— Надеюсь, ты поймешь меня правильно. Я не сумасшедший. Я живу довольно далеко отсюда. Но уже несколько лет меня преследуют видения, связанные с домом. В них я как будто становлюсь его очередной жертвой и вижу все глазами этой жертвы. Понимаешь? Я умирал в доме на Каштановой уже много раз. Это очень страшно. И я должен узнать, как дом остановить.

Роберт сидел на втором этаже дома из красного кирпича. Разумом он уже потерялся где-то между мирами, и потому не чувствовал боли. В одной руке он держал собственный глаз.

Час назад Роберт хотел вырвать и второй — чтобы не видеть красоты собственной дочери, которую он возжелал. Но пока справился с первым, немного успокоился.

Гала, все такая же обнаженная и прекрасная, села напротив него на грязный пол заброшенного здания и раздвинула ноги.

— Хорошо, что ты отказался от меня, папочка. Вряд ли из тебя получился бы хороший отец.

Роберт взглянул на нее и застонал.

Его страдания заставляли ее улыбаться.

— Я так рада, что во мне нет ничего от тебя! Вся моя красота — от мамы. Посмотри!

Она провела руками по груди, коснулась пальцами лица и губ.

Роберт силой заставил себя отвернуться.

— Ах, нет! Кое-что мне от тебя все-таки передалось. Это жестокость. Точно! Жестокость! — Гала рассмеялась звонким девичьим смехом. — Знаешь, мама была очень скромной и мягкой женщиной. Она уехала в деревню, когда ты отказался от нее, и там, в глуши, появилась на свет я. Мы жили очень скромно, мама часто не ужинала, чтобы я могла поесть. Ведь у нее не было никого, кто мог бы помогать ей финансово. Ты знал об этом? Нет… Ну конечно! Ты же вообще о ней ничего не знал. Тебя интересовало только ее тело. И то недолго.

Гала поднялась с пола и завертелась перед Робертом в соблазнительных позах.

— Слушай! А у тебя есть еще дети? Мама же была у тебя не единственной. Больше никто не залетел? А? Не знаешь? Я была бы рада брату или сестре. После смерти мамы я осталась совсем одна. Угу. А скоро вообще стану сиротой. Когда и тебя не станет.

Роберт не отвечал. Он заставлял себя отворачиваться от Галы, но его голова будто принадлежала не ему — она упорно пыталась повернуться за девушкой. Художник боролся с непослушной башкой, пытаясь руками повернуть ее туда, куда хотел.

— Наверное, мне надо рассказать о себе, папочка. Мы же совсем друг друга не знаем, а скоро снова расстанемся навсегда. Хочешь узнать меня получше?

Роберт снова застонал, давая понять, что уже совсем ничего не хочет. Но Гала взяла его за руку и повела куда-то внутрь дома. Немолодой художник безвольно поковылял за ней, словно его вели на поводке. Они поднялись по лестнице на пятый этаж и вошли в комнату с эркером. Окна здесь выходили во двор здания, одно из них было разбито и распахнуто настежь.

Гала отпустила руку своего папаши, и тот безвольно сполз по стене на пол. Сама же она присела на подоконник у разбитого окна.

— Классно здесь, правда? Вид очень красивый… Но о чем это я… Ах да! Когда я подросла, мама вернулась в город, чтобы устроиться на работу и отдать меня в школу поприличнее. Вначале все шло очень даже неплохо. Она смогла снять для нас комнату тут, в этом доме. Да-да. Мы жили прямо здесь. Вечерами я любила сидеть на подоконнике и смотреть на городские огни. Мечтала о будущем, понимаешь? Наверное, для тебя будет сюрпризом, что я хотела стать художником. Пойти по твоим стопам. Да… Хотя мама никогда о тебе не говорила. Она придумала легенду о капитане дальнего плавания, который однажды не вернулся из рейса. Просто и красиво. Я верила. Ну так вот. Когда я была в девятом классе, решила, что пойду подучиться на курсы для юных художников. Знаешь о них, да? Туда можно поступить бесплатно, если пройти конкурс. Ну у меня и не было иного пути, кроме как идти бесплатно, потому что мама к тому времени стала сильно болеть и у нас опять начались сложности с деньгами. Два месяца я готовилась, рисовала, старалась, всю душу вложила в свои работы. Пришла сдаваться конкурсной комиссии и — меня не приняли. Знаешь, кто решил меня не брать? Правильно — ты. Ты же протираешь штаны в этой комиссии каждый год. Мама, когда узнала, очень рассердилась. А потом, находясь в легком бреду под своими лекарствами, рассказала, кто мой отец. Я слышала о тебе от других художников. Они часто говорили, что многие твои картины — пророческие. От чего же ты не предвидел, чем закончится твоя жизнь, папочка?

Роберт сглотнул. Он и правда совсем иначе представлял себе свои последние часы.

— Узнать, что в поступлении мне отказал собственный отец, было очень больно, папочка! Очень больно. Да… Но еще больнее мне стало, когда мама спустя пару недель умерла. Здесь, в этой комнате. На своей кровати. Не буду вдаваться в подробности. Но после ее смерти я решила, что и мне незачем жить. И выпрыгнула вот из этого окна. — Гала посмотрела вниз, потом на отца и снова вниз. — Ты мне не веришь? — Она забралась с ногами на подоконник и… выпала на улицу.

