Амальгама

Анна Орёл

Что ждёт нас после смерти? Этого не знает никто. Но чтобы ни ожидало человека ТАМ, почти все боятся. Неизвестности и наказания за какие-то свои проступки, большие и малые грехи. Мистический институт нашёл способ тестировать людей на предмет страхов и… блокировать их. Как, например, люди кодируются от курения или алкоголизма. Но если бы все было так просто! Каждая закодированная душа – это нерожденный ребёнок, потому что без очищения от грехов ТАМ, душа не может воплотиться в новом теле здесь, на Земле. Человечеству грозит вымирание, ведь с каждым днём людей на планете становится все меньше…

Моим будущим внукам…

Автор

Сомневаться в Боге — значит верить в него.

Блез Паскаль

От автора

Все персонажи и события являются вымышленными и к реальным людям отношения не имеют — так обычно предваряют свои произведения авторы, боясь какими-то параллелями обидеть кого-нибудь.

Я так сказать не могу. Здесь иначе. Каждый персонаж — это собирательный образ, состоящий из нескольких человек, многих ситуаций. Эти образы — как калейдоскоп: каждый может быть анатомирован на два, три, пять, десять, десятки реально существующих людей. В этом — правда. Поэтому, друзья мои, не ищите себя в чистом виде, не стремитесь узнать кого-нибудь и уж тем более ни на что не обижайтесь. Все заслуживают счастья, любви и понимания.

А «институт» такой и правда существовал. В Москве, в 1996 году. Что с ним сейчас — не знаю.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1. Спор в поезде…

Поезд дернулся, останавливаясь. Неосторожным этим движением разбудил задремавших было пассажиров. Солнечный луч украдкой пробился сквозь сгустившиеся грозовые тучи и обреченно уперся в давно немытое стекло.

Девушка в красной беретке набекрень совсем по-детски поморщилась от ощущения его прикосновения к щеке и сонным движением потерла ее, нетронутую пока еще временем и мужской щетиной. За ней приятно было наблюдать.

Сидевший напротив полумужчина-полуюноша с отрешенно добрыми глазами, не местный что ли, не с земли этой, с каким-то бессонным удовольствием впитывал в себя реакции соседей по плацкарту на это внезапное вторжение по-мартовски робкого светила.

Он был любопытен и искал. Чего искал? А свободы. Да не был он бомжем. Был вполне социально адекватен. Работал много и мало спал. А поэтому много думал.

Мужик с пивным брюшком, лет пятидесяти, добродушно подмигнул Юре и предложил 100 грамм.

— Да нет, спасибо.

— А чего так? В поезде не выпить — это ж грех, — пробасил мужик голосом, исходившим из горла, много перепившего водки. — Это ж традиция, по-нашенски это, по-славянски.

И обратился к девушке в беретке.

— Накатим по маленькой?

Девушка стыдливо поправила беретку, но не отказалась. А напротив, очень даже бойко подтвердила свое согласие:

— А давайте, чего там, дорога впереди длинная. Сутки еще ехать, а за дружеской беседой время веселее коротать.

— И то правда, — согласно воодушевился мужик с брюшком, радуясь составившейся компании. — Свой человек. А то, может, в ресторан, ребята, я угощаю?

Юра и девушка в беретке от ресторана отказались единодушно.

А мужик все не унимался. Подвыпил и разоткровенничался.

— Я, ребята, ехаю индульгенцию, беспрепятственный пропуск в мир иной покупать. Оно жутковато, конечно, зато народ знающий говорит, что наверняка в пекле париться на нарах, на углях то есть, блин, не будешь.

Водка ударила мужику в голову, крупные капли пота выступили на лбу, испарина покрыла налитые, как сентябрьские яблоки, щеки.

— Я рубаху скину, ничё? Под рубашкой оказалось волосатое тело, разукрашенное тюремным татуажем.

Мужика понесло.

— Грехов на мне, как на валютной проститутке фальшивых брильянтов. Хоть весь остаток жизни перед иконостасом лоб расшибай — все не отмолишь. Да и в западло коленями об пол ерзать — 15 лет на нарах — пожить хоть щас в охотку. А тут — бабки заплатил — и греши остаток жизни, не смущаясь. Меня Парфеном зовут. Мать моя, царство ей небесное, Достоевского уважала, вот именем-судьбой и наградила. Слыхали про писателя такого? Ну да я не в обиде на них. В смысле на мать и писателя. Чему, как говорится, быть…

Парфен разлил остатки водки себе и захмелевшей девушке.

