Фальшивые императрицы и следователь Железманов

Анна Попова

Что общего между убийством на окраине Рязани и тройным мошенничеством, имевшим место в Касимове? Следователи Зазнаев и Железманов даже не подозревали, что, приступая каждый в своем городе к очередному расследованию, они втягиваются в преследование крупнейшей в истории шайки фальшивомонетчиков, наводнившей страну поддельными купюрами и обманувшей огромное число людей. Основано на реальных событиях.

Дизайнер обложки Григорий Виноградов

Корректор Александра Приданникова

© Анна Попова, 2023

© Григорий Виноградов, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-4498-6070-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

С чего начинается обычно расследование уголовного дела? С точки зрения закона — с постановления о возбуждении уголовного дела, но реальные ощущения у тех, кто включен в орбиту следствия, бывают несколько иными, чем прописано в нормативном акте. В современные дни большинство следователей ответили бы на этот вопрос просто: «С телефонного звонка». Для следователя его работа по расследованию уголовного дела чаще всего начинается именно со звонка. Или со звонка дежурного на служебный телефон в кабинете. Или (что гораздо хуже) со звонка на мобильный или домашний телефон, который может застать в самом неожиданном месте и в самый неподходящий момент, когда меньше всего хочется заниматься вопросами юриспруденции, — в театре, ванне, на дне рождения любимой дочурки или тещи. Следователи начала ХХ века вряд ли могли жаловаться на всевластие телефонного звонка. Мобильных тогда и в помине не было, а стационарные стояли не везде. Однако они уверенно могли бы подобрать альтернативу телефонному звонку и сказали бы, что для них подавляющее большинство дел начинается со стука — в дверь служебного кабинета или в дверь личного кабинета или спальни. Как вариант — стук в окно той же спальни (особенно подходит для ночного времени).

Дело, о котором пойдет речь, тоже началось со стука, даже не с одного: в разное время в разных городах двух следователей стук известил о начале нового дела. Повинуясь служебному долгу, они принялись за расследование, даже не подозревая, что впереди большое и сложное многоэпизодное следствие, о котором напишут газеты и для завершения которого придется объединить усилия и мобилизовать силы полиции нескольких городов.

Рязань, 20 августа 1909 г.

Тук, тук, тук. Стук в окно раздался тихонько и осторожно, но это не меняло ситуацию: стучали в окно спальни следователя по особо важным делам при Рязанском окружном суде Зазнаева Ивана Васильевича, и не когда-нибудь, а в пять часов утра. Самое время! Еще спать и спать, а тут изволь вставать. Иван, услышав стук в окно, поспешил подбежать к нему: еще не хватало, чтобы жену разбудили. Август был теплый, даже жаркий, поэтому окно было открыто. По ту сторону подоконника топтался унтер-офицер полиции. Увидев следователя, он вытянулся в струнку, приложил руку к козырьку и набрал полную грудь воздуха, готовясь по всей форме, четко и громко доложить о цели визита. Зазнаев пресек это вполне нормальное, но неуместное в ночное время служебное рвение:

— Тсс, спят все. Убили кого?

— Да, на речке Трубеж около Мервино труп нашли. Вас необходимо-с.

— А шуметь зачем? Он, ну труп этот, не встанет уже от этого, а здесь ты всех разбудишь. Жди, сейчас оденусь и выйду.

Тихонько, стараясь не разбудить Ольгу — супругу, с которой был совсем недавно повенчан, следователь стал одеваться. Вот она — жизнь следователя: романтики мало, а вот таких вызовов в самый неурочный час хоть отбавляй. Следователь, он тоже человек, спать хочет, желает начать день выспавшимся и отдохнувшим, поцеловать любимую женщину, выпить с ней утренний кофе. А приходится тихонечко, словно не законный муж, а любовник, покидать теплую постель и, даже не выпив так желаемого кофе, отправляться на улицу. Все же усилия Зазнаева не прошли напрасно — жену он не разбудил, тихонько выскользнул за дверь.

У него была причина вести себя так осторожно: Ольга была в положении. Они поженились всего несколько месяцев назад, в мае, и сразу же отправились в свадебное путешествие. Выбрали Одессу. Во многом выбор был предопределен красочными воспоминаниями и рассказами младшего друга Зазнаева — следователя по Касимовскому уезду Петра Андреевича Железманова. Они познакомились в Рязанском окружном суде, когда на должность кандидата на судебные должности поступил молодой выпускник юридического факультета Московского университета Петр Андреевич Железманов. Зазнаев стал наставником молодого человека, а тот в свою очередь старался изо всех сил впитывать все тонкости служебной деятельности. Однажды совместными усилиями им удалось раскрыть дело «Солотчинского призрака». Мужчины быстро подружились. Оба были начитанны, с удовольствием обсуждали литературу, музыку, тем более что сами были с музами на короткой ноге: Железманов увлекался живописью, в свободные часы выходил писать акварели на природе, а Зазнаев любил музыку, причем был не просто тонким слушателем и ценителем, а еще сам прекрасно исполнял оперные арии и романсы. Две творческие и интеллектуальные натуры тянулись друг к другу. Потом открылась вакансия судебного следователя в Касимове, и молодого человека, прекрасно зарекомендовавшего себя на должности кандидата, перевели туда. Но дружба не прервалась: письма из Касимова в Рязань и обратно шли регулярно. Более того, несколько раз служебная судьба сводила следователей вместе и они на пару расследовали сложные дела. Один раз Иван приезжал в Касимов, чтобы ловить банду грабителей, последнее совместное расследование было именно в Одессе. Железманов просто болел этим городом. В детстве он не раз бывал там: хоть молодой человек жил и учился в Твери, но в Одессе жила семья одноклассника по гимназии Миши Берштейна, которая принимала и своего юного родственника, и его гимназического товарища. Несколько детских летних каникул тверчанин Петя Железманов проводил под шелест волн Черного моря и шорох веток бесстыдниц на одесских улицах. Впечатления были настолько яркими, что, уже будучи взрослым человеком и являясь натурой художественной, он смог увлечь своей любовью к этому городу своего старшего товарища, который отправился в свадебный отпуск именно туда и неожиданно вместе с Петром стал участником расследования весьма запутанного дела.

Из Одессы Зазнаевы привезли небольшую грустинку по поводу расставания с этим чудесным городом. На следующий день после приезда они пошли прогуляться. Естественно, как это бывает в провинциальных городах, маршрут прогулки пролегал по центральной улице города. В те времена центральная улица называлась Астраханской (она и сейчас является центральной, только носит, как и большинство главных улиц в провинциальных городах, имя вождя мирового пролетариата В. И. Ленина). На Астраханской внимание гуляющих всегда привлекала кофейня в цокольном этаже гостиницы. Считалось, что именно там подают самое вкусное мороженое в городе. Поэтому вполне логичным было, что супруги заняли места за столиком и сделали заказ. Через несколько минут официант принес креманки с белой массой. Иван с удовольствием отправил ложечку лакомства в рот, а вот Ольга, чуть лизнув, отодвинула мороженое в сторону.

— Оля, ты чего? Это твое любимое!

— Да что-то оно сегодня не очень. Наверное, у кондитера не самый удачный день.

— Да? А мне понравилось. Вроде все как всегда, — удивился Иван.

— Значит, я просто избаловалась в Одессе. Успела привыкнуть к мороженому в «Пале Рояле», — слегка смутившись, дала другое объяснение девушка. Однако свою порцию она так и не доела, а когда вернулись домой, через час Ольге стало плохо: закружилась голова, подступила тошнота, она чуть не лишилась сознания. Иван перепугался и кинулся к двери, чтобы бежать за врачом.

— Да ладно, пройдет все, не переживай, — пыталась остановить его Ольга.

— Да как же так! Тебе плохо, видимо, все-таки не все в порядке с этим мороженым, ты, наверное, отравилась им. Я все же схожу за врачом.

Врача он привел и поведал историю про мороженое, но когда через некоторое время доктор вышел из спальни, то он в пух и прах разнес версию про неудачное лакомство:

— Мороженое тут ни при чем, все совсем иначе.

— С Олей что-то серьезное? — испугался Иван.

— Вы не волнуйтесь, молодой человек. Просто вас и вашу супругу ждут серьезные изменения.

— Какие изменения? Оля поправится? У нее это пройдет? — продолжал волноваться Зазнаев, отказываясь понимать намеки доктора.

— Конечно, пройдет через восемь с небольшим месяцев. Вы скоро станете родителями. Ваша супруга не больна, беременность это не болезнь, хотя и может сопровождаться такими неприятными симптомами. Вам надо набраться терпения и окружить жену максимальным вниманием.

Зазнаев ошарашенно молчал. Нет, он, конечно, понимал, что после свадьбы люди, как правило, становятся родителями, но в данный момент он никак не мог перенести это на себя. На это у него ушло пару минут, но когда слова доктора наконец дошли до него, то необыкновенная радость захлестнула настолько, что он был готов подпрыгнуть до потолка. Теперь он старался беречь жену, тем более что беременность шла не очень легко, Ольгу часто тошнило. Знакомые женщины предрекали супругам, что они скоро станут счастливыми родителями дочки.

— Когда сильно тошнит, то девка должна получиться, — говорили они.

А Ивану было все равно, какого пола будет младенец, ему было важно, чтобы с Олей и ребенком все было в порядке. С такими мыслями он покинул свою квартиру и поехал на место происшествия.

По дороге унтер-офицер рассказывал, что было известно:

— Труп обнаружил местный крестьянин из Мервино — пошел рыбку половить и вот наткнулся.

— В воде плавал? Утопленник?

— Да нет, просто на берегу лежал недалеко от воды, — пояснил полицейский.

— То есть он не утонул?

— Нет, на утопленника он никак не похож, я когда увидел, то подумал, что вода подарочек выкинула, но одежда почти сухая, влажная только чуток, это от росы, — делился унтер-офицер своими наблюдениями.

— А кто он, еще не известно? — продолжал выяснять детали следователь.

— Карманы мы пока не осматривали, а по одежде можно только судить, что человек приличный, возможно с образованием, одет хорошо.

— Хорошо, что карманы не осматривали, это правильно, — с облегчением вздохнул Зазнаев. Часто полицейские нарушали обстановку на месте происшествия, и так, что потом понять что-либо было очень трудно. А карманы он и сам осмотрит. Про соображения унтер-офицера относительно образования пострадавшего, высказанные на основе оценки одежды, следователь комментировать не стал, только улыбнулся. Для лиц низших слоев общества все хорошо одетые виделись благополучными и образованными.

Ехать было не очень далеко. Миновали Троицкую слободу, обгоняя стадо коров. Троицкая слобода — это формально город, но застройка мало чем отличалась от деревенской: небольшие деревянные домики, владельцы которых держали домашних животных и птицу, не ограничиваясь только кошками и собаками. Представители крупного рогатого скота были вполне законной частью населения этого района города.

Миновав Троицкую слободу, повозка выехала за город, по Московскому тракту поехали в Мервино. Мервино — это уже не город, это уже деревня, которая находится недалеко от Рязани. При желании дойти пешком не проблема. Сама деревня ничем не отличалась от других рязанских деревень: домики-пятистенки, куры, копошащиеся в грязи, тяжелый крестьянский труд. Стояло Мервино на небольшой речушке Трубеж (впрочем, стоит и сейчас, только это уже часть города, по которой ходит вполне привычный для современного взгляда троллейбус). Когда проезжали мост через речку, повозка слегка накренилась — мост был деревянный и уже довольно старый, но все обошлось. Крики петухов напомнили, что день начинается. Коляска свернула на Мервино и вскоре остановилась: дальше надо идти пешком.

Мервинские дома подходят почти вплотную к воде. Труп лежал на окраине деревни в нескольких метрах от воды. Зазнаев пошел очень осторожно, внимательно смотря себе под ноги: нельзя было затоптать возможные следы. В этом плане ему повезло: на небольшом участке земли, не заросшей травой, можно было различить достаточно четкий след. Близость реки сыграла положительную роль: дождя не было давно, в целом земля была сухая, а тут рядом с водой еще оставались клочки земли, способной хранить следы. Иван Васильевич сделал предостережение всем остальным:

— Прошу не разрушать, этот след мог оставить убийца.

Потом он вплотную подошел к потерпевшему, тот лежал на спине, раскинув руки и смотря в утреннее небо. Одет и в самом деле был прилично, как обычно одеваются пусть не самые обеспеченные, но со стабильно неплохим доходом люди. На пальце красовался перстень. Рядом со скучающим видом стоял полицейский врач. Зазнаев его хорошо знал. Им неоднократно приходилось встречаться на таких происшествиях. И понимал, что выводам его вполне можно доверять, а скучающий вид был вызван ранним подъемом: врач любил поспать подольше, и подъемы в такую рань были ему крайне тяжелы. Поэтому пока не пришел следователь, желающий все увидеть своими глазами, можно тихо подремать стоя, опираясь на трость.

— Что тут? — спросил Зазнаев врача после традиционного рукопожатия.

— Пока не осматривал, только убедился, что перед нами и в самом деле труп, то есть тело мертвое, к дальнейшей жизни неспособное. И, следовательно, мне нет нужды спешить: моя помощь ему уже не нужна. А сверху никаких повреждений не видно. Могу точно сказать, что это не утопление и не удушение веревкой, — развел руками врач.

— Ну да, одежда на трупе чуть влажная от росы, но не мокрая, водорослей, ила на теле нет, странгуляционная борозда отсутствует, — согласился Иван Васильевич, прокомментировав логику рассуждения врача, и наклонился к телу. — Ладно, расположение тела мне понятно, можно приступать к осмотру.

