Эпизод со вкусом капучино

Анна Львовна Абаимова, 2021

Бывают ли преступники, поймать которых невозможно? Главный герой книги совершает безжалостные убийства одно за другим и замышляет ещё. Его подозревают, но нет веских доказательств его вины. Потому что всё на так просто: он не человек, он – чёрт. Что сделало его таким отчаянным? Собственная ли воля? А может, поворот судьбы предрекла кофейная гуща?.. Основано на реальных событиях. Имена персонажей вымышлены.

Часть 1.

Пройти испытание на детекторе лжи подозреваемый согласился, стараясь не выказывать свою робость. Струсить было никак нельзя, точнее — нельзя показывать, что трусишь. В конце концов сотни людей обманул он за свой век, в таком случае разве сложно — обмануть бездушную машину. Пока он не знал, как это сделает, но выбора следователь ему не оставил.

Накануне вечером он не лёг спать. Впрочем также, как и в предыдущие ночи. Почему-то решил, что если доведёт себя до невменяемого состояния и перестанет понимать происходящее, его не поймёт никто, в том числе и детектор лжи… В какой-то момент уже перестал узнавать себя в зеркале. В самом деле — кто он? Как его зовут и что он совершил?

Друзья дали ему прозвище — чёрт. Иногда называли чёрным, иногда — бесноватым. Впрочем и то, и другое подходило ему необыкновенно: и к внешности, и к душе. Хотя звали его просто Виталием. Или точнее Виталием Николаевичем — так обращался к нему. Тот самый следователь, которого он уже обманул. Но следователь был простым человеком, а людей, как знал Виталий, обманывать всегда очень легко. Главное — самому верить в собственную ложь, иначе ведь, если сам не веришь, и другой не поверит. Теперь же Виталий пытался поверить в то, что он никого не убивал, хотя кровавая картина всё равно упорно стояла перед глазами.

Стоя возле окна, он вглядывался в чёрную даль ночи.

Чёрный цвет он вообще любил и предпочитал во всём: носил чёрную кожаную куртку, ездил на чёрном джипе, даже холодильник отыскал в каком-то редком каталоге тоже чёрный. В интерьере его квартиры вообще находилось много чёрных вещей и теперь он налил в такую же чёрную чашку очень крепкий кофе — чтобы ни к в коем случае не уснуть… Порой пытался посмотреть на себя со стороны. Ему казалось, что посторонний человек может принять его за героя страшилки — той самой, из детства, где чёрный-чёрный человек выходит из дома, садится в чёрную машину и всё приближается, приближается, приближается. А дальше, как ни крути, ничего хорошего от такого приближения можно не ждать.

Отпивая маленькими глотками чёрный кофе, Виталий сочинял историю, в которую уже начинал верить сам: заново представлял тот день, когда совершил убийство, и придумывал, чем бы он мог тогда заниматься другим — законным, добрым и хорошим. Постепенно картинка, отображающая правду, стиралась и вслед за ней появлялись другие… Вот он приехал в свой загородный дом. Здесь о нём мало что знали, и здесь он представлял себя совсем другим человеком: часами засиживался на берегу пруда с удочкой, а потом бросал пойманную рыбу бездомным кошкам, которые ожидали улов прямо с ним на берегу. Зимой катался на снегоходе, изредка подстреливая белок и зайцев, ведь если ты имеешь оружие, надо его хоть иногда использовать.

Мысли об оружии совсем некстати вернули его к совершённому убийству.

Если бы он знал, что его станут подозревать, не довёл бы конфликт до такой крайности. Впрочем, был ли конфликт и был ли убитый его врагом. Вовсе нет. Скорее в какой-то момент Виталию он даже помог — одолжил деньги, крупную сумму. Вот из-за этого долга и случилось в тот роковой день небольшое недоразумение.

— Вот ты где прячешься, — сказал тот, другой человек, впоследствии убитый.

— Я не прячусь, — возразил Виталий.

— Теперь не отвертишься: или возвращай долг, или жди неприятностей.

— Угрозы?

От такого тона Виталий закипел. К тому же на угрозы всегда он реагировал ответной агрессией.

— Сейчас принесу тебе деньги, — пообещал он и торопливо ушёл.

Разумеется, ушёл не за деньгами, а за оружием. В тот момент ему было важно, чтобы угрожавший дождался, ничего не подозревая.

Глава 1.

Следователь Тимофеев считался профессионалом такого уровня, какому в пору было тягаться с самим Шерлоком Холмсом или Эркюлем Пуаро. Впрочем, он и в полицию пришёл работать, потому что в юности начитался много всяческих волнующих книг. В жизни оказалось всё совсем иначе и вести расследования приходилось по-другому, вовсе не так, как это делали прославленные сыщики прошлых эпох — его любимые герои. Впрочем, и преступления были далеки от книжных интриг. Хотя преступник впервые за долгие годы попался чрезвычайно интересный: тот самый Виталий — хитрый, умный и прямо как-то резко отличающийся от всех остальных вполне обычных людей. Все знали, что он творил, но доказательств не было и злодей оставался на свободе. Хотя вот теперь следователь не сомневался — с помощью детектора лжи расколет этот крепкий орешек

***

Он бросил взгляд на вошедшего Виталия, которого до испытания так и не удалось поместить в изолятор — никаких улик не оставил преступник и вёл себя так, будто совесть его абсолютно чиста. Хотя насколько чиста на самом деле, сейчас Тимофееву не терпелось проверить.

— Выспались? — спросил он первым делом.

— Ага, — соврал испытуемый.

Пока врать было совершенно безопасно.

Виталий старался выглядеть бодрым и равнодушным к происходящему. В конце концов три бессонные ночи, по его мнению, должны были хорошо помочь. К тому же он выпил столько кофе, сколько невозможно было представить и потом наглотался таблеток, понижающих давление. Ещё выдумал себе новую историю — историю того рокового дня, когда двумя выстрелами в живот и одним в голову он лишил жизни человека… Нет, в тот день он не встретил этого своего знакомого, а как обычно рыбачил на берегу пруда в одиночестве. В глубине леса он тоже слышал выстрелы, но подумал, что это просто кто-то балуется, стреляя по шишкам. Ведь сюда частенько заезжают богатенькие бездельники из соседних городов. Так нельзя же подозревать в таком серьёзном преступлении его — только потому, что он находился поблизости и многие в тот день видели, как он свернул в лес. Да, свернул. Но он пошёл всего лишь рыбачить, а оружия у него вовсе нет и никогда не было.

Садясь на место испытуемого, Виталий не чувствовал ничего — так сильно он измотал себя в предыдущие бессонные ночи. Хотя в принципе момент этот был сродни тому, что на него самого навели дуло пистолета. И дальнейшая его судьба, его жизнь зависели от нескольких слов, которые могли прозвучать правдиво, а могли подвести. Почему-то хотелось ещё кофе — он настолько любил этот напиток, что не представлял и дня без него. На зоне наверняка кофе не дают. А потому хотя бы ради этих наполненных чашек, источающих головокружительный аромат, стоило бороться за свою свободу.

Потом начались вопросы.

— Вы были за городом 27 июня?

— Да.

Не соврал.

— Встретили в тот день убитого?

— Нет.

Виталий крайне поторопился с ответом — он знал, любое промедление всегда вызывает подозрение даже у обычных людей, что уж говорить об умудрённой опытом машине. Он ничуть не волновался, представляя в воображении картинку прохладного июньского дня, когда на берегу пруда не было ни отдыхающих, ни рыбаков. Он видел там только себя и не сомневался уже, что правда наловил в тот день много рыбы, так что даже кошки всю не съели и оставшуюся мелочь он забрал с собой — пожарить ради смеха. Сейчас лёгкая улыбка скользнула по его губам.

— Убитый одалживал вам крупную сумму денег? — продолжал следователь, решив пока не касаться самого момента убийства.

— Да, — ответил Виталий и тотчас нахмурился, — как вот я теперь верну долг? А это скверно — быть должным покойнику.

Он сказал это просто так, вопреки тому, что подробности его переживаний никого не интересовали. Однако следователь задумался. Он нутром чувствовал — происходит что-то странное и вовсе идёт всё не так, как проходило обычно с другими подозреваемыми. Да и не просто чувствовал, а видел: и непонятные отблески в глазах человека, и слегка другой, не такой, как обычно, тон его голоса. Да и одет Виталий был будто не в свою одежду — вместо всегда чёрной рубашки сейчас на нём была тёмно-сиреневая в клеточку. Тогда Тимофеев подумал, что может быть это и есть как раз такой идеальный преступник, которого невозможно посадить в тюрьму. А раз так — значит надо стараться, ведь никто кроме него не сможет справиться с таким исключительно хитрым, продуманным человеком.

— У вас есть дома оружие? — спросил следователь в следующую минуту, спохватившись, что уже слишком долго молчит.

— Из такого оружия не убить человека, — отозвался Виталий, — только зайцев в лесу пугать.

— Отвечайте да или нет, — поправили его.

Тогда испытуемый не колеблясь ответил: да.

— Но вы всё-таки убили человека? — задали ему следующий вопрос.

— Нет, — сказал он решительно.