— А вы уже закодировались? — поинтересовался у попутчиков.

Беретка и Юра переглянулись.

— Да вы чего? Ну, даете! Щас все кодируются. Все ж не без греха. «Я грешил — потому что жил» — это я где-то в книжке вычитал. У меня сосед по камере интеллигент был — за экономику сидел. Замочили его, чтоб не зарывался. После него книжек осталось — за всю жизнь не перечитать, так я иногда от бессонницы почитывал, пока архангелы евойную библиотеку не конфисковали.

Татуированному Парфену собеседники не нужны были — мужика несло.

Он долго и с воодушевлением говорил о зоне, что-то о семье и каких-то планах на будущее. Он все больше видел себя в будущем.

— А Вы, Парфен, о какой такой индульгенции говорили? — выждав короткую паузу, вклинился в его монолог Юра.

— Как? Да вы чего, с Луны свалились? Есть в Городе контора, которая за известную сумму очищает от грехов земных любого желающего.

— Как это? — не унимался любопытный Юра.

— Подключает к башке проводки-датчики, определяет, чего человек больше всего при жизни боится, и ставит на это дело блокировку. А когда архангелы за тобой, например, нагрянут, в смысле придет время коньки отбрасывать, ты чист аки ангел. Ну, не в том смысле, что чист. Начнут тебя пытками всякими адскими изводить, а тебе и не больно, и не страшно. Бронь на тебе. Железная.

— Непоколебимая, значит, бронь, — задумчиво протянул Юра, — а если не все твои страхи распознают? Это что же, Всевышнего перехитрить удумали? Так ведь и на старуху бывает проруха.

— Ты мне, парень, мозги не пудри. Это при этой жизни — расклады у каждого свои. Кому, как говорится, крупный жемчуг, а кому — кислый борщ. А там, глядишь, и по-другому выйдет. Подстраховка она, брат, никогда не помешает, — насупился Парфен, обидевшись за свою надежду на лучшую жизнь.

— Ты, Парфен, не обижайся, ты подумай. Это же они, сволочи, денег хотят по-легкому срубить. Надежду подают, — жалея наивного Парфена, развивал тему Юра.

— Ты, парень, водку не пьешь, значит в романтику и надежду не веришь, — сделал неожиданное заключение вдруг протрезвевший Парфен. — А я хоть и уголовник, и жил нараспашку, и баб любил взахлеб, ни одной, между прочим, не оставил, и папаня мой таким же был. Мы с ним на этапе в последнюю ходку встретились, обнялись по-родственному и зад об зад — кому какая карта ляжет. Так мы ж романтики большой дороги, не планами живем, а надеждой промышляем. И она, контора эта, — моя последняя надежда и инстанция для получения амнистии в этой жизни. Я ведь тоже хочу жизни спокойной и распланированной. Так ведь жизнь — она как поезд: сел, например, в состав Москва — Петушки — и все, баста. Не свернешь — как ни крути.

— Не думаю, Парфен, что это так. Каждый человек — хозяин своей судьбы. И если уж оказался на этом поезде — то где хочешь, там с него и сойдешь.

— Эх, парень. Рассказал бы я тебе, как я с этого поезда не один раз сойти пытался. Только длинным уж очень и жалостным мой рассказ получится. Да и не перескажешь всю жизнь — до утра времени не хватит.

— Нужно, — серьезно и даже назидательно сказал Юра, — в себя верить и в свои силы.

— Ты, видать, парень, пороху не нюхал в этой жизни, — Парфен посмотрел на мальчишку снисходительно и со знанием дела.

— Ну почему?! И у меня были тяжелые периоды и даже глубокие затяжные депрессии. Только я не отчаивался никогда и, несмотря ни на что, вперед шел.

— А когда на тебя паровозом три мокрушных висяка повесят, чтоб ты на это сказал?

— Не знаю, не было. Ну, на это, наверное, адвокаты есть.

— То-то, что есть. Государственные. Они знают, кого и за что защищать.

Какое-то еще время каждый из них говорил что-то свое. Внезапно Юра спохватился:

— Ой, следующая станция, кажется, моя. Пора мне, Парфен, не поминай лихом.