Врач принялся за работу: вначале он провел ряд манипуляций над телом в том положении, в котором оно было, а потом при помощи низших чинов полиции перевернул убитого на живот. И вот тут прояснился вопрос о причине смерти: на пиджаке в районе левой лопатки расплылось бурое пятно, в центре которого виднелся небольшой разрез. Кровотечение было не очень сильным, пятно было небольшим по площади.

— Похоже, его ударили ножом в спину, и этот нож был достаточно узким, судя по разрезу на ткани, — поделился соображениями Зазнаев.

— Возможно, — согласился врач, — но более точно надо судить по трупу, а не по одежде.

С помощью полицейских он принялся раздевать тело. Одновременно на траву выкладывались вещи, которые были в карманах пиджака. Рядышком легли носовой платок, портмоне, ключи, часы на цепочке, белый бумажный аптечный пакетик, в котором был обнаружен белый порошок.

— Возможно, что это какое-то лекарство, доктор, я прошу сделать анализ и выяснить, что это. Информация о болезнях этого господина поможет нам выяснить его личность, — попросил медика Зазнаев.

Тот молча кивнул головой. Осмотр тела продолжался, а Зазнаев занялся портмоне. Там обнаружилось несколько денежных купюр, мелочь серебром. Визиток не было.

— Явно убили не с целью ограбления — деньги, часы и даже перстень не тронуты, — заключил Иван Васильевич.

— Ну, если у него с собой не было чего-то еще более ценного, — глубокомысленно заметил врач.

— Может быть и такое, но по-любому это не случайное ограбление, явно не соловьи-разбойники с кистенем ему повстречались, — ответил Иван, продолжая исследовать портмоне. Там он обнаружил небольшой листик бумажки. Развернув его, он прочитал: «Усачев Саша, учительская семинария, 2-й курс».

— Надо будет пообщаться с этим Сашей Усачевым, — сказал следователь, потом обратился к врачу, который уже освободил тело от одежды и провел поверхностный осмотр: — Ну что, какие первые выводы?

— Судя по состоянию тела, убили его вчера поздно вечером, повреждение на теле только одно — небольшая ранка под левой лопаткой, можно предположить, что его ударили в спину чем-то длинным и острым, скорее всего стилетом. Клинок достиг сердца, смерть была почти моментальной. Никаких синяков, ушибов нет, то есть драки не было, — доложил доктор.

— Да, драки не было, трава почти не примята, скорее всего, убийца и жертва были хорошо знакомы друг с другом. Уже легче, труднее всего искать случайного грабителя, а так, может, нам этот Саша что интересное поведает, — согласился следователь, а потом, подумав немного, кликнул унтер-офицера: — Вы пока не осматривали побережье реки?

— Нет, а что?

— Я вот думаю, что если он нанес удар стилетом, то клинок был в крови, забрызгать ею, я так понимаю, он себя был не должен, но предмет, испачканный кровью, вряд ли захочешь засунуть в ножны или карман, когда рядом есть вода. Надо походить по берегу и посмотреть на предмет следов, — распорядился Иван.

Догадка оправдала себя — буквально через минутку раздался возглас унтер-офицера: «Нашел!»

Зазнаев поспешил на крик; на мокром песке виднелось несколько отпечатков сапог. Следы один в один совпадали с тем, который был обнаружен около тела, только были более четкие. И самое главное, у реки отпечатались две ноги — можно было узнать не только о размере стопы, но и высказать предположение о росте убийцы. Иван сделал пару шагов параллельно со следами и понял, что к реке подходил человек невысокого роста. Пора было возвращаться в Рязань, осмотр места происшествия был закончен, все, что можно узнать, узнали.

День уже полностью вступил в свои права. Солнышко забралось достаточно высоко, пригревая спины и плечи всех, кто суетился около тела. Садясь в коляску, Зазнаев ощутил себя словно у очень теплой печки, которая пригревала правый бок. Сейчас бы в тенечек, на берег пруда или озера, но свой отпуск он уже отгулял, и единственное, что мог позволить себе неслужебного, так это заехать в трактир и выпить чаю с пирогами. Из дома он вышел, не позавтракав, и сейчас чувство голода давало о себе знать. Ехать к себе через весь город было непозволительной роскошью: времени у судебного следователя всегда в обрез. Поэтому, дав распоряжение о доставке пострадавшего в городской морг, Иван решил поесть в трактире, а потом сразу поехать в учительскую семинарию — допросить этого Сашу Усачева.

На решение следователя сразу пообщаться с потенциальным свидетелем повлияло и такое простое обстоятельство, как место расположения нужного учебного заведения. Александровская учительская семинария действовала в Рязани с 1866 года. Она готовила учителей для народных школ¹ и открылась по инициативе земства, которое достаточно рачительно, но без излишнего скупердяйства финансировало свое детище, и готовила учителей для народных школ. Принимались в нее мальчики шестнадцати лет из крестьянских семей, при этом не только учеба, но и все остальное: еда, форменная одежда, канцелярские принадлежности, учебники — предоставлялось им бесплатно. Главное, чтобы после окончания учебы вернулись в свой уезд и пополнили ряды российского учительства. Самой существенной тратой земства на это учебное заведение стало строительство специального здания в Троицкой слободе. Это здание и по сей день стоит на том же месте и также служит делу образования. Тогда, в 1909 году, оно явно доминировало среди одноэтажных деревянных домишек: каменное, двухэтажное, выполненное в классическом стиле с высоким крыльцом, семинария явно была украшением Троицкой слободы. Более значимым и величественным был только Троицкий собор, стоявший на противоположной стороне улицы. Храм был воздвигнут в память императора Александра II — правителя, которой смог осознать необходимость кардинальных преобразований в стране и дал волю крестьянам, освободил братский болгарский народ от османского ига и потом был зверски убит собственными подданными. В соборе даже имелся ряд картин, изображающих сцены покушений на царя-реформатора. Перед зданием был установлен небольшой бюст царя. Но не подкованные в политическом отношении рязанские коровы подходили к изваянию и терлись об него своими лохматыми спинами. Поэтому памятник перенесли за ограду семинарии, куда зайти можно было только через калитку и доступ аполитичным животным был закрыт, ну если только за исключением котов, которые и сейчас обожают поваляться на старинном крыльце.

Зазнаев открыл калитку и вошел во дворик семинарии. Во дворе стояли юноши в форменной одежде. Учебный год здесь начинался 15 августа, поэтому все ученики были как раз в сборе — закончился первый урок, и мальчики вышли на улицу передохнуть. Увидев незнакомца, приближающегося к крыльцу, семинаристы расступились, приветливо поздоровались и спросили:

— Вы к кому?

— Доброе утро, юноши, мне бы повидать вашего директора, — произнес Зазнаев.

— Идемте, я провожу вас, — вызвался один из учеников.

Вошли в просторный холл, там было прохладно, остатки летней жары не добирались сюда.

— Нам на второй этаж, — пояснил мальчик.

Лестница, которая вела на второй этаж, не была спланирована как парадная и торжественная — узенькая и без изысков, она скорее напоминала черную лестницу. Все же строить здание-дворец несколько накладно для земства. Однако на втором этаже чувствовалась атмосфера солидного учебного заведения: широкий коридор, высокие потолки, через открытые двери можно было видеть просторные классы и спальни. Кабинет директора тоже располагал к себе строгой и солидной обстановкой. Директор, услышав от незнакомца, что он представляет судебное ведомство, всполошился:

— Что случилось? Кто-то из наших воспитанников оказался замешанным в уголовном преступлении?

— Не знаю, скорее всего, нет. Я бы хотел побеседовать с одним вашим учеником, но сразу должен сказать, что пока оснований обвинять его в чем-либо у меня нет и, возможно, не будет. Более того, я допускаю, что ему очень может потребоваться ваша поддержка.

— Что вы имеете в виду?

— Сегодня утром мы нашли тело человека, у которого в портмоне была записка: «Саша Усачев, учительская семинария, 2-й курс». Возможно, ваш воспитанник — родственник убитого, мне надо съездить с молодым человеком в морг, чтобы он опознал его. У вас есть ученик на втором курсе с такой фамилией? — Следователь старался говорить как можно спокойнее, он пока не знал, какова роль в случившемся этого мальчика, но не хотел, чтобы раньше времени пострадала его репутация.

— Да, у нас есть такой ученик на втором курсе. Александр Усачев, — кивнул головой директор. — Вы хотите побеседовать с ним?

— Да, конечно, но прежде чем вы его позовете, я бы просил пару слов сказать о нем, мне так будет легче с ним общаться. Откуда он?

— Он поступил к нам из Спасского уезда, хорошо учится, не круглый отличник, но в целом учеба дается ему легко.

— А как вы его охарактеризуете как человека?

— Хороший он человек, с ребятами дружит, не конфликтует, я думаю, что учительская стезя — это как раз для него. Он очень спокойный, если кто просит помочь — не отказывает, правда, немножко робкий, на сцене выступать слегка стесняется. — Было видно, что директор не выгораживает своего воспитанника, а в самом деле относится к нему с симпатией.

— А вы что-то знаете про его семью, родных? У вас принято, чтобы родители навещали своих детей?

— Принято, время от времени к нам приезжают родственники или знакомые ребят. Бывает это нечасто. Наши ученики все крестьянского сословия, большинство не из богатых семей, поэтому просто так съездить в город, чтобы поцеловать любимое дитятко, — на это денег в семьях просто нет. Бывает, что с оказией передают какие-то гостинцы, булку там сдобную, яблоки, порой вообще несколько репок могут привезти. Наши, правда, все равно очень радуются. Кормят у нас хорошо, но получить привет из дома, даже такой скромный, всегда приятно. Все же они еще пока дети.

— А вы как, регистрируете эти встречи? К Саше недавно никто не приезжал?

— Да нет, учета мы не ведем. Иногда приходят ко мне и просят позвать кого-либо из воспитанников. Я порой даже свой кабинет для этого предоставляю, если погода плохая и нельзя погулять во дворе, а так во время прогулки или игры на свежем воздухе мальчика вообще могут позвать к ограде, поговорить через нее. Знакомым родственников ученика тоже бывает недосуг много терять времени на свидание с чужим ребенком. Так, привет передали, кулечек с гостинцами отдали, по голове погладили и до свидания. Поэтому точно сказать я не могу. Хотя вспомнил! Он два дня назад угощал ребят яблоками. Я спросил: «Откуда?» А он мне пояснил, что родные с оказией передали.

— То есть визитер был, но родственником он, скорее всего, не являлся?

— Да, скорее всего, — согласился директор.

— Скажите, а сам Саша вчера вечером не покидал семинарию? У вас разрешается свободный выход в город?

— Нет, свободного выхода в город у нас нет, воспитанники не покидают стен учебного заведения во время занятий. Вчера вечером у второго курса были занятия по ручному труду, все ученики класса были на месте, и на ужине были все.

— Точно все? Может, кто-то незаметно вышел из класса или столовой?

— Если бы на уроке или в столовой не оказалось кого-либо из мальчиков без уважительных причин, то меня бы поставили в известность. А наши педагоги всегда очень внимательны, знают всех учеников в лицо и не могли пропустить отсутствия мальчика. А в девять вечера у нас калитка закрывается, и никто не может ни войти, ни выйти, — горячо стал заверять директор.

— Хорошо, я верю, — был вынужден согласиться следователь.

— Так я зову Сашу? — спросил педагог.

— Да, будьте любезны. Мы вначале побеседуем, а потом я заберу его, мы съездим в морг: надо опознать тело.

— Хорошо, только, если возможно, привезите мальчика обратно или хотя бы посадите его на извозчика, его ждут и так не самые приятные эмоции, я бы не хотел, чтобы после них он один шел через весь город. Как бы от излишних эмоций под лошадь не попал, — попросил директор.

— Не беспокойтесь, — кивнул головой следователь.

— Здравствуйте, — раздалось в кабинете через пару минут. Директор вернулся в кабинет вместе с мальчиком, а точнее юношей. По лицу, прическе, манере держаться было видно, что это обычный крестьянский паренек, который мог и ловко управляться с повозкой лошадей, и пахать землю. Форменная одежда сидела на нем немного мешковато, однако на следователя будущий учитель смотрел хоть и смущенно, но без испуга. Иван Васильевич не мог не обратить внимания на рост и руки мальчика. Он был высокий, с крупными ладонями. Следователь автоматически перевел взгляд на ноги молодого человека: ступни также были немаленькие. Явно больше тех, которые наследили на берегу Трубежа.

— Мне нужно поговорить с тобой, — после обычного приветствия начал Зазнаев. — Скажи, в последние дни тебя ведь кто-то навещал?

— Да, ко мне приезжал дядя Сеня.

— А кто он, этот дядя Сеня? Он брат твоей матушки, батюшки?

— Да нет. Он даже не родственник нам.

— А кто же? — Зазнаев не удивился: в деревне и малознакомого могли дядей звать. Вот обидно будет, если семинарист даже фамилию не знает!

— Он наш сосед, вернее был им. Он раньше жил в нашей деревне в соседнем доме, я его помню, когда маленький был, он мне свистульку делал из стручка с дерева. А потом дядя Сеня в город уехал, в доме только бабка старая осталась. Он изредка приезжал к ней.

— Изредка это как?

— Раз или два в год.

— Ну хорошо, а все же фамилия у него есть, по батюшке кто он?

— Фамилия его Кремнев, отчество Кириллович.

— То есть Семен Кириллович Кремнев?

— Да.

Следователь облегченно выдохнул: все же анонимом приезжий не остался.

— А что он к тебе два дня назад навещал? Хотел чего? Просил о чем-то?

