Папа, куклу звали Джульеттой

Анна Львовна Абаимова, 2020

Безуспешная погоня за красивой мечтой – порой это может быть очень страшно! Книга-шок! Книга, от которой заболит голова и случится бессонница… Почему человек вдруг становится жертвой – других людей, ситуаций? Кто придумывает сценарий судьбы? Одна из героинь оказывается в чрезвычайно запутанной жизненной ситуации – её, уже взрослую, родной отец согласен предать, польстившись на обещания недальновидной авантюристки, готовой ради своих амбиций всё смести на своём пути. Откровенная история о мечтах, любви и предательстве. Все персонажи вымышленные, однако в основе сюжета – реальные события.

Глава 2

В доме культуры кипит иная, чем во всём мире, жизнь. Иная, потому что здесь больше тщеславия, амбиций, и как следствие всего этого — отчаяния. Здание старой постройки внешне вполне походит на дворец — такой величественный, белый и роскошный, с широкими ступенями вверх. Перед ними целая площадь, выложенная большими бетонными плитами. Ещё здесь яркие клумбы и фонтаны. Но это летом. Хотя летом мало кто приходит сюда — только одни сотрудники. В студиях не занимаются, и заезжих гастролёров не бывает. Зато летом здесь празднуют день металлургов — самый главный после дня города праздник. А может даже и равнозначный дню города, потому что больше половины жителей здесь — металлурги.

На квадратах бетона после дня защиты детей всегда остаются сделанные мелом детские рисунки — прямо как эхо прошлой эпохи. Однако эпоха другая, а рисунки похожие — странно. Здесь же — современные батуты и надувные горки, но желающих покататься нет совсем. Двое мужчин, явно сотрудники дома культуры, вытряхивают в большой пакет мусор из маленьких уличных урн. Ворчат. Каждое движение их какое-то ленивое и нарочито медленное — будто всю смену заняться им совсем нечем и они хотя бы таким образом пытаются изображать работу.

— А что, театральная студия у нас до сих пор занимается? — спрашивает вдруг один из них другого, поднимает голову и всматривается в сторону остановки транспорта.

Второй беспокойно озирается и теперь уже торопится расправиться с мусором.

— Ладно, вроде всё сделали, — резко в конце концов говорит он. — Пойду я, у меня ещё работа есть.

Работы на самом деле конечно нет. Просто он не хочет встречаться с дочерью — знает, она тоже репетирует этот спектакль. А вот с Ларисой, которая у них преподаватель, увидеться очень даже хочет. Потому прямиком теперь направляется в свой кабинет, который располагается как раз за кулисами сцены.

С этой сотрудницей флиртует он давненько, но она злится, когда он подкарауливает её где-нибудь, поэтому лучшим местом засады считает кабинет. Она всё равно рано или поздно туда заглянет. Ведь сейчас каждое занятие проходит на сцене — другие студии разошлись отдыхать до осени и здесь всегда свободно.

— Аким Аркадьевич, — окликает кто-то торопившегося и он раздражённо ищет по сторонам крикуна.

Совсем не хочется именно сейчас получить какое-нибудь новое поручение.

Кричит директор и голос её звучит так неузнаваемо, потому что она простужена. Здесь вообще простывают все очень часто — зимой дом культуры отапливается едва-едва, а лето в этих краях никогда не балует южным теплом.

— Пора писать заявление на отпуск, — говорит директор.

— Я до дня металлургов, — отвечает Аким Аркадьевич.

— Вместе с Ларисой?

— Кто же ей будет помогать…

Директор улыбается и кивает — не вдаваясь в подробности, она поощряет любую дружбу в коллективе.

Аким Аркадьевич теперь остается у себя в кабинете один.

Своё имя, так солидно приправленное ещё и отчеством, вот именно сейчас, на старости лет, особенно ласкает ему слух. Свою рабочую карьеру он начинал вот так же в доме культуры, только совсем другом, стареньком и деревянном, который давным-давно снесли. После тянулась череда долгих лет в заводских цехах… Теперь он умилялся и радовался такому вот неожиданному повороту судьбы, которая на старости лет, в завершение его трудовой деятельности, снова привела в мир культуры. Или не совсем культуры, а если так можно выразиться — культурных грёз, потому что все здесь рвались к каким-то особенным, понятным только одним им высотам, но высоты эти всегда ограничивались рамками городской среды.

Со своего рабочего места с ликующим цинизмом Аким Аркадьевич посматривал на тех удручённых жизнью работяг, которые хаотично, полупьяные заполняли площадь перед домом культуры в день металлургов — ждали обещанный бесплатный концерт. А может и не ждали, просто других развлечений им никто здесь не предлагал…

Он оставил дверь кабинета приоткрытой — это был знак для Ларисы.

До сих пор с особенным трепетом Аким Аркадьевич вспоминал момент их первой встречи. Ощущение это запомнилось вовсе не потому, что Лариса была какой-то там яркой красавицей, наоборот — внешностью обладала вполне заурядной, такую сто раз увидишь, а после не узнаешь в толпе. И он вовсе не влюбился в неё с первого взгляда, такое бы даже вовсе не пришло ему в голову, потому что она вполне могла быть его дочерью, и он бы даже очень хотел иметь такую дочь. Однако в тот далёкий день, случившийся пять лет назад, искра в его сознании вспыхнула совсем по другой причине.

Тогда совсем недавно он устроился сюда работать, уже на склоне лет, будучи пенсионером. И хоть пенсию на металлургическом заводе заработал вполне приличную, какую на жизнь хватало, сидеть в своей коммунальной квартире совсем не хотелось… В тот заветный день его позвала директор, чтобы познакомить с новой преподавательницей театральной студии — настоящей актрисой. Однако ему было наплевать на всяких здешних актрис, да и кстати сказать — на нездешних тоже.

— Это Кима, — представила его директор, и он безразлично кивнул, глядя куда-то в сторону.

Незнакомая женщина в кабинете директора засмеялась.

— Какой же это Кима?! — воскликнула она. — Это Аким, и отчество у него наверняка тоже есть.

— Аркадьевич, — отозвался он и разволновался.

Будто бы он и правда влюбился. Хотя не в кого-то, а в самого себя — просто за всю жизнь никто никогда не называл его по отчеству…

С того дня все в доме культуры стали называть его Аким Аркадьевич — даже директор. И он решил остаться тут работать на всю жизнь — хоть даже до того времени пока сил будет хватать сюда приходить, до той поры, пока будет он разуметь, как нажимать кнопку, чтобы поднимался занавес…

В его кабинете всегда тихо, никто никогда не приходит сюда без особой надобности. Здесь даже можно втихаря дремать, иногда он и вовсе засыпает на несколько часов, когда очень устаёт и когда точно знает, что никто его не станет искать. А устаёт он сильно, чувствует уже возраст, но не хочет об этом думать. Отец его умер в сорок лет и этот призрак ранней смерти всю жизнь тревожит воображение. Тревожит настолько, что едва ему самому исполнилось сорок, как он буквально начал считать дни, и каждый день проживать, как последний. Сейчас ему уже семьдесят, и как ни странно, на прожитые годы он не хочет оглядываться, зато частенько думает о будущем. И будущее видится ему очень даже радужным — настолько вот его воодушевила Лариса.

