Изъян

Анна Инк

Мужчина ничтожен. В Городе значение имеют только женщины, их успехи в карьере и их эмоции. Кира – представительница элиты. Она отправляется в Город, чтобы выяснить, почему женщины стали пропадать без вести. Чем больше она погружается в жизнь формации, где царят рациональность и мизандрия, тем больше сомнений у неё возникает. Может, её жизнь только кажется идеальной? И те, кому всегда доверяла, в действительности опасны. Что на самом деле случилось с её сестрой? И может… мужчины – тоже люди?

2. Отражаются звёзды

— Меня зовут Кира.

— Вы говорите это уже в третий раз. Сосредоточьтесь. Как Вы сюда попали? — спрашивает зоповец.

— Предоставьте Ваш эргосум, — требует другой.

«Не ври. Не договаривай», — настаивает мой внутренний голос.

— Я перелезла через ограждение. Вот, — я протягиваю зоповцу свой эргосум.

— Зачем? — спрашивает один.

— Что Вы делали в окрестностях парка? — чеканит другой.

— Я что-то услышала.

— Что?

— Не знаю. Но мне показалось, что кому-то нужна помощь.

— Судя по Вашей профессии, Вы вряд ли способны чем-то помочь, — зоповец смотрит на меня с ухмылкой.

— Я не знаю, почему я так поступила. Я услышала крик, — выдавливаю я.

Зоповец смотрит на меня с сомнением и снова спрашивает:

— Что Вы делали в окрестностях парка?

— У меня тут встреча должна была состояться. По работе.

— Парк закрыт на санитарный день. Здесь сейчас никого не должно быть вообще.

— Я знаю. Я же подходила к вам, вы стояли у главного входа.

— Тогда по какой причине Вы нарушили правила и проникли на закрытую территорию, Кира?

— Вы же знаете, что с Вами за это будет? — поддакивает другой.

— Не знаю, — честно говорю я. — И, пожалуйста, опусти немного фонарь.

Я просто хочу разглядеть этого, особенно хамоватого. Мне хватит одной секунды. Опускает. Выцветшие серые глаза, три родинки на правой скуле, очень тонкие губы, верхняя серединой уходит к носу, одна горизонтальная морщина на лбу отчётливо выражена, другая, выше, только проступает. Я тебя запомнила. У тебя есть один нелепый нюанс: кудрявые волосы. И эти букли, которые ты изо дня в день пытаешься выпрямить и уложить в брутальную причёску «Платформа», предательски загибают свою линию.

— Бесконтрольное проникновение на закрытую территорию, — талдычит другой зоповец, — подразумевает, что Вы собирались нарушить ОП, поскольку санитарные дни объявляют для тех объектов, на которых произошли сбои в работе камер видеонаблюдения.

— Но здесь и в обычные дни, не санитарные, нет видеокамер, — пожимаю я плечами.

— Здесь всегда есть посетители, которые являются препятствием для нарушения ОП, поскольку могут стать очевидцами. Мы имеем полное право забрать Вас в «Глас» для допроса и обыска, — сероглазый со всей дури сжимает мой локоть.

И тут я слышу крик. Я вздрагиваю. Но не от того, что кто-то кричит. Зовут меня. Я отчётливо слышала, как кричали моё имя. Это должна была быть Киль. Но это однозначно не она — меня звал мужской голос.

— Кира! — снова слышу я, и впадаю в животный ужас: зов доносится из-за искусственных елей за моей спиной, отдаётся эхом от низких кустов передо мной. Этот зов повсюду, и мне хочется бежать, но я не пойму, в какую сторону: от него или к нему.

Из-за куста вываливается человек. Он тяжело дышит, будто долго и быстро бежал. Выдыхает моё имя.

— Так-так-так, — ухмыляется мой охранник. — Цэрпера и мокль на закрытой для посещения территории. Кажется, я понял, какое нарушение ОП должно было здесь состояться.

«Нарушение Общепринятых Принципов, Статья 1 — влечение к особи второго пола», — будто поясняет мой внутренний голос, и нравоучительно добавляет: «Тебя обвинят в том, что ты хотела вступить в половой контакт».

Это подстава! Я не знаю, кто этот мужик!

— Что-что Вы говорите? — зоповец пододвигается ко мне поближе и наклоняет голову — ну и высоченный же он. И каким мерзким взглядом он смотрит на меня — я про такой взгляд только в книгах читала. — Я не расслышал, что Вы там бормочете.

— Вы не говорили, что у Вас встреча с представителем другого пола, — говорит второй зоповец, подходя к молодому человеку.