— Да нет, он ничего не просил. Он сказал, что приезжал в деревню к нам проведать бабку и дать немного денег старосте, чтобы за ней всем миром присматривали, а мой отец попросил, мол, ты все равно в Рязань поедешь, зайди к Саше, передай гостинчик. Ну, там мне прислали яблок домашних из нашего сада (я когда уезжал, то еще Яблочневого Спаса не было), и еще мать пирожка испекла.

— То есть твой сосед просто позвал тебя, сказал, что тебе посылка от родителей, и отдал ее, ни о чем не говоря?

— Да.

— То есть совсем ни о чем не говорили? Не поверю, что ты даже про здоровье родителей не спросил.

— Нет, я спросил, — замотал головой Саша.

— Понимаешь, мне сейчас каждая мелочь важна: постарайся дословно воспроизвести весь разговор от «здравствуйте» до «до свидания». Как подошел, как позвал, что сказал.

— Саша, это очень важно, постарайся, пожалуйста, у тебя отличная память. Ты не волнуйся, не спеши, — включился в разговор директор.

Юноша растерянно посмотрел на своего наставника, он не очень понимал, что от него хотят и зачем это нужно. Но два взрослых человека смотрели на него так внимательно, что он не мог не осознать, что от его слов зависит что-то важное, и поэтому сосредоточенно, словно на уроке, стал рассказывать:

— Мы играли в саду, ко мне подошел Паша Селезнев и сказал, что меня спрашивают у калитки. Я подошел и увидел дядю Сеню. Поздоровался, он сказал что-то вроде того: «Привет, сосед, мне твой батяня наказал гостинчик передать. Вот, держи». Он протянул мне кулек из газеты, где были насыпаны яблоки, а сверху лежал пирожок. Я сказал спасибо и спросил, как дела дома, все ли живы и здоровы. Он мне ответил, что, мол, все нормально.

— Прости, а ты не можешь дословно? — попросил Зазнаев.

— Я постараюсь: «Да нормально там все у твоих, мамка с папкой здоровы. Урожай собирают, вот яблоню оборвали, говорят, хорошо уродилась». Я ответил, что жаль, так рано учебный год начинается, я бы помог убирать. А он мне сказал: «Не жалей, жалеть тут нечего, радуйся, что в город вырвался». Я ему сказал, что в городе живу временно, потом опять в свой уезд возвращаться надо. А он в ответ: «Все равно это уже другое будет, учитель — он уважаемый человек, работает под крышей, а не под солнцем или дождем в поле корячится. Да и в городе тоже может шанс представиться остаться». Потом он хвастаться начал, что сам не просто в городе живет, а в самом Питере, сказал: «Не поверишь, до Невского идти нет ничего, минут пятнадцать, не более. Все блага прогресса у меня». Потом мы попрощались, и он ушел, а я вернулся к ребятам. Мы с Пашей пирожок пополам поделили, а потом с ребятами яблоки съели, вкусные они у нас, — с сожалением, что не может еще раз отдать должное домашним плодам, закончил свой рассказ Усачев.

— А еще он про себя ничего не рассказывал? Где живет, где работает?

— Нет, он как-то упоминал, что вроде работает по торговой части, но чем торгует, где, я не знаю.

— Ладно, нам сейчас в одно место надо проехать, тебе разрешат пропустить сегодняшние уроки, — сказал Иван не совсем решительно: он не знал, как сообщить этому почти еще ребенку известие о смерти знакомого. Хоть и родства не было никакого, все же поездка в морг — это не для неокрепшей нервной системы.

— Какое место? — с испугом спросил мальчик; по тону следователя и по настороженному взгляду обоих взрослых он понял, что случилось что-то неординарное.

— Понимаешь, сегодня утром недалеко от города нашли тело человека, у него была такая вот записка… — Зазнаев достал записку с фамилией Саши Усачева и названием учебного заведения.

Саша взял записку, прочитал и задумчиво произнес:

— Вы думаете, что этот человек как-то связан с нашим соседом?

— Нельзя исключить возможность, что этот пострадавший и есть ваш сосед.

Саша растерянно молчал, а следователь продолжал:

— Возможно, выяснить это можно только одним способом: ты должен поехать со мной и взглянуть на тело, скажешь, он или не он. Ты готов ехать?

— Да, — несколько испуганно ответил семинарист. — А от чего он умер, он же молодой такой?

— Его убили, и я стараюсь узнать, кто это сделал, — пояснил Зазнаев, жестом показывая, что надо идти к выходу.

В морг ехали на извозчике, и в дороге Иван Васильевич опять вернулся к соседу:

— А ты хорошо знаешь этого Кремнева? Может, когда на каникулы приезжал, с ним общался?

— Да нет, мы мало общались, он уже давно в город уехал, я только и помнил, что это дядя Сеня, что он внук нашей соседки, что живет он в Питере, а когда-то давно в детстве он мне показал, как из стручка сделать свистульку, почему запомнилось — сам не знаю. Он приезжал на очень короткий срок: два-три дня, не больше. Я не общался с ним почти, с отцом он иногда перекидывался несколькими фразами — типа «Какой урожай?». Батяня спрашивал его: «Как дела?» — а он только улыбался, что, мол, лучше всех, жизнь в городе прекрасна и прочее.

— То есть ничего определенного не говорил. Может, он скрывал что?

— Не знаю, мне просто казалось, что ему вроде как стыдно с нами много общаться, он очень гордился, что в городе живет, все повторял: «Я в городе теперь».

— А ты не знаешь, он в Рязани у кого жил? Может, у него были родственники, знакомые, может, гостиницу называл?

— Не знаю, дядя Сеня ничего такого не говорил. А кто его?

— Я сам надеюсь это понять с твоей помощью.

В морге пахло лекарством и какой-то безнадежностью. Врач, увидев следователя, развел руками:

— Бог с вами, больно вы быстры, я еще не успел ничего сделать, только санитары уложили тело в прозекторской. Ну, поверхностный осмотр еще раз провел, но ничего нового я сказать не могу, никаких повреждений, кроме одного ножевого ранения под лопаткой, я не обнаружил.

— Да нет, я не за результатами вскрытия, я вот молодого человека привез. Возможно, он поможет нам установить личность покойника, — пояснил Зазнаев.

— А, вы хотите предъявить тело на опознание? Я сейчас все устрою. Подождите здесь.

Через пять минут все трое стояли перед цинковым столом, на котором под белой простыней лежала утренняя находка.

— Готовы, молодой человек? — спросил Усачева врач.

Тот испуганно сглотнул и кивнул головой. Врач отбросил простыню, обнажив голову и плечи убитого. Саша замер, потом посмотрел на Зазнаева и снова молча кивнул головой.

— Ты его узнал? Это твой сосед Кремнев, который приезжал к тебе в семинарию два дня назад? — настойчиво теребил юношу следователь.

Саша молчал: увиденное произвело на него огромное впечатление.

— Саша, соберись, — призывал его Иван Васильевич.

— Да, это он, — наконец к свидетелю вернулся дар речи.

Врач вернул на место простыню и, положив руку на плечи Усачева, развернул его к выходу. Не хватало еще этого ребенка довести до обморока. Зазнаев последовал за ними.

В коридоре медик бросил профессиональный взгляд на Усачева и, убедившись, что тот крепко стоит на ногах, повернулся к следователю:

— Я еще не делал вскрытие, за этим приходите завтра с утра или сегодня совсем к вечеру. Но кое-что поведать я вам все же могу. Если вы помните, у погибшего был найден бумажный пакетик с белым порошком.

— Вы произвели анализ? Что это? Лекарство? Или кокаин?

Конечно, в начале ХХ века наркомания была о-о-очень большой экзотикой. Неудивительно, что все оказалось прозаичнее.

— В пакетике порошок самой обычной соды. Думаю, что при вскрытие обнаружу у пострадавшего болезнь желудка. — Видя недоумение Ивана, врач пояснил: — Соду принимают при изжоге, больные часто носят с собой порошок, чтобы в случае необходимости сразу выпить и снять приступ.

— Спасибо, понял, я заеду завтра утром, и тогда вы мне подробно расскажете, может быть, это станет нужной мне ниточкой, — поблагодарил Иван и повернулся к Саше:

— Ну что, пошли, спасибо тебе, я посажу тебя на извозчика.

Однако Саша не спешил двигаться, он замер на месте и смотрел в потолок. Следователь испугался, что от процедуры опознания юноша впал в ступор.

— Э-э, ты чего? Не надо так близко принимать к сердцу, ты его почти и не знал даже.

Но с Усачевым ничего страшного не происходило.

— Я, кажется, вспомнил, — медленно произнес он.

— Вспомнил? Что?

— Я не знаю, может, это ерунда, но когда он хвастался, что живет в столице недалеко от Невского и все блага прогресса у него, то он добавил, что однажды живот скрутило, так больничка рядом, просто пять минут бежать, и там бесплатно лечат.

— Он так и сказал — «пять минут бежать»?

— Да, именно так.

— И бесплатная эта больница?

— Да, земская, наверное.

В России самая доступная для крестьян медицина была именно земская: земских больниц было больше, чем казенных, крестьяне обслуживались бесплатно, а качество лечения было даже выше, но в столице земства обычно лечебные учреждения не открывали, они старались охватить сельскую местность, где медицины вообще не было. Крестьянский мальчик Саша Усачев не знал этого, но Зазнаеву было не до объяснений таких тонкостей. Его интересовали детали:

— Может, еще что-то он сказал?

— Нет, добавил только, что прихватило его так, что был готов забежать в ближайший корпус, он совсем рядом, почти из окна виден, а он женский, но потом себя пересилил и дошел до мужского корпуса, он чуть дальше.

— А почему «почти из окна виден»? — не понял Иван.

— Не знаю, — вздохнул мальчик.

Иван Васильевич отправил семинариста на извозчике в учебное заведение, договорившись, что завтра опять заедет в Троицкую слободу, чтобы оформить показания официально. Сам же он решил проверить возможное место жительства убитого.

* * *

Самое простое, что можно предположить, так это то, что Кремнев останавливался в гостинице. Эта версия была самой легкой в проверке, и начать надо с нее. Тем более что много времени занять она не должна. Конечно, в Рязани не одна гостиница и не один постоялый двор. Однако если рассуждать логически, то человек, который так гордился, что живет в городе, а не в деревне, скорее выберет гостиницу, а не постоялый двор. При этом, судя по одежде, самая дорогая гостиница в начале Астраханской улицы (где находится та самая кондитерская, которая открыла Ольге ее беременность) ему была не по карману. Пострадавший был одет по-городскому, но вещи были явно хоть и добротные, но не изысканные и не очень дорогие. Поэтому проверять надо прежде всего гостиницу средней руки, а таких в Рязани всего раз-два и обчелся. И лучше всего начать с гостиницы, которая тоже находилась на Астраханской, буквально на перекрестке, выходя своими окнами и на Астраханскую, и на Соборную — две главные улицы города.

Интуиция и логика не подвели следователя, попал в яблочко! Не зря он по особо важным! Услужливый портье показал журнал, в котором в качестве постояльца был записан Кремнев Семен Кириллович.

— Он заплатил за неделю вперед, — пояснили в гостинице.

— Ночью он ночевал?

Позвали горничную, она поведала, что номер с утра был таким, словно постояльца ночью не было, но ведь если номер оплачен, то разве имеет значение, где постоялец проведет ночь?

На повестке дня был обыск в номере. Стандартный набор вещей: полотенце, белье, сорочки, дорожный несессер с умывальными принадлежностями, самовар-эгоист².

Никаких записок, писем, ничего, что помогло бы выявить связи, знакомства убитого. Допрос сотрудников гостиницы тоже ничего не дал: вселился, заплатил за неделю вперед, вел себя тихо, не пил, куда ходил, не рассказывал, по каким делам прибыл, тоже не делился.

Зазнаев задумчиво еще раз стал осматривать вещи — одежду, самовар, чемодан. Вдруг он заметил, что подкладка в чемодане надорвана. Пощупав повнимательнее, Иван понял, что наткнулся на тайник. Вооружившись пинцетом, он вытащил несколько сторублевых купюр. Сам факт такого тщательного укрытия денежных знаков особо не удивлял: куда только люди не прячут свои кровные, чтобы не украли! К тому же кто даст стопроцентную гарантию, что горничные в гостинице все безупречные? Следователь внимательно разглядывал купюры, и они все больше и больше привлекали внимание. Он посмотрел на них сквозь свет, потом достал лупу и стал изучать находку с ее помощью. Неужели? Ему начало казаться, что в этих бумажках есть одна особенность. Со всех банкнот смотрела строго и величаво императрица Екатерина Вторая. Изображать на денежных знаках портреты глав государства — традиция давняя. Американские доллары невозможно представить без портретов американских президентов. В царской России президентов, естественно, не было, поэтому купюры украшали портреты императоров: сторублевая досталась Екатерине Второй, пятисотрублевая — Петру Великому. В народе сторублевки любовно именовались «катеньками», а пятисотрублевые — «петеньками».

Портреты исторических деятелей были обрамлены в красивые узоры и дополнены изящными шрифтами, окрашенными в различные цвета — от светло-желтого до коричневого. Впрочем, эта красота имела практический характер: она служила одним из способов защиты от подделок. Бумажные деньги в России появились еще в конце XVIII века, а точнее в 1769 году по инициативе императрицы Екатерины II.