Юра аккуратно сложил свои пожитки в дорожную сумку и приготовился выходить.

В динамике что-то зашуршало и гнусавым женским голосом на весь поезд сообщило: «Уважаемые пассажиры, в связи с ремонтно-строительными работами, проводимыми на станции «Сухачево», остановка на этой станции отменяется. Следующая остановка — платформа «92-й километр».

— Как же так, — возмущенно вскричал Юра, — ведь два часа ночи!

— А ты говоришь — где хочешь, там и сойдешь, — откликнулся Парфен.

2. Оказалось — по пути

— А что, парень, если это судьба? — лукаво сощурился Парфен.

— Ты, Парфен, что имеешь в виду? — озадаченно повернулся к нему Юра.

— Давай-ка со мной в контору, где индульгенции выдают. И мне не так боязно, и ты, глядишь, ума-разума наберешься.

Юра вдруг решился:

— А что, Парфен, давай в твою контору.

* * *

Попетляв улицами неизвестного города и многократно переспрашивая адрес у прохожих, неожиданно составившийся тандем — Юра и Парфен — достиг-таки цели своего путешествия.

С удивлением Юра обнаружил, что «контора» занимала четырехэтажное административное здание желтого цвета, с узкими через одно зарешеченными окошками. Вывеска, выполненная для солидности с применением элементов государственной символики, гласила, что в здании расположено не что иное, как институт, а именно: «Экспериментальный институт нейропсихических исследований».

К зданию примыкал организованный паркинг не менее чем на сто машиномест, где ни единого свободного места сейчас не было. Аккуратно подстриженные газоны с яркими пятнами сезонных цветов красиво орошались вмонтированными в землю фонтанчиками, чередовавшимися в шахматном порядке. По дорожкам, выложенным фигурной брусчаткой, взад-вперед деловито сновали самые разные на вид люди. В общем окружающий пейзаж производил впечатление.

Парфен многозначительно посмотрел на Юру:

— А ты говоришь шарлатанство. Ты смотри, какой размах, — присвистнул он. — Небось, мы с тобой у них не самые крупные клиенты. Так, мелочевка по случаю.

Юра не стал спорить. Решил — дальше видно будет.

С организационной частью то ли бизнеса, то ли науки здесь тоже все было на высоте. Когда массивные дубовые двери захлопнулись, впустив внутрь здания наших искателей приключений, они очутились в тщательно продуманном и организованном пространстве фойе института.

Смысловым центром помещения являлся небольшой, но с претензией на вычурную экзотичность, фонтан. Вода выделывала замысловатые кульбиты, и, приглядевшись, в ее прозрачности можно было без труда разглядеть диковинных пестрых рыбок. Все это аквавеликолепие обнимала флористическая композиция, составленная из живых тропических растений.

Слева от волшебного оазиса — живого напоминания о мифических садах Семирамиды — располагалась зона ожидания. Прозрачные столики из стекла окружали глубокие кожаные кресла, в них полусидели-полулежали посетители.

Правая часть помещения имела сугубо деловое предназначение. Что-то среднее между больничной регистратурой и reception в каком-нибудь бизнес-центре. Там сидели три милые девушки-администраторы, одна из которых, завидев новоприбывших, приглашающим и одновременно властным жестом приказала им подойти.

— Рады вас приветствовать у нас в гостях. Чем можем быть полезными? — произнесла она дежурную фразу, когда Парфен с Юрой приблизились.

— М-м, я, то есть мы, ну это… — что-то неопределенное замычал Парфен.

— Вы по вопросу блокировки? — подсказала ему опытная администраторша, охватывая посетителей цепким взглядом.

— Я, то есть мы, ну, в общем, да, — растерянно согласился Парфен, доселе в жизни не видавший такого великолепия и такого обходительного к себе обращения.

— Заполните, пожалуйста, нашу анкету. Это можно сделать вон там, — она указала куда-то позади себя. — Там вы найдете образец. Не спешите. Отнеситесь к этому серьезно. Ваша анкета — исходный материал, на основании которого мы определим дальнейшие совместные действия для наиболее эффективного решения вашего вопроса. Когда заполните документ, нажмите большую черную кнопку «Вызов», к вам подойдет специалист компании и проинструктирует что делать дальше.

