Заблудиться

Анна Ерошина, 2014

Потерять себя – что может быть страшнее и прекраснее? Заблудиться в равнодушных городах, забыться в чужих объятиях, не найтись для старой жизни, чтобы с нуля начать новую. Грустя и радуясь одновременно, как умеет только женщина. Эта книга – пример современной городской прозы, иногда ироничной, иногда лиричной, ну, и… кое-что о девушках.

Истории в цифрах, или Кое-что о девушках

37,5

Иногда немножко поболеть бывает приятно. Не так, как в детстве, когда градусник, много тёплого компота с вишней, горькие полоскания, тревожная мама, толстый Бианки с картинками про путешествия Мыша и лёгкие угрызения совести перед пропущенной школой и ворохом домашних заданий. Папа старается шаркать за дверью потише, по ТВ показывают любимые киношки, а я думаю о том, что всё равно скоро лето и дача, и речка, и у меня красивый желтый сарафан с попугаями, при мысли о котором перестаёт саднить в горле.

Сейчас перед электрическим сказочником сидит муж и путешествует по саваннам ЮАР в сопровождении Крылова, по бандитскому Петербургу на пару с Димой Певцовым, и в шестой раз тонет с Титаником, промахиваясь вилкой по пельменю. Ему хорошо там и, успокоенная, я собираюсь немного поболеть одна.

Повод «не махнуть» в «Проспект» или «Шиколат» с кучкой слегка или основательно незамужних подруг («Эх, Анька, твои-то мужики — золото, как на подбор! Везет, что скажешь!»). Не танцевать до лёгкой боли в спине на следующий день.

Не читать певучие итальянские слова, втайне любуясь как по-новому, тверже и темпераментней звучит мой голос (воистину, язык страны и характер её жителей — одно целое).

Не зажимать между зубами пробку от «Шабли» пытаясь в десятый раз идеально выговорить «синтетический» (вчера боролась с этим словом, читая новости на радио, специально не буду его заменять — буква «Ч» нас не остановит!)

Не купить финские ботинки (наконец-то мой размер!) со скидкой в 20 %.

Не болтать в кофейне, сочувственно листая очередную волосы-дыбом-поднимающую или за-сердце-хватающую страничку чужой истории.

Наконец, прогулять любимые стрип-танцы, после которых хочется раздеть, расцеловать и бесконечно любить того единственного человека в зеркале с моими глазами.

Мне хорошо со всеми вами… но не сегодня. Палочка с ароматом жасмина наполняет воздух привкусом востока. Средневековая Италия в фильме Паоло Пазоллини неплохо сочетается с глотком красного сухого Casiliero del Diabollo. Осталось отключить ICQ, звук у мобильника и закутаться в большой плед с желтыми листьями. Такими же, как на сухой ветке за окном хрущёвки. Только те ещё слегка раскачиваются под простудным ветром и кашляющим скрипом качелей. Может, у осени тоже 37,5?

6 лет

Прочитала в новостях, что одному парню-студенту дали шесть лет за то, что он вырастил на съёмной квартире 20 кустов конопли. Заботливо поливал их, удобрял, пропалывал каждый божий день. Поддерживал в комнате нужную температуру и освещение. А ему — бац и 6 лет за такие садоводческие изыски. Пришла к друзьям. Они пьют вкусный чаёк и жуют английские ириски. Делюсь с ними новостью. Друзья странно переглядываются и называют парня дураком. Мол, такие дела в особом шкафу надо делать. Шкаф стоит где-то 30 тысяч, имеет специальные полочки, освещение, влажность воздуха и т. д. Только это подозрительно будет, если этот шкаф просто заказывать, лучше переделать под такое мероприятие бабушкину гардеробную, например.

«У меня есть специальный чердачок в бане», — подмигивает один, который музыкант. Другой, юрист, листает странички дорогого мобильника и демонстрирует хихикающим собравшимся вышеупомянутый шкаф. Его знакомый успел вырастить там целый куст, но по ложной тревоге от него избавился. Хладнокровная камера запечатлела момент вырубки источника гедонизма.

