Папа, куклу звали Джульеттой

Анна Львовна Абаимова, 2020

Безуспешная погоня за красивой мечтой – порой это может быть очень страшно! Книга-шок! Книга, от которой заболит голова и случится бессонница… Почему человек вдруг становится жертвой – других людей, ситуаций? Кто придумывает сценарий судьбы? Одна из героинь оказывается в чрезвычайно запутанной жизненной ситуации – её, уже взрослую, родной отец согласен предать, польстившись на обещания недальновидной авантюристки, готовой ради своих амбиций всё смести на своём пути. Откровенная история о мечтах, любви и предательстве. Все персонажи вымышленные, однако в основе сюжета – реальные события.

Глава 3

Аким Аркадьевич не любил возвращаться домой. Где бы он не находился в течение дня, везде ему казалось лучше, чем в четырёх стенах чужой квартиры. Именно чужой, потому как, во-первых, квартира эта была собственностью жены, а во-вторых, он просто-напросто так привык с детстве.

Лучше всего чувствовал себя в лесу…

На работе тоже было хорошо, никто рядом с его кабинетом не шумел и не заглядывал без особой нужды. Да только и лес, и работа, как он очень хорошо понимал, не могли оставаться для него прибежищами души до конца жизни — он уже очень ощущал свой возраст и с работой справлялся с большим трудом, а в основном и не справлялся вовсе, но Лариса, как его самый близкий друг, всегда прикрывала и просила кого-нибудь помочь, чтобы работу сделали за него, а в лес он и вовсе ходил редко — сильно уставал и боялся, что сядет там где-нибудь под кустом и больше не встанет.

Возможно отвращение к четырём стенам у него возникло ещё в детстве, когда он жил с матерью в коммуналке, хотя тогда он особенно не понимал, что ненавидит больше всего — соседей или этот удручающий быт, ограниченное пространство для жизни, а может всё сразу, потому что всё это сочеталось вместе. Ещё он ненавидел весь мир — за то, что кому-то доставались лучшие условия для жизни, меньше проблем и больше радостей.

Когда женился уже в очень зрелые годы, думал, многое в его жизни сразу изменится, и теперь в старости основательно осознал — перемены эти зависели от него, но даже если в какие-то моменты кто-нибудь пытался ему помочь повернуть в какую-нибудь сторону на сомнительном перекрёстке, он неизменно останавливался: может не верил своему спутнику, а может не хотел идти туда, куда его звали. В основном в чём-либо убеждала его жена, но он считал почему-то, что слушать жену как-то несерьёзно, в конце концов это ведь не любимая женщина и не мать, так какое она имеет право распоряжаться его жизнью.

В коридоре на него накатил аромат чего-то жареного и немного принюхавшись, он сразу определил — это грибы. Видимо жена с дочерью сходили в лес сами, ведь он им никогда ничего не приносил, да и зачем в самом деле плутать в чащобе из последних сил ради двух этих ставших ему уже совсем чужими женщин. Однако жареных грибов он тоже вдруг захотел и решил, что теперь, раз они пошли, надо немедленно идти в лес — прямо даже в ближайшие выходные.

Скрыться в своей комнате так быстро, как он намеревался, у него не получилось — пока нагнулся и расшнуровывал ботинки, из кухни вышла жена.

— Какие грибы пошли? — спросил он машинально, будто у постороннего человека.

Впрочем, именно у постороннего человека наверняка он спросил бы об этом так же — тема эта для него сейчас была особенно интересна.

— Маслята пошли, обабки и белые, — сквозь зубы процедила женщина, будучи видимо сильно не в духе.

— Белые это хорошо, — будто сам с собой проговорил Аким Аркадьевич.

— Будто ты и сам не знаешь, какие сейчас грибы, — фыркнула женщина, переходя на крик. — Сам вон наобещал какой-то там Ларисе белых грибов, хоть раз бы и нам принёс на гостинец, ведь вроде не чужой, в семье живёшь.

«В какой такой семье?» — промелькнуло в мыслях у него, однако большим потрясением было услышать имя дорогой женщины из уст этой соседки по коммуналке, к тому же он недоумевал, чего ради должен приносить что-либо этим совсем посторонним людям, хоть и живущим с ним под одной крышей. В детстве ни к нему, ни к его матери соседи не предъявляли никаких особых претензий и уж подавно ничего не требовали. Избегали, не любили — да. Но грибов не просили.

