Обжигающий след. Потерянные

Анна Невер, 2023

Быть рядом с любимым, но не иметь возможности коснуться. Смотреть, но не в силах сказать ни слова. Что это, как не насмешка злой судьбы?..Тиса и Демьян – потерянные. Для мира, для судьбы, и друг для друга. И пока они пытаются найти дорогу к самим себе, некто таинственный собирается отнять у них будущее, призвав в подмогу безглазую свору невиданных существ.

Глава 1. Дом Отрубиных

Ноябрь, 9023г. от сотворения Хорна.

Орская губерния, г. Оранск

Почтовая карета, растопырив колеса от тяжести поклажи, свернула на Бережковую улицу. Особняки здесь отличались благородной статью, высотой до трех этажей, искусной резьбой оконных наличников и росписью парадных дверей. Фасады смотрели не абы на что, а на речной канал, разделяющий улицу вдоль на две части. В просвете каменных балясин темные воды Патвы двигались с обманчиво ленивым течением, увлекая с собой следы поздней осени — сопревшие бурые листья кленов и кустарников барбариса в тонюсенькой ледяной корочке первых заморозков.

На этой улице, возле одного из особняков и остановилась карета, чтобы расстаться с одним из пассажиров. На сей раз — девушкой. Под холодным моросящим дождем она приняла у ямщика саквояж и неповоротливую клетку с голубями. Почтовая повозка покатила дальше. А девушка с минуту оглядывала трехэтажный особняк с мезонином, перед которым оказалась. Широкий фасад в тридцать окон украшали два ряда изразцов. Деревянный резной подзор окаймлял свес кровли. Крыльцо основывали не две, как у особняка увежского градоначальника, а четыре колонны: каменные, не деревянные. Они же держали на себе широкий балкон, густо оплетённый диким виноградом. Вероятно летом, когда зелень покрывала голую лозу, хозяева радовались возможности посидеть в ее тени на свежем воздухе и насладиться видом канала — удивительной реки в каменном футляре.

Тиса какое-то время медлила. Затем изгнав с лица растерянность, решительно направилась к решетчатым воротам, которые оказались не заперты, просто прикрыты. Пройдя по мощеной дорожке мимо палисада, девушка поднялась по парадной лестнице. На звук колокольчика поразительно быстро распахнулась дверь. На пороге возник не молодой, но еще довольно бодрый привратник в оранжевой ливрее без одной пуговицы на выпяченной груди. Он окинул оценивающим взглядом Тису, заглянул за спину девушки, обозрел пустую дорожку к дому, поджал губу, — и все в пару секунд. Потом вытянув руки по лампасам, он коротко поклонился, блеснув лысой макушкой:

— Чем могу быть полезен, сударыня?

— Добрый день. Простите, — Тиса улыбнулась как можно приветливей. — Могу я видеть Марью Станиславовну Отрубину?

— Осмелюсь спросить, по какому вопросу?

Девушка составила у ног клетку, вынула из кармана пальто бумагу.

— У меня письмо от ее двоюродного брата Нестора Христофоровича Обло, из Ижской губернии. Но мне надо передать его лично.

— Ижской? — удивился привратник, на миг растеряв официальные пафосные нотки. Он обернулся и позвал: — Эй, Прошка, возьми у барышни ношу. Сюда, пожалуйте, сударыня. Прошу обождать, о вас доложут-с.

Вслед за рослым пареньком-служкой, Тиса ступила в сумрачную, богато обставленную парадную, где перед трюмо с огромным круглым зеркалом сняла перчатки и шляпку. Откуда-то вынырнула девушка с двумя тощими косицами за плечами. Она окинула гостью любопытным острым взглядом, шмыгнула курносым носом и забрала у пришедшей пальто.

— Гришка, кто там? Посыльный?! — по лестнице с изящными бронзовыми перилами, ведущей на второй этаж, торопливо спускался пожилой мужчина в тяжелом длиннополом халате с соболей оторочкой по вороту. — Давай его сюда!

— Лев Леонидыч, прошу простить, но это не посыльный. Это гостья из Ижской губернии! — отчеканил привратник, вновь выправив осанку. — У нее письмо от вашего шурина к ее милости.