«Вон там» оказалось чем-то вроде стеклянной колбы огромных размеров. В «колбе», как это место определил про себя Юра, были впаяны в пол стол и два стула, тоже из стекла. На столе лежала бумага с напечатанной однотипной анкетой, в стол был вмурован шелковый белый шнурок, заканчивающийся стеклянной ручкой.

— Ишь ты, какая предусмотрительность, — Парфен повертел в руках ручку, — эта незамысловатая деталь интерьера его очень удивила. — Если у них даже ручка шнурком к столу привинчена — значит и в делах порядок. — К подобным неожиданным выводам Парфена Юра уже начинал привыкать.

Содержание анкеты было изложено на шести страницах и состояло из двух основных разделов.

Первый был построен по автобиографическому принципу, в нем клиент с педантичной последовательностью и в мельчайших подробностях должен был без утайки изложить весь своей жизненный путь с момента зачатия его матерью и до настоящего момента. Именно с момента зачатия! Этот вопрос был сформулирован следующим образом: «Владеете ли Вы какими-либо сведениями, о том, как протекала беременность Вашей матери? Происходили ли в этот период ее жизни экстраординарные ситуации, которые могли иметь особенные последствия, как позитивного, так и негативного характера для вашей семьи и для вас лично?»

Кроме характеристики материнской беременности с точки зрения психологии и социальных условий, предлагалось, по возможности, предъявить Институту карточку ее беременности, из которой специалисты Института могли бы почерпнуть сведения об особенностях протекания этого процесса. И так далее и тому подобное, все, что клиент знал о себе сам, или, когда речь шла о раннем детстве, что о себе слышал от других.

Вопросы второго раздела должны были раскрыть специалистам, в руки которых клиент вверял свое тело, его душу. То есть, все видимые и невидимые аспекты ее жизнедеятельности, большинству которых клиент до момента его попадания сюда или вовсе не придавал никакого значения, или самое незначительное. Например, он должен был в подробностях рассказать про все свои стрессы и знакомые ему страхи; вспомнить всех недругов и обидчиков, описать свои с ними отношения сейчас; изложить историю первой любви и то, чем она закончилась; передать свои ощущения сдачи экзамена при нулевой готовности к нему; рассказать подробности сексуального фиаско; сообщить обо всех своих изменах жене или мужу. В общем, Юре и, в особенности, Парфену, при его бурной биографии, предстояло провести в прозрачной колбе не один час.

Так и вышло. Все события своей жизни в социуме и ее невидимые духовно-нравственные аспекты Юра изложил в течение получаса и теперь терпеливо ожидал, пока Парфен, низко склонившись над анкетными листами и крутя в непривыкших дубленых руках ручку, составит подробный отчет о своем замысловатом жизненном пути.

3. Апостолы

Изрядно заскучав после полуторачасового ожидания, Юра решился на авантюру. Заметив в колбе еще одну, совсем неприметную дверь, он, шепнув Парфену, чтоб не уходил без него, шмыгнул в нее. Основное назначение двери, через которую они попали в колбу, направленные администраторшей, заключалось в том, чтобы впускать в это странное помещение посетителей из внешнего мира, а эта — другая дверь — имела, судя по ее расположению и слабым попыткам замаскировать, другое предназначение. Она вела во внутренний коридор института. Абсолютно обычный коридор, по обеим сторонам которого были двери с прикрепленными на них табличками, как в любом административном здании.

Интуитивно Юра понимал, что он здесь находится до первого человека, которому попадется на глаза. Прикинуться служащим было нереально. Он осмотрел себя: клетчатая красно-синяя рубаха, затертые джинсы и кроссовки. Было сразу понятно, что здесь он случайный человек, который непонятно чего ошивается в лабиринтах институтских коридоров.

Тут ему повезло. Одна из дверей оказалась чуть приоткрытой, и из нее раздавался громогласный голос. Осторожно заглянув, Юра увидел классическую аудиторию, какие бывают во всех вузах. Огромное помещение было наполнено людьми, тихо внимавшими громогласному голосу. Присмотревшись, Юра увидел, что голос принадлежал крупному мужчине лет шестидесяти с седыми растрепанными волосами. На его бледном лице щетинились торчащие по-рачьи, усы. Сделав паузу и отпив глоток воды из стоящего перед ним стакана, седовласый продолжил свое обращение к аудитории:

— Господа, помните о том, что любое видение в состоянии сна является прямым продолжением работы человеческой мысли в состоянии бодрствования. Подчас каждому из нас во сне открываются такие факты или идеи, которые не теряют своей новизны и после пробуждения. Часто именно во сне мы получаем подсказки, ответы на мучившие вопросы, в отдельных случаях это может быть даже развернутое руководство к действию. Я хочу вас спросить, дамы и господа, о чем это нам говорит? Нуте-с, нуте-с, кто у нас самый умный и самый смелый? — при этом добродушном вопросе профессорские очки как бы самопроизвольно сползли на кончик тонкого длинного носа, а брови высоко поднялись над глазами неприкрытыми стеклами очков.