И тотчас замер.

В помещении сохранялась тишина. Бездушное оборудование равнодушно приняло фальшивый ответ. Следователь понимал, что дальше разговаривать нет смысла. Виталий тоже понимал, что навряд ли его спросят о чём-либо ещё. По крайней мере — ни в этот раз. А теперь все обвинения с него снимут однозначно. Ведь не зря он получил своё прозвище — чёрт. И по-чертовски привлекательный теперь вопреки тому, в какой серьёзной ситуации находился, подумал о женщине. О той самой, с которой планировал свидание через несколько минут в ближайшей кофейне — возможно мысли об этом его и спасли. Просто он уже рисовал своё будущее таким, каким хотел, и вовсе не было в его планах провалить испытание на детекторе.

С женщинами Виталий любил развлекаться и впрочем они часто его выручали даже в разных других ситуациях. А эта была особенная — его будущая жертва. Разделаться с ней он планировал давно, но вот это затянувшееся расследование сбивало с толку. Просто невозможно было совершить два преступления одно за другим и не перепутать ничего, не напортачить в деталях. Попадаться в руки правосудия он вовсе не хотел. Да и сейчас ещё решил потянуть какое-то время с ней, пока ему не объявят наверняка, что больше его ни в чём не подозревают.

Следователь тем временем не сводил с него раздосадованного взгляда. Ему тоже хотелось кофе. И возможно в какой-то дружеской обстановке преступник непременно проболтался бы о содеянном. Иногда так бывает. Хотя кофе навряд ли способно развязать язык.

Подозреваемый теперь уже очень торопился — в той кофейне, где он назначил свидание, готовили потрясающий гляссе и он готов был даже отказаться ради него от любимого капучино. Теперь он хотел пошутить, сказать на прощание следователю, что наверняка они ещё встретятся, но побоялся напророчить себе эту встречу в судьбе, потому что несмотря на свои хитрость и ум, был чрезвычайно суеверным. Убеждался снова и снова, что суеверия придумали не зря — явно в них таились особые знаки, к которым обязательно надо прислушиваться.

К примеру в текущий день, как бы это ни было смешно, он напугался чёрной кошки — выйдя из дома, увидел её неподалёку. Чтобы та не перебежала дорогу, торопливо шёл впереди неё целый квартал, а после окольным путём возвращался, чтобы забрать на стоянке машину. Теперь понимал — не дурака валял, а перейди кошка ему дорогу, неизвестно как закончилось бы испытание. От рубашки, которую надел в этот день, планировал и вовсе избавиться: специально купил её для такого случая и опасался, что повесь он рубашку в шкаф, ситуация подобная повторится. Прямо чертовски боялся. Так что вовсе не был он никаким сверхчеловеком, каким считали его многие, а просто-напросто изобретал каждый раз всяческие ходы, как обмануть не только людей, но и судьбу.

Следователь задумчиво посмотрел ему вслед, когда он уходил

Подумал, что явно ведь не единственное и не случайное преступление совершил этот человек. И явно убьёт он кого-то ещё. Прямо даже чувствовался в нём этот азарт — предвкушение жертвы. Такой бывает у зверя, который знает вкус крови.

Глава 2.

В кофейне Виталия ждала женщина с первого взгляда вовсе не примечательная. Но стоило к ней подойти поближе, заглянуть в её томные глаза цвета пасмурного неба, почувствовать касание пальцев с натуральными длинными ногтями, как менялось всё — менялся мир. Точнее на мир вокруг вовсе уже не хотелось смотреть. В какой-то момент давным-давно Виталий попал под влияние этого необъяснимого очарования.

— Обманул? — спросила она громко, едва увидев вошедшего.

Мужчина скользнул взглядом по родному силуэту с вызывающими, хотя и несколько угловатыми изгибами. Как будто даже разозлился. Но постарался сдержаться. Их взгляды встретились — что-то неуловимое проскользнуло и вспыхнуло.

— Разве можно обмануть детектор лжи? — сказал Виталий.

— И всё-таки?

— С меня сняли все обвинения.

— Отлично! Можно спать спокойно.

— Я правда никого не убивал. Не убивал.

— Верю! Не поверишь, но — верю.

Женщина уже доедала свой глиссе, которое заказала, ожидая этой встречи.

— И всё-таки… Как тебе это удалось?

Виталий взял меню и казалось пропустил мимо ушей её вопрос.

— Капучино, — сказал он, вопреки своим намерениям, — и яблочный пудинг.

Вслед за этим раздался громкий женский смех.

— Что с тобой? — спросила его пассия, — переволновался?

— Настя, я тебе сейчас залеплю, — буркнул он и отвернулся.

Она знала, что он на такое способен и отвернулась тоже.

Ещё она знала многое о нём, даже такое, о чём он не подозревал. И попалась на этом знании несколько лет назад, попытавшись его шантажировать. Сразу тогда же поняла, как сильно сглупила, но было поздно и ситуация приняла серьёзный оборот. В какой-то момент Настя поняла даже самое страшное: Виталий хочет её убить. Давно уже она пыталась сгладить свой неудачный шантаж, однако забыть такой её ход мужчина явно не мог и видел в ней теперь своего опасного врага, угрозу своего тщательно оберегаемого благополучия.

— Убьёшь меня тоже, как и всех? — спросила она откровенно.

Он грубо выругался матом.

А она задавала такой вопрос время от времени специально, чтобы проверить его реакцию, и каждый раз тон её звучал по-разному: шутливо, серьёзно или с провокацией. Сейчас Настя провоцировала тоже, ей всё же хотелось понять намерения этого человека, который когда-то был ей близок и которого она когда-то называла другом. Всё больше и больше женщина убеждалась — ей в самом деле следует опасаться.

Целая буря эмоций кипела в этот момент в его сердце.

Тем не менее он привык не показывать свои переживания, хотя прямо сейчас хотел бы наброситься на сидящую напротив и даже задушить её. Вообще он хотел заказать тоже этот с ума сводящий глиссе. Отпил глоток принесённого только что кофе и покосился на кусок пирога, уверенный, что даже не прикоснётся к нему. Щекочущая нервы эпоха девяностых, когда он основательно преуспел, минула давным-давно и сейчас никто не забивал стрелок, не расстреливал в упор и не угрожал в открытую. Угрожать вообще теперь запрещали законы. Однако Насте он когда-то давно пригрозил расправой, а теперь после прохождения через детектор был особенно взвинчен. Впрочем Настя всегда действовала на него, как хороший кальян, поэтому он и предложил встретиться именно в этот день и в это время.

— Пойдём к тебе? — сказал он и прикоснулся к её руке, ожидая, что она, так привычно, как кошка, царапнет его ладонь своими длинными ногтями.

Она и царапнула.

Он думал о том, что в таком настроении, в каком пребывал сейчас, самое то — убивать. Потому что для убийства в самом деле нужно подходящее состояние души. Сейчас он не спал трое суток, потом вывернул все нервы наизнанку, проходя испытание, и теперь в нём не осталось ни нервов, ни душевного равновесия, ни какого-либо здравого смысла. А вот смысл такой был как раз нужен, чтобы после убийства ловко замести следы. Да в общем, чтобы и само убийство прошло гладко. Нет, сейчас убивать было никак нельзя.

Настя не умела читать мысли.

В его бесстрастном взгляде и уверенных движениях она уловила непоколебимую решимость. Да, он точно убьёт её именно сейчас, если они пойдёт к ней. Она уже ни раз обдумывала, что такой вариант он запросто может использовать — о таких случаях часто читала в интернете: бывший возлюбленный приходил к своей жертве домой, чаще — снимал для подобной встречи номер в отеле… Впоследствии несчастную находили бездыханную и обставлено всё было, будто жертва совершила самоубийство — ни у кого в этом не возникало сомнений. Преступник всегда оставался безнаказанным и убийство не расследовали. Но это был лишь один из вариантов, какие предполагала Настя. Ещё наверняка существовала сотня других, которые Виталий мог изобрести и наверняка уже изобрёл, просто выжидал подходящий момент, как делал он это и в других случаях.

— Ко мне? Сегодня не получится… У меня подруга ночевала и она наверняка ещё не ушла. — сказала торопливо женщина.

Виталий хоть сам и врал постоянно, почему-то всегда с уверенностью полагал — его самого обманывать никто не может. Однако всё-таки на всякий случай небрежно бросил:

— Про подружку явно придумала.

Женщина засмеялась, но тотчас замолчала, напугавшись этих раздавшихся в тишине кофейни звуков — будто смеялась это вовсе не она, а какое-то странное эхо, проникнувшее сюда вдруг из совсем другого мира, может быть из параллельного измерения, а может — из мира мёртвых, к пребыванию в котором Виталий уже давным-давно её приговорил.

— Я ничего не придумываю, — ещё торопливей сказала она. — просто не умею.

— Оправдываешься, — теперь он явно провоцировал.

Но она промолчала.

К ним подошла официантка, хотя её и не звали.

— Здесь не знают никакой культуры, — полушёпотом буркнул Виталий, намереваясь расплатиться.

Настя остановила его.

— Пожалуй, я закажу ещё кофе, — сказала она. — капучино.