Мужчина остановился и нахмурился, слепо щуря глаза на стоящую в сумраке парадной девушку. Тиса произнесла торопливо приветствие по всем правилам этикета, склонила голову.

— Уф… — запнулся хозяин дома. — Добро пожаловать, барышня. Жена будет весьма рада, — выдавил он из себя подходящую к случаю фразу. Совершив сей великий подвиг радушия, Отрубин тут же забыл о пришедшей. — Гришка, если появится посыльный из «торжка», пусть живо поднимается ко мне в кабинет. Понял? — хозяин развернулся и бодро зашаркал парчовыми тапочками — теперь уже вверх по лестнице.

— Как не понять, ваше благородие? Сразу же отправлю к вам-с. Не извольте сомневаться, — поклонился слуга уже опустевшей лестнице.

Спустя пять минут ожидания в парадной, Тису пригласили в малую гостиную.

Входя вслед за Афоньей в комнату, девушка подумала, что уменьшительный эпитет совершенно не подходит этим хоромам. Малая гостиная Отрубиных оказалась в три раза больше ее домашней в Увеге. Стены обиты голубой тканью с нежным цветочным узором. Тяжелые шторы окон подпоясаны шнурами с тяжелыми кистями. На стенах пейзажи в золоченых широких оправах. На полосатом диванчике с фигурными деревянными подлокотниками полулежала в рюшах пеньюара Марья Станиславовна — обладательница пышной, словно раздувшееся на опаре тесто, фигуры, и белой, точно мука, кожи. Лицо ее дышало умиротворением. Компанию Отрубиной составляли две тетушки в одинаковых накрахмаленных голубых чепцах. Они были похожи друг на друга, как родные сестры — обе сутулые, с вытянутыми постными лицами, обе близоруко щурились — одна на спицы с вязанием в руках, вторая на страницы раскрытого томика стихов.

— Когда звезда во тьме засветит, — услышала Тиса заунывный невыразительный голос чтицы. — Приди ко мне моя любовь, Чтоб мог лобзать я твои плечи, Чтоб стан твой гибкий видеть вновь.

Создавалось впечатление, что горемыка-любовник из последних сил молил деву о свидании. В довершение еще и простыл, так как четверостишие завершилось сотрясающим гостиную чихом.

Появление Тисы лишь самую малость оживило женское общество. Отрубина подмяла подушку локтем и оглядела вошедшую без особого интереса, помаргивая, будто спросонья. А компаньонки оторвали носы от вязания и книги.

Тиса коротко представилась женщинам, и протянула письмо хозяйке. Марья Станиславовна донельзя медлительным движением белых пальчиков, усеянных перстнями, надорвала бумагу, вынула письмо из конверта. Чтение короткой записки заняло целых пять минут. В ожидании компаньонки вытянули шеи, словно две подслеповатые гусыни.

— Ах, Нестор, — наконец, протянула Отрубина, откладывая листок. — Право слово, я едва помню своего двоюродного брата. Мы были сущими детьми, когда виделись в последний раз. Такой милый мальчик, он не расставался с сачком все лето, ловил всяких букашек, сажал их в баночки. Жаль, отбился от семьи, выбрав себе это жуткое странное занятие и не менее странное место для проживания, уж простите за прямоту, милая.

— Что за занятие, матушка? — полюбопытствовали «голубые чепцы».

— Чин судейства в пограничном поселении.

«Ох-ох» — закачали головами компаньонки, но как-то вяло.

Тиса представила Нестора Обло с сачком, гоняющимся за бабочками, и усмехнулась по себя. Да, теперь он не букашек сажает в баночки.

— Но я его понимаю. Наши увлеченья — наши крылья, — протянула хозяйка странным гнусавым голосом, — в полете обретаем счастья миг! Это из пьесы «Орив». Неужели не слышали о подобной? О, Единый, о чем это я? Конечно, бедняжка никогда не была в театре.

«Ох-ох», — «Голубые чепцы» снова пришли в движение.

— Но в вашем городе есть хотя бы клуб, дорогуша?

— Нет, ваша милость.

— Как печально, — к непробиваемому умиротворению в лице матроны все же добавилась толика жалости.

