Западня

Анна Малышева (2005)

Денег не хватает всем. Даже призракам, обитающим на сцене самодеятельного театра для подростков. Мистическая японская пьеса начала века обернулась кровавым абсурдом в нашей жизни: сестра убитой девушки согласилась стать приманкой для ее убийц, журналист исполнил роль сыщика, а скромный комендант общежития — талантливого режиссера-постановщика. А что же зритель? Ему досталась главная роль — беседа с собственной совестью. А денег на всех все равно не хватит никогда…

Глава 5

— Да, заходите. Что у вас с ногой? — поинтересовался следователь, увидев, как осторожно ступает эта девушка. Вызванная по делу Ватутиной свидетельница явилась без отговорок, в назначенное время. Она была первой свидетельницей, не считая, разумеется, родителей Ольги Ватутиной.

Наташа крепилась изо всех сил, но когда дотащилась до стула, у нее на глазах выступили слезы.

— Подвернула… Упала на сцене, — пробормотала она и криво, будто подломившись в коленях, уселась.

— Э, да что ж вы не сказали? — Оценил ее мужество следователь. — Мы бы к вам на дом приехали. Давайте знакомиться. Балакирев, Валентин Павлович. А вас, если не ошибаюсь, зовут Наташа? Можно и без отчества, я думаю.

— Ну, конечно…

— Так что вы ногу не лечите? С вывихом нужно лежать, я и сам вывихивал, знаю, какая это боль.

— А, все равно… Мне отсюда на спектакль, — обреченно ответила девушка. — Меня Ирина Сергеевна из дома забрала на своей машине. Сейчас ждет внизу.

— Это кто?

— Наша руководительница.

Следователь уже знал из показаний родителей Ватутиной, что та занималась в театре-студии «Жест». Адрес театра у него тоже был. Но он рассчитывал опросить всех актеров оптом, на репетиции, если удастся. Вызывать их сюда по одиночке… Наташа была исключением. Вчера оперативник передал ему координаты этой девушки и пояснил, что та вроде что-то знает о связях убитой. Будто этот факт сообщил опознавший тело журналист. То, что дознание, в сущности, началось еще до его участия, следователя не удивило. Беда была в другом — все эти факты, наводки, свидетели, которых ему тычут в руки прямо над трупом, часто оказываются пустыми номерами. Об этом журналисте ему также рассказывала мать погибшей. С ее слов он понял, что этот тип собственными силами искал Ольгу, параллельно с милицией. Это его тоже не очень обрадовало. Такие вечно суются под руку, а когда их не слушают — пишут донос начальству. А то и хуже — статейку в газету. Дескать, оперативники плохо работают, надо их поучить…

— А что же ваша руководительница — с такой ногой вас на сцену выпихнет? — Следователь рассматривал девушку. Держится скромно, вроде бы напугана, но не очень. Личико средней привлекательности. Ему как-то не верилось, что это — актриса. Скорее похожа на старшеклассницу или студентку. Этак из педагогического, что ли…

— Я сама обещала, что буду играть обязательно, — пояснила Наташа. — Меня некому заменить. Да я и не хочу, чтобы меня заменяли! Понимаете, роль у меня не главная, но очень важная… Я столько работала, и что же теперь — на пятом спектакле сломаюсь?!

Он налил себе и ей растворимого кофе. В ящике стола нашлась разорванная упаковка анальгина. Несколько таблеток уцелели, и он предложил их девушке:

— Примите. Что-то я не представляю, как вы будете играть. И так еле ходите.

Девушка смолчала. Она пила кофе без особой охоты — явно не решилась отказаться. Таблетку принимать не стала. Следователь поинтересовался, во сколько спектакль? В шесть. Ну, времени у них достаточно. И он предложил ей рассказать о своей подружке, Ольге Ватутиной.

Девушка не стала ходить вокруг да около, расписывая, как они познакомились, как дружили, как и почему разошлись. Она сразу взяла быка за рога и поведала о своей встрече с Ольгой десятого мая.

