Хрон 48 минут. Начало

Анна Ивановна Архипова

Это рассказ о людях, которые работают на телевидении.« – Если ты когда-нибудь подашь на меня в суд, то я буду вынуждена написать про тебя книгу.– Если ты когда-нибудь напишешь про меня книгу, то я буду вынужден снова подать на тебя в суд».(с) Народный Артист

Утверждение съёмки

Ася посмотрела на часы и зажмурилась — половина девятого утра. Запах табака не успевал выветриться из комнаты. Дважды пытаясь вздремнуть, она тут же открывала глаза и снова начинала писать.

«Бинго!» — прозвенел будильник.

— Да не сплю я, не сплю, — пробурчала девушка, скручивая гульку на голове.

Ася трижды нажала на кнопку сохранения файла, чтобы уж наверняка, и распечатала текст. Отправила сценарий Марьяне и Казанцеву.

«Если не спишь, посмотри срочно почту. Сегодня встречаюсь с Ковальчуком», — отправила она смс шеф-редактору, и тут же раздался ответный звонок.

— Не ложилась? — прошептала сонная Марьяна.

— Я еще в «Стакане». Ты бы видела, какой сегодня был рассвет сказочный, — воодушевленно щебетала Ася, заправляя картриджем кофеварку.

— А сценарий сказочный? — не унималась Марьяна.

— Посмотри на почте. Внеси правки, и я бы сегодня с ним встретилась.

— Я не хочу, чтобы ты ему показывала все, что хочешь снять. Не показывай жену, наведи на разговор об этом, хотя нет… оставь жену, но не акцентируй… ты рехнулась — про отца? Они не общаются уже лет двадцать! Спрячь это все в свою скрытку¹⁷.

— Ты мне дашь скрытку? — удивилась и напряглась Ася.

— Хочешь, две дам?

— Я не хотела бы выкручиваться… Врать — да, выкручиваться — нет. Просто когда я начну выкручиваться, он сразу поймет, что я вру, а когда я вру, он не поймет.

— Тебе бы поспать.

— Мне бы молочка, а то пить голый кофе — шок для сердца.

— В холодильнике на кухне посмотри, я оставляла вчера, за банкой с вареньем, там еще пакет с вешенками был.

— Чего только нет в вашем холодильнике! — Ася с чашкой кофе направилась в сторону рабочей кухни.

— Я бы еще убрала про этого друга, ты же можешь снять его, а он и не узнает. А потом в эфире — оп! — и случайно получилось.

— Думала и об этом. А если он скажет, что хочет монтировать вместе со мной? Я же вздернусь и буду писать тебе гневные эсэмэски из монтажки.

— А чтобы нам не допустить такого конфуза, мы заключим с ним договор, в котором пропишем, что он дает нам свое согласие на создание фильма, на использование видео, фото и всего того, на что мы имеем право.

— Но это не забирает у него право присутствия на монтаже! — Ася вылила последние капли молока из пачки и кинула ее в бак с мусором. — Тут так воняет из холодильника.

— Никто же не додумался помыть, а меня там все время тошнит. Ну так вот! Скажешь, что создание фильма — это ювелирная работа, что отдадим посмотреть предмастер за неделю до эфира, но потом срочно эфир поставят через два дня, и нет времени смотреть, вносить правки, надо срочно сводиться по звуку, отправлять на канал, выгоняться, просчитываться — и так до бесконечности можно сыпать профессиональными терминами, пока он не скажет: «Делайте что хотите!» А договор у нас.

— А потом суд?

— Не ты с ним договор подписываешь, а компания. С тебя взятки гладки. Если что, я буду рожать с вами в зале суда.

— Ловлю на слове. Давай сейчас подтвердим договоренность и подпишем ее кровью, — Ася тут же нажала на телефоне диктофон, чтобы записать слова шеф-редактора. — Я вру, мы снимаем фильм-огонь, и пусть артист идет лесом, верно?

— Верно! — подтвердила Марьяна. — Нам нужны рейтинги, мне на замену нужен толковый шеф-редактор.

