Потерянное ищут во тьме

Анна Мистунина, 2023

В этом краю не шумят деревья, не поют птицы, не звенят ручьи. Только сухие колючки, только серое небо, только лай Дикой Охоты за спиной. Сюда приходят в темную ночь души. Здесь легко сдаться и погибнуть. Но если все-таки пойдешь вперед, примешь помощь Друга, разглядишь за тучами путеводную звезду, – можешь найти ответы. И вернуть себе силу, любовь и свет. Свое забытое имя. Свою заблудшую душу. Но хватит ли тебе смелости?

Глава 2. Шаман

— Ты можешь спать здесь, если хочешь. Но в доме тебе будет удобней.

Она сама не заметила, как задремала прямо на земле под голодными взглядами стаи. Сдалась усталости, потеряла бдительность и не заметила чужака, пока он не заговорил.

Месяцы скитаний научили ее одному. Живое — опасно. Человек, зверь, любое существо из тех, что водятся в этом странном месте. Двуногие мужского пола опасны вдвойне: им всегда недостаточно просто и честно тебя сожрать.

Ни драться, ни даже просто встать она уже не могла. Лишь вытащила и беспомощно выставила перед собой нож.

— Он тебе не понадобится, — сказал мужчина. — Не бойся меня.

Голос у него был похож на клубок шерстяных ниток. Мягких коричневых шерстяных ниток. Забавно, подумалось ей, какая чушь лезет в голову за минуту до смерти…

— Я тебя не трону. Ты в безопасности. Ты — правда — в безопасности.

Она слышала слова, но смысла в них не было. Безопасность не для таких, как она, не для такого места, как это. Для достойных, любимых, чистых. Там, где солнечный свет, и зеленая трава, и крепкие стены, доверие и тепло, и нитки, да, шерстяные нитки.

— Ййя…

— Иди сюда.

Он забрал нож, оставил ее беззащитной. Поднял на руки — под спину и под колени, как носят невест в кино. Понес. Наклонившись, вошел в темноту и тепло, в запах очажного дыма. Опустил на мягкое и прошептал:

— Спи.

Она просыпалась и снова засыпала, тонула в слабости и забытье. Приходила в себя, пыталась шевелить забинтованной ногой. Та болела, но не острой болью свежей раны, а так, словно прошло уже много дней. Протянув руку, находила у изголовья глиняную кружку, каждый раз теплую и полную. Горькое питье проваливалось в горло, и по телу проходила теплая волна, растворяя боль.

«Наркотик», — думала она, откидывалась обратно на меховое одеяло и уплывала в сон.

Однажды очнулась совсем. Боли не было. В кружке у изголовья оказалась чистая ледяная вода. Откинув одеяло, не увидела бинтов, не увидела и раны — лишь свежие шрамы алыми полосками тянулись от колена к ступне.

Был серый день, обычный для этой пасмурной страны. Она лежала на узком ложе, построенном, кажется, как гнездо, из веток и мусора. У дальней стены хижины — лучшего названия жилище не заслуживало — была еще одна такая же постель, а ближе к входу простая глинобитная печь с дымоходом. С дальней от входа стороны под круглым окном — что-то вроде низкого столика, полностью заваленного посудой и инструментами.

Возле столика прямо на полу сидел, скрестив ноги, хозяин дома. Он держал на коленях большой кусок меха и шил, ловко орудуя иглой и длинной ниткой.

Он был совершенно сед — борода и волосы, длинные, заплетенные в косу. Но крепок, как старый кряжистый дуб. Он носил штаны из грубо выделанной кожи и ветхую рубаху с неровно обрезанными рукавами. На шее висело ожерелье из чьих-то зубов, длинных и острых. От их вида заныли свежие шрамы на ноге.

Этот человек ее спас и вылечил. Она обязана ему — по меньшей мере благодарностью. Неприятное открытие для той, что уже очень давно обходилась без чужой помощи и собиралась обходиться впредь.

— Спасибо, — негромко сказала она.

Он повернул голову и улыбнулся:

— День четырежды умер и народился вновь, пока ты спала, Дева-Сбежавшая-От-Псов. Исцелились ли твои раны?

Она пожала плечами:

— Кажется, да.

— Это хорошо.

Он вернулся к шитью, как будто важнее этого занятия ничего не было — уж точно не девушка, за которой ему пришлось ухаживать четыре дня. Она ощутила, что краснеет, и спросила сердито:

— Кто ты такой?

Он рассмеялся:

— Кто я? О, я могу многими именами назваться и под многими лицами предстать, но будет ли что-то из этого мною? И да и нет. Зови меня Шаманом — сейчас мне по нраву это имя. А как называть тебя, дева?

Очень давно ее никто не называл по имени. Даже она сама. Она потянулась мыслью туда, в глубину себя, но именно там было больнее всего. До имени она не добралась. Не посмела.

— Я не могу про это вспоминать.

— Плохо, раз так. Но хорошо, что ты сказала правду. Я буду звать тебя Бегуньей, потому что мало кому удается уйти живым от Гончих.

Она вздрогнула — оскаленные пасти, кровь на клыках…

Конец ознакомительного фрагмента.