— Этот журналист, Михаил, сказал, что это очень важные показания, — добавила она.

«Опять журналист, — без особой досады подумал следователь. — Он не дурак, конечно. Но мог бы и не соваться». Он попросил подробнее описать машину, но девушка оказалась совершенно беспомощна в этом вопросе. Не могла понять, что такое бампер, с трудом сообразила, где кузов, а где крыло.

— Давайте тогда смотреть картинки, — со вздохом предложил Валентин Павлович. — Не вижу другого выхода. Сейчас пойдем посмотрим на компьютере модели иномарок… Э, да как же вы с ногой-то? Это на другом этаже, без лифта…

Однако Наташа, сжав зубы, отправилась опознавать модель машины на другой этаж. Следователь от души ей сочувствовал, а про себя восторгался: «Ну, я бы понял такую покладистость, будь она подследственной! Им деться некуда. А то простой свидетель, и вот — прискакала по первому зову на одной ноге. Все бы такие были».

Минут через сорок Наташа остановила свой выбор на «Опель — Кадете».

— Правда, тот был темно-синий, а этот на картинке — серый, — уточнила она.

— А декор салона? Не заметили? — поинтересовался следователь, отправляясь с девушкой в обратный путь. На ней лица не было от боли, и она тяжело опиралась на его руку. На этот раз Наташа не отвергла его помощь, — видно, ей стало не до церемоний.

— Нет, — пробормотала она. — Я взглянула и тут же отвела глаза… Темная обивка, кажется. Ой!

Подписав Наташе пропуск, следователь лично проводил девушку до крыльца. Увидел, как навстречу ей двинулась весьма колоритная личность — жирная карлица, в придачу горбатая. Когда карлица увезла Наташу, Валентин Павлович только головой покрутил: «Садистка! Девчонка еле по стенке ползает, а она ее на сцену… С этой надо подробней пообщаться».

Но общаться в тот день ему пришлось с другим, не менее колоритным персонажем — родным отцом Ватутиной. Ему звонили этим утром — вчера решили не сообщать такую новость на ночь глядя. Его адрес и телефон узнали от бывшей жены Ватутина. При этом Алла предупредила следователя — ее бывший муж попивает и в вечернее время может просто не понять, о чем идет речь. Его лучше доставать с утра. Однако к телефону Ватутина не позвали — сообщили, что он на работе.

Поехали на дом к Ватутину, благо он жил в том же Измайлово, неподалеку от РУВД. Номера квартиры в записке с адресом не значилось, следователь обратил на это внимание в последний момент. Не удивился — женщина была в растерзанных чувствах, могла забыть. Однако никакой квартиры у Ватутина и не оказалось. Здание, к которому подъехала машина, украшала черная табличка с надписью: «Общежитие». А телефон, который сообщила Алла, оказался телефоном вахты.

— Ватутин Степан Арсеньевич у вас проживает? — Следователь показал удостоверение вахтеру в пятнистой форме. Тот расплылся в злорадной и вместе с тем фамильярной улыбке:

— Так вы за ним? Что это он натворил, не секрет?

Оказалось — Ватутин живет здесь в комнате на первом этаже и числится среди обслуживающего персонала. Официально имеет профессию токаря, однако чаще возится с сантехникой — здание было выстроено в тридцатые годы, а трубы меняли в начале шестидесятых. Следователь отправился на поиски Ватутина — вахтер так поусердствовал, что даже выдал ему запасной ключ от комнаты токаря — сантехника:

— Либо он там валяется, либо где-то в подвале сидит. А может, ушел. Черт его знает! Вы его подовдите, сам явится.

