Зеркало смерти

Анна Малышева, 2008

Наташа возвращается в маленький подмосковный городок, чтобы принять наследство после погибшей сестры. Она – последняя из большой семьи, все члены которой умерли, один за другим, в течение нескольких лет. Старший брат погиб, свалившись в овраг, другого, таксиста, убил неизвестный пассажир, и вот, покончила с собой сестра. Наташа не может поверить в самоубийство Анюты. Та была вполне самодостаточным человеком, набожным, добрым, немного не от мира сего. Наташа выясняет, что после смерти сестры из дома исчезли деньги, а также то, что Анюта встречалась с неким мужчиной. Опросив соседей, молодая женщина окончательно убеждается в том, что вокруг творится нечто недоброе. И она все время ощущает на себе чей-то пристальный взгляд…

Глава 4

Она спустилась почти на ощупь, закрыв за собой чердачный люк. Постояла внизу у лестницы, держась за перила и прислушиваясь. Ей казалось, что если она опять услышит этот стук, то окончательно сойдет с ума. Но теперь было тихо.

Охотнее всего Наташа уехала бы в Москву, но поняла, что не дойдет до станции — ноги подгибались, ей едва удалось добраться до родительской спальни. Там она упала поперек кровати и закрыла глаза. Через неплотно пригнанные рамы до нее донесся голос соседки — та кого-то отчитывала на своем участке, в нескольких шагах отсюда. И это успокаивало — Наташа окончательно пришла в себя и даже слегка удивилась, почему испытала наверху такой мистический ужас.

Значит, придется провести ночь здесь. Одной. И дело не в том, что дом никогда не бывал так безлюден. И не в том, что она боялась одиночества. Но эти часы…

Отец сломал их в тот вечер, когда узнал, что жена не выживет, что осложнения после родов слишком серьезны, к врачу она обратилась поздно — мешали дети и домашние дела… И страшные боли, которые она молча перемогала последние полгода, означают не что иное, как близкую смерть. Он вернулся из больницы уже пьяным, дома выпил еще, а потом — так рассказывали братья — ударил пустой бутылкой по часам с кукушкой, когда им вздумалось заявить о себе в час ночи. На этом часе они и остановились. После похорон матери часы отнесли на чердак. Отремонтировать их никому и в голову не пришло — было не до того.

Наташа не помнила этой сцены — ей было всего три года, когда умирала мать, да и к тому же в час ночи она наверняка спала. Зато хорошо помнила кукушку — поиграть с этой птичкой, поймать ее в кулак было ее заветной мечтой. Но будучи девочкой послушной, она на это не решалась. Анюта и кукушки не помнила. Историю о сломанных часах сестры знали только со слов Ивана — тому было тогда уже десять лет и он присутствовал при всей сцене от начала до конца.

Шли годы, а часы так и оставались на чердаке. Сейчас Наташе пришло в голову, что, скорее всего, они не были безнадежно сломаны… А может, не были сломаны вообще — никто этого не проверял. От удара стрелки остановились, а внутри что-то хрустнуло — так вспоминал Иван. Дверца с кукушкой немного перекосилась и отошла в сторону, так что можно было разглядеть птичку. Часы наверняка можно было починить, но никто в семье не хотел их больше видеть, никто не скучал по жутковатой смуглой кукушке, грубо вырезанной из дерева.

— Боже мой, — Наташа перевернулась на спину. Теперь она глядела в потолок, широко раскинув руки на ватном одеяле. — Они пошли. Они даже показывают точное время.

Это пугало ее больше всего. Часы могли пойти сами собой от какого-нибудь сотрясения. Например, в них могла забраться мышь и толкнуть какое-нибудь колесико… Но самостоятельно подвести стрелки ни мышам, ни деревенским ходикам было явно не под силу.

Как давно они шли? Конечно, все время, пока она занималась уборкой. Если бы не включенный приемник, она услышала бы часы намного раньше. Теперь, закрыв за собой чердачный люк, Наташа не слышала ничего. Идут они еще или нет?

«Кто их мог завести? Кто их починил? Еще вчера они были сломаны, все в пыли, я же сама смотрела. Паша? Да он не умеет! Соседи? Глупость. Бродяга? Залез в дом и тайком починил?! Чего ради?»