Официантка, обрадовавшись, достала свой блокнот.

— А мне глиссе, — добавил мужчина.

Теперь ему хотелось полакомиться хотя бы этим необычным десертом, если в перспективе не получилось бы полакомиться вот этой сидящей напротив него женщиной. Настя всё время искоса посматривала по сторонам, подмечая, что для этого времени дня кофейня удивительно пуста. А значит, если они пойдут к ней, некого будет спрашивать, ушла она одна или был у неё спутник. На официанток рассчитывать особо не приходилось, так как все они питали безграничную любовь к Виталию, который всегда оставлял щедрые чаевые и был здешним завсегдатаем.

— Сколько он был тебе должен? — спросила вдруг женщина и сама напугалась своего вопроса — она всегда с запозданием понимала, что постоянно дёргает его и усугубляет своё положение.

Всегда после старалась сгладить ситуацию.

— Пустяки, — отмахнулся её собеседник. — на такие деньги даже квартиру не купишь. Разве что в каком-нибудь маленьком городке.

Настя удивлённо вскинула брови… Вспомнила почему-то, как много лет назад они обсуждали, сколько стоит человеческая жизнь и за какую сумму можно пойти на убийство. Виталий тогда, не думая, определил — за десять миллионов долларов согласился бы. Однако видимо за последние годы ставка его сильно упала.

Теперь им уже принесли их заказ и женщина смущённо отвела взгляд, стараясь спрятать его куда угодно, пусть даже в чашку с кофе, лишь бы не смотреть на своего спутника. Иногда ей казалось, что он умеет читать мысли. Но то, о чём она думала, ей всё-таки хотелось скрывать.

— Так позвони подружке, скажи, чтобы проваливала, — резко сказал ей собеседник, погрузив ложку глубоко в воздушную шапку мороженного.

— С подружками так нельзя, обидно.

— Значит она тебе дороже, чем я.

Настя уже знала по собственному жизненному опыту: если человек на чём-то настаивает, значит в этом таится подвох. В данном случае подвох этот тоже несомненно был. Поэтому она промолчала.

— Ну вот чего ты опять выдумываешь. — вспыхнул мужчина.

Дальше его понесло. Впрочем спустя несколько минут он сильно об этом пожалел. Но всё-таки идеальные преступники тоже могут совершать роковые промахи. Он говорил о том, что было и чего не было. Говорил громко, не опасаясь, что кто-нибудь продуманный за соседним столиком запишет на диктофон его трёп.

— Я тебе сколько раз говорил, чтобы ты не заговаривала со мной об убийствах. Ну я злодей что ли какой-то по-твоему? Кого я когда убил… У меня просто очень много врагов. Много! Кто угодно может меня подставить. И меня посадят просто так. Ни за что. Знаешь, что такое бывает?.. Ты даже не представляешь, не можешь представить, что это такое и как это страшно. Человек просто исчезает и его не могут найти. Потом про него забывают, потому что никто не знает, где он. Ты просто не можешь знать о таких случаях. Тогда у человека отбирают всё — весь бизнес, разумеется, если он очень крупный… У меня хотят отобрать. Я знаю — меня прослушивают, за мной наблюдают. И может даже ты к этому тоже причастна. А что? Запросто тебя могли подговорить полицейские и теперь ты сидишь тут как ни в чём не бывало, улыбаешься мне и замышляешь, как бы меня подставить… Ждёшь, когда я скажу что-нибудь не так, проговорюсь, в чём-нибудь признаюсь. И вот тогда ты посмеёшься вместе с ними. Ведь так? Всегда, когда хотят кого-то растоптать, подсылают женщину — с давних времён так было. Скажи, что всё так и есть, женщина…

Настя молчала, кофе остывал. Она слушала внимательно и думала о том, как же всё-таки глуп он на самом деле.

— Иди домой, выспись, — сказала она.

— Нет уж, давай поговорим. Убить, говоришь, я тебя хочу. Да пойми ты, так не убивают.

— Я ничего не говорю и тем более не хочу знать, как убивают. Успокойся, ты переволновался.

— Уже начали, давай обсудим тему. Ну какая подружка у тебя там поселилась? Давай приедем к тебе и ты мне её покажешь. А подозревать меня ни в чём не надо.

— Разве я сказала, что подозреваю тебя?

— Это не надо говорить. Ты так думаешь и так себя ведёшь.

Тяжело вздохнув, женщина сделала глоток, хотя кофе уже не хотелось.

Она посмотрела в окно возле которого они сидели и увидела, как длинные слёзы дождя стекают по стеклу. Лето было досадно дождливым и от всего этого теперь захотелось тоже заплакать. Он говорил что-то ещё и она понимала — он чрезвычайно прозорлив. И хоть может не умеет он читать мысли, но всегда понимает, что происходит и понимает, если его пытаются обвести вокруг пальца. Вспоминались разные ситуации из прошлого, когда сомневаться не приходилось: она — его следующая жертва…

Обсуждать с ним это сейчас казалось бессмысленным. Кстати, они уже говорили об этом когда-то. Впрочем каждый остался тогда при своём мнении.

— Я не убиваю людей, не убиваю! — продолжал отчаянно он. — и не надо так думать, если ты не заодно с полицейскими. Ведь ты не заодно?

В этот момент в её томных глазах цвета пасмурного неба появилась первая дождинка — такая же крупная и торопливая, какими были слёзы дождя.

— Но ты угрожал мне, — напомнила она тихо.

— А ты шантажировала меня, — отозвался он.

— Прости, я просто пошутила.

— Хорошие шуточки.

— Да вообще, о чём мы разговариваем!

— В самом деле… Люди, которые любят друг друга, говорят совсем о другом.

— О чём

— Наверное, о любви.

И она стала ждать, когда он скажет какую-нибудь приятную фразу в знак примирения…

Ждала, что может наконец признается в любви, чего не делал он ни разу за многие годы, сколько они знакомы. Или хоть как-то иначе сгладит эту неожиданную ситуацию. Хотя впрочем тут виновата была она и не следовало соглашаться встретиться с ним именно в этот день и в это время — понятно ведь было, в каком он появится состоянии… Женщина продолжала чего-то ждать, а он наклонился над своей чашкой и торопливо принялся доедать мороженое.

— Допивай кофе и пойдём, — бросил он, не глядя на неё.

Насте было всё равно, куда же они теперь пойдут.

Она просто встала первой и взяв куртку, висевшую на спинке стула, направилась к выходу. Шла медленно, давая ему шанс опомниться: догнать её или спросить, почему она уходит. Однако в зале кофейни застыла подозрительная тишина — ни его шаги, ни его голос не раздались за спиной. Только издалека, из кухни, тянулась старая песенка про оранжевого летнего короля. Впрочем в этот год такой король почему-то досадно редко включал фонтаны ультрафиолета.

***

Выйдя из кофейни, женщина прямо захотела раствориться в этом дожде — в этой серости и тоске, в которой помимо всего прочего скрывался страх. И страх этот был большой — такое огромное облако, разливающееся везде по городским улицам. Можно было слиться с ним и довериться судьбе, а можно — вернуться в кофейню и поговорить ещё с этим опасным и жестоким человеком, с которым она так опрометчиво поддерживала отношения.

Она раскрыла зонт, потому что дождь поливал сильно и уже ощущалось, как торопливо он распрямляет накрученные локоны её волос, пытается смыть несмываемую тушь с ресниц и лезет под блузку. Надевать куртку тем не менее не хотелось — всё-таки было лето. Зазвонил телефон и она понимала — никто кроме Виталия не может ей позвонить в этот момент.

Отвечать на звонок не хотелось, но всё же она ответила.

— Вот что ты творишь? Что? — прокричал он.

— Давай поговорим в другой раз, ты переволновался.

— Всё со мной нормально.

— Ты только сейчас заметил, что я ушла?

— Я сразу заметил, думал — пошла покурить.

— Опять путаешь меня с кем-то. Я не курю. И никогда не курила за все эти десять лет, что мы встречаемся.

Мужчина промолчал и в телефоне она услышала только торопливые глотки — он допивал кофе, возможно даже то, которое не допила она. А может — заказал ещё.

— Не понимаешь моих шуток, — отмахнулся он.

— А кто-нибудь понимает? Может и убьёшь ты меня тоже шутя?

В телефоне раздались короткие гудки.

Настя понимала, что снова сказала лишнее, однако разозлилась, что он разъединился, не попрощавшись. Явно он злился. Он злился всегда, когда она говорила что-нибудь компрометирующее по телефону — всерьёз опасался посторонних ушей. С другой стороны, может и правда его подслушивали. Может оставался он на свободе до поры до времени, просто потому, что его в самом деле не могли ни в чём уличить.

Глава 3.

Следователь Тимофеев, пребывая в состоянии крайнего отчаяния, вёл машину резко и с усилием всматривался в залитую дождём дорогу. Потоки ливня, огромные, непроходимые, грозились смыть всё на своём пути и суетливые прохожие пытались перескакивать через них — в основном это было невозможно и многие шли прямо по воде. Приходилось иногда притормаживать, чтобы дать пройти какому-нибудь самому осторожному и ещё приходилось объезжать самые большие лужи и замедлять скорость, чтобы никого не обрызгать.