Минут через пять, позабыв о несправедливости современного мира и его законов, они закуривают гидропон из большой пластмассовой бутыли, дно которой заменяет черный мешок с веревкой. Когда бутыль наполняется дымом, мешок растягивается, когда вдыхаешь дым, мешок прилипает к стенкам бутыли. Обыкновенная физика, 5 класс. Я мерзну и еду домой. Там залезаю в пенную ванну с запахом ванили, крашу ногти красным и забиваю маленькую черную трубочку зеленым лекарством от усталости. Наконец, согреваюсь. Осенний вечер начинает казаться гостеприимным.

8-916 — хххххх или Куда не приводят мечты

Сегодня попыталась совместить два в одном. Заботливую и практичную жену-хозяйку и творческую личность. С утра пораньше вооружилась пылесосом, кремом для обуви, утюгом. Обувь блестит, выглаженные вещи наконец обрели свои плечики, ковровый ворс дышит свежестью, а пыль из углов безжалостно выметена. Рыба в духовке благоухает заморскими травами, белое вино (праздник-воскресенье!) разлито по маминым хрустальным бокалам.

Муж, наконец, счастлив, холодильник — тоже, Россия поможет Исландии, Обаму не убьют на выборах, а вице-мэра Пекина, может, и не казнят за растрату олимпийских денег. Даже дождя сегодня не ожидается.

Перехожу от мещанских радостей к творческим потугам. Нет, чуть позже — надо распланировать день на завтра (кажется, кое-кто созрел для рекламы на радио, пара встреч, английский с ребенком, фитнес, купить кефир, вечером засесть писать роман).

Поцелуй в щёку, стук входной двери. Муж ушёл на дежурство. Ура-ура. Иногда совсем неплохо.

Теперь в вечернем меню — любимые кубинские ритмы (погромче!), камин, кофе с мёдом, сигареты (прямо на кухне, потом проветрить!), подруга с комедией, бутылочкой сухого и парой историй на десерт. И, может быть, звонок… из далекого, московского.

Низкий, чуть торопливый голос, он опять мешает русские слова с английскими. Немного простужен — ходит в белом плаще нараспашку без зонта по московской осени, шуршит листьями в парке и скупает дорогие репродукции известных картин, пока нагловатый водитель нетерпеливо курит, удивляясь причудам этих денди. Звонок, после которого чеховское «В Москву» — как присказка. Или — уже… не в Москву? «Абонент заблокирован». Небо начинает угрожающе крениться и наливаться осенними слезами. Кажется, Гисметео опять врёт.

За роман сяду завтра… нужно будет просто основательно сосредоточиться. По крайней мере, хозяйка из меня уже получается.

Малыш, или 8 (347) 2хххххх

— Привет, малыш! — телефонная трубка заговорила приятным мужским голосом.

— Привет, — ответила я. Голос был незнакомый, но с удивительными бархатистыми нотками.

Малышом в последний раз меня называли в школе. Я была выше всех примерно на голову, и ироничная кличка пришлась как нельзя кстати.

— Как дела, моё солнышко? — Отлично.

Солнышко только что выбежало из душа, удерживало одной рукой сползавшее с головы полотенце, а из ванной тянулись мокрые следы. Нужно было ставить мясо в духовку, скоро придут гости.

— А я тебе стих посвятил, Малыш. Увидимся? Хочу почитать тебе… может, песня получится.

Я пыталась попасть одной ногой в пушистый тапок, а рукой вытаскивала телефонный шнур из когтистых лапок Василия Семеныча.

— Что-то ты грустная. Не заболела? — участливо спросил голос.

Мне еще не посвящали песен, а мужские голоса давно не звучали заботливо. Что-то подсказывало, что это не розыгрыш.

— Немного. Прости, сегодня не получится встретиться, — сказала я.

— Что случилось? Я сейчас заеду, — заволновался голос.

— Нет-нет, я пока занята. Позвони вечером.

— Малыш, я знаю, ты ещё сердишься, но знай, что я очень тебя люблю.