Она еще раз прошлась по дому, заглянула в каждый уголок, в каждый шкаф. Никого не нашла, выяснила, что ничего не пропало, но это ее не успокоило. Ноги понемногу начинали ее слушаться, но стоило подумать о часах, идущих наверху, или взглянуть на закрытый чердачный люк, как ею снова овладевала слабость.

«Может, попроситься спать к соседке? — малодушно подумала женщина. — Конечно, меня пустят на одну ночь… Нет, стыдно. Подумают, что я боюсь спать одна. А я и в самом деле боюсь. В доме кто-то побывал с тех пор, как я ушла в библиотеку, ведь утром я не слышала никаких часов, а люк был все так же открыт. Каким образом сюда забрались? Дверь я заперла, замки неплохие — Илья постарался в свое время. Залезли в окно?»

Она старалась думать о простых, понятных вещах, отгоняя вопрос: кому и зачем понадобилось проникать в дом с такой странной целью, как починка часов?

Сейчас все окна были заперты изнутри на шпингалеты. Наташа запирала их, по мере того как мыла. Уборка была затеяна еще и для того, чтобы будущий покупатель дома остался доволен его видом, и хозяйка не хотела, чтобы через открытые окна снова налетела пыль. Забраться в дом после уборки не мог бы никто — для этого нужно было разбить стекло. Но были ли окна заперты, когда она вернулась домой?

Этого Наташа утверждать не могла. Они были закрыты, но заперты ли? Окон слишком много, она попросту не обратила на это никакого внимания, когда взялась за уборку. «Как уследишь за такими мелочами? — подумала она. — Пока был жив Илья, окна наверняка запирались, когда все уходили из дома. Он любил все прятать и запирать. А я как-то не обращаю на это внимания… Даже в Москве не запираю дверь днем — как в деревне. Паша меня за это ругает. Перед сном нужно проверить, хорошо ли я закрыла дверь…»

Она думала, что долго не заснет, но за день так устала и изнервничалась, что на нее сразу навалился глубокий сон — черный, глухой, без единого сновидения. Наташа проснулась лишь раз, от духоты. Выпила стакан воды, заготовленный возле кровати на тумбочке и тут же уснула опять, даже не вспомнив о своих вечерних страхах.

* * *

Разбудил ее стук в окно. Наташа села, ошалело прижимая к груди простыню. Было уже совсем светло. В окне маячила соседка, знаками показывая, что желает войти в дом.

Фигурой Елена Юрьевна больше всего напоминала связку воздушных шаров — огромных, средних и совсем маленьких. Шарообразно в ней было все — щеки, подбородок, плечи, грудь и живот. Даже глаза у нее были навыкате и походили на два крохотных голубых шарика. То была маленькая, необыкновенно деятельная женщина лет шестидесяти, установившая в своем семействе строгий матриархат. Она командовала мужем, своей волей выдала замуж двух дочерей, заставляла учиться в институте сына — сущего лоботряса, по ее собственным словам. Бережлива она была не меньше покойного Ильи, но в отличие от него, славилась своей отзывчивостью. Именно эта женщина чаще всех соседок появлялась в доме Лычковых, когда у них умерла мать. Она присматривала за детьми, готовила, стирала, возилась с Анютой. Благодаря ее заботам дети не выглядели покинутыми и запущенными сиротами.

Наташа отперла дверь, и связка шаров неторопливо вплыла в кухню.

— Ты что это мужу вчера не позвонила? — строго спросила соседка. — Он уж сам спозаранку звонит, спрашивает у меня, все ли в порядке?

Наташа ахнула:

— Забыла!

— Решила от него отдохнуть? — догадалась та, одобрительно осматриваясь по сторонам. — Убиралась вчера? Я видела. Правильно, нечего грязь разводить. Есть хочешь? Пойдем к нам!

Наташа отказалась. Она торопливо умылась в крошечной ванной, слушая, как Елена Юрьевна громко разговаривает с ней через дверь.

— Вот ты ко мне заходила, спрашивала насчет церкви. Я тебя не успела тогда спросить — что, какие-то деньги пропали?

«Ну, дает… — подумала Наташа, снимая с вешалки полотенце. — Прямо насквозь все видит! С ней нужно поосторожней. И зачем я вчера так откровенничала с Татьяной? Сама не понимаю… Можно ведь было намекнуть, а я все ей выложила, даже примерную сумму назвала. Как под гипнозом!»