Следователь прошел по длинному темному коридору. Его обогнал пухлый чернявый ребенок на трехколесном велосипеде. Велосипед на ходу неимоверно визжал и скрипел, так что скулы сводило. На кухне что-то шипело и шкворчало, запах был тошнотворный. Над сковородой суетилась миниатюрная вьетнамка в розовой маечке и блестящих лосинах. «Почему если кривоногая — то обязательно в лосинах? — меланхолично подумал следователь. — А местечко-то душистое. Аж голова кругом идет! Селедку она жарит, что ли?! Сплошной Вьетнам. Немудрено, что Ватутин спился, у этих всегда водка в продаже». Коридор упирался в заколоченную дверь — запасной выход, как значилось на треснувшей черной табличке. Комната Ватутина располагалась рядом с этой дверью.

Следователь постучал. От каждого стука хлипкая фанерная дверь содрогалась, будто ее выбивали. А выбивали ее, как видно, не раз. В конце концов, следователь заметил клочок бумаги, торчащий из замочной скважины. Развернул и прочел сообщение с ужасающими ошибками: «Преду в шесть». Время подходило к шести, но он мало надеялся на точность Ватутина. Отпер дверь, причем долго пришлось ловить бородкой ключа вихляющийся замок — тот заваливался то вправо, то влево.

Комната выглядела примерно так, как он и ожидал. «Алкогольный стиль» был выдержан до мелочей. Немытые лет пять окна. С внешней стороны — решетки. Ненужная роскошь — красть было нечего. Две кровати, одна без белья, другая с каким-то подобием одеяла. Стол — ничем, кроме мусора, не покрытая плита ДСП на четырех стальных ногах. Стенной шкаф без дверей, вместо них — веселенькая занавеска на веревочке. Он отодвинул занавеску, и ему чуть не стало дурно. Видимо, на одной из полок когда-то закончила свои дни селедка и труп никто до сих пор не прибрал. Пара стаканов, огромная черная сковорода, погнутые вилки, пожелтевшие от древности кеды, синяя рубашка, аккуратно сложенный пиджак, мочалка, воткнутая в банку с мыльной водой. Все вперемешку, общая стоимость имущества — рублей пять. Из остальных вещей в комнате фигурировали только окурки.

Он прошелся по комнате, отметил фотографию Ольги — без рамочки, пришпиленную булавкой к обоям. Снимок недавний, цветной, любительский. Ольга улыбалась, довольно натянуто, накинув на плечи какое-то диковинное красное одеяние. «Все-таки они общались». — Следователь остановился, разглядывая лицо девушки, но тут кто-то заскребся в дверь, и после недолгой борьбы с замком в комнате появился хозяин.

— А я тут в душевой был… — забормотал он. — Мне сказали — милиция?!

Балакирев подтвердил, что он и есть представитель закона. Представился, попросил разрешения взглянуть на документы. Ему предъявили потрепанный паспорт, и он удостоверился, что имеет дело с отцом Ольги. Это был тощий, изможденный человек с пронзительными, близко посаженными глазами. Он выглядел старше своих тридцати восьми — на вид скорее можно дать пятьдесят. Его огромные, темные руки свисали как неуклюжие клешни. Появление милиции его страшно встревожило, он выглядел пришибленным. Ему и в голову не пришло возмутиться, что в комнате хозяйничают в его отсутствие. У этого человека явно не осталось понятия собственности — слишком мало этой собственности у него было.

— Степан Арсеньевич, у меня к вам несколько вопросов. — Следователь вернул ему паспорт. — Да вы бы сели.

Это вежливое предложение напугало хозяина хуже прямой угрозы — тот даже отшатнулся:

— Да что случилось?! Я, кажется, ничего не сделал! И в субботу и вчера — был здесь, меня видели, все могут подтвердить… Я душ чиню уже неделю, мне некогда шляться! Вчера еще велик починил Махмудке. Выпил, лег спать. Ну и что? Пил у себя в комнате. Совсем уже… Кто милицию-то вызвал? Эта, наверное… Галина. Сама же пьет, уже все казенное белье пропила! Кастелянша с…ая!

— Да вы успокойтесь, никто не жаловался. Я по другому поводу пришел. Степан Арсеньевич, припомните-ка — вы дочку давно видели? — перебил его следователь. Тот заикнулся и умолк — такого вопроса явно не ожидал. Потом глубоко задумался. — Степан Арсеньевич, вы меня слышали?