Роберт, собрав остатки сил и разума, подбежал к окну и выглянул во двор. На асфальте внизу никого не было.

— Это было пару месяцев назад, папа. — Гала возникла у него за спиной буквально из ниоткуда. — Я давно мертва.

Роберт замахал руками, отталкивая от себя дочь — она стояла совсем рядом, едва ли не касаясь обнаженной грудью его груди. Он не мог выносить такой близости. Она сводила его с ума.

— Я мертва, папа. Но мне очень нравится играть здесь с тобой, — сказала она и улыбнулась.

Алексей проснулся от собственного крика. Подушка и простыня под ним были мокрыми от пота. Он нащупал в темноте мобильный телефон, посмотрел на время — три утра. Открыл мессенджер и набрал сообщение Кате: «Сегодня ночью я видел, как умер Роберт Иванов. Давай встретимся днем, надо кое-что тебе рассказать».

— Я запутался. Совсем запутался с этим домом на Каштановой, — пожаловался Алексей. — И, думаю, мне понадобится твоя помощь, чтобы разобраться…

Они прогуливались по городскому парку. Солнце было теплым и ярким, вокруг раздавались радостные голоса, носились неугомонные дети, кто-то смеялся… В такой атмосфере было не страшно разговаривать о призраках.

— Рассказывай, что там тебе приснилось?

— Помнишь, я говорил, что вижу сны, в которых умираю так, как умирали жертвы дома? Так вот, раньше я видел смерти, в которых жертвы либо сами принимали решение о самоубийстве, либо их кто-то убивал. А смерть Роберта Иванова мне до сих пор не снилась. Я увидел, как все это с ним произошло только этой ночью. Оказалось, что дом создал фантом девочки, которая выбросилась из окна пятого этажа. Эта девочка была дочерью художника. Используя ее внешность, дом свел Роберта с ума, завладел его волей. Сначала он заставил его вырвать себе глаз, а потом часами изводил его душу, заставляя чувствовать себя ничтожеством, недостойным жизни. Пока Иванов не решил повеситься. Получается, дом может создавать что-то вроде призраков или фантомов и использовать их, чтобы убивать.

— Ну и зачем мне обо всем этом знать? Я, кажется, уже говорила тебе, что хочу забыть об этом доме.

— Да, Кать, но я хочу предупредить: боюсь, что скоро видения начнут посещать и тебя.

— Почему это?

— Я такой же, как ты. Я тоже выжил в этом доме. И хотел забыть о нем. Но у меня начались эти сны.

Катя молчала. Несколько минут, которые показались Леше вечностью, она просто шла по дорожке парка, глядя себе под ноги.

— Знаешь… — сказала она наконец, — если бы у меня начались видения или такие сны, я бы сходила к врачу. К неврологу или психиатру. Не знаю, кто этим занимается.

— Ты считаешь, я спятил?

— Я просто рассказываю, как поступила бы я.

Леша тяжело вздохнул:

— Понимаю тебя. Ты только отделалась от всего этого кошмара, и тут я… Но ведь ты не будешь отрицать, что бомж из твоих видений — это Роберт Иванов. И это не может быть случайностью.

— Ну и что? Может быть, я видела его где-нибудь раньше. И он сам собой всплыл в памяти во время отключки. Это не доказывает существования привидений и кровожадной сущности дома… — Катя поежилась, словно от холода.

— Да, но признайся — ты чувствуешь, что я прав! — Леша многозначительно посмотрел в глаза девушки.

Она выдержала его взгляд и помотала головой:

— Я не понимаю, что чувствую. После всей этой истории с комой я иногда даже не уверена, что живу сейчас по-настоящему…

— Хорошо, — сдался Леша. — Давай я расскажу тебе свою историю. И тогда примешь решение, помогать мне или нет. И если откажешь — я больше не буду тебя беспокоить.

— Давай…

Они присели на лавочку, и Алексей достал планшет. Он открыл фотографию девчонки лет двадцати с длинными черными волосами и удивительно светлыми голубыми глазами. Она держала в руках колоду карт и улыбалась, загадочно глядя в камеру.

— Это Аленка. Девушка, с которой я встречался пять лет назад. Это ее последнее фото, и сделано оно в доме из красного кирпича.

Алексей немного помолчал. Потом спрятал планшет и начал свой рассказ:

— В 2010 году мне было двадцать один. Я был веселым третьекурсником, в котором играли гормоны и душа которого требовала любви. Тогда-то в компании друзей я и познакомился с Аленкой. Она сразу мне понравилась. Я обожаю брюнеток. А Алена… такая яркая, такая красивая… И эти голубые глаза! В общем, она свела меня с ума с первой встречи.

Правда, друзья сразу сказали мне: девчонка чокнутая. Но я не придал этому значения. Все мы немного не в себе в этом возрасте. А вся «чокнутость» Аленки состояла в том, что она обожала всякого рода мистику и немного гадала на картах Таро.

Мне было все равно. В то время я считал себя ярым скептиком и к ее увлечению относился снисходительно.

Мы стали встречаться, и как-то раз, прогуливаясь по вечернему городу, она предложила мне сходить в этот самый дом. От нее я и узнал, что до две тысячи девятого года в нем орудовал и прятал тела жертв маньяк Николай Клементьев. После того как он умер и его логово нашли милиционеры, вход в дом опечатали, а окна первого этажа забили досками.