— Прискорбно, — эхом вторили Отрубиной компаньонки.

Тиса до сих пор и не подозревала, что, оказывается, так жестоко была обделена. Но решила не рассуждать на эту тему, а дождаться решения хозяйки по поводу просьбы в письме. Но, по-видимому, Марья Станиславовна Отрубина не торопилась в этой жизни ни в одном деле.

— Вы играете на музыкальном инструменте? Или поете? — продолжала она пытать гостью.

Тисе пришлось признаться, что эти таланты обошли ее стороной. Наверняка такие ее ответы приведут к тому, что все же придется искать съемное жилье, как и предполагала изначально. Возможно, к лучшему. Все же такой пышный дом вызывал у нее стесненность.

— Уж лучше вашей Лизоньки, никто не поет, матушка, — подала голос одна из компаньонок. — Ее голосу позавидовал бы и соловей.

— Моя дочь и в самом деле великолепно музицирует, но, к сожалению, редко когда пребывает в подходящем настрое, — благодушно произнесла Отрубина. — Очень жаль, что вы не музицируете. Тогда, быть может, м-м… вы почитайте мне сонет. А то Есения уже устала.

Смиряясь с чудачеством хозяйки, девушка присела на край кресла и приняла из рук компаньонки томик стихов.

— Отсюда, — пальцем показала нужную строфу женщина.

— Твой дивный лик в вуали ночи, Я не устану созерцать, И твои губы, носик, очи, И твою грудь, и твою стать…

Тиса читала, и не могла отвязаться от мысли, что поэт явно стремился разобрать свою избранницу на мельчайшие части, а затем каждой отдельно написать по оде.

Отрубина откинулась в подушки и закрыла глаза.

— Она читает лучше, чем ты, Есения.

Компаньонка обижено чихнула.

— Фоня, отведи гостью к Рине, передай ей, что я велю выделить комнату. И пусть затопит баню, — обратилась хозяйка к служанке, что ожидала распоряжений у двери гостиной.

— Я бы не хотела стеснять, — призналась Тиса.

— И не стесните, — зевнула в кулачок Отрубина. — Если будете вести себя тихо и лишний раз не станете попадаться на глаза его милости. Лев Леонидыч очень занятой человек. Очень. Последний месяц он даже ни разу не был в театре.

Компаньонки округлили глаза. Неслыханная самоотверженность главы дома вселяла в них благоговейный страх.

— Ступайте, милочка. Думаю, вам не терпится передохнуть с дороги, — закончила хозяйка. Тема успела утомить благодетельницу.

Тиса искренне поблагодарила. Приятно, что она избежала досадных расспросов о своей жизни, и том, что за дела привели ее в этот город. В глазах компаньонок читалось любопытство, однако саму Отрубину не интересовала подобная сторона жизни нежданной гостьи. Позже она поняла, хозяйке дома просто скучен любой разговор, не касающийся литературы, музыки или иных искусств.

Выйти из гостиной так просто не удалось. Сначала из коридора послышался детский визг и топоток, и через миг в гостиную юркнула взъерошенная палевая кошка и нырнула ужом под хозяйский диван. «Голубые чепцы» испуганно охнули. Следом за домашним питомцем вбежал ребенок лет трех, оглядев с хулиганским видом гостиную, бросился к дивану. Сходу плюхнулся на живот и пополз под материнский свисающий с дивана подол. Застав на месте пятнистую беглянку, малыш пронзительно завизжал от радости.

— Санюшенька, не кричи, заяюшка, — Отрубина свесила руку, желая коснуться белокурых кудряшек. Но малыш увернулся из-под руки матери, настырно пытаясь выудить из-под дивана кошку.

В дверях гостиной появилась запыхавшаяся старушка в переднике. Косынка съехала с ее макушки, седые волосы всклокочены.

— Ох, Марь Станиславовна, стара я уж для салок-то. Не поспеваю. Лизочек тихоней росла, а этот кубарь, да и только. Ни чуточки не усидит на месте! — нянька проковыляла к малышу, держась за поясницу. — Саняша, иди ко мне, голубчик. Матушка отдыхает.

— Пойдите в сад, Дося, — предложила Отрубина. — Санюше полезен свежий воздух.

