Завтра ты умрешь

Анна Малышева, 2006

Что может быть невиннее, чем случайная встреча двух старых подруг? Что может быть интереснее, если одна готова говорить, а другая слушать? Молодая журналистка Ника узнает, что ее подруга Наталья вот уже пять лет служит компаньонкой у жены крупного банкира. Больше та женщина не общается ни с кем, даже с собственными детьми – она страдает душевным расстройством, и порой ведет себя странно… И поэтому ее нелепая, случайная смерть выглядит закономерной, и никто не стал бы искать виновных… если бы Ника не столкнулась с ней лицом к липу вскоре после похорон и не догадалась о том, что «банкирша», как и ее компаньонка, тоже работала по найму…

Глава 3

— И что?

— Да ничего! — Она понизила голос, хотя Олег вряд ли мог расслышать то, что говорилось в закрытой ванной комнате под шум льющейся воды. Ника бросила в ванну горсть ароматической соли, и в воздухе запахло лавандой. Она уселась на бортике поудобнее и прижала телефон плотнее к уху. — Я никого не сфотографировала, ничего не узнала и, честно говоря, ничего толком не поняла. Ясно одно — они не пустят к ней постороннего врача. Даже обсуждать этого не хотят. До ее личного врача дозвониться не могли, но скорее злились, чем паниковали.

— Какие таблетки ей дают? — взволнованно спросил Ярослав.

— Не спросила.

— Надо узнать. Ты говоришь, не заметила никаких странностей в поведении?

— Все бы так себя вели!

— И самого припадка не видела, знаешь только со слов подруги, что случилось?

— Да, к сожалению… А может, к счастью.

— Думаешь, у тебя есть шанс попасть туда еще разок?

Ника задумалась и поболтала рукой воду в ванне.

— Наверное, да. Я понравилась Ксении, а она, как ни странно, понравилась мне. Я так хотела у нее остаться подольше, что даже с мужем поссорилась! Мы до сих пор не разговариваем.

Вернувшись домой раньше обещанного и несказанно обрадовав этим Олега, Ника сухо дала понять, что изменила планы ему в угоду. Это было фальсификацией… И хорошей местью за его вспышку несправедливого гнева по телефону. Она подчеркнуто внимательно занялась ребенком, накормила, выкупала и переодела его, после чего заявила, что сама нуждается в ванне. Запершись, Ника набрала номер Ярослава и дала ему полный отчет о поездке. Сама она считала, что съездила неудачно, но он ее разубедил.

— Ты многого достигла, познакомилась, понравилась, теперь только не потеряй контакта! Я считаю, сегодня ты слишком легко сдалась и согласилась уехать. Можно было остаться!

— Я растерялась, — призналась Ника. — В другой раз не оплошаю. Ярослав, а что мы будем делать, когда выясним, что этот психиатр ее попросту эксплуатирует и калечит? Поднимем шум?

— А то нет? У меня есть связи на телевидении. Если там узнают про такую фишку, взвоют от восторга! Нужны только факты… Может, твоя подруга что-то не так поняла насчет врачебного наблюдения, и все под контролем, этот Генрих только курирует пациентку на дому…

— За пять лет у нее была возможность все понять ТАК! — возразила Ника. — Ярослав, прости, у меня набралась ванна, и я уже на ногах не стою.

Попрощавшись и пообещав форсировать ситуацию, она забралась в ванну и, вытянувшись в теплой душистой воде, расслабленно закрыла глаза. Прошедший день казался невероятно длинным, из него легко можно было сделать два обычных. Он и распадался на две части — привычную, московскую, и подмосковную, где все было тайной, заманчивой и пугающей. «Но разве я испугалась? — удивилась она слову, случайно пришедшему на ум. — Нет! Разве что под конец, когда уходила… Хотя как раз тогда пугаться было некого. Просто все в целом так подействовало… И мне ужасно не нравятся эти чучела зверей внизу! Среди них сам себя ощущаешь жертвой таксидермиста!»

«Кто ее муж? Пожалуй, это важнее всего, и Ярослав со мной согласен. Чем он занимается? Горничная говорит, он работоголик, не обращает внимания на быт. Таких легче легкого обвести вокруг пальца всяким проходимцам. Этот психиатр предложил снять с его плеч все заботы о больной жене, при этом замаскировав от окружающих ее состояние… И муж с радостью согласился! Уверена, он считает, что ему крупно повезло, и ни за что не согласится ссориться с психиатром. А тот, конечно, поставил условие, что других врачей к больной не допустят».

Ника ушла под воду с головой и полежала так некоторое время, слушая глухой шум в ушах.

«Чем больше думаю обо всем этом, тем ужаснее все кажется. Замкнутый круг. А как его прорвать? Наташа любит эту несчастную женщину, она добрая, решительная, трусостью в жизни не страдала, но и она стоит на том, что другие врачи не нужны! Вопрос номер два: кто таков на самом деле этот роковой Генрих? Лучше всего свести его с Ярославом, он быстро разберется, с кем имеет дело!»