Аленка убедила меня, что никакой беды не будет, если мы найдем способ посмотреть на место преступлений. И нам удалось без труда проникнуть внутрь через окно. Я еще удивился, как сильно прогнили доски, которыми оно было заколочено. Тогда мне было непонятно, что сам дом заманивал нас к себе…

Итак, мы оказались на первом этаже. Солнце уже садилось, оно подсвечивало все вокруг своими оранжево-красными лучами. Один из них высветил надпись, сделанную краской на заплесневевших обоях. Там было написано: «И ты тоже». Мы не придали этому значения.

Мы ходили по комнатам и коридорам, все было пыльное, грязное. Кое-где в квартирах оставалась мебель — сломанная и рассохшаяся. Она выглядела жутко. Остатки паркета под ногами противно скрипели, где-то капала вода. Пахло отвратительно.

Я старался ни к чему не прикасаться. Алена же наоборот — нежно проводила пальцами по старым дверным косякам, брала и разглядывала остатки утвари. Потом потащила меня по винтовой лестнице на третий этаж.

Там когда-то были расположены две квартиры. Моя девушка не задумываясь выбрала ту, что правее.

«Смотри, как здесь здорово!» — сказала она. Я осмотрелся. Высокие потолки, входная дверь огромная и тяжелая, похоже, что из цельного куска дерева. Внутри после узкого коридорчика — широкая, светлая прихожая. У стены — осколки зеркала, которое когда-то висело в массивной черной раме.

Мы прошли в первую комнату. Из мебели здесь был только огромный резной буфет. Судя по всему, очень старый. Алена кинулась к нему как к родному, обняла, погладила шершавые боковины.

«Неужели ты все еще тут? Не украли тебя. Вот чудо!» — «Ален… Не пугай меня. Ты что, бывала здесь раньше?» Моя девушка рассмеялась: «Да, я тут родилась. И мы с семьей жили в этой квартире до самого расселения. Это наш буфет. Папа говорил, что не потащит его в новую квартиру. Так он здесь и остался… Удивительно!» — «Ого! Что же ты раньше не сказала, что это дом твоего детства?» — «Ой, ладно! Детство — это скучно. Маньяк интереснее. Хотя мама мне рассказывала, что я тоже с пеленок… ненормальная». — «В каком смысле?» — «У меня спальня была в той комнате. — Алена махнула в сторону, показывая вход. — Так я, едва говорить научилась, все тыкала пальцем в угол и твердила, что там чудик. Чудо-юдо. А потом, когда подросла, часто играла с кем-то невидимым. Мама переживала, но врач уверил ее, что многие дети придумывают себе несуществующих друзей. А потом я выросла, и все прекратилось». — «А ты сама помнишь это чудо-юдо?» — «Нет! Я же мелкая была. Пошли посмотрим, что там от моей спальни осталось».

И мы пошли. Как я потом понял, зря. Там не было ни следа от детства Алены.

В том самом углу, где она видела своего «чудика», стояла старая, ржавая кровать с панцирной сеткой. На ней лежал матрац без простыни, почти не тронутый пылью и плесенью, и подушка без наволочки. На полу валялась нехитрая посуда — алюминиевая кружка и ложка, треснутая фаянсовая тарелка. Но ужас вселяли отнюдь не эти предметы. Стены комнаты были в бесконечных надписях. Одна находила на другую и не всегда можно было разобрать слова. Но многие из них мы прочли. Чем-то похожим на запекшуюся кровь было написано:

«Только смерть имеет значение. Жизни нет. Смерть — это пища. Кровь — это нектар. Боль — это смысл. Топить. Тепло. Кровь. Кровь. Кровь. Жидкость, которая жизнь. Если воткнуть и провернуть. Пища».

Эти слова и фразы повторялись по кругу, создавая затейливый узор, что-то вроде граффити, за которым было не различить цвета обоев.

Пока я всматривался в буквы, пытаясь понять, как и чем они нанесены, Алена начала рыдать. Потом выбежала из комнаты и сразу кинулась к лестнице.

Я, конечно, рванул за ней.

«Он жил там! Там, в моей комнате! Понимаешь? Маньяк, который лишил жизни стольких людей, спал в моей комнате, ел в моей комнате и… писал свои жуткие надписи в моей комнате!» — Последние слова она почти выкрикивала, у нее была настоящая истерика.

Уже намного позже, когда успокоилась, Алена объяснила: узнав из прессы, что Николай Клементьев орудовал в заброшенном доме из красного кирпича, перечитала все статьи и пересмотрела все сюжеты, но так и не поняла, что им двигало и где именно он жил в пустом доме. В ее сознании он обитал в подвале или на чердаке, но никак не в комнате, где она росла, где училась делать свои первые шаги. По большому счету, Алена и не надеялась найти следы пребывания Клементьева. Она потащила меня в здание, чтобы снова оказаться в своей старой квартире и немного поностальгировать… Но увиденное шокировало ее.

Прошла, кажется, неделя после этого случая. И мы никак не касались в разговорах темы той вечерней вылазки.

В следующий раз эта тема всплыла, когда мы сидели с друзьями в студенческом общежитии, пили пиво, и знакомые девчонки уговорили Аленку погадать им. Она пару раз раскинула карты, но ответы получались невнятные, ими были недовольны и вопрошающие, и сама Алена.