— Так были какие-то деньги? — допытывалась соседка.

Наташе пришлось сознаться. Однако на этот раз она была намного сдержанней и на вопрос о сумме ответила, что точно ничего не знает. Точно одно — у сестры были кое-какие накопления, остались после Ильи, а теперь от них и следа не осталось. Этот ответ вполне удовлетворил соседку и в то же время встревожил ее.

— Так я и знала, ты зря спрашивать не станешь, — расстроилась Елена Юрьевна. — Значит, все-таки пропали деньги… Ты имеешь в виду те, которые она за машину получила?

— Те самые.

— И правда, — все больше расстраивалась та. — Анютка жила скромно, ничего себе не покупала, я ее даже ругала за это… Ходила в линялых тряпках, как старуха. Она бы всего не потратила.

Женщина нахмурилась и тут же возразила сама себе:

— Или потратила бы? Все-таки со смерти Илюши три года прошло… А продукты так подорожали!

Они сошлись на том, что Анюта вполне могла истратить на питание всю сумму, вырученную за «Жигули». О тайнике в часах Наташе рассказывать не хотелось. Соседка немного успокоилась.

— А я-то вчера все думала, почему ты меня спрашивала про деньги и церковь. С Анюты сталось бы все им отдать…

— А почему она вообще туда зачастила? — поинтересовалась Наташа. Она уже успела поставить чайник. Елена Юрьевна присела за стол, не сводя глаз с окна. Отсюда был виден край ее участка, и она, даже придя в гости, контролировала ситуацию у себя дома.

— Да, ты же редко приезжала, ничего не знаешь, — заметила она. Но в ее голосе не было упрека, скорее гордость. Соседка, та самая маленькая девочка, которая росла у нее на глазах, выучилась в институте и теперь живет в Москве. Татьяна вчера говорила то же самое совсем по-другому.

И Наташа узнала, что сестра впервые отправилась в церковь в ту роковую зиму, когда подряд потеряла отца и старшего брата. Семья не была религиозна, но крещены были все, так что девушка решила заказать панихиду.

— А после этого она туда зачастила. Сперва раз в месяц, потом — чуть не каждое воскресенье. Чаще не могла, потому что Илья не любил, чтобы она где-то шаталась. Ну а уж когда он умер…

Елена Юрьевна махнула рукой и таинственно добавила:

— И еще эта Танька из библиотеки… Скажу я тебе…

— А что она? — сразу насторожилась Наташа.

— У нее же младший брат — батюшка. А с Анютой она всегда дружила. Ну, одно к одному… Анюта тогда загрустила, с Ильей было невесело… Вот и стала ходить в церковь.

И авторитетно добавила:

— Я этого не осуждаю, хотя сама туда не хожу. Лучше церковь, чем что-то другое.

— Да, лучше, — машинально согласилась Наташа. Она думала о другом. Татьяна — ближайшая знакомая Анюты, о деньгах слышала впервые. Ее младший брат начисто отрицал факт получения каких-то денег от своей прихожанки. Но куда-то же они делись? Куда?

И тут она вспомнила о часах.

— Знаете, я вчера уходила из дома на несколько часов. Ко мне никто не заглядывал?

— Никого не видела. А что — ждешь гостей?

— Да нет, — замялась Наташа. — Наоборот — никого не ждала, а кажется, тут кто-то побывал.

На этот раз она решила ничего не скрывать. В вопросе о деньгах ее удержала от полной откровенности деликатность — не хотелось порочить невинных людей. А Елена Юрьевна выносила обвинительные приговоры, как дрова рубила — сплеча. Обвинить священника и его сестру в присвоении чужих средств было бы для нее пустячным делом.

Пожилая женщина переполошилась:

— Воры?!

— Да напротив… Ничего не взяли, а сделали кое-что полезное. Давайте поднимемся, я покажу…

Она уже не так сильно боялась того, что таилось на чердаке. Ее успокаивало присутствие этой женщины, которую она привыкла уважать и даже слегка побаиваться. С ней было не страшно. Елена Юрьевна, взбудораженная до предела, первой ринулась на чердак. Наташа дождалась, когда та откинет люк, и крикнула снизу:

— Входите, не бойтесь. Сейчас сами увидите.