Он стоял как вкопанный, не зная, что ему на это ответить, моргал. Чувствовал, что эта ситуация какая-то странная, будто прошлое каким-то неожиданным образом переплетаясь с настоящим, теперь всё время мешает ему здраво воспринимать происходящее. И какой-то рычажок вдруг щёлкнул в его сознании.

— Схожу, — сказал он, дивясь самому себе.

— Вот-вот, сходи, — закивала женщина. — И бочок в туалете надо бы починить.

«Так сантехника вызовите», — хотел было сказать он, однако ничего не сказал, и без того устал от разговоров на работе, а теперь хотел просто побыть один, помолчать, и может быть почитать что-нибудь из старых любовных романов.

В комнате на глаза ему попалась большая консервная банка — из-под солёных огурцов бочкового посола. Взял он эту банку в магазине некоторое время назад сам не зная зачем, просто увидел — пустая, и решил — пригодится. Теперь даже обрадовался, потому что подумал, что в общем-то очень легко выкрутится из этой ситуации и утрясёт всё с туалетным бочком. Быстро проделал шилом отверстия с двух противоположных сторон, продел через них бельевую верёвку — получилось правда нелепо и по-дурацки, однако на ведро было вполне похоже и пользоваться им можно было запросто.

— Вот, — протянул он жене, выйдя из комнаты.

Она всё ещё стояла в коридоре, о чём-то переговаривалась с дочерью, причём очень громко. Аким Аркадьевич усмехнулся — порой вели они себя вот так, будто и правда считали его членом своей семьи, так что даже любопытно было их послушать. Но сейчас они говорили о грибах и в общем-то это было ему совсем не интересно.

— Что это? — спросила жена с усмешкой.

— Ведро, — ответил он совершенно холодно.

— Зачем?

— Это… Вместо бочка — в туалет.

— Ты совсем свихнулся, что ли? Устроил тут чёрт знает что!

— Да нормально всё… Если не работает… Воду перекрыть, и всё — сгодится.

— Ага, сгодится ему. Скажи ещё, что на твой век хватит.

— Ну, может и сказал бы. Да, впрочем, и на твой хватит, — пробурчал он уже себе под нос, думая о том, что зря вообще вызвался помочь, ведь с работы пришёл усталый и есть хотел, вот и отдыхал бы, и ел.

Сто раз зарекался и думал обходить все подобные ситуации стороной. Теперь прислушался. Судя по звукам, доносившимся из-за двери, жена сейчас пинала его ведро и направлялась в кухню — значит туда сейчас точно нельзя идти, вся эта ругань продолжится, и он прикинул, чем можно сейчас перекусить всухомятку. Достал консерву «Килька в томатном соусе», отрезал хлеба. Ещё у него была родниковая вода и её он размешал с вареньем — вместо чая. Поел и как-то спокойней стало на душе. Был у него и целый мешок карамели — в последнее время вообще хотелось только сладкого и спать. Шоколадные конфеты он никогда не покупал — они стоили дороже и заканчивались быстрее.

Теперь вспомнил про «Красную шапочку». Не знал даже, с чего начать и как подобраться к дочери, чтобы узнать у неё всё, о чём просила Лариса — с дочерью он не разговаривал не то что последнее время, он не разговаривал вообще никогда, не заметил даже сам, как вот так сложилось у него в жизни.

…Началось всё давным-давно, ещё с самого её рождения, тогда жива была его мать — она и выбрала имя для будущей внучки. Однако ребёнка назвали по-другому, и такую внучку она не приняла, всячески старалась повлиять на Акима, чтобы тот тоже относился к новорожденной сдержанно. Да он и так особо не нуждался в детях, и жена его не слишком обременяла отцовскими обязанностями.

Теперь лишь было обидно, что относились в нему не так, как он того хотел, не уважали… Впрочем, вот чёрт, от того, как в последнее время мешалось прошлое с настоящим, он порой чувствовал себя глупо и ещё может быть беспомощно, как старый покалеченный жизнью лесной зверь, намеренно забившийся в самую глушь лесной чащи, и после роптавший перед этим лесом, перед его величием, потому что на самом деле по сути и звери, и люди — существа одного порядка: и те, и другие в жизни берегут свою шкуру и заботятся о своём желудке, а молодняку до поры перепадает больше, чем старикам.