Великая правительница понимала, что для ускорения товарооборота нужно менять денежную систему: деньги медные и серебряные были очень неудобные — тяжелые, трудно спрятать. Поэтому по ее инициативе стали выпускать бумажные ассигнации, но при этом если ранее даже металлические деньги подделывали, то что говорить о бумажных. По всей Российской империи загуляли подделки, из-за которых бумажные купюры начали стремительно терять вес. Тогда же родился анекдот: «Сударь, вы слышали? В Москве за рубль ассигнациями дают 20 копеек серебром». — «Это еще хорошо. Могли бы давать и по морде». Россия, как и все страны, вынуждена была искать способы защиты денег от подделок. Одним из способов стала так называемая орловская печать.

Название закрепилось по имени ее создателя — И. И. Орлова. В конце XIX века он придумал уникальный способ защиты бумажных денег от подделки, предложив наносить краски на бумагу не попеременно, как обычно при получении цветного отпечатка, а все сразу. Для этого на цилиндре орловской машины устанавливали несколько форм — по числу красок. Потом печатали, но не на бумаге, а на резиновом валике, который, в свою очередь, переносил всю цветную палитру на особую сборную форму. С нее и делался оттиск на бумаге. Воспроизвести оттиски такой печати вручную было невозможно. В результате цвет плавно переходил один в другой, от светлого до темного, и границы этих переходов не существовало. А на тех бумажках, которые были в руках у следователя, приглядевшись, можно было выделить место четкой смены цвета. Похоже, что купюры с изображением великой женщины, незаконно занявшей российский престол и сделавшей немало для страны, были изготовлены не на Монетном дворе Его Императорского Величества, а в каком-то другом месте. Это давало новый поворот всему следствию.

Закончив обыск и оформив бумаги, следователь поспешил к себе в кабинет в окружной суд. Тут, пожалуй, надо пояснить: следователь начал проявлять повышенный интерес к денежным купюрам не просто так. Накануне сотрудники рязанского банка Живаго передали ему несколько сторублевок. Они были уверены, что денежные знаки ненастоящие, и назвали главный признак, который указывал на их самопальное происхождение: отсутствовала орловская печать, — то есть тот же признак, что и у купюр, найденных у убитого. Подделки были высокого качества: водяные знаки были в наличии, шрифт и рисунок на купюрах имели большое сходство с рисунком и шрифтом официальных денежных знаков. Самое главное, все подделки были единого номинала — сто рублей. Похоже, что это звенья одной цепочки, и, значит, дело следователю Зазнаеву досталось неординарное.

21 августа 1909 г., Касимов, Рязанская губерния

Следователь при Рязанском окружном суде по Касимовскому уезду Петр Андреевич Железманов, наверное, тоже бы с большой уверенностью согласился бы с тем, что уголовное дело начинается со стука. Служил он в этой должности не так много, как его старший друг Зазнаев, но стука как предвестника уголовного следствия наслушался в самых разных вариантах: стучали и в дверь служебного кабинета, стучали и в косяк двери кабинета в небольшой квартире, которую он снимал на Малой Мещанской. Вот в окно в самое неурочное время не стучали: следователь жил на втором этаже, но ночные вызовы на происшествие были хорошо знакомы и ему. Правда, ему не приходилось проявлять особого старания, чтобы не разбудить супругу, так как по молодости лет Петр Андреевич был не женат. Однако его домашние не упускали возможности высказаться по поводу ночных побудок. Домашние — это домашняя работница Прасковья, женщина серьезная, строгая; она умело вела хозяйство молодого служителя закона, кормила его отменными обедами, но никак не могла проникнуться спецификой служебной деятельности своего хозяина. Ночные визиты ей казались чем-то возмутительным. Не одобрял ночных побудок и второй домочадец Петра — здоровый рыжий кот Тимофей. Для этого у него имелись основания даже более серьезные, чем у Прасковьи. Ну скажите на милость, разве это допустимо, чтобы тебя посреди ночи сбрасывали на пол?! Для тех, кто не понял, намекнем еще раз: какое место лучше всего подходит коту для сна? Правильно! Конечно, на двуногом. Самое-самое — это уснуть на спине или груди двуногого, можно еще на том месте, что находится ниже спины, — мягко и тепло. Правда, занять такую дислокацию Тимофею получалось редко, его настойчиво отправляли спать в ноги. Ну ничего, спать по любому нужно на двуногом. И самому приятно, и ему теплее. Надо, чтобы у каждого кота был свой двуногий, а лучше несколько, тогда они бы могли поделить обязанности: один кормил бы, другой погулять выпускал, третий играл бы. Правда, самому коту мороки тоже больше: за этими двуногими глаз да глаз нужен, хлопот не оберешься, ну ничего, он, Тимофей, справится. Он кот серьезный и ответственный, дом пустить на самотек не позволит.

В данной истории судьба пощадила нервную систему Тимофея, и новое дело началось не со стука в окно или в дверь спальни, а со стука в дверь служебного кабинета. Несмотря на прелести уходящего лета, Петр был вынужден находиться в своем кабинете много времени, он оставался в нем и тогда, когда истекало присутственное время, а бывало, и приходил в воскресные дни. Лето началось с командировки в Одессу, и пока он со своим другом искал старинную икону, лечился в госпитале после ранения, в уезде люди не переставали драться, воровать, и по возвращении Петра Андреевича ждала куча нерешенных дел. Чтобы разобраться со всей этой кучей, он решил не ездить надолго в отпуск. Он только на неделю покинул свое место службы. Вначале съездил в Тверь — свой родной город, где у него остались мать и младшая сестра Лиза. Сестер у Железманова было две, обе были младше его. Но та, которая была старше, Катя, уже покинула отчий дом. Она училась на историческом факультете Высших Бестужевских курсов в Питере. А младшая, Лиза, этим летом окончила гимназию и собиралась поступать на медицинские курсы. Она мечтала стать хирургом. Петр поехал в родной город, чтобы лично поздравить сестру с окончанием гимназии, еще раз обсудить выбор профессии и помочь определиться с выбором учебного заведения. Девушек на медицинские факультеты университетов не брали, но существовали специальные высшие курсы, где женщин учили на медиков. Они были в обеих столицах — в Москве и в Санкт-Петербурге. В конечном итоге выбор пал на Санкт-Петербургский женский медицинский институт. Это учебное заведение готовило женщин-врачей уже с 1878 года. Соответственно, учебная база, подбор преподавательских кадров должны быть на уровне. Был еще один важный аргумент в пользу столицы: рядом будет старшая сестра. Отца у них уже давно не было, но материально семью поддерживал дядя — мамин брат, который оплачивал обучение своих племянников. На остальное (книги, пропитание, одежду) приходилось зарабатывать самим. Железманов финансово помогал одной сестре и планировал помогать другой. Был еще один важный момент: в Петербурге женский медицинский институт имел свое общежитие. Девушки могли не снимать углы у сомнительных личностей, а, наоборот, жить дружной коммуной, поддерживая друг друга. Катя тоже жила в общежитии, в общежитии бестужевок. Вот и смогут навещать друг друга. Прием в вуз начинался сразу после вручения аттестатов об окончании гимназии. Принимали без экзаменов, причем порой придерживались простого правила: зачисляли тех, кто первым приносил документы. Поэтому, пережив впечатления после выпускного акта в гимназии, брат и сестра собрались в Питер. Всем в семье казалось, что будет лучше, если сопровождать кандидатку в медички будет брат, а не сестра. Солиднее, что ли. В столице брат и сестра пробыли недолго — нашли нужное учебное заведение, подали документы, решили вопросы с общежитием, а потом оба поехали обратно. Государство платит ему неплохое жалованье. Но за это жалованье службе приходилось порой отдавать всего себя, усердно разгребая летние завалы, а ведь новые дела не прекращали поступать!

Вот и несмелый стук в дверь возвестил об очередном деле.

— Войдите! — привычно крикнул Железманов, попутно продолжая писать.

Дверь открылась, и за ней обнаружилось трое мужчин. По внешнему виду было понятно, что это типичные представители мещанского сословия, не особо состоятельные, но и не самые бедные.

— Вы ко мне? — спросил служитель закона, прекрасно понимая, что вопрос риторический: выражение лиц посетителей не оставляло никаких сомнений, что это заявители.

— Да, ваше благородие, к вам, вот пришли поведать про одного нечестивца.

— Заходите, — распорядился Железманов. От его взгляда не укрылось, что один из троих посетителей явно за старшего. Он зыркнул глазами на своих попутчиков. Они чуток потоптались на пороге, но под строгим взглядом своего товарища вошли в кабинет.

— Слушаю вас. Начните с того, что скажите, кто вы и откуда, — потребовал хозяин кабинета.

— Вот, ваше благородие, это я их убедил прийти к вам, а то совсем голову потеряли, — поведал тот, кто явно был за старшего.

— От чего?

— От денег лихих! — воскликнул мужчина.

— Вас как звать-величать? — настаивал на конкретике Петр Андреевич.

— Меня зовут Сергей Петрович Аксиминов, — представился мужчина. — А вот товарищи мои: Иван Григорьевич Куляев и Василий Анисимович Шилин. Вот я их убедил прийти к вам, а то, похоже, влипли они в нехорошую историю, и я говорю им, что, мол, к вам надо идти, пока на каторгу не повели.

— Вы с повинной пришли? — спросил следователь.

— Да, с повинной, говорят, повинную голову меч не сечет. Рассказывай, Иван, — приказал Аксиминов, строго глянув на попутчика.

Тот, чуть помявшись, начал рассказывать.

Через сорок минут следователь уже не знал, как сдержаться от смеха, уж больно необычно и даже комично выглядело повествование визитеров.

История эта началась за три месяца до того, как в кабинете следователя появилась эта троица.

В начале мая 1909 года Иван Куляев поехал к своему знакомому в село Красный Яр. На обратном пути, когда Иван уже выезжал из села, на обочине дороги он увидел прилично одетого человека. Тот взмахнул рукой и попросил подвезти до города. Куляев согласился: одному ехать скучно, а с попутчиком поболтать можно. Расчет на интересную беседу оправдал себя. Незнакомец представился Дмитрием Васильевичем и после обсуждения некоторых общих тем (погода, урожай, цены на местных рынках) неожиданно предложил:

— А разбогатеть желания нет?

— У кого же нет такого желания? Вестимо, с деньгами лучше, чем без них, — резонно заметил Куляев.

— Я могу подсобить тебе, но ты тоже мне должен помочь.

— Давай, я готов, что нужно делать?

— Да ничего особенного. Только тут вначале надо будет свои вложить. У тебя деньги есть?

— Есть немного. А сколько надо?

— Тысяч пять есть?

— Пять тысяч?! — изумился Куляев. — Нет, столько у меня нет.

— А сколько есть? Может, три тысячи есть?

— Да у меня, может, только тысяча наберется, — растерянно протянул Иван. Становилось обидно: вроде предложили разбогатеть, и получается, что для этого как раз богатство и нужно. Но неожиданно попутчик обрадовал:

— Ладно, давай свою тысячу, для начала хватит, — чуть помолчав, промолвил он.

— Хорошо, вот только в Касимов приедем. А что делать надо и когда приварок будет? Долго прибыли ждать? — Куляев решил, что ему предлагают вложиться в коммерческое предприятие.

— Да ждать недолго. Если ты мне завтра эту тысячу дашь, то через три дня уже полторы получишь.

— Врешь ты небось, какие полторы тысячи за три дня?

— Не вру, все будет.

— Рассказывай как, а то сдается мне, что заливать ты мастер. — Куляева все больше грыз червь сомнения.

— Только это… Ты язык за зубами держать умеешь? — изобразил колебания новоявленный благодетель.

— Умею. Вот тебе крест. — Жажда наживы уже крепко проникла в душу Ивана, напрочь отбив способность рассуждать логично и осторожно. Незнакомец сообразил, что рыбка сидит на крючке прочно, и начал излагать план:

— Ты дашь мне эту тысячу сторублевыми купюрами. У меня есть такой специальный раствор, его один знакомый химик разработал, только ты про него никому не говори. Секрет это большой, государственная тайна. — Последняя фраза сопровождалась понижением голоса и соответствующей жестикуляцией: Дмитрий Васильевич испуганно оглянулся и даже наклонился к уху собеседника, прикрывая собственный рот ладонью, словно на пустынной дороге, кроме лошади, их кто-то мог услышать.

— Да я же сказал: могила! — горячо и нетерпеливо заверил Куляев, но тоже испуганно осмотрелся на предмет случайных ушей. Но уши были только лошадиные, и то они меньше всего интересовались разговорами двух седоков, только временами подергивались, чтобы согнать надоедливых мух.

— Ладно, слушай дальше, — милостиво разрешил Дмитрий Васильевич. — Так вот ты даешь мне эти купюры, я их смачиваю этим раствором, и мы их прижимаем к чистой бумаге, кладем под пресс, ждем.

Сказав эту фразу, он замолчал, напустив на себя таинственность. Впрочем, он мог особо и не драматизировать: Куляев и так распалился, ничего уже не соображал, подпрыгивая в коляске от нетерпения.

— Ну и что?! Что будет-то?

— Да ничего особого не будет, просто на этой бумаге отпечатается купюра, и ты с ней можешь в лавку идти. Можно даже несколько раз так сделать, больше прибыли будет.

— Врешь! — Куляев был ошарашен таким простым способом разбогатеть.

— Не хочешь — не верь. Приедем в город, высади меня у заставы, я другого человека найду.

В разговоре наступила пауза. Дмитрий Васильевич ждал, он давно понял, что жадность и глупость уживаются в этом касимовском мещанине в удивительных количествах. Осталось только ждать, причем недолго. Расчет оказался верным: не проехали версты, как Куляев возобновил разговор:

— Что, и правда отпечатывается? И хорошо получается?