— Окей. Пойду наберу артиста.

— Когда обсудите, дай знать, что решил.

— Позвоню…

Ася положила трубку и сделала глоток кофе с молоком, чтобы сердце порадовалось облегченному варианту. Она отредактировала по правкам шеф-реда текст и еще раз отправила Марьяне и Казанцеву, которые ничего в ответ не прислали.

Ася выждала двадцать минут и набрала Андрея. Протяжные гудки — раз, два, три, четыре… Она отключилась.

— Спит артист, — прошептала она и свернулась калачиком в кресле. Прикрыла глаза и засопела.

В голове крутились слова-словосочетания. Мысли и картинки. Ася всегда думала картинками. Если дни недели, то школьный дневник с расчерченными днями недели. Если мысль о мужчине, то сразу же она в белом платье с букетом пионов на Фиджи. Если отпуск, то как будто вид с квадрокоптера, летящего над горами Грузии. Если съемки кино, то только важные, значимые, красивые места и обрывки интервью, собранного в монтажной линейке.

Сквозь сон Ася услышала пиликанье телефона. Звонила Женя.

— Что? — протянула она в трубку.

— Я даже не буду спрашивать, где ты была всю ночь, явно не у мужика! — начала бодрая Женька. — Тебе не кажется, что ты слишком много времени уделяешь работе?

— Кажется… — шептала она сквозь сон. — Я же правлю миром, Жень.

— То есть человек, с которым я живу, правит миром? — рассмеялась подруга.

— Я правлю умами аудитории своей программы.

— Тебе нужна бейсболка с надписью — демон! А-а-а! — крикнула она.

— Что случилось? — тут же проснулась Ася.

— Какой-то мудак чуть не сбил на пешеходе!

— Напугала. Чего звонишь-то?

— Долбится кто-то с утра в дверь. Я открываю — участковый. Говорит мне: «Покажите ваши документы», я ему, как ты учила: «А вы свои покажите?» Он: «Вообще-то я участковый», я ему: «А вообще-то вы в моей квартире». Ну, в общем, долго мы болтали, и тут он говорит, что какая-то соседка, которая знала нашу хозяйку, рассказала ему, что мы снимаем квартиру. А это незаконно, и хозяин должен в налоговой отчитаться за нас. И еще спросил, живут ли у нас азиаты. Я сказала, что каждое утро встречаю их в зеркале. Не помогло. А потом позвонил Михалыч и сказал, что его вызвали в участок, потребовали документы из налоговой, а он не платит, и чтобы загладить все мирно, он предложил нам поднять кварплату.

Женя ждала криков и отборного мата в стиле «Ленинграда», но Ася отреагировала спокойнее спокойного:

— Мне нужны деньги. — прошептала она, — я купила маме стиралку и на этом закончилась.

— Он хочет на десятку больше.

— Он с ума там, что ли, сошел! Да в его двушке только мы и пара азиатов смогут жить, и то если им разрешат жечь костер посреди кухни. Там вся «ИКЕЯ» сыпется у нас, — простонала Ася.

— Я ему тоже об этом сказала. А он ответил, что если нам не нравится, то можем искать другое жилье.

— Ничего другого искать мы не будем! Это геморрой. Нам просто надо больше зарабатывать, — констатировала Ася.

— Я тут как раз увольнялась… Но пока не буду. Ковальский говорит, что я неплохой специалист.

— Еще бы! — поддержала Ася. — А я тут шефом решила стать. Думаю, пора.

— Видимо, да, — зашипела от помех на линии Женька.

В трубке раздались параллельные гудки.

— Я перезвоню, Жень. Ковальчук…

Она сбросила подругу и ответила артисту.

— Доброе утро! — радостно выпалила в трубку.

— Здравствуйте, Ася. Звонили?

— У меня сценарная заявка готова, хочу показать.

— Пришли на почту. Посмотрю.

— Надо чтобы вы посмотрели как можно скорее, чтобы я могла заказывать билеты в командировку.