Он снова подумал про «Красную шапочку» — давненько не ел эти конфеты. Теперь, сытый, он рассудил, что зря записывает себя в старые маразматики и что-то из прошлого возвращается в его жизнь вовсе не просто так. Вот зашла речь о конфетах, а следом он вспомнил как раз про ведро. Хотя прежде ничего из своих детских лет не вспоминал вовсе, а многое даже совсем забыл — просто ещё с надеждой смотрел вперёд, в будущее, рассчитывая, что там как-то основательно изменится его жизнь.

Немного попутешествовал и всегда приезжал воодушевлённый. В какой-то момент осмелился даже поменять работу и уволился с завода — в последствии ничуть не жалел, потому что везде оказывается жизнь протекала совсем по-разному, и стоило лишь сделать шаг в сторону, как всё могло основательно поменяться. У него и поменялось, он вот встретил Ларису, и ходил теперь на работе не в грязной спецодежде, а в дорогих пиджаках, подаренных заезжими звёздами сцены.

— Аким Аркадьевич, пряники берите, они свежие, для вас купила, — слышит он дорогой сердце голос, поднимает голову — Лариса.

Сам уже даже не заметил, как вот так вдруг оказался на работе, и ночь прошла.

Вспоминает, что после холодного чая из варенья закрылся в комнате, зачитался и уснул. Утром, ещё сонный, встал пораньше, чтобы никто до него не занял ни ванну, ни туалет, да и на кухню уже хотелось попасть в конце концов, чтобы в одиночестве приготовить там себе горячий завтрак.

Всё это проделать успел, однако на работу пришёл совсем сонный и ноги заплетались.

— Рано ты сегодня пришла, — говорит он Ларисе и берёт пряник.

— Да вроде как обычно, полдень уже скоро, — отзывается она и достаёт ещё из сумочки упаковку дешёвого чая. — Скоро вот стану знаменитой, разбогатею, и уже буду пить только дорогой.

Она мечтательно улыбается и он тоже.

Думает, что и сам когда-то грезил чем-то особенным и верил — уж его-то судьба не обделит ничем. Вполне ему хватило детства в коммуналке и бутербродов с маргарином, так что начиная прямо с юности день ото дня пребывал он в каком-то ожидании грядущего чуда. Хотя, впрочем, как и у остальных людей, чудесное это маячило на горизонте банально — прямо как мираж, но приблизиться не давало. Это леший да кикимора к нему подбирались запросто, хотя, впрочем, они тоже были из разряда чудес.

Сейчас разговор с Ларисой как-то не клеится… Он чувствует — от него что-то ждут. Однако рассказывать небылицы не спешит — ничего просто-напросто сейчас не приходит в голову. Обсуждать сплетни коллектива тоже не хочется лишний раз, и сейчас, как ему кажется, его застали врасплох в тот момент, когда очень хотелось побыть одному, наедине может быть даже со своей старостью и по-своему не сложившейся жизнью. И чай он бы попил даже без этих вот пряников, однако Лариса прямо-таки настаивала и он догадывался, почему.

— С дочерью ещё не говорили? — спрашивает она.

Он радуется даже этой теме, потому что предполагает — она заговорит про грибы, ведь наверняка видела их уже на рынке, так он её обрадует, скажет, мол, собираюсь…

— Не виделись ещё, — отвечает он, имея ввиду дочь.

— Как так? Разве вы не вместе живёте? — спрашивает Лариса.

По-дружески конечно он мог бы ей довериться вполне, однако иногда, как ни странно, у него пробуждался здравый смысл, и готов он был посторонним жаловаться на какие угодно семейные неурядицы, только не рассказывал, что жили они все по разным комнатам. Хотя не потому, что это было стыдно. Просто коммуналки в их времена уже давно ушли в прошлое.

Он молчит, не зная, что придумать, чтобы соврать, да и оправдываться не хочет.

— Обещал, значит сделаю, — только и говорит, а пока его собеседница не успела ничего спросить, добавляет. — Ты не смотри, что я плохо одет, зато я хорошо воспитан.

Лариса смеётся — натянутым неестественным смехом. Не знает видимо, как реагировать на эти слова — то ли они сказаны в шутку, то ли человек, их сказавший, и правда столь наивен. Кокетливо достаёт из сумочки две конфеты. Аким Аркадьевич бросает взгляд и сразу узнаёт этот жёлтый фантик «Красной шапочки».

— Авансом, — говорит Лариса.