Я понятия не имею, кто это такой! Рост на голову выше меня, худощавая фигура, и красные блики аварийного освещения отражаются в его очках. Хотя… манера держаться знакомая… нет, не знакомая, странная — он стоит прямо, а мужчины-цэрперы всегда сутулятся. Наверное, он просто слишком напуган — вот и вытянулся как струна.

— Кира, извините, — обращается ко мне незнакомец, так, будто знает меня тысячу лет, — я не успел до Вас дозвониться и предупредить, что парк закрыт, и нужно дождаться меня. Я сейчас всё объясню, — он роется в кармане толстовки. — Мы работаем вместе над видеофайлом для презентации мемуаров. Это очень срочный проект. Понимаете, я занимаюсь космосом, а Кира…

— Так, вот не надо мне этого! — раздражённо перебивает сероглазый. — Сейчас вас проводят в главный офис ЗОПа, там и разберёмся, кто чем теперь занимается.

Всё. Это конец. Молодого человека отправят на экофермы, где он всю жизнь будет копать грядки. А я…я, мать моя женщина, и глазом моргнуть не успею, как окажусь на цокольном этаже.

— Я уже набираю начальнице, — молодой человек поворачивает руку ладонью к нам, и блеск эргосума ослепляет меня. — Вы наверняка её знаете, это Елена, она руководит отделом по производству мемуаров в компании «Итер». Не отвечает пока… Наш отдел плотно сотрудничает с ЗОПом. В моём эргосуме есть разрешение на безлимитное пребывание в Звёздном подземелье…

— Дай сюда! — зоповец выдирает у него эргосум, из которого внезапно раздаётся бодрый женский голос:

— Да, я слушаю.

Зоповец выключает громкую связь и отходит на несколько шагов, к своему коллеге.

Молодой человек стоит напротив меня. Капюшон его толстовки сбился вбок и топорщится на остром плече. Его очки переливаются красным, делают его взгляд непроницаемым. Но мне кажется, что сейчас я смотрю прямо ему в глаза. И интуитивно, через темноту, я ощущаю, что он смотрит в глаза мне. Да кто же ты такой?

Разговор закончен, и зоповцы начинают переговариваться:

— У него есть разрешение на пребывание здесь, если санитарные работы не касаются Звёздного подземелья.

— На данный момент весь парк должен быть закрыт.

— Елена говорит, что у него срочное задание, и требует невмешательства.

— А что насчёт… гетерогенности этой пары?

— Она подтвердила, что они работают над одним проектом.

— И что? Без надзора они тут могут чем угодно заниматься, — это голос сероглазого.

— Забей. Мы судим по факту.

— Мы о факте… не узнаем — здесь нет ни камер, ни посетителей.

— Что ты привязался? Нам теперь со всеми цэрперами нянькаться? Я не суррогатная мамка. Тем более у них же есть культурные нормы.

— Ну-ну. А если через день-другой эта цэрпера тоже исчезнет — с кого трясти будут? Лично мне есть, что терять.

— Так, ладно. Заканчивай драму, — обрывает второй и идёт к нам. Сероглазый постоял с секунды две и тоже подошёл. — Вот ваши эргосумы. Идите, работайте.

— Я понимаю. Она испугалась, и поэтому побежала — подумал ты… — продолжает ныть сероглазый. Я тебя, сволочь, запомнила! И как только вернусь домой, поговорю с Альфой о тебе лично. — Но я думаю иначе. Конечно, сейчас это не имеет значения. Но оставлять их одних я не позволю. Обстановка в Городе неспокойная…

— Ты достал! Давай я за ними, а ты на главный вход.

Сероглазый снова замирает на несколько секунд. Потом едва заметно улыбается, и губы его растягиваются, заворачиваются в пасть, почти исчезают с лица. Он начинает движение от нас, и бросает напоследок:

— Только прислушивайся как следует. Когда надо, она и тихо сможет.

Ну тварюга!

— Нет, — шепчет молодой человек. Его рука бережно огибает пространство вокруг меня, и он делает шаг, и теперь часть его корпуса загораживает путь моему рывку. Я замираю, не успев столкнуться с ним.

«Мне вот интересно, что ты собиралась сделать? Побить зоповца?» — мой внутренний голос хрюкает от смешка.

— Вы идёте, или как? — второй зоповец уходит вперёд.

Я следую за ним. Молодой человек держится немного позади меня. Останавливаемся у небольшого купола из красного стекла, высотой чуть ниже зоповца.