И последовала за ней.

Елена Юрьевна стояла посреди чердака и удивленно озиралась.

— Давно я тут у вас не была, — сказала она, обводя взглядом стены. — Хламу-то, хламу… Повыбрасывать бы половину…

Она говорила еще что-то, кажется, спрашивала, зачем они все-таки сюда взобрались, но Наташа уже не слушала. Она видела и слышала только часы… Точнее, уже не слышала их, а только видела. Часы остановились и стрелки теперь показывали час. Ровно. Она сообразила, что это, должно быть, час ночи. Часы встали, когда она уже спала.

— Ну, так что ты хотела показать?

— Часы… — пробормотала Наташа.

— А что? — деловито спросила Елена Юрьевна. Подошла к ним и вдруг всплеснула руками: — Вот они где! Сколько лет я их не видела! Ведь это же их твой папаша разбил, когда узнал…

Она осеклась и продолжала более спокойно и печально:

— Их после похорон куда-то убрали… Я думала, выбросили, а они вон где… И даже время то же самое… Мне запомнилось, что они показывали час ночи. Даже не знаю, почему запомнила, ведь столько всего уже забыла!

Наташа, не отрываясь, смотрела на циферблат. Стрелки и впрямь оказались на тех же местах, на которых простояли тридцать лет. «Час ночи, — пронеслось у нее в голове. — Их разбили в час ночи, и они снова остановились в час… И тоже ночи. Что происходит? Шли они вообще или мне все это привиделось?!» Она была так растеряна, что сейчас не смогла бы ответить на этот вопрос. А соседка продолжала допытываться, что случилось.

— Ты, детка, говоришь, что тут кто-то побывал, так? Почему?

— У меня было такое впечатление, — нерешительно произнесла Наташа. — Дело в том, что когда я вернулась домой, часы почему-то шли… Показывали точное время — я нарочно проверила.

— Так они же сломаны!

— В том-то и дело… Я тоже так думала. Но они шли и тикали так громко, что внизу было слышно. Не знаю, как они тикали раньше, плохо помню… Из них даже кукушка попыталась выскочить — ровно в девять… Я чуть с ума не сошла!

Елена Юрьевна продолжала недоумевать. Она открыла переднюю панель и заглянула вовнутрь. Затем, отстранившись, показала Наташе скопище колесиков и рычажков:

— Да взгляни, как они могли идти? Тут половина деталей на дне валяется.

Наташа убедилась в этом, в свою очередь заглянув вовнутрь. Механизм был испорчен, на этот раз безнадежно. Но вместо того чтобы усомниться в собственном рассудке, она неожиданно обрадовалась.

— Я абсолютно уверена, что вчера они были исправны, — твердо сказала Наташа. — С этими повреждениями часы идти не могли!

— Ох, детка… — Теперь Елена Юрьевна казалась задумчивой. Она бросила в ее сторону косой взгляд: — Ты так думаешь?

— Разумеется! С ума я пока не сошла.

— И как ты все это объяснишь?

— Вчера кто-то их пустил. Кто-то или что-то — человек или механический толчок… Хотя, судя по тому как точно они шли, это был все-таки человек. А потом с ними что-то случилось. Может, механизм сам развалился, не выдержал нагрузки… Или их кто-то сломал?

Последняя мысль ее поразила. Ведь когда она спускалась вниз, часы шли! Значит, кто-то побывал тут еще раз? Когда она спала? Ее передернуло.

— А почему они показывают то же время, что раньше? — не отступала соседка.

— Случайно…

— Уж очень много случайностей! Случайно пошли, случайно сломались, да еще на том же самом месте… Знаешь, выбрось это из головы, — решительно посоветовала та. — У тебя сейчас других забот хватит. Спустимся… Нужно поговорить.

Она больше не желала слышать о часах, и Наташа бросила на них прощальный взгляд, последней спускаясь с чердака.

Чайник давно кипел, исходя паром и зловеще погромыхивая крышкой. Наташа налила чаю, предложила гостье печенья, но та от всего отказалась. Вид у нее стал чрезвычайно серьезный.

— Что ты собираешься делать с домом? — спросила она.

— Продавать.