Сейчас он не намеревался дремать, он просто лёг на диван, включив перед этим чайник. Кофе он пил только на работе. Дома на кухне, которую он считал общей, никогда не демонстрировал это своё пристрастие, потому что говорил всю жизнь жене и дочери о своей плохой наследственности и о том, что в родне его нет долгожителей. Порой он усмехался, думая, что долгожителем быть очень даже просто, и старость вовсе не тягостное бремя, если проводишь её, как и всю жизнь, в своё удовольствие.

Чайник закипел быстро, и он взял с полки кулёк с пряниками — несколько дней назад их принесла Лариса и тогда они пили кофе вместе. Ещё у него лежат тут вафли, он купил их сам и теперь ждал, когда придёт Лариса, чтобы угостить её. Взгляд его привычно скользит по стене, по развешанным афишам разных лет с дерзкими лицами знаменитостей и просто амбициозных мечтателей. Среди всех афиш на видном месте висит портрет Ларисы — давным-давно он красовался в фойе какого-то театра, где она когда-то числилась актрисой, хотя так никогда и не сыграла ни одной роли. На портрете — её автограф. Это он, Аким Аркадьевич попросил расписаться — должен же быть у неё хоть единственный поклонник во всём этом большом, холодном, равнодушном мире.

Он знает, что сейчас грибы в лесу ещё не пошли — ходил проверял, и морошка тоже не поспела. За всю свою жизнь он точно уже выяснил, когда она созревает, и это время как ни странно совпадало с днём рождения Ларисы.

Но вот она пришла… Он прислушивается к голосам. Его дочь тоже здесь, но он не считает неудобным выказывать своё пристрастие при ней. Надевает свой нарядный пиджак. Когда он не выполняет никакую грязную работу, всегда ходит в пиджаке. А пиджаков у него два. Один просто нарядный, другой — очень нарядный. И тот, и другой подарили ему заезжие знаменитости, и он дорожит ими как особенной ни с чем не сравнимой ценностью.

Ещё в юности он как-то сразу догадался, что артисты — это своего рода каста, и дружат они только друг с другом, женятся друг на друге и любят друг друга. Чтобы добиться внимания кого-нибудь из них, надо самому стать им ровней. А вот эти два пиджака, так сказать — с барских плеч, как ему казалось, именно приближали его к этим чарующим небожителям. Приближали в первую очередь к Ларисе — и это главное.

В спектакле, который она сейчас репетировала со взрослой группой, он согласился включать музыку. Конечно, это не входило в его обязанности, но звукооператор у них работал по совместительству и на лето ушёл отдыхать. Помощь Акима Аркадьевича нужна была Ларисе не на каждой репетиции, и он прислушался, пытаясь понять, с какого эпизода они начали и надо ли ему выходить. Его почему-то не звали. А сам в таких ситуациях он всегда робел. Как впрочем робел всегда и во всём в жизни, не понимая, в какой момент и как правильно сделать шаг.

Похоже, ещё не репетировали. Он прислушался, о чём там говорят…

Сначала голоса звучат тихо, как будто люди о чём-то препираются, потом начинают говорить громче, а спустя несколько минут и вовсе переходят на крик. Тогда Аким Аркадьевич понимает, что это явно не репетиция. Да и будет ли она сегодня? В свои годы он уже слегка оглох, тем не менее всё равно расслышал, что причиной перепалки была Лариса, точнее весь шум разгорелся вокруг неё.

Ребята из спектакля категорично больше не хотели заниматься летом, предлагали отложить занятия до осени. Лариса же упрекала их в том, что они не предупредили её заранее и поэтому она не сможет сейчас вот так просто всё бросить и уйти в отпуск. «Что за чушь, — подумал Аким Аркадьевич, — отпуск её никак не связан с занятиями в студии, это сама директор попросила её остаться до дня металлургов и пойти отдыхать, только когда они проведут праздник». Думая об этом, он отвлёкся и не услышал, к какому соглашению они пришли, однако, судя по звукам, ребята расходились.

Вскоре Лариса, взбешённая, влетела к нему в кабинет.

— Знать бы, кто это делает… Кто это делает? — закричала она.

— Что делает? — переспрашивает Аким Аркадьевич, вскочив с дивана и растерянно замерев на месте с растопыренными руками.

— Настраивает всех против меня… Ведь определённо кто-то есть среди них смутьян. Вы случайно не знаете — кто?

— Откуда же мне знать.

— Ну, я подумала, может это ваша дочь.

Какие-то несколько секунд оба выдерживают паузу.

— Может и она, — первым нарушает тишину Аким Аркадьевич, потупив взгляд.

— А могли бы вы узнать наверняка?

— Могу, — говорит старик, прикидывая, что в общем-то сделать это будет совсем не сложно: дочь не особенно обращает внимание на его присутствие и свободно разговаривает с друзьями по телефону, да и матери частенько рассказывает о произошедшем в своей жизни. В конце концов можно будет даже приврать — для пользы дела, так он порой делал и в других случаях.

— Значит, договорились, — оживляется Лариса.

— Ладно, сделаю, — говорит он в ответ.

— Можете рассчитывать даже на вознаграждение, — подмигивает она.

Аким Аркадьевич ёрзает на диване, взгляд его блестит.

— Да не на такое, о котором вы подумали, — смеётся женщина. — Всё гораздо проще: куплю вам что-нибудь вкусненькое.

— Так тоже не плохо, — говорит старик, наливая кипяток в чашки. — Конфет, например, килограмм.

— Каких?

Он на секунду замирает, но вовсе не потому что услышал сложный вопрос, а как будто решает посмаковать предстоящий уже давно заготовленный ответ.

— «Красную шапочку», — выдыхает наконец, стараясь казаться сдержанным.

Но волнение его не ускользает от взгляда собеседницу.

— Ностальгия? — понимающе кивает она.

Тогда он молча улыбается.

— А ещё вы обещали мне белые грибы и морошку, — напоминает она.

Хотя можно было не напоминать — он и так помнил.

— Принесу, — важно говорит он. — Не выросли только ещё грибы и ягоды не поспели.

— Но уж не упустите момент.

— Не-е-е, упускать моменты — не по мне. Это слишком досадно.

Уж кому, как не ей, следовало об этом говорить. Она понимала горечь упущенного лучше, чем кто-либо другой. Но он видимо думал о каких-то своих моментах. И обоим взгрустнулось. Но Аким Аркадьевич не любил, когда Лариса грустила. Всячески он старался всегда её порадовать. И теперь вот тоже лезет в шкаф. Достаёт оттуда что-то в подарочной упаковке, перевязанное бантом — протягивает ей.

— Подарок? — изумляется она.

— Скоро у тебя день рождения.

— Но заранее нельзя поздравлять.

— Я и не говорю ничего, просто отдаю подарок. Может летом не получиться увидеться.

— А грибы? А Морошка?

— Это другое. Подарок открой, понюхай.

— Что здесь?

— Шампунь.

— И что такого? Он как-то по-особенному пахнет?