— Спасибо, что именно ты согласился проводить нас, — благодарит молодой человек.

Он проходит вперёд и раздвигает створки купола. Исчезает под ним, и через несколько секунд из дверей вырастает полоска белого света.

— Мы сегодня недолго, минут 20—25. У нас только подготовительный этап, — молодой человек наполовину вылез из-под купола, опёрся локтями о землю. Рукава его белой толстовки теперь облепляет чёрная крошка.

Я подхожу к куполу, и наблюдаю, как светлый затылок исчезает в глубине. Видны только три верхние ступеньки лестницы, и насколько далеко она уходит в темноту, я не представляю. Зоповец разлёгся прямо на искусственной земле, положил руки за голову, и, кажется, собрался задремать. Я обращаюсь к нему:

— А ты… с нами не пойдёшь?

Он отвечает мне скептическим взглядом.

Я спускаюсь. Лестница абсолютно вертикальная, железная, с неудобными для стоп цилиндрическими ступенями, ледяная на ощупь. Молодой человек уже включил свет в нижнем помещении. Даже удивительно, что ступенек оказалось всего десять. И это они называют подземельем? Так, погребок.

— Почему на звёзды смотрят из-под земли? — спрашиваю я, озираясь. Нет, я ошиблась, помещение огромное. Вниз от помоста, на который я спустилась, идёт ещё одна лестница ступеней в пятьдесят. Сфера, которая возвышается над землёй, лишь небольшой пятачок самой высокой точки подземного купола.

— Экономия пространства, — отвечает мне молодой человек откуда-то сбоку. — Это развлечение не настолько эффективно, чтобы тратить на него драгоценные метры Города.

В помещении появляется странный шум.

— Я включаю кондиционеры. Сейчас станет легче дышать, — поясняет он.

— По-моему, дышать здесь и так гораздо легче, чем снаружи, — бормочу я.

— Здесь другая система вентиляции. По задумке это место — имитация прохладной ночи загородом в середине августа — приятное время для наблюдения за звёздами в наших широтах. Вы никогда здесь не были?

— Нет.

— Неудивительно. Космос давно стал архаикой. Никого не интересует, что происходит за пределами Города, что уж говорить про другие планеты.

— Я просто не вижу смысла наблюдать за звёздами в искусственных условиях. Это ведь всего лишь голограмма.

— Но ведь никакой другой возможности наблюдать за ними нет.

— Разумеется… нет.

Я успеваю различить несколько устройств в глубине помещения, и свет под куполом исчезает. Остаются только красные огоньки, подсвечивающие лестницу вниз. Молодой человек подходит к ней.

— Мы спустимся, и я включу имитацию звёздного неба, — говорит он. — Мне нужно кое-что записать, и мы вернёмся на поверхность. Вы же не против? У нас всё равно ещё есть двадцать минут. Вы можете остаться здесь, если хотите.

Не дождавшись ответа, он отправляется вниз. Я немного медлю, и всё же спускаюсь за ним.

Молодой человек возится с высоким шарообразным устройством в центре помещения, и на стенах появляются размытые блики. Постепенно они обретают строгую структуру, и я начинаю различать то, что в действительности похоже на ночное небо над моим домом.

— И часто тебе позволяют находиться здесь одному?

— Один я здесь ещё никогда не был.

Я подхожу чуть ближе, внимательно разглядываю моего собеседника. Ему не больше двадцати пяти. И я точно его видела. Это был он, тогда, в коридоре корпорации.

— Это запрещено, — хмыкает молодой человек. — Включать систему для одной персоны — слишком большие энергозатраты для Города. Но раз уж ребята из ЗОПа не против, почему бы не воспользоваться возможностью?

«Кстати о ЗОПе…» — тянет мой внутренний голос.

— Скажи мне номер твоего счёта, — я достаю эргосум.

— Зачем?

Я поднимаю на него глаза и смотрю с удивлением:

— Я перечислю тебе Средства.

— Мне? За что? — он действительно не понимает, о чём я.

— Как? Ты мне помог. Надо только придумать, какое наименование платежа использовать. Сидела бы сейчас в ЗОПе до выяснения обстоятельств.

— Нечего Вам там делать.

— Это понятно. И всё-таки я хочу заплатить.

— Вам не за что платить.

— Ты обманул ЗОП, чтобы они меня не забрали. Ты мог спокойно уйти, услышав наш с ними диалог. Ты рисковал, причём совершенно безосновательно. Если бы твоя начальница тебя не прикрыла — как бы ты выкрутился?