— Заказывай.

— Вы согласны на все?

— На что не согласен, подкорректируем!

— Жду ваш ответ и паспортные данные.

— Эсэмэской кину. Берите на завтра на вечер, чтобы в четверг утром быть в Брянске. В четверг, пятницу, субботу снимать…

— Я смотрела ваше расписание, у вас в пятницу… — не договорила она.

— Был спектакль, — подхватил Андрей, — его отменили, поэтому соглашаюсь ехать, пока есть свободное время.

— Не раскупили билеты? — недоумевала Ася по поводу отмены спектакля, на который она не могла попасть уже несколько месяцев. — Странно.

— Вы помните, мне купе! — ушел он от ответа.

— Помню.

— Все, я опаздываю, до связи.

Ася положила трубку и на секунду замерла. Потом набрала номер телефона театра.

— Здравствуйте! Скажите, вот у меня билеты были на пятницу на «Мастера и Маргариту», а мне сообщили, что спектакль отменен. Что мне делать?

— Да, отменили, к сожалению, но вы можете обменять на другой или на этот же спектакль, но в другой день, — приветливо ответила администратор.

— А что-то случилось с артистом говорят, правда?

— Не знаю, художественный руководитель отменил, сказал извиняться перед каждым, кто сдает билеты.

— Сильно злился, наверное, Олег Евгеньевич, так подвели его артисты, — продолжала Ася, — мне кажется, у Ковальчука уже не впервые такие выкрутасы.

— Мы такой информацией не обладаем.

— Спасибо вам огромное, приду сегодня билет обменяю.

Ася положила трубку и спрыгнула со стула:

«Блин! Режиссер или актер, актер или режиссер?» — недоумевала Ася. Она не понимала причину отмены спектакля, на который пытается попасть вся страна.

Прыгнула на подоконник и закурила.

«Закружилась, — почувствовала она вихрь в голове, — давление».

И хоть ей всего 27, давление иногда било под колени. Однажды ее скрутило прямо на съемке. Где-то под сердцем закололо, и она присела на край технического кофра, в котором обычно возят крепления для декораций. А Лариса Гузеева так и оставалась стоять перед камерой и поздравлять всех с новым 2015 годом. А потом были три дня госпитализации и скорое восстановление, ведь «там же эфир скоро».

Ася присела в рабочее кресло и глубоко вдохнула. Она представила, как было бы круто, если бы она снимала фильм про внутренние органы, и первый кадр был бы как раз человека, у которого схватило сердце или неврология. И тут камера внедряется в организм через глаза, скорее всего, а потом графикой можно показать, как камера летит к пораженному органу.

В компьютере что-то дзинькнуло, и Асе пришлось прийти в себя быстрее. Она посмотрела на экран: светилось выделенное письмо от Андрея Ковальчука. Девушка медленно подняла правую руку, чтобы было не так больно, и открыла файл.

«А чем же вы хотите завлекать зрителя, если у вас нет даже крутых поворотов? Давайте чем-то разбавлять, Ася, а то зритель уснет… Жена — нет! А где же мой отец? Все хотят поговорить, а вы нет? Я готов рассказать. Он — мой крутой поворот в жизни и истории, но снимать его не стоит, он плохо говорит. С мамой поговорите сами, она меня не слушает. Смотря что спрашивать будете, так и реагировать будет. Смотря что вы хотите снять в театре. Да, я там играл… ну сходим. В целом неплохо. Перепишите подводки. Скучно. Я так не говорю. Пришлите билеты».

«Да ешки-матрешки, ты что, ЧЕХОВ — подводки его не устраивают! Разбавлять? Ковальчук! То есть про жену ты не говоришь, а повороты хочешь?! Да про тебя и разговаривать не о чем!»

Ася переслала письмо Казанцеву и Марьяне. Следом пришла эсэмэска от шефа: «Зайди».

Ася тут же, забыв о боли под ребром, поспешила к креативному. Глубоко вдохнула, чтобы прийти в себя, и вошла в кабинет.