Ника вынырнула, протерла глаза, быстро вымыла голову и встала под душ. Домашние дела, скромные, но неотложные, требовали ее участия, но весь вечер, стирая белье, стоя то у раковины, то у плиты, она думала о женщине, спрятанной от мира в загородном особняке, притаившемся среди вековых сосен. Она видела, как сгущаются сумерки вокруг неприветливого красного дома, как зажигаются окна в мансарде, как ровно шумят от ветра деревья, окружившие дом. Зажглись фонари на чугунных столбах, и на веранду с бокалом коктейля и сигаретой вышла высокая светловолосая женщина, уже нетвердо стоящая на ногах. Она видела, как мерцает, вспыхивая и тускнея, огонек сигареты, освещая грубоватое лицо Натальи, и это видение было таким ясным, что Ника застыла с ложкой в руке, забыв попробовать суп. Она никогда не тяготела к мистике, считая себя совершенно уравновешенным и рациональным человеком, и тем удивительнее была пришедшая из ниоткуда уверенность, что ее подруга сейчас стоит и курит на веранде.

— Что, так и будешь дуться? — донесся до нее голос мужа — как будто издалека. Ника очнулась и попробовала остывший суп. Он был безнадежно пересолен. «Мама сказала бы, что я влюбилась».

— Я спрашиваю, так и будешь играть в молчанку? — Олег заметно нервничал. — Из-за такой чепухи!

— Для меня это было работой, — сдержанно ответила она, принимаясь разбавлять водой пересоленный суп. — Мне надо было задержаться.

— Ну и задержалась бы! — бросил он. — Я-то думал, ты в гостях.

— А если бы и в гостях? Я не имею права поехать в гости?

Они никогда еще не ссорились по такому поводу, и муж растерялся, не найдя ответа. Свободного времени у обоих супругов было одинаково мало, так что у них не возникало вопросов, как и с кем его проводить. Они неизбежно отдавали его друг другу, жалея только о том, что мало бывают вместе… И вдруг один из них заявил о своих правах на самостоятельность.

— Хорошо, — наконец ответил Олег, и в его голосе звучала сдавленная обида. — Тогда я тоже буду брать отгулы от семьи.

— Я не возражаю.

— Только предупреждай меня заранее, а не ставь перед фактом, как сегодня! И что это за работа такая, хотелось бы знать?

Ника, отвернувшись к плите, только пожала плечами.

— Ты не скажешь? — окончательно обиделся муж.

— Сказать пока нечего, и кстати, во многом потому, что я там не осталась. Если хочешь провести журналистское расследование, надо забыть, что у тебя есть дом. — Она накрыла кастрюлю крышкой. — Может, это вообще не для меня… Ладно, если будешь смотреть телевизор, сделай потише, я ложусь спать.

Она быстро постелила постель и, лежа в темноте, слабо разбавленной светом ночника, снова попыталась представить себе особняк среди сосен. Теперь она не видела на веранде женской фигуры с сигаретой, все фонари, кроме одного, погасли, окна в мансарде были темны. Усиливался ветер, сосны шумели мощно и ровно, послышались первые шлепки крупных капель по вымощенной дорожке — начинался дождь. Здесь, в Москве, за окном ее комнаты стояла тихая ясная ночь, но за городом — Ника была уверена — уже вовсю шел дождь. Ее вдруг потянуло туда, потянуло с такой силой, будто здесь ее ничто не удерживало, будто здесь у нее не было ничего дорогого, ничего своего. Это чувство было настолько сильным и пугающим, что она вскочила и босиком подошла к кроватке, где спал сын. Алеша дышал спокойно и ровно, с забавной важностью оттопырив нижнюю губу и слегка чему-то хмурясь во сне. Ника склонилась, осторожно поправила одеяло и на цыпочках вернулась в постель. С кухни доносились приглушенные звуки телевизора — муж смотрел футбол. Она впервые легла спать, не пожелав мужу спокойной ночи, но самым странным было то, что это вовсе ее не мучило и не тревожило. «Неужели я изменилась? — спросила она себя, проваливаясь в сон. — Разве можно измениться за день?»

Ника уснула, не ответив себе на этот вопрос, и уже не слышала, как в комнату вошел муж. Он остановился у постели и некоторое время стоял над изголовьем, вглядываясь в лицо спящей жены. Только что, ища у нее в сумке таблетки от головной боли (Ника всегда носила их с собой), он наткнулся на цифровой фотоаппарат. Находка насторожила и озадачила его — жена никогда не фотографировала сама, при ее офисной работе это было совершенно лишним. Ника никогда не мечтала заниматься журналистскими расследованиями. Он всегда знал, во сколько она вернется домой, — за исключением трех дней в месяц, когда сдавался номер. Она была предсказуема, надежна, проста, как и вся их жизнь, налаженная методом проб, ошибок и взаимных уступок. Эта жизнь совершенно устраивала Олега и, как он думал до сегодняшнего дня, Нику тоже… И вдруг — ее внезапный бунт, беспочвенный, вздорный, ни к чему не ведущий…

— Ты всерьез решила стать вольным стрелком? — тихо спросил он, склоняясь над спящей женой.

Ответа не было.