— Я знаю, что Елена всегда меня прикроет. И ещё я знаю, как ЗОП относится к женщинам. Особенно к таким… как Вы. Вам нельзя оставаться с ними наедине.

— Это мои проблемы, — бормочу я. — И я хочу заплатить тебе за помощь.

— Я помог Вам не для того, чтобы Вы мне за это заплатили, — я даже слышу обиду в его голосе.

Он смотрит на стену в звёздах, потом делает несколько шагов назад, как будто чем дальше он отойдёт, тем лучше разглядит эти золотистые точки. Он пытается сосредоточиться, но я вижу, что он расстроен. Он что, и вправду помог мне просто так?

— Так ты действительно занимаешься… космосом? — задаю я глупый вопрос, и убираю свой эргосум обратно в сумку.

— Да. И раз уж я здесь… — он вытаскивает из кармана… ручку? И пытается, по-видимому, найти в толстовке ещё и блокнот.

Я прищуриваюсь, моргаю, но запрещённые атрибуты никуда не пропадают.

— Что это? — задаю я ещё один глупый вопрос.

— Что? — молодой человек отрывается от блокнота, который он перелистывает пальцами той же руки, в которой держит его, ловит мой взгляд, следует за ним к пишущему устройству, принимается за письмо. — А, это. Ручка, — спокойно отвечает он.

— Я знаю, что это ручка, — шиплю я. — Откуда она у тебя?

— Один человек достал для меня.

— Это запрещено, — возмущаюсь я.

— Да, я знаю. Но мне так удобнее свои размышления фиксировать.

— И ты так спокойно… а если кто-нибудь увидит?

Он поднимает на меня голову:

— И что я потеряю? Возможность наблюдать за звёздами на голограмме?

«Безумец!» — мой внутренний голос возмущается вслед за мной.

Молодой человек снова принимается за записи. Он как будто сравнивает расположение звезд на двух стенках по каким-то только ему видимым параметрам. Постепенно его взгляд опускается всё ниже, губы полуоткрыты, кажется, он даже нашёптывает что-то. Пропала его сдавленная улыбка, которой он как будто извиняется за сам факт своего существования. Увлечённость ему к лицу.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я.

— Сравниваю созвездия Рака и Близнецов.

— Зачем?

— У меня задание по работе. Мы делаем мемуары для одной женщины из элиты.

— И причём тут звёзды? Она тоже астроном?

— Нет, конечно, — молодой человек широко улыбается. — Я ищу интересные метафоры для её биографии в той сфере, знаниями в которой обладаю. Она родилась в июне, за месяц до положенного срока: должна была быть Раком, а стала Близнецами. Это очень важно.

— Ага, — бормочу я. — А она знает, на что уходят её Средства?

— Моя начальница сама всё оплачивает по этому проекту.

— Интересно, с чего такие поблажки?

— Елена многим делает поблажки. А Аркадия была близка ей по некоторым взглядам.

— Была?

— К сожалению, она пропала, и не смогла воплотить в жизнь… свой… план, — молодой человек замолкает, и задумывается о чём-то, внимательно разглядывая голограмму. — Елена будет очень довольна, что я уже начал работу, но за ЗОП, мне, конечно, от неё попадёт.

Я несколько раз прогоняю про себя его фразу об Аркадии из элиты, которая пропала, и пытаюсь сформулировать вопрос, но он не получается. Если бы кто-то из элиты пропал, я бы точно об этом знала. Альфа сказала бы мне, что помимо пяти горожанок есть ещё и Зозо.

— Что значит — пропала? — вопрос всё-таки получился.

— Пропала без вести. Как и другие женщины. Только Аркадия исчезла не в Городе. Она поехала в поселение Ы. И после её больше никто не видел.

— Тут какая-то ошибка, — бормочу я.

— Нет, — молодой человек смотрит на меня серьёзно. — Аркадия 1дробь57, пропала без вести в апреле этого года.

— Ты уверен, что эта Аркадия — из элиты? Что ты понимаешь под элитой?

Молодой человек бросает на меня удивлённый взгляд, и снова возвращается к своим записям.

— Аркадия жила загородом — разве это не единственный критерий… элитства? — хмыкает он.

— Так, ладно, — бормочу я, прижимая ледяную ладонь ко лбу. — Если она пропала без вести, почему вы решили делать про неё мемуары? Я имею в виду, не рано ли? Может, она ещё вернётся? Ведь тело не нашли?