— Берёзами…

— Правда? Это какой-то особенный аромат? Никогда не обращала внимания…

— Зря.

— Сколько раз была в лесу, там пахло всегда только шашлыками.

— Да ты понюхай уже наконец!

— О-о-о! Какая свежесть! Мне нравится.

— Как в лесу… А пойдём со мной в лес!

— С вами в лес, — Лариса хихикает, представив видимо такой поход и этого спутника, качает головой. — Я привыкла к комфорту, а в лесу трава мокрая и мошки кусаются.

— Но там и много всего интересного есть…

— Например?

— Например, встретил я однажды лешего…

— Это байка или анекдот?

— Нет-нет, чистую правду говорю.

Только в доме культуры давно знают, Аким Аркадьевич — большой мастер придумывать и привирать. Однако Лариса всё-таки старается сделать доверчивое выражение лица и, поборов себя, готовится слушать. В конце концов, во что бы то ни стало ей нужно заполучить от этого, как ей казалось, нудного человека три вещи: подробную информацию о его дочери, белые грибы и морошку. Так что следовало настроиться и чуть-чуть потерпеть.

— Так вот, иду я как-то по лесу, — начинает рассказывать он. — Далеко забрёл, и люди-то уже попадаться перестали. Гляжу, кто-то машет мне впереди. Я давно заподозрил, что заблудился, но старался не паниковать. «Эй, — кричу, — как на тропинку выйти?» А этот кто-то всё машет, мол, иди сюда, покажу. Подхожу ближе, а это не человек вовсе, а дерево старое с растрескавшейся корой и кривое всё такое.

— Разве можно перепутать человека с деревом?

— Иногда бывает, — отмахивается рассказчик, а слушательница хихикает снова, растолковав его слова по-своему.

Он тем временем продолжает рассказывать. И получается это у него с таким увлечением, будто поведать он решил о самом ярком, самом запомнившемся приключении из всей жизни.

— Понял я тогда — дорогу мне леший показывает, — говорит дальше Аким Аркадьевич. — Потому как кто это иначе мог быть, как ни сам он — хозяин леса и шутник, каких ещё поискать. В лесу больше-то и не отыщешь. Гляжу я — правда тропинка. Обрадовался, пошёл по ней, а лес такой необычный вокруг, прямо как раз и есть, о каком говорят — дремучий. Грибные места стали попадаться — прямо нетронутые, белые — высотой аж с полметра.

— Такие грибы, наверное, уже нельзя есть? — предполагает Лариса. — Они наверняка червивые.

— Нет-нет, если гриб дорос до таких размеров, значит черви ему не помешали, нога его стала как камень, такую срезаешь с большим трудом, а шляпка мясистая, ароматная, для супа — самое то, потому что впитал этот гриб всю силу леса.

— Прямо всю силу? — переспрашивает его слушательница, сделав удивлённо-наивное лицо и думая при этом, что была бы не прочь полакомиться таким грибом — гостинцем от самого лешего.

Аким Аркадьевич мимоходом кивает и продолжает дальше.

— Набрал я этих грибов — полный рюкзак, складывать уже некуда, и понял вдруг, что тропинка какая-то не такая, не та, что выведет меня из леса, а наоборот, куда-то в глубь, в чащу уводит. Сразу озираться стал, прислушиваться, даже можно сказать — запаниковал. Вдруг опять мне впереди кто-то машет.

— Снова леший?

— Как догадалась?

— Ну, если чаща, кроме лешего там и быть никого больше не может.

— Точно так и есть. Подхожу и понял, что опять на то же место вернулся, к тому же самому дереву, на человека похожему. Подошёл…

— Разве так бывает?

— В лесу, где леший водится, оказывается бывает. Зато мне спокойней на душе стало, понял, что не совсем безнадёжно заблудился, по дереву постучал.

— Это зачем? — усмехается Лариса.

— Ну, подумал просто, вдруг оно оживёт и правда в лешего превратится.

— Не превратилось?

— Не-е-е, я даже ветку сухую от него отодрал, оно не пикнуло. Зато услышал я вдали людские голоса — кто-то тоже заблудился, «ау» кричал. Подошёл я к этим людям — вот вместе мы из леса дорогу и нашли.

— Забавная история. Прямо реклама грибов с пометкой «от лешего».

— Принесу, принесу тебе гостинец.

— Только пообещайте, а то в отпуск уйдёте и обо всём забудете.

— О тебе не забуду.

Дальше какое-то время они молча пьют чай.

Лариса думает о белых грибах, о том, какие они наверняка вкусные из самой глухой чащобы… Аким Аркадьевич любуется своей собеседницей и думает о своих любимых конфетах «Красная шапочка», думает, что какой-то прямо-таки красной нитью идут они через всю его жизнь. Но ничего с собой при этом он не может поделать — любит эти конфеты прямо до головной боли.

…Они всегда ему напоминают мать, которая покинула этот мир уже давно, и теперь он всё время боялся забыть её лицо, считал, что это самое страшное в жизни и потому носил всегда в бумажнике её фотографию — совсем малюсенькую, и боялся её потерять. Не было у него больше родных людей на свете — жену свою он не просто не любил, а даже ненавидел, и дочь, так как она была рождена этой женщиной, ненавидел тоже. Получалось, мать оставалась его единственным дорогим человеком на всю жизнь.

Таким же был для него и отец, и до сих пор он не мог отделаться от той навязчивой мысли, что заблудился тот где-то в лесу, вот может быть так же забрёл туда, куда манил его леший, и уже не вышел оттуда, остался там навсегда, остался ждать, когда родные станут его искать и обязательно найдут… И сейчас он может быть до сих пор где-то там ютится, сушит на зиму белые грибы, чернику с голубикой, и делает настойку из морошки, потому как высушить её никак невозможно, она напоминает малину — сразу начинает бродить, а ведь в лесу наверняка одному да ещё в компании с лешим ужас как скучно, вот и пьют они там вдвоём настойку эту…

От этих бредовых мыслей к реальности его возвращает голос Ларисы.

— А ещё какую-нибудь историю расскажите, — просит она.

— Про лешего? — машинально переспрашивает он.

— Не обязательно. Просто про лес. Наверняка ведь там ещё много всего интересного.

— Да, приключений хватает, — задумчиво говорит Аким Аркадьевич, однако мысленно всё ещё остаётся там — в лесу, быть может представляет себя даже тем маленьким мальчиком, которым в детстве своём пытался там отыскать папу.

Поэтому торопится рассказать что-нибудь ещё о лесных приключениях.

— Расскажу про кикимору, — начинает загадочно.

Лариса умиляется и делает вид, что готова слушать. Этот персонаж ей прямо-таки родной, потому что такой была единственная роль, которую она когда-то за всю свою актёрскую карьеру сыграла на сцене.

…Спектакль был детский и её выход — один-единственный, однако всё равно запомнился на всю жизнь, и хоть мечтала она всегда прямо с юности, со студенческих лет сыграть Джульетту, кикимора ей была по-своему дорога. Сейчас она не могла понять, то ли Аким Аркадьевич правда верил во все те глупости, которые ей рассказывал, то ли сочинял их от всей души — в любом случае она удивлялась его наивности и непосредственности, в их актёрской среде такие качества у людей напрочь отсутствовали.