— Не сумлевайся, хорошо выходит, — с некоторой обидой заявил предприниматель. — На Монетном дворе Его Императорского Величества давно так деньги делают. Вначале на станке несколько купюр отпечатают, а потом с них копии снимают, так дешевле, ну чтобы лишний раз станок не гонять. Мой знакомый как раз для Монетного двора этот состав изобрел.

— Это типа как мой племянник давеча конфетную бумажку в стакане чая намочил и на буфет наклеил, она там и отпечаталась, — словно делая открытие, медленно произнес Куляев.

— Вот-вот, вроде того.

Операция по изготовлению денег была назначена через день, решили, что для этого лучше всего подойдет баня во дворе дома Куляева. Тот жил в тихом месте: на Казанской улице рядом с Никольским оврагом вдали от центральной улицы. Естественно, собрались ночью, чтобы избежать случайных свидетелей.

В бане занавесили окно, перед началом всей операции Куляев обошел строение, дабы убедиться, что рядом никого нет, потом тщательно запер дверь и бережно вытащил из внутреннего кармана десять купюр сторублевого достоинства. Дмитрий Васильевич внимательно осмотрел стол, даже подул на него, чтобы сдуть возможный мусор, потом с видом колдуна или шамана, выполняющего сложный обряд, стал раскладывать на столе белые листы бумаги и брызгать на них какой-то жидкостью.

— Ты это, не очень много лей, а то на следующую партию не хватит, — неожиданно выступил с руководящим указанием Куляев.

— Не учи ученого, — остановил его подельник. — Давай лучше клади на листы купюры.

— «Катьку» лицом вверх класть аль вниз? — неожиданно вспомнил про портрет императрицы на купюрах Куляев.

— А без разницы, главное, чтобы близко лежали и друг на друга не накладывались, а то белые полоски останутся.

Куляев начал раскладывать денежные знаки; вначале он положил купюру вверх той стороной, где была изображена императрица, но потом перевернул: ему показалось, что Екатерина смотрит на него укоризненно. Когда все денежные знаки были уложены, Дмитрий Васильевич опять побрызгал деньги жидкостью и стал укладывать на них кирпичи. Когда последний кирпич занял свое место, в дверь постучали. Оба подельника вздрогнули.

— Иди посмотри, кто там, если кто нехороший, ну там из полиции, например, то дай знать — начни кашлять, что ли. Если просто чужой, то отправляй его отсюда под любым предлогом, если попытается войти, то тоже кашляй, самое главное — тяни время, — проинструктировал Ивана Дмитрий Васильевич. Тот кивнул, мол, понял, и пошел к двери.

Стук продолжался и звучал очень настойчиво. Когда Куляев открыл дверь, то ему в глаза сразу бросилась форменная фуражка городового. Иван зашелся в кашле, одной рукой хватаясь за грудь, другой за косяк двери, тем самым перекрывая сотруднику полиции вход в помещение.

— Здравия желаю, извиняюсь за беспокойство, но я должен осмотреть помещение, мне поступили данные, что здесь тайная сходка.

— Да помилуйте, кхе-кхе-е-кхе, какая сходка, кхе-кхе, тут и нет никого, — заливаясь искусственным кашлем, хватаясь за грудь и косяк, отпирался Иван. Самое главное — он продолжал топтаться у входа, не давая войти представителю закона. А тот смиренно стоял у двери, терпеливо ожидая, когда приступ кашля пройдет. Однако ничего нельзя растягивать бесконечно: в конечном итоге городовому надоело ждать, он просто рукой отодвинул кашляющего господина и вошел в помещение. Там он строгим взором оглядел окружающее пространство и Дмитрия Васильевича, который смущенно замер у стола с кирпичами.

— Так, чем занимаемся? Запрещенную литературу читаем? — прорычал полицейский.

— Да нет, как можно, мы ничем плохим не занимаемся, — лепетал Дмитрий, вид у него был испуганный, даже жалкий.

— А что тогда людей хоронитесь?

— Да вот мы с Иваном Григорьевичем в картишки переброситься собрались, партию в преферанс. — Из-за спины на обозрение была вытащена колода карт.

— А дома что не играется? — продолжал допрашивать городовой.

— Да у него жена меня терпеть не может, вот и встречаемся здесь, чтобы, значит, того, не вопила, — продолжал лепетать Дмитрий.

Городовой перевел вопросительный взгляд на Кураева, тот от испуга потерял дар речи и только испуганно закивал головой. Затем полицейский подошел к столу и произнес:

— Так, а это что такое? Может, под кирпичами листовки противоправные лежат? — Городовой протянул руку к кирпичу. У Ивана от страха потемнело в глазах, к горлу подкатила волна тошноты. Но когда рука стража порядка подняла кирпич, выяснилось, что под ним ничего не было! Городовой разочарованно опустил кирпич, потом поднял еще один, задумчиво посмотрел на пустой стол, еще раз окинул помещение суровым взглядом, надеясь увидеть какую-либо крамолу, выходящую из-под стола. Но никакой крамолы не было.

— Желаю здравствовать! — прорычал служивый и покинул помещение.

— Уф-ф! — облегченно выдохнул Иван. Потом тоже поднял кирпич, затем второй, обнаружил под ними голые доски и изумленно спросил:

— А где всё?

— Как где? Вон в огне догорает. — Дмитрий кивнул на печку, где бойко подпрыгивали языки пламени. — Ты что думаешь, что я тут просто в потолок плевал, когда ты театр одного актера пытался изображать и фальшиво кашлял у двери? Ты мог бы и подольше его у дверей подержать, скажи мне спасибо, что я так быстро среагировал, едва успел, с другим товарищем ты бы сейчас в каземат собирался бы.

— А как же мои, то есть наши деньги?

— Как? А так вот, сгорели. Радуйся, что так все обернулось, лучше без денег, но на свободе, на каторге тебе «катеньки» все равно ни к чему. Ладно, я пошел. — Дмитрий двинулся к двери.

— А я как?

— Чего «как»? Сгорели твои деньги, жидкости тоже мало осталось, так что прощай, сиди и радуйся, что обошлось. — Дмитрий Васильевич покинул помещение, оставив Ивана в полной растерянности…

На некоторое время в кабинете следователя воцарилась тишина, заявитель замолчал.

— И теперь, по прошествии достаточно большого промежутка времени, вы наконец решили заявить? — нарушил молчание следователь.

— Так на этом вся эта история не закончилась! — всплеснув руками, выдал Куляев.

— Да?! — удивился Железманов. — Продолжайте.

— Шел я один раз по Соборной площади, вот Шилина встретил, стали с ним последние новости обсуждать. — Он кивнул в сторону своего товарища, который доселе не произнес ни слова. — И что же вы думаете! Нам навстречу идет этот самый Дмитрий Васильевич. Прямо около торговых рядов и повстречались. Нос к носу. Около лавки импортных товаров, я чаю собирался прикупить. А тут такая встреча! Я как его увидел, аж обомлел. Он тоже меня узнал.

— И как он отреагировал на вашу встречу? — спросил Петр Андреевич.

— Обрадовался! А потом сказал, что для меня у него есть хорошее предложение.

Дмитрий Васильевич и в самом деле изобразил бурную радость:

— Иван Григорьевич! Дорогой! Как хорошо, что я вас встретил! У меня для вас есть хорошая новость.

— Какая новость?

Тот отвел Куляева в сторонку и тихим голосом произнес:

— Знакомый мой, о котором я вам недавно рассказывал, опять мне товар свой поставил, мы можем закончить наше предприятие.

Увидев, что у Куляева алчно заблестели глаза (про чай моментально забыл), добавил:

— Вот только желательно все же сумму взять покрупнее, а то неприбыльно получается, я в прошлый раз в накладе остался: за жидкость деньги заплатил, а все потом огонь съел.

— Так нет у меня столько, тысчонку я, может, и наберу, а больше нет.

— А приятель твой? — Дмитрий Васильевич указал на Шилина.

— И вам предложили поучаствовать? — спросил Шилина следователь.

— Да, я согласился, думал разбогатеть, — кивнул головой тот.

— И много дали?

— Две тысячи.

— А вы сколько? — Петр опять обратился к Куляеву.

— Тысячу, — растерянно произнес тот.

— Ладно, рассказывайте, что дальше произошло.

Дальше основным рассказчиком выступал Шилин:

— Собрали мы деньги, решили, что будем делать все у меня дома, я на отшибе живу, так спокойнее будет.

Как и в первый раз, Дмитрий Васильевич убеждал своих знакомых никому ничего не говорить, сам лично убедился, что никто не подслушивает и никто не подглядывает. Сам устилал стол листами бумаги, потом как большую ценность достал сосуд с таинственной жидкостью и стал брызгать на бумагу. Потом скомандовал Шилину:

— Раскладывай, только аккуратно.

Когда все купюры были выложены, Дмитрий Васильевич опять побрызгал жидкостью. За окном крикнула птица. Все трое заговорщиков вздрогнули.

— Ну-ка, гляньте в окна: никого нет? — распорядился владелец таинственной жидкости.

— Да нет, вроде никого не видно, — отрапортовал Шилин.

— Точно нет?

— Точно!

— Смотрите, встаньте у окон и следите, если кого подозрительного увидите, немедленно говорите, — нашел занятие своим подельникам Дмитрий Васильевич, а сам принялся колдовать у стола.

Однако никто не потревожил троих желающих разбогатеть. Дмитрий не спеша разложил кирпичи, когда последний лег на место, все трое облегченно вздохнули.

— Долго теперь ждать? — спросил Шилин.

— Двенадцать часов, самое главное — не тронуть раньше времени, а то отпечатается плохо. Ладно, я выйду на минуточку, у меня табак закончился, надо успеть купить, пока лавка не закрылась. А вы кирпичи не трогайте.

Кураев и Шилин послушно закивали головами. Дмитрий Васильевич вышел из комнаты, даже не накинув летнее пальто, в котором он пришел. Зачем? Табачная лавка недалеко от дома.

Слушая рассказ Шилина, Железманов быстро сообразил, что было дальше:

— Конечно, он не пришел.

— Да! — удивленно подтвердил тот. — А как вы догадались? Мы подождали до утра. Прошло уже не двенадцать, а четырнадцать часов, и мы решили все же посмотреть, что там. Вдруг рисунок перегорит.

— Посмотрели? — с некоторым сарказмом спросил Петр Андреевич. Он старался как можно хладнокровнее оценивать заявления людей, приходящих к нему в кабинет. В большинстве случаев заявители и просители вызывали сочувствие, но порой человек, обращающийся к силе закона, вызывал противоположные чувства. Так было и в данном случае: сидящие перед ним люди к сочувствию совсем не располагали. Налицо была смесь безмерной алчности и глупости. Следователь не сомневался, что ушлый Дмитрий Васильевич снова провел двух наивных касимовских мещан вокруг пальца.

— Посмотрели, а там бумага обычная лежит, а наших денежных знаков нет!

— Вам не пришло в голову, что вас просто дурят: никакой особой жидкости нет, в бутылке обычная вода, а вся процедура просто придумана, чтобы отобрать у вас деньги? — спросил Петр Куляева.

Мужчины растерянно молчали, было неприятно признаваться в собственной глупости. Через пару секунд молчания Куляев нерешительно произнес:

— А что, такого раствора не существует?

— Изготовление денег — это очень сложный технологический процесс, и такого способа просто не существует в природе, — разъяснил следователь.

— Но он говорил, что так даже на императорском дворе деньги делают, — не унимался обманутый.

— Нет. Для изготовления денежных купюр используется специальная бумага, специальные машины наносят рисунок, причем рисунок очень сложный: чтобы воспроизвести его в точности, нужно особое оборудование, — опять принялся объяснять Петр.

— Но ведь в самом деле, если конфетную бумажку намочить и приложить к поверхности, то получится отпечаток, — прозвучало в качестве последнего аргумента.

Следователь только руками всплеснул:

— Бумажная обертка от конфеты линяет от воды потому, что там краска используется непрочная. В купюрах краска совсем другая, устойчивая к воде и практически ко всем жидкостям. Ведь если денежные знаки попадут под воду, они же не полиняют. Вам когда-нибудь случалось намочить купюры? Уронить кошелек в воду или попасть под дождь с деньгами в кармане?

— Ну у меня был такой случай, я прошлым летом под ливень попал, а в кармане три рубля лежало. Я так промок, что потом эту трешку сушил на солнышке, — припомнил Шилин.

— Краска тогда с этой трешки сошла? На поверхности, куда вы ее сушиться положили, она отпечаталась?

— Да нет вроде. К чему это?

— Да к тому, что на деньгах такая краска, что она не линяет. Вас просто обманули! — Следователь уже не знал, какие аргументы использовать.

— Но выглядел очень убедительным, — развел руками недотепа.

«Все мошенники выглядят убедительными, это их профессиональная черта, ищут вот таких недоумков, желающих разбогатеть, ничего не делая и не думая, и обманывают», — усмехнулся про себя следователь. Тут масла в огонь подлил Аксиминов.

— Так это еще не все, господин следователь, — воскликнул он и, обращаясь к товарищам, приказал: — Уж договаривайте до конца.

Чуть помявшись, Куляев продолжил:

— Я этого Дмитрия Васильевича недавно опять встретил.

— И он опять предложил оросить денежные знаки волшебной жидкостью? — спросил следователь.

— Не совсем. Я, когда его увидел, то стал укорять, что, мол, нехорошо он с нами поступил. А он мне говорит, что дела можно поправить. Надо только покупателей найти на его товар.

— Какой товар?

— Деньги он фальшивые предложил продать — «катеньки», сказал, что надо найти желающего, который их купит, и тогда он с этих денег нам отдаст наш долг и даже сверх того.

