Libertas, vale!

Анна Максимилианова

9-й год н. э. Римская Республика трансформировалась в мировую империю и находится на пике своего могущества. Наместник Германии Квинтилий Вар должен навести порядок в самой северной провинции великой державы. Римским завоевателям противостоит храбрый вождь местного племени Виллмир. На основе этого непримиримого противостояния возникает захватывающая драма, изменившая не только судьбы героев, но и историю народов. Сможет ли Виллмир выжить и остаться собой в жестокой борьбе за свободу и счастье?

Римлянин! Ты научись народами править державно —

В этом искусство твое! — налагать условия мира,

Милость покорным являть и смирять войною надменных!

Публий Вергилий Марон «Энеида»,

книга VI, стихи 851—853

¹

Но безрассудная страсть тебя заставляет средь копий

Жить на глазах у врагов, при стане жестокого Марса.

Ты от отчизны вдали — об этом не мог я и думать! —

Ах, жестокая! Альп снега и морозы на Рейне

Видишь одна, без меня, — лишь бы стужа тебя пощадила!

Лишь бы об острый ты лед ступней не порезала нежных!

Публий Вергилий Марон «Буколики»,

Эклога X, стихи 44—49

²

© Анна Максимилианова, 2022

ISBN 978-5-0056-1932-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Из дневника Юлии Старшей, единственной дочери императора Августа

«Я ненавижу вести дневник. Может быть, потому что мой отец заставлял меня делать это с того самого дня, когда я написала своё первое предложение. Он запрещал мне говорить, делать и даже думать всё, чего нельзя было бы записать в домашний дневник, который он лично проверял каждую неделю.

Только когда мне исполнилось четырнадцать, и меня выдали замуж за моего двоюродного брата Марцелла, отец перестал читать мой дневник. Без его контроля я забросила ежедневные записи через пару недель моей супружеской жизни. Марцелл был хорошим юношей. Однако наши отношения были больше похожи на любовь брата и сестры. Мы выросли вместе и знали друг о друге абсолютно всё. Наши незатейливые упражнения на брачном ложе чем-то напоминали наше совместное барахтанье голышом на мелководье в летнюю жару семью-восемью годами раньше. Быть женой юного Марцелла было приятно, но совсем не так волнующе, как я представляла себе любовь до вступления в брак…

Вот уже год, как моего мужа не стало. Почему боги забирают от нас лучших людей такими молодыми? Мой милый супруг и жизни-то вовсе не видел. Я стала вдовой в шестнадцать лет и тяжело переживала внезапную кончину Марцелла. Мне его очень не хватало. Но постепенно скорбь утихла. Ко мне вернулись хорошее настроение и желание наслаждаться жизнью. Я даже начала ощущать себя счастливой, несмотря на постоянные придирки отца и открытую ненависть мачехи. Но вчера меня постигло очередное несчастье. Сердце моё снова разрывается от боли и тоски, и мне кажется, что оно страдает даже больше, чем после смерти Марцелла. Чтобы облегчить душу, я взялась писать дневник и надеюсь, что, изливая чувства в слова, смогу найти хотя бы небольшое утешение.

Вчера была прекрасная погода. Когда я утром открыла ставни, небо ослепило меня яркой синевой. Сияющая белизна мраморного Храма Аполлона, стоящего перед моим окном, была ещё ослепительнее. Мой отец выбрал этого бога в свои покровители и приказал интегрировать храм в архитектурный ансамбль своего дворца. Он надеется, что его будут идентифицировать с прекрасным Аполлоном, богом мудрости, защитником морали и порядка, умеренности и мира. Меня обычно тошнит от наглого лицемерия отцовской пропаганды, но вчера утром я была настолько переполнена радостью жизни, что могла наслаждаться великолепием Храма Аполлона без всякой задней мысли. Его массивные двери из золота и слоновой кости были широко открыты, как и моё сердце. Я высунулась из окна, и тёплый ласковый ветер растрепал мои ещё не уложенные волосы. Я решила, что после завтрака нужно будет обязательно сходить погулять по территории, прилегающей ко дворцу. Больше меня никуда без присмотра не отпускали.