— Ну… — тянет молодой человек, уткнувшись в голограмму, — прошло уже почти полгода. К тому же я уверен, что обратно её никто не ждёт. Её деятельность вряд ли нравилась элите. Я бы даже сказал так — элите было бы очень удобно, если бы Аркадия исчезла.

— На что ты намекаешь? У Зозо очень тесное сообщество, высокий уровень доверия, и честность как основной принцип. Если бы Аркадия стала двигаться не в том направлении…

— Вы плохо знакомы с представительницами элиты, — хмыкает молодой человек.

— Да?

— Аркадию никто не ищет. Мало кто вообще знает, что она пропала — вот Вам и тесное сообщество.

— С чего ты это взял?

— Со слов моей начальницы, которая, как Вы понимаете, сама из элиты.

— Просто не хотели афишировать, — пожимаю я плечами. — Ты сказал, что Аркадия пропала в поселении. Наверняка её убили вЫселы. Мог просто произойти несчастный случай. Там много опасностей.

— Опасностей там не больше, чем в Городе.

— Ну конечно! Без зоповцев там шагу нельзя ступить.

— Что же может случиться? — он будто издевается надо мной.

— Да всё, что угодно! Агрессивные люди, заброшенные и недостроенные помещения.

— У Вас стереотипное мнение про поселение Ы.

— Я знаю, что там опасно. По фактам. Например, каждый год в поселении гибнут от пяти до десяти человек, в том числе дети, из-за того, что, согласно мифу, с водонапорной башни на холме можно услышать море.

Молодой человек криво усмехается и отворачивается:

— Это бред.

— Это статистика, — возмущаюсь я. — Я читала об этом несколько лет назад.

— Во-первых, Аркадия в свои пятьдесят шесть лет не полезла бы на водонапорную башню. А во-вторых, погибнуть от падения с этой башни невозможно — скобы срезали в восемьдесят седьмом, после того, как оттуда сорвался и раскроил себе череп ребёнок второго пола — а в поселении Ы особей второго пола ценят.

— Как так?

— Да, вЫселы никогда не отказываются от мальчиков…

— Нет, я не про это. Про башню.

— Слушайте, что Вы привязались к этой башне? В поселении живут обычные люди, в обычных домах. Да, там грязно — в отличие от Города. Но по сравнению с Городом и в загородных особняках элиты грязно, знаете ли. Да, в поселении не такой уровень медицины, и работают люди на результат, а не для того, чтобы испытывать и подавлять эмоции. Но эти люди гораздо счастливее нас, уж поверьте мне. И убивать женщину они не стали бы, а если бы с ней что-то произошло на их территории — они сами бы сообщили. Так что перестаньте всё валить на вЫселов.

— Ты считаешь, что в исчезновении Аркадии виновно её собственное сообщество?

— Подождите буквально минутку, я очень занят. Сейчас я закончу, и мы снова поговорим, — он не отрывается от записей.

От такой дерзости я теряю дар речи. Мы совсем не знаем особей второго пола, которые живут в Городе, и не настолько хорошо контролируем их, как думали. У этого мальчика есть запрещённые предметы, которые получены им из поселения Ы. Горожане ведь не могут взаимодействовать с вЫселами. Либо… этот мальчик тоже выдаёт себя за кого-то другого.

— На самом деле, я не такой смелый, каким хотел показаться, — молодой человек делает шаг ко мне, и убирает в карман блокнот с ручкой. — У меня сегодня просто день странный. Вы же знаете, что в экстремальных ситуациях человек со слабым темпераментом становится сильным, — он пожимает плечами, снова скромно улыбается, и добавляет: — и viсe versa.

Молодой человек смотрит на меня внимательно, в его глазах смешинка, я даже через стёкла очков это вижу. Он всё смотрит на меня, и его улыбка снова обнажает зубы. Я первая отвожу взгляд, смотрю на нарисованные звёзды. Сияющие, разно размерные точки утопают в темноте, эта темнота между ними — пустоты, которые я пытаюсь представить в объёме и в действительных масштабах.

— Тебя не угнетает эта картина? — я киваю на голограмму.

— Нет, наоборот. Воодушевляет, если можно так выразиться.

— Странно, — я пожимаю плечами. — Они так далеко находятся друг от друга, каждая отдельная звезда. Ты ведь наверняка проводишь параллели между нашим миром и космическим? — он кивает с заинтересованной улыбкой. — И наверняка представляешь, какие расстояния отделяют одну звезду от другой на самом деле. И сравниваешь со звёздами людей, или людей с нашей планетой, а звёзды с их мечтами, или что-то в этом роде? — он отрицательно мотает головой и опускает глаза, снова поднимает их на меня. Я удивляюсь: — Очень странно. Я бы в таком ключе использовала знания по астрономии. Никому неинтересно, сколько звёзд в созвездии, зато какая-нибудь метафора о недостижимости пришлась бы по вкусу любой горожанке. Или форма созвездия — тоже много вариаций для метафор.