— Как полезен, ох, как полезен! — оживились компаньонки. Похоже, они знали, что значит — Санюша в гостиной. Тиса улыбнулась одним уголком губ.

На миг всех оглушил победный клич мальчишки, которому удалось-таки ухватить кошку за хвост. Без боязни оказаться оцарапанным, мальчик вытащил животное, и с радостью притянул его к себе. Кошка упиралась всеми четырьмя лапами в живот малыша, но это не спасло ее от жарких дружеских объятий.

— Котя! — умиленно улыбнулся мальчишка. Затем снова взвизгнул — «котя» не оценила безмерной любви к собственной персоне и предприняла отчаянный рывок к побегу. Тщетно.

— Сыночек, у матушки виски уж гудят, — Марья Станиславовна положила ладонь на лоб. — Пойди, родной, погуляй с нянечкой в садочке. Пойди, мой ангел.

— Никачу!

Что было дальше, Тиса наблюдать не стала. Ей в самом деле не терпелось отдохнуть, но еще больше — попариться в бане, чтобы, наконец, почувствовать себя человеком, а не замызганной дорожной кладью с обмятыми боками, которую две недели трясло на ухабах от яма к яму. Поклонившись хозяйке дома, она покинула гостиную и последовала коридорами за худосочными косицами горничной. Фонька оказалась молчаливой лишь до первого вопроса. Потом же с удовольствием рассказала гостье, в каком крыле располагаются хозяйские покои, где столовая, банная, уборная. Экономка — Рина Степановна рослая женщина с невероятно прямой спиной и широкими плечами, восприняла приказ хозяйки с невозмутимостью часового на посту. Она не высказала ни слова недовольства, впрочем, как и благожелательности. Откуда бы? Новый рот в доме, нежданные заботы, дополнительные затраты.

Комната, в которую определила Тису экономка, располагалась в левом крыле, на третьем этаже в самом конце коридора. Она была свободнее, чем ее родная в Увеге, но при всей своей вылизанной чистоте и заправленной без единой складочки кровати — безликая, хотя все необходимое, и даже больше, если принять во внимание писчий столик, здесь имелось. Пришел Прошка с ее вещами и сгрузил саквояж и голубиную клетку на домотканый половичок у двери. Тиса дождалась, пока останется одна и закрыла дверь комнаты. Прислонилась к ней спиной и вздохнула. Она все никак не могла уяснить, что все происходит с ней наяву. Что теперь она будет жить у незнакомых людей, обретаться в чужих стенах, спать не в собственной кровати. Девушка подавила в себе внутреннее отторжение к окружающей обстановке, и подошла к окну. Не все так плохо. Вот, например, вид из окна весьма любопытный — на улицу с речным каналом. Да и вообще. Когда она еще побывает в таком большом городе? Интересно будет погулять по его улицам.

Внутренние уговоры подействовали несколько однобоко. Она вспомнила дом и снова затосковала. Отец, Камилла, Агап, Ганна и все-все. Сейчас она бы обняла даже Цупа как родного. Но, увы, они далеко. Она сама по собственной воле покинула их.

— Ничего, — прошептала девушка. — Я сделаю то, ради чего сюда приехала, и вернусь домой. Может статься еще, что профессор Мо Ши меня не примет, и я вообще здесь не задержусь. Но лучше, если бы принял и за пару недель обучил основным правилам обращения с даром.

В частности, ее очень интересовало, как избавиться от нахальных, самовольно вламывающихся в ее мозг, видений одного конкретного человека.

Да. Она уже не желала полного освобождения от дара, как раньше. Почувствовала, что значит — всегда иметь возможность «видеть» близких людей, находясь хоть за сотни верст от них. Вот и сейчас, стоило подумать об отце, как туман уж дразнил ее, трепеща белесым лоскутом пред внутренним взором. Прилечь на идеально заправленную кровать Войнова не решилась, и прошла к козетке, где и расположилась, не сказать, что очень удобно, но вполне сносно. Хоть на минуточку взглянуть.