* * *

Свет единственного зажженного фонаря не достигал веранды, окна охотничьей гостиной были темны, и потому женщина в мокром дождевике, взбежавшая на крыльцо, резко вскрикнула, чуть не столкнувшись с высокой фигурой, преградившей ей путь.

— А-а-ах! — она отшатнулась и едва не упала со ступенек.

— Что ты орешь? — женским голосом осведомилась напугавшая ее фигура. — Ксению разбудишь.

— Это ты! — отрывисто выдохнула Ольга, отбрасывая на спину полиэтиленовый капюшон и поднимаясь на веранду. — Зажгла бы свет! У меня чуть сердце не оборвалось!

— А кого ты ожидала увидеть? — Наталья чиркнула зажигалкой, и огонь на миг осветил ее полные губы с зажатой сигаретой. — В доме ты да я, да куча кошек… Ну и Ксения, конечно. Забор надежный, охрана не спит, мы здесь, как в сейфе! Нервы разгулялись, что ли?

— Можно подумать, ты спокойна! — огрызнулась Ольга, освобождаясь от дождевика и вешая его на перила веранды. — Дай сигарету. Смотри, какой дождь припустил! Наверное, начальство сегодня не приедет. Я спрашивала на вахте, им никто не звонил.

— Не приедут, и не надо, — Наталья поднесла ей зажженную зажигалку. — Кому они тут нужны?

— Тебе точно не нужны! — язвительно заметила горничная, раскуривая сигарету. — В таком виде лучше им на глаза не попадаться!

— А что они мне сделают? — В голосе Натальи зазвенел лихой пьяный вызов. — Уволят?

Она засмеялась и, выставив руки под дождь, набрала в ладони воды. Плеснув ею в разгоряченное лицо, женщина заговорила уже спокойнее:

— Они отлично знают, что тогда устроит Ксения, так что мне на их ругань — тьфу!

— А на себя тебе тоже — тьфу? — укоризненно ответила Ольга. — Послушай, это же происходит на моих глазах, вот уже пятый год! Ты спиваешься!

— Глупости! — Наталья тряхнула мокрыми волосами. — Пара коктейлей от скуки, это не называется…

— Не пара!

— А ты считаешь?

— Да! От скуки! — парировала Ольга. — И честно тебе скажу, я давно уже гадаю, кто из вас двоих первой финиширует — ты или Ксения!

— Что ты имеешь в виду? — Голос Натальи заметно сел — то ли от волнения, то ли от сырости.

— Иногда мне кажется, что сумасшедшая — ты и кончится тем, что тебя упекут в дурку!

— Бред! — Наталья окончательно протрезвела. Протянув руку, нащупала на стене выключатель, и под сводами веранды зажегся розовый фонарь, свисающий на длинной бронзовой цепи. — Иди к себе, не зли меня!

— А ты не приказывай! — резко ответила горничная. — Тебе, конечно, разрешено все, но ты здесь пока не хозяйка! Ты знаешь кто?

Наталья побагровела и сдавленно выговорила:

— Раньше думала, что знала! И кто же я?

— Шутиха, приживалка! Живая игрушка, вот кто! — Ольга повысила голос, бесстрашно встречая ее яростный взгляд. — И пьешь ты потому, что знаешь это! И хотя твердишь на всех углах, что любишь Ксению, сама ненавидишь ее!

— Врешь! — вскрикнула Наталья. Голос внезапно сорвался, и она хрипло закончила: — Ты завидуешь, и все!

— Чему? — с деланной жалостью ответила горничная. Ольга держалась спокойно, явно наслаждаясь бессильной злобой противницы. — Посмотри, что с тобой стало за пять лет! Я помню, какая ты пришла, а вот какой ты уйдешь, если вообще уйдешь? Ты же стала ее тенью! Ты без нее никто!

— Неправда! — прохрипела Наталья. — Уйду, когда захочу, хоть сейчас!

— И поедешь в свою однокомнатную квартиру в Королеве? И будешь проедать сбережения? То есть пропивать, — беспощадно уточнила Ольга. — Да ты там и дня не выдержишь, запросишься назад!

Повисла пауза, во время которой слышался только ровный шум дождя да тяжелое дыхание Натальи.

— Думай лучше о себе, — наконец посоветовала она. — Мы тут все в одной лодке.

— Не совсем! — не сдалась Ольга. — Я-то работаю, так же, как работала бы в другом месте. Мне все равно, за кем убирать — за банкиршей, за актрисой, за сумасшедшей… Грязь везде одна и та же. Я продаю тут свое время и свои руки, а ты?

— Да что на тебя нашло? Пять лет молчала и вдруг заговорила!

— Слишком долго молчала! Не знаю, как ты, а я точно уволюсь! Ненавижу этот дом! Мне все кажется, что кто-то бегает по темным комнатам и прячется, как только включишь свет… И знаю ведь, что это кошки, а мне все чудится, будто кто-то другой!

— Ну и кто из нас сходит с ума? — поинтересовалась Наталья. Она хотела прибавить что-то еще, но в этот миг обе женщины разом повернулись в сторону парка. Оттуда послышался шум приближающейся машины. В свете фонаря мелькнул небольшой автомобиль, показавшийся черным, и скрылся за углом дома. Шум мотора стих, громко хлопнула дверца, и женщины переглянулись.