Наташа сама не ожидала, что это слово вырвется так легко. Соседка даже вздрогнула. Несколько поколений Лычковых жили в этом доме. Его выстроил Наташин прадед, которого она знала лишь по фотографии. После его достраивал дед, затем дом достался отцу… Последние изменения внес Илья — он установил обогреватель для воды, покончил с печным отоплением и окончательно придал дому цивилизованные черты. Так или иначе, все поколения что-то делали для этого старого деревянного дома, и вот… Наконец он будет продан.

— Ты хорошо подумала?

У Елены Юрьевны даже голос сел — так она взволновалась.

— А что мне с ним делать?

— Могла бы жить здесь с семьей. Ребенку лучше на воздухе. Где вы в Москве обитаете?

Наташа назвала район, та поморщилась:

— Наверняка нечем дышать!

— Ну почему же? Мы с мужем довольны, и ребенок не болеет.

— Все это до поры до времени, — зловеще сказала Елена Юрьевна. — Значит, дом тебе не нужен… А кому продашь?

И Наташа поняла, что тревожило соседку. Окрестности давно уже стали заселяться состоятельными людьми, покупавшими сразу по два-три участка. Вокруг поднялись особняки — красивые и уродливые, двух — и трехэтажные. Таких соседей и боялась Елена Юрьевна. Она знала, что купив небольшой участок Лычковых, новые хозяева на этом не остановятся и непременно позарятся на ее владения, находящиеся рядом. И тогда может быть все что угодно — от простой соседской ссоры до настоящей осады с применением оружия…

— Покупатель-то есть? — допытывалась она.

— Пока нет. Да и документы еще не готовы, нужно будет все оформить… Думаю, это не быстро.

— До осени провозишься, и то если повезет. — Но в голосе не слышалось облегчения. — Столько бумаг нужно… Но все-таки, как ты будешь продавать дом? Через агентство или?..

— Лучше через агентство, — вздохнула Наташа. — Потеряю деньги, но зато избавлюсь от лишних хлопот.

Елена Юрьевна страшно расстроилась. Она заверила Наташу, что покупателей обязательно нужно искать самой. Большое дело — оформить бумаги! Лучше потерять время, чем деньги! Она говорила и говорила, постепенно все больше распаляясь, а Наташа, слушая ее, понимала истинное значение этих речей.

— Вы боитесь, что соседи будут неприятные? — прямо спросила она.

— И этого тоже боюсь, — призналась та. — А вообще, что впустую переживать?.. Будут ли еще какие-то соседи?

— Почему бы нет?

И соседка, таинственно понизив голос, заметила:

— Дом-то… Его не скоро продашь. Уж очень у него дурная слава!

Наташа сама удивилась тому, какую бурю чувств вызвало в ней это заявление. Только что она бесстрастно отреклась от родового гнезда. Явись перед ней покупатель — он бы завладел домом в тот же миг, как показал бы деньги. Разве этот дом дорог ей? О, не дороже того, что за него заплатят! Разве она оставила здесь дорогих людей? Все умерли. Но эта фраза… Такая странная, зловещая и пренебрежительная… Наташа возмутилась.

— Если его и купят, то разве кто-то со стороны, — продолжала соседка. — А местные — ни за что!

— В чем дело? — Наташа с изумлением услышала, что ее голос дрожит. — Это вы о чем?

— Деточка, да разве ты сама не понимаешь?

Елена Юрьевна говорила почти жалостливо. Но при этом глядела так пристально, что Наташе становилось все больше не по себе. Она настояла на объяснениях и услышала…

— Это с твоей мамы началось… Она умерла в двадцать восемь лет, совсем была молодая. Я-то еще раньше замечала, что ей нехорошо. А потом как-то столкнулись у колонки, она подняла ведро и вдруг согнулась. Я спрашиваю — что случилось? А она отвечает — не знаю, но кажется, мне конец… — Елена Юрьевна торопливо обтерла пухлые розовые щеки — говоря о смерти бывшей подруги, она всегда начинала плакать: — Как в воду глядела… Родила и вскоре умерла. Я же за вами маленькими ходила…

— Помню, — коротко отозвалась Наташа. Все, что касалось смерти матери, задевало ее очень больно. Иногда у нее появлялось ощущение виновности в том, что она ничего не помнит о материнской болезни. Как будто ее участие могло спасти мать!