— Вот они и предложили мне эти фальшивые «катеньки» купить, — с возмущением заявил Аксиминов. — Дураки, их дважды облапошили, а они, идиоты, верят и еще подсудное дело мне предлагают. Я как это предложение услышал, так сразу кулаком об стол и сюда их повел. Мало того, что дали себя дважды, а может, и трижды обвести вокруг пальца, мало того, что влезли в подсудное дело, так меня еще под монастырь хотели подвести.

— Господин Куляев, вот вас один раз обманули, вы встретили этого человека снова, и он опять вам предложил «делать деньги», и вы снова ему поверили. Он вас снова провел, и даже после этого вы были готовы иметь с ним дело? — Недоумение следователя было весьма логичным: не каждый день встретишь человека, который совершенно не умеет делать выводы из случившегося и у которого страсть к наживе застилает мозги. На этот вопрос Иван только развел руками:

— Ну я думал, а вдруг и впрямь разбогатеть получится.

«Тебя так и просится несколько раз обвести вокруг пальца! Такого дурака просто грех не обдуривать бесконечно», — не удержался от вредной мыслишки Железманов.

Однако вслух он произнес другое:

— Ну ладно, я еще с большим трудом могу допустить, что вы наивно верили в волшебную жидкость, которую якобы используют на Монетном дворе. Но в данном случае вам откровенно предложили противоправное деяние: сбывать фальшивые деньги. За это же каторга положена! И вы согласились! О чем вы думали?

Оба несостоявшихся предпринимателя подавленно молчали.

— Скажите спасибо вашему товарищу, что он вас сюда привел, можно еще отделаться ролью свидетеля, — выдохнул Железманов.

Надо было действовать. Петр Андреевич оформил показания протоколами допроса и спросил:

— Я так понимаю, что вы в целом дали согласие на это предприятие?

— Да, мы договорились, что как только я найду человека, то в трактире «Ока» оставлю для Дмитрия Васильевича записку, мол, нужна встреча. Мы условились, что на следующий день, после того как оставлю записку, я подойду в пять вечера под балконы технического училища и он там меня встретит и скажет, когда и куда приходить уже вместе с покупателем. Вот я и планировал сегодня утром записку занести, а вечером подойти к училищу, — пояснил Куляев.

— Ага, это они были уверены, что я стану заниматься такой глупостью, — с возмущением произнес Аксиминов. — Если им Господь ума не дал, то я не такой.

Куляев подавленно молчал, на лице явно читалась обида: мало того, что разбогатеть не получилось, так еще обзываются и ругаются, но возразить он не решался. Следователь остановил праведный гнев Аксиминова жестом, обозначающим, что и так все ясно, он, конечно, молодец, но сейчас надо не разговоры разговаривать, а действовать.

— Значит, так, ваши действия, господин Куляев, подпадают под статью Уложения о наказаниях уголовных и исправительных: вы имели намерение изготавливать фальшивые деньги. Поэтому спасти от каторги вас может только оказание следствию помощи. Согласны нам помогать?

— А куда я денусь теперь? Что надо делать?

— Господин Аксиминов, вы очень правильно сделали, что убедили ваших приятелей прийти ко мне. Теперь я бы хотел попросить помочь вывести этого мошенника на чистую воду, — следователь обратился к Аксиминову.

— Я готов, а в чем моя роль?

— Вы точно изволили выразиться «роль» — надо изобразить небольшой спектакль: сейчас ваш товарищ, господин Куляев, идет в трактир «Ока» и оставляет эту записку, потом он в пять идет к техническому училищу на встречу со своим благодетелем и сообщает ему, что нашел покупателя. Скорее всего, он назначит встречу вам обоим. Вы на нее пойдете — якобы покупать эти самые фальшивые «катеньки», тут мы его и задержим.

Аксиминов кивнул головой.

* * *

Однако взять с поличным мошенника не получилось. Куляев отнес записочку, и на следующий день Железманов, спрятавшись за угол строившегося напротив здания кинотеатра, наблюдал, как к заявителю под балконом технического училища подошел молодой элегантный мужчина в хорошо сшитом костюме. Разговор продолжался недолго, уже через пять минут Куляев пересек улицу и поспешил к Железманову.

— Пригласил завтра прийти в «Оку», там в кабинете он будет нас ждать. Сказал, чтобы приходили вдвоем и деньги не забыли.

— Во сколько?

— В час дня.

— Ладно, все организуем.

Вечером Железманов подробно инструктировал Аксиминова:

— Обязательно заставьте его достать «товар», озвучить цену, и когда он это сделает, то дайте нам знать: я и полицейский чин будем рядом, встанем за дверью и будем подслушивать. Если получится, не закрывайте плотно дверь, чтобы мы наверняка услышали условный сигнал. Можно уронить что-то на пол из посуды, начать кашлять, позвать лакея, я думаю, что сообразите. После этого появимся мы и возьмем этого субчика с поличным.

Однако, когда Куляев с приятелем пришли в трактир и спросили Дмитрия Васильевича, который их ожидает в кабинете, то выяснилось, что тот сегодня не появлялся.

— Он вчера заказал кабинет, но так и не пришел, — пояснил половой.

Прождали час, но напрасно. Никто не пришел. У Железманова было только одно объяснение случившемуся: хитрый мошенник уловил страх и фальшь в словах Куляева и решил не рисковать. Казалось, все ниточки оборвались. Преступник явно был приезжий: появлялся наездами и сейчас, скорее всего, дал деру из города. Для очистки совести, даже особо не рассчитывая на успех, следователь стал допрашивать персонал трактира (все надо доводить до конца, учил Петра его старший товарищ Иван Зазнаев). Маловероятно, но вдруг проскользнет какая-то деталь, которая поможет найти этого криминального деятеля.

Половой показал, что данный господин бывал нечасто, а точнее наездами: иногда по нескольку дней и завтракал, и обедал, и ужинал, но затем исчезал и долго не появлялся. На чаевые не жадничал, особых капризов к блюдам не высказывал, разговаривал всегда культурно, вежливо, но любил намекнуть, что он важный человек из столицы. Неожиданно всплыла важная деталь: в трактире знали, где останавливался ловкий незнакомец. Однажды, когда погода была плохая, лил дождь, приходил в кафе один татарин и покупал обед навынос для своего постояльца. В трактире предположили, что это именно для Дмитрия Васильевича, так как он в тот день в трактире не появлялся, а набор блюд был именно такой, какой обычно предпочитал этот клиент. А ведь это зацепка! Даже такой ловкий прохиндей, как Дмитрий Васильевич, ухитрился наследить.

— А ты этого татарина знаешь? Может, подскажешь, где он живет? — спросил Железманов полового.

— Знаю, это Рамиль, он живет на Татарской улице в третьем доме, если считать от старой мечети, у него ворота в красный цвет выкрашены, а рядом вишня растет.

Татарская слобода была уникальной изюминкой уездного города Касимова. Касимов находился в самом сердце центральной части России, сюда что из Москвы, что из Рязани ехать совсем ничего, но так исторически сложилось, что Касимовский уезд стал маленьким мусульманским анклавом: работали мечети, некоторые деревни полностью были татарскими, где все почти поголовно справляли намаз, отмечали Сабантуй, а на свадьбу выкупали яичницу³. Одна из самых больших улиц в Касимове так и называлась (впрочем, называется и сейчас) — Татарская, она идет почти через весь город и упирается в площадь с древней мечетью. Пять раз в день с минарета раздавался призыв на молитву. Надо сказать, что татарский и русский народы жили дружно, Касимов не помнит каких-либо конфликтов на национальной почве, но разница в традициях, обычаях, даже в питании прослеживалась.

Отправляясь в дом Рамиля, следователь пригласил с собой пожилого унтер-офицера, который давно служил в Касимове, хорошо знал Татарскую слободу, ее жителей и их обычаи. Железманов жил в Касимове уже два года, он старался вникнуть в особенности быта и традиций татарского народа, но все же лучше будет, если его сопроводит привычный для хозяина дома представитель власти.

Поэтому в первую очередь в красные ворота на Татарской стучать начал унтер-офицер полиции.

— День добрый, Рамиль. Как дела? — начал он издалека, когда татарин появился на пороге.

— Идут потихоньку, Аллах милостив.

— К тебе тут человек пришел, следователь. У него пара вопросов есть к тебе.

— Здравствуйте, Аллах в помощь, — поздоровался Железманов. В мусульманских семьях патриархальные традиции более живучи, поэтому лучше проявить уважение к старшему по возрасту и к хозяину дома, а не лезть сразу с демонстрацией претензий на статус представителя власти.

— Аллах милостив, — ответил Рамиль. — Что за вопросы у тебя?

Обращение на «ты» не было проявлением высокомерия или пренебрежения, так сложилось в народе — обходиться без вычурного «вы». Даже простые крестьяне, боявшиеся власти, помещиков, говорили всем чиновникам, господам «ты».

— Вроде как постоялец был у тебя?

— Да, был, только съехал он. Собирался жить до конца недели, а вчера неожиданно собрался и уехал.

— А объяснил почему?

— Сказал, что дела у него срочные возникли, да я особо не вникал — уехал, так и уехал, тем более что деньги обратно он не спрашивал.

— А как его зовут? Чем занимается?

— Представился Дмитрием Васильевичем, фамилию не назвал, а про занятия пояснил, что он по коммерческой части, иногда ему надо время от времени приезжать в Касимов.

— А как вы познакомились? К тебе его кто-то привел?

— Да нет, никто не приводил. На пристани познакомились, он ко мне подошел и спросил, не знаю ли я человека, который бы комнату сдавал. Вот я и предложил у меня в гостевом домике поселиться. Если его мои условия устроят.

— Условия? Что-то еще, кроме платы?

— Да, сказал, что если хочет жить у меня, то пусть водку в доме не пьет, нам Аллах не велит, чтобы не водил никого и в дом, особенно на женскую половину, не заходил и вообще с женщинами не заговаривал. Он согласился, несколько раз ко мне приезжал.

— И как, выполнил он твои условия?

— Да, выполнил. Жил тихо, водку и в самом деле не пил.

— То есть никто к нему не приходил?

— Нет, не приходил.

— А занимался он чем, когда дома был, не замечал?

— Конечно, я за ним все время не смотрел, но иногда он вообще только вечером приходил, а утром уходил рано. Иногда дома оставался, газеты читал, книги у него какие-то видел.

— Может, названия заметил?

— Нет, не заметил, просто видел, что на столе лежали.

Пока расспросы татарина никаких сведений не давали, оставалось только одно:

— Слушай, разреши нам этот гостевой домик осмотреть? Может, что после него осталось.

— Так уже убрались мы там, он ничего не забыл, — попытался возразить хозяин дома, но после настойчивых просьб как самого Железманова, так и красноречивого взгляда унтер-офицера согласился:

— Ладно, обождите секунду.

Он обернулся внутрь двора и кому-то приказал:

— Иди в дом.

Петр Андреевич догадался, что распоряжение относилось к супруге или дочери Рамиля. У татар не практиковалось закрывать лица своим женщинам, паранджа или никаб не были свойственны им, но все же глава семьи обязан охранять спокойствие и честь женщин в своей семье. Поэтому пусть они побудут в доме, пока представители власти будут ходить по двору.

Комната в гостевом домике была небольшой, роскошью не отличалась. Традиционная кровать с металлическими шарами на спинке, стол, стул с изогнутой спинкой, навесной деревянный шкафчик с резными дверцами. На столе керосиновая лампа, полы покрыты пестрыми половиками, вязанными крючком из лент, нарезанных из ветоши, такие и по сей день можно видеть во многих деревенских домах. Железманов тщательно осмотрел жилище: заглянул под кровать (пол чисто вымыт, посторонних предметов нет), отодвинул занавеску на окне, окинул взглядом, увы, пустой подоконник. Ничего! Последняя надежда: рука потянулась к шкафу. И вот тут повезло: когда Петр потянул дверцу на себя, к его ногам выпал сложенный в несколько раз листочек бумаги. Дверцы старого шкафа несколько ссохлись и стали самовольно раскрываться, и постоялец исправил непотребное поведение мебели простым способом: вставил многократно сложенный листочек бумаги. С нетерпением следователь раскрыл находку и показал его хозяину дома:

— Ты писал?

— Нет, думаю, возможно, Дмитрий писал, он просил чернильницу.

Но потом, рассмотрев повнимательнее, засомневался:

— Вроде не его рука, я один раз видел, как он пишет.

Железманов стал читать. Было похоже на отрывок письма: «Будешь в Питере, можешь останавливаться у меня. Я опять живу все у той же балерины, пустым словам которой верить нельзя. Приезжай в любое время».

— Ну вот, теперь надо искать какую-то балерину, — покачал головой следователь. — Точно никаких женщин рядом с ним не видел? — спросил еще раз он татарина.

— Точно, — заверил он. — Я одну вещь вспомнил: в дом он никого не водил, но один раз постояльца моего за воротами дома на улице другой мужчина ждал. Дмитрий к нему подошел, они руки пожали и вместе пошли.

— А как он выглядел? Опиши: рост, цвет волос, глаз, нос какой? — потребовал следователь.

— Роста невысокого, примерно четыре вершка⁴, цвет глаз не разглядел, волосы темные, но не такие черные, как у меня, и сам он белый, нос обычный.