— Успокойся, Одинцова. Сядь, — Казанцев указал на стул напротив. — Это не страшно… — медленно заговорил он. — Ты ведь дала ему только разработку?

— Естественно, только разработку, я что, паларешная, давать ему читать, что я действительно от него хочу?

Она знала, что креативный всегда на ее стороне, несмотря на то, что иногда рвет при ней ее сценарии, разносит в пух и прах на планерках эфирные программы и ругает за курение.

— Это хорошо, — Казанцев задумался, а потом продолжил: — Пусть он пишет что хочет, хоть сценарий к «Титанику» напишет, мы все равно будем снимать то, что нам нужно, с его помощью, конечно.

— Фух, — выдохнула Ася, — я думала, ты скажешь, что все пропало!

— Пусть пишет, а мы поймем, чем его можно задеть. Ты же понимаешь, что нам бы все самое сладенькое, как маскарпоне в «Тирамису». Вот ты узнай побольше, пообзванивай его бывших учителей…

— Он раньше жестко бухал…

— Отлично! Это уже лучше… откуда узнала?

— От племянника мужика, с которым учился Ковальчук.

— Хм, Васькин бабы сестры мужик, я понял, — улыбнулся Казанцев. — Поищи еще что-нибудь и, когда будешь в Брянске, обязательно найди людей, с которыми он пил, женщин, с которыми спал. Ищи, Одинцова! Времени мало. Только пиши мне, я хочу знать все твои передвижения. Нам нужно понять, почему белые кролики воюют против серых великанов… — задумался он.

— Мне кажется, Казанцев, раньше ты был человеком.

— Ась, мы тонем, — прошептал он, — нам пора чем-то бомбить. Веди себя уже как стерва!

— Какая из меня стерва? — она подняла глаза на начальника.

— Вижу — никакая! — махнул он и откинулся на спинку стула.

— А как же репутация?

— Любой скандал всегда на руку, — он хлопнул в ладоши, ожидая поддержки. — Покажи ему, что он тебе нравится, он поведется и…

— Не умею я, Саш, заниматься всей этой бабской фигней. Я работать умею. Много.

Саша промолчал, но многозначительно выдохнул.

— Не любой, Саш, скандал на руку, не любой…

— Блин, да знаю я! — вдруг крикнул он, встал со стула и подошел к двери, закрыл ее на ключ и закурил.

— Ты же не куришь?! — удивилась Ася.

— Никому не рассказывай, — он коснулся ее губ указательным пальцем. — Никому не говорил, Ась, не могу молчать! ОН, — показал он на этажи ниже, — сказал, что жить осталось месяц максимум! Если твой фильм не взорвет эфир, нас разгонят.

— Не разгонят, мы в штате!

— Херате! Пойдешь в «Мире животных» работать, будешь снимать, как белочки сношаются.

— Можно снимать, как они носят орешки! — стараясь быть спокойной, сказала Ася.

— Я тебя прошу, отнесись к этому фильму серьезно. Мне важно, чтобы ты не думала о том, что есть репутация, что есть рамки. Сейчас уже ничего нет. Сейчас есть рейтинг! Ты пчела, которая должна принести мед, и этот мед будут жрать продюсеры!

— Мне нужны деньги, Саш, — чуть слышно сказала Ася не для того, чтобы вызвать жалость. Она ненавидела что-то просить, все делала сама. Считала, что если захотят — дадут. Но сейчас эта просьба была действительно важной. Иначе этот старпёр, который приходил каждый месяц за деньгами, мог их попросить покинуть квартиру. А они, помимо всего прочего, были там прописаны. А нет прописки — нет пропуска в «Останкино». Замкнутый круг.

— Сколько? — он выбросил бычок за окно и, нагнувшись над столом, уперся в него кулаками.

— Ежемесячно тыщ на 40 больше.

— Это ставка шефа.

— Значит, мне нужна ставка шефа, — констатировала она.

— Смело… — он повернулся к ней спиной. — Дашь цифру — дам шефа.

