Фальшивое солнце

Анна Лебедева, 2023

Далекие и спокойные семидесятые… Елена обещала ждать своего Сашку из армии, но испытания разлукой не выдержала, увлекшись красивым и добрым Виталиком, за которого и вышла замуж. Между тем вернулся Сашка, и… их тянет друг к другу с новой силой. Но эти отношения, как ураган, разрушают все на своем пути: судьбы родных и близких, семьи и карьеры. Сможет ли Елена разобраться в себе? Научится ли она быть по-настоящему счастливой или так и останется «Фальшивым солнцем», что светит, но не греет?

3

— Зачем ты изводишь меня, маленькое чудовище? Что я тебе сделала? Успокойся, прекрати мучить свою маму. Дай мне поесть. Дать мне выспаться в конце концов! — Елена приговаривала, поглаживая живот. Рожать ей предстояло в июле — донашивала последние недели.

Ребенок беспокойно ворочался, пинался, не давал покоя. Все было совсем не так, как представляла себе Ленка, почувствовав первые признаки беременности в декабре, после свадьбы.

Она прислушивалась к себе, радуясь новой, таинственной жизни, зародившейся внутри. Представлялось огромное поле, зеленое, в желтых брызгах цветущих одуванчиках. Над головой — синее небо. Она — в ярком сарафане, с венком на голове, красивая, здоровая, а рядом — маленькая кудрявая дочка. Лена надевала девочке на голову золотой веночек, а та смеялась, показывая молочные зубки, блестя синими глазенками.

Мать и дочь, взявшись за руки, шли по лугу навстречу отцу, мужу, любимому человеку…

Навстречу кому?

Исчез луг, небо и маленькая дочка. Елена осталась одна, а вокруг — молочная пустота и тишина. Кто должен ее встретить? А если — это совсем не Виталик?

Все не так. Беременность оказалась тяжелой — тошнота изводила до последнего, а потом начались отеки. Никакого довольства собой и никакого радостного ожидания. Беременность не приносила ни счастья, ни покоя, ни радости. Как любить такого ребенка?

Теплилась надежда, что Елена ошиблась, что отец — не Саша. И вообще, почему Саша? В любом случае оставалось терпеливо ждать рождения малыша, соблюдать рекомендации врачей, следовать диете и режиму. И не пить литрами томатный сок, черт побери!

Она спешила к автобусной остановке, задыхаясь от духоты. Нашла тенек, спряталась, беспокойно выглядывая на дорогу в ожидании автобуса. Оставалось недолго, где-то пять минут. И вдруг ноги стали ватными, а сердце екнуло, забилось: со стороны стадиона шел Саша.

Он не видел Лену. Походка Сашина легкая, пружинистая. Спортивная сумка болталась на плече.

Ленка испугалась и прыгнула в крапиву, густо разросшуюся за автопавильоном. Она присела на корточки, стараясь не дышать. Крапива жгла немилосердно, но скрыла ее с головой. Подъехал автобус, и Саша легко запрыгнул в салон. Двери с усталым вздохом захлопнулись. Остановка опустела.

Она вылезла из крапивы, оглянулась и потащилась домой пешком. Во рту стоял медный привкус, а в висок стучал маленький молоточек. И тут — внезапно, неожиданно, низ живота свела резкая, крученая боль. Ленка присела, охнув. Немного отпустив, боль возобновилась, вгрызаясь в Ленкины внутренности, будто кто-то рвал ее острыми, волчьими зубами. Не выдержала — закричала истошно и уже не видела, как к ней бегут со всех сторон люди.

***

Господи, помоги! За что ты так меня наказываешь? Почему так больно, господи?

Пять шагов к окну, пять шагов обратно. Вспышка — огонь, жрущий изнутри — облегчение — вспышка. И так — уже три часа кряду. Кто придумал эту адскую пытку? Почему матери любят своих детей, несущих им столько страданий? Господи, когда все это кончится? Пять шагов к окну. Маленький больничный дворик зарос кустами жасмина. Там, на улице, хорошо, пахнет одуряющее нежными, словно шелковыми, цветами, а не едкой хлоркой.

Небо стало фиолетовым. Вокруг — предгрозовая тишина, ни один листочек не шелохнется. Как хочется разбить кем-то заколоченное окно и выскочить на волю. А там — будь что будет. Просто стоять и ждать, когда хлынет сумасшедший ливень — ловить ртом водяные потоки и забыть про муки навсегда.

— Никитина, в родовую!

Ленка посмотрела на морщинистое лицо акушерки, а потом — под ноги. Отошли воды. Пришло время рожать.

За окном бушевала гроза, от грома дрожали стекла. И вдруг — писк. Тихий, заячий, но Елена его услышала даже сквозь грозовые раскаты. Врачиха, огромная бабища, гренадерского роста, положила Елене на грудь теплое, красное, нелепое существо.

— Поздравляю, дочка у вас! — голос у акушерки мощный, мужской.

— Гроза какая…

— Петров день, матушка моя, праздник, — гремела «гренадерша»

Елена смотрела на свою дочку. Маленькое, сморщенное существо, похожее на лягушку, дрыгало ручками. Наверное, она прибывала в ужасе от этого страшного мира, в котором было холодно и ужасно шумно.