Настроение походило на этот дождь и следователь думал, что среди массы всех спешивших куда-то людей непременно есть хоть один такой, кто хочет нарушить закон, а может и несколько таких злоумышленников. Впрочем скорее всего все эти преступления будут пустячными и быстро удастся их раскрыть. Не получается вот только разоблачить этого Виталия, в самом деле настоящего чёрта, который уже явно натворил больше, чем известно. Да и точно натворит ещё.

Вышли на него случайно.

Просто там, в лесу, где он застрелил предпринимателя, ссору их слышал другой человек, из посёлка. Потом ещё другой его сельский сосед видел через забор, как тот выходил из дома, торопливо засовывая в карман пистолет. Но объяснение этому могло быть каким угодно… В конце концов в окрестных лесах несколько лет назад взбесились лисы и приходилось их отстреливать, когда они прибегали к домам. Как знать, может и теперь где-то появилась такая лиса. Было ещё много людей, которые видели, догадывались, понимали… В то же время было ещё одно преступление, которое Виталий замышлял прямо сейчас — о нём тоже знали. И Тимофеев рассчитывал, что хотя бы тут сможет его остановить и предъявить веские доказательства, в ответ на которые у чёрта не будет никаких оправданий.

Про возможно готовящееся преступление сообщили сотрудники скорой помощи.

Прямо в центре города в своей шикарной квартире умирал очень богатый человек. Семейным он никогда не было и потому врачей встречали всегда его друзья, среди которых чаще всего был этот самый чёрт. Человек болел странной не диагностируемой болезнью, от которой скорее всего очень скоро должен было умереть.

— Что вы здесь делаете с пациентом? — то и дело спрашивали приехавшие врачи.

— Это мой друг, вот даже сиделку для него нанял, — неизменно отвечал чёрт, будто не слышал прозвучавший вопрос.

— Вы можете встать? — пытались выяснить врачи, обращаясь к больному.

Тот мычал, корчась на полу.

— Он в туалет пошёл и упал, — пояснял чёрт. — памперсы ему купим.

У больного тряслись руки, ноги и голова, он пытался говорить, но бессвязные звуки не соединялись в слова. Часто показывал трясущимся пальцем куда-то на комод, и туда тотчас подскакивал чёрт. В конце концов выяснять, что происходило в этой злосчастной квартире, вовсе не входило в обязанности сотрудников скорой — они просто сообщили обо всём в полицию. Адрес этот взяли на заметку, однако пока туда не совались. Явно чёрт всё предусмотрел, и появление страж порядка его не просто насторожило бы, но и вынудило тщательней заметать следы. Пока же он действовал в открытую — старался даже засвидетельствовать якобы непонятную болезнь, от которой должен был умереть человек, его следующая жертва.

Изредка Тимофеев заезжал в тот квартал и останавливался неподалёку от дома, где всё это происходило. Посматривал, размышлял. Несколько раз видел чёрта. Тот всегда приезжал с озадаченным, серьёзным лицом — прямо сострадание изображалось на нём, не придерёшься. Привозил пакеты с едой, возможно купленной в каком-нибудь кафе поблизости. Вечерами оттуда выходила сиделка, оставляя больного в одиночестве. Однажды Тимофеев подошёл к ней — порыв был рискованный, однако он решил попробовать такой ход.

Это происходило весной, и пожилая женщина отпрянула, поскользнувшись на тонкой корочке последнего льда, покрывшего к вечеру местами асфальт. Тимофеев подхватил её и удержал за локоть, чтобы она не упала.

— Работаете здесь? — спросил он.

Кивнул на окно со включенным светом — единственное светящееся среди потемневших остальных в этот поздний час.

— Работаю, — ответила женщина и сделала шаг в сторону, намереваясь уйти.

Улицу освещали фонари и она стала всматриваться в дорогу, чтобы больше не поскользнуться.

— Не торопитесь, мне надо с вами серьёзно поговорить, — продолжал следователь.

Она вскинула на него удивлённые глаза, однако замерла, заинтересованно ожидая, что он скажет дальше.

— Что происходит вообще в этой квартире? Что там за люди? Болеет вообще этот человек, за которым вы ухаживаете? — спросил он, понимая, что перебарщивает с вопросами.

Однако решил не отступать.

— А разве здоровым нужна бывает сиделка? — отозвалась она.

— Чем он болен?

— Болезнь Паркинсона…

— Вот как… Интересно. У меня бабушка такой страдала, дожила до девяноста шести лет и ни в каких сиделках не нуждалась.

— У всех по-разному. Но если у бабушки было, значит и у вас тоже началось. Эта болезнь медленно развивается. Сходите, проверьте головной мозг.

— Хм…

На голову следователь Тимофеев не жаловался и потому эту попытку увести его в сторону от основной темы пропустил мимо ушей.

— Много вам платят? — спросил тотчас же.

— А вам? — переспросила женщина.

В другой ситуации он сказал бы, что с представителями закона так не разговаривают, но ситуация была неофициальная, поэтому пришлось торопливо придумывать ещё, как разузнать у этой скрытной особы хоть что-нибудь. Попытался повернуть разговор в нужную ему сторону.

— Вот вы держитесь за эти свои заработанные копейки, а в это время может быть здесь замышляют убийство, — сказал он.

— Ничего здесь никто не замышляет. И платят мне вовсе не копейки, хорошо платят. А Виталий Николаевич очень порядочный, добрый, не надо его попусту ни в чём подозревать. Замучился он сам с этим своим больным товарищем — тот всё время пытается его подставить и перед врачами со скорой выставить в дурном свете. Но придёт ему время расплачиваться за это… Виталий Николаевич о нём очень старательно заботится. Он много рассказывал, как они росли вместе и как родители их тоже дружили и все праздники отмечали семьями.

— Хорошо, если так.

— Конечно. Разве можно подозревать такого милосердного, сострадательного человека в каких-либо злодеяниях.

— Вас то он где нашёл?

— Через знакомых. Я давно за больными ухаживаю, разные семьи повидала, но здесь к больному очень хорошее отношение.

У следователя больше не осталось вопросов.

Напоследок он хотел было попросить, чтобы разговор этот собеседница сохранила в тайне, но решил, что так только наоборот заострит на нём внимание, а женщина пожилая наверняка и сама всё забудет и никому не станет ничего пересказывать, к тому же если так сильно дорожит этим Виталием и тем, что работает у него.

Но это происходило весной.

Недавно Тимофеев заезжал туда тоже поздно вечером и увидел всё ту же самую сиделку, выходившую от этой новой жертвы чёрта…

***

Следователь сначала свернул в тот же самый проулок, предполагая, что Виталий может наведаться к этому своему больному товарищу. Но тотчас передумал туда ехать и развернулся. За последнее время привычки и маршруты этого преступника следователь изучил очень хорошо и предположил, что скорее всего тот направился сейчас в свою любимую кофейню и наверняка поспешит встретиться с любимой женщиной.

Настю Тимофеев тоже знал, но издалека.

Наблюдал, как порой часами она ожидает Виталия, потягивая кофе — одну чашку за другой. Удивлялся, как же так долго может ждать женщина и каким надо быть потрясающим мужчиной, чтобы заслужить подобное ожидание. В самом деле он не стал бы отрицать, что чёрт красив внешне и красота его по-настоящему мужская. Однако не менее привлекательными были и многие другие мужчины, которые в то же время порой оставались вовсе без женского внимания. В этом же чёрте было по-настоящему что-то чертовское, какая-то бесовщина, и как-то очень сильно он выделялся среди остальных.

Тимофеев часто перечитывал биографии известных преступников.

Чикатило, Аль Капоне… Он пытался отыскать в их поведении и образе жизни неоспоримую закономерность, которая помогла бы ему разгадать этого чёрта, раскрыть его преступную суть. Но это не удавалось, потому что всё у всех было по-разному, или написанные истории о многом умалчивали. По крайней мере всё больше он становился уверенным, что знай он лично и Чикатило, и Аль Капоне, выводы сделал бы уже совершенно другие и они помогли бы ему сейчас. Однако увы, путешествия во времени возможны только с помощью страниц книг и интернета, а это совсем не то, нежели личная встреча.

Ещё хотел бы Тимофеев понаблюдать за этим Виталием в неформальной обстановке. Почему-то казалось ему, так он сможет разобраться в его характере основательно. Однажды даже засиделся в кофейне до того самого момента, когда тот явился к ожидающей его уже достаточно давно подруге. Следователь сидел в противоположной стороне зала и не снимал тёмные очки, которые надел, потому что в тот день было очень солнечно. Ещё он чуть-чуть передвинул вазу с искусственными цветами на своём столике, так чтобы самый высокий цветок с пышными листьями загородил его лицо. Да впрочем ни Виталий, ни Настя не оглядывались на него. И впрочем невозможно было заподозрить ничего особенного в этой встрече — простая случайность, подумаешь, оказались в одном и том же месте: город их был вовсе не большой, так что все постоянно то тут то там натыкались друг на друга.