— Так вот, пошёл я однажды на болото за морошкой, — говорит он. — Тогда я ещё собирал ягоды для своей маленькой дочки.

Лариса вскидывает брови — не предполагала она, что когда-то он любил свою дочь.

— В детстве она наверно была милой крошкой? — спрашивает вкрадчиво.

— Милой или не милой, какая разница, — машет рукой её собеседник. — Так вот, про кикимору… Забрёл я в тот раз далеко, потому что болото подсохло после долгой засухи. Слышу — смех такой переливчатый, догадался сразу, что не один тут ягоды собираю, присмотрелся — старуха какая-то впереди мельтешит, одежда на ней вся оборванная, местами даже голое тело видно, подумал — откуда такая выискалась…

Лариса тотчас вспомнила свой костюм в той роли — несуразные лохмотья неопределённого цвета. Усмехнулась. Вспомнила, что всегда мечтала выйти на сцену в бальном платье. Не вышла. Но это только пока. Надеялась она ещё, что когда-нибудь что-то изменится в её жизни.

— Кикимора вскоре меня увидела, — продолжает Аким Аркадьевич. — Засмеялась ещё сильней, и машет, мол иди ближе, точно так же, как леший — все они как сговорились, что ли. Я спрашиваю: «Ягод там больше?» Она кивает. И я, не глядя под ноги, иду прямо к ней, хотя сам уже литра три точно насобирал. Вдруг почувствовал — захлюпало под ногами, потом ещё сильнее, я запаниковал, хотел быстрее пойти, но чую — ногами уже не владею, засасывает меня. А кикимора знай смеётся. Потом совсем близко подошла и смеётся уже в лицо, и тут я её рассмотрел, а как в глаза её бесноватые заглянул, сразу сознание потерял, последняя мысль только у меня и мелькнула — всё, мне конец… Однако очнулся. Не знаю, сколько времени прошло, и что происходило в этом отрезке, но почувствовал — твёрдая почва подо мной, на траве лежу, и ветки зелёные сверху склонились, прямо небо заслоняют — берёзы. Решил — значит в Рай попал, потому как навряд ли в Аду может расти такая красота. Вспомнил тотчас про кикимору, но нигде рядом её не было, хотя ведь не могла она мне померещиться. Подумал — уж не она ли это меня спасла, из трясины вытащила…

— Запросто она, — улыбается Лариса.

— Вот и я так подумал, однако смотрю — ягод у меня отсыпала, совсем чуть-чуть осталось их у меня на дне, может быть стакана два.

— Жаль… На этот раз если морошку насобираете, осторожней будьте, чтобы кикимора не забрала.

— Нет, теперь я в её игры играть не буду. Похожу по краю болота и скорее назад.

— А я ни разу на болоте не была…

— Разве? — немного помолчав, спрашивает Аким Аркадьевич. — Порой жизнь нас засасывает, словно болото, и разные обстоятельства. Каждую минуту кажется — вот-вот утонешь, а потом бац, отвлёкся от соблазнов и как будто снова твёрдая почва под ногами.

— Ах, вон вы про что… Прямо философ. Наверное, довольствуетесь малым? А я вот так не могу. Мне много в жизни надо и всего хочется.

— Молодая ещё. Я в твои годы таким же был… Путешествиями всё грезил.

— Так поездили же…

— Да, только не всё увидел, что хотел.

— В Индии даже были…

— Был, но что там хорошего — грязь, нищета.

Лариса звонко смеётся…

— Значит настоящую Индию вы всё-таки не увидели, не поняли… А я у Саи Бабы была, мечты осуществить просила, — делится она.

— Не знаю, кто такой, — отмахивается Аким Аркадьевич и пауза между ними тянется дольше приличного.

Она уже хочет уйти, потому как понимает — слишком засиделась тут, хотя в общем-то уже обсудила с этим человеком всё, что ей было нужно. И теперь он смотрит на неё как-то странно и эта странность в его взгляде её очень смущает, улавливала она её ни раз и прежде. Он же смотрел так порой, потому что иногда затруднялся и не понимал, как же всё-таки её воспринимать — как подругу, будущую любовницу или вторую дочь. Порывался прикоснуться к ней, но боялся, что этот жест оттолкнёт её или оскорбит… Поэтому часто он просто смотрит на неё во все глаза, как на героиню спектакля одного актёра.

— Вы прямо мой поклонник, — льстит она, старательно делая милым выражение лица. — Но пока только единственный.

— Будут ещё и фанаты, и поклонники, — добавляет он.

На этой фразе она уже выходит из его кабинета.

Он остаётся один и усмехается ей вслед, думает — какая она мечтательница.

Рабочая смена уже подходит к концу и пора идти в душ. Но он ловит себя на мысли, что чуточку оплошал и надо было ополоснуться до её прихода. В самом деле, а вдруг… Решает впредь быть более расторопным и ловить удачу, если она так нежданно-негаданно залетает к нему в кабинет. Ещё он всегда жалеет, что Лариса не пользуется духами, даже осторожно упрекает её иногда в этом. Однако она не исправляется. Ему же всегда очень хочется, чтобы в кабинете после неё оставался хотя бы тонкий шлейф её аромата.

Сейчас, несмотря на то, что они пили кофе, здесь пахло почему-то берёзовым лесом. И он улыбнулся, подумав, что это наверняка от рассказанных историй. Но тотчас вспомнил — ведь он подарил ей берёзовый шампунь, посмеялся над этой своей забывчивостью.

Лариса в это время уже поехала домой…

Ездила она на старой машинке, сменившей не одного хозяина, однако, как она считала, так намного лучше, чем ездить в городском транспорте. Машина часто ломалась и тогда ей приходилось какое-то время ездить на такси или трамваях. Там ей становилось грустно и даже страшно, потому что артисты, как она всегда считала, это высшая каста, и значит ездить они должны только на дорогих машинах — лимузинах и ягуарах. Хотя особенно в машинах она не разбиралась — знала только эти два красивых названия. Сейчас она изо всех сил гнала свою развалюху, представляя, что это как раз и есть её шикарный автомобиль и она вся такая знаменитая скрывается за тёмными стёклами от поклонников… Представляла на заднем сиденье ворох букетов, и ещё коробки с нераспечатанными подарками — там наверняка могли лежать драгоценные украшения…

Думая так, она смотрит только вперёд, на дорогу, и ни в коем случае не оглядывается. Хочет как можно сильнее окунуться в мечту, поверить в неё настолько, чтобы в какой-то неожиданный момент мечта вдруг стала неотделима от реальности. Не позволяет сомнениям отвлекать её от этих фантазий, потому как точно знает — сомнения всё портят, рушат, обесценивают. Сколько она знала таких вот актёров, усомнившихся в своей исключительности — все они сейчас прозябают в провинциях и уже даже не смеют думать о какой-то там славе и столице. Но она знает — она в самом деле исключительная, и настанет тот момент, когда действительно оглянувшись, увидит за спиной толпу фанатов, преследующих её машину. А вдруг заветный миг уже настал? Вдруг реальность с мечтой сольётся именно сейчас?