— Да, сейчас. Видел, конечно… Только вот числа не вспомню… Между майскими праздниками и Днем Победы.

Следователь насторожился. Мать Ватутиной утверждала, что Ольга виделась с отцом два года назад — тот сам позвонил, очень просил о встрече, и дочь встречалась с отцом где-то в городе. Вернулась недовольная — тот пришел на свидание пьяный.

— Вы про какие праздники говорите? Про эти?

— Ну да. Про какие же? А что с ней? — забеспокоился отец. — Она же вернулась, так что же шум поднимать!

— А, так вы знаете, что дочка пропадала?

— Как не знать! Меня уж допрашивали.

— А где она была — знаете?

Ватутин отмахнулся:

— Ну, откуда… Взрослая уже. Наверное, парня завела. Она у меня красивая, вы видели? — И с гордостью показал на фотографию Ольги: — Вот! Она мне подарила. Вот как раз, когда сюда пришла.

— И больше вы не видели ее?

— Нет… Да что такое? — уже не на шутку встревожился Степан. — Вы только не впутывайте ее никуда, она хорошая девушка! Вы лучше мне скажите — если она что-то натворила — я сам ей хвост накручу! Отец все-таки! А этому чухонцу на нее плевать, я всегда Алке говорил!

Следователь решился:

— Степан Арсеньевич, я веду дело об убийстве вашей дочери. Убили ее вчера. Нашли в Измайловском парке. Мы пытались с вами связаться, но не вышло. Степан Арсеньевич! Вы понимаете, о чем я говорю?

Вопрос задавался не зря — виду хозяина комнаты был совершенно идиотский — нижняя губа отвисла, глаза сделались пустыми и мокрыми. Неожиданно он опустился на кровать и расплакался — сипло, сгорбившись, так что на худой спине под рубашкой обозначились все позвонки.

— Ой, я не могу! — как-то по-бабьи воскликнул он, поднимая мокрое искаженное лицо. — Олечка… Олечка… Родная… Дочечка моя…

Он долго не мог остановиться, да и не собирался делать усилие над собой. С ним случилась настоящая истерика. Следователь пытался воздействовать на него словом, принес ему воды с кухни. Ничего не помогало. В конце концов, вахтер, заметивший его в коридоре, дал дельный совет:

— А вы ему водки стакан налейте! Сразу захорошеет и разговорится!

— Вряд ли у него есть, — буркнул следователь. — А то бы уж выпил.

— А я ради такого случая найду. Эй, Люська! — Вахтер схватил за тощие плечи пробегавшую мимо вьетнамку. — Быстренько — чекушку! За счет фирмы!

Вьетнамка с ненавистью покосилась на него, однако вынесла из своей комнаты бутылку. Лекарство в самом деле произвело эффект. Степан Аркадьевич жадно выпил — без помощи стакана, просто содрав жестяную крышечку. Последние глотки делал уже будто через силу. Поставил полупустую бутылку на пол, закурил. Будто впервые увидел следователя:

— А… Чего вам?

— Помните, о чем мы говорили? — раздраженно спросил Балакирев. Он тоже закурил. — Вы должны нам помочь. Сами сказали — дочка была у вас в начале мая. Зачем она приходила? О чем вы говорили? Вспомнить-то можете?

Степан Арсеньевич жадно затянулся и аккуратно загасил окурок о подошву ботинка. Он действительно стал говорить отчетливей и чище. Пока Ватутин был трезв, казалось, что у него дефект речи.

— Зачем пришла? Денег просить! — выпалил он. — Подгадала к получке. Я регулярно зарплату получаю. У нас не задерживают.

— Зачем ей были нужны деньги?

— Ну, зачем? На что-то там… На туфли, что ли. — Он дернул щекой и достал из пачки еще одну папиросу. — Эта чухна разве даст девчонке на туфли?