Теперь уже решено — она ни за что не отстанет от этого человека, потому что шаманка сказала ей главное: исключительная судьба как раз у его дочери, а если с ней у него настолько плохие отношения, что он так запросто готов предать эту свою родную кровь, всё это Ларисе очень на руку и теперь она ещё больше уверена в своём грядущем успехе.

— Да вы уж постарайтесь, коль воспитание позволяет, — смеётся она ещё громче.

Однако Аким Аркадьевич её уже не слушает — разворачивает заветную конфету.

В общем-то сейчас эти конфеты вовсе не какой-то там дефицит и он вполне может покупать их сам, но не покупает — они для него будто что-то священное, какая-то особая награда, которую можно заслужить и получить бесплатно.

Лариса в этот момент прямо умиляется им и рада, что судьба послала ей такого человека. Ведь любые встречи и знакомства, как она считает, случаются в жизни неспроста. И человек должен, словно полый бамбук, впитывать в себя всё, что встречает на своём пути. Об этом даже во всех русских сказках рассказывается: катился колобок, катился… Сказки эти она знала хорошо, часто читала и инсценировала со своими младшими театральными группами. И часто сама повторяла, пытаясь воплотить их наяву. Вот встретила шаманку — послушала. Теперь ей поможет Аким Аркадьевич. Хотя для неё самой семья была святым явлением, а родители и дети просто не могли быть плохими, и не важно, какой они образ жизни вели и к кому как относились. В любом случае — это своё, родное.

…Свою мать и своего отца она почитала особенно, несмотря на то, что ещё в детстве они поставили ей неприятный диагноз — психопатия. Хотя может и не диагноз это был вовсе, а просто обзывали её так по невежеству своему. Сына единственного Лариса любила сильнее всего в жизни, сейчас ему было четырнадцать и вырос он ужасно избалованным лоботрясом. Но всё это были её родные люди и сама она не позволила бы себе предательства по отношению к ним. Да и они в общем-то относились к ней тоже порядочно. Это вот у Акима Аркадьевича не было семьи, но именно такие вот недалёкие и недальновидные неудачники всегда способствуют чужому счастью.

— А в школе вы умели решать уравнения? — спрашивает она у него неожиданно.

Он теряется, не знает, что и думать — к чему этот вопрос.

— У меня была пятёрка по математике, — говорит задумчиво, разворачивая вторую конфету.

— А я не любила учиться и прогуливала уроки, мне было скучно. Хотя твёрдую тройку всегда удавалось получить.

Предполагает он, что ей интересно будет узнать о его школьных годах, начинает что-то рассказывать, но она перебивает.

— Вы были счастливы, когда получили аттестат хорошиста? — спрашивает вкрадчиво.

«Разве можно быть от этого счастливым или несчастливым, — думает он, — это ведь просто оценки и по сути они не решают в жизни ничего, не делают человека более или менее благополучным».

— После выпускного я немного поработал киномехаником, потом ушёл в армию, вернулся, устроился на завод, а про школьные годы и вовсе забыл, — вкратце рассказывает он.

— Получается, цель не стоила того? — спрашивает она то ли этого своего недалёкого собеседника, то ли кого-то ещё, кто мог незримо присутствовать здесь.

Вопрос этот давно её волновал – она то и дело задавала его разным людям. Но ответа либо не получала, либо вовсе её не устраивало то, что ей говорили.

— Да это в общем-то не было целью, — отзывается он. — Так, само шло. Это у тебя вот есть цель, ты хочешь стать знаменитой. Не пойму только, почему ты до сих пор тут, в этом городе, что здесь держит?

— Дурацкое стечение обстоятельств, — фыркает она и думает, что совсем не просто на самом деле сбежать из этого Захолустья.

— В самом деле — Захолустье, — будто читая её мысли, повторяет за ней Аким Аркадьевич, и она вздрагивает.

Порой её кажется, что устами разных людей с ней говорит сам Будда, однако в основном она старательно отгоняет это наваждение…

— А решите для меня уравнение, — просит теперь.

Аким Аркадьевич покорно кивает, протягивает ей листок бумаги, подразумевая, что она напишет задание — ведь у неё сын-школьник, скорее всего это он не может что-то решить.

— Это житейская задачка, не из учебника, — отодвигает она листок.

Он увлечённо поднимает брови.

— Да, да, её загадала мне сама жизнь.

