Принцип высшего ведовства

Анна Клименко, 2010

Как часто мы не верим в то, с чем до сих пор не сводила судьба. В то, что не довелось пощупать, осмотреть и досконально изучить под микроскопом. В то, что кажется выдумкой, пустыми суевериями. А потом это неведомое, нерассмотренное и нетронутое догоняет тебя, заглядывает через плечо, обдает щеку холодным дыханием. Ты оборачиваешься, перед глазами темнеет от страха, сознание – взращенное в садах нанотехнологий и Интернета – позорно уползает в темноту, словно улитка в свой домик. Бегут мгновения. И то, что секунду назад казалось ожившим кошмаром, становится частью тебя. Далеко не самой плохой, даже наоборот. Ты осознаешь, что просто начинаешь быть чем-то иным, не человеком, и что в этом есть свои неоспоримые преимущества. Это история обычной девушки, столкнувшейся с неизведанным. О двух друзьях, чья вражда длится вот уже несколько столетий. О колдовстве. И, конечно же, о любви, предательстве, прощении и обретении истинной свободы.

Когда призраки правы

Свои ошибки признавать по меньшей мере неприятно. Еще более неприятно становится, когда осознаешь — а ведь посиневший самоубийца с балкона оказался прав, все-таки существуют безвыходные положения, из которых выход один. Классический, петлю на шею или бритвой по венам. Н-да. Из каменного мешка размером два на два не сбежишь. Дверь — металлическая, с настоящим тюремным окошечком, глухие стены. Под потолком нервно помигивает и потрескивает круглая люминесцентная лампа.

… Я с трудом уселась на полу, обхватила себя руками за плечи, чтобы немного согреться. По позвоночнику один за другим пробегали сполохи боли, и точно также дергало под ребром. Как же так, а?

Кто-то приволок меня сюда, в этот карцер, кто-то переодел в рубаху из грубого льна — тут из горла вырвался нервный смешок — кажется, в таком же платьице разгуливала несчастная Малика, которая… хотела предупредить меня, уберечь от беды…

В голове одна за другой поплыли истории о том, как маньяк держал в плену девушек, как они жили в подземелье… Стоп.

Кажется, здесь совсем другое. И рубашечка эта, с длинной шнуровкой по горловине… Значит, все-таки инквизиция? Но почему? Андрей утверждал, что они смотрят на нас сквозь пальцы. К тому же, я еще не сделала ничего такого, за что меня могли схватить. Или сделала? Господи, а если позвонит мама, а меня нет дома? А если — что еще хуже — она решит меня проведать, а дверь квартиры будет распахнута и внутри погром как после обыска?

А в ту, последнюю ночь… Мне снилось что-то неприятное. Кажется, кровь. Много крови, прямо-таки потеки на стенах, как будто скотину забили. Я дергалась, металась как мотылек в паутине, пытаясь выкарабкаться из кошмара, но ничего не получилось, и сон как-то быстро забылся. Может, все это было на самом деле?

Мысли путались. Я сидела и методично обгрызала ногти, все еще пытаясь сообразить, как выбраться из этой тюрьмы.

Как? Ха! Никак. Призрак был тысячу раз прав. Бывают ситуации, из которых выход только один. Но я же не хочу… И потом, Андрей…

Тут я не выдержала и заплакала. Еще не успело померкнуть воспоминание о том, как мой возлюбленный прыгнул с третьего этажа и рванул прочь от моего дома. Выходит, он меня предал? А может, и вовсе лгал? А может… он сам что-нибудь натворил, а меня подставил?

Ох, нет. Андрей не способен на такую подлость — но откуда тебе, Лерка, знать, на что способен субъект ста двадцати лет от роду? Ты была с ним знакома несколько дней, втрескалась по уши как десятиклассница…

Я взвыла. И вцепилась в собственные волосы. Идиотка… Доверчивая идиотка и легкая добыча. Самый настоящий Вареничек, как тебя любит величать Танюха. Но она ведь любя… И, на самом деле, это чистая правда.

…А мои родители, а Танька? Как же они? Вдруг они начнут меня разыскивать?

Слепо уставившись на железную дверь, я раскачивалась из стороны в сторону, как будто это могло помочь. Во рту плавала горечь вперемешку с кровью из прокушенной губы. Позвоночник дергало, как больной зуб — и точно также болело в подреберье. Остаток неудавшегося приворота. Вот дура-то.