Тогда кто-то заметил, что мы пытаемся заглянуть в будущее в неподобающей обстановке — ну какая мистика может быть в общаге? Надо найти место, которое будет подпитывать Таро энергией и поможет узнать ответы на вопросы.

Я рассмеялся. В подобные вещи я никогда не верил и попытался убедить девчонок, что гадать абсолютно бесполезно в любом месте. А «подпитываться энергией» может только лампочка от провода или мобильник от зарядки.

Но вдруг Алена предложила: «Пошли в заброшку на Каштановой! Не струсите? Там точно гадание получится по высшему разряду».

Я подошел к ней и шепнул: «Ты сама-то этого хочешь? Тебе там стало плохо в последний раз, помнишь?» — «Плевать! Мы пойдем в другую квартиру. Зато ночь получится веселой. И мне очень любопытно, правда ли в этом доме есть что-то паранормальное». — «От любопытства кошка сдохла…»

Мне не нравилась идея с гаданием в этом чертовом доме. Просто не нравилась — и все. Но Аленку моя фраза про кошку сильно рассмешила. Она хохотала так искренно, будто я рассказал анекдот.

Этот смех разрядил обстановку, и я согласился пойти в дом.

А потом несколько лет слышал в ночных кошмарах, как повторяю, словно на бесконечном репите: «От любопытства кошка сдохла… от любопытства кошка сдохла… от любопытства кошка…»

Алексей замолчал и принялся пинать носком кроссовки камешки, разбросанные в пыли у лавки, на которой они с Катей сидели. И вот наконец собрался с духом и продолжил рассказ:

— В итоге мы полезли в дом впятером, снова через окно. Были мы с Аленой, две ее подружки — Таня и Мира, которым не терпелось погадать, — и еще один парень, Костик. Он за Мирой ухаживал, ему нужно было показать себя героем.

В доме было темно, хоть глаз выколи. Такое чувство, что свет уличных фонарей в него не проникал. Мы включили фонарики на телефонах и пошли за Аленой — она взяла на себя смелость выбрать подходящее место. В итоге она расстелила куртку в центре одной из квартир пятого этажа и уселась с самым загадочным видом.

Таня и Мира глупо хихикали и предлагали в дополнение к гаданию устроить спиритический сеанс, вызвать какого-нибудь духа. Костик, как и я, молчал. Мы просто ждали, когда девчонкам наскучит это мероприятие или они испугаются и попросятся домой.

Аленка нахмурилась. Она долго тасовала свою колоду Таро, глядя в пустоту. И вот даже ее глупые подружки замолчали, словно загипнотизированные движениями ее рук.

Алена достала первую карту и перевернула ее.

«Башня» — так называлась эта карта. На рисунке в башню била молния.

И в ту же секунду мы все услышали гром у нас над головами. Это было так странно и страшно одновременно, будто мы попали в фильм ужасов, — природа создавала спецэффекты словно по заказу. Хлынул дождь. Хотя, когда мы лезли в дом, не было ни намека, что погода испортится.

Аленка достала еще одну карту. На ней было написано «Дьявол». А затем еще одну — «Смерть».

Никто, кроме нее, не знал значения этих карт. Но я бы соврал, если бы сказал, что не испугался. Даже притом что в то время мне было плевать на всю эту мистику.

«Знаете, я, кажется, передумала гадать», — поежилась Таня.

Но Мира оказалась более смелой: «А я нет. Сделай мне расклад, пожалуйста. Хочу узнать, как учебный год закончится».

Аленка еще раз перетасовала колоду, но сильный порыв ветра внезапно вырвал карты у нее из рук, и они разлетелись по всей комнате.

Это очень напугало девчонок. Алена сказала, что сеанс окончен, и попыталась собрать колоду, хотя в свете фонариков отыскать все карты было непросто. Мы кинулись ей помогать. Но нервы у Тани и Миры не выдержали, они рванули к лестнице, чтобы спуститься на первый этаж, к окну, через которое мы пролезли в дом.

Костя побежал за ними. И вскоре их шаги и голоса стихли, я был уверен, что ребята уже на улице.

Мы же с Аленой все еще ползали по грязному полу, собирая Таро.

Вдруг она замерла, ее тело неестественно выгнулось, из рук выпал телефон, которым она освещала пространство рядом с собой. А дальше я увидел то, что хотел бы забыть. Забыть навсегда…

Алексей снова замолчал. Катя заметила, что руки у него стали мелко дрожать. Он перехватил ее взгляд и полез в карман джинсов:

— Я не курю. Но, когда вспоминаю ту ночь, сигарета помогает немного успокоиться. — Он прикурил и молчал, пока огонек не коснулся фильтра. А потом продолжил рассказ.

— Алена словно превратилась в марионетку. Неестественное положение рук и ног, странная поза… Знаешь, как будто ее кто-то держал на ниточках.

Рот у нее открылся, словно она хотела позвать меня на помощь. Глаза наполнились ужасом. Но она не издала ни звука.