Я нажала на рычаг сброса, и в трубке раздались гудки. Подслушанный кусочек чужой жизни. Украденные у кого-то слова любви. Ну и пусть. Не хватило духа сказать человеку, что он ошибся номером. Уж больно тепло и заботливо звучала пластмассовая телефонная трубка.

Сегодня выходной. Скоро придет подруга со своим мужем.

Я ставлю мясо в духовку, беру на колени Василия Семеныча и сажусь смотреть фильм о чужой любви. Звонит телефон. В трубке его голос.

— Малыш мой, здравствуй. Я так соскучился. Можешь меня не впускать, я всё равно буду ждать под твоими окнами…

— Послушайте, вы — очень хороший и милый. И ваша девушка должна быть очень счастливой. Вы просто набираете не тот номер. Мне уже давно не посвящают песен, не сидят под окнами, и по утрам меня будят только голодный кот и будильник… но, пожалуйста, скажите ещё раз что вы меня любите!..

В трубке раздались гудки.

Он позвонил снова через два дня.

7 жизней

Если бы у меня было несколько жизней одновременно, одну из них я бы непременно прожила с Максиком, ладно и обеспеченно, с квартирой, машиной, дачей, родила бы (прямо сейчас!) любимому мужу ребенка, по вечерам бы готовила борщ и прятала от него в шкаф горилку.

Во второй я бы поехала устраиваться на центральное телевидение, рассказывать с экрана чужие истории и сочинять про себя свои. Я бы знакомилась с продюсерами на евразийских конференциях, летала в Прагу на открытие перспективной школы телевидения с шефом и сопровождала его на торжественные ужины с американским миллионером. Американский миллионер одет как сантехник и смотрит на меня похотливо, но шефу нужна эта сделка, мы мило беседуем о музыке, еде и погоде до конца вечера. Потом шеф везет меня на съемную квартиру, в которой

уже скоро распустится розарий от цветов поклонников, мы расстаемся быстро, так как завтра с утра у меня выезд, репортаж, встреча с героями, эфир, словом, головокружительно интересная и занятая жизнь-работа. Особенно пока я молода и хороша собой.

В третьей я бы стала кандидаткой на роль пятой жены помощника сенатора федерального собрания нашей широкой и необъятной страны. Он дружит с олигархами, которые имеют замки в Европе и частные самолёты. В салоне ЯК-100, больше похожем на кабинку ресторана с мягкими кожаными диванами, они за несколько минут проигрывают друг другу в японского дурака мою двухмесячную зарплату. Они боятся и окружают себя рослыми молодцами. Они стареют и передвигаются из города в город не иначе как в цветнике коротких женских юбок. А я изо всех сил стараюсь отделиться от их эскорта — четырех пышных и высоких блондинок, которые сидят за стенкой. Надо держать марку и я становлюсь заботливой и понимающей подругой, претендующей на роль друга, и даже подбирающей достойный эскорт из тех, кому говорить и слушать необязательно. Мой олигарх любит, когда мне весело. Надо быть в хорошем настроении, показывая, что никакие внешние обстоятельства тебя не беспокоят, и подчеркнуто-равнодушно относиться к деньгам. Тогда есть шанс стать бизнес-леди и, как ни парадоксально, отстоять свою внутреннюю идею, что не все можно купить… правда, шанс довольно призрачный.

В четвертой я бы осуществила мечту энного процента россиянок выйти замуж за иностранца. Лучше за итальянца, но можно и англичанина. Со всеми вытекающими последствиями, может, даже виллой на море. Ну, или хотя бы огородиком на Уэльсе. С прогулками по Монмартру, и в старости — путешествием к американскому большому каньону или Галапагосам. В зрелом возрасте я бы перебралась в Норвегию. Там продолжительность жизни высокая.

В пятой я бы охотилась за настоящим мужиком — десантником, спецназовцем, следователем особо-опасного отдела. Слушала бы с ним концерты Круга и «Лесоповала». Плакала бы в подушку, когда он не приходит ночами и остро гордилась бы его мужественностью и своим женским бесконечным терпением. Потом бы я ощутила всё возрастающее желание перебраться от трёпа нервов поближе к лону природы, и переехала бы за 150 км от города. Там парилась бы в баньке, пила чай с брусничным листом, а вместо десантника завела бы белую козу на длинном поводке и занялась, наконец, тем, что не успела сделать за прошлые жизни — росписью по шелку, игрой на арфе, размножением перепончатокрылой черепахи в домашних условиях.