— Потом папаша твой… — Елена Юрьевна продолжала плакать, но уже скупо, будто для вида. — Черт его дернул в речку нырять! Нашелся тоже, рыбак!

— К чему вы клоните? — не выдержала Наташа. — Они оба умерли своей смертью, как все люди умирают! Оба перед смертью болели! При чем тут дурная слава?!

— А Иван?

О нем соседка говорила в таких выражениях, что Наташа похолодела. Она впервые узнала, что смерть ее старшего брата долго и неоднозначно обсуждалась на Акуловой горе. От некоторых подробностей ей стало попросту страшно.

— Говорят, был пьян… — авторитетно высказывалась Елена Юрьевна. — А когда он не был пьян? Я его впервые застукала пьяным в шестнадцать лет. Отругала, по-матерински, да что толку — он с тех пор и не просыхал! Свалился, мол, с горы, разбил голову… Слушай, он на эту гору взбирался тридцать лет, и ничего! А тут вдруг на — упал! И как — все вокруг в крови, сам без сознания, встать не смог, позвать не смог… А на работе его приятели говорят, что Иван выпил не больше обычного. Во всяком случае, домой не на карачках пошел!

Наташа решилась ее перебить:

— Но ясно же — раз на раз не приходится! С горы можно свалиться и в трезвом виде.

— Ваню я знала, как тебя, — категорически ответила та. — Как бы он там ни напился — все равно пришел бы домой на двух ногах. А если был трезвый — тем более. А тут что? — И резко подвела черту: — Убили парня!

Наташа вскочила:

— Что вы говорите?!

— Да что есть. Что все говорят, — хладнокровно ответила та.

— Да было же следствие! Решили, что это несчастный случай!

— А где ты была, когда шло следствие? — парировала та. — Семейные дела решала, так? Замуж выходила? Ты хоть знаешь, что следователь говорил?

И Наташа узнала… Узнала, что дело закрыли только за недостатком улик, да еще потому, что никто не хотел возиться с несчастным алкоголиком. Иначе бы…

— Голова вся была разбита, и снег вокруг истоптан. Не Ваней истоптан, он и встать-то после такого удара не мог, — безжалостно говорила Елена Юрьевна. — Несчастный случай, скажешь? Убийство! Зачем, почему — непонятно, но ясно, что парня убили. Может, не так на кого посмотрел, может, не так ответил… Ты же знала его, он был такой… Вроде Анюты.

— Блаженный, — тихо добавила Наташа,

— Да не то! Слабый он был! Алкоголик! — отрубила та.

Наташа только развела руками.

— Одного я не понимаю — зачем было его убивать? — пробормотала она. — Зачем? Он и не дрался-то ни с кем, никогда…

— Вот из-за этого «зачем» и следствия не получилось, — отвечала Елена Юрьевна. — Денег при нем не было, на горе его знали как облупленного, — никто и проверять бы не стал. Он сам вечно искал, у кого занять. На работе ни с кем не поссорился… А вот, поди ж ты!

— И все считают, что это убийство?

— А ты поспрашивай.

Наташе вовсе не хотелось никого расспрашивать. Соседка изъяснялась с такой безжалостной лаконичностью, что все вопросы отпадали сами собой.

— Хотя о нем не очень-то говорили, — продолжала та. — Потрепались и забыли. А вот когда погиб Илья… Тут опять про Ивана вспомнили.

— Но ведь Илью убили на дороге, а не здесь!

— Ну и что? — отпарировала та. — Все равно, он отсюда.

— Если так рассуждать, мы далеко зайдем! — продолжала возмущаться Наташа. — Илья занимался рискованным делом, подвозил ночью неизвестных людей. Всегда был при деньгах. Известно же, что таксистов часто убивают!

Но Елена Юрьевна стояла на своем — это убийство не было случайным — и все тут!

— Его дружки живы-здоровы, ездят себе, заколачивают денежки. А Илья мертв! И убийцу не нашли! Не нашли даже ту парочку, которую он к себе сажал перед смертью!

Наташа решила не спорить. Это дело тоже кончилось ничем, и она подозревала, что раскрыть убийство, совершенное в ночное время, на обочине шоссе, было попросту немыслимо. Какие там могли быть свидетели? Ездят ночью немного, а если в машине у Ильи был погашен свет, то со стороны и вовсе нельзя было разглядеть, что творится внутри.