Когда я попытался подбежать к ней, что-то невидимое рвануло ее с места и поволокло к винтовой лестнице. Я хотел догнать, но не успел…

Непонятная сила швырнула ее в пролет, и моя девушка начала падать. Ее тело казалось мягким, безвольным. Она билась о перила и ступеньки то спиной, то головой, то руками, то ногами… И у меня было ощущение, что каждый удар не случайный. Это сложно объяснить…

Когда Алена приземлилась на пол первого этажа, на ней буквально не было живого места.

Перепрыгивая через несколько ступенек вниз по лестнице, я услышал, что к Алене уже подбежали Костя, Таня и Мира, которые, как оказалось, все еще были в здании. Я перегнулся через перила и крикнул, чтобы они не трогали ее. Я знал, что нельзя поднимать человека с переломами, а в том, что она вся искалечена, просто не сомневался. Но в этот момент что-то толкнуло меня, и я сам полетел вниз.

Каким-то чудом при падении я не свернул себе шею. Но правую руку сломал в двух местах и еще левую ногу… Были и другие травмы, но сейчас это не важно.

Я лежал, касаясь Аленки сломанной рукой, и умолял, чтобы скорее звонили в «скорую». А друзья молча стояли и смотрели на нас. Смотрели, словно ничего не произошло. Кажется, Костик даже улыбался. Никто из них не пошевелился.

Я повернулся к Алене. И с первого взгляда понял, что она уже не жилец. Но гнал от себя эти мысли. Зашептал ей что-то утешительное, что сейчас нам помогут…

Она глядела на меня широко открытыми глазами, потом моргнула, попыталась что-то сказать. Изо рта у нее вытекла струйка крови, и она закашлялась.

Я снова закричал друзьям, чтобы они не стояли, а вызывали врачей. И тут я услышал ее шепот: «Пожалуйста, останови его». — «Кого?» — не понял я. «Пожалуйста. Останови дом».

После этих слов она отключилась. Я тоже потерял сознание, а когда пришел в себя, был уже в больнице.

Аленка не выжила. Слишком много тяжелых травм. Не буду говорить обо всем, достаточно того, что одно сломанное ребро воткнулось в легкое, и шейный отдел позвоночника сильно пострадал…

Приходила полиция, чтобы узнать обстоятельства ее гибели. Я рассказал правду, умолчав только о сверхъестественных силах. Потом я узнал, что Таню, Костю и Миру тоже допрашивали, и они подтвердили, что Алена упала сама. Забавно. Ведь они даже не видели этого…

В общем, смерть моей любимой признали несчастным случаем.

А меня, как видишь, вылечили. Но несколько месяцев после трагедии мне не хотелось жить.

Потом родители уговорили восстановиться в универе.

Друзья, с которыми мы были в ту ночь в доме, за все время, пока я валялся дома в гипсе, ни разу не позвонили и не пришли.

Позже я пытался поговорить с ними — и по отдельности, и со всеми вместе. Но они отрицали, что в доме происходило что-то странное. Только участливо хлопали меня по спине и сочувствовали моему горю.

Я даже сам стал в какой-то момент считать себя ненормальным. Мне стали сниться кошмары, о которых я тебе рассказывал. Сны, в которых я умирал в теле другого человека. Но каждый раз — в доме из красного кирпича.

Я полез в интернет, даже сходил в городскую библиотеку и покопался в архивах статей. Все люди, вместе с которыми я погибал в треклятом доме, жили на самом деле! И на самом деле погибли там! Понимаешь? Я нашел этому подтверждение, много подтверждений!

А потом… однажды мне приснился кошмар, который не был похож на остальные. И, возможно, я бы просто решил, что это страшный сон и ничего больше. Но я уже знал, что за моими снами стоят реальные жизни. И понял, что должен остановить дом. Как меня и просила Алена.

— Что же такое тебе приснилось? — спросила Катя.

— Мне приснилось, что этот дом — ворота в ад. И если их не закрыть, то в наш мир выйдет из него нечто ужасное… нечто… такое…

— Антихрист? — Катя была настроена скептически.

Леша посмотрел на нее с грустью.

— Я не знаю, как назвать то, что я видел. Но это древнее зло. И, если оно обретет свободу, будет много смертей. Очень много новых смертей.

— Прости, Леша. Я понимаю, что в этом доме ты лишился любимой. И это трагедия. Но в остальном то, что ты рассказал, больше похоже на бред. И я остаюсь при своем мнении: тебе надо к врачу. К какому-нибудь мозгоправу. Я не хочу, чтобы ты меня в это впутывал. — И Катя встала, чтобы уйти.

Федор

Федор вернулся в родной город после развода.

Ему тридцать. В нем почти два метра роста. У него зеленые глаза, копна задорно вьющихся кудрей и большие амбиции. Он уверен, что сумеет заново выстроить карьеру и наладить личную жизнь. Федя вообще от природы человек бесконечного оптимизма.

Федор — архитектор. Он разослал свое резюме в пару городских контор и теперь прогуливался, с широкой улыбкой рассматривая улицы своего детства и юности. Все вокруг рождало теплые воспоминания…

Дойдя до Дома культуры, Федя увидел афишу: «Выставка памяти художника Родиона Иванова. Строго 18+».

«Интересно… Не слышал об этом Иванове. Надо заглянуть», — подумал Федор и купил билет.