В шестой я бы стала птичкой, которой нужно съесть за день насекомых по весу равных массе ее тела. Иначе голодная смерть. А еще могут съесть тебя. Поэтому каждый новый день жизни — чудо.

Я не знаю, кем бы я стала в седьмой жизни, будь у меня возможность выбирать. И не потому, что у меня кончилась фантазия, а просто это уже и не так важно. Изменятся обстоятельства, жизненный опыт, но моя героиня — всё та же любопытная девочка, остановившаяся на распутье. Которой интересны все пути и способы существования. Лишь бы они делали её счастливой.

Ещё я бы хотела, чтобы мои по-разному прожитые героини встретились и поговорили. Может, только птицы не будет — ей нужно непрерывно ловить насекомых, чтобы выжить в этом мире.

2006–2007 гг.

8 марта. Часть 1

Не люблю 8-е марта. День солидарности трудящихся женщин. Сижу в кофейне с замужней подругой. Её

половина сказала, что не хочет быть как все и поздравлять её по праздникам. Что это банально. Как следствие — скандал вместо салата. Пьём тёплый мокачино. На столике стоят оплывшие свечи и муляжи фруктов. На стенах аппетитные картинки Рима и карта метро. Больше всего мне там нравилась станция Колизео. От неё можно пройти почти весь город за 2,5 часа. И встретить смешного фотографа в очках, который будет целиться в тебя длинным объективом. А потом присылать яркие фотокусочки итальянской жизни на небрежно нацарапанное на чужой визитке «мыло».

За стеклом-витриной люди делают друг другу восьмое марта. Вялый, как сушёная слива субъект несёт своей женщине три желтых тюльпана и пакет круглых фруктов. Другой покачивается, опираясь на дерево цвета корицы. Чёрно-белая собака, распластавшись на тёплом канализационном люке, зевает над кучкой уроненных кем-то мимоз. Официантки возбуждённым шёпотом обсуждают подробности 8-мартовского награждения. От сладкого кофе начинает подташнивать.

«Мы перестали творить безумства и лазить в окна к любимым женщинам». Кстати, я живу сейчас на первом этаже. На окнах — решетки. Скорей бы 9-е марта.

8 марта. Часть 2

С утра приходили подруги. Нинка травила у себя в коммуналке тараканов и пришла с ночёвкой, пакетом яблок и банкой солёных огурцов. Она держит строгий предпасхальный пост. Я сварила нам овощной бульон с капустой. Нинка придирчиво изучила состав куриного кубика, неосторожно брошенного мною в суп. Через час она попросила чего-нибудь поесть. Мы смешали крабовое мясо с варёным рисом и закусили бананами. У Нинки вспучило живот. Потом мы смотрели скачанные

с Интернета фильмы, лёжа на диване в обнимку. Нинка — пухлая симпатичная блондинка из налоговой инспекции с грудью четвертого размера. Она почти всегда ходит в чёрном спортивном костюме и боится, что к концу поста грудь повиснет, как носки. Её самые сексуальные фотографии — в синей форме старшего инспектора. На её месте я бы не стала снимать форму даже в постели. Утром Нинка уехала в санаторий и слала грустные смайлики в аську из пенсионерского рая.

Гузя прилетела из Лондона три года назад. Там она учила язык, подрабатывала продавцом в джазовом магазинчике и крутила роман с братом друга гитариста культового «Radiohead». Видела Лайзу Минелли, пила скотч с русскими студентами и отчаянно скучала по России. Гузель — пухлая маленькая брюнетка, крашенная в блондинку, увлекающаяся японским языком и башкирскими танцами. Вернувшись в Уфу, первое время она могла говорить только о проблеме всемирного потепления на планете Земля. Дома Гузя смотрит английские сериалы по BBC, пьёт пиво с начинающими актрисами молодёжного театра и отчаянно скучает по Лондону.