Как обычно Виталий был во всём чёрном и его женщина, повернувшись к нему, тотчас из непримечательной серой мышки превратилась в эдакую Мерилин Монро, искусно скрывающуюся от других своих поклонников. На эту пару было интересно смотреть даже просто так, не зная, кто они такие — между ними не просто проскальзывали любовные искры, не просто вспыхивали огоньки страсти, а полыхал целый костёр и подходили оба друг другу настолько гармонично, будто перед этим прошли какой-нибудь дотошный кастинг на соответствие своим ролям и теперь не просто пили кофе в безлюдном зале, а красовались друг перед другом, будто на них были наведены объективы видеокамер и рассчитывали они за свою игру получить не меньше, чем голливудского Оскара. Впрочем, наверняка они не думали об этом, а просто сами по себе были такими и вели себя так, как привыкли.

Сейчас всё та же картинка с этими двоими стояла перед мысленным взором следователя, однако поехал он обратно в полицейский участок: работы было много, а рабочий день его заканчивался, когда он сам понимал — пора домой.

Едва припарковал машину, увидел у входа в полицию застывший под дождём женский силуэт. Ожидавшая стояла под раскрытым зонтом, однако видимо из-за продолжительного ожидания перекладывала его из одной руки в другую, а потому платье её намокло и видно было, как подол прилипает к ногам. Следователь знал, что она ждёт его — разговаривали они уже ни один раз и всегда эти разговоры давались ему тяжело. Женщина эта была вдовой убитого в загородном лесу предпринимателя и очень она ожидала возмездия, тоже будучи уверенной — не ошибается и знает наверняка, кто убил её мужа.

— Как всё прошло? — спросила она, зная также, что именно в этот день Виталий должен был проходить испытание на детекторе лжи.

— Он выкрутился, — нехотя ответил Тимофеев, будто в этом заключался его личный промах.

— Как же так? Разве можно обмануть детектор?

— Для обычного человека это невозможно. Но мы сейчас говорим о другом.

Женщина продолжала стоять, а дождь торопливыми струями стекал по её зонту: внизу возле её туфель уже образовались лужи, но она их не замечала и сделав шаг, чтобы приблизиться к своему собеседнику, прошлась прямо по воде.

— Поймите, мужа вашего уже не вернуть, хоть посадим мы преступника, хоть нет, — сказал следователь.

В тоне его прозвучали нотки сочувствия — он явно хотел утешить. Про себя предположил, что собеседница его возможно сразу захочет уйти, а значит очередного сложного разговора удастся избежать. Всегда он старался вести себя с потерпевшими и их родственниками предельно вежливо.

— Почему такая мразь, этот Виталий, может до сих пор запросто наслаждаться жизнью и свободой… А моего мужа уже нет… Между прочим, он был очень хорошим человеком, — она заплакала. — он одолжил этому злодею денег, когда тот спасал свой бизнес, и вот благодарность.

Тимофеев очень хотел сказать, что благими намерениями вымощена дорога в ад, но промолчал. Сказал другое.

— Этот Виталий не простой человек.

— Все мы непростые, — отозвалась женщина.

— Я не это имел ввиду.

— А что же?

— Бывают преступники, которых невозможно поймать.

— Глупости.

В общем, следователь и сам знал, что не прав и даже самых гениев преступного мира, о которых он читал чрезвычайно много, рано или поздно ловили и отправляли за решётку: задержанный маньяк Чикатило долго не сознавался в своих преступлениях и долго не было доказательств его деяний из-за уникального биологического противоречия его группы крови, Аль Капоне и вовсе попался на какой-то досадной ерунде, которую не предусмотрел видимо из-за пробелов своего образования. Да, всех ловили, всех наказывали. Но наверняка не такими уж гениями они были, раз всё-таки попались, а о других, настоящих гениях никто может и не знает вовсе и никогда не узнает. В том, что был у этого Виталия невероятный преступный талант, что-то особенное, проводящее черту между ним и остальными людьми, следователь Тимофеев не сомневался.

— Мы обязательно его задержим, — пообещал он плачущей вдове.

— Я верю в вас, — отозвалась она и рыдания её стали тише.

Она пошла прямо по лужам, будто намереваясь немедленно раствориться в этом дожде.

Впустую. Раствориться не получилось — люди в самом деле не сахарные и совсем не сладкие, даже если они самые-самые хорошие. Тимофеев может быть тоже хотел раствориться, и может быть слиться с этим дождём, и стать эдаким необычным шпионом, чтобы струями дождя скользить по всем окнам всех домов, заглядывать туда, куда невозможно заглянуть обычному человеку, чтобы услышать что-нибудь особенно важное, увидеть этого Виталия там, где он отдыхает со своей любимой женщиной, от которой может и скрывает, кто он есть на самом деле, а может наоборот — откровенно обсуждает каждую деталь совершённого преступления и советуется, что делать дальше. Бывают даже у злодеев такие вдохновительницы…

***

В помещении полицейского участка было прохладно, будто не стояли накануне по-настоящему жаркие летние дни. Зайдя в свой кабинет, Тимофеев включил чайник. Кофе у него имелся только простой растворимый, который возможно был сделан вовсе и не из кофейных зёрен и которому было чрезвычайно далеко до изысков, подаваемых в кофейнях, но следователя вполне устраивал и такой. Он пил его даже без сахара и сливок, потому что горечь иногда встряхивает основательно и заставляет мозг работать в нужном направлении.

Открыл перед собой фотографию Виталия и принялся всматриваться в черты его лица.

Каждый мускул злодея был напряжён, чрезвычайно напряжён, настолько, что даже наверняка вовсе не просто удерживать сколько-нибудь долго такое напряжение. Тем не менее у чёрта это получалось, потому что снимок был вполне обычным и такое выражение лица следователь наблюдал у преступника постоянно. Очевидно тот никогда не позволял себе расслабиться — как дикий зверь, который в постоянном напряжении бережёт свою жизнь от других, более опасных зверей и ещё — от охотников с ружьями и собаками. Взгляд был сосредоточенный и чрезвычайно осмысленный. Тимофеев подумал, что в таком постоянном напряжении запросто можно двинуться умом, а ведь от гениальности до сумасшествия один шаг: в конце концов он даже где-то читал, что все шизофреники — просто люди из другого измерения, настолько умные, что всем остальным их не понять. Хотя Виталия он в основном понимал, мог даже в чём-то просчитывать его шаги.

Представил теперь, как женщины ловят на себе этот его сосредоточенный взгляд…

Всегда Виталий был при деньгах, и ни одна даже самая заносчивая красавица ему не отказала бы. Насте он изменял, но обычно связи эти не затягивались надолго, и следователь никак не мог растолковать для себя эту его странную привязанность. Нахмуренный в переносице лоб старил преступника лет на десять, а чрезмерная худоба делала щёки впалыми, поэтому черты его лица, если присмотреться внимательней, отдавали какой-то женственностью, и с Настей он в этой худобе и в этих впалых щеках с обтянутыми скулами был очень даже схож — прямо как брат и сестра, а ведь говорят, что пары, похожие друг на друга внешне, по-настоящему идеальны. Прямой нос и тонкие ровно очерченные губы придавали Виталию какую-то особенную аристократичность, а ещё можно было подумать, едва бросив на него взгляд, что где-то уже видели такое лицо — может в фильме или в собственном воображении, где непременно всегда находилось место потрясающим героям и ярким личностям.

Впрочем героем преступника никак нельзя было назвать и следователь Тимофеев постепенно отыскивал в этом человеке слабые места — вычислял, где тот может струсить и спасовать. И ещё его этот чёрный цвет, так упорно предпочитаемый во всём… Как это можно было растолковать? Своеобразная яркость как вызов окружающему обществу? Или отголосок его чёрной души? В то же время чёрный — цвет эротики, а ведь по-настоящему многого мужчины добиваются именно тогда, когда из них прёт тестостерон. Чёрные волосы, взлохмаченные и немого слипшиеся, большой копной торчали на голове — пряди выглядели естественно, хотя наверняка были специально уложены с таким неповторимым шармом в каком-нибудь дорогом салоне.

В то же время на фотографии Виталий во многом проигрывал — проигрывал перед самим собой, таким, каким он был в жизни. Просто этот неповторимый шарм пронзал его насквозь, хотя и начинался с причёски: ещё он присутствовал в каждом движении, в голосе, в манере смотреть и смеяться. Плюс ко всему в этом смехе, в этом взгляде и в этом шарме сквозило какое-то сокрытое от людей страдание — будто на самом деле человек этот был вовсе другим, и приходилось ему действовать так, а не иначе, в силу каких-либо обстоятельств и вопреки своей совести. Впрочем, что касается совести — размышлять об этом было преждевременно, да и могла ли она иметься у преступника, убивающего людей…

Дождь к этому времени уже заканчивался и следователь распахнул окно — холодной сырой свежестью подуло оттуда, и он представил, как где-то в другой части города в это время умирает человек, очередная жертва расчётливого преступника, а вот он ничего не может предпринять, не может вмешаться, и несомненно человеку этому страшно и больно — от отчаяния и беспомощности. Ведь как в самом деле рискованно в этом нашем мире остаться наедине с друзьями, которые тебя предают, в окружении безразличных людей и тех, кто бы рад помочь и спасти, да никак не может.