Туман радостно потянулся к ней бесплотными лапами. Окутал, словно шелковый кокон куколку шелкопряда, бережно покачал в своих объятьях. И, послушно схлынул. Площадь наполнял мерный топот выполняющих пробежку солдат. Подразделения огибали гору обломков у основания обрушенной оружейной стены, и леса приставленные к оной. Трое каменщиков трудились над зияющей дырой в кладке.

–…спору нет. Но тогда как быть с покупкой лошадей, Лазар?

Отец повернул голову, и Тиса увидела Кубача. Шевельнулись губы и родной голос ответил:

— Купим, когда «убыточные» деньги придут.

— Как пить дать, не дождемся, — фыркнул в длинные усы Кубач. — Будто ты их не знаешь?

— Главвэй Демьян Невзоров заверил, что возмещение будет.

— Да-а? — удивился Кубач. — Он так и сказал? А когда, не уточнил? Ну, коли так, то авось и пошевелятся. Хотя, даже с пинком, помяни мое слово, хорошо, если к весне очухаются, да пришлют кого к нам.

Разговор продолжился, и Тиса какое-то время еще слушала родной голос, затем вынырнула из видения.

Слава Единому, отец в порядке, в отличие от нее. Имя вэйна, произнесенное отцом, вновь заставило вспомнить того, кого она пыталась забыть. Настроение тут же сползло к ножке козетки, а из горла вырвался вздох. И все же усилия последних недель не прошли даром — она уже не чувствовала себя абсолютно несчастной, как раньше, и даже в какой-то мере с благодарностью и смирением начала воспринимать прочно залегшую на дно сердца боль. Тиса поднялась с козетки, прошла к саквояжу и раскрыла его. Разложив в шкафу свои немногочисленные вещи, она аккуратно вынула со дна сумки тяжелую толстую книгу. Возможно, кто-то удивился бы тому, что молодая женщина, вместо дополнительных пар платьев, туфель и чулок, потащила в дальний путь пудовый философский трактат об истине. Любая нормальная девушка предпочла бы книге одежду. Но она себя к нормальным давно не причисляла.

Тиса обняла трактат, и прижалась к ребру обложки подбородком. Так случилось, что за последние недели эта книга стала для нее фундаментом морали, в которой к ее радости исключались любые лазейки для помилования лжи. Тиса поглаживала старый переплет, читала постулаты об истине и свидетельства губительности кривды, и чувствовала, как выстраиваются в упорядоченную цепь ее смятенные мысли. Уходят сомнения в правильности принятого решения, поднимается со дна души, задремавшее было, праведное негодование. Сейчас даже читать не пришлось, все нужные строки всплыли в памяти.

Девушка, не выпуская из рук трактат, уверенно легла на кровать. Давешняя боязнь вымять покрывало бесследно исчезла.

Рич, Агап. На этот раз она пожелала увидеть их.

Нос защекотал запах дезинфицирующего раствора, которым Глафира мыла половицы в лечебном корпусе военной части. В старческих руках зеленела закупоренная пробкой бутыль с настойкой. Заскорузлые пальцы приклеили к стеклу бумагу с надписью «Настой каштановый от кровесгущения».

Лекарь оторвал взгляд от бутыли, и Тиса увидела Рича. Сумрак приемной не сумел скрыть блеск черных глаз юного оборотня.

— Я хочу найти наш табор, дед Агап, — произнес мальчишка. — Раз они не возвращаются, я сам их найду! Я теперь здоровый, я уже не маленький.

— Но и не взрослый, чтобы одному шастать по империи, — проворчал старик.

— Я ведь через лес, никто и не заметит. Вы же отпускали же меня с Тисой Лазаровной?

— Так то ж с Тисой, — не сдавался Агап. — Одного не пущу, и даже не думай сбежать, уши откручу, не посмотрю, что оборотень!

Мальчишка повесил нос. И Тиса почувствовала, как лекарь беззвучно вздохнул.

— Ладно, будет тебе кручиниться. Придумаем что-нибудь, поедем вместе, коли придется, но одного не пущу, — уже мягче произнес старик, и ободряюще сжал плечо мальчишки ладонью. Улыбка ребенка стала ему наградой.

Тиса очнулась от видения как раз вовремя. В дверь стучали. Случилась радость —

ее приглашали в банную.