Ася не стала отвечать. Она подошла со спины к Казанцеву, встала на тумбу, поцеловала его в темечко, и только после прощания вышла из кабинета.

У них с шефом всегда были особенные отношения. Он был старше ее на 18 лет, но этой разницы не чувствовалось. Он был больше, чем просто шеф, — наставник, гуру, иногда даже друг, когда на очередном корпоративе выпивали по две бутылки вина и ехали петь в караоке.

Саша был телевизионщик старой закалки. Он еще помнил, как Якубович ходил без усов, а этого в принципе никогда не было, но Саша помнил. Его отец был театральным режиссером, а мама — ведущей на центральном телевидении. Так талантливый и красивая слились воедино, и появился Сашка, который с пеленок грелся под осветительной лампой в студии, пока мама писала подводки к программе. Потом родители развелись, и Саша прописался в телецентре. И уже в 16 лет работал редактором у Сергея Супонева в «Классе!». Раньше у Казанцева была забава: он на планерках ставил перед редакторами кубики с буквами, и все на скорость придумывали как можно больше слов. Редакционная забава осталась со «Звездного часа», его почему-то это ужасно умиляло. Он считал, что Супонев был одним из немногих, кто пытался что-то делать для детей и подростков. После того как не стало Сергея Евгеньевича — не стало и программ для детей на центральных каналах.

Дальше, как в «Матрице», Саша летел в будущее, а за его спиной оставались жена — выпускница МХАТа, сын, жена-телевизионщица, которая потом вышла замуж за актера, который потом стал ведущим, который вел у Казанцева, а потом Сашка его уволил, и больше он свою вторую жену не видел. В общем, дни съемок, ночи монтажа привели его в настоящее, в котором он креативный продюсер крутого в прошлом, а ныне погибающего шоу.

Ася вышла из кабинета начальника и глубоко выдохнула, как будто потеряла двадцать лишних килограммов, которых в ней вовсе и не было. В кабинете уже сидела Марго, которая скрипя зубами писала верстку новой программы.

— Все хорошо? — спросила Ася, падая в кресло.

— Не знаю, — прошипела сквозь ровный строй зубов Маргарита. — Он хочет, чтобы на программу пришел Хабенский.

— Это же нереально, — наклонилась Ася к коллеге.

— Вот и я об этом же! Почему кому-то все лучшее, а кому-то Хабенский? — злилась она.

— Ты сейчас в мой огород строительную плиту зашвырнула? — напряглась Ася.

— Вот почему ты снимаешь Ковальчука? — Марго с красными, припухшими глазами повернулась к таким же красным и припухшим глазам Аси.

— Потому что я с ним договорилась. Дважды. Первый раз, когда он пришел ко мне на студийную съемку и второй раз сейчас. Работа у меня такая — договариваться. — Ответила Ася, удивленная нападками Марго. — А пойдем-ка кофе выпьем, а то ты умрешь тут от злости.

Девушки сидели на первом этаже телецентра и молчали. В коридорах было пусто, как во время Олимпиады-2014, когда все «Останкино» уехало освещать нераскрывшееся кольцо. Девушки смотрели друг на друга и иногда опускали глаза, чтобы проверить, не написал ли им кто-то на телефон. Ни одна из них не знала, с чего начать. Первой заговорила Марго.

— Ты же понимаешь, что мы боремся за одно место?

Она отставила чашку с кофе и пристально посмотрела на Асю, которая

по привычке достала сигарету из пачки, лежащей на столе, и снова спрятала, вспомнив, что в «Останкино» запретили курить.

— Марго… Мне все равно, кто станет новым шеф-редактором. Сегодня ты, завтра я. Если Казанцев решил, что должны бороться, ну давай удовлетворим его желание, только вот я не хочу, чтобы отношения в коллективе были испорчены. А если победит Варя, что тогда?