— А теперь вот Анюта, — безжалостно подвела черту соседка. — С чего она вдруг руки на себя наложила?!

— Вот и я бы хотела знать — с чего?

— А с того, что место у вас тут нехорошее.

Наташа хотела было возразить, что это предрассудки, но удержалась. Она слишком давно знала соседку и успела убедиться, что та, при всей своей практичности и здравом смысле, порой бывала до глупости суеверна. Она верила в дурной глаз, в порчу, в приметы, любила толковать сны и гадать на картах.

— Я же видела Анютку в огороде, — продолжала Елена Юрьевна. — Она копалась как ни в чем не бывало. А потом заперлась у себя и затихла… Мне бы раньше спохватиться, а я, дура, проворонила!

Она снова стала плакать. Наташа не выдержала:

— Чем бы вы ей помогли? Она проглотила столько таблеток, что через пару часов было поздно ее спасать.

— Это те самые, что твой Паша ей давал? — утирая слезы, уточнила соседка.

Отрицать было невозможно. Наташа неохотно кивнула. Она знала, что Елена Юрьевна мало что упускает из вида и наверняка запомнила, как после похорон Ильи зять угощал Анюту снотворным.

— Кто бы мог подумать, что она их сохранила, — тихо сказала Наташа. — А у нас из головы вон… Будь она в депрессии, мы бы, может, и спохватились… Но приезжали ведь, виделись… Все прошлое лето тут провели. Она вообще о смерти не думала.

— Следователь все искал записку, — вздыхала соседка. — Не нашел… Спрашивал меня, всех вокруг — что она говорила перед смертью, что делала, с кем виделась… Мы и сказать ничего не могли. Допытывался — может, к ней кто приходил?

— Никто, конечно?

— Никто. — Она осушила последние слезы скомканным в шарик платком. — А я, как увидела ее на постели, сразу подумала — проклятое тут место, нехорошее. Решила, что ты обязательно этот дом продашь, но кто купит-то? Здесь желающих не найдется.

После драматической паузы кухню огласил еще один тяжелый вздох. Елена Юрьевна, глядя в окно мокрыми глазами, предложила выручить соседку. У нее с мужем кое-что накоплено — хотят устроить сына по соседству от себя, тот как раз собирается жениться. Не хотелось бы выпускать его из виду — уж очень он еще несерьезен. К тому же невеста уже беременна, так что пойдут внуки, а дедушка с бабушкой хотят быть рядом… Так вот, они могли бы купить дом…

— Вы?! — изумилась Наташа. — Да вы же сами говорили… Только что…

— А мы священника позовем, — перебила та. — Сперва освятим стены.

— Вы же в бога не верите!

Та отмахнулась. Если она не бегает по церквям, это еще не значит, что она ни во что не верит. Так что думает Наташа?

Однако Наташа думала совсем не то, что желала ей внушить соседка. Все эти россказни насчет нехорошего места не внушили ей никакого доверия. Она даже удивлялась, слушая, как та плетет свою историю. Неужели ее считают дурой?

«Уж кто-то, а она не упустит случая ухватить лишний кусок, — думала Наташа, стараясь сохранять непроницаемый вид. — Решила заполучить дом по дешевке. Может, и насчет сына соврала — решила дешево купить, дорого продать. Противно слушать! И подумать только — ведь она была нам как родная мать! А вот, поди ж ты, своей выгоды не забывает…»

— Сами знаете, документы еще не готовы, — уклончиво ответила Наташа. — Сперва нужно с ними разобраться. И потом… Слишком рано мы об этом задумались. Даже сорока дней не прошло.

Елена Юрьевна смутилась. Она принялась уверять, что у нее и в мыслях не было кого-то торопить — просто хотела сделать предложение заранее…

— Какие между нами счеты, — повторяла она. — А я дам тебе хорошую цену!

— Я подумаю.

Этот неопределенный ответ не удовлетворил соседку. Вероятно, та сообразила, что перегнула палку, и внезапно заговорила о доме равнодушно, будто утеряв всякий интерес к делу.

— Сама понимаешь, нам этот расход не слишком нужен. Я просто подумала о сыне, потом о тебе… Так все и совпало. Если продавать — почему не продать нам?