— Интересно…

— Чему равна цена успеха?

— Ну, наверное, цене жизни, — не задумываясь, отвечает Аким Аркадьевич, для него успех всегда представлялся чем-то огромным и недостижимым, что просто так не возьмёшь голыми руками.

— А чему в таком случае равна цена жизни?

Это был провокационный вопрос, и читая прежде разные криминальные и любовные книги, Аким Аркадьевич, следуя написанному там, мог бы порассуждать двояко: с одной стороны цену жизни составляют деньги, которыми человек обладает, с другой — в основе может быть природная красота и личные достижения. Но прикинув, он понял, что Лариса не обладает ни одним из этих качеств, а значит и жизнь её — не стоит ломаного гроша. Так что если цену жизни равнять с ценой успеха, ничего Ларисе в жизни вовсе не светит… Но он не говорит ей об этом.

— Вот и я ломаю голову, решаю уравнение, — грустно повторяет она. — Надеюсь, вы для меня его решите.

— Решу, — охотно соглашается он.

Ему в самом деле хочется помочь ей в этом и он уверен — у него получится.

Однако она знает и без посторонних, каковы неизвестные в этом уравнении… Уверена даже, что он до этого никогда не додумается — другое поколение. Зато она знает наверняка, что в большинстве случаев цена успеха — это магия и предательство.

Новая задача Акиму Аркадьевичу нравится весьма. Даже вспоминаются школьные годы — он с детства был любознательным и всякие знания давались ему легко. Сейчас он размышляет. В самом деле, если цена успеха — это цена жизни, здесь должно быть даже не одно, а сразу несколько неизвестных. Что могло сыграть свою роль? Несомненно — место действия, прямо как в спектакле. Однако он ни разу не видел Ларису на сцене, не представлял даже, какая роль могла бы стать её амплуа. Хочет теперь спросить её об этом. Но вдруг, очнувшись от своих размышлений, видит, что её рядом нет… И вообще он идёт один по старой заводской улочке, прилегающей к рабочему району. Видимо поэтому на него и нахлынули воспоминания о детстве — здесь он рос, здесь учился.

…Школа-девятилетка ещё стояла на своём месте, а вот дом многоквартирный, в котором жили они с матерью, давно снесли — здесь тоже теперь была территория завода, так что даже ни одного камня не осталось от фундамента и на родную землю никак не получилось бы ступить.

Пройдя по этой улице, можно было выйти в лес, и сейчас с рюкзаком и в высоких резиновых сапогах он шёл именно туда. Какие-то кусочки действительности, выпадающие из его жизни, некоторое время назад чрезвычайно волновали, но потом он подумал, что это от старости и в его годы наверняка у всех случается склероз. Случалось ему удивляться, когда обнаруживал он себя где-то в неожиданном месте и совсем не помнил, как тут оказался и как ушёл оттуда, где находился незадолго до этого.

— Это не от старости, а от неосознанности, — часто повторяла ему Лариса.

Но он не прислушивался к таким её словам, полагая, что излишне она увлекается всякими мудрецами и философами.

— Эй, бабай, ты что ли? — услышал он своё прозвище юных лет.

Вздрогнул, остановился.

Присмотрелся к человеку, который его окрикнул. Смутно узнал. Подумал, как всё-таки безжалостно с людьми обходится время.

— Я, — отозвался в конце концов, потому как всё равно их никто не слышал, и можно было не стесняться канувших в прошлое кличек.

— Как поживаешь? — спросил встреченный.

Был он на несколько лет моложе Акима Аркадьевича, жил раньше в соседнем доме и знакомы они были по дворовой компании, хотя близко никогда не дружили. Да и вообще у Акима Аркадьевича близких друзей не было никогда.

— Нормально живу, — отозвался он, потому как что ещё ответить на такой вопрос.

— А Завалинка наш уже не живёт, умер, слыхал наверно?

— Откуда? Я же здесь только мимо хожу.

— Да вот, прошлой осенью…

Аким Аркадьевич не любил подобные разговоры, и поэтому пошёл быстрее, чтобы собеседник отстал, однако тот упорно хотел поговорить, и увязался за ним, пошёл следом.

— В лес что ли пошёл?

— Ага…

— Хм… Ты и раньше всё по лесам ходил… Любитель одиночества. Кикимора тебя там ещё не соблазнила?

— Я за грибами.

— Да, видел, продают уже… А помнишь ты раньше у нас всё в шестёрках был?