…Так думала она с надеждой всякий раз, когда приезжала куда-нибудь и надо было взять сумочку с заднего сидения. Сейчас она вздрогнула, потому что в самом деле увидела там подарочный пакет, перевязанный бантом. Растерялась даже, потому что совсем забыла, что бросила подарок Акима Аркадьевича сюда, а теперь сразу вспомнила, с досадой усмехнулась, отшвырнула его в сторону и взяла сумочку.

Лето выдалось тёплое и её терзала грусть от прозябания в этой дыре… Ведь в это самое время она, такая сногсшибательная, могла зарабатывать миллионы и зрители могли замирать от одного только её взгляда. Пока не замирали и зрителей не было вообще.

…Она вышла из машины и зашла в свой любимый продуктовый магазин. Продукты здесь были дороже, вкуснее и качественнее тех, которые продавались всюду по городу в супермаркетах. В свежести она не сомневалась, потому что была здесь постоянной покупательницей, и так как продавцы её уже знали, то никогда не обманывали.

— Мне как обычно, — сказала она продавцу.

А обычно всего было очень много: она покупала здесь хорошую колбасу и настоящий сыр, который источал приятный аромат молочных сливок и таял во рту, не то, что другой, который был будто резиновый и который ели все обычные люди. Без бутербродов с сыром Лариса не представляла ни одного утра, а без колбасы — ни одного дня. Но это только сейчас, а потом, когда она наконец станет знаменитой и перестанет считать деньги, будет заказывать еду из ресторанов ещё более вкусную и дорогую.

Продавец неизменно ей улыбалась, всячески старалась угодить. Ларису это всегда весьма забавляло — тогда и вовсе она начинала играть роль эдакой богачки, что прямо-таки у неё получалось весьма убедительно.

— Как там погодка? Дождя нет? — спрашивала при каждом её визите сюда продавец.

Сначала такой вопрос приводил покупательницу в замешательство, после начал раздражать, но постепенно она осознала своё преимущество перед этой несчастной буквально привязанной к своему прилавку женщиной, и каждый раз с некоторой даже издёвкой, деланно умиляясь, рассказывала, как там солнечно и тепло, и как хорошо просто прогуляться по городу. После, забрав покупки, медленно смакуя каждый шаг, направлялась к выходу — при этом чувствовала спиной завистливый взгляд, но ей нравилось вот так дразнить, потому что она знала — продавцу совсем некуда деться, она не бросит свой товар и не побежит гулять следом за ней.

Всё в точности также происходило и сейчас, и она подчёркнуто медленно взяла пакет, источавший дивно-вкусный аромат. В какую-то долю секунды момент этот показался ей каким-то ненастоящим — может даже устаревшим, слишком часто повторяющемся в прошлом, а потому будто утратившим даже какой-либо смысл. А может это так реальность уже сливалась с мечтой, и от этого появлялись такие странные ощущения. И пакет этот с продуктами был как будто ненастоящим, и захотелось даже его немедленно развернуть, надкусить одно и второе, но она удержала себя от такого порыва, представляя, как нелепо это будет выглядеть со стороны. Ведь вокруг сновали люди и они смотрели. Ощущать на себе взгляды являлось весомой частью её профессии, и очень часто в самом деле она придавала важное значение тому, как смотрит на неё вот эта негласная публика.

Отыскала взглядом на парковке свою машину — за время её пребывания тут никакой добрый волшебник не подменил развалюху шикарным ягуаром… Оказавшись в салоне, она всё-таки немедленно откусила большой кусок сыра — едой она часто заглушала так неожиданно подкатывающую к сердцу тоску, хотя, впрочем, сейчас в самом деле почувствовала голод, и ещё хотелось всё-таки убедиться, что еда эта настоящая, ведь когда-то давно в юности и в детстве она не могла о такой даже мечтать.

Едва разжевав, проглотила сыр с наслаждением и откусила ещё.

Ехать никуда не хотелось, да особенно было и некуда. Работать летом она старалась поменьше, огородом не занималась, а друзья и вовсе казались ей каким-то ненужным аспектом жизни, и если она заводила с кем-то дружбу, только в том случае, если ей это виделось полезным и выгодным. Однако люди в последнее время стали чрезвычайно продуманными, использовать их удавалось редко, однако такие вот экземпляры, как Аким Аркадьевич, всё-таки ещё встречались. Она включила музыку в салоне — зазвучали почему-то детские песни, так сразу она не сообразила, то ли воткнула машинально какой-то диск, то ли это было радио. Однако песни узнала — в своём детстве она их слушала тоже, и тогда мыслями незаметно унеслась туда — в прошлое.

…Вроде с первого взгляда там было всё как у всех, немного кукол, плюшевый медведь, галетное печенье и какао, но девочка плакала — там, в прошлом. Размазывала сопли по щекам и что-то торопливо говорила — будто себе самой. Никто не слушал, не обращал внимания, тогда она топала ногой — это тоже не срабатывало, отрывала медведю лапу — и это не помогало… Брала игрушечную посуду и будто взрослая бросала её об стену. В кукольных чашках была налита вода с чуть-чуть добавленными акварельными красками, в тарелках — смоченная разноцветной водой нарезанная бумага.

— Ты психопатка! — кричала на неё мать, видя как всё это разноцветье радужными полосами стекает по светлой стене.

Девочка, услышав это непонятное слово, начинала кричать ещё громче.

Тогда мать хватала её за руки и по старинке ставила в угол — но девочка не понимала, чего ради она должна там стоять, поэтому тотчас выходила, а после пристально наблюдала, не схватят ли её, чтобы поставить туда снова, скалила зубы, будто дикий зверёк, или может быть даже бешеный, норовивший укусить в любой момент.

— Чего она такая? — спрашивали её родителей разные люди, которые часто бывали у них в гостях.

Их лица маленькая Лариса не запоминала, а имена не знала и вовсе — для неё все они были надоевшими гостями, которые приходили непонятно зачем, никогда не приносили ей никаких гостинцев, даже всегда, как ей казалось, основательно мешали им жить.

— Психопатка она у меня, — всегда поясняла мать девочки и махала рукой в её сторону, а может быть махала на неё саму, этого так сразу было не понять.

— Из-за чего психует? — переспрашивали гости.

— Да по любому поводу, — бросала вскользь женщина и казалось, ей вовсе не важно, почему ведёт себя так её родное создание.

Несмотря на эти истерики дочери, она отворачивалась и продолжала с гостями свои скромные застолья.

Маленькую девочку раздражал запах спиртного — она не могла понять, зачем взрослые люди пьют эту дурно пахнущую гадость. И ещё ей становилось страшно, потому что повзрослев, ей предстояло пить то же самое. Но ей не хотелось, и поэтому не хотелось взрослеть, ведь взрослые, по её мнению, делали какие-то глупые нудные вещи, и ещё они все без исключения ходили на работу, и она вовсе даже не представляла, что можно делать там целыми днями. Наверняка там ужасно грустно и хочется реветь. И поэтому заранее от всех этих мыслей она тоже ревела. Они порой вот так внезапно захватывали её и мучили до тошноты. Но никак она не находила слов, чтобы объяснить, почему плачет.