Глава 4.

В этот момент у Виталия зазвонил телефон — он подумал, что скорее всего это звонит одумавшаяся Настя, которая теперь хочет позвать его к себе. Но нет — звонила сиделка, которую он нанял для своего больного товарища.

— Он сбежал, — заверещала она тотчас в телефоне, даже не поздоровавшись. — представляете, Виталий Николаевич, больной ваш сбежал.

— Как так? — всполошился тот.

— А вот, я только вышла в кухню, чтобы сварить ему кашицы, возвращаюсь и — нету, а на столе записка.

— Записку даже оставил? — Виталий всеми силами пытался совладать с собой. — что же там пишет?

— Странная какая-то записка, просто написано, что у него ничего нет, вот так вот, прямо читаю: «У меня ничего нет». И точка — такая жирная. А пальцы-то у него как дрожат от этого Паркинсона, я думала, он и ручку-то в них удержать не может, но надо же — встать вот смог… Упадёт ведь где-нибудь бедняжка.

«Прямо в памперсе и убежал», — с насмешкой подумал Виталий, но сиделка опередила его мысли.

— А памперс снял и бросил так демонстративно прямо в коридоре. Выздоровел он, что ли?

— Да как он может выздороветь, если у него Паркинсон, эта болезнь неизлечима… Приеду я сейчас, никуда не уходите.

Виталий разогнал машину, как только мог и как было совсем нельзя ездить в городе. Однако он многое себе позволял из того, что было неприемлемо другим людям. Этот его болеющий товарищ раздражал в последнее время всё больше и больше. Никак не рассчитывал чёрт, что вся эта показуха с сиделками и вызовами скорой помощи растянется надолго. Первоначальный план его был совсем иной и теперь он досадовал, что всё пошло вкривь и вкось, точнее — через задницу, как приходилось мысленно повторять ему каждый раз при очередной складывающейся по-дурацки ситуации.

Случившееся теперь он и вовсе никак не ожидал.

Далеко ли мог убежать этот придурок?.. О многом размышлял Виталий, давно уже переставший называть этого своего бывшего товарища по имени. Подосадовал теперь, что пообещал сиделке приехать тотчас же — лучше следовало немедленно начать искать сбежавшего, потому как отправиться тот мог куда угодно: хоть в дежурную часть полиции, хоть в прокуратуру. Ведь наверняка не один только Виталий был в курсе происходящего. Но и сам подопечный догадывался — нет у него никакой болезни Паркинсона, а недуг заключается совсем в другом.

***

История этого преступления началась давным-давно…

Виталий взял в долг весьма крупную сумму денег ещё у родителей этого несчастного, но они умерли несколько лет назад, а деньги свои назад так и не получили. Сын их единственный спохватился, деньги затребовал. Но разве можно было что-то требовать у самого чёрта.

Сначала Виталий разволновался, потом — взбесился, и дальше придумал план, показавшийся ему просто великолепным. Умея превосходно готовить разные вкусные блюда, он настряпал булочки с орехами и посыпал их карамельной крошкой, подмешав в карамель предварительно битое стекло — как он знал, после такого лакомства выжить совсем невозможно, а симптомы попадания стекла в человеческий организм один в один совпадали с проявлениями болезни Паркинсона. Об этом он узнал много лет назад, когда таким вот образом погиб его лучший друг, которого роковым лакомством накормила коварная жена.

Теперь Виталий мог выиграть на этом убийстве дважды. Во-первых, исчезнет старый долг, который впрочем он никогда и не планировал возвращать. Однако чёрт просматривал и дальнюю перспективу. У жертвы его от родителей осталась куча недвижимости и солидные счета в банке. Так что вторым пунктом замысла преступника было всё это при удачном раскладе дел прибрать к рукам. Наследников у того не было никаких…

Куда же в конце концов он мог отправиться в этом своём срочном, хотя и бессмысленном побеге? Наверняка притаился где-нибудь поблизости. До сей поры Виталий считал этого человека глупым чрезвычайно, хотя умного он и не стал бы выбирать себе в жертвы. Ведь разве может быть хоть сколько-нибудь ума у того, кто запросто принимает угощение из рук заинтересованного в его смерти.

С особенным трепетом Виталий вспоминал день, когда стряпал те заветные булочки…

Хотел сначала положить одни только орехи, но ведь они никогда не хрустят до такой степени, как стекло, значит следовало добавить карамель. Рука у него не дрогнула, и не дрогнуло сердце, потому что в глубине души он был уверен — так надо, а иначе просто не выжить в этом большом и страшном мире, где каждый прокладывает себе дорогу, как может.

Потом время приняло счёт на минуты, которые мучительно дробили дни. И вскоре злоумышленник дождался заветный звонок — от жертвы. Товарищ его жаловался на скверное самочувствие и просил порекомендовать какого-нибудь врача, который вылечит его. Виталий с весьма заметным энтузиазмом вызвался помочь.

Сначала всё шло гладко: подопечный исправно принимал лекарства, которые по плану должны были только усугубить его состояние, не выходил из дома и, пребывая в депрессии, ни с кем особенно не общался. Потом настал момент, когда он вдруг начал отказываться от лекарств и самовольно записываться на консультации к врачам. Виталий нанял сиделку, принялся убеждать несчастного, что ему нельзя вставать и для убедительности даже купил несколько упаковок памперсов. Дальше на какое-то время всё опять вернулось в рамки коварного плана: подопечный настолько погрузился в свою болезнь, что написал даже доверенность на Виталия, поручая ему распоряжаться всем своим имуществом — это злоумышленнику как раз и было нужно. И вот теперь — снова какое-то недоразумение.

***

В первую очередь Виталий поколесил по окрестным дорогам, всматриваясь в силуэты, мелькающие то близко, то далеко. Потом отъехал чуть дальше — предполагал всё-таки, что жертва его до сих пор поблизости. В конце концов увидел его: он ссутулился и на обочине дороги пытался поймать попутку. Видимо разум несчастного беглеца уже слегка помутился от непрестанной боли и отчаяния, так что машину Виталия он не узнал и с радостью побежал навстречу, когда тот остановился.

— Садись, поехали обратно, — скомандовал резко злоумышленник.

На секунду жертва его остановилась в замешательстве.

— Поехали, говорю, — продолжал настаивать чёрт. — ты хоть сам понимаешь, куда идёшь? Кому ты и где на фиг нужен?

Человек стоял, взявшись за дверцу машины, но всё-таки в салон не садился.

— Ты хочешь меня убить, — проговорил в конце концов он.

— Глупости не мели, — резко бросил Виталий и вышел, намереваясь втолкнуть упрямца в машину силой.

Тот попятился.

— Я никуда не поеду, — возразил торопливо. — пойду в полицию.

— Зачем?

— Скажу, что ты хочешь меня убить.

— Хотел бы, давно уже сделал бы — пораскинь мозгами. Забочусь о тебе, сиделку даже нанял… Ты знаешь вообще, сколько я ей плачу?

— Мне всё равно. Зачем мне сиделка?

— Затем, что тебе нельзя вставать.

— Ни один врач мне так не сказал.

— Верь своим врачам! Хоть кому-то они говорят что-нибудь путное? Меня лучше слушай.

Убеждать Виталий умел, и мог убедить хоть кого и хоть в чём, или в крайнем случае человек обычно отступал перед его напором и делал вид, что соглашается. Так получилось и теперь — беглец всё-таки сел в машину. У преступника сразу отлегло от сердца и решив, что повёл разговор в правильном направлении, он продолжал.

— Разве я могу тебя убить? Росли ведь вместе. — сказал он. — помнишь, как бегали всегда мальчишками втихаря на стадион, чтобы посмотреть футбол, и как воровали коржики в кулинарии…

Такое, разумеется, было и человек на заднем сидении в машине заулыбался — Виталий увидел его улыбку в зеркале и тоже постарался улыбнуться, только у него не очень это получилось и улыбка вышла какая-то однобокая, напряжённая, но это было неважно, собеседник всё равно ему уже верил.

— Я не воровал, — поправил задумчиво он. — я ждал всегда у входа.

Сейчас только Виталий заметил, что пассажир его весь промок под дождём и вода у него с одежды обильно стекает прямо на сиденье. По натуре своей весьма аккуратный, чёрт нахмурился, однако постарался скрыть свой гнев.

— А какие шикарные у твоих родителей были песцы и норки, — продолжал вместо этого он.

От воспоминаний о родителях человек за его спиной расплакался — сначала тихо, а после навзрыд… Теперь уже очень быстро машина мчалась по лужам, как будто с каждой минутой ещё больше прибавляя скорость.

— Так хорошо просто жить, — сказал сквозь рыдания промокший и уставший беглец.

Бросив на него снова взгляд в зеркало, Виталий поморщился.

Однозначно он понимал, что никогда этот его знакомый не был ему ни другом, ни товарищем — с такой размазнёй просто непозволительно было дружить такому отчаянному и смелому, каковым считал себя он. Ещё в детстве распознав эту его слабую суть, Виталий дружил с его старшим братом, с которым они в самом деле были ровней, но тот погиб в Афганистане, а после оставалось только поддерживать отношения с его родителями — и поддерживать их самих, чтобы от горя они совсем не отчаялись.