— Нет, Вы сильно заблуждаетесь. Во-первых, Вы смотрите на созвездие как на схему в определённой локации, а на самом деле это даже не область неба, это диапазон направлений. То, что Вы видите в данном конкретном диапазоне невооружённым глазом, в миллионы раз скуднее, чем есть на самом деле. Их невозможно сосчитать — звёзды в созвездии, звёзды вообще: какие-то Вы не видите, другие исчезают — как люди в Городе. А когда меняешь угол зрения, вообще всё по-другому. То, что прежде было очевидным, теперь загораживается каким-нибудь объектом, то, что было скрыто — обнаруживается. Всё ведь относительно, — он пожимает плечами. — Людей в Городе, например, тоже нельзя пересчитать, как и звёзды. Это во-первых. А во-вторых: в космосе много кратных систем — это к вопросу об отдалённости друг от друга. Вы себе даже не представляете, какое богатство взаимодействий там можно встретить. По сравнению с этим человеческая жизнь, особенно в условиях современного Города, окажется пресной.

— Я не согласна, что людей в Городе нельзя пересчитать. Камеры фиксируют, кто покидает Город, а кто прибывает в него.

— И что? У Вас будут голые цифры. А Вы ведь считаете людей не для цифр, а для формирования мнения о них.

Его слова повергают меня в ужас. Я экстраполировала его замечание на свою работу: я должна предоставить Альфе цифры, которые отразят настроение большинства жителей в Городе — но настроения действительно могут оказаться переменчивыми. Как я не подумала об этом раньше?

— Я просто привела пример, который казался мне самым метким, — пожимаю я плечом.

— А он же Вас и опровергнул, — хмыкнул молодой человек. — Сами люди постоянно меняются. Когда Вы совершаете подсчёт, Вы преследуете определённые цели. Ищете качество. Например, (самое примитивное) хотите узнать плотность населения, но как только человек достигнет пика карьерной лестницы, он переезжает в другую часть Города, а предугадать, когда этот пик будет достигнут — невозможно. Или…

— Хватит, я поняла. Если всё настолько динамично, тогда вообще не имеет смысла что-то исследовать.

— Возможно.

— Особенно твои звёзды.

— Кира, а кто Вы по знаку зодиака? — вдруг спрашивает он, взглянув на часы. — У нас есть ещё несколько минут, и я могу провести Вам маленькую экскурсию.

— О, нет. Если у меня будет желание, я воспользуюсь услугами профессионального экскурсовода.

— Он не расскажет Вам того, что могу я. Кто Вы?

— Не все разделяют теорию о том, что на данном этапе уместно говорить о связи даты рождения и особенностей личности. И я не разделяю в том числе. Раньше можно было списать всё на климатические условия, а теперь, когда индивид рождается под куполом, где температура и характер воздуха одинаковы в любое время года и суток…

— Есть влияния, для которых купол не является преградой. Странно, что Вы не согласны с объективными фактами.

— С объективными фактами? — возмущаюсь я. — Планировать свой день на основе гороскопа — безрассудная трата времени и эмоций. Просто у цэрперок это сейчас очень модно… Мы ведь все очень разные. И то, с чем согласно большинство, ещё не обязательно должно подходить мне.

— Вы просто не разбираетесь в астрологии.

Я раздражённо выдыхаю:

— Астрология противоречит принципу рациональности. И астрономия твоя, кстати, тоже. Мы нашли бесконечный источник энергии здесь, на нашей планете, в самих себе. И вместо того, чтобы нарисованные художником по спецэффектам точки на голограмме разглядывать, лучше бы все силы тратили на улучшение работы купола, под которым мы живём.

— Скорпион, — заключает молодой человек.

— Чего?

— Между прочим, исследования по взаимосвязи характера и даты рождения проводятся до сих пор. Их уже больше тысячи, — он снова достаёт блокнот с ручкой; она падает, пока он листает страницы. Он поднимает её, захватывает зубами, обнажая продолговатые белые клыки. Продолжая листать исписанные страницы, бормочет: — Где же… где же… — и совсем тихо шепчет: — Ты не можешь быть Скорпионом, слишком просто.