Тёплое красное вино, горстка пересказанных историй и энергично хохочущих подруг. На это восьмое марта я не чувствую себя гетеросексуальной. Праздничные часы по неуточненным причинам протекают без чуткого мужского участия. Из кислого молока я сделала несколько грустных оладий. Когда вино в фарфоровых чашках (переезд, однако) — можно закусывать его и блинами.

Пришла бабка-соседка и уточнила, не знаю ли я, кто поджёг в коридоре пол. Пока я в легком отупении разглядывала два еле заметных тёмных пятна на облупившейся краске, она настойчиво рассказывала биографию соседей первого этажа. И Николая, который не получив от нее десять рублей на водку, расковырял ломиком мусоропровод. А через несколько лет умер, ведь Бог все видит. И Залии, которая до синяков щипала невестку. И бывшей владелицы моей квартиры, которая торговала

в перестройку подсолнечным маслом, картошкой и наркотиками. Хотелось спать. Я сосредоточилась на подбитой войлоком двери квартиры, ведущей в бабушкин мир. Со всегда включенной радиоточкой, газетками для обуви, скрипящим диваном и надорванными корешками пахнущих лекарствами и мышами книг. Соседка, закончив монолог, благодарно пожелала мне спокойной ночи.

Следующим утром, гремя бутылками и пугая ранних собак, я поняла, что 8-е марта удалось.

2009 г.

29 февраля

Этого дня вообще нет в календаре. Вернее, он появляется раз в четыре года, на 24 високосных часа продляя зиму. Отодвигая сизое облако дождя, угрожающее городу первыми весенними лужами, промокшими носками, постепенно обнажающимися коленками и пиком обострения психических заболеваний.

Словом, день не должен был быть, но он случился. Чужой день, в чужом городе… когда я поняла, что завтра весна. Когда почувствовала, что больше нет сил смотреть из окна четырнадцатого этажа на голубей, слетевшихся на соседнюю крышу такой же однотипной многоэтажки в Сокольниках. Ждать звонков от редакторов столичной прессы — потенциальных работодателей, — чтобы, не дождавшись, с утра вновь бороздить просторы СМИ на утлом суденышке из опусов крепкой провинциальной закалки. И чего всех (нас) так в Москву тянет. Написать бы вот роман какой. Побродить по Патриаршим часа два, можно даже без «отвратительных жёлтых цветов», а вдруг встречу там — по застывшей в глазах тоске узнаю — это Он. И чего ему в такую метель дома не сидится.

— Девушка, вы москвичка?

Подобные вопросы раздражают как местных, так и приезжих. Но почему-то находятся люди, даже неглупые, которые их задают. Уже нет, в первом поколении — нет. Уехал дед подполковник из столицы на лечение в солнечные степные края, да так там и остался вместе с семьей и моим юным родителем — подальше от суеты. Это теперь так называется, но запах подземки да цветущих на бульварном кольце лип не отпускает, передается каким-то загадочным образом по крови.

— А что? — привычно-осторожно спросила я. Не рассказывать же первому встречному особенности семейной биографии.

— Представляете, такая ситуация. У меня, видите ли, лишний билет в «Современник»… вернее, не лишний — мы с другом выиграли в викторине, да он не пришел…(взгляд открытый, внимательный, как у старого знакомого. Мелькнула мысль: «Неужели встречались в моё беспокойное студенчество, на треть протекавшее в Москве?.. Да нет, непохоже…» А на дне этих глаз рыжие огоньки пляшут — или солнце так падает закатное?)

— Не хотите ли составить компанию?..

Наверное, эту фразу из американских лав-сториз он повторил уже раза три. Даже притопывать начал от нетерпения. А пепел на землю он стряхивает красиво. Красные искры врезаются в снег.

— Почему бы нет? У меня как раз сегодня нет планов на вечер, — выудила я встречную книжную фразу. (Сегодня придут в гости родственники, должен звонить любимый по межгороду, да ещё нужно придумать тему статьи). — А живу — в Сокольниках, — зачем-то прибавила я.