— Генрих!

— Наконец-то! — Ольга набожно перекрестилась. — Беги к нему, скажи, чтоб сразу шел наверх!

— А куда он пошел, по-твоему? С бокового входа — прямо в мансарду. Наверное, Михаил Юрьевич его вызвонил.

Недавние враги, разом сплотившись, приняли заговорщицкий тон. Они перешли в гостиную, где Ольга сразу принялась разжигать камин. Наталья, устроившись в кресле и утопив ноги в медвежьей шкуре, позволила себе заметить, что она бы ни за какие деньги не стала изображать Золушку ради того, чтобы Генрих смог выкурить трубочку, сидя у огня. Ольга не обиделась.

— Мы все здесь кого-нибудь изображаем за деньги. Что — впервые об этом задумалась?

— Ты ведь пошутила, когда сказала, что уволишься? — Наталья встала и подошла к камину. Огонь уже разгорелся, и Ольга, сидя на корточках, осторожно шевелила дрова кочергой. — Ты ведь не уйдешь?

Ольга подтолкнула в глубь камина крупное полено, по коре которого уже начинали бегать искры. Покачала головой:

— Уйду. Я служила тут слишком долго, мне все опротивело. Могу сорваться, нахамить, тогда прощайте, рекомендации… Честно говоря, я уже устроилась на другое место. В другом конце области, далеко отсюда. Я и искала подальше! — горячо сказала она. — Страшно здесь!

— Боже мой! — Наталья уселась на шкуру, обхватила колени и уставилась в огонь. — Страшно, конечно, особенно по ночам… Теперь еще ты уедешь! Оля, что мне-то делать? Ты опытная горничная, везде устроишься, а кто я? Ты ведь права, я тут себя потеряла. Окончила факультет журналистики, а какой из меня журналист? Я и за дело взяться не смогу. Обленилась, разбаловалась… С какой радости, спрашивается?

— Чужие деньги, — кратко ответила та, ставя кочергу в кованый ящик и тоже присаживаясь к огню. — Хуже нет, когда начинает казаться, будто они твои.

— И что же мне теперь — состариться тут? — Наталья вздрогнула всем телом. — Уйти с тобой?

— Я думаю… — начала Ольга, но осеклась. Тишину дома прорезал женский крик. Обе вскочили и дикими глазами уставились друг на друга. Крик повторился — теперь он был похож скорее на призыв. Наталья схватила горничную за руку:

— Ты слышишь?! Это Ксения!

— У нее припадок? — побелевшими губами выговорила Ольга. — Что же это такое? Она никогда так не кричала!

— Бежим наверх!

— Ты же знаешь, Генрих не разрешает туда ходить, когда он у нее, — оробев, возразила горничная. — Один раз я сунулась, он на меня так цыкнул!

Наталья отчаянно махнула рукой и бросилась к винтовой лестнице. Ее шаги загремели по чугунным ступенькам, Ольга, поколебавшись, последовала за ней, тем более что сверху уже доносился мужской голос, зовущий «кого-нибудь».

Наверх они прибежали одновременно — горничная выглядывала из-за плеча компаньонки.

— Генрих Петрович, что случилось?!

Тот ответил не сразу, сделав жест, призывающий к молчанию. Женщины прислушались и вскоре различили громкие всхлипывания за одной из закрытых дверей.

— Я вас попрошу пока не ложиться. — Он сделал глубокую затяжку и, вынув трубку изо рта, выпустил струю душистого дыма. — Оля, побудьте тут, рядом с ней. Я спущусь, позвоню Михаилу Юрьевичу. Наташа, идемте со мной.

Никто не спорил — горничная, заметно изменившись в лице, осталась караулить в холле, а Наталья спустилась вслед за психиатром на второй этаж. Там он остановился и, резко развернувшись, посмотрел ей прямо в глаза. Наталья этого не выносила. Она описала Нике домашнего врача своей хозяйки как интересного, похожего на подтянутого англичанина мужчину, но ни слова не сказала про его глаза и про действие, которое они на нее производили. Это были совершенно индусские глаза — огромные, миндалевидные, черные с ярко-голубыми белками. Они казались эмалевыми, а не живыми и на удивление не подходили ко всему облику корректного психиатра. Они были красивы, но смотреть в них было тяжело — Наталья обычно отводила взгляд. Так она поступила и сейчас, но Генрих Петрович внезапно схватил ее за плечи и весьма чувствительно сжал их сильными твердыми пальцами:

— Слушайте, Наташа, ситуация у нас пиковая. Ее надо везти в больницу.

— Как? — ахнула Наталья и против воли заглянула ему в лицо. — В психиатрическую?!

— Именно. Сейчас я попробую договориться, чтобы ее приняли, а это не так просто. Пока оденьтесь и будьте готовы помочь ей. Не хочу везти ее на «скорой», вообще не хочу, чтобы она догадывалась, куда мы едем. Вы — с нами.

— Боже мой! Это необходимо? — Наталья чувствовала, как пол уходит у нее из-под ног. Только что она говорила о том, чтобы бросить место, и вдруг место само бросало ее. — Так вдруг?