Аким промолчал.

— Правильно, в нашем-то Захолустье все способы хороши, чтобы как-то утвердиться в жизни. А ты, как я слышал, никогда ни в чём не нуждался.

«Нужда живёт не в кармане, нужда живёт в сердце», — вспомнил он слова Ларисы. Часто она говорила с ним по душам, и он решил впредь внимательней прислушиваться к её словам. В самом деле, надо каждый шаг в жизни делать осознанно, хотя много ли осталось у него таких вот шагов… Сколько он ходил по лесам — их было не перечесть, однако сейчас он имел ввиду шаги другие. Ещё подумал, как это обидно, когда тебя называют шестёркой, хотя впрочем за всю жизнь ни в каких ситуациях он не считал себя таковым. Просто жил, как получалось, а оказывается, со стороны это выглядело не очень хорошо.

Этот навязавшийся ему собеседник всколыхнул что-то давно умершее в его душе, и он даже не знал уже названия этому ощущению, потому что давно его не испытывал. Возможно это была совесть, но она пока молчала, не спешила с ним заговорить, а потому он шёл молча, будто ожидая ещё продолжения разговора, и уже не важно было, кто его продолжит.

— Мэр-то наш сбежал… Тоже слышал наверно? — спросил у него попутчик.

— Да, кто-то говорил, — отозвался Аким, хотя на самом деле ничего такого он не слышал, но всегда в любом разговоре старался казаться знающим.

— Вот так вот — прихватил все городские денежки и ноги в руки.

— Поймают…

— Кто его догонит? Он небось уже за границей, где-нибудь в Европе особняк купил на берегу моря… А у нас так, Захолустье…

«Куда нам до Европы-то», — задумался Аким, и ещё подумал, что его собеседник как был недалёким в юности, так и до сих пор наверняка не очень разбирался в географии.

— Ты, как я слышал, поездил, попутешествовал, — сказал он.

Акиму Аркадьевичу это польстило, он любил рассказывать о своих поездках, козырять ими.

— Да, — ответил с довольным видом. — И в Европе был, и у арабов.

— С семьёй ездил?

— С дочерью.

— О! Она у тебя прямо звезда, везде — и в газете, и на экране: хорошую работу нашла…

На это Аким заулыбался — будто забыл даже, какие у них отношения. Как-то не придавал этому особенного значения, рассуждал, что дочь она и есть дочь, и вести себя с ней можно как угодно, в любом случае ведь он её отец и ей следует принимать его любого. В самом деле — родителей не выбирают. С Ларисой было всё по-другому — она была просто другом, а друзьями, как он знал, надо дорожить.

— Ты чего не остался там, за бугром? — спросил его собеседник.

— Мне и здесь неплохо.

— Правда? А чего здесь хорошего?

— Лес вон рядом…

— И только. Хотя тебе и раньше кроме леса ничего было не нужно. С лешим там дружишь, что ли? Хи-хи…

— А что? Весьма надёжный друг…

— Тогда привет передавай.

— Он тебя не знает.

— Согласен, не знает, я бы вот тоже рванул отсюда, но некуда и не на что.

— Так ты в мэры иди, место пока свободно, там и деньги будут.

— Ха-ха, точно, а ты остряком стал в самом деле… Рвать надо из этого Захолустья…

«Кому ты где нужен», — подумал про себя Аким, и ещё подумал, что любое место жительства при длительном пребывании откладывает на людей определённый штамп, так что прижиться в другой среде уже и не получится. И тут же подумал о Ларисе… Забеспокоился — как бы не уехала. А потому решил помогать ей во всём лишь бы она оставалась здесь.

Дальше со своим собеседником они попрощались и как ни странно, он запомнил этот момент. Запомнил, как дошёл до леса и этот лес встретил его привычным шумом берёз.

…Сначала человек долго прислушивался к этому шуму и принюхивался к аромату выросшей уже по-настоящему крупной летней листвы, хотя утончённый берёзовый аромат ещё сохранялся в воздухе. Но всё же весной он был намного сильней и каждый раз весной Аким наслаждался им, как наслаждался вообще этим всеобщим пробуждением природы, удивлялся, как другие люди этого чуда не замечают, не обращают даже внимания. А ведь берёзы в самом деле пахнут удивительно и ни с чем не сравнимо! Хотя возможно у других людей есть свои другие важные дела, работа, какие-то цели в жизни, другие ароматы, более явные и навязчивые — например, автомобильный бензин и парфюмерия. Так что при их смешении натуральная природа уже отступает на второй план. Но для тех людей, которые были по-настоящему дороги сердцу, Аким Аркадьевич готов был подарить всевозможные чудеса, равно как и открыть всевозможные их ароматы.