Тихонько и радостно напевая, я спускалась по длинной лестнице Палатинского дворца. Мне навстречу поднимался рослый молодой человек в форме военного трибуна³. На вид ему было не больше двадцати четырёх лет. Я заметила широкую пурпурную полосу на его тунике. Казалось, он был чем-то озабочен. У него были короткие чёрные волосы, тёмные глаза, загорелая кожа и очень красивые губы. Я пристально смотрела то на его мужественное, харизматическое лицо, то на его статную, атлетическую фигуру, и не могла наглядеться. Мы почти поравнялись. Нас разделяли лишь две ступеньки. Не в силах оторвать глаз от великолепного офицера, я споткнулась и наверняка кубарем покатилась бы вниз, если бы он не поддержал меня, подхватив под руки. Проще говоря, я нечаянно свалилась в объятия незнакомца. Мой отец, наверное, убил бы меня, если бы увидел это. Мне запрещено даже разговаривать с чужими мужчинами, а уж падать в их объятия и подавно.

Лицо военного трибуна было так близко, что я смогла рассмотреть цвет его глаз. Они были тёмно-зелёными, а не коричневыми, как мне показалось издалека. На какое-то мгновение я почувствовала на своей щеке тёплое дыхание незнакомого мужчины. Мне показалось, что его губы пахли шалфеем. Он поставил меня на ноги и почтительно отступил. Мне было ужасно неловко. Я пролепетала какое-то извинение, ссылаясь на неуклюжесть. Он сказал, что не стоит извиняться и сообщил, что в его легионе про неловких рекрутов шутливо говорят: «Если бы давали награду за неуклюжесть, то он уронил бы её». Произнеся эти слова, военный трибун очаровательно улыбнулся, обнажив крупные, но безупречно ровные белоснежные зубы. Согнав с лица улыбку, он поспешил серьёзно заметить, что из неуклюжих рекрутов центурионы довольно быстро делают ловких и быстрых легионеров, и спросил меня, была ли я когда-нибудь на военных смотрах, часто проводившихся на Марсовом поле. Судя по непринуждённой манере, с которой молодой офицер начал нашу беседу, он показался мне весёлым и общительным человеком. Я ответила, что много раз видела смотры войск на Марсовом поле, и хотела расспросить его о том, кто он, откуда и что делает во дворце. Но как только я собралась задать свой первый вопрос, военный трибун уже начал прощаться со мной, говоря, что ему очень нужно спешить. Затем он одним прыжком преодолел несколько ступенек, молниеносно очутился наверху лестницы и скрылся из виду.

Я всплеснула руками и побежала за ним вверх по лестнице. Переводя дыхание, я остановилась в длинном коридоре и успела увидеть широкую спину обаятельного незнакомца перед стражниками, охранявшими личные покои императора. «Ага, значит он пришёл сюда, чтобы встретиться с моим отцом. Хорошо. Я подожду, пока он выйдет, и заговорю с ним», — решила я.

Прошло около получаса, но военный трибун не выходил. Я изнывала от нетерпения. «О чём мой отец может так долго говорить с простым офицером?» — снова и снова спрашивала я себя. Слоняясь по коридору туда-сюда, я, к несчастью, наткнулась на свою мачеху Ливию. «Что она здесь делает в это время суток? — с досадой подумала я. — Ведь она обычно до вечера сидит в своём огромном двухэтажном доме, расположенном к северу от отцовского дворца». Моя мачеха так сильно любит независимость, что ей необходимо отдельное жильё, где она может хозяйничать, не считаясь с мужем. «Ты опять бездельничаешь, Юлия?! — прокаркала Ливия, блеснув своими злыми, вороньими глазами. — Скажи, ты уже испряла всю шерсть, которую я тебе позавчера дала? Наверное, ты даже ещё и не бралась за неё. Ну почему ты такая ленивая? Сейчас же иди и садись за прялку. Я через час приду и проверю твою работу. Если она не выполнена, ты будешь заперта в своих покоях на неделю!»

Почему Ливия так сильно ненавидит меня? Скрепя сердце, мне пришлось уйти. С понурой головой я побрела в скромные покои, отведённые мне во дворце. От мысли, что я больше никогда не увижу замечательного молодого человека, который мне так сильно понравился, мне становилось не по себе.

Я села за прялку. Её колесо закрутилось с монотонным поскрипыванием. Мои руки выполняли скучную работу, а в мыслях возникали волнующие картины страстных любовных игр с темноволосым незнакомцем. Мне казалось, что я всё ещё чувствую его тёплое ароматное дыхание на своей щеке и прикосновение его сильных рук к моей груди, когда он подхватил меня под мышки, не давая упасть. Я закрывала глаза и представляла себе его выразительное лицо, то задумчивое и сосредоточенное, то весёлое и улыбающееся. Моё сердце замирало от восторга и отчаяния. Я тонула в охватившем меня бурном потоке чувств, страстных и нежных, радостных и тревожных, приятных и мучительных. Я поняла, что не могу больше выносить неизвестность. Мне нужно было срочно узнать имя человека, который неожиданно стал для меня таким дорогим и желанным. Я вскочила, пнула прялку ногой и побежала к отцу.