***

После парной Тисе удалось заснуть на пару часов. Усталость одолела. И если бы не стук в дверь, то девушка проспала бы до самого утра, блаженствуя от того, что, наконец, лежит с вытянутыми ногами. В тесной почтовой повозке о таком удовольствии можно было только мечтать.

Хозяева приглашали на ужин к шести часам.

Отказаться Тиса не решилась. Пришлось со вздохом вставать, расчесывать еще не до конца просохшие спутанные волосы, затем собирать их в тугой узел на затылке, и закреплять шпильками и лентой. С одеждой мороки получилось не меньше — длинная юбка и блузка, которые она посчитала нужным надеть, выглядели настолько измятыми после саквояжа, будто ими конопатили сруб вместо пакли. Поиск гладильни в незнакомом доме занял время, оттого явиться вовремя к ужину она не успела.

Когда Тиса переступила порог столовой, за большим овальным столом уже сидела знакомая ей компания. Во главе хозяйская чета Отрубиных. Марья Станиславовна, необъятно-благодушная. По правую руку от нее ее благоверный супруг терзал ножиком свиную отбивную. Компаньонки — Есения и Оливия бодро жевали, где-то растеряв былую вялость. С противоположной стороны стола восседал на высоком деревянном троне Санюша. Он дрыгал ножками, вертелся и удивительным образом не падал. Как позже выяснилось, стульчик имел вэйновский наклад — с него невозможно было упасть. При малыше хлопотала седая Дося. Нянька прибаутками уговаривала ребенка открыть ротик, чтобы успеть всунуть в него ложку овсянки.

Впрочем, в столовой имелось и новое лицо. Девушка лет восемнадцати, необычайно красивая. Она сидела по правую руку от его милости. Точеный профиль, розовые чувственные губки. Светлые локоны гордо покоились на высокой груди и отливали золотом в ровном свете дюжины вэйновских свечей, наполняющих настольный канделябр. Красавица имела схожие черты лица с хозяйкой дома. И такую же белую, как у старшей Отрубиной, кожу — но, в силу молодости, еще гладкую и буквально излучающую здоровье. Тиса с сожалением подумала о том, что она сама никогда не выглядела настолько свежо.

— Вот, Лёвушка, это та девушка из Ижской губернии, о которой я тебе говорила, — Марья Станиславовна медлительным движением руки указала на опоздавшую к столу Тису. — Она поживет у нас.

Отрубин приподнял бесформенные брови, оглядел девушку с высоты своего положения и, так и быть, снисходительно кивнул.

— Полагаю, девица из приличной семьи? — спросил он, накалывая на двурогую вилку кусок отбивной. Тиса скорее угадала вопрос по губам, чем услышала.

— Можешь не опасаться, дорогой. Из вполне приличной, — ответила ему супруга, в полный голос, отчего его милость поморщился. Недовольство супруга Марья Станиславовна даже не заметила. — Тиса дочь капитана военной части, очень ответственная и благовоспитанная девушка. Присоединяйтесь к трапезе, милочка, не стесняйтесь.

Войнова вежливо улыбнулась. Приметив свободный прибор за столом, девушка опустилась на стул рядом с Есенией. К ней тут же подоспел с соусником слуга в белом накрахмаленном переднике и предложил откушать гусиный гуляш со спаржей. Тиса не стала упираться.

— Думаю, Лизоньке не помешает общество сверстницы, а то она уже совсем замолевалась в красной гостиной, — продолжала невозмутимо Отрубина. — Прости меня, моя душечка, — обратилась она к дочери. — Я безмерно люблю живопись, ты знаешь. Картины Розе, Ляпинского, Букина восхитительны. Когда я посетила музей Ладыни, это было истинное наслаждение. Какая «компузиция», какая утонченность мазка…

Далее последовало отступление в историю искусств. Компаньонки даже жевать перестали, рты раскрыли. Дося могла бы и им положить по ложке овсянки, те бы даже не заметили. А ведь действительно интересуются, подумала Тиса, и только они, пожалуй. Молодая Отрубина скучала, поглядывая в окошко, и разве что только не зевала. А отец семейства будто что-то подсчитывал в голове, кусал губы и давил вилкой горошины в салате.