Сейчас он рассчитывал, что грибов наберёт много, вот только идти предстояло далеко. Но он верил — любовь к Ларисе придаст ему силы, ведь она для него как раз тот единственный человек, для которого он не пожалеет ничего, поделится даже этим своим сокровенным берёзовым раем… Он постоянно объяснял ей, как хорошо бывать на природе, и она правда слушала, ему же в свою очередь твердила про эту свою осознанность… И он правда замечал, что если обращать внимание на каждый шелест, на каждое касание ветра, ощущения от жизни становятся полнее и ничего уже не забывается, а каждое мгновение сберегается в памяти.

В березняке попадались только маслята, их Аким тоже собирал, но для себя — с детства ещё привык к жареной с грибами картошке. Тогда, когда они жили с матерью, это блюдо было у них прямо праздничным. Да и лето вообще было праздником — светлым и вкусным: с ранней весны, с первых дней, ознаменованных берёзовым соком, до поздней осени — до последних груздей и настойки из красной рябины. Тогда бутерброды с маргарином оставались в их зимних кошмарах, а в своей коммунальной комнате они и вовсе находились редко, даже ночевать в тёплые дни оставались в лесу — иногда, когда забредали далеко, делали настоящий шалаш, но в основном спали в походном мешке.

Оказываясь в лесу, Аким всегда забывал и о своём возрасте, и о том, кем был в этой жизни — просто чувствовал себя частью природы, ещё завидовал берёзам, ведь если маленькое деревце никто не сгубит, вырастет оно огромное и простоит дольше века. У людей всё по-другому… В молодости, торопясь жить, каждый норовит сгубить себя сам, в зрелые годы все спохватываются, да только уже поздно что-либо менять.

Дальше березняка начинался еловый лес.

Здесь как раз и росли белые грибы… Точно зная, где восходит солнце, сложно было заблудиться, хотя протоптанных тропинок не было и трава доходила до пояса. Но ведь там, где оказывались люди, как правило уже мало оставалось чего-либо хорошего.

С собой Аким взял немного продуктов, чтобы перекусить хотя бы несколько раз: взял чай в термосе, несмотря на то, что было жарко, ещё две рыбные консервы, варёные яйца, свежие помидоры и хлеб… Несколько карамелей с начинкой, чтобы было веселей идти. Яйца сварил с вечера и именно сейчас вдруг вспомнил тот момент на кухне — в квартире всегда он всё делал настолько машинально, что не придавал значения всему происходящему, пропускал мимо ушей чужие слова. Возможно уже просто этот быт за долгие годы вошёл в привычку, и он даже не знал, хотел ли что-то поменять в самом деле. А может такое подавленное настроение появилось у него, потому что поменять что-либо было невозможно.

Вспомнил, как обрадовалась жена, догадавшись, что он собирается за грибами.

Сама она в лес не ходила уже давно, время старило её ещё безжалостней, чем его — ноги болели да и заблудиться боялась. Но ведь была ещё дочь — уж она то могла сходить в лес принести матери грибы, не зря ведь её ребёнком он учил отличать съедобные от ядовитых. Но нет, не хотела идти. Да молодёжь и вообще наверняка не ходила уже в эти новые времена в лес. Так что главным было не показать им, что он насобирал, а значит сразу после леса белые грибы следовало отнести Ларисе, но маслят его жена не любила, так что их можно было не прятать. Вот только вернётся он уже ближе к полуночи — и после леса, и после гостей. Завтра предстоял ещё один выходной день, так что Аким планировал весь его провести на диване — заранее был готов к тому, что чрезвычайно устанет после похода.

Сейчас он присел на поваленное дерево, примял рядом траву и положил туда рюкзак. Достал чай, консерву, хлеб. В рюкзак положил мешок с маслятами, потому что больше их не планировал собирать, теперь предстояло искать белые грибы. Хотя и маслят так мимоходом по пути он насобирал много, так что рюкзак заметно потяжелел.