Мать её всегда думала, что это просто так, без причины… То и дело давала девочке подзатыльники. Но Ларисе в самом деле никогда ничего не хотела, потому что всё и так было и многое, что хотела, она могла взять сама. Для этого всего лишь нужно было дождаться, когда разойдутся гости, а сама мать уснёт… Тогда девочка потихоньку пробиралась на кухню, собирала пустые бутылки и прятала их, чтобы потом, когда не будет никого дома, спрятав их в большой пакет, отнести в пункт приёма стеклотары. Мелочи, которую ей там давали, вполне хватало на сладости и разные другие девичьи пустяки и она удивлялась, почему взрослые не делали также, ведь у них тогда всегда были бы деньги и на работу тогда не пришлось бы ходить.

Становясь старше, запросы её тоже возрастали и тогда она понимала, что денег, полученных за пустые бутылки, вовсе не хватит на жизнь. Помимо домашних застолий теперь она собирала их просто на улице и в подъезде, всё время досадуя, что их слишком мало, и никогда не сдашь на такую сумму, какую необходимо. К её отчаянию со временем стал ещё подмешиваться подростковый возраст, и тогда она закатывала уже настоящие истерики, отчего мать лупила её нещадно.

— Ты спроси, может быть ей что-то нужно? — спрашивали тогда у неё неизменно гостившие подружки.

— Всё ей нужно, — отвечала в порыве гнева мать. — И шмоток модных хочет, и косметику, только всё не такое надо, как у нормальных людей, а прямо непонятно какое необыкновенное. Да только где это взять и на какие деньги?

Юная Лариса после этих слов постепенно замолкала — недоумевала она, как мать её догадывается обо всех этих желаниях, ведь они никогда не обсуждают их. Или она всё-таки иногда проговаривается? Хотя наверняка мать догадывалась об этом и без слов, бывая в комнате дочери, где все стены были увешаны фотографиями актрис. В самом деле поначалу мать это даже настораживало и она всерьёз беспокоилась, не лесбиянка ли её дочь, ведь обычно девочки любуются плакатами с сексапильными кинозвёздами мужского пола. Но потом поняла, что дочь её всего лишь хочет им подражать, быть похожей на них. Чтобы прервать порой истерики дочери, делала колкие замечания.

— Размодничалась, — кричала она. — Куда тебе до такого гардероба! Посмотри на них и на себя!

И Лариса в самом деле смотрела — когда она делала макияж и наряжалась на дискотеку, выглядела порой, как ей казалось, даже намного лучше. Но ведь и все эти красавицы тоже были при параде, а переодень их в домашний халат, смой косметику — явно ничего не останется, будут обычными серыми мышами. Однако все эти как будто бы даже разумные мысли всё равно выводили её из себя, и она начинала реветь, начинала раскидывать всюду попадающиеся под руку вещи, выбрасывала тогда уже настоящую еду, которая казалась ей невкусной, а в ответ на замечания матери всегда материлась.

— Психопатка! — кричала по-прежнему мать, не зная теперь и вовсе, как повлиять на повзрослевшую дочь — ведь в угол её уже не поставишь.

Лариса теперь и вовсе не обращала внимания на это слово, казавшееся ей когда-то обидным.

— С таким характером наломает она кучу дров, — шептали украдкой материны подруги.

— А и пусть, туда ей дороге, — отмахивалась та.

— Куда — туда? — не понимали подруги.

— В тюрьму, куда ещё-то… Избавлюсь хоть на какое-то время.

От таких подслушанных разговоров Лариса затихала, пыталась даже как-то вести себя поспокойней. Но теперь вдруг она услышала голос…

Сначала вздрогнула, потому что не поняла, кто это с ней разговаривает — голос был совсем незнакомый и пока она не могла предположить, откуда он звучит — из прошлого или из будущего. То, что в настоящий момент рядом с ней никого нет, она была уверена на все сто процентов. Таким голосом, чарующим и вкрадчивым, мог обладать только мудрец. Хотя, впрочем, могла ли она знать, как в самом деле говорят мудрецы? Ведь ни одного никогда она не видела воочию. Лишь только ждала какой-то знак свыше, который укажет ей путь к исполнению заветной мечты.

Стала внимательно и даже с несвойственным ей трепетом прислушиваться к звучащим словам. Слушать кого-либо было совсем не характерно для её натуры, и она разволновалась, стало ей даже как-то не по себе. Вариант, что голос этот звучит в её сердце, она сразу исключила, потому что тот голос она знала и часто внимала ему. Значит тут было что-то другое. Она вздрогнула, когда взгляд её остановился на крошечной статуэтке Будды — её она как сувенир привезла из Индии, иногда оставляла дома, иногда брала с собой.

— Что происходит? Это и есть точка пересечения? — спросила она вкрадчиво, в унисон голосу собеседника.

— Не пойму, какую точку пересечения ты имеешь ввиду? — спросил её собеседник.

Теперь она уверилась, что правда с ней говорит сам Будда, со статуэтки она теперь не спускала глаз. Разволновалась ещё сильнее, однако в общем-то было прикольно и она решила не упускать этот шанс поговорить о главном. То, что собеседник у неё такой необычный, ничуть не смутило, ведь даже Саи Баба всегда говорил о материальности мыслей, о том, что любую мечту можно сделать реальностью.

— Я имею ввиду пересечение реальности с мечтой, — вразумительно ответила она. — Я жду тот момент, когда все мои мечты станут явью, а реальность останется грустным воспоминанием. Выйду я когда-нибудь из машины, а тут уже толпы поклонников и я пойму, что именно в этот день я проснулась знаменитой, проснулась в своей мечте.

— Для этого надо трудиться.

— Я тружусь.

— Этого слишком мало.

— Но по-другому невозможно… Город у нас маленький… Захолустье.

— Надо расширять горизонты.

— Рада бы, но это дело случая и везения.

— Ищи свой счастливый билет…

— В лотерею что ли играть? Ха-ха! Не верю в такие выигрыши.

Маленький божок хихикнул тоже, но Лариса и так понимала, что совсем другое имеет он ввиду, а переспросила просто, чтобы поддержать разговор.

— Я просила у Саи Бабы для себя удачу, — сказала она, сомневаясь, может ли знать её собеседник такой важный момент из её биографии.

— У Саи Бабы ты просила мужа и он дал тебе то, что ты хотела, — сказал ей голос и она кивнула.

До этого момента она ещё не была уверена вполне, что её долгожданное замужество подстроили для неё высшие силы, думала просто, что может это обыкновенное стечение обстоятельств или банальный результат усиленных поисков. Оказалось — нет. Если бы шесть лет подряд она не ездила к Саи Бабе, до сих пор оставалась бы одна.

— Но ведь он умер, у кого мне теперь просить? — в отчаянии воскликнула она.

И тотчас спохватилась, подняла в машине оконное стекло, потому как некоторые прохожие с улыбкой изумления оглядывались на эту чудачку, которая о каких-то странных вещах разговаривала сама с собой.

— Бог не может умереть, — ответил ей голос. — Бог повсюду, Бог в твоём сердце.