Что-то заскрежетало, и я запоздало связала этот тянущий нервы звук с поворотом ключа в замочной скважине. Так они и нашли меня — сидящей на полу, зареванной и судорожно кусающей ногти.

* * *

Теперь другая комната. Такая же серая, без окон, но пол деревянный, широкие некрашеные доски. Посередине широкий стол и два табурета по разные стороны. На потолке — все та же люминесцентная лампа, круглая как луна.

Я сонно вслушиваюсь в шелест бумаг на столе. Я устала, я так устала… Хочется спать. Хочется все забыть, проснуться и никогда не слышать самого слова «ведьма». Но от реальности не убежишь, и поэтому я тупо слежу за движениями загорелых мужских рук. Нет, это не Эрик. Его, кажется, зовут Михаил — и он ведет допрос.

— Итак. — руки уверенно ложатся на листы с моим делом.

Я сонно гляжу на Михаила, а сама размышляю о том, что ему не место в этом подвале. Его бы в гавайскую рубашку да к стойке бара, потому что внешне Михаил — ну вылитый Джеймс Бонд в исполнении Пирса Броснана. Да-да, ему самое место в фильме «Умри но не сейчас»! Господи, что за бред…

— Валерия Ведова. Вы обвиняетесь в убийстве семи смертных…

— Сколько?..

— Семь, — ярко-голубые глаза смотрят на меня, не мигая.

И я начинаю съеживаться, мне хочется стать дымом и просочиться куда-нибудь… в вентиляцию. Для сумасшедшего ведь стать дымом — вполне возможно.

— Это неправда, — брякаю я первую пришедшую на ум банальность, — я не…

— Чтецы обнаружили на жертвах ваши ментальные следы, Валерия. Дальше будете отпираться или сами расскажете? Дело в том, что для проведения формальной процедуры нам необходимо получить признание. А вот как мы его получим…

— Я не убивала, — шепчу я, — я никого не убивала!

— Вам бы сотрудничать с нами, — укоризненно говорит Михаил и начинает вновь листать дело, — расскажите, зачем. Почему вы убили их? Семеро за один вечер — это слишком…

— Я дома была. Дома!..

— То, что вы пребывали дома, еще не есть доказательство невиновности. А вот ментальный след, который нас и привел… к вам — прямое доказательство вины. Рассказывайте, Валерия. А я послушаю.

— Я… не…

— Вам должно быть известно, — усмехается Михаил, — что раньше… много раньше инквизиция была не слишком разборчива в средствах извлечения показаний из ведьм. Чего вы добиваетесь?

Я молчу, смотрю на его руки. Смотреть в глаза — не могу. Нет сил.

— Не вынуждайте нас идти на крайние меры, — предупреждает Михаил, — подпишите признание.

— А что будет дальше?

— Вам вынесут приговор. Как правило, при таком количестве жертв приговор один.

— Казнь?

— Это быстро. И теперь — благодаря нашим новым разработкам — совсем безболезненно, — он в упор смотрит на меня, — подпишите, Валерия. Вам зачтется.

— Я ничего… не подпишу, — пальцы сами отбрасывают лист мелованной бумаги, — ничего!

— Подпишете, — он спокойно начинает складывать документы в папку, — еще как подпишете.

Бедные мои… Мамочка. Папа. Танька. Как они… без меня-то? Как вообще самая обыкновенная Лерка могла попасть в этот кошмарный бред?

Я не сопротивляюсь, когда меня берут под руки два высоченных парня с черных масках. Мы долго идем по серому и безликому коридору с круглыми лампами на потолке. Снова дверь, скрежет ключа в замочной скважине… А затем — ослепительная белизна медицинского кабинета. Меня укладывают на койку и крепко привязывают ремнями. Откуда-то выходит врач — все, как положено. Халат, маска, высокая шапочка. Сверкает игла одноразового шприца, укол в вену. Бедные вы мои. Как вы… без меня?

* * *

Для счастья, оказывается, нужно мало. Всего лишь, чтобы отпустило, чтобы вкололи что-нибудь нейтрализующее предыдущий препарат.

Я непонимающе заморгала на круглую лампу, затем — на удовлетворенное лицо Михаила. Господи, да они тут все… садисты проклятые!

— Валерия Ведова, для вашего же блага, подпишите.

— Никогда.

Я и не думала, что когда-нибудь сорву голос от крика. А вот получилось — теперь хриплю, как во время сильной простуды.

— Тогда нам придется повторить процедуру, — холодно обронил Михаил.

