Джузеппе Гарибальди. Его жизнь и роль в объединении Италии

Анна Ивановна Цомакион

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.

Глава I. Детство. Юность и первые шаги на политическом поприще

Родина Гарибальди, его происхождение, семейная обстановка и воспитание. — Черты характера героя, обозначившиеся в детские годы. — Страсть к морю и первые плавания. — Гарибальди-воспитатель. — Встреча с мадзинистом. — Знакомство с сен-симонистами. — Приезд в Марсель; знакомство с Мадзини. — Личность и политическая программа последнего. — Сен-Жульенская экспедиция. — Заговор в Генуе. — Бегство. — Смертный приговор. — Жизнь в Марселе. — Служба на корабле “Union”. — Служба у тунисского бея. — Холера в Марселе. — Отплытие в Америку

Еще несколько лет тому назад на набережной “Lunel” в Ницце ютился среди других более значительных построек маленький домик, в котором родился Джузеппе Гарибальди. Он явился на свет 22 июля 1807 года в той самой комнате, которая была уже знаменита рождением в ней Массены. Впоследствии, при расширении коммерческого порта, домик был снесен. Его купил один англичанин, который перенумеровал все камни, чтобы построить его вновь в другом месте.

Джузеппе был вторым сыном Доменико Гарибальди и его жены Розы Богиадо. Генеалогией его занимались очень много; некоторые биографы ведут род итальянского героя от знатной немецкой фамилии владетельных князей. Сам же Гарибальди никогда не интересовался вопросом о своем происхождении и в мемуарах не дает о нем никаких сведений. Достоверно лишь то, что он происходил из семьи моряков. Отец его, также сын моряка, имел свой корабль и занимался торговлей. Джузеппе был любимец в семье. Окруженный ласкою и заботами родителей, воспитанный в любящей атмосфере родной семьи, ребенок, в свою очередь, платил своим кровным самою нежною привязанностью. Впоследствии среди бурных событий своей обильной приключениями жизни он навсегда сохранил это чувство в неприкосновенной силе и свежести. Его добрая мать была для Гарибальди предметом благоговейного почитания.

“Что касается моей матери, — говорит он в своих мемуарах, — то я с твердостью могу сказать, что она была образцовой женщиной… И чему приписать я должен эту сильную любовь мою к отечеству, эту непреклонную преданность ему, как не соболезнованиям моей матери о несчастных, как не состраданию ее к несчастным? Я не суеверен, но скажу с твердою уверенностью в истине моих слов, что в случаях наиболее страшных и ужасных в моей жизни, когда волны океана ревели и с яростью бились о борт моего корабля, подымая его, как легкую соломинку, когда пули со свистом пролетали мимо моих ушей подобно бурному ветру, когда, наконец, кругом меня сыпался град пуль или ядер, — мне всегда представлялась мать, стоящею на коленях перед образом Спасителя”…

Много было таких трудных минут в жизни Гарибальди; скоро случаи смертельной опасности стали в глазах его явлением заурядным, не стоящим внимания, но память о матери навсегда осталась для него окруженной тем же ореолом святости и чистоты. Посещавшие его уединенное жилище на острове Капрере, где народный герой провел многие годы своей жизни и скончался, могли видеть среди скромной обстановки его спальни портрет почтенной старушки, с головою, повязанной красным фуляром, с бледным, но прекрасным лицом. Тем, кто останавливался перед этим портретом, он говорил с волнением: “Это моя мать”.

К отцу Гарибальди сохранил глубокое чувство благодарности. Упоминая в своих мемуарах о материальном положении семьи, постоянно подвергавшемся переменам то к худшему, то к лучшему, он между прочим говорит об отце:

“В одном я не сомневаюсь, а именно в том, что все деньги, которые он бросал на ветер, которые он спустил с большим удовольствием, были деньги, употребленные им на мое воспитание, хотя это воспитание было тяжелым бременем для его финансов”.

Тем не менее, несмотря на заботы отца, воспитание Гарибальди было, по его собственному выражению, далеко не аристократическим. Ни гимнастике, ни фехтованию, ни верховой езде его не учили. Гимнастике выучился он, лазая по вантам и спускаясь по канатам, фехтованию — защищая свою голову и стараясь размозжить голову другим, а верховой езде — подражая диким наездникам Южной Америки — гаучо. Единственным телесным упражнением Гарибальди в молодости было плавание, которому он выучился также без учителя. Плавал он, как рыба, и, конечно, имел право считать себя одним из лучших пловцов в мире. Причину многих пробелов в своем воспитании Гарибальди объясняет тем положением, в каком в то время находилось вообще дело воспитания в Пьемонте. Оно всецело было предоставлено священникам, которые стремились делать из молодых людей скорее монахов, нежели граждан, способных служить на пользу несчастной стране.

Первым учителем мальчика был падре Джованни Джаколе, дальний родственник, постоянно живший в семье. Занятия с ним шли вяло и скорее походили на забаву. Зато старший брат Гарибальди, Анжело, тщательно следил за успехами ребенка в науках и старался развить в нем любовь к умственному труду. Кроме того, у Джузеппе был еще другой прекрасный учитель — бывший офицер Арена, который серьезно занимался с мальчиком и имел громадное влияние на его развитие, как умственное, так и нравственное. Арена приохотил своего ученика к занятиям математикой, и Джузеппе с увлечением предавался им. Но не в этом заключалась главная заслуга учителя. Громадное значение его в воспитании ребенка состояло преимущественно в том, что он заставил его основательно познакомиться с родным итальянским языком, которому по большей части не обучали детей в Ницце. Близкое соседство ее с Францией наложило свою печать на воспитание юношества; благодаря ему родной язык находился здесь в совершенном пренебрежении. На уроках отечественного языка Арена имел обыкновение читать со своим учеником римскую историю; эти чтения развивали в ребенке благоговейное удивление к его великим предкам и зародили в нем пока еще неясные, но глубоко запавшие в юную душу мечты о возможном прекрасном будущем для боготворимой родины.