— Не обессудь, детка, — Марья Станиславовна вернулась к тому, с чего, собственно, начала. — Все же я считаю, игра на пианино у тебя получается гораздо лучше, нежели молевание.

«Детка» нахмурила брови, изобразила выражение непонятого таланта на лице и заявила, что намерена дописать задуманный этюд, во что бы то ни стало. Просто, она еще не нашла нужную «компузицию».

— Вот Николка до сих пор кораблики клеит из дощечек в кадетском училище. Пятнадцать лет, а все, как младенец, — фыркнула Лиза. — Ему вы ничего не говорите, даете столько денег, а он их на всякие шалости изводит.

— Твоему брату не выбирать себе партию в ближайшие сезоны, — отец семейства отвлёкся от подсчетов в уме и поддержал жену. — Матушка права. Тебе нужно реже проводить время за рисованием, и больше бывать в обществе.

— Не сомневайтесь, Лев Леонидыч. Лизочек составит самую лучшую партию! — заговорили на удивление складно компаньонки, словно репетировали неделю. — Как иначе-то? На последнем приеме у мэра наша красавица произвела такой эпфект! Не успели и в залу ступить, как все танцы разобрали нетерпеливые кавалеры.

— Надеюсь, из приличных семей кавалеры?

Тиса мысленно улыбнулась. Похоже, его милость живота не жалеет, радеет за благопристойность окружения дочери.

— Богатые женихи, — закивали «чепцы». — Молодой баронет Рыков, граф Озерский, купец Ладушев. Мэр Проскулятов аж три танца просил.

— А этот, как его, м-м, беспорточник этот, Лыков, больше не докучает тебе, Елизавета? — отец семейства поднял воинственно вилку.

— После того дня, как ты его взашей велел спустить с лестницы, я его больше не видела, — безразлично дернула плечиком красотка.

Удовлетворенный ответом, Отрубин опустил вилку.

— И пусть более не показывается на глаза, наглец. Неслыханная самонадеянность! Удумал, голь бескарманная, руки благородной барышни просить. Нос не дорос!

— А мне этот благочинник напомнил одну картину Розе из музея, — протянула Марья Станиславовна. — Юноша с гончей, называется. Одно лицо, право слово. На плечах накидка тигровая, на голове берет с фазаньим пером.

Отрубин закатил глаза. Лиза сдержала смешок салфеткой.

— А вы должно быть замужем, Тиса Лазаровна? — спросила Оливия, обратившись к приезжей.

Надежда Войновой просидеть незамеченной до конца трапезы потерпела крушение.

— Нет.

Тиса поймала на себе довольный взгляд хозяйской дочки — не ей одной отдуваться за вечер.

— Но вам же уже больше двадцати? — подхватила разговор Есения.

— Мне двадцать шесть.

От красноречивых взглядов из ряда — «бедняжка, наверняка, так и останется в старых девах» — в горле застрял кусок лепешки. Даже Лев Леонидович не удержался, чтобы не покачать головой. Слава Единому, вскоре разговор снова вернулся к Николеньке. Отрубины ждали сына из училища домой на Сотворенские каникулы и готовились к встрече.

Ужин завершился громким выступлением Санюши — мальчик стал плеваться в няньку кашей и требовать, чтобы его спустили со стула. Сие стало благословенным освобождением от затянувшегося застолья.

Перед уходом в «будуар» Марья Станиславовна объяснила Тисе, что завтраки хозяевам в этом доме подаются каждому в свои покои. Ей же, чтобы позавтракать нужно будет спуститься на кухню. Войнова услышала, как Лев Леонидович велел дочери показать «гостье» дом и объяснить местные порядки. Впрочем, не заметив воодушевления на лицах обеих девушек, милостиво разрешил отложить ознакомление до завтра.

Тиса сбежала в свою комнату и восприняла тишину, как блаженство. Она думала, что унесётся в объятья морфея, стоит ей лишь доплестись до кровати, но ошиблась. Погасив вэйновскую свечу — да, в этом доме не скупились на освещении — Тиса устроилась под одеялом. Сон задерживался. Впечатления этого дня вкупе с составлением плана на завтрашний помучили ее уставший мозг еще час.