— О, а мне приходится приезжать сюда каждый день из Зеленограда. Но ничего, привык.

— А зачем вы спросили, москвичка ли я?

— Да вот влюблюсь в вас, а вы уедете…

Договариваемся на пол-седьмого у театра. Интересно, что из этого может выйти.

Иногда я встречаюсь со своим другом по Интернет-переписке. Он грек, родился в Лондоне, а в Москве у него бизнес. Красивый, темпераментный, погружённый в жизнь вип-уровня, он водит меня по ресторанам в стиле помпезного 18 века, где официанты принимают его за итальянца и говорят «бон джорно». Мы пьём сакэ в суши-барах, а весельчак повар из Венесуэлы жонглирует ножами, а потом запускает в нас сырым яйцом, которое аккуратно разбивается под стулом, никого не забрызгав.

Ещё грек любит современное искусство, философию и Кубу. В его московской квартире четыре огромные комнаты, белая мебель и засохший арбуз в холодильнике. На стеклянном журнальном столике компакт-диски с русской попсой и телефонная книжка, распухшая от номеров русских красавиц. Я не строю иллюзий на его счет. Мне даже нравится эта откровенность. С ним интересно, а мой английский совершенствуется день ото дня. Только какой-то механизм в организме не запускается. Тот, который управляет сердцебиением, появлением румянца на щеках, смехом и слезами без причины.

Вчера мне позвонил гид по Праге, с которым я познакомилась в турпоездке полгода назад. Он приехал в Москву на пару дней и горел желанием меня увидеть. Мы изредка флиртовали по телефону и ещё реже отправляли друг другу игривые стишки по электронной почте. Я помнила, что он был уже «убелен» сединами, хотя оставался сексуально-привлекательным, и наверняка не одна туристка торжественно раздевалась в его двухместном номере какой-нибудь трёхзвездной пражской гостиницы.

Итак, гид по фамилии Спица встречал меня в этот 29-й день последнего зимнего месяца с букетом роз. Судя по его долгому поцелую моей руки, я поняла, что он скучает в Москве, последний тур не доставил ему удовольствия от общения с юными созданиями, и сейчас он настроен совсем не на дружескую беседу.

Седины показались мне в этот раз вовсе не

сексуальными, но охапка роз в моей руке и его крепкий локоть, на который мне пришлось опереться, убеждали меня в обратном. Поблуждав по занесённому снегом парку, мы пили кофе, потом покупали книги, катались с горки, пили кофе, он смешно целовал меня в щёку, снова кофе.

Он считает, что перед ним невозможно устоять, так как владеет какой-то классной сексуальной методикой. Я считаю, что устоять можно всегда. Гид не согласен, и мы едем в его номер в гостинице, где он остановился. Он говорит, что не тронет меня и пальцем, если я не захочу. А я и не захочу. Теперь ещё и из принципа перед такой самоуверенностью.

Спица трепещет от нетерпения и хочет вымыть меня душистым мылом. Я раздеваюсь и встаю под душ, пока он натирает меня оранжевым маслянистым куском, пахнущем геранью. Тёплые струи смывают запах без следа, и я в свою очередь формально и холодно мылю вздыхающего Спицу. Он включает телевизор, и мы ложимся в постель. Я предлагаю вздремнуть вместе часок. Ничего более романтичного мне в тот момент в голову не приходит. Он обескуражен, мужское достоинство сникло, как будто, навсегда. Поговорив о всякой всячине, от нечего делать, мы, и правда, уснули. Проснувшись, долго смеялись и целовали друг друга в щёку. Расстались, в общем-то, друзьями.

Времени перед театром много, и я решаю заглянуть на ВДНХ, посмотреть, какие сегодня выставки, и не нужен ли кому рекламный ролик. Если всё пойдет по плану, устроюсь в PR-агентство. В самом разгаре агропромышленная экспозиция. Веселый крикливый клоун, прыгая от холода, зазывает публику на лотерею, организованную какой-то компанией типа «Беларусь-трактор». Главный приз, наверное, и есть трактор. Остальные — наборы инструментов. Захожу в полотняное здание, сооруженное специально для выставки, пишу свои данные на бумажке, опускаю её в барабан. Минут через двадцать получаю приз.