— Вы… не сможете меня казнить, пока я не подпишу? — просипела я.

— Но вы же подпишете, — снисходительно улыбнулся Пирс Броснан, — не сомневайтесь, подпишете.

…И он, конечно же, оказался прав. Не знаю, сколько времени прошло, сколько раз я ныряла в озеро раскаленного свинца, сколько раз выныривала, чтобы выплюнуть «да пошел ты». А потом все вдруг сделалось тусклым и ничего не значащим. Меня отвязали, сунули ручку — и я вывела закорюку на листе бумаги. Мой собственный смертный приговор.

Михаил начал складывать описание моего дела, а я все лежала на белоснежной кушетке, и не замечала, что носом идет кровь и пачкает безукоризненную простыню. Где-то стукнула дверь, Михаил на секунду отвлекся от своего занятия.

— А, это ты? Ну проходи. Мы уже закончили, обвиняемая во всем созналась.

— Почему меня так поздно известили? Семь жертв. Чересчур для едва прорезавшегося Дара.

Я невольно вздрогнула. Ну конечно, стервятники слетаются на вечерний пир! Будьте вы прокляты, все-все.

— Не видел необходимости, — последняя бумага легла в картонную папку, Михаил туго затянул тесемки, — суд состоится завтра в полдень, тебе придется присутствовать. А там — езжай, куда собирался.

— Когда состоится казнь?

В поле моего зрения появились знакомые часы. Я всхлипнула и попыталась отвернуться, только чтобы не видеть…

— Соответственно, на следующий день.

— Хорошо.

О, если бы я могла… напоследок вцепиться зубами в эту ненавистную руку! Или выцарапать глаза — черные и блестящие — которые внезапно оказались напротив моих, покрасневших и слезящихся… Но любое движение стало еще большей пыткой, не знаю, что за дрянь в меня влили. Я захрипела, судорожно дернулась, все еще пытаясь бежать, хотя бы отодвинуться на другой край жесткой лежанки… Ненавижу! Ух, как же я тебя ненавижу… Так бы и раздавила, как стеклянные стопки на столе — только вот не получается. Все куда-то делось, даже разозлиться как следует не могу, получается только вяло ненавидеть. Тьфу. Прямо снулая рыба какая-то. Что они мне кололи?

Эрик быстро выпрямился, и я снова могла созерцать часы «Радо».

— Михаил, — голос прозвучал неожиданно сухо, — я бы не торопился с выводами. Кроме того, вы нарушаете наши правила, не оповестив о поимке преступницы совет. Что до меня — так я не верю в то, что какая-то девчонка растерзала семерых здоровых мужчин.

— У нас ее ментальный след, Эрик.

— Его можно подделать. Истории известны случаи создания простых копий, которые распространялись и на вызываемых сущностей.

— Погоди-ка, погоди-ка! — Михаил даже папку отложил, — может, расскажешь, кто из ныне живущих на это способен? Уж не ты ли?

На мгновение в комнате повисло молчание. Недоброе, напряженное.

— К чему мне это, Миша?

— А мы ведь не знаем, сколько тебе лет, Эрик. Никто из нас не знает. Может, ты еще раз решил омолодиться, а?

— Занятная гипотеза, — Эрик хмыкнул, — ладно, дело ваше. Увидимся на суде.

Он вдруг наклонился ко мне, несколько мгновений пристально вглядывался в лицо — словно что-то искал. Может быть, следы раскаяния? Я только скрипнула зубами и, сжав волю в кулак, отвернулась. Будьте вы прокляты. По позвоночнику дернула раскаленная проволока, но я зажмурилась и даже не пискнула — только не при нем, не при нем…

* * *

Потом я снова очутилась в камере. Стало темнее, то ли свет приглушили, то ли я начала слепнуть — но какая разница? Лежа безвольной кучкой в углу, я сонно разглядывала угол двери, побитый ржавчиной. Ай-ай, нехорошо, господа инквизиторы, недоглядели.

Думать не получалось, мысли путались. Я то и дело проваливалась в далекое и доброе детство, когда папа и мама кажутся самыми сильными и красивыми на свете, а мир вокруг — большим и солнечным. И нет в нем места смерти, нет. А сам себе кажешься вечным, старенький дедушка уходит на небо, и оттуда непременно радуется моим успехам.

Но даже вечность, к сожалению, проходит слишком быстро. Очень скоро меня не станет… Странные ощущения, непонимание происходящего. Как же так? Мир без меня? Разве такое бывает?