— Да не вдруг! — Она увидела, что психиатр сильно нервничает, и это ее окончательно подкосило. Только теперь она начинала верить, что прежней жизни пришел конец. — Смерть питона, видимо, послужила сильным толчком, начался мощный регресс состояния, припадок пошел за припадком, по вашим же словам… На дому я ее больше лечить не могу и не имею права.

— А что скажет Михаил Юрьевич?

Генрих Петрович сдержанно поджал губы:

— Он к этому готов. Я предупреждал.

— Значит, надежды нет? — Наталья побежала за ним — он шел в свой кабинет. — Может, подождем? Ведь ей и раньше бывало плохо, но мы выкарабкивались!

— Одевайтесь! — скомандовал психиатр, нажимая дверную ручку и оборачиваясь на пороге кабинета. — Или поедем без вас!

Наталья бросилась наверх и застала Ольгу в безмолвной панике. Та нервно топталась под дверью хозяйкиной комнаты, прислушиваясь и ломая пальцы. Увидев коллегу, она сделала страшные глаза и прошептала:

— Больше не плачет.

— Ходит по комнате? Бегает?

— Нет. Там тихо.

Наталья, остановившись под дверью, осторожно поскреблась и мягким, просительным тоном поинтересовалась, можно ли ей войти. Ответа не было — в комнате только что-то скрипнуло, будто кто-то резко встал со стула. Женщины переглянулись.

— Генрих знает, что делает? — еле слышно поинтересовалась Ольга, выразительно проводя ребром ладони по горлу. — Она ведь может…

— Заперто изнутри?

— Заперто.

— Ксеня, — все также нежно, будто обращаясь к ребенку, позвала Наталья, — пусти меня на минуточку. Я хочу кое-что спросить.

— Иди к себе и одевайся! — внезапно раздался из-за двери резкий, гортанный окрик. Женщины с трудом узнали голос хозяйки. — Ты же знаешь, куда мы поедем!

— Мы едем в гости, кажется…

— В дурдом! — Послышался короткий, разделенный на слоги смех — как будто смеялся проржавевший механизм. — Он врет, что в гости, я знаю, в какие гости! Одевайся и не мешай мне собирать вещи!

Наталья отошла от двери и спрятала в ладонях пылающее лицо. Когда она отняла их, пальцы были мокрыми. Женщина беззвучно плакала. Глядя на нее, закусила губу и горничная.

— Мне надо выпить, или Генриху придется заказывать две койки в дурдоме. — Наталья открыла дверь своей комнаты. — Идем, я и тебе налью. Не бойся, она не сбежит, оставь дверь открытой.

У себя в комнате она торопливо плеснула ликера в бокалы, мутные от выпитых прежде коктейлей. Ольга, обычно щепетильная в вопросах чистоты, не глядя, проглотила содержимое бокала и поморщилась:

— Лучше бы водки!

— Есть, ледяная, — Наталья открыла бар и, достав бутылку, налила водку в те же бокалы. — Давай.

Выпивая, обе косились на распахнутую дверь. Персиковый холл был пуст и залит светом ламп — их включили все до единой. Он напоминал сцену, на которую вот-вот должны выйти актеры, пока что разбежавшиеся по своим гримеркам. Внезапно горничная вздрогнула и едва не выронила бокал — ей почудилось какое-то движение в холле.

— Кошка! — Ольга с трудом перевела дух. — У меня нервы на взводе. Как ты думаешь, она не будет упираться?

— Я как раз стараюсь об этом не думать! — рассердилась вновь захмелевшая Наталья. — Ты-то останешься, а мне туда ехать! Погоди, ты слышала?

Она подняла палец, призывая к молчанию. Женщины замерли, вслушиваясь в ватную тишину мансарды. Наталья уже решила, что резкий стук ей почудился, когда он повторился. Сомнений не оставалось — звук шел из комнаты Ксении. Сам по себе он не казался зловещим, но в нем было что-то, одновременно перепугавшее обеих женщин. Что-то очень знакомое — как показалось Наталье, но что? Ольга издала панический писк и бросилась в холл, Наталья побежала за ней. Они по очереди нажимали ручку двери, наперебой звали Ксению, стучали — бесполезно. В минуты затишья был слышен тот же звук, он повторялся методически и упорно. Тук-тук. Пауза. Тук-тук.

— Она открыла окно! — первой догадалась Ольга, отпустив дверную ручку. На лбу у нее выступила испарина, она раскраснелась и дышала прерывисто, то и дело прикладывая руку к полной груди. — Это створка стучит на ветру. Слышишь, какой поднялся ветер?

— Ксеня, открой! — Наталья еще раз ударила кулаком в дверь и бессильно к ней прислонилась. Ноги у нее подкашивались, все тело мелко и противно дрожало. — Она выбросилась в окно! Чувствуешь, сквозняк?! Она не отвечает!

— Что у вас тут? — раздался с лестницы голос Генриха Петровича. Через мгновения показался он сам — уже полностью одетый, в плаще, с зонтом на локте и папкой с документами подмышкой. — Что вы кричите?