В ДК было прохладно и пусто. Посетителей совсем немного. В основном молодежь едва-едва за восемнадцать, видимо привлеченная тематикой работ художника. Чувствовалось, что он боготворил женское тело — на большинстве картин была изображена обнаженная натура. Стиль — почти фотографический реализм. Страсть чувствовалась и в позах натурщиц, и в их взглядах, и в цветовой гамме.

Федор замер у картины: девушка в коротком топике и маленькой юбчонке. Уже сам факт наличия одежды выделял эту работу художника. Девушка лежала спиной на шаре: голова запрокинута, руки свободно свешиваются назад, одна нога едва касается носком земли, другую почти не видно — она согнута в колене, и кажется, будто это культя.

— Нравится? — услышал Федор за спиной женский голос.

Он обернулся.

Рядом с ним стояла копия той, что была изображена на холсте. Только одета поскромнее — в серую водолазку и брюки. Под мышками она сжимала костыли, одна штанина была подвернута. Левая нога у девушки заканчивалась в районе колена.

— Вы очень красивая, — искренне сказал Федя.

— Была.

— Да нет… Вы и сейчас очень красивая — можно подумать, что это ваша фотография, а не портрет.

Она хмыкнула:

— Вот козел…

— Простите?

— Да не ты… Роберт — козел.

Федя был обескуражен фамильярностью и резкостью тона незнакомки, но увидел, что на глазах у нее появились слезы.

— Я могу вам как-то помочь?

— Боюсь, что нет. Роберт уже мертв. Так что таким, как я, уже никто не поможет.

— Честно говоря, не совсем вас понимаю. Расскажете, в чем дело?

Девушка, кажется, только и ждала этого вопроса. Она взяла Федю за руку и подвела к соседней картине.

— Вот, здесь рыжая девушка как будто выходит из огня. Смотри — написано в две тысячи третьем году. Роберт умер в две тысячи четвертом. А Викуся, с которой он это писал, в две тысячи пятом сгорела в пожаре. Понял?

— Нет.

— Теперь сюда. — Девушка потащила его к другой картине. На ней обнаженная фея парила над ночным городом, вероятно, даря людям прекрасные сны.

— Это Полинка. Она в две тысячи шестом году выбросилась с высотки на окраине города. Теперь понял?

— Ну…

— Хорошо… Картина, с которой мы начали. Где я нарисована. Она не показалась тебе странной?

— Да нет… — Федя растерянно улыбался.

— Такое чувство, что я на ней без ноги, верно? Но позировала я Роберту тоже в две тысячи третьем. Тогда у меня были обе ноги. Со мной это, — она кивнула на свою культю, — случилось только три месяца назад. С мотоцикла упала. А сейчас какой год? Две тысячи пятнадцатый. Значит, и со мной напророчил.

Федя пригляделся. Девушка и впрямь была старше той, что изображена на картине. Но в целом выглядела очень молодо, гораздо моложе своих лет.

— Вы почти не изменились! — Федя хотел сделать ей комплимент.

Но та услышала в его словах что-то другое:

— Дурак! — презрительно фыркнула она и поковыляла на костылях к выходу.

Федя не хотел ее оскорбить. Он просто не знал, что сказать, чтобы поднять ей настроение. Говорить о смертях, потерях и мрачных пророчествах он не умел.

Проводив взглядом одноногую незнакомку, Федя продолжил бродить по выставке.

В следующем зале висели картины, объединенные темой плотской любви. Впрочем, без порнографии. Просто теперь на картинах женщины были в объятиях мужчин. На одной парочка страстно целовалась на берегу реки, на другой юноша лежал на подушках рядом с девушкой, его глаза закрыты, но лицо светилось счастьем влюбленного, который только что получил то, о чем мечтал. У третьей картины Федор замер.

Сначала он не поверил своим глазам.

Подошел ближе, почти вплотную, и принялся детально рассматривать полотно. На нем был очень крупно изображен поцелуй. Точнее, высокий парень с длинными кудрявыми волосами, склонившись, страстно целовал невысокую девушку с короткой, почти мальчишеской стрижкой. Оба были в профиль, оба были с закрытыми глазами.

Лицо девушки ни о чем не говорило Феде. А вот парень… Это же он! Он сам… Федя, собственной персоной. Он до последней черты узнаваем. Но изображен художником, судя по дате, больше десяти лет назад, когда уже жил в другом городе.

— Фантастика! — восхитился Федя.

Он еще немного поразглядывал собственный портрет. Кажется, этот художник, Роберт, и впрямь черпал вдохновение в каких-то параллельных мирах.

Федя перешел в следующий зал.

Здесь было очень мало места, и свет горел над одной-единственной картиной, которая венчала экспозицию: холст на подрамнике, без рамы, и заметно, что творение художника не закончено. Но также с первого взгляда любой зритель понимал — перед ним настоящий шедевр. На картине изображен старый дом из красного кирпича, в одном из окон видна полностью обнаженная девушка. Она держит в руках книжку, но смотрит прямо на зрителя.

На картине нет никакой эротики, только намеки. А взгляд девушки не порочный, а очень чистый и как будто удивленный.

Вся картина дышит неуловимым совершенством. В ней было нечто, что превращало ее в настоящее искусство, нечто, делавшее эту работу Роберта Иванова особенной. И, возможно, даже достойной соседства с мировыми шедеврами.

Вечером Федя решил сходить в бар на Каштановой улице.