— Я семь лет пашу на телике и не хочу отдавать никому это место, — Маргарита провела по ободку кружки указательным пальцем и подняла голубые, почти прозрачные глаза на Асю. — Личное и работа не должны перемешиваться, но это игра, и, как любой игрок, я считаю, что должна дойти до финала. Даже если мне придется переступать через коллег, — она отвела взгляд в сторону. — Я всю жизнь к чему-то иду, кому-то что-то доказываю, только вот в этот раз я хочу доказать себе, что могу, так что извиняй, — и она улыбнулась.

— Да, ты серьезно настроена, — улыбнулась в ответ Ася. — Прямо не хочется стоять у тебя на пути.

Ася понимала, что эта молодая неврастеничка плохо кончит, если так серьезно будет относиться к своему повышению. Но также Ася осознавала, что если уж играть, то ставить только на себя. Главное сейчас было оставаться милой, хорошей и спокойной и ходить через ход, не привлекая внимания.

Телевидение никого не жалеет. Это как гонка за чем-то очень важным. Только вот что важного в 48 минутах эфира с перерывами на три рекламы? Что важного в том, что на экране мелькают богом забытые артисты или никому не известные люди из сел и деревень, у которых в семье произошло несчастье?

Всю жизнь люди играют в игры, что-то придумывают, хотят красивых историй как в кино, но на телевидении все по-другому. Телевизионщики сами придумывают сказку для других, в итоге оставаясь ни с чем. Нет, безусловно, есть за что бороться — за людей.

Многие считают, что слово «успешный» — синоним слова «счастливый». Что у таких людей есть власть, деньги, а следовательно, возможность покупать все, что они хотят, быть там, где они хотят. В общем, можно согласиться с тем, что «хорошо там, где нас нет». Порой кажется, лучше бы и не было, но ты есть и уже никуда не можешь деться от себя.

Кому-то это приносит бесконечную радость, кого-то накрывает с головой, а кто-то просто терпит. Терпит свою успешность, тупо уставившись вдаль, как Форрест Гамп сидевший на той старой лавке. А за успех приходится расплачиваться. Всегда. Кто-то платит здоровьем, кто-то нервами, кто-то отношениями, а кто-то всем комплектом конструктора «Лего», который никак не складывается в Останкинскую башню, выстроенную внутри каждого телевизионщика.

Быть телевизионщиком — значит быть частью «военного объекта», стать боевой единицей, которая не спит, не ест, не отдыхает, и жизнь этой боевой единицы проходит внутри огромного технического центра. И вот ты пьешь только кофе из автомата или в кафе ASAP, ешь только булочки или наспех с утра приготовленный и закинутый в сумку бутерброд. Не факт, что бутерброд доживет до вечера или хотя бы до обеда, он может, конечно, остаться и до ночи, но уже к этому времени захочет сам пропасть в этой бесконечной сумке, где хранится вся жизнь.

Люди становятся телевизионщиками где-то на шестой месяц работы на телевидении, если не сбегут. Тут важно понять, где грань между еще человеком и уже телевизионщиком. Это как граница между добром и злом. Ведь злые — это бывшие добрые. Все реальные истории, которые ты раньше пропускал через себя, спустя полгода начинаешь воспринимать как сказку на ночь, а друзья при каждой встрече, которые теперь случаются не часто, просят рассказать очередную страшилку. Сначала это забавляет, а потом привыкаешь. Это как любой специалист, который, только устроившись на работу, добросовестно сидит до полуночи в кабинете, высчитывает цифры, складывает их, доводит до точных итогов. Потом привыкает, уже не сидит на работе допоздна, а через несколько месяцев или лет, кому сколько требуется для опыта, вообще перестает задерживаться и без труда сводит дебет-кредит. Вот так и телевизионщики в режиме нон-стоп вживаются в свои сюжеты, программы, фильмы и перестают чувствовать, для них это очередная история с очередными героями.

Телевизионщики видят мир через объективы камер или режиссерские мониторы, но сами не смотрят телевизор, только мельком на плазмах, которые висят по всему телецентру.