Лариса поёжилась — уж не сектанты ли какие подбирались к ней таким вот образом. Посмотрела на телефон, но он был отключен, других вариантов связи с ней в машине просто не могло быть. Тогда она снова посмотрела на статуэтку, усмехнулась даже недавнему наваждению, потому что явно эта крошечная безделица не могла издавать никаких звуков — сделанная даже из какого-то неизвестного материала, она была совершенно безыскусной, так что нисколько не казалась живой. Лариса убрала сувенир в сумочку, чтобы не отвлекаться от дороги, и сразу поехала.

Думала она почему-то о муже, ведь и в самом деле ей с ним несказанно повезло, нашла можно сказать прямо вторую свою половинку, потому что поняла в какой-то момент — без мужской поддержки в жизни ей будет чрезвычайно тяжело. Ещё видимо осознала свою слабость — и перед этим огромным миром, и даже перед собственной судьбой, от которой порой неизвестно что можно было ожидать. Хотя с этим её дорогим сердцу человеком они ещё не поженились официально, она была уверена, что когда-нибудь заветное событие обязательно случится. К тому же если однажды Высшие силы услышали её просьбу и помогли ей, вселяло надежду, что помогут они и в другой ситуации.

— Но если Бог не может умереть, значит я снова могу попросить что-нибудь у Саи Бабы? — задала она вслух вопрос, надеясь, что недавний собеседник захочет продолжить разговор и ответит ей.

Однако в этот момент услышала она в салоне своей машины музыку — по-прежнему звучали детские песни и она даже растерялась, не могла вспомнить те два момента, когда выключила их и когда потом снова включила. Теперь уже осознанно нажала на кнопку и стало тихо.

Достала из сумочки спрятанную туда несколько минут назад статуэтку Будды — рассмотрела её внимательней и в очередной раз подивилась той безыскусности, с которой она была сделана — даже глаза тусклые и впалые поблескивали на свету, но ощущения, что она оживает вовсе не могло появиться ни у одного здравомыслящего человека.

— Саи Баба? Это ты здесь? — спросила тогда Лариса, снова пряча статуэтку.

Ответ ждала долго, гораздо дольше, чем можно его ждать от просто обычного собеседника. Потом ощущение реальности вернулось к ней, и рассудив, что Саи Баба просто не может спуститься с небес, чтобы поговорить с ней, а она видимо чрезвычайно амбициозная в этих своих ожиданиях, женщина поехала быстрее.

Теперь она с уверенностью определила, куда ей лучше всего проложить сейчас свой маршрут и кто без промедления и смятения ответит на все её странные вопросы — поехала к шаманке.

Не сказать, что она была хорошей знакомой, однако они общались какое-то время назад — та приходила к Ларисе в театральную студию, но подходящей роли для неё не нашлось. Лариса предполагала, что никогда и не найдётся. Она вообще не понимала тех взрослых, которые к ней приходили. Дети — другое дело, они податливые, как пластилин, хоть что с ними делай — будут и пластика, и голос. Со взрослыми иначе — у них уже всё вылеплено, и возможно какое-то их творческое участие, если только совпадут типажи, а это всегда большая редкость и надо специально подбирать спектакль с соответствующими ролями, но этого Лариса никогда не делала для непонятно кого, она всегда имела дело только с проверенными надёжными людьми, которые или сами себя хорошо зарекомендовали, или их порекомендовал кто-то.

Шаманка, к которой она ехала, не подпадала под число ни первых, ни вторых. Однако она в какой-то момент произвела на Ларису очень сильное впечатление, внушила — правда может в любой ситуации помочь, разумеется, в такой, где на обычную человеческую помощь рассчитывать бессмысленно, где нужен опыт мага, если не сказать больше — волшебника.

У таких людей Лариса никогда не бывала и всегда считала, что к ним приводит исключительно крайнее отчаяние, хотя себя сейчас она не считала отчаявшейся, а думала наоборот — предупредит это ощущение, если помощь придёт вовремя. Шаманка ждала и открыла тотчас…

Из дома она выходила редко — клиенты приходили по звонку и без звонков. В основном женщины, подчас наивные, глупые, но не редко — амбициозные. Она охотно помогала всем, всегда даже давая определённые обещания. И люди верили, что это действует. Ларису она сразу узнала, и той стало легко, хотя поначалу она совсем не знала, как себя вести и как рассказать о своих тревогах.

Интерьер шаманки с избытком переполняли всяческие магические атрибуты, так что даже у сомневающегося человека, пришедшего сюда, последние сомнения отпали бы тотчас — даже если она была шарлатанкой, искренне верила в свою магическую суть.

— Погадать? — спросила шаманка у Ларисы.

— Не знаю, — задумчиво отозвалась та.

Она в самом деле не знала наверняка, что именно ей нужно и так сразу не хотела переходить к каким-либо шаманским манипуляциям.

— А можно вызвать дух Саи Бабы? — спросила, чувствуя, что пауза в разговоре затянулась.

Шаманка смутилась и не смогла скрыть своё смущение. В самом деле ведь она не была актрисой, а если и хотела поучаствовать в любительском спектакле, даже это ей не удалось.

— Вызвать можно любой дух, вопрос в том — для чего и какими будут последствия, — ответила вкрадчиво.

За долгие годы работы с людьми она умела находить общий язык с разными чудаками и умела не спугнуть клиента.

— Я говорила с ним только что в машине, — запросто сказала Лариса, ничуть даже не предполагая видимо, что её слова могут звучать нелепо.

— Правда? — переспросила шаманка. — И ты уверена, что это был именно он?

— Абсолютно.

— Вот как… Интересно… И о чём же вы говорили?

— О разном. О сбывающихся мечтах и успехе. Ещё о реальности.

«Да, темы актуальнейшие», — заметила шаманка, отмечая про себя, что в последнее время люди о реальности стали забывать.

— И что всё-таки он сказал — о реальности? — спросила уже вслух, терзаемая любопытством.

— Мы не договорили. Разговор прервался неожиданно. Вот я и хочу продолжить. А реальность… Реальность, к сожалению, редко пересекается с нашими мечтами. Только может быть в воображении.

Теперь шаманка успокоилась, убедившись, что гостья её мыслит здраво.

— Недосказанность – основная черта нашего мира, — философски рассудила она. — Сама жизнь всегда остаётся недосказанной… Остаются недоделанные дела, невыполненные обещания.

— Мне рано ещё об этом думать, — заметила гостья.

— Дух великого человека вызвать очень сложно, да и чревато, расскажи лучше, что ты хочешь, может быть и так найдётся способ тебе помочь.

— Я хочу успеха! — не задумываясь, вскричала Лариса. — Хочу быть знаменитой на весь мир! И денег хочу — много-много!

— Все этого хотят, — скептически рассудила её собеседница.

— Не все, только избранные.

— Ты значит избранная? — переспросила она с некоторой заминкой.

Сначала шаманка хотела сформулировать вопрос по-другому и спросить, почему та таковой себя считает. Однако она разбиралась в людях, разбиралась в их психологических отклонениях и фобиях, и тотчас поняла, что с женщиной этой что-то не в порядке, скорее всего особа эта чрезвычайно опасная и агрессивная. А значит вести себя с ней следовало осторожно, и в то же время так, чтобы за свой визит она заплатила хорошо.