Когда я, как вихрь, ворвалась в его кабинет, он что-то читал, но вежливо отложил свиток, увидев меня. Он сразу заметил моё раскрасневшееся лицо и прерывистое дыхание.

— Что с тобой, дочь моя?

— Ничего. Я просто быстро бежала по коридору.

— Ты уже не девочка, Юлия, а почтенная матрона. Тебе пристало двигаться медленно и степенно. Но нужно признаться, что румянец тебе идёт, а то ты всегда слишком бледная.

— Отец, я случайно заметила, что в твою приёмную сегодня утром входил какой-то высокий темноволосый трибун латиклавий. Я никогда его раньше не видела. Кто это?

— С политической точки зрения, это очень ненадёжный человек. Его дед и отец были мятежниками и воевали против законной власти моего отца Цезаря, за что и поплатились жизнями. Мне порекомендовали этого молодого патриция как отважного воина и перспективного лидера. У него хорошее образование, высокий интеллект и много энергии. Он производит впечатление серьёзного и скромного человека, что, несомненно, является результатом строгого республиканского воспитания. Такие люди нужны Риму для умножения его славы и процветания, но я не могу доверять ответственные государственные посты сыну человека, вонзившего кинжал в моего божественного отца. У мальчишки красивая, но неискренняя улыбка. Никто не знает, что прячется за ней. Может быть, он замышляет месть и хочет навредить мне. Я решил приблизить его к себе, чтобы он находился под моим личным надзором. Я прикормлю, обласкаю его и тщательно промою ему мозги. Надеюсь, что мне удастся слепить из него то, что мне нужно. Нельзя допустить, чтобы такой одарённый человек присоединился к оппозиции. Эти подлые твари никак не могут успокоиться. Я принёс отчизне мир и, не покладая рук, работаю над её процветанием, а они не перестают планировать государственный переворот. Ты, наверное, слышала, что совсем недавно мне удалось раскрыть заговор Варрона Мурены и Фанния Цепиона. Ситуация нестабильная, поэтому мне нужно держать своих потенциальных врагов в поле зрения.

Я знала, что если не сменю тему, то отец будет до вечера разглагольствовать о политике. Это было совсем не то, что я хотела от него услышать.

— Отец, скажи мне, пожалуйста, трибун латиклавий, с которым ты встречался сегодня, женат? И как его зовут?

На лице моего отца появилась недовольная, подозрительная мина. Он начал безжалостно сверлить меня глазами.

— Откуда взялся такой интерес? Этот наглец осмелился заговорить с тобой?

— Нет. Я сама обратилась к нему. Он даже не знал, кто я.

— Тем лучше для него и хуже для тебя. Разве ты забыла о запрете разговаривать с чужими мужчинами? Мне придётся на неделю запереть тебя в твоих покоях.

— Ты можешь придумать для меня другое наказание? Твоя жена сказала, что приговорит меня к неделе лишения свободы, если я не выполню задание, данное ею. Я его не выполнила. Так что можно считать, что я уже взаперти. Сначала ответь на мои вопросы о молодом человеке, с которым я обменялась лишь парой слов на лестнице, а потом можешь огласить приговор за моё ослушание. Я готова принять любое наказание.

— Как ты смеешь говорить со мной в таком дерзком тоне, негодная девчонка! — вспылил отец. — Ты с сегодняшнего вечера будешь заперта в своих покоях. Я добавляю ещё одну неделю ареста к сроку, установленному моей драгоценной супругой Ливией.

— Всего две недели? Ну, что ж так мало? Заприте меня уж на целый месяц за то, что я не испряла проклятую шерсть и сказала несколько слов незнакомому мужчине, который проходил мимо. Я так хочу снова выйти замуж, чтобы избавиться от вашей невыносимой тирании.

— Подумать только! В течение нескольких недель ты твердила мне, что не хочешь выходить замуж, потому что всё ещё скорбишь о Марцелле, но стоило тебе поговорить с молодым мужчиной приятной внешности, и ты сразу позабыла о своей скорби. Почему же ты так безнравственна, дочь моя? Однако я согласен, что тебе пора снова выйти замуж. Надеюсь, что ты не настолько наивна, чтобы думать, что я позволю тебе стать женой первого встречного, который очаровал тебя своей дежурной улыбкой. Кстати, предмет твоего неожиданного интереса тоже скоро женится. Я недвусмысленно дал ему понять, что брак необходим для его успешного продвижения по карьерной лестнице. Ведь неписанные правила требуют того, чтобы даже низшие магистраты состояли в браке. Надеюсь, что этот смазливый мальчишка не будет дураком и найдёт себе невесту с большим приданным. У него самого кроме долгов и фамильной гордости совсем ничего нет. Довольно значительное состояние его семьи было конфисковано в наказание за мятежную деятельность его отца.