Аудитория дышала единой грудью: коллективный вдох, общий выдох и снова повторяла эту дыхательную гимнастику, но при этом молчала. Профессор и себе вздохнул и изготовился вещать дальше, как тут из седьмого ряда встал здоровенный детина и провозгласил:

— Это значит, профессор, что во время сна наша душа покидает тело и летит на совещание к самому Богу, ну, или к его заместителям — архангелам. Некоторые же теологи утверждают наличие у каждой души двух закрепленных за нею советчиков: от светлых сил и от темных. Как бы там ни было, ответы, идеи или факты, как вы изволили выразиться, профессор, они получают из этих метафизических источников.

— Таким образом, — подхватил профессор, оживляясь, — студент Добронравов пытается сказать нам, что существование мира, находящегося вне пределов наших трех измерений, не только существует, но и тем или иным образом вторгается в нашу действительность. И не только вторгается, но и осуществляет кураторскую функцию, руководит нашими действиями и поступками. Но давайте-ка, господа студиозусы, заглянем еще дальше. Логическим окончанием нашего бренного пути является какой акт? — и, не дождавшись ответа, безапелляционно, как некую открытую им лично тайну, произнес: правильно, господа, — смерть. Это значит, что рано или поздно все мы осуществляем переход из одного состояния в другое. Из жизни — в смерть. Из одного измерения, известного нам своими законами, — в другое, неизвестное, но, как только что сказал студент Добронравов, реально существующее. Этот факт уже давно доказан, сегодня мы его принимаем как аксиому.

Но что же нас там ожидает, господа? Если законы нашего мира и законы этой terra incognito отличаются кардинально? А судить нас там будут уже не по нашим, известным, и, в общем-то, принятым большинством, законам, а по неизвестному нам кодексу. И что, господа, служит критерием наших проступков и определяемой мерой наказания за оные? — голос профессора креп и разносился по аудитории бурными звуковыми амплитудами — это наши страхи. Любой наш маленький проступок, не говоря уже о больших грехах, сопровождается страхом покарания за него. Но ирония вершителей наших судеб заключается в том, что не обо всех наших страхах известно даже нам, их обладателям, а они про них знают все. Кто же передает им эту важную информацию? Кто этот предатель, что в свое время выдает каждого из нас с головой и потрохами на Страшном суде? Не удивляйтесь, господа, но этот самый предатель сидит в каждом из нас, он или, вернее, она есть основа нашей сущности. Эту субстанцию мы называем душа. И каждый раз, когда во сне она, вопреки нашей воле, посещает недоступные нашей биологической оболочке сферы и держит там очередное совещание — мы теперь знаем: в этот неподконтрольный нам момент она совершает очередное предательство по отношению к нашему телу. Так что же делать, господа?

Рад вам сообщить, что наука сегодня нашла ответ на этот вопрос. Наука научилась «трясти» душу и требовать у нее отчета обо всех ее похождениях и закулисных переговорах. И сегодня я от имени НАУКИ готов вам с гордостью объявить: теперь нас на мякине не проведешь! Ибо предупрежден — значит вооружен. Сконструированный коллективным гением специалистов — представителей различных научных направлений от теологии и оккультизма до космической механики — аппарат «Сон-Нейрон — 3000» дает надежный отпор незваным судьям после нашей биологической смерти. Теперь любой из нас может быть абсолютно спокоен: каждому воздастся по заслугам — изживший себя архаизм — остаточный пережиток всех без исключения религиозных культур — уже не нависает над нами дамокловым мечом покарания. Сегодня этой страшилкой, которой несколько тысяч лет от роду, — уже не напугаешь даже многогрешного старца на смертном одре.

Конец ознакомительного фрагмента.