— У тебя отвратительный почерк, — отмечаю я. — И не смей мне тыкать.

— Издеваешься? Я научился письму меньше чем полгода назад, сам.

— Ты меня вообще не слышишь?

— Извините. Кира, — вытягивает он моё имя. — Спорим, что конец ноября — середина декабря?

— Нам уже можно идти, — чеканю я и начинаю подниматься.

Молодой человек выключает имитацию звёздного неба и поднимается за мной. Увлечённо тараторит, пока выключает кондиционеры:

— Я сам принимал участие в этих исследованиях, из чистого энтузиазма. И могу Вас заверить, что связь существует. Вы оспариваете то, что уже многие годы применяют на практике: например, знак зодиака как фактор, влияющий на распределение мужчин между классами доноров и цэрпер.

— Это лишь прописано в законе. На деле выбирают по здоровью и красоте.

— Но не потому, что такая связь не играет роли, а потому, что до сих пор не определились, где больше выгода: (возьмём всё того же Скорпиона) Скорпион-донор, который передаёт черты доминантной личности ребёнку, или Скорпион-цэрпер, который тратит колоссальные силы на подавление своих лидерских качеств в статусе представителя угнетаемого класса.

— Я не Скорпион. Это во-первых. А во-вторых, эмоции особей второго пола не играют никакой роли в работе купола.

Шум кондиционеров стихает. И мне снова нужно учиться дышать городским воздухом.

— Я уже понял, что не угадал с Вашим знаком зодиака. А вот что касается непригодности мужских эмоций — это лишь официальная версия, принятая на сегодняшний день. И скоро она переменится, — он пытается убрать блокнот в карман, но он проскальзывает мимо и падает на пол.

«Неуклюжий до ужаса…» — протягивает мой внутренний голос.

Я хочу посмотреть его записи, наклоняюсь и поднимаю блокнот. Молодой человек мог бы успеть перехватить его, но он испугался, что может случайно дотронуться до меня. Блокнот довольно пышный, страницы топорщатся волнами от сильного нажима при записях. Я перелистываю его. Пишет печатными буквами. Впрочем, где он мог увидеть пропись? Почерк мелкий, сдержанный — как будто человек пытался сэкономить место на бумаге.

— Слишком много записей для того, кто научился писать несколько месяцев назад, — я поднимаю на него глаза. Испуг на его лице сменяется подобием гордости. — Но здесь не только твоя работа. У тебя разве не одна Профессия?

Я различаю смысл заголовков, которые подчёркнуты, и написаны чуть крупнее. Много записей посвящено астрономии: здесь названия звёзд или созвездий, формулы, схемы, но между ними есть другие темы — про гипотетическую структуру психаров, которыми питается городской купол, заметки о реакции на культурные мероприятия (вроде того показа, который делала сегодня Элеонора), я даже различаю название одного из моих видеофайлов. Да, история про маргиналку, которая стала настоящей Зозо. Он даже выписал сюда стихообразный пролог, который я сама сочинила:

«ЗОП нашли её в виноградниках, в мёрзлых землях в феврале,

а теперь её аполло в атисовых палисадниках ждёт хозяйку. В серебре

зазеркалья «Витрума» отражается её строгий взгляд.

Десяток профессий пройден, и в воскресенье впервые

она привезёт свою дочь в собственный сад.

Город дал ей надежду и долго

по широким проспектам метал —

все эмоции она крепко держала,

Миллион фотографий, инсобы, капитал,

и пустота никогда не подступала!» — поёт мой внутренний голос.

И ещё здесь несколько рецензий на него. Забавно, он читал про мой фильм и даже не знает, что это я его сделала. Тут есть что-то про Академию, и про возможные классификации психаров (почему его так интересуют гипотезы в этой сфере?). Все эти темы чередуются, прерываются астрономией, сменяют её. Я отчётливо ощущаю, что… завидую ему.

— Зачем ты это делаешь? — спрашиваю я, возвращая ему блокнот. — Зачем читаешь, запоминаешь, записываешь эти… факты? Что тебя мотивирует?

— Мотивирует к чему?

— Вообще. Жить… дальше. Ты — цэрпер. Да что там, вас так называют по инерции. «Цэрпера» обозначает женщину с определёнными принципами и последовательностью жизненных этапов, а индивидам второго пола эта аббревиатура не соответствует. Ты соблюдаешь целибат вынужденно; перехода от родительской зависимости к самостоятельности у тебя тоже нет априори; осуществлять рациональный выбор тебе не приходится — тебя распределяют на ту или иную должность без учёта твоих желаний… Ты никогда не сможешь оставить потомство. Твоя старость будет ещё хуже, чем молодость. Настоящие звёзды ты никогда не увидишь. И твои знания в других областях тебе никогда не понадобятся. А ты как будто… ждёшь чего-то?