Более точного описания получить не удалось. Надо было возвращаться в служебный кабинет, по любому дел полно. Железманов решил не брать извозчика, а дойти пешком через Успенский овраг. Он прошел площадь со старинной мечетью, которую окружали молодые березки. «Осень золотая придет, будет очень красиво, надо здесь написать картину», — подумал Петр. Он с трудом сдержался от соблазна пройти чуть ближе к реке, чтобы и там прикинуть возможный сюжет для этюда, но все-таки свернул в сторону оврага, дорога пошла вниз. Опять в глаза бросились возможные сюжеты: из листвы изящно выглядывала колокольня Успенской церкви. Также на возвышенности, словно белый пароход, парил дом Алянчиковых. Впрочем, здесь, почти внутри оврага, архитектура была несколько иной: тут стояли дома не самых состоятельных горожан, дороги, в смысле мостовой, и в помине не было. Наверх вела крутая лестница. Петр преодолел ее, по-мальчишечьи перескакивая через ступеньки. Буквально через несколько шагов городской пейзаж опять резко менялся: вместо деревянных домиков взгляд падал на дом Муромцева с изящной ротондой и оригинальным арочным крыльцом, в доме расположилась женская гимназия.

Высших учебных заведений в Касимове, конечно, не было, но училища и гимназии не уступали заведениям губернского уровня. Даже здания этих очагов образования могли бы украсить любой город. Техническое училище украшало главную улицу города, женская гимназия тоже располагалась не в убогом домишке, а в нарядном особняке⁵.

Бросив взгляд на учебное заведение для девочек, Петр невольно мысленно вернулся к семейным вопросам: сестры уже должны были вернуться в Петербург, приступить к учебе. Как там Лиза? Как она привыкает к учебному процессу в вузе? Как ей живется в общежитии? С этими мыслями он вышел на Соборную площадь, которая может быть названа сердцем города: здесь находились самые красивые соборы, торговые ряды и здания для органов власти, в том числе здание мировых судей, где находился кабинет судебного следователя. Касимовское земство не пожадничало: здание для работы мировых судей, съезда мировых судей выстроила приличное: просторное, а еще и красивое — двухэтажное, с высоким крыльцом и красивыми арочными окнами.

Остаток рабочего дня прошел в рутине: надо было дописать обвинительный акт по делу о краже. Недалекий выходец из деревни, придя на заработки в город, совершил кражу со взломом, проникнув вечером в лавку, торговавшую платками, лентами и прочее. Однако воришка не придумал ничего лучше, как запихать краденое под рубаху и в таком виде прошествовать мимо городового. Тот оказался очень наблюдательным: от стража порядка не укрылось, что проходивший совсем недавно крестьянин сильно располнел буквально за пару часов. Конечно, некоторым деревенским городская жизнь явно шла на пользу, но не до такой же степени! Он поспешил задержать подозрительного субъекта, воришка попытался бежать, однако и городовой отличался не только наблюдательностью, но и ловкостью: схватил мужчину за шиворот, слегка тряхнул, и из подола рубахи посыпался краденый товар.

Домой Петр Андреевич вернулся немножко позже обычного: кража хоть и была примитивная, но написать он постарался все тщательно. Обычно молодой человек шел прямо или ехал на велосипеде по Соборной, у дома Салазкиных поворачивал налево в сторону Сенной площади, а там от этой Сенной было всего два шага до его Малой Мещанской.

Подходя к дому, он заметил знакомый рыжий силуэт: Тимофей тоже спешил домой. Как и все коты, он обладал уникальной интуицией и часто очень верно угадывал момент приближения своего двуногого к дому, если, конечно, в планы кота входило в этот день обедать именно с Петром. Большинство современных котов, избалованных «Китикетом», «Вискасом» и прочими искусственными кормами, заласканные и ленивые, в подметки не годились Тимофею — отличному крысолову, которому голодная смерть не могла грозить ни при каких условиях. Более того, он был готов частично взять на содержание своего двуногого, периодически подчеркивая эту готовность подарками в виде полупридушенных мышей и крыс. Неразумный двуногий, правда, почему-то таким подаркам не радовался и даже однажды не пустил в дом, так как в зубах рыжего охотника была добыча в виде здоровой крысы. Еще хуже обстояло дело с Прасковьей: эта двуногая (скажем прямо, еще более неразумная, чем двуногий) вообще начинала дико визжать, когда кот появлялся в доме с грызуном в зубах.

Оба приблизились к дому практически одновременно.

— Привет, как день прошел? Как охота? — поприветствовал любимца Петр.

«Охота была замечательная, но зачем про нее спрашивать, если ты моих подарков не ценишь?» — говорил взгляд зеленых глаз. Кот поспешил к двери, давая понять, что раз он хозяин дома («А кто же еще? Ну не двуногий же!»), то заходить должен первым. Петр не возражал и претензий на старшинство своего любимца тоже не оспаривал. Зачем? Оба поднялись по деревянной лестнице на второй этаж. Квартирка Железманова выходила комнатами на две стороны: одно окно на улицу, другое во двор. Во двор выглядывало окна спальни, которая по совместительству была еще и кабинетом, а на улицу выходило окно гостиной. Старое, наполовину срубленное дерево во дворе, пара выступов в старом доме делали возможным для кота заходить в дом не только через дверь, но и через окно спальни-кабинета. Отработанными прыжками он поднимался на один сук, потом на второй, затем перепрыгивал на выступающий кирпич, а там уже до подоконника было недалеко. Поэтому иногда, засыпая, сквозь сон Петр слышал, как слегка скрипит форточка, что-то тяжелое мягко прыгает на стол, потом на пол, а через пару секунд на ногах оказывается большая, очень теплая подушка, которая некоторое время ворочается и затихает.

Впрочем, зря Тимофей сердился на Прасковью, она и правда была ворчлива, неповоротлива (этим зверь время от времени пользовался, таская кусочки колбасы, — делалось это исключительно для поддержания охотничьей формы, а не ради спасения от голодной смерти), не разделяла восхищений хозяина по поводу его рыжей персоны, но готовила она замечательно. Прасковье уже шел пятый десяток, она пришла из деревни, здесь, в городе, вышла замуж, вместе с мужем служила в разных домах, но это было давно, муж уже умер, дети выросли, а она сама приобрела богатый опыт ведения хозяйства, в том числе и в кулинарном вопросе. А хорошее питание Железманова обуславливало и его прекрасное расположение духа, что делало более податливым для воздействия кошачьего обаяния. Кроме того, и самому Тимофею давали те же щи, овсяную кашу, блины (вы не знали, что коты любят блины? Еще как любят!).

Вот и сегодня Прасковья напекла блинов, они ждали завернутые в полотенце и газету, но запах проникал даже через этот импровизированный термос. И именно он заставил Петра спешить к столу. Тимофей, как обычно, пристроился под столом, законно ожидая своей доли. Естественно, с ним поделились. Тогда еще не было умных сайтов, где рассуждали, можно ли кормить домашних питомцев со стола или нет, Петр просто знал, что Тимофей его друг, а друзей от стола гнать негоже.

После обеда Петр переместился в спальню, где, кроме кровати и стола, стоял небольшой диванчик. Диванчик был заслуженный, временами даже пытался рассказывать свою послужную биографию жалобным поскрипыванием, традиционно он был обит черной кожей, с высокой спинкой и резной полочкой над ней, на которой обычно старушки любят выстраивать разные безделушки. Железманов не любил безделушки, но зато любил читать и размышлять на этом диване, несмотря на то, что тот был со скрипом. Вот и сегодня он устроился на кожаном раритете и стал просматривать газету. Кот в это время тщательно умывался. Нет, блины это замечательно, они вкусные и жирные, и сметаны двуногий не жалеет, но от них такой запах! А он, как настоящий охотник, не может себе позволить источать какие-либо запахи, иначе добыча разбежится. Когда оба закончили со своими делами, их внимание сосредоточилось друг на друге. Кот точным прыжком занял место вначале рядом на диване, а потом решительно полез на колени двуногого. Тот всегда был малым сообразительным (ну почти всегда), понял, что от него требуется, начал поглаживать зверя по рыжей спинке. Вместе они стали размышлять об очередном деле.

«Налицо действия опытного мошенника. Конечно, можно долго удивляться наивности и даже глупости этих двух заявителей, но это лишний раз подчеркивает, что действовал профессионал: так лихо обвести одних и тех же людей может только человек с очень высоким уровнем обаяния. Обаятельность — профессиональная черта мошенника», — рассуждал Петр. Урчание, которое шло с колен, немного притихло и даже заерзало.

— Тебя что-то смущает? Почему он сегодня не пришел в трактир? Думаю, что здесь все просто. Профессиональной обязанностью мошенника является хорошо разбираться в людях, чувствовать их. Вот он и почувствовал фальшь в словах Кураева. Поэтому и сбежал.

Урчание возобновилось: кот не мог не признать, что это сильный аргумент. Тимофей сам был большим мастером читать чужие мысли, понимать состояние двуногих. Однако у него были и другие вопросы, о чем он дал понять, протянув правую лапу к лицу Петра.

— Тебе интересно, в самом ли деле этот Дмитрий Васильевич пытался сбыть фальшивые деньги? Хороший вопрос, молодец, что его ставишь, — одобрил любимца Железманов, а потом продолжил: — Но я думаю, что это была очередная попытка обмануть доверчивых желающих разбогатеть. Мошенничество и изготовление фальшивых денег — разные криминальные специализации, редко кто сочетает два преступных промысла. Скорее всего, если бы у него не возникло подозрений относительно поведения своей жертвы, то он бы взял опять деньги и уже тогда задал деру.

Зверь вальяжно, не спеша переложил хвост из стороны в сторону, что, скорее всего, обозначало согласие.

— У нас только одна зацепка — знакомый этого Дмитрия, который живет в Питере, и живет он у балерины. Вот теперь надо искать эту балерину, причем, судя по письму, даму очень ветреную, а для этого надо ехать в Питер, отрабатывать всех женщин, которые служат в балетных труппах. Ты знаешь, сколько в столице театров, в которых служат балерины?

Кот отвернул морду в сторону, давая понять, что его такие мелочи жизни не интересуют.

— Вот и я не знаю. Надо будет искать, искать во всех практически театрах. Через нее выйдем и на мошенника, — продолжал рассуждать следователь. Тимофей перевернулся на один бок и прикрыл глаза, давая понять, что двуногий говорит явно банальности: все женщины ветреные, он уж это точно знает. Хотя рассуждает двуногий правильно, логика у него явно есть, что верно, то верно. Однако в данный момент оба даже не подозревали, как ошибались в своих расчетах.

Рязань, 21 августа

Зазнаев продолжал расследовать таинственное убийство в Мервино. Следующий день после путешествия на берег Трубежа Иван начал с поездки в морг. Вскрытие было закончено, но в целом врач ничего нового не сказал:

— Убили его одним-единственным ударом ножа в спину. И это был очень точный удар. У ножа длинное и узкое лезвие — возможно, это был стилет. Конец лезвия достиг сердца, смерть наступила мгновенно. Скорее всего, убийца сделал это так…

Доктор от слов перешел к демонстрации: он взял в руку карандаш, подошел к следователю, обнял его и ткнул карандашом под лопатку.

— Поняли, к чему я? — спросил медик.

— Да, конечно, подпустить к себе так близко незнакомого или малознакомого человека практически нереально. Понятно, надо искать убийцу среди знакомых потерпевшего, так ударить мог только кто-то из них, — кивнул головой Иван. — Вот только бы установить этот круг знакомых, нам пока про самого убитого мало что известно. Фактически я пока знаю только имя, фамилию и отчество. Ну и что потерпевший из крестьян, но давно сельским трудом не занимался, жил в Питере, чем зарабатывал — неизвестно. Может, вы что-то подскажете, доктор? У убитого нет никаких признаков, указывающих на род занятий: профессиональные заболевания, особенности развития мускулатуры?

Врач задумался, бросил взгляд в сторону стола, словно там еще лежал в качестве объекта исследования убитый, потом стал перечислять:

— Могу только подтвердить то, что вы уже сказали: крестьянин, но бывший. Пахать он давно уже не пахал: мускулатура развита, но руки ухоженные, чистые, въевшейся грязи нет совсем. Сейчас он грязной работой не занимается. Служит где-то приказчиком или вроде того. Насчет проблем с желудком мальчик правильно вспомнил: он у него и в самом деле в не лучшем состоянии, осмотр слизистой говорит, что совсем недавно было обострение, причем сильное — возможно, настолько, что боль была такой резкой, что он и в самом деле мог забежать в женский корпус. Но это не зависит от рода деятельности, дурное питание — это не только профессиональный признак, некоторые просто имеют очень неразвитые представления о правильном питании. Вот, пожалуй, и все.

Последняя ниточка была представлена в виде купюр. Зазнаев взял денежные знаки, найденные у убитого, и те, которые были ему переданы накануне убийства из банка, и со всем этим богатством пошел в банк. Сотрудникам финансовой сферы предстояло определить, являются ли «катеньки», найденные в вещах потерпевшего, фальшивыми и одна ли рука их творила. Заместитель директора банка, привлеченный в качестве эксперта, был категоричен: все купюры являются фальшивыми. Также он был склонен считать, что их делала одна рука, и эта рука является весьма искусной.

— Работа высшего качества, если уместно в данном случае говорить о качестве. Но нарисовано не как попало, а очень тщательно. Рисунок повторен достаточно точно. Даже водяные знаки имеются. Вот только орловскую печать повторить практически невозможно: для этого нужно специальное оборудование. Однако рядовому обывателю трудно отличить подделку. Даже наши сотрудники не сразу это поняли. Собственно, это вы уже знаете.

Зазнаев кивнул, он помнил, как были выявлены первые фальшивки: их принесли в банк рязанские обыватели. Одна принадлежала лавочнику, который хотел сделать вклад в банке. Вторая была собственностью хозяйки публичного дома, ей тоже захотелось положить часть выручки под проценты. В банке купюры сочли фальшивыми и дали знать полиции, а оттуда информация пошла к следователю. Иван еще не успел допросить обоих неудачливых вкладчиков, и решил сделать это сегодня. К лавочнику он зашел сам. Однако выяснить получилось немного:

— Господин следователь, я мало чем могу помочь. Товар отпускала моя жена.