— Она выбросилась в окно! — всхлипнула Наталья, стараясь не встречаться с ним взглядом. — О боже, она выбросилась… Она догадалась и не захотела ехать в дурдом…

— Вы пьяны! — Генрих Петрович брезгливо принюхался к ней и отодвинул в сторону. Повернулся к поникшей Ольге и укоризненно заметил: — Вы тоже! Могли бы подождать, когда мы уедем! Ксения Константиновна, вы меня слышите? — повысил он голос и отрывисто постучал в дверь. — Нам пора ехать, я вас жду. Вы готовы?

Ответом было молчание и мерный стук оконной створки. В дверную щель с тонким свистом прорывался ветер. Не в силах больше стоять у этой страшной двери Наталья ушла в свою комнату и ничком упала на разобранную постель. Она яростно вцепилась в подушку, не щадя длинных накладных ногтей, стараясь зарыться в нее с головой и не слышать стука и криков. Беспокойство в голосе психиатра постепенно переходило в панику.

— Ксения Константиновна, мне надо вам кое-что сказать! На пару слов! Только приоткройте дверь, я даже не войду!

— Ее там нет, — робко заметила Ольга.

— Без вас знаю! — вдруг заорал на нее Генрих Петрович. Его крика никто в этом доме еще не слышал, и Наталья изумленно оторвала лицо от подушки. Голос вечно корректного, сдержанного психиатра теперь звучал совершенно по-бабьи — визгливо и истерично. — Звоните на вахту, пусть кто-нибудь придет и сломает дверь! Да не болтайте там лишнего! Просто скажите, чтобы пришел человек с инструментами — дверь заклинило! Быстро!

Внезапно Наталью потрясла одна мысль, настолько очевидная, что она поразилась, как не поняла этого сразу. Женщина села на постели, задумчиво поправляя спутавшиеся пряди волос. Многие из них были накладными и теперь, отшпилившись, сползли по настоящим прядям и придавали хозяйке вид сильно полинявшей собаки. В дверь ее комнаты заглянул психиатр — его лицо было искажено гневом:

— Вы что расселись?!

— А что мне делать? — довольно дерзко ответила она, успев собраться с духом. Наталье было ясно одно — как бы ни обернулись события, ей в этом доме остаться не придется. Она с вызовом встретила взгляд человека, которого давно считала своим врагом. — Выломать дверь плечом?

— Умойтесь хотя бы, приведите себя в порядок! — визгливо прокричал тот. — Противно смотреть! Как из дешевого борделя!

— Вам, видно, есть с чем сравнивать, — заметила Наталья, окончательно придя в себя. Она далеко отставила вперед руку и, растопырив пальцы, оценивала состояние маникюра. — Еще два ногтя полетели! Клянусь, я приклею их на лоб этой маникюрше!

— Вас волнуют ногти, когда ваша подруга, может, разбилась? — задохнулся Генрих Петрович.

Наталья взглянула на него с торжествующим спокойствием:

— Забудьте, она не прыгала с крыши. Вы, может, не знаете, но крыша под ее окном плоская. Мы там часто загорали в шезлонгах. И с этой крыши можно пройти во вторую мансарду, маленькую, где стоит телескоп. Из нее есть лестница прямо вниз, на веранду. Ксения просто сбежала! — И она расхохоталась, не выдержав напускного бесстрастного тона. — И уж не я буду ее ловить, чтобы сдать в сумасшедший дом!

— Очень интересно! Уж не вы ли ей посоветовали бежать? — Мужчина заметно изменился в лице. Он смерил собеседницу уничтожающим взглядом, но сила этих гипнотических глаз удивительным образом пропала, как только Наталья стала считать себя уволенной. Она только пожала плечами и повернулась к зеркалу:

— Если бы догадалась, посоветовала бы. Давно надо было вмешаться в вашу хваленую терапию и вызвать другого врача! Вы лечили Ксению пять лет, а где результаты? От хорошего врача человек в окно не удирает!

— Да что вы в этом… — начал было Генрих Петрович, но осекся — за его спиной в холле появился сонный и злой Ринат с чемоданчиком для инструментов. За ним спешила запыхавшаяся, насквозь промокшая Ольга. На вахту ей пришлось бежать под проливным дождем — телефон был занят охранником, и дозвониться туда не удалось. Достав отвертки и долото, шофер, он же по совместительству слесарь, за несколько минут открыл дверь, почти не повредив ее. Психиатр ворвался в комнату первым, за ним поспешили женщины. Ринат, которому никто ничего толком не объяснил, изумленно заглядывал поверх их голов.

Наталья оказалась права — в комнате никого не было, если не считать двух кошек, встревоженно поднявших головы при виде стольких гостей. Одна из них, серая, любимица Ксении, вопросительно мяукнула, будто требовала объяснить столь бесцеремонное вторжение на ее территорию. Но на кошку никто не смотрел — все взгляды были прикованы к одному из окон. Оно было раскрыто настежь, и створка резко билась об угол старинного бюро розового дерева. Ольга подошла к окну, поймала летавшие в воздухе белые занавески, выглянула наружу и закрыла его.