Он не был большим любителем выпить, просто захотелось пива и шумной веселой компании. Но пиво оказалось безвкусным, а люди в заведении выглядели мрачно… не было желания с кем-то познакомиться или провести вечер. Федя оставил недопитый стакан и пошел прогуляться. Через пять минут, уже раздумывая, а не вызвать ли такси, вдруг замер, словно завороженный: между скучными старыми домами Каштановой он заметил его — дом с картины художника Роберта Иванова.

Федя подошел к зданию. Судя по тому, что на окнах жалюзи, здесь никто не живет. Это офис. Рядом со входом блеснула медью табличка: «Архитектурное бюро».

Федя понимал, что уже ночь и офис наверняка пуст, но все-таки дернул ручку двери. И… она открылась. Удивленный, он вошел внутрь.

И внезапно оказался в своей съемной московской квартире.

В коридоре было темно, из спальни доносились звуки включенного телевизора. Сколько раз он возвращался домой после девяти вечера и слышал эти звуки? Миллион. А однажды пришел, а в квартире тихо. Юлька, жена, собрала вещи и исчезла. Только записку оставила:

«Развод. Встретимся в ЗАГСе, дату сообщу. Заколебал».

Во время процедуры молчала как партизан, подписала бумаги и ушла.

Сейчас, на пороге квартиры, все произошедшее показалось каким-то страшным сном. Да не было же ничего! Он дома после тяжелого трудового дня. Голодный, но довольный, что так много успел.

Глаза Федора засветились радостью, он открыл дверь в спальню.

Юля в пижаме лежала на животе поперек кровати, смотрела какой-то сериал про любовь.

— Привет, заяц!

Жена повернулась к нему, смерила сердитым взглядом:

— Федя! Наш брак катится к черту! Когда ты уже перестанешь улыбаться?

Федя улыбнулся еще шире. Он решил, что это шутка или цитата из какого-то фильма.

— Федя… Скажи честно… Ты дебил?

Он присел рядом с ней, погладил по длинной стройной ноге:

— Давай, Юлька, рассказывай, что случилось? Не понимаю.

— Ты серьезно? — Юля убрала его руку, села на кровати и очень внимательно посмотрела мужу в глаза.

— Минимум два раза в неделю последние полгода я говорю тебе о том, что мы почти не видимся, потому что ты приходишь с работы слишком поздно.

— Ты же знаешь, почему я задерживаюсь.

— Ну да, начальник обещал квартальную премию увеличить в два раза, если сдадите проект… бла-бла-бла…

— Именно так. И мы это много раз обсуждали. — Федя потянулся поцеловать жену в щеку. Но она отстранила его:

— Я тебе изменила.

— Да ладно! — Федя снова не воспринял ее слова всерьез.

— Да, я тебе изменила, потому что устала тут одна дома ждать тебя.

Федя смотрел на Юлю растерянно, выражение радости застыло на его лице, словно нелепая маска.

— М-да… Я надеялась, что хоть эта новость сотрет с твоей самодовольной физиономии улыбку.

— Юль, ты чего? Ты придумала все это… про измену?

— Ясно… Тебе на меня плевать. И на наш брак плевать. И на то, что живем в съемной халупе. И на то, что детей у нас нет. И на то, что… — Она перечисляла и перечисляла ему свои претензии. Федя понимал, что это не шутка, что все серьезно, что у жены, похоже, накопилось, а он не замечал и так далее… Но никак не смог стереть со своего лица «улыбку идиота».

Юля перешла на крик:

— Это не я тебе изменила! Это ты мне изменил! Со своей чертовой работой. А может, и с бабой! Откуда мне знать! Я вообще больше тебя не понимаю: кто такой мой муж? Где он шляется? С кем? Ведь не со мной же! Дебил с фирменной улыбочкой! — С этими словами она врезала ему смачную оплеуху. И эта пощечина словно разморозила Федора. Он встал с кровати и отошел от женщины, которая еще недавно была его женой.

«Я сделал ее несчастной…» — пронеслось в голове.

— Ты ненавидишь меня? — произнес он.

— Не-на-ви-жу.

Федя взял из холодильника бутылку воды и вышел из квартиры.

Они жили на последнем этаже обычной панельной девятиэтажки. Федя не знал, куда пойдет. Но, когда дверь за его спиной закрылась, увидел металлическую лестницу, ведущую почти вертикально вверх, и решение пришло само. Он забрался сначала в техническое помещение, потом нашел спрятанный им здесь несколько лет назад ключ от замка, и выбрался на крышу.

Москва, как всегда, не спала. Светились окна жилых домов, фонари вдоль дорог и фары машин. Шумели люди у кафе и магазинов. Где-то громко играла музыка.

Федя сел на невысокий парапет на краю и сделал глоток воды.

Они прожили с Юлей десять лет. Он был ее первым мужчиной, она — его первой и единственной женщиной. Он любил ее. И собирался заработать денег, чтобы хватило на дорогое обследование в лучшей клинике — они давно хотели детей, но все никак не получалось. Неужели она бросила его только потому, что он пропадал в офисе допоздна? Или это была лишь отговорка? Ведь Юлька знала, почему он так бьется с этим проектом.

«Я тебе изменила» — ее слова. Может быть, истинная причина в этом?

Федя сделал еще глоток воды. Она обожгла рот, словно водка.