Первое время ты думаешь, что работаешь на себя, для себя. Потом начинаешь понимать, что работаешь на руководство. А потом тебе как будто глаза открывают, и ты осознаешь, что все это время работал на рейтинг. Нет рейтинга — нет программы, нет программы — нет тебя. Ты заменяемый, таких, как ты, миллионы, ты — расходный материал. И все эти «расходные» хотят работать на рейтинги, и в любой момент тебя могут выкинуть из твоего ток-шоу, а ток-шоу будет жить без тебя. Все настолько легко и просто, что ты начинаешь думать, что это самое главное в твоей жизни и в жизни других людей тоже.

Но программы строятся не только на злостном криминале, семейных драмах, сиськах и «постройте вашу любовь», но и на звездах. Звезды всегда дают небольшой рейтинг, но все равно нужно работать со звездами, которые думают, что вокруг них крутится мир. Не крутится! Крутится вокруг тех, кто чего-то на самом деле добился, такие люди обычно никуда не ходят, кроме концертов, репетиций в театрах и съемок на киноплощадках. Вот таких звезд телевизионщики не любят, но — уважают!

Есть еще один контингент звезд. Они обычно служат массовкой. Если ты умеешь красиво плакать, кричать и ругаться матом, все — ты мечта любого редактора.

— Алло, Иван Иванович, вы так громко кричали на прошлой программе, что руководство просто умоляло пригласить вас на обсуждение этой острой темы! Вы нам необходимы! Как у вас со временем в четверг в 17.00? Свободны? За вами отправить машинку?

И неважно, что Иван Иванович является никем и зовут его никак, но без него не будет программы, ведь он же делает рейтинги, а от рейтингов отталкивается рекламодатель, который платит деньги, которые потом получает руководство, которое платит зарплату редакторам, и так по кругу.

Ася проводила глазами уходящую в офис Марго и задумалась о том, что она вообще делает в телецентре. «Пью кофе», — ответила она на свой же вопрос. А потом посмотрела по сторонам на таких же, как она, работников телевидения и улыбнулась.

«С девятого класса я хотела быть журналистом. С первого курса журфака хотела устроиться на федеральный канал. И только после семи лет работы на телевидении я захотела в декрет. Не всегда то, что делается, — к лучшему».

Андрей вышел на крытый пластиком балкон. На небольшой детской площадке красовались кучки кленовых листьев. Промчалась собака, и листья разлетелись в стороны. Дворник засуетился и что-то крикнул на незнакомом языке. Хозяйка бежала за ней, пытаясь схватить за поводок, но не успевала. Собака носилась по двору и звонко лаяла, прыгая через листья. Андрей невольно улыбнулся.

— Смешная, — произнес он, вспоминая покойного Криса, которого они нашли с Мариной на мусорке, еще когда жили в Брянске, а потом он переехал с ними в Москву, кочевал по всем съемным квартирам и в итоге обрел свое почетное и законное у кровати хозяев.

Когда не стало Марины, Крис ужасно тосковал, не мог найти себе места ни у кровати, ни на ней. Иногда скулил, чем очень злил такого же скулящего по ночам Андрея. Потом одиночество прижилось в квартире 130, и наступила тишина.

Позже Крис заболел, сначала плохо спал, потом перестал ходить, а потом просто взял и не проснулся. Врачи сказали — возраст. Андрей знал — тоска. Он прожил чуть больше пяти лет после смерти Марины и ни разу больше не пробежался по листьям, как этот пес за окном. Иногда Андрей думал: «Вот и мне бы так». Но вспоминал, что говорил ему психолог в наркологической клинике, где он лечился, и приходил в себя. Последние три года врачи твердили о вреде алкоголя, говорили что-то о смертельной опасности для организма, но это не пугало Андрея, скорее забавляло.

Иногда он не понимал, действительно ли он любил свою покойную жену или любил свое состояние после ее смерти. Может, ему просто нравилось страдать, потому что помогало творить, не играть страдания, а по-настоящему чувствовать их на сцене. Он боялся думать об этом.