— Давай всё-таки посмотрим, какая у тебя судьба, — сказала шаманка заговорщицким тоном и потянулась к картам.

Лариса заволновалась, однако не стала противиться.

На самом деле она очень боялась узнать, какая у неё судьба, боялась, что там нет ничего исключительного, и полагала, если это всё остаётся пока в неизвестности, она может что-то изменить, а погадаешь, раскроешь все карты, и уже никуда от этого не деться — что написано на роду, то и свершится…

Шаманка перемешала колоду, потрясла мешочек с рунами, протянула клиентке.

Лариса боязливо взглянула, однако символы и картинки ей ни о чём не говорили. «Лучше бы вызвали Саи Бабу, он всё-таки был воплощением Бога на земле и рассказал бы всё как есть на самом деле. Или нет — ведь он утверждал, что все люди волшебники и сами могут заполучить в своей судьбе всё, что угодно», — так думала она. А этим кубикам, вырезанным из дерева, и красочным картонкам, напечатанным в типографии, она как-то не очень доверяла.

…Немного шаманка рассказала о её прошлом — Лариса встрепенулась, потому что это совпало.

— Тебе сорок лет, лучшая часть жизни уже позади, — в довершении начатого подытожила она.

— Как — позади? — переспросила гостья и задумалась.

Понимала, что по сути так оно и есть, ведь прошла её молодость и в этой молодости не было никаких исключительных свершений. Или даже в общем-то и не важны свершения, молодость в самом деле сама по себе замечательная, хотя молодых — значительная часть планеты, поэтому молодость как преимущество невозможно использоваться саму по себе.

— Что ждёт меня? — спросила Лариса и шаманка замялась.

Ведь для её клиентки вопрос этот имел особенную важность, а значит и ответить следовало весомо. Однако она по опыту своей жизни, как в общем-то и по практике гаданий знала — своё будущее человек строит сам, а прошлое в общем-то тоже когда-то было будущим, и получается, к этому своему прошлому человек тоже приложил руку. Но люди не менялись, это было давно известной для всех аксиомой, и, следовательно, каким было у человека прошлое, таким ожидалось и будущее. И повторяя порой уже сказанное, шаманка не ошибалась никогда.

— Не ждёт тебя в общем-то ничего особенного, тихо и мирно будешь жить в этом городе, спокойно работать, и все твои попытки достичь какого-то успеха окажутся не очень удачными.

— Но всё-таки что-то получится? — с тревогой в голосе спросила клиентка.

Шаманка напугалась этой её тревоги — яркие огоньки разглядела во взгляде, заметила, как губы, задавая этот вопрос, дрогнули. Показалось даже, Ларису в этот момент охватывает безумие, и шаманка торопливо вытащила ещё несколько карт, вспоминая, какой прямо-таки агрессивной представилась ей эта женщина в начале их знакомства.

— Если есть стремление, будет результат, — поспешила сказать, чтобы не пробудить ещё больший гнев. — Вопрос — сколько усилий следует приложить для этого.

— Я очень стараюсь, но неужели всё впустую?

— Один в поле не воин.

— Согласна, но у меня есть помощники.

— Видимо, не те…

— Может быть их мало и может быть они впрямь слабы, однако они меня любят.

— Любовь — это хорошо, но любовь не оправдывает слабость.

— Да? А ведь точно… Об этом я что-то не подумала.

— Подумай! Армия должна иметь сильных воинов, иначе не победить… Однако воин не может быть сильнее генерала, но если такого найдёшь…

— Я что-то не очень понимаю эти иносказания, — перебила Лариса.

— А что тут понимать? Не можешь сделать сам, сделай чужими руками. Рассчитывай на меня!

— Правда? Мы всё-таки значит вызовем дух Саи Бабы?

— Нет, мы сделаем круче — мы своруем чью-нибудь судьбу.

Шаманка в этот момент для убедительности замолчала.

Она знала — любое магическое действие обычному человеку по началу очень сложно принять. Требуется время на раздумья, на сомнения. Однако она вдруг заметила, как Лариса оживилась, поняла — та вовсе не сомневается, а что-то другое весьма странное происходит в её сердце. Но Лариса всё-таки слегка смутилась. Хотя всего лишь на какой-то миг. На самом деле она молчала вовсе не потому что размышляла, а предположила вдруг нелепое — подумала, что их разговор сейчас может подслушивать кто угодно свыше, ведь там, где живут шаманы, внезапно может появиться любой дух… Даже её любимого Саи Бабы. Интересно, что он сказал бы по этому поводу, одобрил бы такую затею или нет. И она молчала, ожидая, что может услышит его голос.

— Так что? — спросила наконец шаманка и клиентка её вздрогнула.

— Думаю, стоит попробовать.

— Отлично, — шаманка потёрла руки. — И я даже знаю, чья судьба сгодится для этого.

— Правда?

— Есть в твоём окружении одна особа — чрезвычайно талантливая и успешная, её судьбу мы и возьмём.

— Но как?

— Сейчас она даже выпала тебе на картах. Ей угрожает смертельная опасность, не знаю точно какая, хотя остаётся шанс, что она выживет. В таком случае у неё как раз и случится исключительное событие в жизни. А мы постараемся, чтобы оно не случилось.

— То есть, чтобы она не выжила? И тогда можно будет сделать так, чтобы о чём я мечтаю, случилось у меня?

Шаманка даже удивилась, как быстро гостья смогла догадаться, каким образом можно воплотить эту коварную затею. И похоже это её ничуть не шокировало. Хотя от волнения она конечно много присочинила, но думала — сейчас это совсем не важно.

— Дорого будет стоить? — спросила Лариса.

Она знала — абсолютно всё в этом мире покупается и продаётся. Да где только было взять такие деньги, чтобы купить и необходимое, и желаемое…

— Сейчас заплати мне только за гадание, — сказала шаманка. — Ну а дальше, как говорится, услуга за услугу.

— Что ты хочешь?

— Ты знаешь… Хочу выступить в спектакле…

— Да?

Лариса рассеянно заглянула ей в глаза — в первый раз за всё время их беседы. Просто до этого ей было страшно разговаривать с такой вот своего рода представительницей тьмы, а теперь она поняла — оказывается та по своей главной сути тоже обыкновенный человек, обычная женщина, со своими амбициями и желаниями.

— Хорошо, — ответила она снисходительно. — Ты выступишь.

И теперь она чувствовала, как в этом разговоре главенство перешло на её сторону, и от этого стало приятно и хорошо. Поняла она, раз затея эта денег не будет стоить нисколько, значит в случае, если обманут её, обманет и она. Взгляд скользнул наконец по комнате, и среди сертификатов на оказание магических услуг, дипломов с различных семинаров и прочего, разглядела она несколько давнишних театральных фотографий, однако не стала всматриваться в них и задавать вопросы, выясняя подробности. Чужие мечты ей были никогда не интересны. А потому она рассудила: уж если договорились, значит по рукам, и расплатилась только за гадание.