Как давно они с Юлькой стали чужими людьми? Пора признаться себе — вероятно, задолго до того, как он стал задерживаться на работе.

В универе они учились вместе, но уже с пятого курса Федор устроился в частную фирму, а Юлька, получив диплом, сказала, что ошиблась в выборе профессии, и почти сразу поступила на второе высшее — в иняз, изучать французский, чтобы стать преподавателем. Ей нравился Париж.

В итоге ее студенческая жизнь не закончилась, а, напротив, била ключом, пестрела новыми знакомствами, тусовками, пьянками. А Федя в двадцать пять лет вдруг стал серьезным мужчиной, который обеспечивал семью и оплачивал «хотелки» жены… За второе высшее ведь нужно платить… Как и за аренду жилья, и за новые платья, и за тусовки в ночных клубах.

Наверное, тогда планета Феди и планета Юли стали отдаляться друг от друга, сходить с общей орбиты… Но Федя все равно чувствовал, что любит ее.

Какая банальность и глупость… какая ерунда… Неужели семью можно разрушить так легко? В груди защемило, словно тысячи иголок пронзили сердце одновременно. «Похоже, я и правда дурачок. Просто веселый дурачок. И никто больше… В моем существовании нет смысла!» Он встал во весь рост и подошел совсем близко к краю крыши. «Ха! Как просто можно решить все проблемы!» — пронеслось у него в голове.

На самом деле прошло уже несколько месяцев с того дня, как Федя получил в ЗАГСе свидетельство о разводе. Но до этого момента он жил словно в легкой дреме, не понимая до конца, что же случилось с ним и с его жизнью. А теперь все в голове прояснилось — он оказался ненужным. Бесполезным. Неспособным кого-либо сделать счастливым. Какое интересное видение… Или это реальность?

Федя опять широко улыбнулся: «Как просто можно все решить!» Он сделал еще глоток воды, расставил руки, будто крылья, и занес ногу, чтобы сделать шаг в пропасть.

— Держи его! — услышал он в этот момент у себя за спиной.

Незнакомые парень и девушка подлетели к Феде, появившись буквально из ниоткуда, схватили и затащили обратно на твердую поверхность.

— Не надо, не делай этого!

— Это глюки, это не по-настоящему! — кричали ему спасители, перебивая друг друга.

И тут Федя увидел, что стоит на крыше дома из красного кирпича на Каштановой улице. Никакой Москвы, никакой Юли, ничего…

— Эй, ты как? Если я отпущу, не полезешь прыгать? — спросил парень. — Меня Лешей зовут. Это Катя. Не прыгай. Это дом тебя хотел убить. Не ты сам.

— Точно. Это все дом, — подтвердила Катя.

Федя перевел на нее взгляд. Что-то в Катином лице показалось ему знакомым…

Голозуб

Втроем они бродили по старому городскому кладбищу: маленькая, худенькая Катя с длинными каштановыми волосами, которые развевались на ветру, высоченный Федя, со своей вечной задорной улыбкой, и Леша, как всегда мрачный, в черных джинсах и рубашке.

— Катюш, его фотографии в Сети нет, но на памятнике она будет точно! Мы найдем, и ты увидишь, тот это мальчик или нет.

— Может, расскажете мне наконец, что ищем? — непринужденно поинтересовался Федя у своих новых знакомых.

— Если увидишь черный гранитный столб с портретом ребенка и золотым крестом сверху — скажи. Мы ищем могилу Петеньки Кузнецова — еще одной жертвы дома на Каштановой.

— А зачем мы его ищем? — Федя еще только вникал в то, чем занимаются Катя с Лешей.

— Мы хотим убедиться, что Катя в своем сне видела именно его смерть. Мы пытаемся систематизировать все, что произошло в том доме, чтобы понять, как он действует.

— А это зачем?

— Как зачем? — удивился Леша. — Чтобы остановить его.

Месяц назад Катя сочла Алексея сумасшедшим, потерявшим рассудок после смерти любимой девушки. Она надеялась, что больше никогда с ним не встретится. Пока его пророчество не сбылось — Катя стала видеть жуткие сны, в которых в доме из красного кирпича умирали люди…

Только если Леша видел смерти глазами жертвы, у Кати все было иначе.

В первом сне Катя обнаружила себя в одной из комнат квартиры на первом этаже. Это была спальня. Яркое солнце пробивалось даже сквозь тяжелые коричневые шторы, освещая небогатую обстановку: потрепанный советский шкаф на высоких ножках, желтые обои, широкую кровать…

Катя осмотрелась и поняла, что ее отделяет от комнаты какое-то стекло. Сама она будто в черном ящике и не может ступить ни вправо, ни влево, ни назад. Только смотреть вперед — туда, где возятся на кровати два обнаженных тела. Мужчина и женщина занимались любовью, громко сопя и постанывая от удовольствия.

Вдруг дверь в комнату распахнулась, и на пороге показался огромный пузатый мужчина в форменной синей куртке и фуражке. Он сделал несколько шагов к кровати, и Катя увидела у него на спине надпись «Милиция ДПС».

Кажется, муж пришел с работы не вовремя и застал любовников.

Парочка его не заметила, продолжая заниматься своим делом. Мужчина достал из кобуры пистолет и пальнул в потолок.

Конец ознакомительного фрагмента.