Расположившись на привал, открыл консерву и стал макать туда хлеб — это было его любимое лесное блюдо. Ещё раньше, когда он был не таким старым и когда оставался в лесу с ночёвкой, брал походный котелок и на костре варил суп, высыпая в воду сухое содержимое дешёвого магазинного пакета. Воду наливал в роднике, поэтому и останавливался на привал поближе к роднику, чтобы мыть котелок и после ещё кипятить воду для чая. Иногда в углях запекал картошку, но это уже ближе к осени, и вообще он не понимал, зачем люди вгоняют себя в какие-то рамки четырёх стен, наводят там порядок и делают даже ремонт, ведь мир такой большой и всегда можно найти в нём другой уютный и красивый уголок, где будет всё сделано само собой и вовсе не рукотворно. Да и пожить там можно сытно и вполне бесплатно. Хотя, впрочем, наверняка в давние времена, даже не в древние, а в первобытные, так и было. Зачем только всё испортили люди этой своей цивилизацией?..

— Да вот, испортили, — заговорил вдруг с Акимом Аркадьевичем кто-то рядом, вторя его мыслям.

Он оглянулся, увидел рядом сидящего человека, вздрогнул даже, потому что совсем не заметил, когда это он подошёл и сел тут.

— Здравствуйте, любезнейший, — сказал, стараясь быть вежливым, пережёвывая хлеб.

Тот хихикнул.

— Не полезные вы продукты потребляете, — сказал, осторожно косясь.

— Ну, если всё делать с пользой, так и жить не интересно, — отозвался Аким и отломил ещё хлеба.

Консерва попалась вкусная, а может быть он сильно проголодался, в общем ел с аппетитом и разговаривать не хотелось совсем, тем более с незнакомым каким-то лесником.

— О чём-то думаете? — однако спросил тот, явно было — хочется ему затеять беседу по душам.

— Как не думать? На то и человек…

— Животные тоже думают…

— Может быть, только это у них не специально получается.

— Да, а когда вот человек думать начинает, тут в самом деле хоть караул кричи, но всё равно никто не услышит.

— Поэтому я лучше спокойно подумаю и поем.

— Ешьте, ешьте, дело нужное… Люди видимо ещё про грибы не прослышали, не торопятся в лес.

— Так если узнают, они в первую очередь на рынок побегут — сейчас ведь все при деньгах.

— Что там рынок, это не то. А тут, погляди какое раздолье — любой грибочек выбирай, какой нравится. И срезай — хочешь подлиннее ножку, хочешь — покороче.

— Да как-то не заметно, чтобы выбор большой был, — сказал Аким Аркадьевич, а сам всё-таки украдкой взглянул в ту сторону, куда указал собеседник.

Тотчас обомлел — там росла целая семейка белых грибов.

— А вы почему не собираете? — спросил он у этого своего неожиданного собеседника.

— Весь лес не собрать, да и людям надо оставить, поэтому я беру только самые крупные.

— Вкуснее?

— Ага, да и всю силу леса в себя вобрали.

Про силу леса, которая накапливается в грибах, он давно слышал, и так как разговор с этим любителем лесных троп завязался уже основательно, решил поболтать ещё о том о сём, к тому же вот уже перекусил, а вставать пока со старого поваленного дерева, чтобы идти дальше, совсем не хотелось — удобно расположился. Подумал, что в первую очередь срежет эти грибы, которые росли прямо рядом.

— Я вот уравнение решаю, — поведал он вдруг незнакомцу.

— Чего? Чего? — переспросил тот.

— Пытаюсь решить задачу, говорю, — Аким Аркадьевич таким образом намеревался заинтриговать, чтобы собеседник его стал расспрашивать, и тогда бы у него появился повод рассказать о встрече Ларисе.

Но незнакомцу видимо это было всё равно, он зевнул даже, по-хозяйски посмотрел по сторонам.

— Зачем это? — слегка нахмурившись, спросил немного погодя с такой холодностью, будто сам никогда не учился в школе.

— Да просто вот надо решить, выявить неизвестные, — растерявшись, сумбурно принялся объяснять Аким.

— Ничего никогда не надо выяснять, — с неожиданной уверенностью вдруг заявил собеседник. — Всегда надо только нарушать правила. Жизнь ведь не математика, двойку не поставят.

— Ну, жизнь тоже точная науке.

— Согласен, поэтому я и люблю гулять по лесу. Здесь своя жизнь, и главное — никого не обижать.

Конец ознакомительного фрагмента.