Мой отец всегда употребляет безличные предложения, когда говорит о своих собственных неблаговидных или непопулярных поступках, например, «конфисковали» или «казнили» вместо «я конфисковал» или «я казнил». Произнося свою тираду, он внимательно наблюдал за моей реакцией. Видя бессильный гнев и отчаяние на моём лице, он жестоко нанёс мне очередной удар.

— От твоего чрева зависит судьба Рима, Юлия, ведь ты моя единственная дочь. Мне невыразимо жаль, что у вас с Марцеллом не было детей. Но ты ещё родишь мне наследников, и не от нищего мальчишки из мятежной семьи, а от выдающегося, популярного и верного мне человека, которого я для тебя выберу. Забудь о своей сегодняшней встрече с военным трибуном, а я буду милостив и сделаю вид, что не знал, что ты с ним беседовала. Тогда ты сможешь выйти из своих покоев через неделю, а не через две.

— Почему ты разговариваешь со мной, как с ребёнком? Я уже сказала, что готова просидеть взаперти хоть целый месяц, только назови имя этого молодого человека. Я должна снова увидеть его, отец! Он вызвал у меня необыкновенные чувства и ощущения, о существовании которых я даже и не подозревала.

Отец молчал и с упрёком смотрел на меня. Его взгляд словно говорил: «Юлия! Юлия! До чего же ты докатилась! Мне стыдно за тебя, дочь моя».

— Если ты не скажешь мне его имя, я сама разыщу его, — с вызовом воскликнула я, глотая слёзы. — Ты сократил количество легионов до двадцати восьми, и в каждом из них есть только один трибун латиклавий. Я найду его и напишу ему.

— Только попробуй, Юлия! Тогда я поставлю жирный крест на карьере этого честолюбивого и талантливого молодого человека. Из-за твоего взбалмошного эгоизма он будет до конца своих дней влачить жалкое существование в бедности и безвестности. Мне ничего не стоит уничтожить его морально или даже физически. Ты этого хочешь?

Мой отец широко ухмылялся, обнажая свои некрасивые, редкие зубы. В тот момент я поняла, что начинаю ненавидеть его так же сильно, как и мачеху. Я подавила в себе желание выкрикнуть ему в лицо дерзкие слова, готовые сорваться с языка, и выбежала из его рабочего кабинета, хлопнув дверью так, что стены слегка дрогнули.

Когда я вернулась к себе, я бросилась на кровать и зарыдала. Выплакав все слёзы, я несколько часов лежала, уставившись в потолок. Ближе к вечеру моя верная вольноотпущенница Феба принесла мне еду и сообщила, что ей приказали меня запереть. Но я и не хотела никуда выходить. Зачем? Чтобы видеть за ужином ненавистные лица отца и мачехи, слушать их слащавую беседу между собой и терпеть их осуждающие взгляды, устремлённые на меня? Со вчерашнего завтрака я не прикоснулась к еде. У меня совсем нет аппетита и желания что-либо делать. Я не могу перестать думать о вчерашней встрече на ступенях дворца. Мне очень хочется снова увидеть этого привлекательного молодого человека, услышать его голос и почувствовать прикосновение его рук. Когда я вспоминаю свежий аромат его губ, меня охватывает дрожь. Неужели я никогда не познаю сладость его поцелуев? Единственным утешением в глубокой печали мне служит мысль о том, что стрелы Амура, кажется, пощадили сердце мужчины, в которого я так неосторожно влюбилась, и он сейчас не страдает, как я. Было бы ещё ужаснее, если бы нам обоим пришлось терпеть такую сильную боль. На этом я заканчиваю сегодняшнюю запись. Сейчас я опять лягу на кровать и буду смотреть в потолок. Мне очень плохо. Душа моя томится, и жить не хочется. Помоги мне, Юнона!»

Примечания

1

Перевод с латинского С. Ошерова

2

Перевод с латинского С. Шервинского

3

Военный трибун — офицерская должность в составе легиона. В описываемую эпоху в каждом легионе был один военный трибун из числа сенаторов — трибун латиклавий, носивший тунику с широкой пурпурной каймой. Остальные пять трибунов легиона происходили из сословия всадников.