“Рим, представлявшийся моему воображению в период моей юности, — говорит он, — был не только Рим в прошедшем, но и Рим в будущем, которому завидуют, который преследуют государства, потому что, будучи центром просвещения, он выводил народы на путь света и истины. О Рим! Когда я думал о бедствиях, его постигших, о его несчастьях, он для меня делался дороже и священнее всего на свете”.

Не менее сильное впечатление производили на мальчика рассказы Арены о сражениях, в которых ему приходилось участвовать. В такой чуткой и впечатлительной душе, какова была душа ребенка, подобные рассказы не могли не оставить глубокого следа; они воспитывали в нем чувство рыцарской отваги, и мало-помалу, черта за чертой, слагались элементы его героической натуры. Силы накапливались и просились наружу.

Гарибальди не было еще восьми лет от роду, когда он совершил свой первый геройский поступок. Однажды, отправившись со своим двоюродным братом на охоту в Вар, он подошел к глубокой канаве, в которой прачки обыкновенно полоскали белье. Одна из них, занятая обычной работой, поскользнулась и упала в воду. Недолго думая, ребенок бросился за женщиной и спас ее.

Но не только в таких отважных подвигах человеколюбия выражалась сердечная доброта мальчика. В своих мемуарах он сам сознается, что с детства обладал добрым сердцем, и рассказывает, что всегда чувствовал особенную нежность ко всему слабому и страждущему. Жалость эта простиралась у него и на животных, или, как он сам говорит, начиналась с них. Так, например, однажды он поймал сверчка и нечаянно оторвал ему лапку; это так огорчило мальчика, что он заперся в комнате и в течение нескольких часов неутешно плакал.

Другой эпизод из детства Гарибальди представляет особый интерес, служа доказательством, что уже в эту пору в ребенке зарождалась любовь к подвигам и необычайным приключениям. Заскучав от однообразия классных занятий, он предложил трем товарищам самостоятельно прокатиться в Геную. Сделав небольшие сбережения со школьных завтраков, мальчики запасли немного провизии и, уложив ее в рыбацкую лодку, отправились в путь. Они уже достигли Монако, когда их нагнало судно, посланное за ними отцом Гарибальди. Оказалось, что об их проделке рассказал аббат, видевший, как они отчаливали от пристани.

Наряду с этими чертами характера уже в раннюю пору жизни у Гарибальди стала обнаруживаться необыкновенная любовь к морю. Влечение это крепло с годами и обратилось наконец в настоящую страсть. Родившийся у моря, всегда имевший его перед глазами, ребенок сроднился со стихией. Чудные картины, развертывавшиеся перед ним, всегда новые и чарующие в своем бесконечном разнообразии, внесли в его душу зачатки поэзии. Море поражало его слух так же, как и зрение; оно раскрывало перед ним целый мир восхищавших его звуков. Он ловил эти звуки, то баюкающие и ласкающие, подобные певучему andante, то могучие и торжественные, то грозные, то стонущие, то рыдающие, и в душе его крепли и натягивались добрые, симпатичные струны, в уме слагались понятия о величии, свободе и силе, воображению рисовались неясные, но уже манящие перспективы будущих подвигов. Так же как и близкие люди, море внесло свою лепту в воспитание ребенка, и он не мог не любить его как необходимый аксессуар своей детской обстановки, как нечто родное, почти одушевленное. Он чувствовал, что родился моряком, что там, в этом широком просторе, среди шумящих волн найдут себе приложение рвущиеся наружу стихийные силы его души.

Долго противился этому влечению отец, мечтавший о более спокойной карьере для сына; он думал сделать из него священника, адвоката или доктора. Но с настойчивостью, свойственною прирожденному призванию, ребенок победил отца и отправился наконец в море. Первую свою поездку он совершил в Одессу на бригантине “Констанца”. Это первое морское путешествие еще более укрепило в мальчике убеждение, что он создан моряком. Отец не мог уже противиться его желанию и покорился. Но во второй поездке, в Рим, он решился сам сопровождать сына, так как путешествие Джузеппе в Одессу послужило для него источником нескончаемой тревоги. С восторгом пустился мальчик в это второе плавание: он должен был увидеть Рим, который, по его словам, не мог быть для него ничем иным, как “столицей мира”.

Некоторое время Гарибальди вместе с отцом занимался каботажным плаванием, а затем предпринял ряд путешествий в Левант. В этих путешествиях ему пришлось впервые лицом к лицу познакомиться с опасностью. Не раз нападали на судно морские разбойники. Гарибальди рассказывает, что в одну и ту же поездку они два раза были атакованы пиратами и совершенно ограблены; когда же в третий раз на них напали другие пираты и для них не нашлось уже ничего на корабле, то это привело разбойников в неописуемую ярость.

Однажды, прибыв в Константинополь, Гарибальди сильно заболел; при отсутствии у него денежных средств болезнь грозила ему большими неприятностями. Но Гарибальди всегда имел счастье находить людей, готовых ему помочь. В нем приняла участие одна дама, уроженка Ниццы, по имени Луиза Савего. Она заботливо ухаживала за ним в течение всей болезни и снабжала его всем необходимым. Так как это происходило во время войны между Турцией и Россией, то Гарибальди не мог тотчас же выехать из Константинополя и занял место наставника при трех маленьких мальчиках в семействе вдовы Титани, итальянки. Проведя несколько месяцев в этой семье, он впервые поступил капитаном на бригантину “Св. Богородица” и на ней отплыл из Константинополя.

Конец ознакомительного фрагмента.