Андрей вошел обратно в спальню и потянулся, разминая кости спины. Нагнулся, коснувшись кончиками пальцев пола. Прошел по квартире, провел пальцем по пыльному столу на кухне. Сел на любимое место у подоконника и включил экран телефона. На экране светился значок сообщения: «У меня твои часы остались. Забери».

Он вспомнил, что на прошлых выходных забыл часы у молодой актрисы Кати Ждановой, с которой познакомился на съемках рекламы. Катя два года назад была замечена одним известным бородатым продюсером и уже через месяц стояла на красной дорожке «Кинотавра». Никто ей не давал «Восходящего солнца», но роль в российском псевдо-артхаусе она получила. И вот уже через полгода ее стали все чаще и чаще показывать по телевизору, а потом уже и узнавать на улице.

Рекламировали они мобильный телефон. Андрей не понимал, почему именно на нее пал выбор продюсера проекта. Пробовал поспорить убрать «девочку без лица» — так он называл тех, кто не умел справляться с эмоциями. Не удалось. А уже через неделю она позвонила сама и предложила встретиться. Встреча была одна и скорее бесполезная, чем удовлетворяющая. И то, что он забыл у нее часы, его разозлило.

«Заеду на днях», — отправил он ответное сообщение.

Покрутил телефон в руке и, вспомнив, что обещал, тут же сбросил Асе данные паспорта, а через какое-то время позвонил ей.

— Ася, кинул вам паспорт.

— Да, отправляю логистам. Заказывают.

— Ну и отлично. Я буду жить у мамы, можете не заказывать мне отель. На съемки у нас будет дня три, потом приедем в Москву, и можно сделать пару выездов. В общем-то и все. Мои условия я написал вам: я не говорю о жене, могу рассказать об отце.

— Не согласна! — Асю злило желание Андрея быть главным в съемках. Он не режиссер, не сценарист, не автор! — Мне не нравится, что вы ставите условия! Позвольте… — успокоилась она, выдохнув, — быть автором. Просто доверьтесь мне.

— А вам можно доверять? — он сделал громче радиоприемник на подоконнике — играл джаз. — Моя репутация…

— А моя репутация? — перебила его Ася. — Просто будьте собой, и тогда мы с вами подружимся.

Ей ужасно хотелось спать, просто вытянуть ноги на своей постели, а не начинать в очередной раз гонять по кругу бесконечные разговоры про «а что, если…». Ася знала, что все будет так, как хочет она, ей разрешил «бомбить» продюсер, а все, что говорит продюсер, не подвергается обсуждению каких-то артистов, пусть и народных.

— Посмотрим, — ответил он, понимая, что все будет идти по его правилам. Ведь журналистов может быть сколько угодно, а артист — один. Его не размножить.

— Билеты пришлю. Будем выезжать в ночь, кажется, есть такой.

— Да, в ноль-ноль.

Девушка положила трубку и прошептала: «Спать, спать, спать». Но тут же позвонила логисту:

— Насть, кинь билеты на почту, как будут. Только, будь другом, набери меня, а то я усну.

— Кто режиссер?

— Хочу режа Степу Троцкого, оператора Крапивянского.

— Они же у тебя сопьются, Ась! — взмолилась Настя.

— Они у меня не пьют. Когда они плохо себя ведут — им больно.

— Не сомневаюсь, — Настя захохотала в трубку. — Давай я сейчас заявки от «Еды» оформлю и займусь твоей. Гостиница артисту нужна?

— Он с мамой будет жить.

— А может, мы сэкономим и ты тоже с его мамой будешь жить? — улыбнулась Настя. — Я бы хотела пожить с Ковальчуком.

— Соловей, если я останусь живой, то привезу тебе его потную рубашку, будешь нюхать.

— Мерзкая Одинцова! — крикнула Настя. — Давай, солнце, пришлю, как закажу. Можно я Троцкого и Крапивянского вместе поселю в номере?

— Ни в коем случае! Они же сопьются, и я не смогу сделать им больно!

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

17

Скрытая камера.