— Я с Вами не согласен, Кира.

— Эй, там долго ещё? Подготовительный этап… — хмыкает зоповец. Его голова появляется в проёме над лестницей. Надеюсь, он не видит ручку и блокнот в руках молодого человека.

— Ещё минута, — кричит мой собеседник, опускает голову и смотрит на меня. — Не согласен, потому что у меня есть шанс на все те вещи, о которых Вы говорите. И никакая идеология у меня этого шанса не отнимет. Например, я могу попасть на игру «Спарта», и победить в ней… и не надо так скептически улыбаться. Почему нет? Попаду — мой материал останется в городском Банке, и какая-нибудь цэрпера его выкупит — тогда у меня будет потомство. Выиграю — тогда шанс многократно увеличится. И ещё неизвестно, какие отношения в будущем будут приняты между биологическим отцом и ребёнком.

— Ты надеешься, что такие отношения будут?

— А почему нет? Каких-то сто лет назад это было нормой.

— Значит, только надежда задаёт этот… оптимизм в твоей жизни, — уточняю я.

— В том числе. Всё, что Вы сейчас перечислили — это своего рода пробелы. Это как та пустота, которая одолевает успешных цэрпер, женщин из элиты — но моя пустота другая, она со знаком минус. Вы знаете, светимость звезды измеряется странно, непривычно для обывателя: чем ярче звезда, тем ближе её значение к минусовой шкале, а самые яркие звезды идут под знаком минус. И моя пустота со знаком минус. У меня нет вообще ничего, но есть надежда, что будет. Мне есть, чего хотеть. У людей, которые всем этим обладают… — он сжимает губы так, как будто сочувствует им, а не себе, — …им хотеть больше нечего. У Вас ещё не тот возраст, а лет через двадцать наверняка будете переживать то, что они называют «пустота подступает».

Меня передёргивает.

Он замолкает, и снова пытается убрать блокнот в карман. Смотрит на лестницу, ведущую вверх. А я спрашиваю:

— И что же делать, когда пустота подступает?

«Ты ещё спроси у него, какие занавески выбрать для спальни в своём загородном доме» — кряхтит мой внутренний голос.

— Если уже всё есть? — спрашивает он.

— Ага.

— Откуда же мне знать? У меня нет даже малого. Даже моя работа — бутафория. Но я думаю, что стоит всё перевернуть с ног на голову, и побыть тем, у кого всё наоборот. Если ты — цэрпера, представь, что ты — из элиты. Или вЫсел. К тому же… — он касается ручкой моего пояса с кодом, и её стержень звоном отдаётся от металлического замка, — «не всё то цэрпера, что блестит» — как говорят ребята из ЗОПа… Извините, я на секундочку представил, что я кто-то другой.

Он поднимается по лестнице. Один, два, вдруг замирает на третьей ступени, смотрит на меня сверху вниз:

— К тому же название у нас тоже есть.

— Правда? И какое же?

— Разве Вы не знаете, как нас называют лица второго пола, которым повезло больше — доноры и эти вот… господа? — он кивает в сторону зоповца, который ждёт нас снаружи.

— Нет.

Молодой человек извинительно улыбается:

— Как же так, Вы не знаете. При вас сегодня меня так называли. Ну?

Я молчу. Мне как будто стыдно. Не за то, что я не знаю. За то, что они называют его так, как ему неприятно.

— Мокль.

— И что это значит?

— А спросите у них.

Я думаю о том, что не хочу выбираться на поверхность — здесь так хорошо дышать. Всё равно пройдёт какое-то время, и я не смогу дышать ни здесь, ни в Городе, ни в своём саду. Так зачем тянуть? В моей жизни пустота настоящая, со знаком плюс. И дальше всё будет только хуже.

— Кира! — зовут меня сверху. Я различаю, что он звал меня. Поднимаюсь.

Мы молча идём к главному входу. Я понимаю, что начинаю задумываться о том, как сказать… что сказать… говорить ли что-нибудь на прощание этому молодому человеку. Если так подумать, он спас меня сегодня… два раза… как минимум…

Я выхожу из ворот, оборачиваюсь, а молодой человек уже свернул направо, и суетливой походкой, с сутулой спиной, удаляется от меня. Он снова цэрпер. Либо он только представляет себе это.