— Мать твоя вкусно готовит, — раздалось в этот момент с заднего сиденья.

— Вот будет тебе получше, сходим к ней в гости, — пообещал тотчас Виталий. — помнишь, как в юности уплетали её гречневую кашу.

Конечно же оба помнили и от воспоминаний на миг замолчали… Как много осталось позади всего того, о чём мечтали и чем дорожили — никак невозможно было всё это пронести через всю свою жизнь.

— Как думаешь, пройдёт у меня этот Паркинсон? — спросил через какое-то время пассажир, нарушая тревожную тишину.

— Пройдёт, — соврал убедительно Виталий. — будешь потом гулять везде, как раньше, песцов может снова заведёшь.

— Зачем они? Одна морока… Деньги у меня есть, на всю жизнь хватит.

— Да просто так… Надо же в жизни чем-то заниматься.

— Женщину лучше завести, и детишек.

Виталий открыл окно и харкнул в улицу — на самом деле его затошнило от слов собеседника и этот плевок предназначался ему, потому как ни женщину, ни детей нельзя завести, они не домашние животные, к тому же задуматься об этом впервые в шестьдесят лет казалось большой глупостью.

— Кофе хочу, — сказал несчастный.

— Пока нельзя, вот выздоровеешь — тогда.

— Как это нудно — всё время лежать.

— Что поделать? Надо!

— И памперсы эти зачем? Я ведь могу сам добираться до туалета.

— А зачем тогда перед скорой выделывался?

В самом деле человек этот замученный не все свои поступки мог понять и даже вовсе не знал, зачем теперь убежал. Просто разум на какой-то миг вдруг помутился. Продолжал он неясно мыслить и до сих пор: недоумевал, куда собрался бежать, ведь никаких друзей или даже просто хороших знакомых у него нигде нет.

— Больше не буду, — пробормотал он, словно нашаливший школьник.

— Вот и хорошо, — кивнул Виталий.

В это время они уже подъехали к его дому.

— Ой, батюшки, промок-то весь как, — запричитала тотчас сиделка. — нельзя простывать, нельзя…

В какие-то моменты она даже выглядела смешной в этом своём старании угодить всем, особенно тому, кто щедро ей платил за её хлопотную работу. Торопливо она принялась стаскивать с больного одежду, сразу же достала из шкафа другую — сухую.

— Памперс-то сам наденешь, или помочь? — спросила голоском, каким обычно разговаривают с ненормальными, и так, как будто речь шла о шапке или ботинках.

Виталий не смог сдержать усмешку и тотчас резко отвернулся.

— Памперсы не жалейте, главное, чтобы больной содержался в комфорте, — подыграл он.

Тот уже лёг в постель.

Изнуряющая боль всё время разливалась по его телу, муча невыносимо. Никогда не думал он, что болезнь Паркинсона такая страшная — много людей знал, у кого в старости начинали трястись руки или голова, но у его родителей ничего подобного не было и он думал, с ним этого тоже не случится.

— Лекарства принимай, — бросил уже с порога Виталий, торопясь покинуть это место.

— Не переживайте, Виталий Николаевич, — чуть ни с поклоном обратилась к нему сиделка. — всё мы будем принимать, как положено.

На этом они попрощались.

Больше всего Виталий ненавидел пустое ожидание. А сейчас, по его мнению, время тратилось именно впустую. Но по-другому уже не получилось бы. Кому-то этот его бывший товарищ уже точно успел наплести про планируемое убийство. Хотя как он обо всём догадался, оставалось загадкой…

Загадок вокруг чёрта обычно переплеталось множество и ему доставляло удовольствие их решать. Там, где другой человек сразу спасовал бы, этот наоборот — воодушевлялся. Он мог не спать ночами, решая очередную головоломку, пить снотворное и всё равно не спать, мог уехать за город и, бросив всё, просто бродить по лесу. При этом проблемы никогда не выносил на первый план. Обычно они гармонично переплетались со всем остальным, чем он занимался в жизни и что любил.

К себе на фирму в этот день он не поехал, а отправился домой — отсыпаться.

***

Сразу заснуть никак не удавалось, но был ещё день и принимать снотворное Виталий не стал — вдруг кто-нибудь позвонит по срочным делам и придётся заниматься неотложными вопросами. Хотелось закурить и выпить немного спиртного, однако от этих двух разъедающих жизнь привычек он отказался уже давным-давно. Поэтому съел пару яблок и включил телевизор. Под звуки, раздающиеся с экрана, засыпалось проще всего, и никогда он особенно не всматривался, что там показывают, а просто забавлялся этим навязчивым фоном, который тем не менее никогда его не раздражал.

Вперемешку с обрывками чужих фраз услышал знакомые голоса — может быть они снились, а может всплывали откуда-то из далёких воспоминаний. Там был он и этот его товарищ, которые теперь должен был умереть, а ещё его погибший в Афганистане брат и живые родители этих двоих, а также родители его самого и ещё младший братишка… Казалось, девяностые годы только начинаются: приснившиеся взрослые были совсем молодые, а их дети — юные. Все смеялись и кормили прожорливых норок свежим мясом, потом из оставшегося мяса жарили прямо во дворе шашлыки. Взрослые гладили ребятню по голове. Малышам не было стыдно от таких их жестов, потому что они ещё вовсе не выросли и даже пока не мнили себя большими.

— Только никогда не обижайте друг друга, когда вырастите, — повторяли отцы.

Сыновья послушно кивали, очевидно не понимая, что же можно такое не поделить в этой весёлой и беззаботной жизни, которая их окружала. Они продолжали смеяться и дурачиться, корчили друг другу весёлые рожицы, копируя героев из разных мультфильмов, которые без ограничения смотрели целыми днями.

— Вот станете взрослыми, женитесь, и так же дружите между собой, — приговаривали женщины.

От разговоров о женитьбе ребятня краснела, потому что предполагалось в этом что-то постыдное, им пока непозволительное…

Вслед за этими пригрезившимися воспоминаниями Виталий всё-таки увидел настоящий сон — вообще ему часто снились кошмары, и также часто, просыпаясь посреди ночи, он отгонял разные нелепые мысли, которые лезли в голову, в том числе и такие, от которых кровь застывала в жилах. Сейчас ему приснилось, что кто-то, скорее всего вот этот болеющий его товарищ, подсыпал ему тоже в еду битое стекло — поэтому он умрёт, медленно, мучительно, и никаких способов не найдётся его спасти.

Проснулся чёрт быстро и обрадовался, что не успел окончательно погрузиться в свои кошмары. Разбудил его телефон — звонила сиделка.

— Виталий Николаевич, — прошептала она, отчётливо выговаривая каждое слово. — мы покушали и заснули, лекарства тоже приняли, так что всё хорошо, не переживайте.

Он что-то пробурчал в ответ, и так зная наперёд, что всё хорошо, а станет ещё лучше, когда этого его подопечного не будет уже в живых — тогда ему перейдёт во владение не только шикарная городская квартира, но и особняк на берегу моря, огромный дом у озера, где прямо из гаража можно выплывать на яхте и кататься, сколько душе угодно, и ещё — куча денег, каких хватит до самого конца его жизни. С другой стороны — смотря как жить. Чёрт часто подозревал — не только норками и песцами занимались эти старики.

Глава 5.

Долгие годы Настя жила одна.

Когда-то давно она выходила замуж за неказистого неудачника намного старше себя, но замужем пробыла недолго и детей не родила. Теперь одинокий быт вошёл в привычку. В то же время была в нём куча минусов, которые она стала замечать особенно остро именно сейчас. Потому что сейчас почувствовала опасность и никак уже не могла избавиться от этого ощущения. Ей мерещились наёмные убийцы, притаившиеся в подъезде, мерещилось, как кто-то хватает за горло, едва она открывает дверь в квартиру, и даже в собственном платяном шкафу, когда она приходила откуда-нибудь, отсутствуя достаточно долго, чудились подозрительные шорохи. Некоторое время назад женщина установила сигнализацию и подключила тревожную кнопку, но это успокаивало лишь отчасти и волнение её периодически возобновлялось. После недавней встречи в кофейне Настя и вовсе была на взводе: не сомневалась уже — Виталий хочет разделаться с ней как можно быстрей.

Теперь она раскрыла в коридоре мокрый зонт, повесила куртку. Вспомнила, что собиралась по пути зайти в магазин, но прошла мимо, занятая своими мыслями, и уже не хотела снова выходить на улицу, хотя дождь закончился и небо светлело. Ещё вспомнила давний эпизод, хотя впрочем, она его не забывала — досадно часто мысли всё настойчивей возвращались в тот далёкий зимний день.

***

Случилось это в канун Нового года.

Надо сказать, что с Виталием они не отмечали вместе этот праздник ни разу — просто как-то не складывалось. Он часто уезжал в декабре на заграничные курорты один, а она уезжала к родственникам в провинцию. Но в этот раз он позвонил заранее и предложил встретиться тридцатого числа у неё. Она удивилась, что он остался в городе, и удивилась, что не придумал на этот день себе какое-нибудь занятие получше. Сначала радостно согласилась и в предвкушении встречи принялась бегать по магазинам, выбирая себе наряд. Глаза разбегались, порадовать любимого хотелось от всей души — для этого надо было всего лишь выглядеть ярко и особенно привлекательно. Для раздумий решила сделать паузу, зашла в свою любимую кофейню.