— Слава богу! — перекрестилась она. — Я боялась увидеть ее тут… С петлей на шее. Или там, внизу…

— Она ушла по крыше и спустилась на веранду через вторую мансарду, — поделилась своей догадкой Наталья. — Представляешь, я ведь догадалась прежде, чем сломали дверь!

Ольга посмотрела на нее с уважением, зато Ринат, внимательно слушавший подруг, неожиданно спросил:

— Так это хозяйка уехала на «Фольксвагене»?

Все разом повернулись к нему — даже психиатр, лихорадочно обыскивавший в этот момент ящики письменного стола.

— Что-о? — недоверчиво протянул он, делая шаг к шоферу. Тот развел руками:

— На вашей машине. Мы думали, это вы снова уезжаете в Москву, и открыли ворота.

— Кто-то выехал на моей машине? — Генрих Петрович охрип об бешенства. — Кто сидел за рулем?

— Мы даже не смотрели, — признался Ринат. — Увидели, что вы опять едете, и открыли ворота. Еле успели — вы даже не притормозили.

— Когда это было? — прорычал тот.

— Несколько минут назад! Мы выпустили машину, и тут же прибежала Оля.

— Черт… — Психиатр присел на аккуратно заправленную постель своей пациентки и, достав из кармана трубку, уставился на нее с таким безнадежным видом, будто видел этот предмет впервые и не понимал, что с ним делать. — Она сбежала!

— Наконец-то до вас дошло! — издевательски поздравила его окончательно осмелевшая Наталья. — Что-то вы теперь скажете Михаилу Юрьевичу?

Он не ответил, продолжая рассматривать трубку. Прислуга покинула комнату и, прикрыв за собой дверь, устроила в холле небольшой обмен мнениями. Ринат сказал, что понятия не имел даже, водит хозяйка машину или нет. Тот, кто был за рулем, гнал лихо! Ольга от души пожалела бедную женщину, которая пыталась спастись от больницы таким отчаянным образом…

— И ведь напрасно, все равно ее поймают и отправят, куда захотят! Хорошо хоть с крыши не сорвалась, черепица-то мокрая!

Наталья промолчала. Ее боевое оживление прошло, алкоголь, которым она себя подхлестывала весь вечер, постепенно выветривался. Она мрачно оценивала свои перспективы на будущее и не находила их приятными. Всего час назад она обсуждала с горничной свое положение в этом доме и всерьез думала о том, что его надо изменить. Сейчас, когда оно изменилось само собой, ей было попросту страшно, хотя перспектива оказаться без хлеба и крыши над головой ей не грозила. Ольга заметила ее состояние и дружески положила руку ей на плечо:

— Не расстраивайся, найдешь другое место. Ты впервые меняешь, а я-то! С двадцати лет в прислугах, можно сказать, пионерка в этой области… Всего навидалась, с такими товарищами жила… Особенно в первые годы, в начале девяностых. Нет, тут можно было работать! Мне просто надоело, тут самой легко рехнуться…

Ринат, тоже задумавшийся о завтрашнем дне, слегка утратил присущее ему от природы самообладание.

— Нас всех уволят, что ли? Хозяину шофер не нужен, ты уйдешь, Наташка… Кого я сюда возить буду? К нему никогда гости не ездят.

— А если б ездили, то на своих колесах, — кивнула Ольга. — Похоже, что и с тобой попрощаются.

— А лихо она гнала! — вновь вспомнил Ринат и невольно заулыбался. Улыбка удивительно не шла к его серому морщинистому лицу и казалась еще одной глубокой морщиной. — Чуть ворота не высадила! Небось уже к Москве подлетает!

— Господи, к кому же она едет?!

В это время на пороге комнаты появился Генрих Петрович. Было ясно, что он наконец вспомнил, для чего предназначена трубка. Вынув ее изо рта и выпустив клуб дыма, он велел Ринату немедленно возвращаться на вахту, а женщин попросил помочь с осмотром вещей пропавшей хозяйки. После секундной заминки его послушались, хотя все трое уже считали себя уволенными.

— В чем она уехала, можете определить? — Генрих Петрович указал на раздвинутые зеркальные дверцы гардеробной комнатки. — Мне надо дать ориентировку милиции.

— Но это вы видели ее последним, — осторожно напомнила Ольга.

— Ну и что? Не могла же она сбежать в майке и шортах в такую собачью погоду! Вы убирали ее вещи, следили за ними, должны понять, что она надела.

Поручив Ольге гардероб, он повернулся к бывшей компаньонке. Та ждала указаний с ледяным видом, поигрывая зажатой между пальцев сигаретой. Генрих Петрович тоже принял сугубо официальный тон:

— Вы тесно с ней общались, были в курсе ее дел. Сколько денег она могла взять с собой?

— Понятия не имею! — Наталья пустила дым ему в лицо. — Я у нее не видела наличных денег. Да и зачем они ей?

— Верно, у нее не должно было быть ни наличных, ни кредитных карточек, — подтвердил Генрих Петрович. — Я сам просил об этом Михаила Юрьевича. Но она могла где-то достать денег тайком и спрятать про запас. У мужа в кабинете, у Ольги, у вас, наконец… У вас не пропадали деньги?

Обе женщины дружно заявили, что ничего подобного не замечали и что Ксения Константиновна никаких тайников не имела.