— А с ней можно поговорить?

— Да, конечно. Только того, она подслеповатая, видит плохо, не думаю, что она хорошо разглядела этого мошенника.

Позвали женщину, но толку от разговора было мало. «Мужчина принес, но как выглядит, не знаю, не разглядела», — твердила она. Намечающееся бельмо на глазу подтверждало, что это не притворство. Пока следователь беседовал с владельцами лавки, полиция доставила в здание окружного суда хозяйку увеселительного заведения. «Мамке» было уже хорошо за сорок, но по профессиональной привычке она старалась хорошиться (именно хорошиться, а не хорошо выглядеть: обильные румяна, кокетливые кудряшки, достойные возраста Лолиты).

— Неужто кто-то из моих девочек плохо обслужил клиента? — начала она.

— С каких это пор качество работы вашего заведения является предметом следственного интереса?

— И я вот думаю, с чего бы это меня сюда пригласили?

— Вы, мадам, вроде как два дня назад в банке Живаго на улице Астраханской пытались открыть счет и передали денежную купюру достоинством в сто рублей, — задал вопрос по существу следователь.

— Было дело, доход кое-какой имеется. Вот решила вложить их. А что такого? Заведение у меня правильное, все по закону. Вы во врачебном комитете можете справиться.

— Меня больше интересует происхождение этой купюры. Откуда она у вас? — пояснил Зазнаев.

— А что такого? — опять не поняла владелица развлекательного учреждения, при этом она пыталась кокетливо водить глазками, жеманно разводила руками. Но Иван словно не замечал этого.

— Дело в том, что купюру в банк вы принесли фальшивую. Это разглядели не сразу. Но сути это не меняет.

Лицо женщины выразило существенный испуг:

— Господин следователь, я вам Богом клянусь, что не знала этого. Я не умею делать фальшивые деньги, у меня другой бизнес, и он идет неплохо, ибо я знаю толк в некоторых мужских слабостях. — Последнее опять было произнесено кокетливым тоном.

— Я вам верю. Я уже сказал, что подделки высокого качества, просто так на коленке их не склепаешь. Поэтому мне очень надо, чтобы вы сказали, откуда у вас этот денежный знак.

— Ну откуда у меня деньги вообще? — жеманно протянула «мамка». — Ее клиент принес.

— Я понимаю, что клиентов у вас много, но все же вы сможете вспомнить, кто именно принес ее? Вы сами принимаете плату от посетителей или это делают ваши девочки?

— Сама, им только волю дай, мигом полвыручки прикарманят. А кто именно принес, я, пожалуй, вспомню: представительный такой мужчина, одет хорошо. У нас приличное заведение, цены немаленькие, поэтому к нам голодранцы не ходят.

— Сможете его опознать?

— Думаю, что да.

— Тогда завтра с утра с барышней, которая его обслуживала, придете к городской больнице.

— Зачем? — недоуменно спросила женщина, возражать у нее и в мыслях не было — с властью лучше не шутить, но ей и в самом деле было непонятно зачем. Может, незнакомец еще и является носителем нехорошей болезни? Это было бы крайне неприятно: Клавочка (проститутка, которая обслуживала того господина) была одной из лучших в заведении, ее часто клиенты зовут. Если ей придется лечь в больницу, убытки налицо.

— Опознать надо одного человека.

— А что, он находится в больнице?

— Да. Жду вас завтра ровно в десять.

Женщина кивнула головой.

На следующее утро Зазнаев встречал их у главного входа в городскую больницу на улице Семинарской. Клава оказалась и в самом деле миловидной девицей, на которую профессия наложила только едва заметную печать: раскрашена была не вульгарно, держалась не вызывающе. В принципе можно было принять за модистку или белошвейку.

— Пошли, — приказал Зазнаев и повел женщин в морг. Оказавшись на пороге мертвецкой, девица заколебалась:

— Ой, там что, мертвые? Я боюсь! Можно я туда не пойду?

— Нет, не можно. К сожалению, человек, которого я должен вам показать, убит. Мне надо, чтобы вы на него посмотрели. Не могу же я принести тело к вам в заведение. Боюсь, что ваши клиенты испугаются.

Формулировка была выбрана очень удачно. Репутация заведения для «мамки» была всем, поэтому она первая приложила руку, чтобы у ее сотрудницы прекратилась истерика. Причем сделала это в буквальном смысле слова: она шлепнула девицу по месту, что чуть ниже спины, и приказала:

— Не вопи, иди, куда тебе говорят, покойники, они все равно не кусаются.

Видимо, с дисциплиной в заведении было все в порядке, поэтому барышня прекратила артачиться и пошла за следователем. Опознание прошло без каких-либо инцидентов и результативно: обе жрицы любви уверенно опознали клиента, который был у них четыре дня назад и расплатился злополучной купюрой.

Зазнаев позволил Клаше покинуть мертвецкую и уже на улице начал задавать ей новые вопросы:

— Он ничего о себе не рассказывал?

— Так к нам не поговорить вроде приходят.

— Это я понимаю, но все же напряги память, может, что-то упоминал: откуда, зачем в город приехал?

Еще один шлепок по тому же месту со стороны работодательницы возымел волшебное воздействие на память и сознательность:

— Говорил, что из столицы он, что скучно ему в нашей глуши. Вот, больше ничего не сказывал.

Следующий шлепок уже не помог. Видимо, вся информация была исчерпана.

Становилось ясно, что для раскрытия преступления надо ехать в Питер. Полгода назад перспектива ехать в служебную командировку в столицу Зазнаева бы сильно обрадовала. Он не был петербуржцем по рождению, но прожил в этом городе много лет: родители отдали его учиться в Училище правоведения, кроме того, в Северной Пальмире у Ивана были родные. Родителей он лишился рано, поэтому к своим двум теткам, живущим в столице, относился очень нежно. Да и сам город звал: хотелось погулять по улицам, где ходил юношей, опять зайти в трактирчик, где они, ученики Училища правоведения, иногда пропускали рюмочку-другую. (Вот оно: «Чижик-пыжик, где ты был? / На Фонтанке водку пил»⁶.) Кому из нас не хочется вернуться в место, где прошла его юность? Но сегодня была другая ситуация: Иван беспокоился за жену, она плохо переносила беременность, и будущему отцу было страшно ее оставлять. Однако служебный долг звал, да и врач считал опасения Ивана чрезмерными:

— Не надо так волноваться, ничего страшного с вашей супругой не происходит. Многих женщин мучают тошнота и обмороки во время беременности, это скоро пройдет, даже быстрее, чем сама беременность. Поэтому поезжайте, куда вам надо, все равно повлиять на состояние своей жены вы не можете.

Иван начал собираться в дорогу.

Касимов, 24 августа 1909 г.

Собирался в дорогу и Петр. Ему тоже не виделось другого способа поймать мошенника, как отправиться в столицу. Необходимость поездки он согласовал с начальством. На этот раз по телеграфу. Начальство не возражало, тем более что Петр уже числился у руководства как хороший сотрудник. «Хорошесть» в то время складывалась из многих показателей, в том числе и такого, как наличие порядка в документации и своевременное исполнение документов, представление отчетов, проценты закрытых и незакрытых дел.

В этом плане Железманов был добросовестным работником: даже после достаточно долгого отсутствия в начале лета на работе не допустил волочения в делах. Перед отъездом ему тоже надо было решить домашние вопросы. Как уже говорилось, молодой следователь не был женат, но домашние у него имелись: кот и служанка, с которой сложились человеческие отношения. Одна проблема была: эти двое не очень-то ладили между собой. Летом, когда Петр исполнял служебный долг в Одессе, Прасковья практически перестала пускать кота в дом, и тот с удовольствием погрузился в соблазны бродячей жизни. Когда Железманов приехал, то понял, что его любимец не появлялся в доме уже достаточно долго. Он уже мысленно простился со своим лохматым другом, но тот оказался все же не таким безответственным существом, чтобы бросить дом совсем без пригляда: не заходя в него, он находился неподалеку, незаметно присматривая за этой нерасторопной двуногой. Когда Петр приехал, то кот услышал знакомый голос и прибежал встречать своего друга⁷. Поэтому, собираясь в столицу, Петр провел воспитательную работу. Начал с Прасковьи:

— Прасковья, я все же очень прошу: кота в дом пускай, он не должен от дома отвыкнуть, корми его обязательно.

Та молчала — чувствовала свою вину за летнюю оплошность — и только кивала головой.

— Ты поняла меня? Я очень прошу, не расстраивай меня больше, — повторял молодой человек.

— Да поняла я. Поняла. Простите меня тогда за тот раз, на этот раз не повторится: и молочка налью, и даже мясца отрежу, — горячо заверяла женщина.

Петр переключил взгляд на зверя, который по-хозяйски устроился на стуле и вылизывался. Железманов решил его оторвать от этого дела:

— Тимофей, слышишь меня? Отвлекись на пару минут.

Зеленые глаза недоуменно впились в двуногого: как можно отрывать от такого важного занятия? Ничего эти двуногие в чистоте не понимают, сами моются, но зачем-то с вонючим куском мыла, типа ароматное — оно лучше. А чем оно лучше? Запах же остается!

— Тимофей, я опять уезжаю. Ты веди себя прилично, с Прасковьей не ругайся, — начал наставлять любимца Петр.

Зеленые глаза удивленно увеличились. А кто ругается? Кто себя плохо ведет?

— Да ладно притворяться! Кто любит кусок колбасы стырить? Кто диван повадился царапать? — припомнил Петр.

Зеленые глаза ушли в сторону. Подумаешь! Ну и утащил пару раз! Кот он или нет? Хищник или нет? А некоторые пусть будут повнимательнее. А диван вообще у стенки стоит, там и не видно ничего.

— Тимофей! — строго обратился еще раз Петр. — Не надо делать вид, что ты ангел с крылышками, нельзя воевать с теми, кто тебя кормит.

«Ну ладно, если ты так этого хочешь. Вот только, что там про крылышки, непонятно. Крылышки у птичек бывают, они вкусные! А ангелы это кто?»

Однако воспитательное мероприятие на этом не закончилось. Свою лепту внесла и Прасковья:

— Вы там будьте поосторожнее. На рожон не лезьте, а то что́ в прошлый раз удумали — под нож попали. Сколько вы потом руку лечили?

— Ладно, обещаю быть осторожней, — произнес Петр.

Тимофей не сдержался, чтобы вставить и свое слово. Он мягко спрыгнул на пол, не спеша подошел к Железманову, потерся головой об ногу и пару раз сердито мяукнул. Смысл сказанного понять было нетрудно: «Ты, двуногий, тут всех воспитываешь, а сам нуждаешься в наставлениях. В прошлый отъезд ты вернулся с раненой рукой, потом я тебя лечил. Ты это, осторожнее будь, а то я опять буду вынужден все бросить и тебя нянчить».

— И ты туда же, — правильно перевел с кошачьего Петр. — Интересное дело, а кто тут являлся с боевыми знаками и кому я однажды промывал ухо?

Железманов намекал на решительный и боевой характер своего любимца. Тимофей был нормальным котом, готовым защищать свою территорию, биться в буквальном смысле слова за внимание представительниц прекрасного пола. Обычно он запросто прогонял соперника, зачастую те даже не решались вступить в драку. Но бывало иначе. Иногда победа доставалась непросто, буквально с кровью. Чаще эти мелкие неприятности зализывались в прямом смысле слова, но иногда вмешательство человеческих рук было нелишним, моменты, когда Петр оказывал своему любимцу первую медицинскую помощь, промывал раны, имели место. Поэтому замечание Железманова было вполне справедливо, но Тимофея пронять было крайне тяжело — упрямство родилось раньше него.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Термин «семинария» до революции обозначал среднее учебное заведение, наиболее были известны духовные семинарии, готовившие служителей культа, но были еще такие учительские — прообраз педагогических училищ.

2

Самовар-эгоист — весьма распространенный атрибут путешественника в начале ХХ века. Он ничем не отличался от своего обычного собрата, украшавшего стол, кроме размеров. Эгоист был рассчитан на один стакан кипятка.

3

Древний обычай, распространенный в татарских деревнях Касимовского района: в день свадьбы родственники жениха выкупали яичницу, приготовленную невестой. В задачу родственников и подружек невесты входило рекламировать товар, убеждая отдать за него как можно больше денег. Обычно это выливалось в забавное представление, растягивавшееся не менее чем на полчаса.

4

Рост в Российской империи обозначался следующим образом: к двум аршинам (аршин равен 71 сантиметрам) добавлялся остальной рост в вершках (4,4 сантиметра), то есть не выше 4 вершков — это примерно 160 сантиметров.

5

Судьба дома Муромцева не является уникальной для зданий помещичьих усадьб: нередко бывали случаи, что помещик, выстроив шикарный дом, потом продавал его из-за неимения средств городу, и тот с удовольствием устраивал в бывших дворянских покоях учебные заведения. В самой Рязани первая мужская гимназия располагалась в доме помещицы Семеновой, в доме дворянина Рюмина полвека находился пансионат при этой гимназии для учеников из провинции.

6

Чижиками-пыжиками называли воспитанников Училища правоведения. Более подробно это объяснено в романе «На своем месте, или Новые приключения следователя Железманова». Читайте на сайте «ЛитРес» https://www.litres.ru/

7

Об этом в романе «Одесские каникулы следователя Железманова». Читайте на сайте «ЛитРес» https://www.litres.ru/