Зимой здесь готовили потрясающий глинтвейн и женщина заказала его.

Уткнулась взглядом в каталог, где в новогодних платьях и сверкающей бижутерии позировали разукрашенные красотки. Ароматы кофе и свежей выпечки тянулись с кухни, а ещё к ним примешивался запах хорошего одеколона и Настя чуть огляделась, выискивая, от кого же так пахнет. Прямо рядом за соседним столиком сидели мужчины и полушёпотом энергично обсуждали какую-то свою проблему. От нечего делать она стала прислушиваться, потому что музыку здесь включали редко и очень тихо, а в этот день и вовсе забыли включить.

— В общем, ты будешь кататься на снегоходе, а я посторожу машину, — сказал один.

Другой беззвучно кивнул, а после добавил:

— У чёрта всегда рождаются потрясающие планы. Надо же — получится идеальное убийство, и к алиби не придерёшься: весь посёлок будет слушать рёв снегохода и думать, что это катается он, в то время как на самом деле он явно кого-то собирается замочить.

— Да, хорошее время для убийства — канун самого весёлого праздника. Представляешь, покойник его будет потом лежать в морге в то время как вся страна станет запускать фейерверки.

— Ха-ха! Видать кто-то сильно ему насолил, раз он хочет это убийство так красочно отпраздновать.

Дальше они договорились на день и на время… Назвали как раз тридцатое декабря и тот самый час, в который Виталий назначил свидание с ней. Другого чёрта во всей округе не существовало, и в тот момент, когда он планировал находиться с ней, убить кого-то другого неизвестно где он просто физически не смог бы.

От ужаса Настю охватила оторопь.

Никак не верилось, что эти двое говорили всё-таки о ней — прямо какой-то дурной сон. В то же время сомневаться в услышанном не было оснований. Значит чёрт намеревался её убить… Сразу понятными стали многие его двусмысленные фразы и беспричинный, как ей казалось, гнев, который он позволял себе то и дело. С грустью женщина осознавала, что уже давно он возненавидел её. Виновата в этом была только она… Всё это теперь нахлынуло сразу — как прозрение. Торопливо она захлопнула каталог, понимая, что платье ей вовсе не нужно, а главное — придумать свой план, чтобы перехитрить этого жестокого мужчину. Точнее — самого чёрта.

Впрочем, что тут было придумывать? Пусть готовится, пусть изобретает хоть что, она просто в последний момент отменит встречу. В конце концов, дело житейское и он тоже часто так делал.

Принесли её заказ и она заметила — за соседним столиком пьют то же самое.

Отчаянные ребята, взявшиеся за столь рискованное дело, теперь обсуждали что-то другое, будто эпизод со снегоходом был для них плёвым делом, затеянным мимоходом вперемежку с другими, более важными делами. Настя попыталась рассмотреть их лица, но ничего кроме беззаботности и равнодушия не смогла на них прочитать. Не думала даже, что такими обыденными могут быть злодеи, замешанные в убийствах — их сто раз увидишь в толпе и ни за что не обратишь внимание.

Когда один из них посмотрел в её сторону, она торопливо отвернулась.

Следовало не выказывать себя. Ведь стоило чёрту узнать, что план его раскрыт, тотчас он придумает что-нибудь другое, не менее отчаянное, и тогда уже навряд ли получится спастись… Платье она всё-таки выбрала и решила даже купить его непременно, или хотя бы примерить — именно в таком она представляла себя рядом с любимым человеком в этот волшебный праздник. Ещё она купит себе подарок — обязательно какой-нибудь особенный: хорошую французскую парфюмерию, изысканные сладости, а может и вовсе билет куда-нибудь на край света. Ведь явно она поссорится с чёртом накануне праздника, а значит подарок от него точно не получит.

Ах, как она любила всегда подарки и несомненно именно эта капризная любовь её подвела…

***

В тот далёкий день, когда она увидела в магазине очаровательные серьги с бриллиантами, её будто бес попутал. Не имея в кошельке ни рубля, она примерила соблазнительное украшение — обомлела от того, как же удивительно серьги эти подошли ей к лицу и как они освежили её томный взгляд, который тотчас же заблестел небывалыми огоньками.

— Я их возьму, — пообещала она продавцу. — только немного попозже.

— Конечно приходите, — ответила девушка за прилавком, кивнув с пониманием. — попросите у своего мужчины, пусть покупает.

Настя улыбнулась на этот дерзкий совет и тоже кивнула.

— Он у меня жадный, — сказала, поморщившись.

— Жадных мужчин не бывает, бывают нищие, а если есть деньги, для любимой женщины может и раскошелиться.

Точно так же думала и Настя, вот только раскрутить чёрта на дорогие покупки никак не получалось. Тогда она запланировала маленькую хитрость, которая показалась ей в тот момент абсолютно невинной. Однако чёрт растолковал всё совсем иначе.

— Ты меня шантажируешь? — резко спросил он.

От растерянности женщина не знала, что возразить, хотя сразу поняла — сильно сглупила.

Разумеется она очень многое знала об этом опасном человеке: слышала его разговоры по телефону и с ней он изредка откровенничал тоже. Не думала, что вся эта информация имеет для него серьёзное значение и не думала, что он так всполошится. Конечно серьги он ей не купил. Зато долгое время приходил задумчивый, в основном молчал. Потом однажды сказал:

— Если правда начнёшь трепаться, тебе не жить.

Но Настя бы не стала. Она попыталась убедить его в этом, а он отмахнулся, сказав:

— Ладно, ладно, хватит, поговорили…

Постепенно разговоры об этом прекратились и всё стало по-прежнему. Если бы ни этот подслушанный диалог в кофейне, женщина ни за что не распознала бы подвох…

***

Наверняка подвох был и сейчас… Приди чёрт к ней домой, её уже ничто не спасёт.

Однако он настаивал — снова и снова. Вопреки всяческому приличию звонил каждые пятнадцать минут. В прошлый раз Новый год всё-таки они встречали порознь, а теперь пришлось уступить и согласиться на встречу.

Настя нервничала необыкновенно, потому что прежде он никогда не приходил с ночёвкой. А теперь собрался. Навряд ли ни с того ни с сего он забоялся одиночества. Просто наверняка придумал какой-то очередной жестокий план. В общем срочно предстояло обезопасить себя любыми способами. Женщина торопливо соображала. Во-первых, их обязательно должен кто-нибудь увидеть вместе, или хотя бы одного Виталия в тот момент, когда он зайдёт в её квартиру. Во-вторых, надо при нём тотчас же позвонить кому-нибудь или договориться с кем-то заранее, чтобы позвонили ей, а она ответит на звонок и скажет, что у неё сейчас друг. Это было всё, что она смогла придумать для своей безопасности. Меры эти могли сработать, а могли — нет.

С грустью она посмотрела в окно.

Небо теперь прояснилось совсем и завтра предстоял солнечный хороший день: король оранжевое лето наконец-то соизволил заглянуть в их края. И оказаться в этом следующем дне хотелось непременно. Оставалось несколько часов до предстоящей встречи… Нервничая, женщина посматривала на часы и на телефон — нет, разумеется, он не забудет и не позвонит, чтобы отменить. В самом деле, как советовали ей подружки, лучше было прекратить эти отношения. Однако за десять лет дружбы с чёртом она и сама стала чертовкой и потому никак не хотела потерять этот источник удовольствий, развлечений и небольших доходов, которые перепадали ей время от времени. В конце концов ведь даже интересно — поиграть с самим чёртом и перехитрить его.

***

На улицу она вышла заранее, чтобы немного прогуляться и выглядеть непринуждённо.

С деревьев уже не капала оставшаяся после дождя влага и только кусты роз и жасмина, прежде благоухающие, теперь пахли едва-едва и напоминали, что недавно прошёл дождь. Настя присела на качели на детской площадке — здесь уже никого не осталось из игравшей целый день ребятни, только какая-то престарелая женщина, то ли бабушка, то ли нянька, крутила на колесе маленькую девочку, которая отчаянно кричала и никак не хотела идти домой. В этот момент Настя особенно пожалела, что не родила от Виталия ребёнка или даже двух, ведь убивать мать своих детей он наверняка не стал бы. Но с другой стороны, что бы это были за дети — эдакие чертенята, от которых тоже ожидать можно было невесть чего.

И вот он появился, необыкновенно рано, хотя всегда обычно опаздывал.

За много лет Настя уже привыкла ждать и полагала даже, что мужчины всегда где-нибудь задерживаются. Она не вставала с качели и он не повернул голову в её сторону: посмотрел на дверь подъезда, потом — на её окна, ещё беглым взглядом на окна всех этажей и даже на те, которые находились на лестничных площадках. Да, он явно замышлял злодейство — и если не в этот день, когда-нибудь потом непременно.

Конец ознакомительного фрагмента.