— Елена Юрьевна, — перебила ее Наташа. — Если я захочу продать дом, то первым делом зайду к вам.

Ее холодный тон окончательно обескуражил женщину. Та замялась, пробормотала какие-то оправдания в свой адрес и неожиданно рассердилась:

— Да что ты подумала? Продавай, кому пожелаешь, или вообще не продавай! Неужели считаешь, что я решила на тебе нажиться!

— И в мыслях не было!

Та грузно поднялась со стула. Одутловатое полное лицо пошло пятнами — Елена Юрьевна была в бешенстве от того, что ее попытка не удалась. Если бы дело выгорело и дом был куплен за бесценок, она бы не нашла в этом ничего плохого, но теперь считала себя опозоренной.

— Хорошо же, — отчеканила она. — Надумаешь — заходи. Сама знаешь, я тебе всегда помогала. Могла бы и вспомнить… Да что там — кто помнит добро!

Наташа тоже смутилась. Теперь ей казалось, что она излишне резко оборвала эту женщину, которая когда-то столько сделала для всей осиротевшей семьи. Она попробовала ее удержать, но Елена Юрьевна подчеркнуто сдержанно попрощалась и покинула дом. Через минуту хлопнула калитка, соединявшая участки. Наташа только махнула рукой.

«Ну а что мне было делать? — подумала она. — Дать себя обокрасть только потому, что я кое-чем ей обязана? Она тоже хороша… Еще и обижается. Да ну ее! Наверняка больше никогда не увидимся».

И ей еще больше захотелось в Москву — к мужу, к ребенку, туда, где все ее любят, не ждут от нее никаких выгод.

«Уехать сегодня же? Но дело само не сделается, Елена Юрьевна права — нужно заняться оформлением документов. Голова идет кругом… И еще эти часы!»

Вспомнив о них, Наташа окончательно пала духом. Что же вчера произошло? Неужели, ей все привиделось? Ведь нынче часы выглядели так, будто были сломаны давным-давно. И стрелки стояли на тех же местах, как и прежде — соседка и та заметила. Но вчера… Что это было?

«А если впрямь видение? — испуганно подумала женщина. — Но со мной никогда такого не бывало! Конечно, я перенервничала… Только и думала о часах, о деньгах, об Анюте… Нет, не могло мне это привидеться! Как сказала Елена Юрьевна? Нехорошее место? Но кто может меня заставить повеситься или броситься в реку? Уж не место, во всяком случае! Тут нужно что-то посущественней! Но кто-то же заставил Анюту выпить упаковку таблеток…»

На улице стоял ясный день, бояться было нечего, но Наташа тревожно обошла весь дом, снова осматривая комнаты.

«Нет, лучше уехать! — решила она. — Потом вернусь с Пашей и мы уж вместе все решим. Ах, как нехорошо, у меня нет свидетеля, что часы шли! Но зато есть свидетель, что детали внутри не были выломаны. Паша видел это? Видел! А Елена Юрьевна может подтвердить обратное — там все разнесено в пух и прах. Кто-то же сделал это? Ведь не я?»

И тут ей вспомнилось, какими странными глазами смотрела на нее соседка, когда она ей пыталась втолковать, что часы недавно шли.

«Она посчитала меня сумасшедшей? Мол, сама пустила часы, сама сломала, сама себя напугала и все забыла?.. Может, потому и попыталась выцыганить дом? А что — с нее станется! Решила, что на меня можно нажать, и я сдамся…»

Наташа собрала сумку, в последний раз взобралась на чердак, еще раз посмотрела на часы, даже заглянула вовнутрь. Спустившись, закрыла за собой люк и прошлась по дому, пробуя, заперты ли окна.

Но окно в Анютиной комнате оказалось не запертым, а просто плотно прикрытым. Женщина машинально повернула шпингалет и вдруг остановилась, нахмурившись.

«В чем дело? Вчера вечером я все проверила — иначе не решилась бы уснуть. Окна были заперты, все до единого. Кто его отпер?» Наташа всмотрелась в подоконник и вдруг ей почудилось, что она различает на белой эмалевой краске след подошвы. Цветочная рассада под окном была слегка примята.

— Так. Ночью здесь кто-то был, — проговорила она вслух. И звук собственного голоса ее напугал.