«Не забыть о последнем желании», — прошептала я, — «не забыть…»

Чтобы мои родители никогда не узнали, как именно я погибла. Пусть… эта свора садистов и убийц как-нибудь устроит видимость аварии. Несправедливо погибнуть в аварии, но это — случайное стечение обстоятельств, или — если верить — судьба. Все лучше, чем обивание порогов с требованиями найти и наказать убийц.

В том, что последнее желание будет выполнено, сомнений не было. На то оно и последнее, чтобы стать самым ценным. Вроде завещания…

Наверное, я начала бредить. Рядом, на корточках, сидел Андрей и что-то говорил, поглаживая меня по щеке. Зачем он здесь? После того, как сбежал… После того, как бросил меня на растерзание палачам?

— Я тебя вытащу. Обязательно, — он взял мою руку в свою, — не беспокойся. Я обязательно что-нибудь придумаю.

— Тебя не может здесь быть, — язык плохо меня слушался, из горла вместо слов выползали сдавленные хрипы.

— А меня здесь и нет, — Андрей нервно передернул плечами, — но мы можем с тобой говорить. Я сбежал, потому что почувствовал инквизицию, Лера. Прости, но я не мог позволить, чтобы они взяли и меня.

Ха! Мой идеал мужчины говорит, что испугался и улизнул, оставив свою принцессу на съедение волкам. Как занятно, Боже мой. Какой жуткий бред…

— Я, оказывается, убила семерых.

Он даже отпрянул.

— Лер… Это что, правда?

— Не знаю… Уже не знаю… — я прикрыла глаза. Душным мешком наваливался сон, веки налились тяжестью, и лицо Андрея начало плыть.

— Лерка, ты не могла никого убить, — в наш диалог протестующе ворвалась Инга.

Любопытно, как это у них получается со мной говорить? Нет, все-таки я продолжаю бредить, а роскошная шевелюра цвета дикой вишни — галлюцинации, плод расстроенного рассудка.

— Не знаю, — прошептала я, — может, и могла.

Под ребрами, там, где засел не дошедший до цели приворот, словно ржавым гвоздем провернули. Я взвыла — но сон как рукой сняло. Интересно, это тоже их рук дело?..

— Лера, не сдавайся, — зудел в ушах голос Андрея, — Я тебя люблю, Лерусь. Все будет хорошо.

Любишь? Но почему тогда бросил?..

На мгновение мне захотелось ему поверить, затем я вновь соскользнула в уютное детство — а выныривая в сумрак камеры вдруг поняла, что уже не одна.

У двери, прислонившись к стене, черным идолом замер Эрик. Только часы на руке поблескивали в неверном свете, и лицо… Лицо показалось мне тусклым, серым. Неживым, что ли…

— Почему ты сбежала из моего дома? — негромко поинтересовался он и шагнул ко мне, — почему, почему?!!

* * *

— Не подходи, — я судорожно зашарила руками по полу, пытаясь найти точку опоры и подняться, — не…

Тело плохо слушалось, напоминало больше куль ваты. Пальцы без костей, руки мягкие, безвольные. Но я успела все же приподняться, совсем чуть-чуть — а затем в мои плечи впились жесткие ногти инквизитора.

— Почему? — рявкнул он мне в лицо, — если бы ты не сбежала тогда, ничего бы этого не было! Зачем ты сбежала? ЗА-ЧЕМ?!!

С минуту он тряс меня как куклу, а затем вдруг отпустил. Но я — и откуда только силы взялись — начала подниматься, опираясь о холодную стенку спиной. Уж что-что, а напоследок валяться в ногах у палачей? Нет уж. Не позволю себе такой роскоши.

Эрик молча следил за моими маневрами, а в черных глазах опасно сверкало бешенство. Наверное, оно передалось и мне — злость придает сил, даже когда их нет.

— Ты никого не убивала, так?

— У вас есть мои показания, — прохрипела я, — зачем пришел? Тебе мало моей подписи?

Он скрестил руки на груди. Нас разделял всего шаг, и будь у меня при себе хоть что-нибудь… Господи, да кого я пытаюсь обмануть? Меня ноги не держат, а я собралась драться с мужчиной.

— Я тебя спрашиваю, — голос Эрика упал до громкого шепота, — ты невиновна?

— Мои показания…

— Не паясничай! Герой из тебя отвратительный, ясно? — и снова его пальцы больно впились в плечи, — лучше отвечай на мои вопросы. Немедленно!