— Вы про ее отчима говорите?

— Про него. Родной дочке — все что хотите! А моей — шиш!

— Это Ольга так сказала?

— А то бы я сам не понял! Я дал ей четыреста рублей. Больше уж никак не мог. Она сказала — отдаст, но я разве взял бы?! Никогда! Так и сказал — бери, это тебе подарок.

— Вы с ней о чем, кроме денег, говорили? — Следователь украдкой достал записную книжку и черкнул «400 руб. у отца на туфли. Туфли проверить». Тот этого не заметил. Глаза у него затуманились, он мял папиросу грубыми коричневыми пальцами. Молчал. Потом неожиданно всхлипнул, передернулся и закурил.

— Она посидела у меня… Недолго, правда. Жаловалась, что в институт трудно поступить без денег. Что в театре каком-то играет. Я еще хотел сходить посмотреть, потом подумал — ну его, не пойду… Только опозорю ее. Думаете, я не понимаю, что я ее позорю? Знаю! Такой папаша… Конечно, чухна куда как лучше. Тот непьющий, чистый такой… Как хряк-медалист. И такой же гордый. Я, мол, царь, вы все — говно! Фамилия у него знаете какая?

Следователь сказал, что знает. Он поинтересовался — не жаловалась ли Ольга на отчима. Может, были какие-то конфликты?

— Она не пожалуется, — нежно и слезливо произнес отец. — Она не такая… Была. А, черт!

Он допил то, что оставалось в бутылочке. Покосился на следователя:

— Погодите… Откуда у меня бутылка? Это я вашу пью, что ли? Ладно, я сейчас сбегаю, куплю…

Следователь усадил его на место:

— Потом купите. Все равно пить не буду, я на работе. Вы с дочерью часто виделись?

— Да нет… Совсем не виделись, — с прежней слезливой интонацией запричитал тот. — Ее против меня настроили. Алка и этот ее боров. Ну, конечно! Я ж по-немецки не умею… Куда мне!

В конце концов он довольно связно пояснил, что в начале мая дочка явилась к нему после двухлетнего перерыва. И кстати, просила ничего не рассказывать маме.

— Я и не стал бы. Что ж я буду своего ребенка закладывать!

— Ну а когда узнали, что дочь пропала, тоже не рассказывали?

— А какое это имеет отношение? — запутался он. — Она же не у меня пряталась. Да я и не переживал. Знал, что вернется.

— Почему же? Вот ее мать, например, переживала. Обратилась в милицию. И отчим переживал.

Ватутин взвился:

— Он-то? Хрен вам! — И тут же осекся, забормотал: — Господи, что же это… Родного ребенка убили… Я на похороны пойду! Пусть они что хотят говорят, а я пойду! Не имеют права запретить!

Он схватился за пустую бутылку и отдернул руку, будто обжегся.

— Я все-таки сбегаю, ларек тут рядом.

Следователь покачал головой:

— Так уж это необходимо? Лучше бы мне помогли, подумали. Вспомнили, о чем вам дочка рассказывала.

Тот мучился, ерзал на продавленном матраце, сжимая огромные темные кулаки. «Пустой номер, ничего он не вспомнит. — Следователь смотрел на этого человека без тени жалости. — Напьется, тут же забудет, что дочь умерла. Ну, подерется с кем-нибудь. Поплачет. Такому легче, чем трезвому. Лишний повод выпить».

— Ну а про своего парня Ольга рассказывала? — закинул удочку Балакирев. По личному опыту он знал — такие, взятые с потолка вопросы иногда мобилизуют память алкоголиков. Те зачастую не подозревают, что запомнили что-то, и без посторонней помощи им не справиться.

— Про парня? — глупо переспросил тот.

— Ну, у которого шикарная машина.

— Разве у него машина? — озадачился Степан Арсеньевич. — Не помню… Может, и есть машина. Она говорила, что торопится, что ей надо встретиться с каким-то другом. Потому и не стала долго сидеть.