— Я бы давно нашла их при уборке, — заверила Ольга. — Я этот дом могу убрать с завязанными глазами.

— Вы понимаете, как важно это выяснить? — Генрих Петрович взглянул на часы. — Если у нее нет ни копейки, далеко не уедет — у меня в машине бак почти пустой. Заправиться не сможет, где-нибудь застрянет… Но если у нее есть деньги, она может убежать куда угодно!

Ответом ему было молчание обеих женщин. Он беспомощно покачал головой:

— Простите, вы вообще понимаете, что случилось? Выдумаете, я хочу ее поймать ради каких-то своих целей? Я же за нее боюсь!

— Мы понимаем, — тихо ответила Ольга. — По-моему, она надела старые белые брюки, широкие, льняные, с карманами на бедрах… Ксения Константиновна часто носила их дома, любила… Я вчера их принесла из стирки, положила вот сюда… Нету. И, кажется, она взяла теплую длинную кофту, с поясом и цигейковым воротником. Коричневая кофта, с желтыми костяными пуговицами. Я ее не вижу, а висела вот тут.

— Денег у нее не было, а драгоценностей — полно! — Наталья подошла к туалетному столику, выдвинула верхний ящичек. — Посмотрим… Жемчужное колье обычно на ней, тут его и нет… Ксения в нем даже спала. Еще у нее были часы, очень дорогие. Она их снимала только на ночь и в ванной, хотя я всегда себя спрашивала — зачем ей знать точное время?

Наталья перевернула вынутый ящик на столешницу и разобрала драгоценности. Она знала их не хуже собственных побрякушек, конечно, куда более броских и менее дорогих. Несколько пар серег — с бриллиантами, сапфирами — под цвет глаз, большие платиновые кольца, украшенные эмалью… Ксения редко носила серьги и с улыбкой смотрела на то, как их примеряет компаньонка. «Я не покупала серьги сама, это все подарки, — заметила она как-то. — Не люблю серьги вообще. Знаешь, в древнем мире это было символом рабства». Она разложила на столе многочисленные браслеты, среди которых был большой изумрудный, стоивший целое состояние, десятка полтора колец, кулоны и цепочки…

— Все на месте, — растерянно сказала Наталья, сделав полную ревизию. — Не понимаю. Она не взяла ничего!

— Ну да, она же не планировала побег, это случилось спонтанно. — Генрих Петрович со свистом всосал воздух через погасшую трубку и, ворча, полез за спичками. — Боюсь, что на автозаправке она попытается расплатиться часами или своим жемчугом… Господи, в час ночи, одна, в остром состоянии… Гонит по мокрой трассе…

— Так звоните скорее! — Наталья взглянула на часы. — Она уже минут сорок на свободе! Надо немедленно сообщить Михаилу Юрьевичу!

— Да, да, — удрученно согласился тот. — И как она догадалась, что я хочу отвезти ее в больницу?

Через полчаса переполошенный было дом снова погрузился в темноту и тишину. Ожидали приезда хозяина. Генрих Петрович остался ночевать — заплаканная Ольга постелила ему в комнате для гостей. Из комнаты Ксении выгнали кошек, саму комнату заперли — психиатр считал, что ее должна осмотреть милиция. Теперь ее единственными обитателями остались яркие тропические рыбы, равнодушно курсирующие в своем огромном, таинственно подсвеченном аквариуме. На лужайке перед домом снова горел один фонарь, остальные, включенные было по тревоге, уже погасли. Дождь закончился, но холодный ветер не унимался и яростно морщил лужи на мощеных дорожках парка.

…Наталья отошла от окна, задернула штору и присела на постель. Она страшно вымоталась за этот вечер, и ее не покидало чувство, будто она что-то потеряла. Место? Да, конечно. Стабильный доход, позволявший не отказывать себе почти ни в чем? Да, второй раз ей вряд ли так повезет… Она пыталась думать об этих простых вещах, но ее мысли все время возвращались к синеглазой светловолосой женщине, которую она привыкла ощущать рядом, за стеной, чье присутствие стало для нее таким же необходимым, как было бы присутствие сестры-близнеца. Комната Ксении опустела, и Наталья чувствовала — навсегда. Что бы ни случилось, она туда не вернется, эти стены больше не услышат ее спокойного, музыкального голоса, который искажался только в минуты припадков… Женщина растерла ладонями виски и, закрыв глаза, повалилась на подушку. Странно, но теперь она никак не могла соотнести воспоминание о Ксении с этими припадками, так портившими всем жизнь. Они удивительным образом разделились в ее сознании, как будто не имели друг с другом ничего общего, и Ксения вспоминалась, как что-то спокойное, светлое, на удивление безмятежное. Она вспомнила слова Ники: «Нормальнейшая с виду женщина!»

«Неужели мы никогда больше не увидимся? — подумала она, переставая ощущать границы собственного усталого тела. Оно как будто растворялось в темном сладком сиропе. — Не может быть, не верю…» Потом Наталья вдруг увидела Михаила Юрьевича. Стоя у постели и гневно жестикулируя, тот чего-то от нее добивался, и она уснула, едва успев понять, что уже видит сон.