Дочку решили назвать Валечкой, в честь бабушки, матери Анны Николаевны. Девочка родилась слабенькой и беспокойной: с первого своего дня жизни кричала без передыху. Молока у Елены не было — пришлось кормить Валю смесью. От этого ее постоянно мучили колики. Покоя в семье не стало. Валю укачивали и баюкали все по очереди, но она не желала убаюкиваться: возмущалась, орала, вертелась и кряхтела. Елена, не успевшая толком оправиться после родов, сама еще лежала в постели. Виталик работал. Анна Николаевна уговорила зятя ночевать в общежитии:

— Виташенька, не даст спать Валечка, а ведь тебе рано вставать. Поживи пока с ребятами.

Так и порешили. Детскую кроватку втиснули между диваном и столом. Ирка, спавшая на диване, стала постоянной и неотлучной нянькой Валечки. Ночами она вскакивала к ней, чтобы поменять пеленки, а если Валя не унималась — тетка укладывала ее в коляску и выкатывалась на улицу. Ночью в городе тепло, тихо, слышно мерный перестук поездов, бегущих по железной дороге неведомо куда. Валя быстро успокаивалась и засыпала, а Ирка наматывала бесконечные круги по двору, совершенно обессиленная.

— Валька, засранка, повадилась, — шептала она племяннице, — хорошо тебе, что у меня каникулы, а потом что будешь делать? Мамаша твоя не больно с тобой возится, предательница. Лахудра.

Валя посапывала в коляске и нисколько не возражала. Ирка усаживалась на скамейку и дремала, облокотившись на ручку коляски веселого цыплячьего цвета. Порой она так и спала до самого утра, и Анна Николаевна, невольно провалившаяся в глубокий сон, обнаруживала пропажу дочки и внучки лишь тогда, когда солнечный луч проникал в комнату, а до звонка будильника оставалось всего несколько минут.

Постепенно Ира привыкла к Валечке, угадывала по маленькому личику все беспокойства, желания и намерения маленькой племяшки. Вот она кривит мордочку — описалась. Ирка быстренько вываживает ее из кроватки, подкладывая сухую пеленку под мокрую попку. Валя продолжает спать. С подачи Ирки прекратили пеленать ребенка, дав полную свободу ее тонким ножкам. Валя и на прогулке щеголяла голой задницей. Бабка Паня возмущалась:

— Что это такое? Весь срам наружу! Дитя надобно пеленать, а то ножки кривые будут.

Ирка не церемонилась со старухой.

— Вас бы в одеяло замотать в жарищу такую!

— Да какая жарища, Ирушка? У меня все косточки наскрозь промерзли, никакая жарища мне не поможет, — отвечала Паня. Она пережила блокаду, чудом спаслась, эвакуировавшись в этот тихий городок, да и осталась тут навсегда, возненавидев Ленинград на всю жизнь.

— Ай, бабка Паня, хватит уже! Вы вообще ничего не понимаете в воспитании детей! Живот ог-у-у-урчиком, — передразнивала Ирка бабку и гордо катила свою желтую коляску прочь от скамейки.

С каждым днем она все больше привязывалась к Валечке и всерьез считала своей дочкой, жалея до слез ее — худенькую и страшненькую, не похожую на румяного карапуза, нарисованного на пачке с молочной смесью.

Ирка часто любила играть под столом, устраивая там «тайный штаб». Она могла часами пропадать в штабе, порой затаскивала в логово Ваську, который скоро пулей вылетал из темного плена. Теперь в штабе с Иркой жила Валечка. Малявка, словно чувствовала к себе теткину привязанность — гулила и дергала ручками, с интересом следила глазенками за погремушкой, а главное — улыбалась Ирке! Ирке, а не родной матери! В сердце тринадцатилетней няньки горела такаялюбовь и такое обожание, что попроси ее кто отдать за Валечку жизнь — Ирка с радостью бы отдала, ни на минуту не задумавшись.

Елена видела, как сестренка возилась с дочерью, забыв про игры, подружек и кино. Видела, если брала Валечку на руки, как болезненно дергается Иркина щека, и с какой радостью нянька принимает ребенка из рук Елены. А еще Елена видела, как беспокоилась дочка в отсутствии Ирки. Все попытки угомонить девочку оказывались бесполезными — она извивалась и кричала, не обращая внимания на погремушки и пищалки. Елена глядела в глаза дочери и видела в них страх…

Бред? Фантазии? А, может быть, стоило сказать себе правду? Страшную правду, лишающую покоя и семейного счастья. Лена плакала по ночам тайком от всех, беззвучно. Она вставала и подходила к кроватке дочери: спокойное личико, но бровки скорбно приподняты, русые волосики падали на лобик, маленькие ручки сжаты в кулачки — бунтарка. Хорошенький ребенок, созданный для любви и радости. Почему же не было к ней никакой любви? Может, из-за того, что дочка не хотела эту любовь принимать? Лена не слепая ведь: Валюша тянулась, как подсолнушек, к тетке, бабушке, к отцу. Даже соседке Пане улыбалась малышка. А родную маму боялась, беспокоилась. Почему? Чувствовала что-то? Разве так бывает? Видимо, не она — солнце для дочери. Не греющее, фальшивое солнце…

Елена тихонько, стараясь не шуметь, пробиралась на кухню, садилась у окна и долго смотрела на улицу. Город спал, голые деревья отдыхали и ждали зиму, фонари не могли толком осветить темные улицы — властвовал самый мрачный месяц года, ноябрь, предзимье, то самое время, когда чаще всего люди самовольно обрывают свою жизнь, бросая бесценный дар создателю в лицо, как ненужную безделушку.

Скорее бы выпал снег, полегче станет — свежее и светлее. Может, тяжелая мгла не будет так давить, и из души уйдет тоска. Как знать.