Как ни бился Балакирев, больше ничего выудить не удалось. Он сунул блокнот в кейс и встал:

— Ладно, еще увидимся, я думаю. Если понадобитесь — пришлем повестку на вахту или позвоним… Кстати… Вы москвич?

— Мама из Загорска, а я москвич. — Хозяин тоже засобирался в путь. Он шарил по карманам, потом, опасливо взглянув на следователя, запустил руку под матрац. Извлек оттуда тщательно сложенную сторублевку.

— От себя же и прячу, — смущенно пояснил он. — Ну и от гостей. Тут всякие ходят.

— Что ж вы живете в общаге? — поинтересовался следователь, наблюдая, как Ватутин запирает свою капризную дверь. — Квартиру жена отняла при разводе?

— Ну, какое! — возмутился тот. — Алка хоть и стерва, но не настолько же… У меня после разъезда комната осталась. Хорошая комната.

— Пропили? — просто спросил следователь.

— Да как сказать… Вроде бы не пропил, а потерял. Прописал там одну бабу… Женился на ней. Надоело одному мыкаться. Да только какая она жена, так… Название одно! Не мог я с ней жить. Она меня не понимала. Нашел вот работу с жильем. Ничего… Живу. Меня тут временно прописали.

«Живешь, пока у тебя руки двигаются. — Следователь шел чуть позади Ватутина — тот шустро устремился к вахте, сжимая в кулаке деньги. — А когда совсем сопьешься — прямая тебе дорога в бомжи».

На вахте Балакирев немного задержался. Он спросил, фиксируют ли здесь гостей, которые приходят в общагу.

— А как же. — Вахтер с торжеством развернул журнал. — Обязательно. Данные паспорта, к кому пришел, сколько пробыл. После одиннадцати всех — вон. А то бы у нас тут пол-Вьетнама ночевало бесплатно.

— Поглядите, кто приходил к Ватутину где-то в первой декаде мая. Особенно гостей женского пола.

Вахтер ухмыльнулся и перелистнул несколько страниц:

— Женский пол к нему не ходит. Он уже не интересуется этим. Дружки бывают в основном. Хотя… Да, была тут девица какая-то. Интересная такая блондинка. Он говорил — дочь.

Ватутина Ольга Степановна посетила общежитие пятого мая, в половине седьмого вечера. Ушла через пятнадцать минут. И в самом деле, пробыла ровно столько времени, сколько нужно, чтобы занять денег. Следователь закрыл журнал.

Его помощник в это же время отрабатывал магазин «Коллекционные вина». Согласно показаниям Натальи Семеновой, именно возле этого магазина она видела Ольгу в синем «Опель-Кадете». Помощник опрашивал продавцов. Просил вспомнить клиента, у которого была такая машина. Показывал фотографию Ольги, картинку с моделью машины. Уточнял число — десятое мая. Время — семь часов вечера.

Одна из продавщиц — та, что продавала сигареты и сигары, припомнила, что вроде такая машина была. Ее-де привлекла громкая музыка с улицы. Музыка раздавалась из шикарной машины темного цвета. Черного или темно-синего — она сказать не может. Девушку в открытой дверце тоже не приметила.

— А водителя помните?

— На нем же не написано, водитель он или кто, — заметила девушка. — Может, зашел к нам… Откуда мне знать?

Неожиданно подошел охранник магазина:

— Слушайте, я тут вспомнил. После Дня Победы в магазине был один заметный мужик… Я на него обратил внимание — он еще баксы выронил возле кассы… Руку вынул из кармана, а деньги оттуда полетели. Сам подбирал, раскорячился над ними, нервничал. А на руке у него висел брелок с дистанционным управлением сигнализацией. Понятно, что от иномарки.

— От синего «Опеля»?

— Не знаю, не видел, на чем он уехал. Тут иномарок достаточно.

— Раньше его видели?

— Нет… Если и видел, то не часто. Постоянных клиентов запоминаю, я бы мог узнать.

Конец ознакомительного фрагмента.