Бреду с ящиком инструментов к театру. Пошёл снег.

Позвонил любимый из родного города и сказал, что не намерен больше меня ждать, в Москву не приедет и решил строить свою жизнь с другой женщиной. Прямо так и сказал — строить свою жизнь. Как в старом советском фильме про студенческую молодежь, которая с песнями уезжала на БАМ.

На днях в метро у меня вытащили кошелек. Практически со всеми деньгами и телефонной сим-карточкой. Которой я пользуюсь в другом, родном городе. На ней же — номера телефонов всех друзей и коллег. И теперь уже бывшего любимого.

Я пришла в отдел сотовых операторов в Сокольниках, чтобы восстановить карту. Сделать это из другого города оказалось почти невозможным, но молодой человек — работник службы — действительно хотел мне помочь, и сбился с ног, обзванивая местные службы. Наконец, он оставил мне визитку со своим мобильным. Он высокий, симпатичный, улыбчивый. На бейджике указано, что он — Кирилл.

От него веет энергией и оптимизмом. Мне хочется отблагодарить Кирилла, и я решаю как-нибудь подарить ему бутылку мартини. А лучше — пригласить куда-нибудь поужинать. Почему бы нет?

За локоть меня схватила девушка в поношенном пальто, и чьи-то руки захлопали меня по спине. Светка. Бывшая одногруппница по театральному ВУЗу. Всегда была талантливой и слегка сумасшедшей. В Москву уехала давно, толком никуда пока не устроилась, проводила время в тусовках со странными типами, мнившими себя последними гениями эпохи и злоупотреблявшими транквилизаторами. «Мы аскеты и довольствуемся малым», — гордо заявила Светка, с жалостью посмотрев на меня. Видимо, поняв, что путь аскезы — не то, что меня сейчас больше всего волнует. На душе почему-то остался неприятный осадок, словно окликнули из забытого, да и не особо нужного прошлого.

У театра меня ждёт симпатичный потенциально интересный мужчина со знакомыми глазами, который красиво стряхивает пепел. После спектакля мы будем целоваться, глядя на пушистый, падающий хлопьями снег, и я, смеясь, передам ему ящик с инструментами. Потом — кофе, кино, холостяцкая квартирка в Зеленограде, чёрные загогулины носков под кроватью, плита со следами убежавшего кофе. Мы — романтики и смотрим на звёзды, трогательно заботимся друг о друге и пишем страстные эсэмэски. Ещё он может помочь с жильем или одолжить денег на обратный билет. Я люблю сидеть на его подоконнике и курить, он учит меня так же красиво стряхивать пепел.

Я иду мимо театра к Чистым прудам. Там кидаю на обледеневшую скамейку ящик с инструментами и сажусь сверху. Напротив каток, и пары скользят по льду в ранних зимних сумерках, как призрачные тени. Звучит музыка. Какая-то известная, очень красивая и почти забытая. С высоких деревьев блёстками осыпается снег, в театр спешат последние посетители, а люди на коньках плывут и кружатся на льду как потерявшиеся перелётные птицы. Которым нужно танцевать, чтобы не замерзнуть, танцевать, несмотря ни на что. Потом, рано или поздно, они превратятся в прозрачные ледяные скульптуры и замрут навсегда.

В театре гаснет свет. Наверное, мой ящик тоже хорошо скользит. Я взбираюсь на крутую ледяную горку в парке и сажусь на него верхом. Он несётся вниз, инструменты грохочут, меня обдают снежные брызги, а я слышу свой радостный хохот. Я ещё слышу его, кувыркаясь с ледяной бесконечной кручи, летя куда-то сквозь клубящийся снежный дурман вдогонку разлетевшимся дрелям и сверлам. Туда, где снег блёстками осыпается с призрачных ледяных скульптур, и где ещё громче звучит прекрасный мотив, который никак не удается вспомнить.

2006 г.