Тогда я рассмеялась. Расхохоталась, глядя в полубезумные глаза инквизитора. Черт, не нужно было подбирать его в той роще, пусть бы его сожрал… демон, или кто там был…

— Ничего… вы от меня… больше не получите!

И у меня вдруг получилось вырваться из его рук. А затем — просто чудненько! — мои ногти оставили четыре глубоких борозды на гладко выбритой щеке мучителя.

— Дура, — спокойно констатировал Эрик, промокая кровь черным рукавом свитера, — жить тебе надоело?

— А что ты сделаешь? — я хрипло хихикнула, — что?!! Все, что мог… ты уже… сделал… Убирайся вон, ясно? Жертва не желает… тебя видеть!

Дальше… коленки подогнулись, и я начала медленно сползать по стене. А потом вдруг оказалась буквально втиснутой в эту самую стену, да так, что не могла и шевельнуться. Эрик держал мои запястья, и больно прижался лбом к моему лбу. Я зашипела, дернулась раз, другой, пытаясь освободиться — бесполезно. Силы стремительно утекали как вода сквозь решето. Господи, Лерка, это ж надо было? После пыток еще ругаться…

— Прекрати, — сквозь зубы процедил Эрик, — сама виновата. Не нужно было…

— Ты это и Малике говорил? — у меня даже получилось усмехнуться, а он, он… вздрогнул, как будто от удара. Но меня не выпустил.

— Откуда ты знаешь?

— Я ее видела. В ту ночь.

— А, так вот что тебя испугало? Что она наговорила про меня?

— Не много, но достаточно, — я обозленно пыталась пнуть его ногой, — хорошо же ты ее кнутом разукрасил!

— А она тебе случайно не рассказала, как сварила и съела младенца?

Я озадаченно умолкла. Прикосновения Эрика вдруг стали горячими, лоб жгло, словно я прислонилась к чайнику.

— Вижу, что об этом она умолчала, — издевательски заметил Эрик, — какая забывчивость. А еще она не упомянула одну интересную деталь. О том, что была сожжена как ведьма три сотни лет назад… Ты видела призрака, ясно?

— От… пусти… — выдохнула я. Перед глазами все поплыло, ноги давно отказались держать — и я попросту висела в руках разъяренного инквизитора.

— А, теперь отпусти? Нет, моя дорогая. Сейчас я еще… должен кое-что проверить, чтобы утвердиться в своем подозрении. Не возражаешь?

Я и пикнуть не успела, как он выпустил мое правое запястье и свободной рукой принялся меня бесцеремонно ощупывать. Так, словно я была капустой на базаре… А подбородок мой неожиданно оказался прижатым к твердому плечу — ни головой повертеть, ни укусить, в конце концов.

— Да пошел ты… — хрипло каркнула я, — Оставь! Меня! В покое!

— Будешь командовать своими дружками, — хищно усмехнулся Эрик, невозмутимо продолжая свое занятие.

Жесткие пальцы скользнули по груди, на миг замерли там, где у меня побаливало… И вдруг перед глазами потемнело от невыносимой, рвущей на части боли. Я даже не поняла, что Эрик зажал мне ладонью рот и осторожно опустил на пол.

Все. Осмотр, похоже, окончился.

И, пока я с хрипом хватала воздух, Эрик задумчиво потирал ладони.

— Крепко же он тебя держит, — тихо сказал инквизитор, — тем лучше. И тем хуже для него.

Для него? Это еще что за новости?..

Слезы хлынули из глаз, я отвернулась к стенке, съежилась. Господи, стать бы дымом, улететь в небо.

«А ведь очень скоро ты и так последуешь туда…»

И тут же — «я люблю тебя, Лерусь». Андрей, Андрей. Что же вы со мной… сделали? За что? Зачем? Так просто было… жить человеком. И никогда ведь не желала я какого-то там особенного дара…

Я не увидела, почувствовала, как рядом на корточки присел инквизитор.

— Кажется, мне сопутствует удача, — задумчиво сказал он.

— Кто… меня держит?..

— А тебе какая разница?

— Это же мое… тело…

Но он так и не ответил. Тихие шаги — и тяжелый, ржавый стук двери. Я снова была одна, впереди меня ждала только казнь.

…И я ошиблась. Снова. Не прошло и пяти минут, как опять скрипнула дверь, на сей раз интригующе тихо.

Конец ознакомительного фрагмента.